Пыльный чёрный (джен)

— Гарри, завтрак на столе! — доносится снизу голос миссис Уизли.

Я лениво открываю глаза, вдыхая пыльный воздух старого дома. Из открытого окна тянет жарой летнего Лондона. Тяжело вздыхаю. За последний месяц я научился не раздражаться на извиняющиеся нотки в интонациях Молли, хотя смириться с постоянным мельтешением всего семейства Уизли на Гриммо оказалось тяжело. Конечно, я и раньше подолгу гостил в Норе, но после войны уединение стало для меня почти заветной мечтой. Безумно хочется побыть одному хотя бы несколько дней, без необходимости всё время поддерживать разговор.

Вдобавок ко всему, меня не покидает неловкость из-за постоянных извинений Уизли за то, что они «вынуждены злоупотреблять моим гостеприимством». Нам всем было бы куда легче общаться, если бы не их идиотское чувство вины. Хотя в том, что случилось, виноватых нет.

Последние месяцы войны сделали Артура настоящим параноиком. Вбив себе в голову, что шансов погибнуть в бою у него больше, чем у остальных членов семьи, он неожиданно для всех сделал Хранителем Тайны Фреда. На самом деле, думаю, что этим он невольно повторил дурацкий «подвиг» моего отца, когда тот решил сделать Хранителем человека, которого заподозрят в последнюю очередь. Конечно, Фред не предавал свою семью, но после его смерти Нора оказалась недосягаемой. Никто даже не сомневался, что Фред не смог удержаться и как-то модифицировал чары Фиделиус. Но теперь дом просто не было видно. Пока Артур бился с чарами, с утра до вечера пропадая в Министерстве у Невыразимцев, остальным Уизли ничего не оставалось, кроме как поселиться на площади Гриммо. Не то чтобы я делал официальное приглашение — скорее, это вышло само собой. А через неделю из Австралии вернулась Гермиона. Она была молчаливой, глаза заплаканные. Сказала только, что с родителями всё нормально и когда-нибудь они поймут, почему она так с ними поступила. Что она вовсе не хотела отбирать у них прошлое, а просто пыталась сделать как лучше. Но пока ей придётся пожить тут. Разумеется, я не собирался никого выгонять, но каждый день видеть виноватые лица Молли и Артура в какой-то момент стало невыносимо, а желание наконец остаться в одиночестве и тишине к концу месяца почти переросло в навязчивую идею.

Вот и сейчас, спустившись на завтрак, за которым собрались все нынешние обитатели дома, я стараюсь быть как можно незаметнее, чтобы кто-нибудь в очередной раз не нашёл повода пуститься в извинения или благодарности.

Откровенно говоря, забиться в угол на просторной кухне особняка Блэков затруднительно. И даже примостившись с краю стола, мне не удаётся избежать хлопот Молли с её настойчивыми попытками положить мне кусок получше.

— С утра я был в Министерстве, — как бы между прочим произносит Артур, подцепляя на вилку ломтик ветчины и косясь на меня. — Им, кажется, удалось разобраться, как Фред намудрил с чарами. Выдумщик... — его рука на миг замирает, а по губам проскальзывает печальная улыбка, но он быстро справляется с собой и продолжает привычно бодрым голосом: — Так что, надеюсь, через пару недель...

— Вот и прекрасно! — быстро перебивает его Молли, не прекращая суетиться возле стола. — Видишь, Гарри, дорогой, скоро всё наладится, и ты наконец сможешь от нас отдохнуть.

От её фальшивой улыбки чай приобретает вкус плесени, и у меня получается только кивнуть в ответ. Хорошо бы, чтобы на этом дежурный разговор о злоупотреблении гостеприимством закончился. Но, к сожалению, Молли продолжает, не обращая внимания на старательные гримасы Рона, у которого, как и у меня, эта тема уже хрустит на зубах:

— Прости, мы доставляем тебе столько хлопот. Говорила же я Артуру, что мы можем пока пожить в гостинице, но он...

— Ну, мама, перестань, — морщится Джинни, бросая на меня виноватый взгляд.

К счастью, после её замечания Молли оставляет разговоры о неудобствах и даёт мне наконец поесть, не давясь. Видимо, она думает, что между нами что-то происходит, потому что, сев напротив, переводит загадочно-кокетливый взгляд с меня на Джинни, словно закрепляя между нами какие-то невидимые узы. И такое происходит регулярно. А это уже не просто невыносимо, это отвратительно. Ничего между нами не происходит, ничего. У меня пока нет ни сил, ни желания предлагать ей снова встречаться, а она слишком сильно переживает из-за смерти Фреда, чтобы меня торопить.

Кое-как запихав в себя остаток завтрака и буркнув, что хочу проветриться, я спешно покидаю кухню и выхожу на улицу, пока Молли своим «понимающим» взглядом не прожгла во мне дыру.

Я никогда особо не любил гулять. В детстве меня не так часто выпускали на улицу без надобности. В Хогвартсе на это толком не было времени, а переходы с одного этажа на другой и так были своеобразной прогулкой. Но в последний месяц бесцельные шатания по тихим улочкам Лондона стали любимым моим занятием. Только выйдя из мрачного дома Блэков, можно полной грудью вдохнуть жаркий летний воздух, расправить плечи и пойти куда глаза глядят, полностью погрузившись в себя и не беспокоясь о том, что кто-то в любой момент может грубо выдернуть тебя из приятного меланхоличного состояния.

Наверное, это выглядит бегством из собственного дома, но мне наплевать. Возвращаюсь я только под вечер.

* * *

Чашка чая, несмотря на жару, приятно греет ладони. Огонь в камине легонько подёргивается, успокаивая и прогоняя прочь незваные мысли. Кажется, ничто не может нарушить такую желанную идиллию, но она рассыпается вмиг, как только до слуха доносится вроде бы привычный, но при этом странный звук. Стук в дверь.

Поначалу я, только что выдернутый из своих мыслей, никак не могу понять, что именно меня так смутило. И лишь когда стук повторяется, до меня доходит: некому топтаться у порога. Уизли заходят, не стучась, а все остальные Орденовцы, кто может видеть дом, пользуются камином. Это необычно. Да и сам стук кажется странным. Глухой и тихий, будто человек за дверью не уверен, стоит ли ему заходить.

Вяло гадая, кто же это может быть, я прислушиваюсь. В коридоре раздаются быстрые шаги Молли, щёлкает замок... и наступает тишина. Потом слышится голос Артура, снова шаги и удивлённый возглас Гермионы, затем изумлённое бормотание Рона. Что они говорят, понять трудно, однако меня настораживают их взволнованные интонации.

По правде говоря, я не испытываю никакого интереса к визитёру, скорее, глухое раздражение, что меня опять потревожили. Понимая, что спокойно посидеть мне уже не дадут, вздыхаю, ставлю чашку на стол и выхожу в коридор.

Завернув за угол, я замираю, вцепившись в локоть Рона, оказавшегося ко мне ближе всех. Вторая рука трясётся, и я с трудом сжимаю её в кулак.

На пороге дома, рассеянно переводя взгляд с Молли на Артура, стоит Снейп. Изжелта-белое лицо, пустые бессмысленные глаза. Точно такой же, каким я видел его в последний раз — разве что без потёков крови и дыры в шее. Точно такой же, каким он приходит ко мне в кошмарах вот уже какую ночь подряд. Умирающий, мёртвый Снейп. Только живой.

Рот заполняется чем-то кислым, и я с трудом сглатываю.

В удушающей тишине звук получается слишком громким. Я покрываюсь холодным потом, когда взгляд Снейпа останавливается на мне. В окаменевшем лице вдруг что-то дёргается, и только в этот момент я окончательно понимаю, что он на самом деле жив. Словно откликаясь на мои мысли, Снейп неловко, но быстро шагает ко мне. Я шарахаюсь назад, упираюсь спиной в стену и тут чувствую на локте подрагивающие пальцы Молли, которая уже бросилась ко мне и теперь пытается что-то объяснить. С трудом вслушиваясь в её слова, не перестаю водить глазами по худому лицу Снейпа, по его блёклой чёрной мантии, по ботинкам, заляпанным грязью, пока не останавливаюсь на клочке пергамента, который он держит в руке, то ли неуверенно протягивая, то ли не решаясь с ним расстаться.

Молли, то и дело беспомощно оборачиваясь к Артуру, всё говорит и говорит. Из непрекращающегося потока слов я с трудом вылавливаю «Сент Мунго» и «Чарли». Кажется, они ходили навестить его, когда случайно наткнулись на спасённого аврорами Снейпа.

— Понимаешь, Гарри, он был там совсем один. Лечащий колдомедик сказал, что Северус уже здоров физически. Но что... Почему он всё ещё не в себе, они не знают. Ну что нам было делать? — Она опять бросает страдальческий взгляд на мужа и продолжает, понизив голос: — Мы просили, чтобы нам сообщили, когда Северусу станет лучше, и оставили этот адрес. Но там такая путаница — ты же знаешь, столько раненых...

Раненых и правда много. Конечно, кто станет возиться со здоровым физически человеком, когда десятки людей нуждаются в серьёзной помощи.

Молли что-то говорит ещё о Хогвартсе, который разрушен и в который Снейпу нельзя, о пустом доме в тупике Прядильщика и потере дееспособности. Это я уже совсем плохо слышу, потому что перед глазами — скрюченные, похожие на птичьи, пальцы с зажатым в них клочком пергамента. Гермиона, стоящая к Снейпу ближе всех, пытается взять этот клочок, но Снейп резко, панически дёргается, ошалело мотнув головой, и делает шаг вперёд, подходя ко мне почти вплотную. Рука с пергаментом теперь у меня перед носом, и я, повинуясь какому-то инстинкту, осторожно прикасаюсь к мятому, засаленному обрывку. Пальцы Снейпа разжимаются, и в моей ладони оказывается записка, набросанная небрежным почерком: «Площадь Гриммо, 12, Лондон».

Не в силах больше выдерживать взгляд Снейпа, разворачиваюсь и, бросив Молли через плечо: «Всё нормально», — несусь вверх по лестнице.

Сижу в своей комнате до самого вечера, обдумывая всё, что услышал от миссис Уизли. Информации слишком много, и, поскольку половину я пропустил мимо ушей, мозаика никак не хочет складываться воедино, деталей недостаёт. Из общей каши в голове я всё же выуживаю три самых главных мысли: Снейп жив, Снейп не в себе и Снейп пока останется в моём доме. О последствиях вынужденного приглашения я решаю не думать вовсе.

Идти на кухню совершенно не хочется, но когда подходит время ужина, заставляю себя выйти из комнаты и спуститься вниз.

На кухне подозрительно тихо, не слышно даже голосов. Только редкие позвякивания приборов о посуду подсказывают, что все обитатели дома там. Я осторожно переступаю порог и замираю.

Семейство Уизли мирно поглощает ужин. Настолько показательно мирно, что кажется, будто я опять попал на чьи-то похороны. Никто не орёт, не просит во весь голос добавки, все чинно сидят по местам, уткнувшись в свои тарелки — все, кроме одного человека. Сидящий спиной ко мне Снейп смотрит прямо перед собой. Руки его просто лежат на столе — к еде он не притрагивается.

Пройдя вдоль стола, я сажусь, придвигаю к себе тарелку и, не глядя ни на кого, принимаюсь за ужин. Неожиданно Молли спрашивает приторным голосом:

— Северус, ещё салата?

И, не дождавшись никакой реакции, просто добавляет ложку овощей в и без того полную тарелку. Я растерянно обвожу глазами собравшихся, но никто на эти действия миссис Уизли не реагирует — все сосредоточенно продолжают есть.

Я тянусь за кувшином сока, но чуть не выпускаю его из рук, когда ловлю пристальный, но в то же время совершенно пустой взгляд Снейпа. Он не мигает, ничего не говорит, просто смотрит. Я отвожу глаза, но когда вновь поднимаю, ничего не меняется. Кажется, Снейп не замечает ничего и никого вокруг, кроме меня. Я ёжусь. Спокойно есть под этим взглядом невозможно. Вдобавок я понимаю, что Артур и Джордж заметили эти наши странные переглядки, но стали лишь усерднее скрести вилками по тарелкам. Это дико нервирует, атмосфера накаляется, и под конец я не выдерживаю. Чтобы хоть как-то сбросить сковавшее всех напряжение, чтобы все перестали делать вид, что ничего не происходит, я громко и внятно спрашиваю, кивая на Снейпа:

— Почему он молчит? Это из-за раны?

От звука моего голоса Артур вздрагивает и поднимает голову.

— Гарри, прошу тебя, говори тише.

Но его слова желаемого эффекта не имеют — я лишь злюсь ещё сильнее:

— Почему? Я хочу знать, что с ним происходит! Почему он в таком состоянии?

Щёки Артура краснеют. Аккуратно отложив прибор, он пересаживается ближе и говорит вполголоса:

— Видишь ли, как объяснили нам в Мунго, виной всему Метка. Когда сам...

— Волдеморт? — всё ещё злясь, резко перебиваю я. Рон вздрагивает и роняет нож, а Артур, скривившись, продолжает:

— Да-да. Именно. Когда, ну... он награждал ею человека, между ними устанавливалась связь. И после его смерти Метка ударила по всем, кто её носил. Тут я сам не очень понимаю, но вроде бы есть зависимость между тем, как долго человек проходил с ней, и силой поражения. У Драко Малфоя, например, всего лишь магическое истощение, Долохов в коме — в закрытом отделении для заключённых. А Северус... — Артур косится на Снейпа, всё так же неотрывно глядящего на меня. — По его делу ведётся следствие. Но там такая неразбериха, что ни колдомедикам, ни аврорам пока некогда им заниматься.

Артур утомлённо выдыхает, будто покончив с неприятной работой. Как реагировать на его слова, я не знаю.

Затянувшееся молчание прерывает Молли:

— Извини, Гарри, милый... Мы не думали, что они отправят Северуса сюда. Я просто дала им адрес, чтобы они... сообщили... прислали сову, когда... — она осторожно смотрит на Снейпа, — когда ему станет лучше. Кто знал, что они отпустят его в таком состоянии...

— А почему вы никому не сказали, что он жив? — поморщившись, перебиваю я.

Молли быстро переглядывается с Артуром:

— Мы хотели сказать, но только когда Северус поправится. А потом — Чарли, ты же понимаешь... Мы... просто забыли.

— К тому же, — поддерживает её Артур, — что бы ты сделал, узнай об этом раньше? Всё равно ты бы ничем не смог ему помочь.

— Вам-то откуда знать?! — огрызаюсь я, скорее со злости, чем потому, что с ним не согласен.

— Прости, — Артур качает головой и отводит взгляд.

— Ладно, — резко меняет тему Молли, — давайте готовиться ко сну. Я приготовлю Северусу спальню.

* * *

Добравшись до постели, я мечтаю только уснуть. Сумасшедший вечер, появление внезапно ожившего Снейпа, идиотский ужин, больше похожий на бездарный любительский спектакль, вконец меня вымотали. Кажется, что прогулка по Лондону была не несколько часов, а несколько дней назад. Но сна нет ни в одном глазу. Из головы всё не идёт Снейп с остановившимся взглядом, сжимающий в кулаке клочок пергамента как единственную связь с реальностью. Будто слова, написанные небрежно, — это какой-то ключ, проводник, с которым он неизвестно каким чудом дошёл до моего дома.

И стоит закрыть глаза, как под веками проступает нездорово бледное лицо — и я уже не понимаю, снова ли я вижу свой кошмар, в котором Снейп опять и опять умирает, или это память подсовывает мне Снейпа сегодняшнего, живого, но настолько странного, что это не укладывается в голове.

Проворочавшись довольно долго, решаю, что стоит спуститься и выпить горячего молока — а может, ещё чего покрепче, как получится.

В доме, кажется, ещё тише, чем всегда. Я иду медленно, напрягая зрение и вглядываясь в тёмную пустоту коридоров, словно ожидая, что в любой момент впереди появится лицо, стоящее перед глазами с середины дня. Я небрежно взмахиваю палочкой, освещая кухню, и направляюсь к буфету, чтобы взять стакан, но останавливаюсь на полпути. На краю стола стоит наполненная едой тарелка, которую так никто и не убрал. Овощи перемешались с гарниром — Молли толком не смотрела, что и куда она кладёт. С края тарелки на скатерть стекло несколько капель соуса. Давно остывшая еда в голубоватом свете Люмоса походит на муляж из рекламного проспекта.

Я смотрю на тарелку с полминуты, а потом просто разворачиваюсь и ухожу.

Утро выдаётся ненастным. С рассвета моросит дождь, зябко, и вставать не хочется. Но сделав над собой усилие, я поднимаюсь, умываюсь прохладной водой и спускаюсь на завтрак. Случившееся накануне окончательно улеглось, поэтому, взяв себя в руки, я решительно шагаю на кухню. Усаживаясь на своё место, замечаю, что, кажется, и остальные обитатели дома уже успели отойти от потрясения: за столом слышатся негромкие разговоры, Рон с Джорджем даже умудряются шутить.

Едва я плюхаюсь на стул, Снейп, сидящий, как и вчера, спиной к двери, снова останавливает взгляд на мне. Но сегодня это уже не пугает. Просто слегка неуютно, что на меня кто-то смотрит, не отрываясь. Снейп даже подаётся немного вперёд, будто хочет быть ко мне ближе. Рукав мантии едва не въезжает в тарелку с овсянкой. И тут я замечаю, что сама мантия на нём куда более мятая, чем вчера. Он что, так и спал в ней, не раздеваясь?

Заставив себя оторваться от разглядывания Снейпа, я начинаю есть. Но боковым зрением всё равно вижу, как он сидит, вновь не притрагиваясь к еде и не отрывая от меня глаз. Это нервирует всё больше и больше.

Ни на кого не глядя, я стискиваю вилку в кулаке и громко говорю:

— Если так и дальше пойдёт, он просто умрёт с голоду.

Сидящие за столом замирают. Рон смотрит на меня недоумённо, Молли — озадаченно. Гермиона, страдальчески переводя взгляд с меня на Снейпа, неуверенно произносит тоненьким голосом:

— Может быть, надо... профессора Снейпа... покормить?

Если вчерашняя тишина за столом казалась мне гробовой, то теперь в наступившем молчании можно услышать глухие удары ветки в окно на втором этаже. Гермиона растерянно оглядывает всех по очереди, будто сама испугалась того, что сказала. Наконец она решительно сдвигает брови и, тихо обронив: «Я помогу ему», — то ли спрашивая разрешения, то ли ставя в известность, — пересаживается на ближайший к Снейпу стул.

Я хмуро наблюдаю, как под пристальными взглядами домочадцев она поднимает наполненную кашей тарелку и не спеша тянется к приборам. Зачерпывая кашу, она странно дёргается, и ложка дважды обличающе звякает о керамический край. Чем ближе Гермиона подносит её к губам Снейпа, тем сильнее дрожит её рука. Так и не донеся кашу до его рта, она вываливает половину на скатерть и расстроенно вздыхает. Глядя на это, я чувствую, как желудок скручивает от отвращения. Не дав ей повторить попытку, вскакиваю с места и вырываю тарелку у Гермионы из рук.

— Я сделаю, — тихо отзываюсь на её вопросительный взгляд, в котором тут же появляется то ли облегчение, то ли благодарность.

Поменявшись с ней местами, сажусь возле Снейпа с длинной стороны стола. Хорошо, что приходится развернуться к нему, и мне не видны шокированные лица всех остальных. Вздыхаю и бормочу:

— Сэр, вам нужно поесть, — обращаясь скорее к ним, чем к Снейпу, который смотрит на меня внимательно, но безо всякого участия.

Чувствуя, что на меня обращены семь пар изумлённых глаз, я зачерпываю ложкой немного овсянки и медленно подношу к его рту. Рука дрожит почти так же сильно, как у Гермионы. Донеся ложку до плотно сжатых бледных губ, я замираю. Хочется швырнуть её Снейпу в лицо и прекратить этот балаган. Выдохнув сквозь стиснутые зубы, я нехотя отрываю взгляд от ложки и мрачно смотрю ему в глаза. С такого близкого расстояния они пугают ещё больше. Сквозь пустоту и отсутствие мысли проглядывает какое-то беспокойство.

— Пожалуйста... сэр, — выдавливаю я чужим скрипучим голосом. — Вы должны поесть.

На несколько секунд становится так тихо, что я слышу, как тикают часы на камине в гостиной. А потом губы Снейпа кривятся и неуверенно приоткрываются. Я как во сне отправляю ему в рот ложку с кашей и смотрю, как дёргается острый кадык, когда он глотает.

Возникает мерзкое чувство дежавю — я вот так же, уговаривая, поил совершенно невменяемого Дамблдора в той проклятой пещере... Отгоняя от себя мрачные мысли, снова тянусь к тарелке, отмечая, что за моей спиной не слышно ни разговоров, ни лязганья приборов — все по-прежнему пялятся на нас, как на двух героев дешёвой уличной пантомимы. От неприятного сверлящего чувства в затылке руки деревенеют, и я случайно тыкаю ложкой мимо тонких губ. Каша размазывается по углу рта. Меня заполняет чувство стыда — но скорее не оттого, что я вынужден кормить кого-то, а оттого, что вынужден кормить именно Снейпа. Он и вязкая клякса под губами — вещи настолько несовместимые, что я хватаю салфетку, чтобы скорее вытереть её и не видеть этого. Немного успокоившись, вновь заставляю себя взять ложку и поднести к его покорно открывающимся губам. На этот раз я точен, еда попадает по назначению. Только звук неприятный, когда зубы цепляют металл.

Со следующей порции дело идёт проще. Я зачерпываю кашу всё увереннее, рука уже не дрожит. Снейп монотонно размыкает и смыкает губы, как исправный механизм, но продолжает смотреть мне в глаза. Я уже не теряюсь под его взглядом, да и отвращение быстро отступает, даже когда мне приходится подбирать кашу, размазавшуюся по его подбородку. Постепенно я так приспосабливаюсь, словно всю жизнь только и делал, что кормил Снейпа с ложечки. Остаётся только стыд, будто я застал его за чем-то очень личным.

Когда я залез в его воспоминания три года назад, думал, хуже его унижения уже не увижу. Но сейчас понимаю, что сегодняшняя ситуация не идёт ни в какое сравнение со случаем у озера. Тогда он хотя бы боролся, как мог. А таким беспомощным и жалким я вижу своего учителя впервые. Да и не только я, конечно же. И это чувство, что я вынужден вместе со всеми наблюдать слабость, выставленную на всеобщее обозрение, затопляет меня стыдом и омерзением — к ситуации, не к Снейпу. Я просто продолжаю его кормить. Интересно, что бы он сказал сейчас, если бы понимал, что за ним ухаживает ненавистный Гарри Поттер? Я усмехаюсь. Что он скажет на это, когда придёт в себя и всё вспомнит, узнает?.. Улыбка сползает с моего лица. Неизвестно, поправится ли он вообще, раз в Мунго просто опустили руки и выставили его оттуда, как ненужное тело, занимающее койку.

Я так ухожу в мысли, что даже не замечаю, как тарелка пустеет и ложка скребёт по совершенно чистому дну. Отложив её, поворачиваюсь. Все смотрят на меня. Молли и Артур — с одобрением и почти что благодарностью, остальные — с изрядной долей непонимания и удивления. Тут же опять становится так неловко, что я, не говоря ни слова, просто сбегаю с кухни, пока корни волос не загорелись от стыда. Чувства голода всё равно уже нет, как будто Снейп ел за нас двоих.

По дороге наверх слышу за спиной чьи-то шаги. Не знаю, Рон это или Гермиона, но сейчас я не хочу ничьих комментариев. Чтобы отделаться от них, сворачиваю в ванную, но, бросив косой взгляд на лестницу, застываю. На последней ступеньке стоит Снейп. Он шёл за мной. Чёрт побери, он встал из-за стола и пошёл вслед за мной, как привязанный! Почему, почему я?! Что он ко мне прицепился? Почему он смотрит, ходит за мной?! Я не понимаю.

Я едва могу вдохнуть от злости, когда запыхавшийся Артур появляется на площадке и виноватым тоном произносит:

— Я уведу его. Извини, Гарри.

Он берёт Снейпа под локоть и мягко тянет за собой. Тот позволяет себя увести, послушно переставляя ноги, но голова его всё так же повёрнута ко мне. И взгляд Снейпа, которого уводят от меня, выдержать ещё сложнее. Пожалуй, я погорячился, согласившись, чтобы он тут остался. Долго я так не протяну — сам с катушек съеду.

Закрываю дверь ванной и сползаю по стене, прислоняясь щекой к прохладному кафелю. Я ничего не понимаю.

* * *

К обеду я не спускаюсь и на протяжении дня перебиваюсь несколькими крекерами, которые стащил с кухни, пока там никого не было. Я пытаюсь убедить себя, что это вовсе не из-за страха вновь оказаться объектом преследования невменяемого Снейпа — почему я должен чего-то бояться в собственном доме?! — и под конец мне это удаётся. Нет, я вовсе не боюсь, мне просто неприятно, неловко, меня это бесит, в конце концов! К вечеру запас сухого пайка заканчивается, желудок недовольно ворчит, и я плетусь на ужин. К счастью, Снейп на кухне не обнаруживается, о чём можно догадаться по весёлым, спокойным голосам ещё из коридора.

Я усаживаюсь и наматываю на вилку спагетти — немного пресные, как по мне, но, когда не приходится давиться под чьим-то пристальным взглядом, мне всё вкусно. Уже перейдя к десерту, я как бы невзначай интересуюсь у миссис Уизли, где Снейп. На что она немного рассеянно сообщает, что пыталась накормить его в комнате, но у неё ничего не вышло, и она решила, что он не голоден. Я пожимаю плечами. Нет так нет.

Пожелав всем спокойной ночи, я отправляюсь к себе и на этот раз засыпаю мгновенно. Но едва мне начинает сниться проход к Визжащей Хижине, меня что-то будит, какое-то прикосновение или шевеление сбоку. В полной уверенности, что мне просто почудилось и проснулся я от какого-нибудь звука с улицы, открываю глаза, моргаю... а в следующую секунду подскакиваю на кровати и кубарем скатываюсь на пол, потому что рядом со мной кто-то сидит!

На ощупь хватаю с тумбочки палочку, свечу Люмосом прямо в лицо визитёру и заставляю себя несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть. Снейп. Сидит, выпрямив спину, и смотрит на меня, смотрит, смотрит... От испуга сердце колотится как ненормальное, палочка скользит во влажных пальцах, я не могу выдавить из себя ни слова. Сижу на полу и давлюсь воздухом. Потом подскакиваю к нему, хватаю за плечо, рывком поднимаю на ноги и толкаю в сторону двери. Он совершенно не сопротивляется, только, пятясь, спотыкается то и дело. Несильным ударом я пихаю его в грудь, и едва он оказывается в коридоре, захлопываю дверь у него перед носом и запечатываю заклинанием. Потом падаю на кровать и несколько минут просто перевожу дух. Как же он меня напугал...

Прислушиваюсь. Какое-то время ничего не слышу, кроме собственного дыхания, а потом в коридоре раздаются тихие удаляющиеся шаги. Облегчённо прикрыв глаза, я откидываюсь на подушку, но палочку из руки так и не выпускаю. Тоскливо смотрю на циферблат часов. Три часа ночи. Я обречённо вздыхаю: всё, сегодня уже точно не усну.

* * *

Бессонная ночь даёт о себе знать. Утром реальность немного теряет резкость. Я вижу ясно только прямо перед собой, а на боковое зрение будто наложены помехи. Звуки гулко отдаются в голове. Мир вокруг кажется зыбким, когда я спускаюсь вниз и снова застаю на кухне привычную картину. Фигуры за столом чуть размыты. Только спина Снейпа прямо передо мной — чётко очерченная, тёмная, прямая. Руки лежат на столе. Значит, он снова не ест.

Я не хочу знать, почему никого, кроме меня, это не беспокоит. Не хочу корёжить свой расплывающийся мир об острые углы чьих-то объяснений. Поэтому молчу. Раз больше некому, придётся мне.

Я не поднимаю головы, когда подхожу к стулу возле Снейпа, сажусь и беру в руку тарелку. Действую как во сне. Это же не может быть по-настоящему, чтобы я спокойно и почти привычно подносил вилку к его рту, промокал размазавшуюся по подбородку глазунью, отрешённо рассматривал ритмично двигающиеся желваки на острых скулах.

Вдруг приходит в голову, что это похоже на работу по дому у тёти Петуньи. Я никогда не любил ею заниматься. Но делал хорошо. А ещё эта методичная работа оставляла мозги свободными — можно было думать о чём угодно. Вот как сейчас со Снейпом. Ничего ужасного. Просто нелюбимая работа.

Когда тарелка пустеет, я не встаю со своего места. Просто придвигаю к себе чистый прибор, беру какие-то овощи и сам начинаю завтракать. А лиц вокруг я так и не вижу.

* * *

К обеду, перед которым мне удаётся даже немного вздремнуть, голова постепенно проясняется. Её покинула неприятная тяжесть, но теперь лезут всякие тревожные мысли о случившемся ночью. После поединка с Волдемортом, после Визжащей Хижины, после десятков трупов моих товарищей я думал, меня уже ничто не сможет напугать. Но бледное лицо, возникшее ночью над моей кроватью, это опровергло. Я не боюсь Снейпа, никогда не боялся, разве что немного, на первых курсах. Но сейчас это совершенно другой Снейп, невменяемый, странный, постоянно пялящийся на меня и что-то думающий в своей повреждённой голове. От него можно ждать чего угодно, раз его угораздило заявиться среди ночи ко мне в спальню. Вдруг он внезапно начнёт буянить, или схватит чью-то палочку — интересно, кстати, где его собственная, — или ещё что? Хотелось бы уберечься от такого «внимания». На ночь я теперь, конечно, буду накладывать чары, но ведь если что, с него станется и взломать их — маг он посильнее меня будет. Я же не знаю, что именно сделал Волдеморт, что теперь у него в мозгах всё так переклинило. Можно ждать чего угодно...

Я думаю об этом всё утро, и до обеда, и во время обеда, когда уже на автомате подхватываю тарелку Снейпа с супом и принимаюсь опять его кормить. А когда берусь за свою, решаю, наконец, озвучить свои опасения. Мне дико не хочется никому рассказывать о ночном эпизоде, да я и не собираюсь. Просто нужно уже что-то решать.

Оглядев всех за столом, я раздумываю, не спросить ли совета у Кингсли, который зашёл на обед и теперь сидит и хмуро посматривает на застывшего в одной позе Снейпа.

— Кингсли, я хотел поговорить, — начинаю я, откашлявшись. Все за столом поворачиваются ко мне. — Поговорить о... профессоре.

Бросаю косой взгляд в сторону Снейпа. Он, конечно, смотрит на меня. И я не знаю, как продолжить. Становится неудобно. За пару дней все привыкли, что Снейп сейчас — вроде больного в коме, у постели которого можно обсуждать, что угодно. Что ему всё равно. А вдруг нет?

— Мистер Уизли, вы не могли бы?.. — не знаю, как сказать. Увести Снейпа? Но Артур сам понимает, чего я хочу. Он встаёт, осторожно берёт его под локоть и увлекает за собой к выходу из кухни. Я не смотрю на них. Что голова Снейпа всё так же повёрнута ко мне, знаю и так.

Вздыхаю, собираясь с мыслями.

— Я хотел бы поговорить о Снейпе, — снова начинаю я, когда дверь кухни закрывается.

— Гарри, ты знаешь, как все мы благодарны, что ты согласился приютить его пока, — отзывается Кингсли, но я перебиваю его:

— Брось, я совсем о другом, — нетерпеливо дёргаю головой. — Я знаю, что легилименты — большая редкость, и в Мунго их точно нет. Но, может быть, ты мог бы прислать сюда специалиста из Министерства?

Кингсли удивлённо поднимает брови, но я не даю ему ничего сказать:

— Я знаю, знаю, что сейчас такое время, все заняты. Но послушай! Я хочу знать, можно ли помочь Снейпу с помощью легилименции. Может, получится найти, что именно переклинило в его голове? Или хотя бы понять, что там сейчас происходит... А то мало ли что он может выкинуть.

В конце я совсем путаюсь, чуть было не закончив: «Что он может выкинуть ночью». Но вовремя прикусываю язык и обвожу глазами сидящих за столом. Все смотрят на нас молча, но по лицам вижу, что об этом уже думал не я один.

Кингсли несколько секунд хмурится, обдумывая мои слова, потом с сомнением спрашивает:

— Думаешь, легилимент поможет?

— Чем чёрт не шутит, — пожимаю плечами. — Во всяком случае, хуже ему точно не станет. А попытаться стоит.

По Кингсли видно, что он по-прежнему колеблется, но тут в дверях появляется мистер Уизли, который явно слышал окончание разговора:

— Я согласен с Гарри. Нужно понять, что происходит с Северусом, хотя бы для того, чтобы решить, куда его... что делать дальше. Он же не может вечно здесь оставаться.

— Ну, хорошо, — наконец кивает Кингсли, глядя почему-то на меня, а не на Артура. Они все что, сговорились меня рассматривать?! — Я знаю одного хорошего специалиста в Министерстве. Правда, сейчас он работает на допросах в Аврорате, но, думаю, через неделю-другую сможет найти время и прибыть сюда.

— Спасибо, — я благодарно киваю.

Уж не знаю, как Кингсли это устроил — может, Артур был убедительнее меня (они ещё о чём-то разговаривали потом вдвоём на кухне), — но высокий старик в строгой мантии и с пронзительным взглядом выходит из камина на Гриммо уже следующим утром.

Снейпа искать не приходится — я уже привык, что он всегда где-то рядом, стоит только обернуться. Но когда мы рассаживаемся в гостиной, я понимаю, что у нас проблема. Для сеанса легилименции необходим зрительный контакт. И как, спрашивается, его добиться? Артур и Кингсли, которые тоже решили присутствовать, неуверенно поглядывают на меня. Мистер Пинли, легилимент, поджав губы, ждёт — будто я мамаша, которая обязана уговорить капризного ребёнка позволить его осмотреть.

За что мне это? Идиотский вопрос. Делать нечего, встаю. Присаживаюсь перед Снейпом на корточки.

— Сэр, пожалуйста. Посмотрите на мистера Пинли.

Во взгляде Снейпа равнодушное созерцание сменяется напряжением. Он как глухонемой, пытающийся читать по губам.

— Пожалуйста, — повторяю я, уже начиная волноваться, что из моей затеи не выйдет ничего путного. Я не владею легилименцией — мне и окклюменцию-то освоить не удалось. Неужели я зря Кингсли на это подбил? — Сэр?

Никакой реакции. Пинли принимается раздражённо барабанить пальцами по подлокотнику кресла.

— Работать с такими пациентами очень трудно, — замечает он как бы между прочим. — А у меня не так много времени, чтобы ждать, пока вы уговорите душевнобольного...

— Он не душевнобольной! — огрызаюсь я, сам от себя не ожидая, и продолжаю смотреть Снейпу в глаза. — Ему просто... плохо... Профессор Снейп, пожалуйста.

— Гарри, — осторожно начинает Кингсли, когда пауза затягивается, но я только раздражённо дёргаю плечом. Я сижу к Снейпу совсем близко, и только мне одному видно, как что-то едва уловимо меняется в его лице, брови слегка подрагивают.

— Сэр, — решаю я предпринять последнюю попытку, хотя уже почти отчаялся. — Я очень вас прошу, посмотрите на мистера Пинли, — и, чтобы показать, что нужно делать, сам на несколько секунд поворачиваю голову к нему.

Снейп какое-то время не двигается. А потом переводит стеклянные глаза на легилимента.

Такой знакомый взмах палочки, тихое «Legilimens» — и меня пробивает дрожь. Слишком много воспоминаний у меня связано с этим заклинанием и Снейпом. Вдруг пугаюсь. Я очень хорошо помню боль, которая неизбежна, когда кто-то копается в твоих мозгах. Но я тогда сопротивлялся, пытался как-то выстоять. А Снейп?

Он сидит, вцепившись в подлокотники кресла. Губы побелели, между бровями залегла страдальческая складка. Мне хочется закричать: «Хватит! Остановитесь!» — но я сам заварил эту кашу. Сам хотел разобраться, чёрт бы меня побрал!

Так проходит минуты две. Потом Пинли вдруг резко опускает палочку и прикрывает глаза. Снейп дёргается, как от удара, и складывается пополам, почти утыкаясь лбом в колени. Моя рука непроизвольно накрывает его ладонь и чуть сжимает в знак поддержки. Он поднимает совершенно больные глаза. Но видит меня, и его лицо немного расслабляется. Я ещё раз сжимаю его руку, слегка улыбнувшись, и оборачиваюсь к остальным. Кингсли сидит, широко открыв глаза от изумления. Артур грустно улыбается. А Пинли брезгливо кривит губы — будто застал нас за чем-то неприличным.

— Ну?.. — спрашиваю я неуверенно, потому что по лицу Пинли вообще нельзя сказать, получилось ли у него хоть что-то.

Он немного медлит, проводит ладонью по лбу, словно смывает что-то, прилипшее к коже, а потом начинает говорить, постоянно хмурясь:

— Кора головного мозга не повреждена, но его сознание что-то блокирует. То же самое я видел и у других... — по его лицу пробегает отвращение, — Пожирателей. Память похожа на сито, очень много пробелов. Но, возможно, со временем он вспомнит хотя бы, кто он. Единственное, что чётко фиксирует сознание — это события последнего времени. Я имею в виду, до того, как это случилось с ним. В частности, одно, самое яркое и сильное... — Его речь замедляется, и он пристально смотрит на меня. — Я видел лицо человека. Оно немного смазано, но вот зелёные глаза... Я, без сомнения, видел ваши глаза, мистер Поттер. Вы были с ним в момент нападения? — Вспомнив окровавленный пол Хижины, я сглатываю и просто киваю. — Похоже, это единственное чёткое воспоминание, которое прочно фиксируется в его памяти.

— Значит, вот почему он... — задумчиво бормочу себе под нос и не договариваю. Вот почему он видит только меня. Вот почему не замечает больше никого, вот почему тянется, приходит ночами. Но Пинли ни к чему знать больше о последних днях. — И это всё? — спрашиваю уже громче. — Всё, что вы увидели?

— Нет, есть ещё какие-то несвязные обрывки, — морщится он. — Мунго, улицы Лондона, маггловский полисмен, коридоры этого дома... Ничего стоящего.

— Значит, он помнит, как дошёл сюда? — спрашивает Артур.

— Помнить и осознавать — разные вещи, мистер Уизли. Это всего лишь образы, которые витают в сознании. Но вряд ли он понимает, что делал.

— А что ещё там было? — спрашиваю я. — Можете рассказать?

Пинли снова морщится так, будто я предлагаю ему искупаться в болоте.

— Если вам интересны подробности, я солью воспоминания и оставлю вам. Но уверяю, ничего внятного вы там не увидите. Всё смазано, как в тумане, и не всегда можно понять, что происходит.

— Интересны, — я твёрдо киваю и, подумав, добавляю: — Если вас не затруднит.

Пожав плечами, Пинли лезет во внутренний карман мантии за прозрачной склянкой. Поскольку ни Артура, ни Кингсли, похоже, эти воспоминания не интересуют, я забираю их себе, прежде чем проводить Пинли до камина.

* * *

К роли няньки я привыкаю на удивление быстро. Изо дня в день кормлю Снейпа, он на меня смотрит, ходит за мной — и мне уже почти всё равно. Подумаешь, Северус Снейп не сводит с меня глаз и не оставляет ни на минуту! Пусть ходит, мне не жалко. Зато остальные при нём не так лезут с разговорами. Нас вообще мало трогают, будто Снейп — прокажённый, а я, вроде как, лицо, находящееся в близком контакте с ним. Глупость, да, но когда я сижу где-нибудь в библиотеке или гостиной с книгой, а он пристраивается неподалёку, остальные, заглянув в комнату, тихо ретируются.

А со Снейпом хорошо молчать. Я даже уже не раздражаюсь от постоянного пристального разглядывания.

Через пару дней после визита Пинли я опять просыпаюсь среди ночи от чьего-то присутствия. Но уже не паникую, как в первый раз. Просто зажигаю свет на кончике палочки и вглядываюсь в полутьму. Возле кровати стоит Снейп. Делает шаг в мою сторону, и я невольно подбираюсь. Он замирает и смотрит, нахмурившись. Потом, будто вспомнив что-то, разворачивается и медленно идёт в противоположный угол спальни. Садится в кресло и напряжённо замирает. Я обречённо качаю головой, вздыхаю и ложусь. Снейп смотрит пару секунд, не мигая, и откидывается в кресле, устраиваясь удобней.

Гашу свет и отворачиваюсь к стене. Мерлин с ним, пусть сидит, раз ему зачем-то это нужно. В том, что он ничего мне не сделает, я почему-то уже не сомневаюсь.

* * *

Оказывается, к присутствию Уизли я успел привыкнуть почти так же, как и к присутствию Снейпа, поэтому новость о том, что они уезжают, становится для меня неожиданностью.

Мы как раз завтракаем — вернее, все завтракают, а я кормлю Снейпа омлетом, — когда в кухню врывается мистер Уизли, принося с собой запах отсыревших досок, и радостно заявляет:

— Эти Невыразимцы — настоящие гении! Им удалось снять чары. Нора найдена, я только что оттуда!

На несколько мгновений все застывают, будто кто-то нажал на паузу в фильме, а потом меня оглушает хор радостных голосов. Джордж, кажется, впервые за всё это время смеётся, миссис Уизли уже прикидывает, куда паковать вещи, Рон тут же предлагает Гермионе ехать с ними, Перси и Артур перекидываются шутками. Только Джинни сидит хмурая и смотрит почему-то на Снейпа, как будто это он нашёл потерю. Хотя о причине я, наверное, догадываюсь... Вокруг поднимается суета, ножки отодвигаемых стульев царапают пол, на столе даже остаются тарелки с недоеденным завтраком. А я... Мне практически всё равно. У меня сейчас есть куда более важное занятие, чем поздравлять всех и придаваться массовому радостному безумию. Я кормлю Снейпа. И он всё так же спокойно открывает и закрывает рот, никак не реагируя на происходящее.

Позавтракав, мы перебираемся в гостиную. Забавно, я уже привык, что я и Снейп нераздельны, как сиамские близнецы. Сидим. Я пытаюсь читать. А в дверном проёме постоянно мелькают снующие туда-сюда Уизли.

Немного страшно оставаться один на один со Снейпом в пустом доме. Я, кажется, совсем разучусь разговаривать. Странная ирония: я так мечтал остаться в одиночестве. Но именно теперь, когда гости съезжают, мне как никогда хочется, чтобы они побыли тут ещё немного. Не потому, что мне будет их не хватать. А потому, что мне всё-таки много остающегося со мной Снейпа.

Глупое чувство, что меня снова бросают в самый тяжёлый момент. Я опять что-то должен — и опять сам.

Пробегающая по коридору Молли вдруг останавливается и смотрит на нас, словно и забыла о существовании в доме меня или Снейпа. Или нас обоих. На её лице проступает досада, будто она вспомнила о чём-то неприятном, ещё об одной заботе, которых с таким большим семейством ей и так хватает. Но она быстро берёт себя в руки и, пытаясь улыбнуться, говорит:

— Гарри, ты не будешь против, если Северус проведёт у тебя ещё одну ночь? Всего одну. А завтра, когда мы обустроимся, кто-нибудь из нас заберёт его.

Мне становится стыдно за свои глупые сомнения. Я, как могу, улыбаюсь:

— Конечно. Не переживайте, всё нормально. Я всё понимаю.

Молли озабоченно кивает, будто ставит галочку в невидимом списке неотложных дел, и снова исчезает где-то в доме. Возвращаясь к книге, мельком смотрю на Снейпа. Мне показалось, или в его взгляде проступило беспокойство? Наверное, всё же показалось.

Через полстраницы, за которые я успеваю обдумать, как мне укладывать его сегодня самому — а ведь раньше хотя бы эту обязанность брали на себя Молли или Артур, — из коридора доносится возмущённый голос Рона. Слова я разбираю не сразу, но имя Снейпа проскальзывает точно. Прислушиваюсь.

— И где он будет спать?! — Рон пытается говорить шёпотом, но получается, скорее, испуганное шипение.

— Не кричи, Рональд, — осаживает его Молли. — Дом большой, что-нибудь придумаем.

— Можно обустроить комнату на чердаке, — вклинивается голос Артура. — Я выселю упыря — давно собирался это сделать.

— Нет, нужно где-то пониже. Не водить же его каждый раз к столу с чердака.

— А если кормить его в комнате?

— Тогда он вообще не будет никуда выходить.

— Я не понимаю, — это опять Рон, — почему нельзя оставить его здесь? Тут полно места, и Гарри остаётся один.

— Не говори ерунды, Рон, у Гарри сейчас много других забот. Мы не можем взвалить на него такую ответственность. Он и так слишком долго терпел и нас, и Северуса.

Мне становится совсем неловко, потому что забот у меня сейчас, прямо скажем, никаких. Но вслед за смущением появляется и ещё одно, совсем неуютное чувство. И связано оно со Снейпом, которого Уизли собираются поселить на чердаке. Вместо упыря...

Они ещё что-то обсуждают вполголоса, но прислушиваться у меня уже нет никакого желания. Я старательно вчитываюсь в описание обратных чар — первая книга, которая подвернулась мне под руку в гостиной, — мечтая только о том, чтобы они поскорее уехали и оставили меня в нашей со Снейпом тишине.

* * *

Удивительно, каким количеством барахла могут обрасти люди всего за месяц. Хоть Молли и внимательно руководила сбором вещей, за всем семейством не уследишь. После их быстрого прощания и ухода в доме ещё остаются какие-то их книги, Ронова рубашка, пергаменты Артура... Всё это разбросано по разным комнатам так, будто они в спешке покидали тонущий корабль. Я брожу по дому, подтаскивая оставшиеся вещи к камину, а Снейп ходит за мной, как на поводке. За последние дни я уже научился лавировать между тумбочками, шкафами и неподвижной фигурой, обходить его и быстро менять направление. Снейп, кажется, тоже приспособился.

Стало так непривычно тихо, что даже неуютно, поэтому, кинув на стол в гостиной очередную забытую книгу, я решаю нарушить воцарившееся молчание. Знаю, что Снейп мне не ответит, поэтому говорю практически сам с собой:

— Надо же, Рон так спешил убраться отсюда, что забыл свои бесценные журналы. Надо будет не забыть передать их ему без Молли и Гермионы на горизонте.

Хмыкаю, разглядывая ведьмочку в ярком платье с очень глубоким вырезом. Она подмигивает и тянется к пуговкам на лифе. Я вспоминаю, что рядом стоит Снейп, и краснею до корней волос. Быстро захлопываю журнал. Чтобы скрыть неловкость (хотя какая неловкость, если все мои разговоры, что горохом о стену?), озабоченно обвожу взглядом груду вещей на столе и креслах.

— Ладно. Кажется, осталась пара комнат. Можем продолжить после обеда. Пойдёмте в кухню?

Знаю, что это глупо. Но сейчас, когда мы остались одни, невозможно просто игнорировать Снейпа, не отстающего от меня ни на шаг. Проще делать вид, что он меня понимает и идёт за мной, потому что я прошу об этом. Обыкновенная вежливость, говорю я себе.

После обеда мы продолжаем. И по инерции я даже навожу порядок в собственной комнате, хотя там уж точно никто ничего забыть не мог.

Под руку попадается рубашка, которую стоило бы бросить в стирку. Я машинально проверяю карманы, и рука нащупывает прохладный флакон. Как я забыл об этом? Воспоминания оттягивают ладонь, и я украдкой бросаю взгляд на Снейпа, будто он может опять уличить меня в излишнем любопытстве. Но ему, конечно, всё равно. Засовываю пузырёк в карман джинсов. Теперь мне будет чем заняться, когда уложу его.

Ужинаем мы в уютной тишине. Никто не смотрит мне в затылок, не говорит неестественно бодрым голосом, поэтому я кормлю Снейпа без спешки и спокойно ем сам.

Когда мы поднимаемся наверх и заходим в его комнату, на меня нападает ступор. Что делать дальше? Я ведь не знаю, как его укладывали Уизли — в одежде или нет. Если нет, то во что переодевать? Никакой пижамы возле кровати нет, значит, прямо так, что ли?.. Наверное, да, он ведь приходил ко мне по ночам в рубашке и брюках, а переодеться сам точно не смог бы. Я беру его под локоть, усаживаю на кровать и, наклонившись, чувствую слабый сладковатый запах пота. И тут до меня доходит, что я ни разу не видел, чтобы его кто-то мыл. Наверное, каждый вечер Артур или Молли просто накладывали освежающие чары. Чуть надавив ему на плечо, заставляю лечь, взмахиваю палочкой, бормоча заклинание, и укрываю его одеялом. Прежде чем уйти, медлю и внимательно смотрю на него. Снейп лежит прямо, как доска, глядя в потолок и почти не мигая. Ну, ладно... Как уснуть, думаю, он сам разберётся, а завтра Уизли его заберут, и он уже станет их головной болью, а не моей.

Прикрыв дверь, направляюсь в одну из комнат, которая при Сириусе служила здесь чем-то вроде склада, и, покопавшись в шкафах, нахожу небольшой старый Думосбор. Он совсем не такой, как был у Дамблдора, весь потрескавшийся, с неровными краями. Но ведь воспоминаниям всё равно, куда литься, верно?

Я откупориваю флакон, который оставил мне Пинли, осторожно, тонкой струйкой, сливаю в чашу тягучую субстанцию и, глубоко вздохнув, погружаю в неё лицо. Меня затягивает в воспоминания непривычно медленно, будто нехотя. Я словно утопаю в мутном болоте. Повсюду видны зеленоватые плавные линии, которые закручиваются и оплетают меня, и я не сразу понимаю, что воспоминание уже началось. Это так выглядят сейчас мысли Снейпа, тусклые, неразборчивые, как будто фокусировка сбилась, как и говорил Пинли.

Зеленоватые штрихи светлеют, становятся гуще, переплетаются друг с другом и складываются в лимонного цвета мантию колдомедика из Сент Мунго. Я стою рядом со Снейпом в вестибюле больницы. Колдомедик выглядит уставшим и задёрганным. Он что-то говорит, потирая лоб, но голос доносится до меня с трудом, как сквозь толстый слой ваты. Громкость то появляется, то исчезает совсем, а реальность подёргивается, словно вот-вот расплывётся в бессмысленные штрихи.

Колдомедик роется в папке с бумагами и выуживает обрывок пергамента. Из гулкой тишины прорывается низкий голос:

— ...адрес. Вас там ждут... наверное.

Снейп медленно берёт записку и смотрит на неё широко раскрытыми глазами, будто не может навести резкость.

Колдомедик ещё что-то говорит, но слов опять не разобрать. Потом достаёт из папки волшебную палочку и протягивает Снейпу. Тот всё так же безучастно разглядывает обрывок пергамента в своей руке и не делает никаких попыток взять её. Тогда колдомедик суёт палочку ему в карман мантии и, ободряюще похлопав его по плечу, разворачивается и уходит.

Несколько минут Снейп стоит в вестибюле, словно осколок чёрной скалы посреди моря. Людские потоки огибают его, кто-то наталкивается и, извинившись, отходит в сторону, но он не обращает на них никакого внимания — продолжает смотреть на записку. А потом медленно, неловко переставляя ноги, идёт к выходу.

На улицах Лондона кипит жизнь. Люди, машины, автобусы, велосипедисты — всё это шумит, несётся сквозь дрожащий туман. А Снейп просто бредёт, глядя прямо перед собой. Пару раз я рефлекторно отскакиваю в сторону, когда на нас несутся автомобили. Слышатся яростные гудки, визг тормозов, но Снейпа они не пугают. Он продолжает идти вперёд, не обращая внимания на светофоры и переходы.

Вдруг как из-под земли перед нами вырастает полицейский. Он косится на мантию и что-то озабоченно спрашивает — я вижу, как открывается его рот, но слов не слышу. Снейп смотрит на него безо всякого выражения. А потом протягивает руку с зажатым в ней клочком пергамента. Полицейский читает и машет рукой влево. Снейп покорно сворачивает туда.

Воспоминание снова расплывается. А когда картинка проясняется, я вижу стайку подростков, прыгающих вокруг Снейпа. Они свистят и улюлюкают, тыча в него пальцами. Один хочет вырвать из руки записку, но Снейп только прижимает её к груди и пытается пройти мимо. Мальчишка, смеясь, хватает его за подол мантии, а Снейп беспомощно рвётся вперёд, не понимая, что его держит. Он резко дёргается, слышится треск, и мантия ползёт на плечах и у рукавов. Ещё один панический рывок — и мальчишка, не удержавшись, выпускает подол и падает на землю. Другой подросток подбирает с земли смятую банку из-под кока-колы и бросает Снейпу вслед. Банка ударяется в ссутуленную спину, и выплеснувшаяся кока-кола растекается по пыльной мантии.

Я больше не хочу на это смотреть. Выныриваю из воспоминаний и тяжело оседаю прямо на пол. Хватит. Мне с головой хватило и моего дурацкого поступка на пятом курсе, чтобы лишний раз видеть унижения Снейпа.

Немного придя в себя, тяжело поднимаюсь на ноги. Уже за полночь, нужно поскорее лечь спать и выкинуть из головы всё это. Ведь с завтрашнего утра Снейп перестанет быть моей заботой. Я пытаюсь успокоить себя этой мыслью, но вместо этого почему-то только мрачнею.

Направляясь в свою спальню, я прохожу мимо его комнаты и, подчиняясь неясному порыву, замедляю шаг и приоткрываю дверь. Снейп лежит на кровати в той же позе, в какой я его оставил. Только глаза закрыты, и грудь ровно вздымается. От внезапной мысли меня прошибает холодный пот. Я представляю, что было бы, если бы с Норой было всё в порядке и Артур с Молли дали тогда в больнице свой адрес, а не мой. Он ведь так же и шёл бы, только в Нору, через всю страну. И я сомневаюсь, что дошёл бы. Посмотрев на него несколько секунд, иду к себе и валюсь в постель. Почему же так мерзко-то?..

* * *

«Это в последний раз», — напоминаю я себе следующим утром, зачерпывая кашу и глядя, как Снейп доверчиво открывает рот, уже не дожидаясь, пока я ткну ложкой ему в губы. За окном светит солнце и звонко чирикают птицы, что совершенно не вяжется с моим пасмурным настроением. Едва я успеваю допить чай, в камине раздаётся шорох и голос мистера Уизли.

— Ну, вот и всё, — нарочито бодро сообщаю я Снейпу. Как будто ему есть дело.

Мы идём в гостиную, я здороваюсь с мистером Уизли и делаю шаг в сторону, чтобы он мог подойти и увести Снейпа. Артур, немного помявшись, приближается и тянет его за локоть.

— Идём. Идём, Северус.

Снейп не двигается и — чёрт бы его побрал! — смотрит на меня, будто прося объяснения. Я хладнокровно отворачиваюсь.

— Пойдём, я заберу тебя в Нору, — продолжает Артур таким голосом, словно не уверен, имеет ли смысл вообще говорить со Снейпом. Ну да, примерно то же и я чувствовал вчера, когда обратился к нему впервые. А потом как-то... нормально стало. Как будто так и надо.

Мистер Уизли продолжает уговаривать Снейпа и тянет настойчивее. Он сильнее, и Снейпу приходится сделать пару шагов вперёд. Я снова ловлю его взгляд, потом смотрю на его руки и вдруг перед глазами как наяву встаёт вчерашняя картинка: зажатый в пальцах клок пергамента, который пытается вырвать мальчишка. А он крепко держит, тянет на себя, охраняет, как драгоценное сокровище... И в глазах такое непонимание — непонимание, почему этот самый важный пергамент хотят у него отнять...

Губы размыкаются сами собой, и я с удивлением слышу собственный голос:

— Артур, я тут подумал... Он может остаться здесь ещё на какое-то время. Ну, пока вы не обустроитесь, не наведёте порядок и...

Мистер Уизли мгновенно отпускает локоть Снейпа и поворачивается ко мне.

— Правда?

В его глазах читается такое явное облегчение, что меня пронзает острая обида. За Снейпа. Я киваю и заканчиваю уже твёрдо:

— Да, пусть остаётся.

— Если это, конечно, возможно... Мы бы не хотели обременять тебя ещё больше. Если только тебя это не затруднит, Гарри.

У Молли что ли набрался? Он ещё что-то неуверенно бормочет, но я уже принял решение.

— Нет проблем. Мне нетрудно.

Артур прощается и исчезает в камине намного быстрее, чем появился. Мы снова остаёмся вдвоём.

* * *

Когда решение принято и дело сделано, мне становится легче. Я вроде как принимаю окончательно тот факт, что Снейп останется со мной. Может быть, навсегда, не знаю. Мы одни. Я наконец могу жить, чувствовать, вести себя так, как хочу, не находясь всё время среди людей. Снейп мне помехой не кажется.

— Ну что, профессор! Будем вас устраивать? — почти весело говорю я и иду в комнату, которую отвела для него Молли. Надо же как-то налаживать жизнь.

А там я понимаю, что у Снейпа нет никаких вещей. Абсолютно, даже зубной щётки. Нет, профессор, так не пойдёт. Очищающие чары — это прекрасно, но скоро его мантия просто рассыплется от такого обращения. Решаю попозже, когда Хогвартс приведут в порядок, написать Минерве и попросить прислать его вещи. А пока можно сходить в магазин и купить что-то на первое время.

Собравшись, выхожу в прихожую, и тут до меня доходит, что мне придётся сейчас оставить Снейпа одного. В душу прокрадывается беспокойство. И я не сразу соображаю, что беспокойство это не за дом и его сохранность, а за самого Снейпа. Я уже давно не оставлял его одного надолго. Кроме ночных часов, он рядом всё время. Вздыхаю.

— Я ненадолго, сэр. Не волнуйтесь. Только куплю кое-что и сразу вернусь.

Снейп внимательно и с лёгкой тревогой смотрит, как я снимаю с вешалки куртку и просовываю руки в рукава. Потом шагает ближе и тянется к вешалке, будто бы тоже хочет взять одежду. Никакой другой куртки там, конечно, не висит, и его рука бессильно падает. Он опять смотрит на меня.

— Нет, нет, сэр, — я усмехаюсь, но немного нервно. — Вы, — показываю пальцем на него, — остаётесь здесь, — машу рукой вглубь коридора. — А я ухожу в магазин, — показываю на себя, потом на дверь. — Договорились?

На какой-то момент зарождается надежда, что Снейп меня понял. Но когда я берусь за ручку двери, он снова пытается приблизиться. Мне приходится схватить его за плечи и отстранить.

— Я скоро вернусь, ладно? Ждите здесь.

Он больше не делает попыток подойти, но взгляд такой тревожный, и брови выгибаются то ли удивлённо, то ли тоскливо. Я вздыхаю и, убедившись, что он больше не делает попыток идти за мной, выхожу и запираю дверь.

Ближайший супермаркет в двух кварталах от дома. Как назло, сегодня воскресенье, и мне приходится отстоять в очереди у кассы добрых двадцать минут, ожидая, пока передо мной расплатятся человек семь с огромными перегруженными тележками. Сунув зубную щётку, летний чёрный костюм и пижаму в пакет, случайно бросаю взгляд на часы у выхода и домой добираюсь уже почти бегом. Меня не было больше часа.

На подходе к дому остервенело выхватываю ключи, отпираю замок и ступаю в прихожую. Когда глаза привыкают к сумраку, замечаю Снейпа. Он сидит на полу, прислонившись спиной к стене, ровно там, где я велел ему ждать меня. Увидев, как я вхожу, он неловко поднимается на ноги, и я успеваю заметить, как разглаживается напряжённая складка на его лбу. Взгляд вновь спокоен и внимателен. Как всегда.

В десять вечера я вхожу в ванную на втором этаже. Раз уж я решил не накладывать очищающие чары на одежду Снейпа, ему самому тоже стоит вымыться по-человечески. Честно говоря, я не знаю, как подступиться к процессу. Предложить Снейпу раздеться? Раздеть его самостоятельно? Краска заливает щёки, и я всё же пробую безболезненный вариант.

— Профессор, вам нужно вымыться. Ванна, понимаете? Мытьё. Разденьтесь и залезайте под душ.

Снейп, как обычно, безучастен. Ну, а чего я, собственно, ждал? Скорее всего, тот же Артур прошёл через это, и чары были вынужденной мерой. От безысходности, так сказать.

Ладно. Раз решил не применять их, придётся действовать самому. Осторожно беру Снейпа за плечи, разворачиваю к свету и тянусь к пуговицам на воротнике его мантии. Снейп всё же что-то понимает, потому что поднимает подбородок, чтобы мне было удобней.

Снимаю с него мантию, рубашку с влажными кругами в подмышках, ботинки. Замираю на мгновение, а потом решительно расстёгиваю брюки и стягиваю их вместе с бельём. Хоть и стараюсь не смотреть, всё равно вижу трусы, некогда белые, а теперь, после множества очищающих чар — сероватые, будто застиранные. И некстати вспоминается пятый курс, его воспоминания и в сердцах брошенная Лили фраза: «На твоём месте я бы иногда стирала трусы». Может, и тогда они были просто после кучи очищающих?

Трясу головой, прогоняя ненужные мысли. А потом беру Снейпа под локоть и заставляю залезть в ванну. Включаю воду.

— Мойтесь, сэр, — говорю я ему и выхожу из ванной. Когда я доводил его до туалета, там он прекрасно справлялся сам. Надеюсь, и с мытьём память тела сработает.

Немного потоптавшись в коридоре, я иду на кухню, чтобы заварить чаю — стоять под дверью, вслушиваясь в каждый всплеск, в мои планы не входит. Возвращаюсь минут через десять, прикидывая, что этого времени ему вполне должно хватить. Но войдя в ванную, я готов застонать от досады. Снейп стоит в той же позе, только жмурится то и дело, когда на лицо попадают брызги воды из лейки. И я обречённо понимаю, что сейчас мне придётся мыть его самому.

Зачем-то сообщив ему эту новость, тянусь за губкой и гелем для душа. Я начинаю с плеч, неторопливо намыливая бледную кожу, и спускаюсь всё ниже. Губка минует лопатки, поясницу и приближается к ягодицам. Ощущая нарастающую неловкость, я стараюсь не смотреть на Снейпа там, и поднимаю голову, действуя на ощупь. И вдруг вижу лёгкий румянец на его щеках. Снейп покраснел? Значит он, что... смущается? Он понимает?!

— Сэр? — на всякий случай зову я.

Но он даже не двигается. Правда, взгляд становится беспомощным. Но к тому, что разговаривает Снейп только глазами, я уже привык. Кроме этого и порозовевших щёк — ничего. Ладно, если он более-менее понимает, что происходит, то уже хорошо. Значит, есть надежда. Я чувствую себя неприлично счастливым, потому что за все эти дни впервые получил хоть какую-то реакцию на свои действия. Так бестолково, наверное, радуются только родители, когда их ребёнок делает первые неумелые шаги.

Ополоснув Снейпа водой, я соображаю, что начать, наверное, нужно было с головы. Заставляю его сесть и беру с полки шампунь. Обдумывая то, что увидел, я почти не фиксирую, как мылю его волосы — давний предмет сплетен половины школы, — массирую затылок и осторожно смываю пену.

Когда я наклоняюсь, чтобы помочь ему встать, чувствую знакомый, свой запах лаванды. Ведь это и мой шампунь тоже. Вот, теперь мы со Снейпом и пахнем одинаково. Улыбаясь этим мыслям, я вытираю его, помогаю натянуть новую пижаму и веду спать.

За пару недель я совсем привыкаю жить вдвоём со Снейпом. Я кормлю его, купаю, он сидит рядом, когда я готовлю, делаю что-нибудь по дому или сижу с книгой. С последним я иногда увлекаюсь и начинаю пересказывать ему прочитанное или просто читаю вслух. В его состоянии даже есть свои плюсы — когда бы он ещё спокойно выслушивал от Гарри Поттера сводки с квиддичных матчей или рассуждения о шансах на победу Пушек Пэддл в этом сезоне? Представляю себе Снейпа — нормального, здорового Снейпа, — которому я пытаюсь зачитать турнирную таблицу чемпионата Великобритании. Становится грустно, и я иду заваривать чай. Ну а Снейп, конечно, идёт за мной.

Я даже приноровился с мытьём — человек привыкает ко всему. А ещё я не перестаю радоваться, что пятнистый румянец на его лице появляется всякий раз во время этих водных процедур. Я уговариваю себя, что когда-нибудь он поймёт, чего именно стесняется, и сможет помыться сам.

Наша почти семейная идиллия нарушается внезапно. В одно прекрасное утро камин вспыхивает, и из зелёного пламени на ковёр в гостиной выходят Кингсли и два незнакомых мужчины в аврорских мантиях. Я поднимаюсь навстречу гостям.

— Здравствуй, Гарри. — Кингсли пожимает мне руку и, переглянувшись с одним из авроров, снова поворачивается ко мне. — Извини, что без приглашения. Мы должны... кхм... забрать профессора Снейпа в Аврорат.

Кингсли явно сам не в восторге от того, что говорит. Но тут его перебивает старший из авроров и довольно жёстко произносит:

— Идёмте, Снейп. Вы нужны для допроса.

— Какого допроса? — обалдело спрашиваю я, смотря только на Кингсли. — Ты что? О чём его вообще можно допрашивать в его состоянии?!

— Гарри, ты же знаешь, следствие по его делу ещё не окончено, — мягко отвечает Кингсли, но его опять перебивают:

— Для подследственных с повреждениями психики мы применяем легилименцию. Так что всё нормально, не впервой.

— Легилименцию?! — взрываюсь я. — Его же уже смотрел ваш легилимент и ничего не нашёл. Вообще ничего! Да вы хоть знаете, что с ним было после сеанса? Кингсли, ты же был там! Я не позволю применять к нему легилименцию ещё раз. И вообще: какой к чёрту допрос? Всем известно, что Снейп был на нашей стороне! Что там ещё расследовать?

— Это известно только вам, — кривится второй аврор. — Только с ваших слов.

Я немею, растерянно глядя на них.

— Ну, довольно, — произносит первый аврор и делает шаг в сторону Снейпа. Тот вздрагивает и становится у меня за спиной, будто ища защиты. Я оборачиваюсь и вижу в его лице страх и растерянность. Накатывает ужасная злость — на Кингсли, авроров этих, на Снейпа, жмущегося ко мне, как ребёнок.

— Значит так, — цежу я сквозь зубы. — Если вы сейчас же не уберётесь из моего дома, я завтра же буду в редакции «Ежедневного Пророка» и попрошу начать журналистское расследование того, чем лично вы двое были заняты в момент Битвы. Что-то я не видел вас в Хогвартсе. Ждали, кто победит? Так вот, у меня есть одна знакомая, такая, знаете, блондинка с зелёным самопишущим пером. Она раскопает что угодно.

— Ах ты, мальчишка! — ревёт старший аврор и замахивается на меня. Я чувствую, как Снейп хватает меня за локоть, и раздражённо отталкиваю его.

— Отстань, Снейп!

Слышу за спиной звук падения — видимо, я толкнул слишком сильно, — но не оборачиваюсь и выхватываю палочку, наставляя её на авроров.

— Убирайтесь. Из. Моего. Дома.

— Ладно, — вступается Кингсли. — Его можно будет допросить позже. Когда... поправится.

— Но, Шеклболт, — начинает младший, — у нас приказ забрать его. Мы не можем...

— Довольно! — тон Кингсли резко меняется, и аврор моментально стушёвывается. — С вашим начальником я поговорю потом. Сейчас можете идти.

Авроры медлят, а потом всё же поворачиваются и, зачерпнув летучего пороху, исчезают в камине. Кингсли смотрит на меня укоризненно.

— Извини, — бормочу я. — Не хотел, чтобы так получилось.

— Осторожней, Гарри. Не надо ссориться с Министерством.

Я не отвечаю и только мрачно смотрю, как он тоже исчезает в зелёном пламени. Отлично. Из-за Снейпа я поругался с Кингсли, чуть было не вступил в драку с аврорами. Чёрт бы тебя побрал, Снейп! Сколько неприятностей из-за одного человека.

Несколько секунд стараюсь выровнять дыхание и поворачиваюсь, наконец, к нему. Снейп сидит на полу, опираясь на руки, а из носа по подбородку течёт кровь. Это он, видимо, о стол приложился, когда падал. Дьявол!

Тыкаю палочкой ему в лицо, он испуганно шарахается. Я скриплю зубами. За семь лет даже кости вправлять научился, а как кровь из носа останавливать, не удосужился узнать. И как назло, не помню, чем мне Тонкс перелом тогда сращивала. Хотя вряд ли здесь перелом... Ругаясь уже вслух, бегу в ванную, хватаю полотенце, мочу холодной водой и возвращаюсь. То ли я резкий слишком, то ли громкий, но Снейп уже успел подползти и прижаться к стене.

Встаю перед ним на колени, пытаюсь вытереть кровь, но он начинает вяло, но неугомонно сопротивляться. Бестолково взмахивает руками, отталкивает полотенце, мотает головой. А кровь уже рубашку на груди пропитала. Я крепко хватаю его за запястье, почти выворачиваю, прижимаю к его лицу полотенце, слышу протестующее мычание. А потом он вдруг с такой силой бьёт меня по руке, что кожа немеет. Я швыряю полотенце на пол и вскакиваю на ноги.

— Ты совсем сдурел что ли?! Идиот тупоголовый! Ничего не соображаешь, так хоть не мешай!

Ну вот, мы теперь и ролями поменялись. Он боязливо косится на меня снизу вверх, а я проезжаюсь по его умственным способностям. Глубоко вздыхаю, вроде бы остываю, но злые слова сами срываются с языка.

— Безмозглый кусок мяса, — бросаю я и ухожу в свою комнату. Не могу больше на него такого смотреть. Не могу.

* * *

Я сижу на кровати достаточно долго, и чтобы окончательно прийти в себя, и чтобы обдумать визит авроров — теперь уверен, не последний, — и наконец понимаю, что я наделал. Напугал Снейпа, наорал, кровь толком не остановил, ещё и бросил его там одного. Это я идиот тупоголовый, а не он. Он же болен, он не виноват, он по-другому сейчас не умеет. И мне наоборот нужно за двоих думать, решать, жить, а не устраивать истерики на пустом месте. Я представляю себе Снейпа, до сих пор сидящего на полу, с запёкшейся кровью под носом и полным непониманием в глазах, и мне становится так стыдно, что хочется побиться головой о стенку.

И тут я понимаю, что меня ещё что-то гложет. Долго не могу сообразить, что именно, а потом подскакиваю, и сердце молотит так, что звенит в ушах. Снейп не пошёл за мной, как обычно.

Несусь в гостиную и сам не знаю, что боюсь там застать. Ему стало плохо? Упал в обморок? Ещё хуже?.. Но в гостиной пусто. Тупо смотрю на кровавое пятно на ковре. А потом на негнущихся ногах поднимаюсь в комнату Снейпа.

Слава Мерлину, он там. Сидит на кровати, низко опустив голову. Волосы закрыли лицо, и я вижу несколько слипшихся от крови прядей. Новая волна стыда затопляет меня, когда я осторожно вхожу и делаю пару шагов в его сторону. Он никак не реагирует на моё появление, не поднимает головы, хотя, конечно, слышал моё приближение.

Подхожу ближе и сажусь рядом с ним. Мне проще сейчас не видеть его опущенной головы. Так мерзко я себя не чувствовал никогда. Будто ребёнка избил.

Облизываю пересохшие губы и выдавливаю:

— Прости меня, пожалуйста. Я не хотел.

Медленно поворачиваюсь и осторожно касаюсь его руки. Снейп дёргается всем корпусом и отворачивается от меня. Черт, я не знаю, как просить прощения у человека, который не понимает слов и живёт лишь на инстинктах! Съезжаю на пол, прислоняюсь к кровати спиной и обхватываю колени. Теперь я буду ходить за Снейпом и сидеть возле него, пока он меня снова не примет. Вот как оно всё повернулось.

Адреналин потихоньку выходит из крови, и я чувствую себя разбитым и будто пьяным.

— Я прошу у тебя прощения, — говорю я стенке напротив. — Честно. Я не должен был орать на тебя. В конце концов, ты ни в чём не виноват. Да не важно! Даже если бы и был... Я понимаю, что так нельзя. Просто... Понимаешь... Столько народу погибло на войне, а ты вдруг выжил. И я... Я не мог отдать тебя этим аврорам. Оказывается, ты нужен мне, Снейп, — невесело усмехаюсь я и вытираю рукавом невесть откуда взявшиеся слёзы. — Тебе смешно? Вот и мне...

Я бормочу всё тише и тише и в конце концов умолкаю. Отсутствие звуков давит, и я понимаю, что уже ничего не будет как прежде. Не будет вечеров у камина, чтения вслух, не будет его постоянного присутствия у меня за спиной. Всё вернулось на свои места. Снейп снова меня ненавидит. Но если раньше я бесился от его несправедливости, то теперь мне не в чем его упрекнуть. Хотя сейчас он вряд ли способен на ненависть. Он просто меня боится. И я не знаю, как это исправить. Кажется, никак. И от этого на душе совсем мерзко.

Начинается дождь. Я слышу, как первые капли неуверенно бьют в стекло, будто проверяя, есть ли кто-то внутри. Но нас не замечают, и дождь припускает, хлещет струями воды в мутноватое окно. Я долго смотрю на стекло, а потом поворачиваюсь к Снейпу. Он больше не прячется за завесой волос. Сидит, чуть ссутулившись и уперев руки в край кровати. Смотрит прямо перед собой, серьёзно и сосредоточенно. Если забыть последние недели и только слушать шум дождя, то можно представить, что он сейчас — настоящий. Я помню его таким — задумавшимся о чём-то за завтраком в Большом зале, прислушивающимся к речи Альбуса, увлёкшимся каким-то пергаментом во время моей отработки...

И неожиданно я со всей ясностью понимаю, чего хочу. Я хочу, чтобы он злился, чтобы орал на меня, шипел, как раньше — что угодно, лишь бы не сидел с отсутствующим взглядом. Чтобы стал таким, как раньше — злым, язвительным, острым. Правда, такому Снейпу я вряд ли был бы нужен. Ну и пусть. Пусть лучше уйдёт, бросив презрительный взгляд — чем вот так.

А потом перед глазами встаёт совсем фантастическая картина. Мы сидим у камина, увлёкшись, я достаю из шкафа «Через пять океанов» Брэддока и начинаю читать. А Снейп слушает, насмешливо кривит губы, а потом говорит: «Какая глупость, Поттер»...

Взгляд падает на запёкшуюся кровь у него под носом и на испачканные пряди. Мне становится больно. Я снова вспоминаю, какой Снейп сейчас сидит передо мной. И ещё вспоминаю, что полчаса назад я просто бросил его в гостиной и даже толком не помог.

Тяжело вздохнув, поднимаюсь на ноги и медленно вынимаю из кармана палочку. Снейп следит за моими движениями напряжённым, немного испуганным взглядом. Помедлив, я тихо говорю:

— Ты весь в крови. Давай я очищу.

Я поднимаю палочку, но он заслоняется ладонью, как будто это может помочь. Вообще-то заклинанию всё равно — оно и так сработает, — или я могу просто схватить его за руку и придержать, пока колдую... Но понимаю, что не стану этого делать. Не хочу вот так. Прошло уже то время, когда я раздражался на его непонимание, медлительность, мог подтолкнуть, заставить встать или развернуться, обращался с ним как с большой куклой. Мне уже нужно совершенно не это. Пусть он не всё осознаёт, пусть не понимает, пусть сейчас он такой, но я хочу, чтобы даже такой он доверял мне, делал что-то, потому что я прошу его, а не заставляю. Чтобы хоть как-то... откликался. Пусть всего лишь глазами, пусть телом, а не разумом, но мне нужна от него какая-то отдача, а не рабское повиновение от безысходности. Хочу хоть раз не заставлять его, а убедить, уговорить.

— Пожалуйста, Снейп... — я опускаю палочку. — Я просто хочу тебе помочь. Позволь мне... Северус...

Несколько секунд он не двигается, а затем его рука плавно опускается и безжизненно ложится на колено. Он смотрит на меня исподлобья без страха, но по-прежнему с недоверием. Пытаюсь направить палочку ему в лицо, но он вздрагивает. Нет, так не пойдёт. Нужно действовать как-то иначе. Отвлечь его что ли...

— Слушай, а ты вообще какие книги читать любишь? — стараюсь говорить спокойно и добродушно. — Я у тебя в кабинете видел только книги по зельям, но это, наверное, ужасно скучно читать одни только рецепты? А в детстве ты что читал?

В его лице появляется лёгкое напряжение. Кажется, он понимает, что я его о чём-то спрашиваю, но не может сообразить, чего я от него хочу.

— А у меня было очень мало книг, — продолжаю я осторожно, будто прощупываю топкую почву. — Только те, которые оставались мне от Дадли, а сам он... В общем, не то чтобы много читал. Его больше компьютерные игры интересовали. У меня было несколько книг, которые я, наверное, раз по десять прочёл. Ну, потому что других не было. Зато эти выучил наизусть. Одна мне нравилась больше остальных, «Через пять океанов» называется. Так я очищу, ладно? — спрашиваю как бы между прочим и снова подношу палочку к его лицу. На этот раз Снейп не дёргается, а продолжает спокойно сидеть, глядя на меня, как мне кажется, немного заинтересованно. Может, его звук моего голоса успокаивает? Я осторожно помахиваю палочкой, проговаривая заклинание про себя, а вслух продолжаю рассказывать, уже слабо обращая внимание, что именно говорю — слишком сосредоточен на чарах: — Так вот... Там про мальчика лет десяти. Мне потому нравилось, что как будто про меня. Он жил с бабкой и часто убегал из дома. — Рубашка уже стала чистой, я медленно перехожу к пятну под носом. — Он приходил на берег залива и представлял, что там, дальше начинается море, а за ним — океан. Он мечтал, как уедет от злой бабки, станет капитаном и пройдёт на своём корабле через все пять океанов...

Я замолкаю. Крови больше нет. Снейп даже не замечает, как я прячу палочку в карман. Он пристально смотрит мне в глаза снизу вверх, будто ждёт продолжения. Да а что там продолжать? Ему же всё равно, что именно я бормочу.

Я тоже смотрю на него и тихо говорю:

— Знаешь, а я бы хотел поехать к морю. Ты видел когда-нибудь море? Я — никогда. Я бы кормил тебя... Чем там? Морским чем-нибудь. Мы бы жили в каком-нибудь бунгало и ходили в набедренных повязках из пальмовых листьев... Или сели бы на корабль и отправились в путешествие. Наверное, было бы здорово...

Я обрываю себя. Это идиотизм. Я замечтался. Просто... Просто я и правда успел поверить, что он мне ответит. Я на самом деле жду ответа. И от тишины, прорезаемой только шумом дождя, становится горько.

Покачав головой, разворачиваюсь, чтобы уйти — всё, что хотел, я сделал. На тумбочке у кровати стоит чашка из-под чая — вчера я приносил её Снейпу. Беру её, чтобы унести на кухню, и медленно бреду к выходу. Как я устал за сегодня.

В дверях останавливаюсь и, не оборачиваясь, говорю:

— Ладно. Я пойду. Всё равно тебе не интересно.

Медлю, топчусь на пороге, всё ещё надеясь на что-то. А потом чашка выскальзывает у меня из рук, потому что за спиной раздаётся очень тихий, но такой знакомый низкий голос:

— Интересно...

Мне послышалось. У меня начались слуховые галлюцинации. Не может быть, чтобы мне удалось то, что не вышло у всех колдомедиков Мунго.

А потом до меня, наконец, доходит, ЧТО именно он сказал. Конечно, это может быть просто повторение последнего услышанного слова. А может...

Разворачиваюсь и вижу смотрящие прямо на меня настороженные чёрные глаза. Только не тусклые, а блестящие. Будто с лаковой поверхности стёрли пыль.

Я не знаю, что будет дальше. Не знаю, когда он окончательно поправится и произойдёт ли это вообще. Но сейчас я чувствую, что победил. Меня захлёстывает торжество — почти такое же, как два месяца назад. Только сегодня мне не с кем его делить. Это моя борьба и моя победа. Только моя.

~ Fin ~