Тьма и Свет/Darkness and Light (гет)

Осень окрасила Утеху в яркие цвета. Каждое крыльцо, каждое окно было украшено красной, оранжевой и желтой листвой, поскольку магазины и дома Утехи располагались среди крепких ветвей валлинов, высоко над покрытой мхом землей. То тут, то там в древесном городе виднелись прогалины. Это были городские площади, где на одной неделе мог проходить рынок, а на другой — передвижной карнавал.

В этот ясный полдень на залитой солнцем поляне стояли три фигуры — двое мужчин и женщина. Два меча поигрывали взад-вперед, вспыхивая огнем, когда на них попадали солнечные лучи. Две фигуры осторожно кружили вокруг, делая ложные выпады внезапными взмахами обнаженных клинков. Третий стоял в стороне, наблюдая. Мечи соприкоснулись в поцелуе закаленной стали. — Отличная атака! — сказал Карамон Маджере, наблюдавший за боем. — Очень меткий удар, Стурм!

Высокий молодой человек с вислыми каштановыми усами коротко буркнул что-то в знак согласия. Он был довольно занят. Его противница прыгнула вперед, целясь ему в грудь. Стурм Светлый Меч нанес сильный удар в упор, отступив при замахе. Сталь просвистела в считаных сантиметрах от него.

Противница Стурма пошатнулась, потеряв равновесие, ее ноги были слишком широко расставлены.

"Спокойно, Кит!" Крикнул Карамон. Его сводная сестра восстановила равновесие с грацией танцовщицы. Она щелкнула каблуками, и Стурму остался виден только ее тонкий профиль в качестве мишени.

"А теперь, мой друг", — сказала она. "Я покажу тебе мастерство, которое приходит, когда сражаешься за деньги".

Китиара описывала в воздухе кончиком меча крошечные круги. Раз, два, три — Стурм наблюдал за смертоносным движением. Карамон тоже наблюдал, открыв рот. В восемнадцать лет он был уже взрослым мужчиной, но внутри все еще оставался мальчишкой. Необузданная и искушенная в жизни Китиара была его кумиром. В ней было больше напора и отваги, чем в десяти мужчинах.

Со своего места Карамон мог видеть каждую зазубрину на лезвии меча Китиары, напоминающую о жестокой битве. Плоская поверхность клинка блестела от частой и умелой полировки. Меч Стурма, напротив, был настолько новым, что на рукояти все еще сохранялся синий оттенок от обжига в печи кузнеца.

— Следи за правой, — сказал Карамон. Стурм сжал свободной рукой длинную рукоять меча и, как подобает соламнийскому рыцарю, ждал атаки Китиары в упор.

— Хай! — Китиара крутанулась на одной ноге, рассекая воздух взмахом меча. У Карамона перехватило дыхание, когда она сделала выпад вперед. Стурм не пошевелился. Ее меч завершил дугу у его шеи. Карамон закрыл глаза — и услышал звон стали. Чувствуя себя глупо, он снова открыл их.

Стурм парировал прямой выпад, рукоять к рукояти, без всякого изящества. Они с Китиарой стояли, сцепившись, высоко подняв мечи. Запястья Китиары дрожали. Она шагнула вперед и обхватила рукоять меча свободной рукой. Стурм заставил ее ослабить бдительность. Ее лицо побледнело, затем покраснело. Карамон знал этот взгляд. Эта дружеская перепалка была ей не по душе, и Китиара начинала злиться.

Раздосадованная, она сменила позу и напряглась, сопротивляясь росту и силе Стурма. Но рукоять все равно опустилась. Узловатая гарда нового меча Стурма задела ее подбородок.

Судорожно вздохнув, Китиара прекратила борьбу. Оба острия мечей вонзились в зеленый дерн.

— Хватит, — сказала она. — Я куплю эль. Я должна была догадаться, что не стоит позволять тебе так связывать мою защиту! Давай, Стурм. Давай выпьем по кружке лучшего вина Отика.

— По-моему, звучит заманчиво, — ответил он. Он высвободил свой клинок и, тяжело дыша, отступил назад. Когда он двинулся, Китиара ткнула лезвием плашмя ему между лодыжек. Ноги Стурма запутались, и он растянулся навзничь на траве. Его меч отлетел в сторону, и в следующее мгновение Китиара стояла над ним, приставив к его горлу тридцатидвухдюймовую сталь.

— Бой — это не всегда спорт, — сказала она. — Держи глаза открытыми, а меч крепко в руке, друг мой, и ты проживешь дольше.

Стурм поднял клинок и посмотрел Китиаре в лицо. Темные завитки волос прилипли к ее лбу от пота, а темные от природы губы были плотно сжаты. Они медленно расплылись в кривой улыбке. Она убрала оружие в ножны.

"Не смотри так удрученно! Лучше, если друг уронит тебя в назидание, чем враг — навсегда. Она протянула руку. — Нам лучше поспешить, пока Флинт и Танис не выпили все варево Отика.

Стурм схватил ее за руку. Она была теплой и мозолистой от перчаток и рукоятей мечей. Китиара приподняла его, пока они не оказались нос к носу. Хотя Стурм был на голову выше и на пятьдесят фунтов тяжелее, он все равно чувствовал себя рядом с ней неопытным юнцом. Но ее ясные глаза и обаятельная улыбка рассеяли его тревогу.

— Теперь я вижу, как тебе удалось преуспеть как бойцу, — сказал он, наклоняясь, чтобы поднять свой меч. Он спрятал клинок в ножны. — Спасибо тебе за урок. В следующий раз я буду держать свои ноги подальше от тебя!"

— Позже ты научишь меня некоторым своим приемам, Кит? — нетерпеливо спросил Карамон. У него самого был короткий меч, подарок его предприимчивой сестры. Она подобрала его на одном из своих многочисленных полей сражений. Флинт Огненный Горн, который разбирался в работе с металлом лучше, чем кто-либо другой, сказал, что меч Карамона был изготовлен в южной части Квалинести. Только благодаря таким подсказкам друзья Кит узнали, куда привели ее странствия.

"почему нет? Я свяжу себе одну руку за спиной, чтобы все было по-честному. — Карамон открыл рот, чтобы возразить, но Китиара закрыла ему рот ладонью. — А теперь в гостиницу. Если я в ближайшее время не получу глоток эля, я погибну!"

Когда они добрались до подножия огромного валлинового дерева, на котором стояла гостиница "Последний приют", они обнаружили своего друга Флинта, сидящего у подножия ската. Гном крошил хворост в своих массивных, узловатых руках и срезал тонкие, как волос, кусочки острым ножом.

— Что ж, ты вернулся целым и невредимым, — сказал Флинт, глядя на Стурма. — Я почти ожидал увидеть тебя с головой под мышкой.

— Твоя уверенность во мне огромна, — кисло ответил молодой человек. Китиара остановилась и положила руку на широкие плечи Карамона.

"Лучше следи за собой, старый гном. У нашего мастера Стурма необычайно сильная рука. Как только он научится не придерживаться устаревших рыцарских правил..."

"Честь никогда не устареет", — сказал Стурм.

— Именно так ты и приземлился на спину с моим мечом у шеи. Если бы ты мог...

— Не начинай! — простонал Карамон. — Если мне придется выслушивать еще один спор о чести, я умру от скуки!

— Я не буду спорить, — сказала Китиара, хлопнув брата пониже спины. — Я высказала свою точку зрения.

"Пойдем с нами, Флинт. Время для угощения", — сказал Карамон. Пожилой гном поднялся на свои короткие ноги, смахивая с колен каскад белых деревянных стружек. Он поправил одежду и засунул нож обратно за пояс штанов.

— Никакого эля для тебя, — сказала Китиара Карамону с притворной материнской строгостью. "Ты еще недостаточно взрослый, чтобы пить". Карамон поднырнул под ее руку, подбежал к Стурму и сказал: "Мне восемнадцать, Кит".

На лице Китиары отразилось удивление. "Восемнадцать? Ты уверен?" Ее "младший" брат был примерно на дюйм выше Стурма.

Карамон с отвращением посмотрел на нее. — Конечно, я уверен. Ты просто не заметила, что я взрослый мужчина.

— Ты еще ребенок! — Воскликнула Китиара, выхватывая меч.

"Будешь шалить, и я тебя отшлепаю!"

"Ха!" Карамон рассмеялся: "Тебе меня не поймать!" С этими словами он бросился вверх по лестнице. Китиара вернула свой меч в ножны и бросилась за ним.

Длинные ноги Карамона быстро преодолели крутые ступеньки. Смеясь, он и его сестра скрылись за стволом дерева.

Флинт и Стурм поднимались медленнее. Легкий ветерок прошелестел в кронах дерева, осыпав ступени дождем разноцветных листьев. Стурм посмотрел сквозь ветви на другие дома на деревьях.

"Через несколько недель ты сможешь увидеть другую сторону парка", — размышлял он.

"Да", — сказал Флинт. "Странно, что сейчас я не в пути. Больше лет, чем ты прожил на свете, парень, я бродил по дорогам Абанасинии с весны до осени, занимаясь ремеслом".

Стурм кивнул. Объявленный Флинтом уход с работы по металлообработке удивил их всех.

"Теперь все это позади", — сказал Флинт. "Пришло время заняться делом, может быть, вырастить несколько роз". Образ грубоватого старого гнома, ухаживающего за розарием, показался Стурму настолько неестественным, что он потряс головой, чтобы отогнать эту мысль.

На ровной площадке, на полпути к постоялому двору, Стурм остановился у перил. Флинт прошел несколько шагов, прежде чем остановиться. Он покосился на Стурма и спросил: "В чем дело, парень? Ты вот-вот лопнешь от желания мне что-нибудь рассказать".

Флинт ничего не упустил.

"Я уезжаю", — сказал Стурм. "В Соламнию. Я собираюсь принять свое наследие".

"А как же твой отец?"

"Если есть какие-то его следы, я их найду".

"Это может быть долгое путешествие и опасные поиски", — сказал Флинт. "Но я хотел бы отправиться с вами".

"Не обращайте внимания". Стурм отошел от перил. "Это мои поиски".

Стурм и Флинт вошли в дверь таверны как раз вовремя, чтобы получить град яблочных огрызков. Когда они вытирали липкие глаза, зал сотрясался от смеха.

"Кто этот негодяй?" взревел Флинт. Неуклюжая девочка, не старше четырнадцати, с копной рыжих кудряшек на голове, протянула возмущенному гному полотенце.

— Отик приготовь новый сидр, а то им пришлось забрать остатки, — извиняющимся тоном сказала она.

Стурм вытер лицо. Китиара и Карамон привалились к стойке, хихикая, как идиоты. Стоявший за стойкой Отик, дородный владелец таверны, покачал головой.

"Это первоклассная гостиница", — сказал он. "Если уж тебе так хочется пошутить, то выходи на улицу!"

"Ерунда!" — сказала Китиара. Она бросила монету на стойку. Карамон вытер выступившие от смеха слезы и уставился на нее. Это была золотая монета, одна из немногих, которые он когда-либо видел.

"Это успокоит тебя, Отик?" Сказала Китиара.

Высокий, привлекательный мужчина поднялся из‑за стола и подошел к стойке. Его движения были удивительно грациозными, а высокие скулы и золотистые глаза красноречиво свидетельствовали о его эльфийском происхождении. Он поднял монету.

"В чем дело, Танис?" — Спросила Китиара. — Ты что, никогда раньше не видела золота?

‑ Не такую крупную монету, как эта, — ответил Танис-полуэльф. Он перевернул монету. — Где она была отчеканена?

Китиара взяла со стойки свою кружку и отпила. "Я не знаю", — ответила она. "Это часть моей зарплаты. Почему ты спрашиваешь?"

"Надпись сделана на эльфийском языке. Я бы сказал, что она была отчеканена в Сильванести".

Стурм и Флинт подошли, чтобы рассмотреть монету. Изящный почерк, определенно эльфийский, — подтвердил Флинт. Далекий Сильванести практически не имел контактов с остальным Ансалоном, и было очень любопытно, как эльфийская монета умудрилась попасть так далеко на запад.

— Добыча, — раздался голос из угла комнаты.

— Что ты сказал, Рейст? — спросил Карамон. В углу общей комнаты постоялого двора виднелась бледная фигура. Рейстлин, брат-близнец Карамона. Как обычно, был погружен в изучение пыльного свитка. Он поднялся и направился к группе; разноцветный свет, проникавший сквозь витражи гостиницы, придавал его бледной коже странные оттенки.

"Грабеж", — повторил он. "Грабеж, кража, добыча".

"Мы знаем, что означает это слово", — резко сказал Флинт.

"Он имеет в виду, что монета, вероятно, была украдена в Сильванести и позже оказалась в сундуках капитана нанявшего Кит", — сказал Танис.

Они передавали монету из рук в руки, вертя ее в руках и ощущая ее тяжесть. Эльфийская монета больше, чем просто ее денежная ценность, говорила о далеких странах и волшебных народах.

— Дай-ка я посмотрю, — раздался настойчивый голос из-под стойки. Маленькая худая рука просунулась между Карамоном и Стурмом.

"Нет!" — сказал Отик, забирая монету из рук Таниса. "Когда кендер получает деньги, ты можешь быстро попрощаться с ними!"

"Тас!" — воскликнул Карамон. "Я не видел, как ты вошел".

"Он все это время был в комнате", — сказал Танис.

Тассельхофф Непоседа, как и большинство представителей его расы, был одновременно умным и миниатюрным. Он мог прятаться в самых укромных местах и был известен своей сообразительностью ‑ "любопытством", как он сам говорил.

— Всем пива, — сказала Китиара, — теперь мой доход это вполне позволяет. Отик наполнил кружки из массивного кувшина, и друзья уселись за большой круглый стол в центре комнаты. Рейстлин сел на стул рядом с остальными, вместо того, чтобы вернуться к своему свитку.

"Раз уж мы все здесь", — сказал Танис, — "кто-то должен произнести тост".

— Выпьем за Кит, организатора праздника! — сказал Карамон, поднимая глиняную кружку с сидром.

"Выпьем за золото, которым это оплачено", — ответила его сестра.

"Выпьем за эльфов, которые это придумали", — предложил Флинт.

"Я выпью за эльфов в любом случае", — сказала Китиара. Она улыбнулась Танису поверх кружки. Вопрос готов был сорваться с его губ, но прежде чем он успел его произнести, Тассельхоф встал со своего табурета и взмахом руки привлек к себе внимание.

— Я предлагаю выпить за Флинта, — сказал Тас. "Это первый год после катаклизма, когда осень не застала его в пути".

По столу прокатился смешок, и старый гном покраснел. "Ты, щенок", — проворчал он. "Как ты думаешь, сколько мне лет?"

— Он не умеет считать так далеко, — сказал Рейстлин.

"Мне сто сорок три, и я могу победить любого мужчину, женщину или кендера в этом заведении", ‑ заявил Флинт. Он стукнул тяжелым кулаком по столу. "Хочешь испытать меня?" Желающих не нашлось. Несмотря на свой возраст и невысокий рост, Флинт обладал мощной мускулатурой и был хорошим бойцом.

Они еще долго поднимали тосты, пили и веселились, пока день не перешел в вечер, а вечер — в ночь. Чтобы не захмелеть, они заказали один из обильных ужинов Отика. Вскоре стол ломился от блюд с говядиной и олениной, хлеба, сыра и знаменитого жареного картофеля Отика.

Рыжеволосая девушка принесла очередное блюдо обедающим. В какой-то момент Карамон положил обглоданные куриные косточки в карман ее передника. Девочка храбро отреагировала, уронив Карамону за шиворот ломтик горячей картошки. Он вскочил со стула, когда она побежала обратно на кухню к Отику.

— Кто она такая, черт возьми? — спросил Карамон, вытаскивая хрустящий ломтик картофеля из-под полы рубашки.

"Она на попечении Отика", — сказал Рейстлин. "Ее зовут Тика". Вечер шел своим чередом. Другие посетители приходили и уходили. Было уже поздно, и Отик попросил Тику зажечь свечи для стола друзей. Веселая болтовня раннего вечера сменилась более спокойной, задумчивой беседой.

"Я уезжаю завтра", — объявила Китиара. При свете свечей ее загорелое лицо казалось золотистым. Танис изучал ее и чувствовал, как возвращаются все прежние угрызения совести. Она была очень привлекательной женщиной.

"Куда направляешься?" — спросил Карамон.

"На север, я думаю", — ответила она.

"Почему на север?" Спросил Танис.

"У меня свои причины", — сказала она, но ее улыбка смягчила категоричный ответ.

"Можно мне пойти с тобой?" — Сказал Карамон.

— Нет, ты не можешь, брат.

"почему нет?"

Китиара, сидевшая между своими сводными братьями, взглянула на Рейстлина. Карамон перевел взгляд с нее на своего близнеца. Конечно. Рейстлин нуждался в нем. Хотя они и были близнецами, они были не очень похожи. Карамон был добродушным молодым медведем, в то время как Рейстлин был его бледным призраком. Он часто болел и имел странную привычку настраивать против себя крупных воинственных существ.

После рождения близнецов их мать так и не восстановила силы, поэтому Китиаре пришлось бороться за здоровье юного Рейстлина. Теперь Карамон присматривал за своим близнецом. — Я тоже ухожу, — вставил Стурм. — На север. Он взглянул на Китиару.

— Фу, — сказал Тассельхофф. — На Севере скучно. Я там бывал. Теперь собираюсь на восток, вот куда нужно идти. На Востоке есть что посмотреть — города, леса, горы...

— Карманы будешь обшаривать, лошадей будешь "брать напрокат?"

Кендер выпятил нижнюю губу. "Я ничего не могу поделать с тем, что умею находить нужные вещи".

"Когда-нибудь ты найдешь нужные вещи не у того человека, и тебя за это повесят".

"Я должен отправиться на север", — сказал Стурм. Он наклонился вперед, подперев подбородок руками. — Я возвращаюсь в Соламнию.

Все уставились на него. Они знали историю изгнания Стурма с родины. Двенадцать лет прошло с тех пор, как крестьяне Соламнии восстали против лордов-рыцарей. Стурму и его матери удалось спастись, сохранив лишь свои жизни. Рыцарей по-прежнему презирали в их собственной стране.

— Не мог бы ты прихватить и меня, в качестве попутчицы? — предложила Китиара. Ее предложение застало всех врасплох.

"Я бы не хотел, чтобы ты сворачивала с намеченного пути", — уклончиво ответил Стурм.

"Север есть север. Я побывала и на востоке, и на юге, и на западе".

— Тогда очень хорошо. Для меня было бы честью, если бы ты была со мной. — Стурм повернулся к Китиаре и Танису. "А как насчет тебя, Тан?"

Танис подцепил ломтем хлеба остатки своего ужина. — Я подумывал о том, чтобы самому немного попутешествовать. Ничего особенного, просто посмотреть несколько мест, которые я еще не видел. Но не думаю, что мое путешествие приведет меня на север. Он посмотрел на Китиару, но ее взгляд был устремлен на Стурма.

— В этом-то и заключается идея, — оживленно сказал Тассельхофф. Его правая рука нырнула в карман мехового жилета и извлекла оттуда плоский медный диск. Он покатал диск по тыльной стороне костяшек пальцев. Иногда он проделывал это упражнение, чтобы пальцы оставались подвижными. Не то, чтобы ему требовалась практика. "Давай отправимся на восток, Танис, ты и я". "Нет". Медный диск замер на полпути к тыльной стороне маленькой ладони кендера. "Нет", — повторил Танис, на этот раз более мягко. — Это путешествие я должен совершить в одиночку.

За столом снова воцарилась тишина. Затем Карамон громко икнул, и смех возобновился.

— Прошу прощения! — сказал Карамон, потянувшись за кружкой Китиары. Ее не удалось одурачить. Когда его рука сомкнулась на оловянной ножке, она стукнула ложкой по его запястью. Карамон отдернул руку. "Ой!" запротестовал он.

— Тебе станет хуже, если ты попробуешь провернуть это еще раз, — сказала Китиара. Карамон ухмыльнулся и сжал кулак.

"Побереги свою энергию, брат", — сказал Рейстлин. "Она тебе понадобится".

"Как же так, Рейст?"

"Поскольку все решили отправиться в путешествие, мне кажется, сейчас самое подходящее время объявить о моем собственном".

Флинт фыркнул. — Ты и двух дней не протянешь в дороге.

— Возможно, и нет. Рейстлин скрестил свои длинные тонкие пальцы. — Если только мой брат не поедет со мной.

— Куда и когда? — спросил Карамон, довольный тем, что может куда-то отправиться.

— Я не могу сказать, куда именно, — сказал Рейстлин. Его бледно-голубые глаза пристально смотрели на почти нетронутую тарелку с едой. — Это может оказаться долгим и опасным путешествием.

Карамон вскочил. — Я готов.

"Садись", — сказала Китиара, потянув брата за рукав жилета. Карамон плюхнулся на свой табурет.

Флинт тяжело вздохнул. "Вы все покидаете меня", — сказал он. ‑ В этом сезоне я не буду ничего мастерить, и все мои друзья идут своим путем, — Он снова вздохнул так тяжело, что свечи на полке замерцали.

— Ах ты, старый медведь, — сказала Китиара. — Ты жалеешь себя. Нет такого закона, который заставлял бы тебя оставаться в Утехе одному. У тебя что, нет родственников, которых ты мог бы навестить?

"Да", ‑ добавил Тассельхофф, — "ты можешь навестить свою седобородую, я имею в виду седовласую, старую мать.

Гном разразился возмущенным воплем. Те, кто сидел ближе всех к Флинту — Карамон и Стурм — быстро отодвинулись от разъяренного гнома. Флинт стукнул кружкой по столу, и на Тассельхофа брызнули капли эля. Струйки липкого золотистого эля потекли с носа кендера и впитались в пучок его растрепанных каштановых волос. Он вытер глаза.

"Никто не посмеет смеяться над моей матерью!" Заявил Флинт.

"Во всяком случае, не больше одного раза", — глубокомысленно заметил Танис.

Тас вытер лицо рукавом. Он взял свою уменьшенную кружку (она была пуста) и сунул ее под мышку, как нелепый шлем. Напустив на себя вид оскорбленного достоинства, он провозгласил: "Теперь мы должны сразиться на дуэли!"

Радостно воскликнула Китиара. "Я буду твоим секундантом, Тас".

"Я поддержу Флинта!" Воскликнул Карамон.

"Кто выбирает оружие?" — спросил Танис.

"Флинту брошен вызов, значит он", — сказал Стурм, улыбаясь.

— Что будешь брать, старый медведь? Яблочные огрызки с десяти шагов? Половники и крышки от кастрюль? — спросила Китиара.

— Что угодно, только не кружки с элем, — съязвил Тас, и его надменная поза сменилась обычной ухмылкой. Смех не прекращался, пока не вернулась Тика.

— Тсс! Тсс, уже поздно! Да замолчите вы, люди! — прошипела она.

— Иди, пока тебя кто-нибудь не отшлепал, — сказал Карамон, не поворачиваясь к ней. Тика проскользнула за его табурет и скорчила ему рожу. Остальные засмеялись над ней. Карамон был озадачен.

— Что смешного? — потребовал он.

Тика ловко выхватила кинжал из ножен на поясе Карамона. Она подняла его над головой с ужасающей гримасой, как будто собиралась ударить Карамона в спину. По лицу Китиары потекли слезы, а Тас упал со стула. — Что? — закричал Карамон. Затем он резко повернул голову и увидел Тику в полумраке. — Ага! — воскликнул я. Он двинулся за ней. Девушка метнулась к ближайшим пустым столикам. Карамон бросился за ней, опрокидывая стулья и натыкаясь на табуреты.

Из кухни появился Отик с лампой в руке. Его ночная рубашка была сбита набок, а редкие седые волосы торчали комичными пучками. "Что за шум? Неужели здесь нельзя поспать? Тика, где ты, девочка?" Рыжеволосая девушка выглянула из-за края стола. "Ты должна была утихомирить их, а не присоединиться к вечеринке".

"Этот человек гнался за мной". Она указала на Карамона, который был занят изучением освещенных свечами стропил. "Иди в свою комнату". Тика с сожалением ушла. Она в последний раз улыбнулась Карамону и показала язык. Когда он направился к ней, она метнула в него его кинжал. Тот, дрожа, ударился о пол в нескольких дюймах от его ног. Тика исчезла за вращающимися дверями кухни.

Отик упер кулаки в бока. — Флинт Огненный Горн! Я ожидал от тебя большего. Ты уже достаточно взрослый, чтобы понимать, что к чему. А вы, мастер Стурм, такой воспитанный молодой человек, как вы, должны были бы знать, что не стоит кутить допоздна. Флинт выглядел по-настоящему смущенным. Стурм пригладил свои длинные усы указательным пальцем правой руки и ничего не сказал.

— Не будь старым занудой, — сказала Китиара. — Тика была очень забавной. Кроме того, это прощальная вечеринка.

— Все кажется забавным людям, у которых в желудках четыре бочонка эля, — проворчал Отик. "Кто уходит?"

"Ну, все".

Отик повернулся и пошел обратно на кухню. Он сказал: "Тогда, ради всего святого, уходите тихо!" — и ушел.

Карамон вернулся к столу. Широко зевнув, он сказал: "Эта Тика — самая уродливая девушка в Утехе. Старому Отику придется выложить большое приданое, чтобы выдать ее замуж!"

"Никогда не знаешь наверняка", — сказал Рейстлин, бросив взгляд на кухню. "Люди меняются".

Пришло время расставаться. Больше не было причин откладывать. Почувствовав это, Танис встал, сложив руки на груди, и сказал: "Хотя мы, друзья, расстаемся, ни время, ни расстояние не могут ослабить наши добрые отношения. Но чтобы сохранить тепло дружбы в наших сердцах, мы должны собираться вместе снова, каждый год в этот день, здесь, в гостинице".

— А если мы не сможем? — спросил Стурм.

— Тогда, через пять лет, все, кто находится здесь сегодня вечером, вернутся в гостиницу "Последний приют". Несмотря ни на что. Давайте принесем эту священную клятву. Кто согласен со мной?"

Китиара отодвинула свой табурет и положила правую руку на середину стола. "Я приму эту клятву", — сказала она. Она пристально посмотрела Танису в глаза. "Пять лет".

Танис опустил свою руку на ее. — Пять лет.

"Клянусь честью и именем дома Светлых Мечей", — торжественно произнес Стурм, — "Я обещаю вернуться через пять лет". Он положил руку с мечом на руку Таниса.

"Я тоже", — сказал Карамон. Его широкая ладонь скрывала из виду даже руку Стурма.

— Если я останусь в живых, я буду здесь, — сказал Рейстлин со странной мелодичностью в голосе. Он присоединил свое грациозное прикосновение к руке брата.

— И я! Я буду ждать вас всех здесь!" С этими словами Тассельхоф взобрался на стол. Его крошечная ладошка лежала рядом с рукой Рейстлина, и оба они терялись в широкой ладони Карамона.

"Чушь собачья", — проворчал Флинт. "Откуда мне знать, чем я буду заниматься через пять лет?" Могут быть дела поважнее, чем сидеть в гостинице и ждать шайку бродячих негодяев".

"Давай, Флинт. Мы все приносим клятву", — сказал кендер.

"Хм". Старый гном наклонился и обхватил остальных своими старыми и натруженными руками. "Да пребудет с вами Реоркс, пока мы не встретимся снова", — сказал он. Его голос дрогнул, и друзья поняли, что он сентиментальный старый мошенник.

Они оставили Флинта за столом. Близнецы ушли. Танис, Китиара и Стурм направились к подножию лестницы. Тассельхоф последовал за ними.

"Я желаю тебе спокойной ночи", — сказал Стурм, бросив взгляд на Таниса.

"Но мы не прощаемся". Они пожали друг другу руки. "Кит, моя лошадь в конюшне у кузнеца. Ты встретишь меня там?"

— Это хорошо. Мой зверь тоже там. Завтра на рассвете? Стурм кивнул и огляделся в поисках Таса.

"Тас?" он позвал. "Куда он делся?" Я хотел попрощаться.

Танис указал в сторону комнат наверху гостиницы. "Я думаю, он поднялся наверх". Стурм кивнул и зашагал прочь, в прохладную ночь. Танис и Китиара остались наедине со сверчками, которые стрекотали на массивных деревьях свою стоголосую симфонию.

"Пойдем со мной?" — спросил Танис.

"Куда хочешь", — ответила Китиара.

Они отошли на десяток шагов от гостиницы, прежде чем Китиара воспользовалась возможностью и взяла Таниса под руку. "У меня есть мысль", — лукаво сказала она.

— Какая? — спросил он.

"Что ты непременно должен остаться со мной на ночь. Может пройти пять лет, прежде чем мы снова увидимся".

Он остановился и высвободил руку. "Я не могу", — сказал Танис.

"А почему бы и нет? Не так давно было время, когда ты не мог дождаться нашей встречи".

"Да, а в промежутках ты проводила время вдали от дома, сражаясь за то, чтобы тебе платили".

Китиара вздернула подбородок. "Я не стыжусь того, что делаю".

— Я и не ожидаю, что ты будешь стыдиться. Дело в том, что я все яснее и яснее осознаю, что мы с тобой принадлежим к двум мирам, Кит. Мирам, которые никогда не смогут примириться.

"Что ты хочешь этим сказать?"

— Пока тебя не было, у меня был день рождения. Ты знаешь, сколько мне лет? Девяносто семь. Девяносто семь лет, Кит! Если бы я был человеком, я был бы иссохшим стариком. Или умер.

Она оценивающе оглядела его гибкую фигуру. "Ты не иссохший и не старик".

"В том-то и дело! Моя эльфийская кровь продлит мою жизнь намного дольше, чем обычно длится человеческая". Танис подошел ближе и взял ее за руки. "В то время как ты, Кит, состаришься и умрешь".

Китиара рассмеялась. "Позволь мне самой заботиться об этом!"

— Ты этого не сделаешь. Я знаю тебя, Кит. Ты сжигаешь свою молодость, как огарок свечи во время шторма. Как, по-твоему, я себя чувствую, зная, что ты можешь погибнуть в бою за какого-нибудь мелкого военачальника, в то время как я буду жить и дальше без тебя? Это должно закончиться, Кит. Сегодня вечером. Здесь и сейчас.

Хотя было темно, и белая луна Солинари была скрыта ветвями валлиновой рощи, Танис заметил боль на лице Китиары. Это длилось всего мгновение. Она справилась с собой и выдавила из себя улыбку превосходства.

"Может, это и к лучшему", — сказала она. "Мне никогда не нравилось быть связанной. Моя бедная мать-дурочка была такой — она никогда не могла обойтись без мужа, который объяснял бы ей, что к чему. Это не в моем стиле. Я пошла в своего отца. Сгораю, как свеча на ветру, не так ли? Пусть будет так! Я должна поблагодарить тебя, Танталас Полуэльф, за то, что ты развернул меня лицом к правде...

Он прервал ее тираду поцелуем. Это был нежный, братский поцелуй в щеку. Китиара сверкнула глазами.

"Это не то, чего я хочу, Кит", — сказал Танис с глубокой печалью.

"Так должно быть".

Она дала ему пощечину. Китиара была воином, и пощечина не была легкой. Танис пошатнулся и закрыл лицо рукой. В уголке его рта показалась тонкая струйка крови. "Оставь свои красивые жесты при себе", — выплюнула она. "Прибереги их для своей следующей возлюбленной, если найдешь ее! Кто это будет, Танис? Чистокровная эльфийская девушка? Нет, эльфы стали бы презирать тебя как полукровку. Тебе нужна женская версия себя, чтобы полюбить. Она ушла, оставив Таниса в недоумении. "Только ты никогда ее не найдешь!" Китиара крикнула из темноты. "Никогда!"

Сверчки затихли под крики Китиары. Спустя время они снова запели. Танис стоял один в ночи, не находя утешения в их пении.