Эфир и лондонский туман (гет)

Горло драла угольная пыль, копившаяся в воздухе благодаря десяткам каминов в округе. В богатых районах воздух не такой едкий, как в рабочих, и уж точно чище, чем в Уайтчеппеле,⁽¹⁾ но дыма всё равно было вдосталь.

Чуя прислонился к кирпичной стене, стараясь дышать неглубоко. Левая рука безвольно висела вдоль тела, плечо пульсировало тупой, выматывающей болью. Где-то в лабиринте переулков уже давно растворился силуэт вора вместе с украденной шкатулкой.

Из особняка в конце улицы доносились приглушённые звуки вальса, женский смех и поддатые крики. Кажется, хозяин вечеринки так и не понял, что его обокрали. Что ж, в Мэрилебоне жили лишь те, кто мог позволить себе забыться на пару часов.

Фонари давали достаточно света, чтобы разглядеть кровь на разорванном рукаве. Накахара выругался сквозь зубы. Должность позволяла ходить в штатском, и за форму отчитываться не придётся, но за уже в который раз упущенного вора его по голове не погладят.

Из-за угла показался Акутагава. Его бледное лицо выглядело ещё белее в желтоватом свете газовых фонарей, а тёмное пальто делало фигуру похожей на воронье пугало. За ним, придерживая подол юбки и медицинский саквояж, спешила женщина.

— Сэр, я... — начал было Рюноске, но его опередил женский голос:

— Вывих плечевого сустава, возможно, частичный разрыв связок. Видно по тому, как держит руку.

Акико Йосано выглядела неуместно в этом переулке, слишком по-деловому. Тёмно-синее платье строгого покроя, белый воротничок, волосы, убранные в тугой пучок, — всё выдавало в ней представительницу новой породы образованных женщин, которых в Лондоне терпели скорее из-за дефицита врачей-мужчин, чем принимали по-настоящему.

— Акико, — Чуя попытался выпрямиться, но движение отозвалось новой волной боли. — Какими судьбами?

— Коклюш у пятилетнего мальчика, — она уже ставила саквояж на мокрую мостовую, не обращая внимания на грязь. — Три дома отсюда. Услышала, как ваш констебль расспрашивал о кэбах, и решила, что моя помощь будет быстрее.

Акутагава неловко переминался с ноги на ногу:

— Я говорил, что не нужно, но доктор настояла...

— И правильно сделала, — Йосано уже стягивала перчатки быстрыми, точными движениями. Её пальцы были испачканы йодом. — Держи его за здоровое плечо и корпус. Крепко.

— Я могу добраться до больницы... — начал Чуя, но договорить ему не дали.

— Можешь. Через час и с риском разрыва связок, — Акико подошла ближе. Выслушивать возражения она явно не собиралась.

Йосано встала сбоку, пальпируя повреждённое плечо сквозь ткань. Чуя зашипел, хотя хотелось откровенно взвыть.

— Бранитесь, инспектор, — разрешила Йосано с налётом мрачного врачебного юмора. — Будет больно. На счёт три. И раз...

— Чёрт бы побрал этого вора и весь...

Она дёрнула на «два». Резко, точно, с глухим щелчком. Боль прошила от плеча до кончиков пальцев, заставив выругаться уже по-настоящему грязно — так, как учили не в школе полиции, а в портовых трущобах, откуда Чуя выбрался в Скотланд-Ярд.

Йосано дёрнула его руку вниз с силой, которую не ожидаешь от порядочной интеллигентки. По ощущениям, влажный щелчок должен был услышать весь Лондон, хотя умом Чуя понимал, что оглушительным он оказался лишь ему. Стоило подумать, что самое страшное позади, как Акико положила ладонь его больной руки на противоположное плечо. Быстрое движение локтем — и сустав встал на место.

У этого были и более неприглядные последствия: прокричавшись, Чуя почувствовал, что глаза у него на мокром месте. Он плотно зажмурился, задрал голову, чтобы не дать слезам брызнуть, и сполз спиной по кирпичной кладке.

Господи, когда Накахара поймает этого вора, он заставит его поплатиться и за это тоже.

— Вот и всё, — Акико уже натягивала перчатки обратно. В свете фонаря её лицо казалось довольным. — Руку держать в перевязи минимум полторы недели, никаких резких движений.

Где-то вдалеке пробили часы. Два ночи.

— Спасибо, — выдохнул Чуя, осторожно сгибая пальцы. Боль отступала, оставляя после себя тягучую пустоту.

— Счёт пришлю в участок, — Йосано подхватила саквояж.

 

* * *

 

Здание нового Скотланд-Ярда на набережной всё ещё пахло свежей штукатуркой и сыростью Темзы. Переезд случился недавно, и детективы ещё не все привыкли к просторным кабинетам после тесноты Уайтхолла. Чуя это ценил: здесь хватало места, чтобы шагать вдоль стола, пока допрашиваемый варился в собственном страхе.

Перевязь туго стягивала плечо под пиджаком. Йосано оказалась права и к утру боль заметно отпустила, но оставила после себя назойливую тяжесть, которая отдавалась в висок каждый раз, когда Накахара двигался слишком резко.

Сторож — тощий мужчина лет сорока с залысинами и желтоватой кожей — сидел, вжавшись в жёсткий стул. Его пальцы дрожали, сцепленные в замок на коленях. Взгляд скользил по полу, по углам комнаты, по окну, выходящему на серое небо над рекой — куда угодно, только не на инспектора.

— ...Десять лет на службе у одной и той же семьи, — Чуя пролистнул записи констебля. — Ни единого нарекания. До прошлой ночи.

— Я... я не виноват, сэр, — голос сторожа дрожал так же, как руки. — Я бы не... не по своей воле...

— Тогда объясните, — Накахара остановился у окна, глядя на силуэты барж в тумане, — как вор проник в дом.

— Я не слышал ни звука, хоть был в сторожке, клянусь!

— Были, — Чуя перевернул страницу записной книжки. Как же это неудобно делать одной рукой. — Хозяева подтвердили. Слышали вас. Точнее, слышали... как это записал констебль Акутагава... — он нашёл нужную строку, — «истеричный смех, похожий на визг», около половины десятого вечера.

Сторож побелел ещё сильнее. Кадык дёрнулся, когда он сглотнул.

— Я... это было... я заболел, сэр. Кашель прихватил, сильно. Температура, наверное. Бред.

— Бред, — повторил Чуя задумчиво.

Он подошёл к столу, достал из кармана пиджака маленький стеклянный пузырёк и поставил его на столешницу с негромким стуком.

Сторож вздрогнул, словно от выстрела.

На этикетке фигурными буквами значилось: «Сироп от кашля и бессонницы». Ниже мелким шрифтом: «Содержит опиум и спирт».

— Нашли в вашей сторожке, — Чуя постучал пальцем по стеклу. — Пустой. Хотя куплен, судя по дате на этикетке, только позавчера. Целая бутыль за два дня. Впечатляющий кашель.

Тишина. Лишь стук часов на стене да отдалённые голоса в коридоре. Сторож дышал прерывисто, быстро, глядя на пузырёк так, словно боялся его больше всей полиции, вместе взятой.

— Вы не понимаете... — наконец выдавил он. — Я пытался. Полгода чистым был. Полгода! Сироп правда на случай кашля купил и...

Вот оно. Двадцать минут бесполезной болтовни наконец обретали смысл. Чуя прекратил хождение по кабинету и встал напротив допрашиваемого.

— ...и что? Что именно случилось в тот день?

Мужчина провёл трясущейся ладонью по лицу. Когда заговорил, голос был глухим, полным отчаяния:

— Там был человек. Торговец какой-то. Предлагал газ веселящий, эфир. Людям давал понюхать, и они... — он запнулся. — Они вели себя странно. Смеялись без причины, шатались, кривлялись, будто пьяные. Я просто смотрел. Честное слово, сэр, только смотрел...

— И?

— Была там одна женщина. Молодая, в хорошем платье, но тоже шальная была... — сторож сжал кулаки. — Она подошла ко мне. Улыбалась. И потом резко прижала этот платок к моему лицу. Он был мокрый, пах сладко, противно. Пытался оттолкнуть, но она была сильнее, чем казалось, а голова уже поплыла.

Чуя слушал, прислонившись к краю стола. Рука под перевязью всё так же ныла.

— Дышал я этой дрянью секунд десять, не больше. Но когда очнулся... — сторож судорожно вздохнул. — Голова гудела. Руки тряслись. И всё внутри требовало. Понимаете? Требовало. Так, как не требовало полгода. Я до этого никогда не употреблял на работе, но потом вспомнил про сироп...

— И выпили всё.

— Сначала ложку. И ещё. Потом... я не помню, сэр. Смеялся, да. Пол качался. А потом провал до утра. Очнулся от криков хозяйки о краже.

Сторож наконец поднял взгляд. Глаза покраснели — то ли от слёз, то ли от ломки.

— Клянусь всем святым, я не хотел подвести хозяев. Хорошие люди, дали мне работу, когда никто не давал. А я... — голос сорвался.

Чуя молчал, разглядывая пузырёк в жёлтом свете из окна. В груди шевелилось что-то неприятное — не жалость, он не мог позволить себе жалость на службе, но понимание. Он уже видел таких людей. Видел, как опиум и джин пожирали их изнутри, превращая в тени. Одна зависимость часто тянула за собой другие.

— Не буду давать вам лишней надежды, — он закрыл книжку. — Официально вы подозреваетесь в соучастии. Но я не вижу смысла поднимать тему... вашего состояния на суде. Пока можете идти.

Сторож часто закивал, едва не падая в ноги. Бедолага успел извиниться и поблагодарить Чую раза три по кругу, пока шёл до двери.

После щелчка замка в кабинете стало спокойнее, ушла давящая атмосфера обречённости. Чуя остался один. Он снова взял пузырёк, повертел в пальцах и отложил в ящик стола к остальным вещдокам.

Эфир.

Он пролистал записи по последним кражам. Ограбление особняка Хартфордов три недели назад дворецкий жаловался на резкий сладковатый запах в комнате старшего сына хозяев перед пропажей. Кража в Белгравии — горничная, по её собственным словам, упала в обморок, но другие слуги подозревали опьянение. А три месяца назад, в Мэйфэре, — ночной сторож клялся, что видел людей с цилиндрами, которые нюхали что-то из маленьких склянок у ворот.

Везде эфир, так или иначе.

Накахара потянулся к стопке газет в углу стола. Вчерашний «Таймс», позавчерашний «Морнинг пост». Нашёл то, что искал, на третьей странице номера недельной давности:

The Pall Mall Gazette,

выпуск от ХХ мая, 1895 г.

Опасные увлечения: эфирные вечеринки в богемных кругах Лондона

Заметка доктора Мори (по просьбе редакции):

В последние месяцы в кругах студентов-медиков и артистической богемы распространилось тревожное увлечение, именуемое «эфирными вечеринками». Молодые люди собираются, дабы предаться вдыханию паров серного эфира — вещества, используемого в хирургии, но отнюдь не предназначенного для увеселений.

Обычай этот пришел из Америки, где подобные «эксперименты» уже привели к нескольким смертям. Эфирные сеансы постепенно приобрели характер не столько научного любопытства, сколько модного времяпрепровождения. Наши источники описывают сцены, достойные Бедлама: молодые люди и дамы, корчащиеся в неестественном смехе, теряющие сознание, а наутро — жалующиеся на пробелы в памяти и дрожь в руках.

Доктор А. (Практикующий врач и мой коллега, пожелавший остаться неназванным) предупреждает: «Эфир — не безобидная забава. Он вызывает привыкание, разрушает нервную систему, а в больших дозах приводит к смерти от паралича лёгких. Стыдно, что будущие врачи пропагандируют это.»

Чуя сложил газету.

Огай Мори. Порой кажется, что все дороги в жизни Чуи ведут к нему. Так или иначе, хирург должен знать об эфире больше, чем кто-либо другой в городе.

Накахара взял шляпу с вешалки. Перевязь натянулась, и он поморщился.

Больница Святого Варфоломея была в Смитфилде — полчаса езды на кэбе, значит, лучше поторопиться, чтобы не вызывать вопросы своим отсутствием в участке.

 

* * *

 

Королевский госпиталь, Больница святого Варфоломея или же просто «Бартс» ⁽²⁾ — как ни назови, суть одна.

Коридоры лечебницы встретили Чую запахом хлорной извести, крови и чего-то кислого — то ли застоявшегося белья, то ли немытых тел. Помещения были широкими, со сводчатыми потолками, но даже высокие окна не справлялись с духотой. Майский день выдался на редкость тёплым для Лондона, и больница, построенная ещё в средневековье, превратилась в каменную печь.

Вдоль стен стояли деревянные скамьи, на которых ждали своей очереди пациенты. Женщина с младенцем, который хрипло кашлял. Старик с забинтованной ногой, от которой шёл сладковатый запах гангрены. Подросток с обожжённой рукой, кожа пузырилась, красная и мокрая. Сестра милосердия в белом чепце и фартуке спешила мимо с тазом окровавленных бинтов. Из одной из палат донёсся крик протяжный, животный. Чуя невольно поморщился. Здесь, в хирургическом крыле, крики были обычным делом.

Кабинет Мори находился на втором этаже, в конце коридора. Чуя был удивительно рад скрыться там от всего.

Окно выходило во внутренний двор, где росло несколько чахлых деревьев. Вдоль стен стояли шкафы с медицинскими инструментами, книгами, склянками с заспиртованными препаратами. На столе — аккуратные стопки бумаг, чернильница, несколько скальпелей, ожидающих заточки.

Сам Мори сидел за столом, делая записи в толстой тетради. Он был одет идеальнее любого денди, чего не ожидаешь от человека его возраста. Тёмные волосы тронуты сединой у висков, тонкие пальцы испачканы чернилами.

После приветствия и краткого пересказа дел они сразу перешли к сути. Мори слушал, не перебивая. Выражение его лица оставалось нейтральным, но взгляд заострился. Он поднялся из-за стола, подошёл к одному из шкафов, достал небольшую стеклянную бутыль с прозрачной жидкостью и поставил её на стол между ними.

— Серный эфир, — постучал он пальцем по стеклу. — Прекрасный анестетик. И кошмарный наркотик в неумелых руках. Опиум, морфин, эфир, веселящий газ — всё это разные вещества, инспектор, но суть одна. Зависимость. Человек деградирует, сначала духом, а потом и телом.

— Значит, эфир может вызвать тот же эффект, что и опиум?

— Быстрее, чем опиум, — Мори откинулся на спинку стула. — Опиум затягивает постепенно. Эфир бьёт сразу. Эйфория наступает через секунды. Человек теряет контроль, смеётся, галлюцинирует. А когда действие проходит — остаётся жажда повторить. С каждым разом всё сильнее.

Чуя записал несколько слов. Картина начинала складываться.

— Ваш вор, очевидно, знает, как эфир работает, — заметил Мори. — Пролезает туда, где его употребляют, дезориентирует слуг. Возможно, даже заставляет их участвовать невольно. Человек под воздействием эфира внушаем. Может открыть дверь, показать, где хранятся ценности, и не вспомнить об этом наутро.

— А те, кто употреблял опиум?

— Тем проще, — Мори пожал плечами. — Если человек уже зависим от одного вещества, его легче подсадить на другое. Или просто напомнить о старой привычке. Ваш сторож — прекрасный пример.

Накахара почувствовал, как в затылке начинает пульсировать знакомая головная боль. Он потёр переносицу здоровой рукой.

— И как мне поймать того, кто всегда оставляет свидетелей без памяти?

Мори задумался на мгновение. Потом слабо улыбнулся.

— Стоит переговорить с Дазаем.

Чуя поднял взгляд так резко, что плечо отозвалось болью. Он точно не ослышался?

— С кем?..

В кабинете стало слишком тихо. Где-то за стеной капала вода. В коридоре прошла сестра милосердия, её шаги эхом отдались в тишине.

— С Дазаем, — Мори повторил спокойно, словно не понял его удивления. — Он вернулся в Лондон почти полгода назад. Месяцев пять, наверное... Разве ты не знал?

Вернулся. После четырёх лет пропажи и даже не дал о себе знать. Чуя непроизвольно сжал кулаки до скрипа корпуса ручки под столом. Честно, ему бы уже пора забыть обо всём, но что-то в груди всё же противно отдавалось.

Огай явно уловил паузу, но ничего не сказал, лишь добавил:

— Несмотря на свои детские обиды, Дазай чиркнул мне пару строк, — Мори развёл руками. — Он теперь частный детектив. И крайне результативный, надо сказать.

Чуя стиснул зубы. Конечно. Как вообще могло быть иначе.

— Я справлюсь сам.

— Разумеется, — Мори кивнул с той невозмутимостью, которая всегда выводила Накахару из себя. — Просто имейте в виду...

Чуя промолчал, уставившись в записную книжку. Буквы расплывались перед глазами. Он всё ещё не мог до конца осознать происходящее. Из всех людей в Лондоне Дазай объявился перед Мори, но не перед ним?

В дверь постучали. Молодой ассистент просунул голову в кабинет:

— Доктор Мори, — голос звучал напряжённо, — вас ждут в операционной. Рабочий со Смитфилдского рынка, раздроблена кисть.

Мори поднялся и начал закатывать рукава.

— Иду, — Огай набросил на плечи халат. Он снова взглянул на Чую, уже без улыбки, сугубо по-деловому. — Что касается статьи, если вы хотите узнать подробности об эфирных вечеринках, вам стоит поговорить с настоящим автором.

— Настоящим? — Чуя нахмурился.

— Тем самым «доктором А.». — Мори взял со стола стетоскоп и сунул его в карман. — Нашей дорогой Акико.

— Йосано? — Чуя моргнул. — Но почему тогда...

— Таковы реалии издательского дела, друг мой, — развёл руками Мори, направляясь к двери. — Акико пишет, я передаю в редакцию от своего имени. Мужской гонорар, знаете ли, куда выше. А мне не помешают пара дополнительных публикаций на счету и процент за посредничество.

Дверь закрылась за Мори с тихим щелчком.

Чуя остался один в кабинете. За окном ворковали голуби. Пахло эфиром, карболкой⁽³⁾ и застарелой кровью, въевшейся в половицы за годы практики. Он прошёл мимо всего этого, спустился по лестнице и направился к приёмной Йосано. Мысль о возвращении Дазая не давала ему покоя.

 

* * *

 

В Скотланд-Ярде ходила шутка, что если бы Джек-потрошитель напал на Акико, то у него не только ничего не вышло, но преступник ещё и получил шпильку от шляпы в глаз за то, что принял её за проститутку. Впрочем, ничего удивительного. Девушка без характера даже с покровительством Мори не продержалась бы в Бартсе.

Приёмная доктора Йосано располагалась ближе к женскому крылу больницы, там, где пахло ещё и лавандой: сёстры милосердия развешивали мешочки с травами, чтобы хоть как-то заглушить больничную вонь.

Акико сидела за небольшим столом, заполняя медицинскую карту. Увидев Чую в дверях, она отложила перо и посмотрела на его шею.

— Пытался завязать галстук, — спросила она вместо приветствия, — или всё же надеялся удавиться, чтобы не писать рапорты?

Чуя машинально потянулся к шейному платку здоровой рукой. Узел и правда вышел кривым, асимметричным. Утром он минут десять бился с проклятой тканью, пока не плюнул.

— Ты явно не пробовала завязывать что-то одной рукой, — буркнул он без особого энтузиазма.

Чуя опустился на стул, а Акико принялась осторожно снимать перевязь. Пальцы у неё уверенные, быстрые. Размотала бинты, ощупала плечо. Чуя поморщился.

— Отёк спал, — резюмировала Йосано. — Значит, руку не тревожил и делал компресс, как я велела.

— Делал.

— Чудеса, — в её голосе прозвучала усмешка. — Обычно мужчины игнорируют мои слова, а потом жалуются, что лечение не помогает.

Сколько они уже друг друга знают? Лет восемь. Или уже с десяток?.. Страшно подумать. Всё началось, когда Накахара был одним из десятков беспризорников Лондона. Им бы и оставался, если бы не драка с Осаму, который впоследствии представил его своему опекуну. Потом он увидел и Йосано: Акико тогда постоянно ассистировала Мори и проводила в их с Дазаем доме больше времени, чем в родном.

Старшие в полиции в шутку звали их троицу тремя алмазами Мори: лучшая выпускница Лондонской школы медицины для женщин и самый перспективный дуэт Скотланд-Ярда.

— Галстук поправить? — спросила Йосано, заканчивая с перевязью.

— Если не трудно.

Акико фыркнула, но подошла спереди и принялась распутывать его неумелый узел. Пахло от неё йодом и мылом — запах, который Чуя уже привык ассоциировать с её присутствием.

— Ты ведь по делу, а не просто на перевязку? — она ловко перевязывала ткань, не глядя на руки.

— Да. Но сначала... — Чуя запнулся, подбирая слова. — Ты знала, что Дазай вернулся в Лондон?

Руки Йосано на мгновение замерли. Она подняла взгляд — тёмные глаза изучающе смотрели на него.

— Мори упоминал, — ответила она осторожно. — Я думала, ты в курсе.

— Не был, до сегодня.

Короткое слово повисло в воздухе. Йосано вернулась к галстуку, затянула узел и поправила воротник.

Ситуация из ряда вон. Может, у Огая и был нюх на перспективные кадры, но общаться с ними он не умел. Нейтрально о Мори мог говорить только Чуя; их особые взаимоотношения в целом закончились, как только ему оплатили обучение. С Дазаем и Йосано всё было намного сложнее. Они оба описывали Мори как необходимое зло и с большей радостью сиганули бы в Темзу зимой, чем обратились к нему без веского повода.

Чуя молчал, глядя в окно. За стеклом моросил дождь, майская погода менялась каждый час. Нужно хотя бы попробовать подумать ещё над их вором.

Образованный. Знающий химию и медицину.

Дазай вернулся в Лондон примерно пять месяцев назад, если верить Мори. Кражи начались... Четыре месяца назад. Хронология сходится.

Он умен. Дьявольски умен. Он знает химию лучше многих аптекарей: сказывается богатый опыт попыток отравиться чем-то экзотическим. И самое главное — он не пришёл к Чуе. Почему? Стыдно? Нет, у этой скумбрии нет совести. Боялся гнева? Вряд ли.

А что, если он просто не хотел попадаться на глаза инспектору Скотланд-Ярда, потому что его нынешнее «частное расследование» — это лишь прикрытие...

Чёрт, о чём он вообще думает?

Чуя мотнул головой, отгоняя бредовую мысль. Дазай был многим — лжецом, манипулятором, человеком с гнилой душонкой, — но не вором. Слишком мелочно.

— Чуя? — голос Йосано вернул его в реальность.

— Да. Извини. — Он выпрямился на стуле. — Эфирные вечеринки. Мори сказал, что статью в «Пэлл-Мэлл» писала ты.

— Да, я писала эту статью. Напишу ещё десять, пока эти идиоты не прекратят играть со смертью.

— Студенты?

— Студенты, художники, дети богатых папочек, которым скучно жить, — она закончила с узлом и расправила складки на его груди, отходя на шаг назад, чтобы оценить работу. — Они думают, что эфир — это весело, потому что ещё не видели лёгкие человека, который умер от паралича дыхания. А я видела. Вскрывала такого на прошлой неделе. Ему было девятнадцать.

В её голосе звенела сталь, но под ней пряталась усталость врача, который слишком часто проигрывает глупости пациентов.

Чуя достал записную книжку.

— Ты знаешь, где проходят эти вечеринки?

Йосано обернулась, прищурившись.

— Хочешь устроить облаву?

— Я хочу найти вора, который использует эфирное опьянение как прикрытие, — Чуя откинулся на спинку стула. — И мне нужна зацепка.

Акико задумалась, постукивая пальцами по столу.

— Места меняются. Обычно снимают дом или заявляются к тому, чьи родители в отъезде. — Она открыла ящик и достала листок бумаги. — Но через две недели будет особенный день. Один мой знакомый четверокурсник проболтался, что сразу два больших мероприятия запланированы на одну субботу.

Она записала два адреса и протянула листок Чуе.

— Первый — в Челси. Дом художника, который уехал в Париж на месяц. Соберётся богема, артисты, пара младших сыновей из приличных семей. — Палец переместился ко второй строчке. — Второй — в Камдене. Чуть скромнее, день рождения старшего отпрыска фармацевтической династии — студенты, мелкие клерки, пара медсестёр, которых я лично уволила бы, если б могла.

Чуя изучил адреса. Челси и Камден — противоположные концы города.

— Два мероприятия в один вечер, — пробормотал он, просчитывая варианты. — На две засады людей не хватит. Во всяком случае, тех, кого мне выделили на это дело.

— Тогда выбирай Челси, — Йосано вернулась к заполнению медицинской карты. — Если ваш вор охотится за дорогими вещами, он выберет более богатую публику.

Логично. Даже поспорить не с чем. Чуя сложил листок и убрал в карман.

— Спасибо, Акико.

— Только постарайтесь не убить никого во время облавы, — она подняла взгляд, и в её глазах мелькнуло что-то похожее на беспокойство. — Эфир делает людей непредсказуемыми. Они могут напасть, могут убежать и свалиться с лестницы, могут задохнуться от паники. Будь осторожен.

— Буду.

Он поднялся, осторожно двигая плечом. Перевязь сидела туго, надёжно — двигаться стало легче.

— И Чуя, — окликнула его Йосано, когда он уже был у двери.

Он обернулся.

— Что бы ни случилось с Дазаем, — она смотрела на него серьёзно, без обычной иронии, — сохраняй холодную голову.

Чуя криво усмехнулся.

— Постараюсь.

 

* * *

 

Камден к полуночи стихал, но не засыпал.

Уличные фонари давали мутный, размытый свет. Туман с канала лип к брусчатке, смешиваясь с запахом отработанного угля и сточных канав. Редкие прохожие спешили домой, воротники подняты, шаги торопливы. Только один дом выбивался из сонной череды фасадов: особняк на углу, с ярко освещёнными окнами первого этажа и открытыми настежь форточками.

Изнутри пробивался гомон.

Кто-то нетвёрдой рукой колотил по клавишам пианино, фальшиво, зато азартно. Смех взлетал до истерического визга и прерывался судорожным кашлем, а потом вновь переходил в радостное гоготание. Между звуками мелькали перевранные медицинские термины.

Сладковатый, приторный запах тихо выползал в сад, не похожий ни на табак, ни на духи. Эфир.

На противоположной стороне улицы тёмная фигура отделилась от тени ворот и неторопливо двинулась вдоль домов. У калитки шумного особняка силуэт задержался, прислонился к чёрному решётчатому ограждению, будто просто решил закурить и посмотреть на веселье в окнах.

Фигура выждала, пока из двери вывалится очередная компания подвыпивших гостей — двое юношей в мятых сюртуках и девушка с раскрасневшимся лицом, утирающая глаза кружевным платочком и беззвучно хихикающая. Дверь осталась приоткрытой. Из щели хлынул свет и ещё один порыв эфирного аромата.

Этого было достаточно. Хозяин дома занят на первом этаже, слуги либо бегают за гостями, либо делают вид, что не замечают происходящего. Значит, верхние комнаты останутся без присмотра.

Фигура скользнула прочь от освещённого фасада, нырнула в узкий проход между домом и соседним строением. Кирпичную стену покрывал мох, под ногами была скользкая смесь грязи и угольной пыли. В пределах досягаемости одно-единственное окно в полуподвал, закопчённое изнутри, выше был выступающий карниз вровень с подоконником соседнего этажа.

Руки нащупали водосточную трубу. Металл был прохладным и шершавым от ржавчины. Пришлось оттолкнуться носками от мокрого кирпича, подтянуться — и тело послушно пошло вверх.

Окно на втором этаже оказалось не запертым. Щель, судя по всему, оставили для проветривания. От осторожного надавливания рама поддалась на дюйм. Ещё. Стекло дрогнуло, но не зазвенело.

Снизу доносился гул: теперь к пианино добавился чей‑то охрипший тенор, но поблизости ничего. Тишина второго этажа казалась почти осязаемой. Только убедившись в этом, тень скользнула внутрь, мягко перенося вес с подоконника на ковёр. Окно вернулось на прежнее место, оставив всё ту же невинную щёлку.

Коридор был узким, со свежепоклеенными обоями в цветочек и дорожкой из тёмно-красного ковра. Газовые бра на стенах были погашены, свет снизу выхватывал лишь нижние ступени лестницы да край ковровой дорожки. Дальше — полутьма.

Шаги были как можно короче и мягче. Подошвы почти не касались пола. Пальцы в перчатках скользнули по поручню, считая витки резьбы, ориентируясь в пространстве там, где глаза подводили. Раз, два, три пролёта. Слева — витражное окно, за которым шелестело редкое майское дерево. Справа — несколько дверей, закрытых и беззвучных.

Информация, собранная заранее, вела дальше.

Родительская спальня находилась в глубине коридора, последняя слева, с видом на сад. Туда редко заглядывали во время юношеских празднеств: кому есть дело до стариковских перин и набитых нафталином плащей?

В этой комнате пахло иначе, чем внизу.

Не эфиром и вином, а крахмалом, бергамотом и тяжёлыми духами хозяйки. На окнах ожидаемо висели плотные шторы, лишь тонкая полоса у пола пропускала немного света из уличного фонаря. Этого хватало, чтобы различить в общих чертах массивную кровать с резным изголовьем, туалетный столик, высокий платяной шкаф, комод.

Тень двинулась к последнему. На лакированной поверхности блеснула шкатулка: не броско, но узнаваемо дорого. Тиснёная кожа, медные уголки, небольшой ключик, забытый в замке — привычный жест дамы, привыкшей к надёжности собственных стен.

Ключ повернулся без усилий. Крышка поднялась, петли едва-едва скрипнули. Внутри на бордовом бархате лежали украшения: нитка жемчуга, несколько колец, броши с камеями, тонкий браслет с россыпью мелких алмазов. Свет фонаря, пробиваясь сквозь щёлку между шторой и полом, цеплялся за грани камней. К шкатулке придвинули тёмную холщёвую сумку. Украшения перекладывались быстро, отработанными движениями.

Снизу, через толщу перекрытий, донёсся особенно громкий всплеск смеха. Кто-то опрокинул стул, по клавишам пианино полоснули обеими руками разом. Звук взлетел и оборвался, будто кто-то потерял равновесие и упал. Секунда тишины — и опять взрыв голосов, пьяное «браво!».

Комната наверху оставалась тихой. Только часы на камине негромко отстукивали секунды. Каждые несколько мгновений фигура у комода замирала, вслушиваясь в коридор. Там было пусто.

Шкатулка опустела наполовину, когда в зеркале туалетного столика что-то мелькнуло. Неясное движение в глубине комнаты, там, где плотная тень от шкафа сливалась с темнотой. Рефлекс заставил дёрнуться в сторону, но поздно.

Рука в чёрной перчатке возникла словно из воздуха и мертвой хваткой сжала запястье над шкатулкой. В ту же секунду другая рука сомкнулась на плече, разворачивая корпус. Тело потеряло опору и всем весом рухнуло на стол.

Кромка столешницы ударила под рёбра так, что в грудной клетке на мгновение не осталось воздуха. Металл бряцнул, одна из брошей выскользнула из пальцев и покатилась по полу. Сумка смялась, посыпались кольца.

— Чёрт тебя дери... — вырвалось сквозь зубы, когда грудь с размаху ударилась о край столика.

Голос. Женский. Знакомый.

Руки, державшие преступницу, замерли.

— Акико? — в голосе Чуи звучало абсолютное недоверие.

Тишина. Лишь приглушённый смех с первого этажа и учащённое дыхание. В лунном свете отчётливо проступили черты лица Йосано.

— Здравствуй, Чуя, — её голос был ровным, почти насмешливым, несмотря на неудобную позу. — Надеялась, ты выберешь Челси.

 

* * *

 

Ночь была той странной лондонской порой, когда город вроде бы устал, но отказывался спать.

Темза блестела внизу тусклой чёрной лентой, ломая в воде отражения фонарей. Ветер с реки был сырой, тянул из-под воротника, нёс запах тины, угольной гари и чего-то давнего, как сама вода под мостом.

Цепочка наручников негромко звякала в такт шагам.

Йосано шла немного впереди, руки скованы за спиной, блеск стали тускло отражал свет ближайшего фонаря. Волосы собраны, но пара прядей выбилась и липла к вискам. Лицо оставалось спокойным, только по чуть сжатым губам можно было догадаться, что она понимает серьёзность происходящего.

Чуя держал цепочку двумя пальцами правой руки. Левая лишь недавно перестала нуждаться в перевязке. Он выбрал путь пешком от ближайшего кэба: воздух после душной вечеринки казался почти благословением.

— Знаешь, что меня насторожило больше всего? — голос его прозвучал тише обычного, глухо. — Эфирный вор вёл себя слишком умно. Будто знал расписание патрулей лучше, чем сержант на дежурстве. Всегда выбирал один и тот же слепой промежуток: за час до смены постов, когда констебль торопится вернуться на участок, а сменщик ещё не вышел.

Они дошли до середины моста. Внизу в чёрной воде лениво проползла баржа, глухо ворча машиной. На противоположном берегу темнел громоздкий силуэт вокзала, набор чёрных треугольников на фоне чуть светлеющего неба.

Чуя ненадолго смолк, подыскивая слова.

— Я пришёл к мысли, что у преступника есть связи в участке, а значит действовать нужно противоположно тому, что я говорю в Ярде, — продолжил он. — Потому я сегодня внезапно «заболел» и наведался на второй адрес, пока все отправились в Челси. Надеялся на эффект неожиданности.

— И получил его, — тихо заметила Йосано. — Для нас обоих.

Они остановились у парапета. Каменные плиты перил были холодными и влажными, в щелях между ними поблёскивала вода. Ветер, будто только этого и ждал, ударил в лицо, заставив Чую на мгновение зажмуриться.

Накахара перевёл взгляд на её руки. Сталь наручников окружила тонкие запястья, и смотрелось это абсолютно неправильно. Неестественно, если не попросту дико. Он сжал цепочку чуть крепче.

— Зачем? — наконец прозвучал вопрос, которого так боялись оба. — Я знаю тебя, Акико, и ты врач до мозга костей. Да что там... После последней погони ты умудрилась где-то переодеться и вернуться только ради того, чтобы вправить мне плечо! С чего человеку, как ты, воровать?

Вокруг ни души, и город похож на призрака, а мосты напоминают громадные обнажившиеся рёбра этого духа. Ветер гулял над рекой, путался в сваях, сдувал волосы с его лица.

Сейчас Йосано не сильно отличалась от своих пациентов. Несгибаемый характер как-то поник, глаза потухли, видны были следы недосыпа и общая изнемождённость.

— После смерти отца мне должна была перейти квартира и его аптека на углу, на практике же... — она криво усмехнулась, — Незамужняя дочь не может быть наследником имущества. Мне достался только долг за мою практику в Париже. Учёба за границей стоит дорого, особенно если ты — женщина и тебе не дают ни стипендий, ни скидок.

Глаза её оставались сухими, голос — бесстрастным. Йосано опёрлась наручниками о холодный камень перил, цепочка звякнула:

— Зарплата младшего врача в Бартсе едва покрывает аренду комнаты и еду. И это если не болеть, не покупать новых платьев и не тянуть на себе кредит и проценты по нему.

— Почему не сказать Мори? — вырвалось у Чуи. — Он бы…

— Что? — она резко вскинула на него взгляд. — Дал мне ещё работу? Ещё пару статей, которые подпишет своим именем? Он и так помогает мне достаточно, спасибо.

Они оба умолкли. Проехал редкий кэб, внутри мелькнуло заспанное женское лицо, тут же исчезнувшее за шторкой. Колёса загрохотали по мостовой и стихли вдали.

На душе не скреблись кошки, её скорее рвало когтями что-то намного крупнее и злее. Йосано стояла отвёрнутой от Чуи и глядела куда-то в мутные воды Темзы.

— Я не горжусь тем, что делала, но я и не брала ничего действительно важного, — она бросила на него быстрый взгляд. — Может, потеря пары безделушек заставит их отказаться от эфира.

— Прекрасное самооправдание, — сухо сказал Чуя. Но в голосе его не было насмешки, только усталость. — И всё же… я понимаю.

Йосано чуть удивлённо приподняла брови и дала ему продолжить.

— Мне жаль, что для тебя всё так сложилось, Акико, — добавил он тихо. — По‑настоящему. Но в ведомости ты всё равно будешь проходить как подозреваемая в серии краж, а не как «жертва системы наследования».

Она улыбнулась — странно, коротко, почти нежно, но с абсолютно потерянными глазами.

— Знаю, — сказала Йосано. Она достаточно долго молчала, стоя с нервно бегающими глазами, и вдруг невпопад произнесла: — Помнишь, как одним летом вы с Дазаем на спор переплывали Трент?⁽⁴⁾

Чуя хлопнул глазами, пытаясь понять, не ослышался ли.

— Да, но к чему т...

Акико двинулась так быстро, что он не успел даже вздохнуть.

Резкий шаг назад, корпус разворачивается к нему навстречу и бьёт плечом. Вся масса её тела пошла в этот толчок.

Мир в мгновение качнулся.

Пальцы Чуи попытались сжать цепочку наручников, но она уже выскользнула. Левую руку болезненно дёрнуло, напоминая о недавнем вывихе. На долю секунды их взгляды встретились. В тёмных глазах Йосано не было торжества, только паника и тяжёлое, болезненное решение. Такой её он не видел даже в худшие дни в больнице.

Кромка парапета ударила Чую под лопатки. Воздух вышибло из лёгких. Ночь, мост, редкие огни — всё разом перевернулось, поменялось местами.

Прохлада хлынула со всех сторон сразу. Темзы встретила его не гладью, а мутной пеленой, захлестнув голову, плечи, грудь. Шум города, стук собственного сердца, далёкие шаги с набережной — всё смазалось, ушло куда‑то наверх, в ту жизнь, где мосты ещё были под ногами.

 

* * *

 

Нужный переулок нашёлся на втором круге — узкий, как щель между зубами, с кривым фонарём у входа. Свет от него скорее мешал, чем помогал, ловя в луче капли мороси и превращая их в мутное облако. Кирпичные стены обросли чем-то тёмным, сырым. В углу глухо шуршала крыса, но, завидев силуэт инспектора, шмыгнула глубже в мусор.

Звяк цепочки он услышал ещё до того, как вошёл.

Йосано стояла, прижавшись лопатками к стене. На ней потемнели от влаги брюки — видно, где-то задела грязную лужу. Руки двигались мелко, нервно. Она выудила из причёски шпильку и пыталась поднести её к замку наручников. Угол, под которым приходилось работать, был неудобным, а запястья уже стёрлись до красных полос.

— Если соберёшься в следующий раз сбегать от полиции, — хрипло заметил Чуя, облокачиваясь плечом о противоположную стену, — найди хотя бы укромное место получше.

Шпилька выскользнула. Металл тихо звякнул о камень.

Йосано вздрогнула так, словно её ударили. На лице сначала мелькнуло ослеплённое ужасом выражение, как у загнанной гончими лисы. В одну секунду она успела, кажется, представить всё: суд, камеру, собственный приговор. Потом этот ужас сменился чем‑то ещё. Облегчением, от которого она сама же сжалась. Лишь после этого привычная сухая усмешка кое‑как собралась на губах, но глаза оставались широко раскрытыми.

— Живой, — выдохнула она.

Йосано знала, что Накахара плавает, как рыба, но знать, что кто-то скорее всего доберётся до берега, и видеть его целым и невредимым, пусть и замёрзшим — вещи разные.

Вода всё ещё стекала на пол. Чуя сделал шаг вперёд, и ботинок чавкнул в грязи. Холод зубами впился в позвоночник, но он заставил себя не показывать, как всё тело сводит мелкой дрожью.

Накахара подошёл достаточно близко, чтобы увидеть её глаза. В них не появилось ни надежды, ни облегчения, только усталость и молчаливое принятие.

— Пришёл дочитать мораль? — спросила она. — Или всё же арестуешь как положено?

— Это было бы гуманно, — отозвался Чуя, — но, к несчастью, у меня появилась идея.

— Боюсь спрашивать, — устало усмехнулась она. Тень от ресниц легла темнее обычного. То ли от слабого света, то ли от того, что она отчаянно старалась не смотреть на его мокрую одежду. — И… прости. За мост. Я правда рассчитывала только на урок плавания.

Он вытащил из кармана ключ. Металл дрогнул в пальцах — то ли от холода, то ли от того, что часть его всё ещё не верила, что он действительно собирается сделать то, о чём уже решил.

Чуя обошёл её, встал за спиной. Шаги в узком переулке казались слишком громкими.

— Не дёргайся, — коротко бросил он.

Замок щёлкнул послушно, почти обиженно. Наручники остались у него в руке тяжёлым, знакомым весом. Запястья Йосано тут же потёрлись одно о другое: кожа там покраснела, местами лопнула.

— Всё-таки решил отнести меня в Ярд завёрнутой в газету? — она подняла бровь.

— Нет, — Чуя сунул наручники обратно в карман. — Как ни странно, моя идея ещё безумнее...

 

* * *

 

Где‑то далеко, за чередой одинаковых кирпичных фасадов, глухо ударили часы церкви . Одиннадцать или уже двенадцать, Чуя не вслушивался. В окнах напротив только изредка вспыхивал свет, но практически тут же тухнул.

В его квартире было тише. Газовый рожок под матовым плафоном жужжал вполголоса, пламя подрагивало от сквозняка. В камине тлели угли. Запах угольной гари, пыли и дешёвого мебельного лака упорно пробивался сквозь лавину лаванды: пучки сушёных стеблей висели над дверьми, торчали из кувшина на каминной полке, прятались в саше между подушками.

Иногда казалось, что если встряхнуть комнату, отсюда выпадет ещё пол-аптеки.

Чуя, наконец, запер за собой дверь и оставил шляпу на вешалке. Пиджак снял осторожно, стараясь не задеть разбитых костяшек. На левой стороне рубашки ткань потемнела — не от крови, от воды: по пути домой он попал под морось. Просто замечательный вечер.

— Ты выглядишь хуже, чем пациенты с рынка, — раздалось из гостиной.

Акико сидела на диване, поджав под себя ноги. Ночное платье — простое белое, с высоким воротом и узкими рукавами — делало её почти домашней. На низком столике посреди гостиной быстро начали появляться миска с тёплой водой, бутыль с карболкой, бинты.

Чуя фыркнул и перешагнул порог.

— Пьяные дебоширы в «Красном льве», — буркнул он. — Все трое портовые грузчики размером с чёртов шкаф.

Он попытался усмехнуться, но вышло криво: губа вспухла с одного края. Когда Чуя сел, пружины дивана скрипнули. Акико одним взглядом оценила повреждения — синяк под глазом, сбитые костяшки, ссадина у скулы, тёмное пятно на воротнике.

— Рубашку — снимай, — коротко распорядилась она. — Под одеждой тоже может что-то быть.

— Как же странно ты произносишь «Я скучала, как прошёл патруль?», — проворчал Чуя, неловко расстёгивая пуговицы одной рукой.

Эту шпильку проигнорировали. Взгляд Акико скользнул по старым шрамам, свежим ссадинам и синякам. Ничего серьёзного, но обработать надо бы.

— Нос не сломан, зубы на месте, глаз цел, — заметила она, ополаскивая салфетку в воде. — Для человека, забросившего бокс‑клуб, результат неплохой.

Чуя фыркнул, когда влажная ткань коснулась разбитых костяшек. Жгло.

— Бокс‑клуб, — передразнил он. — В моём районе боксом занимались без перчаток и без абонементов. И если кто-то падал, то вместо счёта до десяти его добивали.

— Очаровательное детство, — заметила Акико, не отрываясь от процесса. — Не удивительно, что ты вырос таким приятным человеком.

В ход пошла карболка. Чуя поморщился теперь уже от неё. Акико не жалела ни раствора, ни собственных пальцев. Она работала быстро, чётко, почти не касаясь лишних участков кожи. Пахло от неё тем же, чем и от всей квартиры: лавандой, мылом, медициной. Только сейчас ещё и чем‑то тёплым, сонным. Домом, если бы у этого слова был запах.

Он чуть опустил взгляд и заметил кольцо.

Тонкая золотая полоска лежала у неё в ложбинке ключиц, блеск металла едва цеплял свет лампы. Это кольцо никогда не носили на пальце, оно покоилось на тонкой цепочке, которая исчезала под воротом ночной рубахи.

Нужно было приложить старание, чтобы осознать: это — его обручальное кольцо.

Точнее, её. Но формально подаренное им.

Они правда женаты.

Женаты. С печатью магистрата, с записью в приходской книге, с двойной фамилией у Йосано, которую в её сторону, правда, почти никто не использовал.

В этом не было ни грамма романтики, только сухой расчёт.

Чуя сказал в Ярде, что преследовал вора до самого моста, что оба они сорвались через парапет, а выплыл лишь один. Эфирный вор ушёл на дно — формулировка устроила всех. Тем более, инспектор предъявил одну из украденных серёжек, чудесным образом оставшуюся в его кармане после борьбы. Через неделю ниже по течению Темзы выловили подпорченный рыбами труп, который газетчики с радостью нарекли тем самым грабителем.

Коллеги предпочли не донимать Чую дальнейшими вопросами. Тем более, он неделю кашлял так, что стены в участке дрожали. Газета в Мэрилебоне посвятила этому два абзаца, «Таймс» ограничился строчкой. Зато в Скотланд‑Ярде ему пожали несколько рук, на что он не рассчитывал.

Потом у героического инспектора внезапно «завелись чувства» к врачу, который его вытаскивал. Доктор Йосано, по версии для окружающих, сначала отбрыкивалась, ссылаясь на статус признанной суфражистки, а потом сдалась под натиском ухаживаний. Свадьба была скромной, почти незаметной, как и подобает полицейскому без состояния, но с перспективой.

Получив доверенность от теперь уже мужа, Акико отсудила своё. Не всё, но достаточно: аптеку отца, часть стоимости квартиры, главное — возможность закрыть зловонную яму банковского долга. Чуя обзавёлся не только новой жилплощадью, но и фамильным столовым сервизом, бесполезным, зато красивым. А заодно статусом человека, который как‑то умудрился жениться на леди явно не своего круга.

— Готово, — сказала Йосано, откидываясь назад. — Старайся ближайшие пару дней не лезть под кулаки.

— Дам знать дебоширам у «Красного льва», — пробормотал он. — Может, составим расписание.

Она хмыкнула. Тень улыбки скользнула по её губам.

— Кстати об этом, — добавила Акико, вставая. Ткань ночной рубашки тихо прошелестела, ноги в шерстяных носках бесшумно ступали по ковру. — Раз уж ты серьёзно не пострадал, это, как ни крути, повод.

— Повод? — он приподнял бровь. — Для чего?

— Для чего‑нибудь приятного, — она уже тянулась к шкафчику в углу.

Узкий, лакированный шкафчик со стеклянной дверцей хранил бутылки. Несколько. Гораздо больше, чем прилично иметь в доме даме её положения, если быть точнее.

Акико достала изнутри бутылку ирландского виски и два тяжёлых стакана. Никаких рюмочек с тонкой ножкой, никаких хрустальных малюток для шерри, любимого светскими сплетницами, один лишь добротный толстый стеклянный цилиндр, который удобно лежал в руке.

Они чокнулись, даже не глядя друг на друга, и сделали по глотку.

Акико пила так, как работала и оперировала, то есть без лишних движений. Глоток — и тонкая полоска румянца появилась у неё на скулах. Чуя ощущал, как тепло медленно растекается по груди, разгоняя холод, въевшийся от ночного тумана. Потом он достал портсигар. Зубами ловко откусил кончик сигары, сплюнув в пепельницу, спичка чиркнула о край стола. Пламя на мгновение высветило лицо Акико перед ним. Йосано взяла вторую и повторила движение, которое не так давно звала дикой привычкой и просила пользоваться ножницами.

Накахара затянулся, откинулся затылком к спинке дивана. Дым повис в полутьме под потолком, смешался с запахом лаванды. В другой семье за такое поведение супругов, наверное, изгнали бы из приличного общества.

Где‑то там, за стенами, Лондон продолжал коптить небо, рождать новых воров, новых пациентов, новых дел для Скотланд‑Ярда и Бартса. Но здесь, в тесной гостиной среднего класса, инспектор Накахара и доктор Йосано сидели бок о бок на потертом диване — двое холостяков по сути, муж и жена по документам, сообщники по факту. И что странно — ни у одного из них не было ни малейшего желания что‑то менять.

---

1) В то время бедный район Лондона, известный в первую очередь преступлениями Джека-потрошителя.

Вернуться к тексту

2) Сокращённое название больницы от имени святого Святого (на английский манер он скорее Бартоломью)

Вернуться к тексту

3) Дезинфицирующая жидкость, раствор фенола.

Вернуться к тексту

4) Одна из важных рек Великобритании.

Вернуться к тексту