Пыльный чёрный (джен)

— Гарри, завтрак на столе! — доносится снизу голос миссис Уизли.

Я лениво открываю глаза, вдыхая пыльный воздух старого дома. Из открытого окна тянет жарой летнего Лондона. Тяжело вздыхаю. За последний месяц я научился не раздражаться на извиняющиеся нотки в интонациях Молли, хотя смириться с постоянным мельтешением всего семейства Уизли на Гриммо оказалось тяжело. Конечно, я и раньше подолгу гостил в Норе, но после войны уединение стало для меня почти заветной мечтой. Безумно хочется побыть одному хотя бы несколько дней, без необходимости всё время поддерживать разговор.

Вдобавок ко всему, меня не покидает неловкость из-за постоянных извинений Уизли за то, что они «вынуждены злоупотреблять моим гостеприимством». Нам всем было бы куда легче общаться, если бы не их идиотское чувство вины. Хотя в том, что случилось, виноватых нет.

Последние месяцы войны сделали Артура настоящим параноиком. Вбив себе в голову, что шансов погибнуть в бою у него больше, чем у остальных членов семьи, он неожиданно для всех сделал Хранителем Тайны Фреда. На самом деле, думаю, что этим он невольно повторил дурацкий «подвиг» моего отца, когда тот решил сделать Хранителем человека, которого заподозрят в последнюю очередь. Конечно, Фред не предавал свою семью, но после его смерти Нора оказалась недосягаемой. Никто даже не сомневался, что Фред не смог удержаться и как-то модифицировал чары Фиделиус. Но теперь дом просто не было видно. Пока Артур бился с чарами, с утра до вечера пропадая в Министерстве у Невыразимцев, остальным Уизли ничего не оставалось, кроме как поселиться на площади Гриммо. Не то чтобы я делал официальное приглашение — скорее, это вышло само собой. А через неделю из Австралии вернулась Гермиона. Она была молчаливой, глаза заплаканные. Сказала только, что с родителями всё нормально и когда-нибудь они поймут, почему она так с ними поступила. Что она вовсе не хотела отбирать у них прошлое, а просто пыталась сделать как лучше. Но пока ей придётся пожить тут. Разумеется, я не собирался никого выгонять, но каждый день видеть виноватые лица Молли и Артура в какой-то момент стало невыносимо, а желание наконец остаться в одиночестве и тишине к концу месяца почти переросло в навязчивую идею.

Вот и сейчас, спустившись на завтрак, за которым собрались все нынешние обитатели дома, я стараюсь быть как можно незаметнее, чтобы кто-нибудь в очередной раз не нашёл повода пуститься в извинения или благодарности.

Откровенно говоря, забиться в угол на просторной кухне особняка Блэков затруднительно. И даже примостившись с краю стола, мне не удаётся избежать хлопот Молли с её настойчивыми попытками положить мне кусок получше.

— С утра я был в Министерстве, — как бы между прочим произносит Артур, подцепляя на вилку ломтик ветчины и косясь на меня. — Им, кажется, удалось разобраться, как Фред намудрил с чарами. Выдумщик... — его рука на миг замирает, а по губам проскальзывает печальная улыбка, но он быстро справляется с собой и продолжает привычно бодрым голосом: — Так что, надеюсь, через пару недель...

— Вот и прекрасно! — быстро перебивает его Молли, не прекращая суетиться возле стола. — Видишь, Гарри, дорогой, скоро всё наладится, и ты наконец сможешь от нас отдохнуть.

От её фальшивой улыбки чай приобретает вкус плесени, и у меня получается только кивнуть в ответ. Хорошо бы, чтобы на этом дежурный разговор о злоупотреблении гостеприимством закончился. Но, к сожалению, Молли продолжает, не обращая внимания на старательные гримасы Рона, у которого, как и у меня, эта тема уже хрустит на зубах:

— Прости, мы доставляем тебе столько хлопот. Говорила же я Артуру, что мы можем пока пожить в гостинице, но он...

— Ну, мама, перестань, — морщится Джинни, бросая на меня виноватый взгляд.

К счастью, после её замечания Молли оставляет разговоры о неудобствах и даёт мне наконец поесть, не давясь. Видимо, она думает, что между нами что-то происходит, потому что, сев напротив, переводит загадочно-кокетливый взгляд с меня на Джинни, словно закрепляя между нами какие-то невидимые узы. И такое происходит регулярно. А это уже не просто невыносимо, это отвратительно. Ничего между нами не происходит, ничего. У меня пока нет ни сил, ни желания предлагать ей снова встречаться, а она слишком сильно переживает из-за смерти Фреда, чтобы меня торопить.

Кое-как запихав в себя остаток завтрака и буркнув, что хочу проветриться, я спешно покидаю кухню и выхожу на улицу, пока Молли своим «понимающим» взглядом не прожгла во мне дыру.

Я никогда особо не любил гулять. В детстве меня не так часто выпускали на улицу без надобности. В Хогвартсе на это толком не было времени, а переходы с одного этажа на другой и так были своеобразной прогулкой. Но в последний месяц бесцельные шатания по тихим улочкам Лондона стали любимым моим занятием. Только выйдя из мрачного дома Блэков, можно полной грудью вдохнуть жаркий летний воздух, расправить плечи и пойти куда глаза глядят, полностью погрузившись в себя и не беспокоясь о том, что кто-то в любой момент может грубо выдернуть тебя из приятного меланхоличного состояния.

Наверное, это выглядит бегством из собственного дома, но мне наплевать. Возвращаюсь я только под вечер.

* * *

Чашка чая, несмотря на жару, приятно греет ладони. Огонь в камине легонько подёргивается, успокаивая и прогоняя прочь незваные мысли. Кажется, ничто не может нарушить такую желанную идиллию, но она рассыпается вмиг, как только до слуха доносится вроде бы привычный, но при этом странный звук. Стук в дверь.

Поначалу я, только что выдернутый из своих мыслей, никак не могу понять, что именно меня так смутило. И лишь когда стук повторяется, до меня доходит: некому топтаться у порога. Уизли заходят, не стучась, а все остальные Орденовцы, кто может видеть дом, пользуются камином. Это необычно. Да и сам стук кажется странным. Глухой и тихий, будто человек за дверью не уверен, стоит ли ему заходить.

Вяло гадая, кто же это может быть, я прислушиваюсь. В коридоре раздаются быстрые шаги Молли, щёлкает замок... и наступает тишина. Потом слышится голос Артура, снова шаги и удивлённый возглас Гермионы, затем изумлённое бормотание Рона. Что они говорят, понять трудно, однако меня настораживают их взволнованные интонации.

По правде говоря, я не испытываю никакого интереса к визитёру, скорее, глухое раздражение, что меня опять потревожили. Понимая, что спокойно посидеть мне уже не дадут, вздыхаю, ставлю чашку на стол и выхожу в коридор.

Завернув за угол, я замираю, вцепившись в локоть Рона, оказавшегося ко мне ближе всех. Вторая рука трясётся, и я с трудом сжимаю её в кулак.

На пороге дома, рассеянно переводя взгляд с Молли на Артура, стоит Снейп. Изжелта-белое лицо, пустые бессмысленные глаза. Точно такой же, каким я видел его в последний раз — разве что без потёков крови и дыры в шее. Точно такой же, каким он приходит ко мне в кошмарах вот уже какую ночь подряд. Умирающий, мёртвый Снейп. Только живой.

Рот заполняется чем-то кислым, и я с трудом сглатываю.

В удушающей тишине звук получается слишком громким. Я покрываюсь холодным потом, когда взгляд Снейпа останавливается на мне. В окаменевшем лице вдруг что-то дёргается, и только в этот момент я окончательно понимаю, что он на самом деле жив. Словно откликаясь на мои мысли, Снейп неловко, но быстро шагает ко мне. Я шарахаюсь назад, упираюсь спиной в стену и тут чувствую на локте подрагивающие пальцы Молли, которая уже бросилась ко мне и теперь пытается что-то объяснить. С трудом вслушиваясь в её слова, не перестаю водить глазами по худому лицу Снейпа, по его блёклой чёрной мантии, по ботинкам, заляпанным грязью, пока не останавливаюсь на клочке пергамента, который он держит в руке, то ли неуверенно протягивая, то ли не решаясь с ним расстаться.

Молли, то и дело беспомощно оборачиваясь к Артуру, всё говорит и говорит. Из непрекращающегося потока слов я с трудом вылавливаю «Сент Мунго» и «Чарли». Кажется, они ходили навестить его, когда случайно наткнулись на спасённого аврорами Снейпа.

— Понимаешь, Гарри, он был там совсем один. Лечащий колдомедик сказал, что Северус уже здоров физически. Но что... Почему он всё ещё не в себе, они не знают. Ну что нам было делать? — Она опять бросает страдальческий взгляд на мужа и продолжает, понизив голос: — Мы просили, чтобы нам сообщили, когда Северусу станет лучше, и оставили этот адрес. Но там такая путаница — ты же знаешь, столько раненых...

Раненых и правда много. Конечно, кто станет возиться со здоровым физически человеком, когда десятки людей нуждаются в серьёзной помощи.

Молли что-то говорит ещё о Хогвартсе, который разрушен и в который Снейпу нельзя, о пустом доме в тупике Прядильщика и потере дееспособности. Это я уже совсем плохо слышу, потому что перед глазами — скрюченные, похожие на птичьи, пальцы с зажатым в них клочком пергамента. Гермиона, стоящая к Снейпу ближе всех, пытается взять этот клочок, но Снейп резко, панически дёргается, ошалело мотнув головой, и делает шаг вперёд, подходя ко мне почти вплотную. Рука с пергаментом теперь у меня перед носом, и я, повинуясь какому-то инстинкту, осторожно прикасаюсь к мятому, засаленному обрывку. Пальцы Снейпа разжимаются, и в моей ладони оказывается записка, набросанная небрежным почерком: «Площадь Гриммо, 12, Лондон».

Не в силах больше выдерживать взгляд Снейпа, разворачиваюсь и, бросив Молли через плечо: «Всё нормально», — несусь вверх по лестнице.

Сижу в своей комнате до самого вечера, обдумывая всё, что услышал от миссис Уизли. Информации слишком много, и, поскольку половину я пропустил мимо ушей, мозаика никак не хочет складываться воедино, деталей недостаёт. Из общей каши в голове я всё же выуживаю три самых главных мысли: Снейп жив, Снейп не в себе и Снейп пока останется в моём доме. О последствиях вынужденного приглашения я решаю не думать вовсе.

Идти на кухню совершенно не хочется, но когда подходит время ужина, заставляю себя выйти из комнаты и спуститься вниз.

На кухне подозрительно тихо, не слышно даже голосов. Только редкие позвякивания приборов о посуду подсказывают, что все обитатели дома там. Я осторожно переступаю порог и замираю.

Семейство Уизли мирно поглощает ужин. Настолько показательно мирно, что кажется, будто я опять попал на чьи-то похороны. Никто не орёт, не просит во весь голос добавки, все чинно сидят по местам, уткнувшись в свои тарелки — все, кроме одного человека. Сидящий спиной ко мне Снейп смотрит прямо перед собой. Руки его просто лежат на столе — к еде он не притрагивается.

Пройдя вдоль стола, я сажусь, придвигаю к себе тарелку и, не глядя ни на кого, принимаюсь за ужин. Неожиданно Молли спрашивает приторным голосом:

— Северус, ещё салата?

И, не дождавшись никакой реакции, просто добавляет ложку овощей в и без того полную тарелку. Я растерянно обвожу глазами собравшихся, но никто на эти действия миссис Уизли не реагирует — все сосредоточенно продолжают есть.

Я тянусь за кувшином сока, но чуть не выпускаю его из рук, когда ловлю пристальный, но в то же время совершенно пустой взгляд Снейпа. Он не мигает, ничего не говорит, просто смотрит. Я отвожу глаза, но когда вновь поднимаю, ничего не меняется. Кажется, Снейп не замечает ничего и никого вокруг, кроме меня. Я ёжусь. Спокойно есть под этим взглядом невозможно. Вдобавок я понимаю, что Артур и Джордж заметили эти наши странные переглядки, но стали лишь усерднее скрести вилками по тарелкам. Это дико нервирует, атмосфера накаляется, и под конец я не выдерживаю. Чтобы хоть как-то сбросить сковавшее всех напряжение, чтобы все перестали делать вид, что ничего не происходит, я громко и внятно спрашиваю, кивая на Снейпа:

— Почему он молчит? Это из-за раны?

От звука моего голоса Артур вздрагивает и поднимает голову.

— Гарри, прошу тебя, говори тише.

Но его слова желаемого эффекта не имеют — я лишь злюсь ещё сильнее:

— Почему? Я хочу знать, что с ним происходит! Почему он в таком состоянии?

Щёки Артура краснеют. Аккуратно отложив прибор, он пересаживается ближе и говорит вполголоса:

— Видишь ли, как объяснили нам в Мунго, виной всему Метка. Когда сам...

— Волдеморт? — всё ещё злясь, резко перебиваю я. Рон вздрагивает и роняет нож, а Артур, скривившись, продолжает:

— Да-да. Именно. Когда, ну... он награждал ею человека, между ними устанавливалась связь. И после его смерти Метка ударила по всем, кто её носил. Тут я сам не очень понимаю, но вроде бы есть зависимость между тем, как долго человек проходил с ней, и силой поражения. У Драко Малфоя, например, всего лишь магическое истощение, Долохов в коме — в закрытом отделении для заключённых. А Северус... — Артур косится на Снейпа, всё так же неотрывно глядящего на меня. — По его делу ведётся следствие. Но там такая неразбериха, что ни колдомедикам, ни аврорам пока некогда им заниматься.

Артур утомлённо выдыхает, будто покончив с неприятной работой. Как реагировать на его слова, я не знаю.

Затянувшееся молчание прерывает Молли:

— Извини, Гарри, милый... Мы не думали, что они отправят Северуса сюда. Я просто дала им адрес, чтобы они... сообщили... прислали сову, когда... — она осторожно смотрит на Снейпа, — когда ему станет лучше. Кто знал, что они отпустят его в таком состоянии...

— А почему вы никому не сказали, что он жив? — поморщившись, перебиваю я.

Молли быстро переглядывается с Артуром:

— Мы хотели сказать, но только когда Северус поправится. А потом — Чарли, ты же понимаешь... Мы... просто забыли.

— К тому же, — поддерживает её Артур, — что бы ты сделал, узнай об этом раньше? Всё равно ты бы ничем не смог ему помочь.

— Вам-то откуда знать?! — огрызаюсь я, скорее со злости, чем потому, что с ним не согласен.

— Прости, — Артур качает головой и отводит взгляд.

— Ладно, — резко меняет тему Молли, — давайте готовиться ко сну. Я приготовлю Северусу спальню.

* * *

Добравшись до постели, я мечтаю только уснуть. Сумасшедший вечер, появление внезапно ожившего Снейпа, идиотский ужин, больше похожий на бездарный любительский спектакль, вконец меня вымотали. Кажется, что прогулка по Лондону была не несколько часов, а несколько дней назад. Но сна нет ни в одном глазу. Из головы всё не идёт Снейп с остановившимся взглядом, сжимающий в кулаке клочок пергамента как единственную связь с реальностью. Будто слова, написанные небрежно, — это какой-то ключ, проводник, с которым он неизвестно каким чудом дошёл до моего дома.

И стоит закрыть глаза, как под веками проступает нездорово бледное лицо — и я уже не понимаю, снова ли я вижу свой кошмар, в котором Снейп опять и опять умирает, или это память подсовывает мне Снейпа сегодняшнего, живого, но настолько странного, что это не укладывается в голове.

Проворочавшись довольно долго, решаю, что стоит спуститься и выпить горячего молока — а может, ещё чего покрепче, как получится.

В доме, кажется, ещё тише, чем всегда. Я иду медленно, напрягая зрение и вглядываясь в тёмную пустоту коридоров, словно ожидая, что в любой момент впереди появится лицо, стоящее перед глазами с середины дня. Я небрежно взмахиваю палочкой, освещая кухню, и направляюсь к буфету, чтобы взять стакан, но останавливаюсь на полпути. На краю стола стоит наполненная едой тарелка, которую так никто и не убрал. Овощи перемешались с гарниром — Молли толком не смотрела, что и куда она кладёт. С края тарелки на скатерть стекло несколько капель соуса. Давно остывшая еда в голубоватом свете Люмоса походит на муляж из рекламного проспекта.

Я смотрю на тарелку с полминуты, а потом просто разворачиваюсь и ухожу.