Насмешка Жизни (джен)

Можно бесконечно восхищаться благородством своей крови и собственной красотой, богатствами, которыми себя окружил, почётным к себе отношением и множеством других вещей, что так ласково согревают твоё огромное самолюбие. Но вся эта роскошь меркнет, когда твоя дочь пропала. В очередной раз.

Отчаянно простонав, Сайлей с остервенением задёрнул шторы в гостиной, рухнул на стул, сложил руки на столе и уронил на них голову. Он, вампир с тысячелетней историей — обаятельный, очаровательный, соблазнительный, роскошный, умный, хитрый, а ещё надменный и самовлюблённый, — явно на пути своей очень долгой жизни свернул куда-то не туда. Или просто был проклят. Иначе невозможно объяснить, как постепенно, с роковым изяществом судьба насмехалась над ним и настолько ловко, что он заметил это только сейчас. Да что там — он отчаянно отказывался это в это верить!

Осознание ударило его, как солнечный луч в кромешной тьме. И не после рождения доченьки, а лишь когда той исполнилось восемь, радостной, солнечной, но... в некоторые дни уходящей в укрытый лес рядом с особняком, в котором они жили. Заметить, что в пять лет она начала царапать мебель, а в семь иногда пробовать выть на луну? Глупости. А он со всей своей важностью, силой, острыми клыками, горящими оранжевым солнцем глазами, алыми длинными волосами и немалой силой — что? Правильно.

Он не имеет права мешать ей: думать надо было раньше, с какими женщинами романы крутишь! И если по молодости спокойно удавалось ломать их под себя и подчинять роковым обаянием, не значило, что никогда в жизни не встретится та, кто, как говорили оборотни из укрытого леса (вернее, северной его части, только там оборотни и жили), "сломает своего любовника через колено". Говоря об этом несколько лет назад, оборотни смеялись, рассказывая про это Сайлею. Они явно не понимали, о ком идёт речь. А сейчас о его "славе" знали все в лесу, но никто не смел ему это припомнить. И на том спасибо.

Хрипя от нервного смеха, Сайлей вскочил и нарочито медленно начал нарезать круги по большой комнате, задев локтем вазу на краю стола и не замечая, как босыми ногами режется об острые края. Регенерация на высшем уровне, хотя, бывает, хромает.

Много женщин было в его жизни, а по молодости страсть поглощала его с головой: без всякого стеснения он мог менять нескольких за день да ещё и возмущаться, что мало. Однако если с высоты своего возраста посмотреть, намёки об издёвках от жизни проскальзывали уже тогда.

Он, вампир с благородной родословной, родился и жил в Государстве вампиров, школу закончил, образование получил, проблем с общением и самооценкой не испытывал, но!.. Вампирши всё равно не хотели строить с ним долгосрочные отношения. Так, роман на неделю, максимум на месяц. Каждая умудрялась найти, в чём его обвинить, чаще всего называя страшным собственником. Ну да, а как иначе?! Он же вампир, это качество всему его виду присуще! Всё бред, они просто понимали, что недостойны такого красавца, а чтобы в этом не признаваться — находили тысячу и одну отговорку. Несомненно.

Помнится, родители не раз предлагали ему договорной брак, смешение сильной крови, всё такое, но он всегда отмахивался. Зависть брала, когда он видел таких же мужчин, как он, но у одного клыки короткие, у второго родимое пятно на лице, третий низкий, а четвёртый вообще слепой, однако именно они после универа возвращались не в дом родителей, а создавали свои семьи! И не по договорённости. Не всегда с женщинами, ну так без разницы, с кем. Если у них получалось, чем он хуже?!

Но это оказались цветочки, ягодки начались потом. Так сложилось, что вампирское Государство соседствовало с человеческой Империей, и если с восточной её частью были договорённости и дружеские как бы отношения, то северная её часть, отделённая от остальных огромным укрытым лесом, жила по своим особенным законам. По какой причине люди севера ненавидели клыкастых соседей, Сайлей не особо пытался разобраться, а как именно выражали свою ненависть — воочию не видел, тогда для участия в войнах он был слишком маленький, пусть уже и учился в универе. Знал лишь, что на границах земель постоянно происходят сражения и нападения.

И всё было бы смешным, если бы люди в конечном счете не нашли способ, как уничтожать вампиров толпами. Войны на тех границах длились бесконечно долго и по неизвестной для вампиров причине резко закончились. Правду при этом знали только главные дома государства, обычно самые древние рода, в чьих руках была сосредоточена вся власть. Остальным же вампирам был дан приказ не лезть на северные земли. Почему — неважно, главное, что угроза устранена. Многие злились тогда, но с главными домами спорить просто небезопасно. И не стоит, потому что они выдают категорические решения очень редко, при самых острых, обычно политических обстоятельствах. Пришлось смириться и радоваться, что война закончилась.

Сайлей зашипел, наконец почувствовав боль, и замер, скалясь и с ненавистью сверля взглядом пол. Да, война закончилась, он к тому времени как раз закончил учиться и вернулся домой, а его семья... Погибла на войне. Вся. Из молодых вампиров он был единственным, остальные отправились защищать границы, несомненно уверенные в своей безоговорочной победе — да кто такие люди? У них — и чтобы сила? Серьёзно?! Всё байки, бред и просто невозможно. Но увы, байки оказались правдой, а за неверие в них пришлось жестоко поплатиться.

Самолюбие и клокочущий в груди гнев не позволили тогда страдать. Значит, надо мстить. Особняк с многовековой историей находился очень близко к западной границе с Империей. Оставалось подкорректировать манеры с обаянием под людей, оформить нужные документы, на границе показать себя как душка, а также то, что его знания могут пойти Империи на пользу, и — вуаля! — право на временное проживание в Империи получено. Конечно, вампиру на границе пригрозили, что за убийство людей его ждёт расплата, и Сайлей тогда со всей искренностью, приложив руку к груди, заверил: "Да ни в коем случае!"

Действительно, за время жизни в Империи он никого не убивал. Ему по душе более изящные методы. Огонь в душе горел всё сильнее. Прекрасные, роскошные, горделивые и уверенные в себе дамы плавились в его руках, как воск. Величественные статуи — и вот уже под ногами лишь грязь и пыль. Он ломал их и низводил до состояния блёклой тени их былого величия настолько тонко и ловко, что никто не мог ничего ему предъявить.

Время текло спокойной рекой, а он неизменно выныривал сухим из самой мутной воды. Как же это возбуждало, сильнее всякой крови! Настолько, что он не заметил, как Империя людей и Государство вампиров заключили между собой очередную сделку, обменявшись землями. И так вышло, что особняк семьи Сайлея теперь находился на восточной части территории Империи.

Едкий смешок. Когда вести наконец до него долетели, он рванул домой и... понял, что с момента заключения сделки прошло слишком много времени. Его особняк никто не трогал, люди даже цветочки у изгороди посадили, а сами на освободившейся земле организовали две деревни, сосредоточившись на производстве вина. В особняке семьи Сайлея рос свой виноградник, и земля поблизости располагала к выращиванию винограда. В том и заключалась выгода сделки. Элементарнее некуда.

Какую выгодную для себя землю взамен получили вампиры, Сайлею было всё равно. Он несколько дней отходил от потрясения подобно укусу самой мерзкой твари, пытаясь осознать произошедшее и то, что изменить ничего не может. Желание же уничтожить всех жителей деревни подавлялось не просто светом от лампы, а целого солнца. За смерть одного человека его убьют, а только после смерти всех родных до него дошло, что люди раньше и люди сейчас — это абсолютно разные вещи. Он так привык, как они дрожат и трепещут от одного только вида вампира, что не заметил, как они выросли и научились давать отпор. Более того, отпор настолько великой силы, что Сайлей остался один. Последний. И если он умрёт, его великий род исчезнет, подобно иллюзии, оставшись разве что очерками в исторических документах.

Люди обычно чествуют это взросление, но он тогда был не мальчиком, чтобы использовать такое слово. Праздники давно кончились. В нём просто что-то сломалось. Или перещёлкнуло, неизвестно. Ясно одно: теперь он был вынужден находить общий язык с людьми из деревни и каким-то образом добывать кровь. Он не просто остался один из рода — он остался одним-единственным вампиром на этой земле.

Сайлей убрал осколки с пола и обработал рану (на всякий случай), и ему стукнуло в голову заняться уборкой. Когда он остался один в роду и на территории, его впервые накрыло неясно откуда взявшееся состояние беспомощности, и всех слуг он не то чтобы выгнал — сказал, что если (или когда) они захотят, то могут уйти. Он понимает и никого силой не держит. Ему предлагали оставить особняк и перебраться жить в другой в Государстве вампиров, при учёте его родословной с этим проблем не возникнет. Но он отказался. А после того, как последний слуга ушёл, — прибрал могилы всем своим умершим родным.

Долго он тогда молча прощался с ними всеми. Сердце скручивало в узел, руки пожирал огонь, а горло сжимало удавкой. Они, несомненно, были такие же наглые, самоуверенные, красивые и умные. А ещё они прекрасно понимали все правила Государства, в котором жили, ведь были гораздо старше и видели многое. Они застали времена, когда Империя людей была не больше городка, а укрытый лес, с которым граничат Государство вампиров на севере и Империя большей своей территорией на востоке и юге, не был населён могущественными духами и иными видами нечисти и мифов (так всю нечисть по типу вампиров или оборотней называют люди). Тогда он был просто источником бед и разочарований.

Почему — на самом деле Сайлей узнать не мог, выяснил только, что там жили монстры. А потом куда-то взяли и исчезли. Как и та самая война. Нельзя говорить наверняка, что они все считали именно так, но старшие, несомненно, понимали, чем всё может кончиться. И им хватило бы влияния сделать так, чтобы Сайлея на войну не отпустили. А ведь были, были однокурсники и младше него, которые ушли и не вернулись, и вот им как раз никто не запрещал сделать это. Только ему и совсем детям, которые лбами о высокий стол ударялись.

Красиво тогда горел огонь на могилах. Пламя лизало каждую выструганную с любовью табличку с именем того, кого Сайлей похоронил. В своих воспоминаниях. Нет, он не собирался никого забывать, а книги со всей его родословной так и хранились в библиотеке, он бережно ухаживал за ними и иногда перечитывал. Но он остался один. Не в фигуральном смысле, а в действительности.

Родных больше нет, слуги ушли, вампирши его отвергли, а людских женщин, что были когда-то рядом, он уничтожил сам. И даже земля, на которой располагается его дом, как бы и принадлежит ему, и нет. Как смешно вспоминать сейчас, ведь даже несмотря на всё это, он так и не понял, что Жизнь попросту его ненавидит. И ему предстоит узнать, что она ещё не закончила ему об этом напоминать.

В процессе уборки добравшись до шкафа с вином, Сайлей достал бутылку, взял бокал и налил себе половину, неторопливо наблюдая, как жидкость движется в стакане. Чтобы поддерживать особняк в порядке, он создал несколько теней его бывших слуг. Такие слуги молча выполняют свою работу, их не видно и не слышно. И правильно, раз обстоятельства повернулись таким боком, то и незачем кому-либо, кроме Сайлея, находиться в этом доме. С людьми же из деревни он постепенно нашёл общий язык и начал торговать с ними вином. Пусть земля была одна, но у вампира виноград рос более сочный, яркий и насыщенный, потому и вино его было вкуснее.

Постепенно Сайлей смирился с таким образом жизни, как и люди привыкли к нему. Более того, все жители деревни знали про единственного вампира, живущего рядом, и ни разу он не видел ни на чьём лице страха. А так как он питался кровью пьяниц (конечно же, оставляя их в живых), то жители никак не препятствовали ему, наоборот, кто-то даже поощрял. Дошло до того, что в итоге и трезвенники стали предлагать свою кровь, когда вампир как бы выходил на охоту. Выглядело это, конечно, максимально оскорбительно, но, на секундочку, а вообще вся сложившаяся ситуация его не оскорбляет?

Скрепя сердце, он принял предложение жителей. Пил понемногу, чтобы люди не упали в обморок, помогал потом сесть на скамью или что было поблизости, благодарил и исчезал. Да, кровь пьяниц не так плоха, но когда долгое время питаешься одним блюдом — даже от любимого станет мерзко. Потому глубоко в душе он благодарил жителей деревни, но, конечно, не показывал этого. Благодарность сразу после еды не считается, это этикет. Что же касается юных дам, которые питали к внешне молодому вампиру недвусмысленные чувства...

В сердце заныло холодом. Он не мог. Даже просто приблизиться к ним, по возможности отделываясь короткими разговорами и только по делу, а дела максимально стараясь вести с мужчинами. Каждая из них напоминала ему ту из множества, что была с ним, когда он жил в центральной части Империи. И несомненно, всё, что он с ней сотворил. Обман сказать, что он перестал считать месть оправданной, но когда вспоминал себя в то время, ему казалось, что он захлебнулся и утонул в чём-то густом и отвратительном.

Долго Сайлей отыгрывал роль заклятого холостяка. В Государство, так как он был единственным на отданной Империи территории, он мог попадать свободно, как и обратно, и поначалу от души пользовался этой возможностью. Как ни крути, там он родился и вырос. И попав туда в очередной раз, понял, что не хочет видеть никого из тех, кого знал, как и знакомиться тоже.

Они живут в Государстве вампиров, у них семьи, любовники с любовницами или просто возможность быть там, где им и место. А он, Сайлей, вдруг начал чувствовать себя в бывшем доме чужаком. Все детские воспоминания были привязаны к особняку и родным, которых он сжёг в своей памяти, чтобы никогда не вспоминать о боли от их потери. Раз так, все эти переходы через границу теряют смысл. Поначалу он реагировал на приглашения по почте, но после и это перестал замечать, выкидывая в мусорку.

В один из дней, прогуливаясь по деревне и наслаждаясь вечерним летним воздухом, он увидел пару молодых людей. Они целовались, миловались и аж сияли от счастья. Тогда Сайлей, почувствовав злость в груди, обратился в летучую мышь и улетел куда глаза глядят. Главное — подальше. Получилось, что в укрытый лес. И пролетел бы он очень далеко, если бы недалеко от опушки не появился доморощенный старик, дух, который следит за теми, кто в лесу не живет, но пытается в него попасть, и не ударил его своей духовной силой, заставив превратиться в человека и скрючиться на земле от боли. Вообще у старика, как потом стало известно, было имя, но из-за того, что он докапывается до любого, кто пришёл, такое прозвище он и получил за своей спиной, а имя его развеялось по ветру.

Разговор тогда был короткий со стороны Сайлея и очень длинный — со стороны старика. Вампир рассказал, что живёт рядом, вот его особняк, и через два метра начинается лес, и ему просто захотелось прогуляться. За прошедшие века, несмотря на близость леса, он ни разу там не гулял, а сейчас вот захотелось.

Старик одобрил его желание, а потом где-то час рассказывал про правила, особенности леса, свою внучку, как его бесит выпадающая изо рта челюсть (хотя зачем духу вставная челюсть?), про погоду, мелких засранцев, которые мешают ему спать, и про постоянно линяющих не там, где надо, оборотней. Сайлей молча слушал и с облегчением вздохнул полной грудью, когда (реально) доморощенный старик закончил, разрешил вампиру приходить в любое время при соблюдении тысячи и ещё двух десятков правил и исчез. Книгу со списком правил после себя, как и ожидалось, не оставил.

С того дня в привычку вампира вошло гулять по лесу. Он быстро понял, что там живёт очень много всякой нечисти, и, не имея желания с ней пересекаться, он, за один раз облетев весь лес, в итоге ограничился прогулками только по северной его части. Там не было никого, кроме оборотней. Полулюди-полуволки издревле вызывали у людей страх (сильнее, чем вампиры), их боялись и избегали. А после ряда историй их, оборотней, постигла та же участь, что и вампиров — люди научились с ними бороться. И настолько вошли во вкус, что выкосили большинство под ноль, а те малочисленные члены уцелевших стай, сами ставшие жертвами, бежали прочь.

Бокал давно опустел, бутылка убрана, а Сайлей, закончив с уборкой, расположился в кресле в гостиной. Щёки загорелись так, словно он выпил две бутылки разом. В очередную из своих прогулок он встретил её. Волчица божественной красоты в человеческом обличье, с торчащими ушками, лазурными глазами и длинным пушистым хвостом, расчёсывала когтями свои длинные пряди, при взгляде на которые казалось, что смотришь на звёздное небо с тысячей звёзд. Она заметила его, он заметил её.

Знакомство, разговор, безобидное кокетство и улыбки. Когда же она назвала своё имя, Сайлею показалось, что она с нежностью провела по его щеке своим мягким, как потом выяснилось, хвостом. Тогда он не понимал, с кем связался, вернее, познакомился, но сейчас знание показывало, что это был самый болезненный удар, который нанесла ему Жизнь, и самое страшное проклятие, для сотворения которого не требуется магия или любая другая колдовская сила. Достаточно просто быть женщиной.

И да, звали эту женщину Рошель.

Уже после появления в жизни Сайлея дочери он узнал, что в одних древних письменах значение этого имени "скала" или "утёс", а в других — "голова" или "лидер", но тогда влюблённость банальным образом вскружила ему голову. И нет, это не первая волчица, которую он встретил в лесу. Но именно она завладела им полностью. Хитрая, лукавая и до дрожи соблазнительная, она очаровала его одним взмахом хвоста, как, впрочем, и он её (с её же слов). Чувства вскружили голову, отношения развивались стремительно, а страсть поглощала со всем жаром, на который способна.

Он увлечённо слушал истории Рошель, узнавал как про оборотней и их жизнь, так и почему в укрытом лесу больше не обитают обычные волки. Они испугались нашествия оборотней (особенно когда те начали активно плодиться) и сбежали в соседний обычный лес, находившийся в Государстве вампиров. Про его жизнь она тоже спрашивала, и он, используя все свои пусть и подзабытые, но имеющиеся вампирские умения, рассказывал про себя красиво и одурманивающе, ловко обходя острые углы своей богатой биографии.

Непрошенные слёзы навернулись на глаза. Это были самые горячие отношения в его жизни. Хуже — Рошель оказалась такой же, как он сам. Уверенная в себе, эгоистичная, гордая, властная и самовлюблённая до дрожи. Их любовь горела пожаром, укусами и бесконечными царапинами. Каждый пытался продавить и подчинить другого. Каждый желал быть главным в отношениях. Каждый хотел подчинить партнёра себе.

И тогда же, когда спустя долгое время их отношений (хотя что значит время для вампиров и оборотней, которые тоже живут очень долго?) она предупредила его, что если он не умерит свой горячий пыл и не прекратит пытаться заявить на неё права, она уйдёт — он просто не поверил. Да кто ты такая, чтобы бросаться подобными заявлениями?! В лицо такое он ей, конечно, не сказал, но думал, скрипя зубами и царапая ладони в кровь. Просто на некоторое время подумерил свой пыл, чтобы она успокоилась и снова доверилась ему, а потом начал снова с ещё большей силой пытаться овладеть ей и подчинить себе каждую крупицу волчьей души.

Каким же наивным Сайлей оказался, когда поверил в её наигранную покорность — а как она стонала в его руках! И верил до одури, пока в один прекрасный день проснулся и не застал её рядом с собой в кровати.

Гонимый яростью, он вновь прошерстил весь лес, пытаясь вычислить её по запаху, но как назло каждый раз внезапно запахи начинали развеиваться, будто они везде. Допрашивал оборотней, допытывался до людей, которые видели их в городе, даже доморощенного старика в покое не оставил — без толку. Никто не знал, куда она исчезла. И, судя по всему, не знали искренне. Месяца три он выискивал её, чуть не забыл о своей работе с вином, пока не выдохся. И возненавидел её так, как его самого ненавидела жизнь.

Постепенно время вползло в свою нору. Он снова был один, торговал вином, изредка гуляя по деревням и лесу. Чаще всего сидел дома, обложившись старыми и новыми купленными у людей книгами, и читал. Читал много, неистово, захлёбываясь, страница за страницей, словно пытался забыться. Или утопиться. Пока в одну из ночей внезапно не почувствовал её запах.

Луна в тот день светила ярче солнца, а лаванда, которую Рошель так любила заплетать в свои волосы, чувствовалась повсюду. Прошёл год с момента, как она его оставила, и он стремглав бросился в лес, десятки раз простив и придя к выводу, что с ней просто что-то случилось, поэтому она и была вынуждена уйти. Когда он бежал, то забыл обратиться в летучую мышь, в его глаза горела любовь. Он готов был обнять и целовать её до самого утра. И замер как вкопанный, когда запах привёл его к корзине, в которой лежал... ребёнок? А сбоку прицеплена записка:

"Она твоя дочь. Вырасти её достойно".

Всё, что Сайлей тогда мог, это огромными глазами смотреть на корзину, открывать рот и молча закрывать, обронив разве что один вздох. Холодные пальцы ковырялись в узле, беспомощно путая его ещё сильнее, боясь прикоснуться к этому крохотному существу. Когда же он, наконец, справился с задачей, достал свёрток и бережно прижал к груди, то почувствовал маленькое, горячее, как уголёк, сердце — и собственное вдруг откликнулось на стук, словно оно у него не для красоты.

Красные коротенькие волосы, как у него, большие лазурные глаза, как у её матери, только без тени насмешки. Замерев, Сайлей стоял с дочерью на руках, неосознанно качая её и заворожённо наблюдая, как она зевает, сопит и улыбается ему. И только когда он услышал вой в лесу — вздрогнул и понёс своё сокровище домой.

Звук разбившегося о стену стекла наполнил комнату новыми звуками. Всё благодаря бокалу, которому не повезло. Осознание, что Сайлей стал отцом, дошло до него далеко не сразу. Сначала явился кошмар. Кошмар того, что растить ребёнка, гибрида вампира и волчицы-оборотня, нисколечко не легко. Он вытряс из знакомых оборотней всё о воспитании волчат, своими руками сделал детскую, утонул в книгах об уходе (книга, правда, про уход за человеческими детьми, ну так разница невелика — очень маленькие дети всех мифов и нечисти одинаковые).

Кормление, уборка, пелёнки, поиск лекарств, если у Арии что-то где-то заболело, и прочий хаос родительства. Уж неизвестно, что там люди вкладывают в слово "взросление", но за первый год жизни с малышкой Сайлей вырос точно. Ему ещё повезло, если можно так сказать, что малышку Рошель ему отдала трёхмесячную. Со слов Рошель он помнил, что обычно волки кормят своих щенков до трёх месяцев, а дальше — по желанию. Вот она, видимо, и ждала подходящего момента, чтобы предоставить Сайлею самый большой подарок в его жизни.

Тяжёлый вздох и снова поход за веником. Годы протекали, Ария (такое имя он решил дать дочери) росла и дарила папе всю свою детскую любовь, а Сайлей отвечал ей тем же, стараясь максимально быть ответственным родителем. "Корми, грей, люби. Разве вампиры это не умеют?" — фраза волчиц, у которых он узнавал про родительство, иногда странным вкусом всплывала в голове. Умеют, и так он и делал. Но разум всё равно настойчиво отпирался от реальности.

Он приходил в лес и, рассказав оборотням, что произошло, пытался добиться ответа, почему Рошель так поступила, но они только пожимали плечами, не в состоянии объяснить смысл её поступка. Хотя от одного старого оборотня ответ получить удалось, уж насколько он соответствовал действительности в их ситуации — неизвестно, но...

Со слов старого оборотня, так как зачатие детей происходит во время течки у волчиц, они могут не состоять в отношениях с конкретным волком, а гулять по стаям и спариваться с разными волками. И если после рождения малыша или малышки обнаруживается, что стая отца ребёнка более благополучна, живёт ближе к источнику пропитания, воды и в безопасности по сравнению со стаей матери — она может передать ребёнка на воспитание отцу, исходя из мысли, что тот о своём ребёнке позаботится лучше, чем она. Через три месяца после рождения ребёнка. Практикуют такое пусть редко, но бывает, и давно уже все воспринимают среди оборотней это спокойно: мало ли какие у матери обстоятельства.

Сайлей сомневался, что именно эти обстоятельства сподвигли Рошель поступить так, особенно потому, что в какой-то момент старый волк высказал сомнение по поводу того, что не припомнит волчиц с таким именем и описанием на своём каком-то там веку, однако вампир поблагодарил оборотня и вернулся к своей малышке. Он знал лишь только, что она предупреждала его, а он ей не поверил.

Вечер накрывал землю. Сайлей раздёрнул шторы и с трепетом посмотрел на лес. Да, он любил свою дочь, да, заботился о ней, но осознал, насколько она ему дорога и что он вообще-то теперь отец, когда Арии исполнилось восемь лет, и он наконец заметил в ней волчьи повадки. Ей хотелось узнать, кто же она такая. Когда Ария рассматривала в зеркале свои маленькие клыки, Сайлей рассказывал ей о вампирах всё, что знал — стараясь не переборщить и не перегрузить. Ария увлечённо слушала, а когда научилась читать — открывала книги и часто обращалась к папе с вопросами. В семь лет пошла в школу, которая осталась от времён, когда эта земля принадлежала Государству.

В Империи люди по-другому использовали передачу знаний детям, а здесь, после рассказов Сайлея, загорелись идеей, выбрали самых умных и кто с детьми умеет ладить и начали пробовать учить по-новому, поначалу заваливая вампира вопросами: а что, а как, а так ли. И всё было хорошо, но, увы, ему не хватит никаких знаний, чтобы объяснить Арии, каково это — быть волчицей. И когда она начала самостоятельно ходить в лес, всячески отговаривая папу следовать за ней, его охватило жгучее желание запереть Арию в особняке и никуда не отпускать, вечно обнимая, но вместо этого был вынужден опустить голову и смириться с тем, что его девочка взрослеет. И если бы только...

Резко вскочив с пола, Сайлей отворил окно и услышал вой. Сердце в груди забилось с бешеной скоростью, и он уже мчался по лестнице вниз, к двери, снося по пути всё, что под руку подвернётся. Выбежав на улицу, оглушённый беспокойством и волнением, он наконец-таки выцепил глазами ожидаемых гостей. Два оборотня замерли у главных ворот, и один бережно прижимал к себе его спящую малышку. Его дочь. Его "достойную" и "благородную". Его "благословлённую светом". Его "восхитительную". Его Арию.

Бережно взяв дочь из волчьих рук, он поблагодарил оборотней и даже не обратил внимания, как они отвесили ему благородный поклон. Его интересовала только Ария и то, что она вернулась.

Аккуратно донеся её до детской, уложив на кровать и накрыв одеялом, он невесомо поцеловал её в лоб и не мог отвести от неё взгляд. Вначале, когда она начала уходить из дома, он не смог с собой совладать и поверить её словам, потому примчался к оборотням, схватив первого попавшегося за шерсть у горла, кроваво-оранжевыми глазами ослепляя его и выпытывая, где его дочь.

Оборотни тогда удивились его вопросам, и после того, как один силач оттащил вампира от товарища, а Сайлей, немного успокоившись, выпалил, в чём дело, оборотни почесали подбородки и дружно закивали, сказав, что понимают его беспокойство, как и понимают поведение Арии, потому обязуются предупредить все стаи и приглядывать за малышкой, когда она будет приходить в лес, чтобы узнать себя.

Сайлей тогда не хотел успокаиваться и допускать подобного, но когда оборотни настояли на том, чтобы он всё рассказал доморощенному старику, чтобы тот предупреждал оборотней, когда Ария приходит без отца в лес, вампир почувствовал, как в душе сходит на нет ураган из пламени и страха. Кто-кто, а старик пусть и доморощенный, но не позволит никому зайти в лес без его внимания.

Тише шёпота притворив дверь, Сайлей сдавленно вздохнул и облокотился на косяк. Казалось, он несколько суток подряд только и делал, что бежал без перерыва, отдыха и сна, а теперь, наконец, можно опустить веки и расслабить плечи. Перед глазами яркими огоньками замелькали образы, отзывающиеся трепетом в груди: крошечная Ария, только научившаяся ходить, цепляющаяся за его ногу и радостно повисающая на ней, словно на дереве, или повзрослевшая — кусает все его пальцы рук до крови, оценивая силу и тренируя навык. А когда однажды он пришёл в школу её забирать, не смог сдержать улыбку, увидев, как она спящая, в окружении подружек, сидит на полу на ковре, опираясь спиной о шкаф, и укрывает их своим пушистым хвостом. Даже во сне старается оградить от угроз свою маленькую "стаю".

Спустя время, правда, был случай, когда его вызвали в школу, и, узнав, что произошло, он не смог сдержать гордости за дочь, пока мальчик, которому Ария прокусила руку за то, что он дергал её за волосы, плакал и вопил от боли. Правда, когда папа укусившей его девочки обнажил в улыбке свои клыки, мальчик тут же затих, испуганно таращась на вампира. Видимо, понял, что укус Арии — это так, детские шалости.

Простонав от нахлынувших чувств, Сайлей рывком открыл дверь, вздрогнул, боясь разбудить Арию, и на цыпочках подошёл к кровати. Лёг рядом, нежно обнимая спящую доченьку. Она зашевелилась, перевернулась и с тихим сопением уткнулась носом ему в грудь. Его губы сами собой растянулись в улыбке, когда он почувствовал, как её хвост машинально обвил его ногу, точь-в-точь как когда-то она обвивала им подруг.

Мягко поцеловав её в макушку, Сайлей закрыл глаза и, пусть и не сразу, позволил себе отдаться покою. До следующего раза, когда его неугомонная малышка снова убежит в лес искать себя, а он... он будет ждать. Её возвращения. Столько раз, сколько потребуется.