Время собирать камни и склеивать осколки (джен)

Оказывается, стоять с мечом Годрика Гриффиндора гораздо тяжелее, чем ремонтировать, а точнее, восстанавливать Хогвартс. «Странно, — Невилл мысленно усмехнулся про себя, отлевитировав очередные обломки и осколки в одну большую кучу, — раньше я дрожал от одного упоминания о профессоре Снейпе, а теперь вот...» А теперь вот что? Перестал бояться? Стал героем? Возможно. Невилл нахмурился. Он в детстве хотел им быть. Немножечко. Чтоб им тоже гордились. Чтоб бабушка смотрела с гордостью, а не с сочувствием и жалостью каким-то. Ну вот, получил же: многие теперь смотрят как на героя. Да, он сражался и сражался достойно. Готов был на всё, ради свободы и мира, ради защиты всех тех, кто не может себя защитить. Ради тех, кто уже не сможет хотя бы понять, что их сторона всё же одержала победу. Но теперь тяжесть собственного героизма свалилась ему на плечи и лежала там. Ему крикнуть хотелось, что они все ошибаются — он не герой. Гарри — герой. Все погибшие — тоже. Даже Снейп, как выяснилось, тоже. Совершенно иррационально при мыслях о профессоре Снейпе руки вновь задрожали. Но теперь уже Невилл не понимал отчего. Прежнего, детского страха не осталось, но всё же...

Будь он героем, он бы не боялся, не так ли? Он смог бы защитить хоть кого-то из павших той ночью. Никто его, конечно, не винил. Но ему и не надо было: Невилл винил сам себя. Иррационально, глупо, по-детски. Но это чувство вины вгрызалось в него голодной змеёй. И что делать — не понимал. И от этого, видимо, чувствовал пробегающие мурашки и нарастающее ощущение неловкости, когда кто-то смотрел на него этим взглядом. Как на героя. В то время как он не был.

Вытряхнув из головы все посторонние мысли, зная, что они непременно его достанут, когда разум не будет занят делом, Невилл оглянулся. Ну вот, коридор у класса заклинаний почти расчищен. Сейчас всё это дело можно окончательно убрать, а потом им займутся министерские. Собственно, хорошо, Кингсли так оперативно нашёл людей, занимающихся ремонтом древних замков. Справиться своими силами, когда из этих самых сил добровольцы да бывшие и нынешние ученики школы... Это не казалось невозможным, однако заняло бы гораздо больше времени. И в сентябре Хогвартс-экспресс не привёз бы сюда новых и старых учеников. А так — шанс есть. Он и сам подумывает вернуться — чисто для того, чтобы сдать экзамены, а может, и нет. Всё же тот последний год трудно назвать потрясающим в плане получения знаний. А сколько в этом году приедет на первый курс! И дети из семей волшебников, и из маггловских — даже те, что должны были поступить в Хогвартс год назад и по известным причинам сделать этого не смогли. Хотя... Возможно, родители ещё долго будут опасаться отпускать детей в Хогвартс, особенно волшебники. Слишком уж это место стало знаковым.

Невилл вдруг почувствовал опять-таки совершенно иррациональное чувство: гнев. Не должно быть так. Не должен Хогвартс становиться местом скорби, местом страха. Но стал. Он вспомнил, как сам в первый раз с открытым ртом наблюдал за сияющим из-за миллиона, казалось, огней, Хогвартсом. Из лодки, которая перевозила первокурсников, замок казался особенно величественным и волшебным. И неважно было, знал ли ты до этого о нём или нет.

Он посмотрел в разбитое, с кусками торчащих стёкол ближайшее окно. Чёрное озеро, такое, как и всегда, было видно. Озеро было таким же, а мир — нет. Хогвартс больше не вызывал такого светлого чувства, как раньше. А должен был. Даже запах стал совершенно другим. Невилл помнил, прекрасно помнил, какие ароматы витали в воздухе раньше: запахи вкусной еды из большого зала, чернил и пергаментов, особый «каменный» запах — так пахнет во всех старых зданиях, а Хогвартс был именно таким. Не старым даже, а древним. И он был разбит. Как и стекло, Хогвартс был разбит. Как и мир вокруг, который, казалось, дал такую трещину, разлетелся на такие кусочки, что собрать их в единую картину уже невозможно. Как и самого Невилла. Не выдержав, проигнорировав предупреждения от реставраторов, он махнул палочкой в сторону окна. Простое «репаро» — и окно снова стало целым. Жаль, что невозможно так же со всем замком — одно заклинание, и всё станет, как раньше. Что-то там с древней магией, объясняли преподаватели. Нужно быть очень аккуратными. Да и... Не вернёт это никого. Нет такого заклинания, чтобы вернуть Римуса, Фреда, Колина... И многих других.

Он прислонился пылающей головой к стеклу: надо продолжать работать. Он сказал тогда, в битве, что всегда будет бороться. Надо держать слово и продолжать сражаться. Только теперь уже не с внешним врагом.

Внезапно из-за угла донеслись лёгкие шаги. Невилл насторожился — чёртова привычка, никак не пройдёт после битвы. Даже сейчас, когда он уверен, что в замке нет последователей Того-Кого-Нельзя-Называть... И снова привычка — после пресловутого Табу даже думал о Тёмном Лорде только иносказательно. Страх перед именем... Нет, уже нет. Скорее, страх снова привлечь что-то на их головы, добавить внутри себя трещин. Нет, не герой он всё же. Из-за поворота тем временем выскользнули Джинни с Луной, со стопками потрёпанных книг в руках. Невилл испытал прилив теплоты. Он вспомнил, как в последний год они втроём долго оставались в Выручай-комнате, планируя разные акты неповиновения, как однажды назвала их Джинни с усмешкой, против установившихся порядков и людей. Тогда он впервые, пожалуй, понял: его голос имеет силу. Он может что-то решать. А может, он понял это в тот момент, когда впервые встал и сказал, что так нельзя? Сказал своим, тогда ещё не друзьям, а просто однокурсникам, что они не могут снова идти и нарушать правила? В любом случае именно здесь это случилось, в Хогвартсе. Хогвартс стал тем местом, что дал каждому необходимое: дом — Гарри, силу — ему, друзей — Луне, свободу — Джинни.

— Привет, — без тени былой улыбки поздоровалась Джинни. Как и прежде, Невилл восхитился её силой: она прежде находила в себе силы улыбаться даже в самые тёмные времена, а теперь приехала одной из первых и трудилась не покладая рук, делая всё, что от неё зависело. Только улыбаться вот перестала. И он готов был умолять саму магию, чтобы когда-нибудь снова увидеть, как она улыбается. Эта была константа. Ушедшая вместе... Горло снова невольно перехватило — подумал про Фреда. Близнецы его раньше пугали — их шутки не всегда были безобидными. А их способность договаривать друг за другом фразы, да что там — мысли, казалось, возникали у них одни на двоих, — и вовсе ставила в тупик. Как можно было быть настолько вклеенным в сознание другого человека? И как можно пережить потерю такой части себя? Лишь много позже он узнал и другие черты близнецов: верность, храбрость, готовность пожертвовать самым ценным. Узнал — и не мог не проникнуться к ним расположением. Если ему сейчас трудно вспоминать без боли, каково ей, всей семье? Как она может проходить по этим коридорам, зная, что в одном из них погиб брат? Понимая, что Джордж никогда, скорее всего, не оправится? Отчасти, как думалось Невиллу, её привели сюда те же мотивы, что и его: избавиться за постоянными делами от мыслей, которые, казалось, кричали в голове. И всё же... Храбрая девочка...

— Мы занимаемся книгами, — Луна сейчас выглядела наименее отрешённой, голос её звучал несколько грустно. Очень земной она выглядела, так бы он охарактеризовал. Даже на неё эти стены, эта битва оказали влияние. Не могли не оказать. — Мадам Пинс просила помочь, отобрать книги, нуждающиеся в помощи. Смотри, — она погладила по обожжённому корешку одну из книг, из которой как раз в этот момент выскользнула и упала на пол маленькая чернильная капелька, — даже книги плачут... Всё здесь плачет, да? Стены, книги...

Джинни внезапно резко отвернулась, шумно вздохнув.

— Это как дождь, — Луна посмотрела ему прямо в глаза, — дождь после бури... Знаешь, Невилл, после дождя обычно бывает радуга...

И это снова была прежняя Луна, будто на минуточку проглянула из своей земной оболочки. Невилл невольно улыбнулся: даже здесь, среди обломков жизней, Луна находила свою магию, такую же необычную, как серёжки-редиски, привычно раскачивающиеся в её ушах, но такую нужную. И щедро делилась ею с другими.

Нуждающиеся в помощи, плачут книги — так ведь только Луна могла сказать. Невилл почувствовал, как внутри ещё теплее стало. Несмотря на всю свою нынешнюю приземлённость, Луна оставалась Луной: только она могла так сказать о восстановлении библиотеки, в которую хорошо прилетело заклятием, повредив и стены, и книги. Так, будто всё можно поправить. Или можно?

Он снова покосился на восстановленное окно, поймал взглядом собственный силуэт, тенью отразившийся там.

— Невилл! Не прибавляй работы реставраторам! — вдруг крикнул откуда-то невидимый Симус. А Невилл вспомнил, что, вообще-то, в коридоре, да и в замке, кроме него, трудится и работает ещё много людей. — Нам ещё учиться здесь. Пусть уже займутся восстановлением!

Внезапно Невилл поймал себя на мысли, что в его мир будто вернулись звуки: он слышал, как где-то что-то громыхает. И это был не шум битвы, не взрывы проклятий. Даже старина Филч недалеко: слышно, как он кого-то распекает от души! Джинни и Луна уже ушли, так же как и Симус, видимо, вернулся к прерванным занятиям, а Невилл всё стоял у окна и улыбался. Несмотря ни на что. Все эти маленькие действия внезапно напомнили ему, что он не один. И не один он борется с чувством собственной вины.

Он посмотрел на почти очищенный коридор. Скоро он снова станет чистым, а со стен исчезнут трещины и выбоины. Дыры залатаются. Да, на незримом уровне они будут видны. Да, те, кто видел их, будут помнить. Но осенью сюда приедут новые ученики, и он сделает всё, чтобы они так же смотрели на замок, как и он в первый раз. Здесь, в этом коридоре, пройдут сотни ног, раздастся смех. Замок вновь наполнится жизнью. И Невилл впервые, казалось, вдохнул полной грудью: однажды и его шрамы затянутся, как и шрамы всех, кто выстоял, как Хогвартс, кто выжил.