Когда научит только проклятие (джен)

Ярмарка прибыла в пятницу. Новые правила разрешали покидать школу только по выходным, но все равно нашлись смельчаки, которые отправились на разведку. Они вернулись переполненные историями. Их глаза лихорадочно блестели, как если бы впечатления набились в головы, будто призраки в тыквенные фонари.

Их рассказы разбежались по Хогвартсу и зажили своей жизнью. В башне гриффиндорцев, в чертогах равенкловцев, в комнатах хаффлпаффцев, в подземельях слизеринцев разворачивались залатанные шатры и посыпался опилками круг для танцующей на шаре мантикоры. Механическое пианино, вделанное в старый египетский саркофаг, тарабанило отрывистую мелодию. Пикси вешали колдовские бутылки, духи внутри корчили мерзкие рожи. Гиппогрифы под присмотром карлика, утонувшего в старой шинели, примеривались надкусить омелу с огромного дуба. Все трое полуконей-полугрифонов как на подбор были красавцы вороной масти, с крыльями, отливавшими серебристым блеском.

А через золотистый обруч портала все шел и шел разномастный народ: колдуны в цветастых мантиях, звери, существа, красавицы с лисьими хвостами, красавицы без хвостов, старухи в пестрых шалях и с шевелящимися волосами, пустые мантии, серые и черные тени. Рядом шествовали сундуки, баулы, громадные ящики, кое-как свернутые тюки. Стая мохнатых голов, выгуливавших полную блондинку в фиолетовой мантии, то и дело вмешивалась в размеренное течение потока. Они лезли под ноги, под лапы, под механические ходули, а хозяйка меланхолично принимала на себя град ругательств на разных наречиях.

Эти отрывочные наэлектризованные рассказы имели силу заклинания, они призывали звуки, запахи, ощущения. Слушатели замирали, пытаясь понять, уловили ли они краем уха незнакомый говор, дребезжание расстроенного пианино, перезвон колокольчиков. Они инстинктивно водили носами, потому что слова как бы пахли дымом, карамелью, сандалом, опавшей листвой. Они ежились, будто задетые порывом холодного ветра, первого вестника будущих метелей. Они пересаживались ближе к жарко пылающему камину и терли ладони. Они задерживали во рту слюну, пытаясь распробовать призрачный вкус приторных леденцов, шоколадных галлеонов или горячего напитка из корицы и апельсинов. Они морщились, представляя, как обжигают язык, кусая пирожки прямо с жаровни или слизывая горячую глазурь с имбирных коржиков.

После отбоя они долго ворочались в постелях. Кое-кто так и не смог уснуть, слишком взбудораженный картинами другой жизни, слишком яркой и манящей на фоне школьной рутины. Возможно, если бы директор не лишил их привычных радостей: квиддичных игр, Осеннего бала, посылок из дома, то ярмарка так бы не растревожила, но Диппет считал, что недопустимо веселиться, когда страна переживает тяжелые времена.

Беда была в том, что война шла где-то там, в обычном мире, а Гриндевальд все собирал и собирал силы по далеким европейским окраинам. В Хогвартсе учились маглорожденные, но в начале года деканы настоятельно порекомендовали им не пугать товарищей рассказами о самолетах, сеющих разрушения и пожары, угрозе ядовитого газа, который в любой момент мог накрыть города, о подлодках, рыскающих вдоль берегов, и о смертях, смертях, смертях… Так что для большинства студентов война была чем-то вроде похорон троюродного дядюшки, когда надо стоять с траурным видом, потому что иначе получишь взбучку от взрослых. И они ныли — кто вслух, кто про себя — о том, как же достали глупые ограничения.

В субботу ученики собрались в Большом зале задолго до начала завтрака. Утро больше походило на ранний вечер. Потолок затянули тяжелые тучи, которые нависали над четырьмя длинными столами и помостом для преподавателей. В воздухе парили горящие свечи, но атмосфера все равно была мрачной. Голоса звучали раздраженно, визгливо. Говорили только об одном: отпустит ли Диппет на ярмарку или оставит в школе, чтобы его подопечных не украли гриндевальдские шпионы.

Директор отпустил. Гриффиндорцы и хаффлпаффцы завопили так, будто перепутали Большой зал со стадионом. Деканы даже не пытались их перекричать, но как только восторженный гомон стих, они сделали замечания, поименно отметив самых громких крикунов. Диппет продолжил свою речь, и в конце сделал важное уточнение, после которого увяло несколько улыбок, а кое-кто из малышни, наоборот, утер слезы обиды. Директор сказал, что на ярмарку отпустят только тех, у кого нет учебных долгов и проблем с поведением. Озорники недолго отчаивались, уныние на их лицах сменилось задумчивостью: какими бы клятвами задобрить профессоров?

Так или иначе, в полдень толпа студентов прокатилась по опустевшему Хогсмиду и выплеснулась на увеличенный магией луг. Реальность была бледнее и беднее грез, но горячая вафельная трубочка в руке лучше фантазий, а ярмарка могла предложить еще много чего. И вот вопящие мальчишки парили в воздушном столбе, парни и девчонки постарше скользили по катку, окруженному ледяными статуями, подружки подначивали друг друга откинуть полог с нарисованными глазами и заглянуть к Нефертити, дочери фараона, последней хранительнице тайн пирамид. Такая же щебечущая толпа собралась у шатра ее конкурентки, госпожи Зденечки, говорящей с духами прошлого и будущего.

Наполнился смехом лабиринт кривых зеркал, у коновязи росла очередь желающих сделать круг-другой на гиппогрифе. Он был скорее темно-серый, чем черный, но какая разница, если его крылья могли укрыть троих, а то и четверых третьекурсников. Мантикора, конечно, разочаровала. На шатре красовалось огромное зубастое чудовище, катающее лапой солнце, а на арену вышло что-то размером с упитанную кошку. Быть бы ей освистанной, если б не длинный утыканный шипами хвост, хищно рассекавший воздух, да горящие желтым глаза. Их взгляд будто пронзал череп до самого древнего мозга рептилии.

Как водится, нашлись обормоты, которых магнитом тянуло к шатру для взрослых. Они паслись вокруг, стараясь найти крохотную прореху, пока огромные руки бородача в полосатых штанах не сгребали их за шкирки. На первый раз громила ограничивался тычком, а на второй — тащил любопытных за ухо к профессорам, шестым чувством выхватывая тех из людского потока. Расплата была быстрой и суровой — изгнание с ярмарки и отработка в совятне.

В основном все ходили компаниями или парами, это бесило Тома Риддла. Нового слизеринского старосту не задирали, дураков не осталось, но с ним и не дружили. Риддла грызла мысль, что со стороны он выглядит неудачником. Том остановился в тени желто-черного полосатого шатра, баюкая злобу. Вот выпустится седьмой курс, и на факультете, да и во всей школе у него не будет конкурентов. Он соберет собственный ковен, они будут подчиняться ему беспрекословно, как слуги — господину. Риддл представил себя возвышающимся над слизеринцами, которые на коленях внимают каждому его слову. Губы тронуло предвкушение мстительной радости.

В детстве его обзывали уродом. Том не сразу сообразил, что достается ему не за внешность — тут его природа не обидела, а за мимику. Зато когда сообразил, то не пожалел ни сил, ни времени, чтобы научиться изображать всякие полезные гримасы. После многих часов тренировок он чувствовал свое лицо, как чокнувшийся на квиддиче гриффиндорец чувствует свою метлу. И знал, что ухмылка, которая в тот момент довольной кошкой вытягивалась на губах, заставит людей от него шарахаться. Перспектива была соблазнительной. Он старался держаться в стороне от толпы, но люди все время оказывались до омерзения близко.

Риддл подвигал челюстью, будто прилаживая нужное выражение, а потом нарочито неторопливой походкой зашагал к «мантикорьему» шатру. Он собирался отыскать Слагхорна, переброситься с деканом парой слов, показать, что следит за дисциплиной и намекнуть, что пора загонять народ обратно в школу. Диппет разрешил им гулять до темноты, но сами понимаете, как быстро сейчас гаснут дни.

Тяжелые серые тучи потемнели и вроде бы еще больше разбухли, но дамоклов меч дождя так и не обрушился на головы гуляк. Впрочем, ярмарку наверняка защищали погодные заклинания. На лугу было жарко, Риддл давно расстегнул мантию, но по спине скользили противные струйки пота. Он накладывал на себя чары прохлады. Вот только что-то украло его заклинание, пока Том топтался у переносного балагана.

Он прошел мимо того самого балагана. Куклы из палок все еще разыгрывали добродетельную пьесу про борьбу с Гриндевальдом. Зрителей было немного, поучения проигрывали вульгарным развлечениям. Рядом шло шумное и бестолковое состязание в меткости. Нужно было попасть в пикси. Ступефаи в десяти случаях из десяти летели мимо, зато ответные оскорбления всегда били в цель, глупцы входили в раж и послушно опустошали карманы.

Разумному колдуну тут делать было нечего, так же, как и у позолоченного трона Самой-Красивой-Женщины-На-Свете, обещавшей поцелуй любому, кто заставит ее рассмеяться. Да Том и не смог бы к ней подобраться, помост окружила плотная толпа. Долговязый Кройсли из Хафа скакал перед троном, что-то изображая… Пьяного журавля? Чокнувшегося жирафа? Вот придурок.

Риддлу тоже нужно было оставить пару монет на ярмарке, чтобы за ужином, когда все будут обсуждать свой день, опять не чувствовать себя обделенным. Развлечения он отмел сразу, амулеты — тоже, такое дерьмо мог сделать и магл. Оставалась еда, и ее тут было завались, на любой вкус. В стеклянной колбе крутилась сладкая вата. В жаровнях, похожих на головы драконов, подходили пироги, лепешки и каштаны. Нанизанные на палочки яблоки ныряли в котелки с горячей карамелью… Желудок забурчал, Риддл таскался по ярмарке уже четвертый час. Чуть дальше торговали мороженым. Ярко-рыжая женщина в зеленом выковыривала белые шарики из серебристой чаши и обертывала теплыми вафлями. Директриса его приюта сравнила бы это лакомство с едой первых дней творения. Риддл почти решился.

Джек Кольб протолкнулся первым. Едва гриф взял свою порцию в руки, белая струйка потекла по ладони. Кольб слизнул. Продавщица добродушно засмеялась, но ее взгляд расчетливо шерстил гуляк. Не надо было быть легилиментом, чтобы увидеть мир ее глазами: мимо шли тучные стада коров и овец. Дои их, стриги их, но так, чтобы они ничего не поняли и пришли за добавкой. Риддл передумал отдавать ей свои деньги.

В конце концов Том купил гремучего эля у недружелюбного лохматого старика. Тот залил воды, засыпал сахар и сушеную смесь в странный агрегат. Это нагромождение пузатых колб и закрученных трубок венчалось длинным цилиндром, в котором вихрилась синеватая дымка. Жидкость забурлила, шипя, побежала по трубкам, будто кровь, дымка заискрилась, переливаясь всеми цветами павлиньего хвоста. В общем, зрелища было на целый галлеон. Риддл не разочаровался. Старик вылепил для него из вязкого тумана большой стаканчик-конус и налил густой смоляной напиток, пахнущий пряностями и жареными орехами. Том глотнул. Пузырьки защекотали язык, а по телу разлилось придающее сил тепло. Он старался не спешить, но эль все рано закончился слишком быстро. Во рту остался терпкий привкус, от которого скоро снова захочется пить. Должно быть, на то и был расчет. Туманный стаканчик продавился под его пальцами, будто мягкая глина, Риддл скатал его в комок и бросил в пасть огненного льва, который выплясывал подачки в магическом круге.

Толпа беспечно веселилась. Пронзительное дребезжание пианино пронзало этот шум, будто толстая портновская игла, Риддлу казалось, что она метит прямо ему в ухо. Он поморщился и огляделся в поисках лысой макушки декана. Заметил Макгонагалл, даже эта зануда была не одна. Квиддичный вышибала грифов топтался рядом и слушал ее, силясь выжать из себя интерес. Сам виноват, побоялся симпатичных девчонок и выбрал ту, с которой меньше шансов получить отворот. Макгонагалл не была уродиной, скорее, простушкой: русые волосы, собранные в пучок, чистое неяркое лицо, фигура высокая, но с тяжелой костью. Ее бы фермеру в жены. Еще она носила круглые очки в тонкой золотистой оправе, что не оставляло ей шанса подняться со дна слизеринского рейтинга.

Он тоскливо подумал, что нужно с кем-нибудь сойтись, причем кровь из носу, с девчонкой из первой десятки пресловутого списка. И еще убедить встречаться на его условиях. Хотя чем больше Том узнавал магию, темную магию, запретную магию, тем меньше смысла видел в уговорах и компромиссах.

Что-то схватило его за руку, Риддл инстинктивно отпрянул. Холодная пятерня соскользнула с ладони, оставив влажный след. Он выхватил палочку, направил на косматое скрюченное существо, но удержал проклятие на языке.

— Сынок, дай монетку купить супца…

— Отвали, — процедил Том вполголоса.

Кровь стучала в висках, на время перебив и звуки пианино, и гомон толпы, но он помнил, что кругом полно народа.

— Будь хорошим мальчиком, — прошамкало существо, костистая ладонь втянулась в кучу тряпья, которое оно носило на себе. — Помоги бедной старушке.

Риддл отступил, спасаясь от вони застарелой мочи и блевотины, но запахи тянулись к нему, будто пальцы, стремясь забраться в желудок и вывернуть наизнанку.

— Отвали, — повторил он.

Старуха шагнула к нему, Том взмахом палочки прочертил борозду, буквально за секунду до того как голая серая ступня туда ступила. Существо отскочило, зашипело:

— Мерзкий мальчишка… шлюхин сынок… Тебя нужно проучить.

Она подняла голову, ее глаза были покрыты мхом. Риддла чуть не стошнило.

— Ты не знаешь, с кем связалась, — голос почти вышел из-под контроля, лишь усилием воли Том не сорвался на крик. — Проваливай, или я тебя прокляну.

Он правда готов был разрушить репутацию, которую холил и лелеял годами, лишь бы только тварь не смогла до него дотронуться.

— У вас все нормально? — рядом со старухой нарисовалась проклятая Макгонагалл вместе со своим ухажерчиком.

Существо потупилось и заканючило:

— Доченька, милая, подай монетку…

— Да, конечно, — гриффиндорка уронила в протянутую ладонь три монеты и тут же одернула руку, милосердие — не повод забывать о гигиене. — Доброго вам здравия, матушка.

— И тебе, моя умница. Гадкому мальчишке у тебя нужно поучиться…

Макгонагалл посмотрела на Риддла. Тот надменно повернулся и зашагал прочь. На ходу он наложил очищающее, обеззараживающее и отводящее сглаз заклинания. Переборщил. Теперь кожу жгло, будто он ошпарился. Зато тошнота отступила.

К вечеру зуд пропал, но Том все равно не мог уснуть. Тихо шуршал огонь, оранжевый свет колебал темноту, будто занавесь. Риддл любил камины, они помогали ему избегать битвы со страхом темноты. Вот только сегодня его врагом была бессонница. Он ворочался, вертел подушку, менял одеяло на более легкое покрывало, снова накрывался одеялом, потому что начинал мерзнуть. Все было бесполезно, его мозг будоражил сам себя, как перед годовой контрольной.

Риддл лег на спину и пересчитал серебристых змеек на темном пологе. Он до последнего не хотел признавать, что не может уснуть из-за той старухи. Он не справился с испугом, а лишь загнал его внутрь, и когда что-то зашелестело крыльями, ударяясь об потолок, сердце мигом сорвалось на бешеный галоп. Риддл вытащил из-под подушки палочку. Он никогда не закрывал полог, поэтому мог застать врага врасплох. Ноги в теплых носках бесшумно коснулись ковра, но шелест оборвался. Во рту пересохло, однако дыхание не частило. Том выпрямился, направив палочку вверх. В углу, у самой лепнины, сидела огромная серая бабочка. Грязное пятно на фоне желтоватой в трещинах побелки. Она развернула крылья, и на него уставились два черных глаза, маслянистых, чешуйчатых, так могла бы смотреть та старуха, если бы соскоблила мох с глазниц.

Бледная молния заклинания рассекла полумрак. От необычной отдачи закружилась голова. Риддл пошатнулся, выставил согнутую руку, пытаясь смягчить падение. Он так и не увидел, искромсала ли его магия бабочку или нет.

* * *

Риддл очнулся, его трясло, будто он лежал на холоде, а не в постели под одеялом. Он понял, что с ним что-то не так, но в голове был хаос, как после урагана. Тело все сильнее бил озноб. Том подтянул колени к груди, и тут… Он не поверил, да и ощущения были слишком нечеткие… Его прошиб ледяной пот. Холод, казалось, вгрызался в самое нутро. Том рефлекторно прижал руки к груди, наткнулся на что-то мягкое. Помял, все еще не силах допустить… Ему не хватало воздуха. Факт, который он не мог признать, будто застрял в горле.

Паника подбросила Риддла, путаясь в одеяле, он свалился на толстый ковер. Под потолком вспыхнул люмос, взорвался светом. Каким-то чудом Том успел зажмуриться и не сжег себе сетчатку. Он вжался лбом в ковер, под веками плавали кровавые кляксы. Свет погас, Риддл прополз вперед, стряхивая с лодыжек одеяло. Сел, пытаясь дышать нормально, а не как загнанный беглец, уперся ладонями в пол. Зрение было мутным, но в темноте он различил на ногах белые длинные штанишки. Руки начали дрожать, он рывком привалился к боку кровати и сел лицом к комнате.

Шторы на окне не были задернуты, блеклый свет вытянутым прямоугольником лежал на столе, будто лесенка, перетекая на отодвинутый стул и на пол. Бледной немочи луны хватило, чтобы обозначить очертания предметов: шкаф у стены, пустая вешалка, дверь в глубоком арочном проеме, книжные полки, какая-то картина, металлическая жаровня на тонких ножках. Риддл утер краем одеяла пот с лица. Сзади что-то болталось, он ухватил толстую косу, провел пальцами по мягким волосам и брезгливо отбросил. Но во что бы он ни превратился, он все еще мог колдовать. Эта мысль придала сил.

Том оглядел себя. Под чем-то, вроде легкой майки, выступали, правда, не очень сильно, два бугорка. Он ухватился за столб полога и, цепляясь, поднялся. Не выпуская опоры, сделал шаг, другой. Разжал пальцы, и тут же вытянул руки в стороны, будто шел по тонкому бревну. Риддл не думал, не просчитывал действия. Инстинкт подсказал ему, где искать палочку — на прикроватной тумбочке. Инстинкт погнал его к вешалке, а животные реакции помогли удержать равновесие. Не выпуская палочки, Том схватил мантию, пропихнул руки в рукава и повернулся к двери, но инстинкт заставил остановиться. Риддл сосредоточился, с кончика палочки сорвалась бледная дымка, окутала и скрыла вешалку. Тогда Том наложил заклятие незаметности на себя.

В коридоре было пусто, в гостиной, заставленной массивной мебелью с красной обивкой — тоже. Том пересек ее, закрывавшее выход полотно растворилось, и он вылетел в коридор. Ступни ужалило холодом, Риддл зашипел, сообразив, что выскочил босиком. Картина уже вернулась на место, толстуха на ней недовольно морщила сонную рожу. Даже если бы он знал пароль, она бы вряд ли его пустила. «К черту!» — во весь голос рявкнула злоба. Широкими скачками Том помчался в подземелье.

Топот разносился по коридору, сводя на нет маскировку. Вывернув из-за поворота, Риддл едва не налетел на фигуру в мантии, уже поджидающую его у входа в Слизерин. Он затормозил так резко, что едва не споткнулся. Фигура откинула капюшон. Том смахнул чары незаметности. Несколько секунд они разглядывали друг друга.

— Хорошо, что ты здесь, — произнес человек, который теперь был в его теле.

Было странно слышать свой голос со стороны. Он звучал как чужой.

— Скажи пароль, поговорим внутри.

Риддл молчал. Ему не столько нужно было отдышаться, сколько рассмотреть себя. Убедиться, что его тело не перчатка, которая без вопросов налезет на чужую руку. Оно его, только его, и не покорится другой душе. Темные волосы были взъерошены, но лицо не выдавало ни волнения, ни страха. Щеки остались бледными, губы не сжимались, брови не хмурились, а глаза смотрели прямо на Риддла. Он сам так смотрел, когда хотел показать, что контролирует ситуацию. Наконец, Том задался вопросом, а с кем он поменялся телами? Быстро отмотал воспоминание к моменту пробуждения, сложил два и два: комната старосты, гриффиндорская башня, и получил ответ.

— Макгонагалл.

— Увы, юная леди, это не пароль, — печальный рыцарь открыл глаза, он только и ждал момента вставить слово. — Но даже если бы вы назвали нужный пароль, я бы вас не впустил. Как не милы мне молодые люди, влекомые друг к другу страстью, правила запрещают потворствовать разврату. Том, тебе придется пригласить свою даму в другое место.

Риддл едва не закричал: это я Том, я не дама! Но что бы это изменило?

— Мы пойдем в Выручай-комнату, — не теряя самообладания произнесла Макгонагалл. — Но давай побыстрее, мне жалко мои ноги.

Она бросила взгляд на босые ступни, да и пальцев Том не чувствовал. Он тоже посмотрел вниз на свои ноги. Макгонагалл не забыла надеть ботинки.

Риддл слышал истории о Выручай-комнате, несколько человек клялись, что бывали там и получали помощь. Врали, конечно, это бы даже магл понял. Но Макгонагалл никогда не хвастала и не обманывала. Она уверенно повела его по безмолвным сумрачным коридорам, по одной ей видимому признаку выбрала кусок стены между двумя доспехами, приложила ладонь. Камни разъехались, выпустив теплый мягкий свет.

Внутри горел камин, ковер был толстым и пушистым, а на желтом кресле с высокой спинкой лежали вязаные носки. Заколдованные. Когда Том натянул их, то ощутил короткое жжение, которое тут же сменилось блаженством, он будто погрузил ступни в нагретый песок на берегу Эдема. Макгонагалл все ерзала, никак не могла устроится в соседнем кресле, будто ей… Хотя… Ну да… Наконец, она вытянула ноги и выпрямила спину.

— Думаю, все дело в той старухе на ярмарке. Кажется, она тебя прокляла.

Том вспомнил о серой бабочке и спросил:

— Ты заметила в моей комнате что-нибудь необычное?

— Что, например? — она нахмурилась. И Риддл с раздражением понял, что не может с уверенность сказать, отличается ли ее мимика от его.

— Перед тем, как меня перенесло в твое тело, я видел что-то вроде большой бабочки с кляксами на крыльях. Когда я попробовал ее обездвижить Ступефаем, то… меня перебросило.

— Я не осматривалась, поэтому не могу сказать, что стало с той бабочкой. Предлагаю пойти сейчас к мадам Грей, она нас обследует и скажет, насколько сильное это проклятие.

— Грей расскажет Диппету.

— И хорошо. Он или твой декан свяжутся с хозяином ярмарки. Возможно, тот подскажет, где искать старуху или уговорит ее снять заклятие, если оно ее. Ему не нужны проблемы с законом.

— Я сам найду эту старуху и заставлю снять проклятие.

— Ты хотел сказать «попросишь»?

Макгонагалл не усмехалась, но Риддл все равно вцепился в ручки кресла, так хотелось ей врезать, и плевать, что он расквасит собственную физиономию. Но это ему нужно было во что бы то ни стало сохранить в тайне обмен телами, не ей. Поэтому Том не уступил злости. В девчачьем теле или нет, он все еще был самым изворотливым сукиным сыном в Слизерине.

— Если надо, попрошу, но я смогу снять проклятие. И все останется в тайне. Тебе ведь не нужно, чтобы над тобой смеялись?

— Более безопасно действовать по правилам. Насмешки пугают меня намного меньше, чем проклятие с непредсказуемыми последствиями.

— Тебя не волнует, что скажут твои товарищи, твой парень?

— Мой парень меня поддержит, а если нет, значит он не мой парень.

— Ты взрослая ведьма, и даже не попытаешься сама решить проблему?

Макгонагалл могла очень долго не моргать, многих это напрягало, но и Риддл тоже так умел. Он смотрел на гриффиндорку во все глаза, выискивая слабину. Она есть у всех.

— Это не проблема, это проклятие, — ей не понравился риддловский оскал на своем чистом простом личике, и она поджала губы.

— Может, старуха снимет проклятие, только если мы найдем ее без чужой помощи.

— Возможно, но разумнее сначала опробовать более безопасные варианты.

— Как у тебя все продумано.

— Пока я ждала тебя в подземельях, у меня было время подумать, — Макгонагалл в конце концов рискнула поглубже усесться в кресле. — Самый лучший вариант — все рассказать старшим. Но если тебе так нужно сохранить тайну, попроси меня.

— И ты сохранишь?

— Да.

На ее лице не дрогнул ни один мускул. С такой выдержкой она могла бы стать первоклассным лжецом, но Минерва Макгонагалл никогда не врала.

— Почему?

— Потому что нельзя загонять людей в угол.

— Тогда почему ты требуешь, чтобы я просил?

— А как я пойму, что для тебя это вопрос жизни и смерти?

В точку, это Риддл не мог не признать. Он тряхнул головой и поморщился, коса тоже мотнулась туда-сюда. Лучше бы у него на голове поселилась змея. Он почесал одну лодыжку об другую. Собрался с мыслями. Посмотрел в свои глаза, из которых за ним следила проклятая гриффиндорская сова.

— Я прошу тебя никому не говорить. Если слизеринцы об этом узнают, то не дадут мне житья.

— Хорошо, я сохраню твой секрет, но у меня есть условия.

Получив желаемое, Риддл подобрел и на радостях подмигнул Макгонагалл, мол кто бы сомневался. Надо ведь создавать иллюзию, что они товарищи по несчастью.

— Я даю тебе неделю. В следующий понедельник вернется профессор Дамблдор…

— О да, всезнающий непогрешимый Альбус Дамблдор...

— Если у нас не получится, — Макгонагалл повысила голос, ведь Риддл посмел зубоскалить над ее кумиром, — мы ему все расскажем. Во-вторых, мы в любом случае пройдем медицинский осмотр. И…

Она смешалась. Тому показалось, что вот сейчас она отдаст ему победу в этой их странно важной игре в гляделки, но нет.

— Поклянись мне, что ты не будешь смотреть на меня голую.

Теперь смутился Риддл.

— Ты меня за идиота принимаешь? У меня будущее рушится, репутация, все ради чего… И мне твои…

— Поклянись, — повторила она, будто призывая к порядку капризного мальчишку.

Он успокоился. Гриффиндорке не переплюнуть его в самоконтроле.

— Клянусь. Я принимаю все твои условия.

— Ярмарка начинается в полдень. Нам нужно притвориться друг другом хотя бы во время завтрака.

— Нам нужно средство для связи.

Между креслами возник столик, в центре лежала толстая книга по связующей магии.

— Ты уже пробовал колдовать? — Минерва вылезла из кресла и переступила с ноги на ногу.

— Да, и у меня получилось, — он ухмыльнулся, ведь по-другому быть не могло, и достал из кармана палочку. — Давай посмотрим, какие заклинания у нас есть.