50 ways to say Goodbye (гет)

Утро добрым не было. Ворочаясь в холодной постели с полчаса, я клял Кричера далекими от цензурных выражениями за то, что этот чертов эльф не додумался подать мне еще одно одеяло. Можно было, конечно, просто взять и позвать его и шантажом и угрозами заставить все же исполнить эльфийский долг по отношению к хозяину, но, черт возьми, когда хоть что-то в моей жизни было просто?! Готов поставить двадцатку, что мой «слуга» по воле судьбы банально проигнорировал бы меня. Иногда я уверяюсь, что из нас двоих домовой эльф — я.

Утро добрым не было, а потому я злился на все, что было хоть чуточку счастливее меня.

Кричер, кочергу ему в зад, не был самым лучшим домовиком на этом недружелюбном свете, но кофе готовил потрясающий. Еще спускаясь по лестнице в обычно-отвратительном настроении, что следовало за мной по пятам несколько долгих недель, я уже улавливал запахи ванили, корицы и еще какой-то неопознанной хрени, которую это создание замешивало мне в утренний напиток. Чем черт не шутит, Блэком быть неплохо хотя бы из-за такого божественного кофе!

Блэком я, конечно, не был, но Сириус, земля ему пухом, сделал мне небольшой подарок, наградив меня таким крутым званием как «Лорд Блэк, наследник по магической линии». Этот подарок ничего не стоил без живого Бродяги на соседнем стуле, но дары, как известно, не выкидывают на свалку, пока «дарители» смотрят на твои руки. Сириус, как я думаю, смотрел. Потому я и пользовался домом и всем наследием с присущим мне после войны размахом.

— Хозяин Гарри хочет, чтобы Кричер подал завтрак? Завтрак вкусный, и необходим молодому хозяину.

Знакомая история. Если бы еще капризный эльф запомнил, что с утра в мое горло лезет разве что только рюмка крепкого Огденского да кофе — довольно часто, и то, и другое в забавной пародии на ирландский кофе, — то цены бы ему не было. Но люблю-то я его все равно.

— Нет, Кричер, давай лучше сегодняшний «Пророк», — я с трудом подавил зевок.

Ничего нового я там, конечно, увидеть не планировал. Работая в аврорате, пусть и на правах зеленого курсанта, но Гарри-черт-бы-его-побрал-Поттера, я знал слишком много сплетен и пустых слухов. Орден Мерлина развязывает языки даже тем, кто никогда не замечал за собой особой болтливости, даже сукин сын Малфой иногда рассказывает гуляющие слушки с многозначительным видом.

От политики я был далек, как Рон от балета, но по долгу работы, да и просто по привычке, приходилось штудировать литературу по этим сферам жизнедеятельности. То, что магическая Европа погрязла в гражданских войнах, секретом для меня не было. Переждав в сторонке темное время правления Волан-де-Морта на континенте, многие из вольнодумных европейцев обзавелись собственными мрачными лордами, ведущими за собой армию головорезов и ведущие, как известно, в задницу. Классовая дискриминация, бестолковые министры и несовершенная финансовая система всегда катализируют процессы порабощения целых народов, но не думал я, что новые круги ада начнутся так скоро. Англия, пережив сильнейшее Второе Пришествие, слегка подустала, покидала всех относительно темненьких в Азкабан, и начала реформирование. Декреты и законы летели один за одним, Кингсли получил туннельный синдром, подписывая эти бумажки, которые хоть и отличались разумностью в противовес тем, что при Толстой Жабе, но ситуацию особо не меняли; аристократия и бюрократия все еще были нашим Третьим глазом. На континенте же, имея перед глазами факт затяжной и кровопролитной бойни, почему-то не спешили закопать топор войны, а только натачивали новые.

Вообще, Европа сейчас была явным примером бестолковости людей, не осознающих, что гражданские войны — это не только победы и поражения одних людей перед другими, но еще и жуткие финансовые разорения. На чем, собственно говоря, выигравшие будут стоить новое магическое государство без гроша в кармане и без поддержки холенных аристократов? Малфои потому и на свободе, что без их денежек Кингсли бы не взял себе пост Министра, а тот же Хогвартс до сих пор лежал бы в развалинах. Времена идут, а люди почему-то не меняются. Ха-ха, какая необычная история, блин.

Некоторое время назад в Европе либералы уступали консерваторам, потому и пошла эта возня с правами-имеющими и тварями-дрожащими. Несмотря на создание магглами единой экономической территории — Евросоюза, — партийные менять законодательство на новый лад совершенно отказывались, жалобы копились, реформисты бушевали, а маги меняли министров по несколько штук за год, будто закупая этих громкоголосых марионеток оптом. «Вы у нас постоянный покупатель? Специально для вас акция: приобретаете двух политиков, третий — в подарок! Только учтите, что галлеонов кушают они много».

Гермиона как-то рассказывала, что местное правительство не ставило себе никаких перспектив: все плыли по течению, в то время как в головах простых магов укреплялась мысль о перевороте. Военная диктатура (по общеизвестному мнению, а никак не по моему) — лучшее средство удержания власти в своих руках, а людей — в своих домах. Читали Оруэлла, м-м-м? Но опыт Британии повторять сознательно никто не хотел, вот и получили то же самое, только естественным путем.

У Судьбы есть чувство юмора, — размышлял я, переворачивая страницы с заголовками о новых беспорядках в Европе. Взгляд выловил имя одной очень хорошо знакомой мне девушки — если так вообще можно выразиться, — в полосе спортивных новостей. «Джинневра Уизли присоединится к Гарпиям в новом сезоне» — гласило название, а я уже спешно переворачивал страницы дальше, стараясь стереть из памяти черно-белую фотографию бывшей девушки.

Вот уж точно тоска смертная, блядские кальсоны Мерлина! «Это все не из-за тебя, Гарри, все из-за меня», тьфу ты! Я тебе что, карьеру строить мешал? А вот посмотри только, как она у тебя в гору-то пошла, наверняка менеджер Гарпий уже давно засматривается на твою задницу, а ты все о величие мечтаешь. Вот и правду говорят, что за деньгами больше охотятся те, кто в детстве их и не видел.

Извиняюсь, занесло. Такое бывает, ага-ага.

Даже после трех прожитых бок о бок лет вместе с Джинни я безмерно удивлялся ее наивности. Не стану прикидываться идиотом и заявлять, что мой статус Героя никак не повлиял на ее решения «поторопиться»: дом на Гриммо, 12, мы обживали уже в июле девяносто восьмого. Мне вместе с Гермионой и Роном еще предстояло вернуться в Хогвартс для сдачи ТРИТОНов, как и многим ребятам с нашего «проклятого» седьмого курса, а Джинни — доучиться еще один год, после которого мы по каким-то не обсуждаемым причинам — еще парочка в Клубе «То-о-чем-нельзя-говорить» — планировали пожениться. Свадьбы так и не состоялось, слава Мерлину, но единственные серьезные отношения с девушкой, когда я был еще чрезмерно легковерен и, в общем-то, порывист, были, кажется, самым ярким пятном в моей необычной жизни, полной этих самых пятен как шкура леопарда.

Но, тем не менее, Джинни моя слава нравилась. Поначалу меня жутко раздражали все эти сборища по усопшим («Ты пробовал эти устрицы? На прошлом Дне Памяти они были не такими вкусными»), интервью в газетах и миллиарды колдографий на первых полосах. Сейчас я, конечно, понимаю, что моя рыжеволосая нимфа всем этим наслаждалась, но за это не виню: мало бы кто сдержался.

Известность открывала многие дороги, а так как она распространялась и на близких людей, то нет ничего удивительного в том, что все Уизли получили приличную работу в новом свободном от Пожирателей Министерстве.

Работа — работой, но я строил отношения, а не карьерную лестницу. Мне все еще хватает сил удивляться, как можно променять живого человека на место в команде и звание «Подстилки года».

Пытаюсь сдержать поток бессвязной злобы в отношении Джинни, но понимаю только, что утро безнадежно испорчено. Мои эмоциональные проблемы достали уже даже меня, но просто от моего желания «пусть все будет хорошо», хорошо почему-то не становится. Согласно старушке Элизабет[1], я сейчас застрял на стадии злости и агрессии (если вообще можно сравнивать мои мелкие неурядицы, ха-ха, с новостями о смертельной болезни), но я, черт возьми, не так уж и уверен, что дотяну до смирения. Быть может, мой чувственный диапазон пошире, чем у того же Рона, который на любые проблемы реагирует употреблением выпивки и еды, и это значит, что я просто переживаю проблемы в личной жизни слишком остро. Прошли уже бесконечные два месяца с нашего расставания с Джинни, но я как последний придурок постоянно думаю о ней. Иногда, например, как сейчас, я начинаю сомневаться, что в голове у меня мозги, а не клубничный йогурт. Возможно, Снейп был не так уж и не прав на мой счет. Если б я сказал ему об этом в Визжащей хижине, вполне вероятно, что он умер бы счастливым.

Прокручиваю несколько последних мыслей в голове и кривлюсь: похоже, я чокнулся. Кричер смотрит на меня как на душевнобольного, хотя надеюсь, мне это только мерещится. Не хотелось бы дожить до того дня, когда мой эльф скажет мне, что я большой мудак.

Сегодня суббота, а впереди у меня два пустых дня. Я даже не могу лечь и проспать их только потому, что обладаю потрясающим даром просыпаться в семь часов утра, спасибо Дурслям, мать их. У меня запланировано несколько встреч на сегодня и на день воскресенья, чтобы вечером свободно встретиться с Роном и напиться до состояния инфери: буду ходить колбаситься и высматривать, что б поесть мясного. Понимаю, что в двадцать два года не стоит пьянствовать так усердно, но мне беспричинно параллельно, что бы там подумали мои родители, которые-были-бы-живы-если-бы-не-умерли. Минусы взросления как раз в том, что изрядная доля похеризма приходит только со временем.

* * *

Драко Малфой, маленький слизеринский гаденыш, ждет меня в половине одиннадцатого утра в маггловском кафе с причудливым названием «Mass», который я постоянно читаю как «задница»[2]. Эта ирония судьбы никогда не оставляет меня в покое.

После войны потрепало всех, и Хорька со своей семейкой в том числе. Несмотря на то, что Малфои обладали большими деньгами, которые могли засунуть Кингсли во все черные дыры, общество не очень-то и хотело освобождать семейку уродов. Признаюсь, моя рука к их эффектному спасению приложилась: за мной был должок Нарциссе, а ее ледяной сволочной муж как раз подходил на роль разменной монеты (о Мерлин, всегда мечтал так сказать!). История получилась знатная и громкая: «Пожиратели на свободе!», «Древнейшее семейство очищено от грязи», «Тайные агенты на стороне Дамблдора: почему никто ничего не знал?» и мой самый любимый заголовок «Малфои вернулись!», который я произносил со специфическим акцентом Терминатора. Что бы там общество не желало, но это была чистая политика: покуда вы на свободе, значит, ваши деньги у нас. По большому счету, так и было; откупается семейство альбиносов до сих пор.

Что же касается наших отношений с Драконышем, то в этой сфере все намного лучше. Каким-то образом мы на пару дошли до той степени помутнения рассудка, что стали, фактически, друзьями. Знаю, звучит страшно. Но это, кстати, раздражает все семейство Уизли до зубовного скрежета и кариеса, так что в свете моего разрыва с Джинни, у этой дружбы появляется какая-то цель. Дьявол, я тоже могу быть вредным мудаком.

— Поттер, ты опаздываешь.

Я смотрю на него в течение нескольких секунд, пока усаживаюсь за стол, и ядовито ухмыляюсь. Несмотря на теплые отношения, мы все еще любим друг друга подкалывать. С точки зрения Гермионы, даже слишком.

— Прошло две минуты; черт возьми, я все не мог решить, что надеть на встречу с тобой. Надеюсь, я достаточно хорошо выгляжу, чтоб ты мне простил мою маленькую оплошность, Драко.

Он смеется, и я чувствую знакомый запах сигаретного дыма, смешанный с пижонским одеколоном парня.

— И кто это там якобы бросил курить? Серьезно, сколько ты продержался? День, двое суток? В прошлый раз у тебя получилось на пару часов дольше.

— Я не курил, — он немного смущен, и я прекрасно осознаю, что он врет.

— Ага, на тебя надышали. Или скажи еще, что Астория решила скрасить свою жизнь никотином.

Хорек ухмыляется:

— Вполне возможно.

К столу подходит официантка, практически пожирая глазами то Драко, то меня, и я почти уверен, что ей пришлось задрать юбку еще выше, пока она шла к нашему столику.

Я заказываю пасту песто, от травянистого запаха которой Малфой воротит нос, и чайничек с облепиховым чаем.

— Не пьешь сегодня, Гарри? Это почти удивительно.

— У меня еще несколько встреч после обеда, если я начну пить сейчас, то к ночи придется просить Кричера доставить меня домой.

— Как в прошлый раз?

— Заткнись, а?

Он, тем не менее, заказывает скотч.

— С Асторией дела плохи?

— Она снова попыталась выставить меня за дверь моего же дома, — он качает головой в притворном ужасе. — Я случайно пролил виски на ее гортензии в спальне, а она пришла в ярость и стала крушить все подряд, как тот зеленый великан из комиксов, — знакомство с маггловской культурой не прошло для холеного аристократа даром. Я улыбаюсь:

— Ей удалось тебя выгнать?

— Да, я спал на коврике. Конечно, нет, Поттер! Я просто сказал, что переночую у Панси, как Астория сразу же изменила свое решение. Безмозглая девица. Мордред, не могу думать об этом на трезвую голову. Иногда я жалею, что вообще женился.

— Ха, — я помешиваю ложечкой сахар в принесенном чае, — брал бы пример с меня.

— Чтобы впадать в депрессию в пустом доме? — он приподнимает бровь в чисто снейповском движение.

— Ты разговаривал с Гермионой? Это бы объяснило появление в твоем лексиконе слова «депрессия».

Про взаимоотношения Малфоя и моей подруги можно рассказывать длинные душещипательные истории. Такие веселые, знаете, с побоями, грабежами и жуткими пьянками. Вот последнее, как потом оказалось, и сблизило этих двоих на идеологической основе.

Гермиона, никогда не употреблявшая за раз больше скотча на два пальца, через пару лет после войны начала сдавать с этими трудностями. Работа в Отделе Тайн, где хрен пойми что творится, Рон со своими выкрутасами, семейство Уизли во главе с кровожадной до расправы и выпечки Молли, — все это чертовски подрывало размеренную жизнь школьной старосты по призванию. Ей нравилось руководить, наставлять на людей пальцы и указывать, что им делать, а не прятаться от этих пальцев самой. Поэтому еще до разрыва с Роном она стала лояльна к пьянствам в кабаках, а еще позже — так вообще едва ли не главным гостем наших посиделок. «Наших» — я имею ввиду моих с Драконышем. Малфой прятался в выпивке от жены, я — от работы, а Гермиона — от несправедливости скотской жизни. Так и повелось, что по пятницам первой недели месяца мы трое устраиваем пьяные оргии в абсолютно невинном смысле этого слова.

— Грейнджер здесь не при чем, мы оба знаем, что ты сейчас в полном дерьме. Почему бы тебе не найти девушку на несколько ночей? Сейчас я скажу кое-что, что точно досталось мне от твоей подруги, но никогда не смей мне напоминать об этом: клин клином вышибают. Вокруг тебя море женщин, готовых отдать свою левую грудь за встречу с тобой.

— На кой хер мне женщина с одной грудью? — я не хочу слушать, что он там несет; вместе с Гермионой они терроризируют меня различными абсурдными идеями, хотя в жизни обоих сейчас не все сладко. — Правда, я уже иду на поправку.

— Это как раз видно по картинке, застывшей у тебя в глазах, где ты кричишь, плачешь и пускаешь слюни как девчонка.

— Отвали, Малфой. Все не так серьезно.

— Я наблюдаю эту сцену уже два месяца, так что да: все действительно хреново. Соберись, Поттер. Съезди куда-нибудь отдохнуть и подцепи там теплую девочку. Выбрось это дерьмо из головы.

Я качаю головой в такт его словам и стараюсь не углубляться в размышления. Я действительно в полной «бесперспективности», как говорит Гермиона, но мне не хватает сил сделать хоть что-то. Что я, дьявол, могу сделать? Я уже спал кое с кем в самом начале моей черной полосы, и вот что я скажу: это ни черта не спасает. Я бы был не прочь использовать мощнейший Обливиэйт на самом себе, но тогда мне придется стереть половину своей стремной жизни, чтобы выгнать оттуда одну известную нам рыжую стерву.

Хотя в целом, он не так уж и не прав про «отдохнуть». Эта мысль впервые посещает меня за долгий период самокопаний.

— Может, ты и прав. Съездить куда-нибудь было бы неплохо.

— Я всегда чертовски прав. Возьми с собой Грейнджер, ей сейчас тоже не весело.

— Вряд ли она переживает из-за разрыва с Роном, потому что это ведь Гермиона.

Драко ухмыляется мне в лицо:

— Иногда ты бываешь непроходимо туп. Если она выглядит лучше тебя, то только потому, что умеет держать маску.

— Прошло уже почти полгода, — я неверяще застываю со спагетти на вилке. — Я не видел никаких признаком расстройства.

— Она держится молодцом. Я видел ее в среду у Монтескью, где она поглощала мороженое с таким видом, будто это ее единственное развлечение.

— Ну, Гермиона много работает. Может быть, она просто устает?..

Я все еще не верю, что моя лучшая подруга может находиться в глубоком расстройстве. В конце концов, это же она бросила Рона! Нет, я, конечно, все понимаю, наш друг не самая лучшая кандидатура для отношений, порядочная свинья, лентяй и т.д., но она сама объяснила мне это как «Я не могу двигаться из-за него дальше, его пороки меня тормозят». Я все это отлично понимаю, но если она все еще не счастлива в своей жизни, то о каком движение вообще идет речь?

— Не веди себя как идиот, Поттер. Оглянись ты уже по сторонам, вокруг тебя тоже происходит много интересного.

— Я посмотрю, — уверенно заявляю я, втискивая встречу в Гермионой в свой напряженный аврорский график на следующей неделе. — И если ты соврал мне, то я надеру тебе задницу.

— Если ты хочешь меня и мою задницу, то можешь просто спросить, — он самоуверенно улыбается. Слишком уж самоуверенно.

Я отворачиваюсь от его бледного лица. Какие-то вещи никогда не меняются. Мерзкий маленький хорек.

* * *

Что бы там не нес Малфой, иногда мне даже нравилось проводить вечера в абсолютно пустом доме. Кричер не в счет, его душа даже в аду будет никем не замечена, так он бывает тих, когда «хозяин не в духе, грязнокровки и предатели крови рассердили хозяина». Земля пухом тем, кто это и правда сделал. Вон, Волан-де-Морт до сих пор не жалуется.

Не то что бы это было моим любимым развлечением. Раньше на Гриммо всегда было шумно: семейство Уизли практически заполонили все уголки большой развалины, даже тот же Джордж, еще слегка перекошенный и одичалый после смерти брата, устраивал экспериментальные бои своих игрушек со стихийной мрачностью дома именно под моим носом. После всего произошедшего, я все-таки не был таким же несчастным, как Брат-Близнец-Без-Близнеца, я слишком многое терял, чтобы вообще реагировать на такие вещи. Но когда ушла Джинни, мне почему-то перестало так казаться.

Всех Уизли практически снесло ветром, даже Рон и то редко захаживает. Я не против, мне же удобнее, не приходиться гонять Кричера за добавкой после третьей бутылки маггловского Capitan Morgan. Но атмосфера дома изменилась в одночасье, что иногда, вернувшись домой после нудного дня в Аврорате, я просто не знаю, куда пристроить свой зад, чтобы не было так тихо и пусто в моей проклятой душонке. Эта неуловимая аура тоски затягивает, как в бездонную яму: я просто не успеваю заметить, как мое настроение меняется в возвращением в чертоги Блэков. Старая карга Вальбурга больше не кричит: иногда я думаю, что ей меня жаль, уж слишком ничтожным я выгляжу. Да, никогда бы не подумал, что смогу смириться с существованием этого проклятого портрета, который так ненавидел мой дорогой почивший крестный. По правде говоря, со старухой иногда можно сносно разговаривать, она что-то вроде моего личного индикатора «хреновности»: если уж Блэк говорит, что я выгляжу как жалкий кусок дерьмеца, то мои дела и правда плохи. Это я стал понимать только недавно, когда, вернувшись домой после тяжелого дня, услышал именно такую метафору.

Я думал, что и правда стал безразличен к потерям: моя жизнь все-таки не располагала большим грузом приятных воспоминаний. После смерти Дамблдора я уже ничему не удивлялся, а просто шел по проторенной дорожке. Было ли это неправильно по отношению к умершим? Блять, да я понятия не имел! Но постоянно возвращаться мыслями к любимым лицам, которые больше никогда мне не улыбнутся, тоже не было приятно. Я помнил их, так что же еще надо от меня?..

Но оказалось, что все может быть куда хуже. Когда ушла Джинни, я почувствовал себя…потерянным. Как сломанная игрушка, которой мне было разрешено пользоваться в детстве после толстожопого Дадли. Как корабль с пробитым дном посреди океана. Как муха с оторванными крыльями. Мог ли я жить после такого?

- Конечно, мог, — думал я, выходя на балкон в мрачной тишине. За много миль отсюда поднималось солнце, окрашивая воздух в бледно-розоватый цвет. Пахло свежестью — ночью наверняка был дождь, но я почему-то не слышал, сминая бока на холодной кровати, хотя уснуть так и не получилось. Рассвет можно было назвать поистине красивым зрелищем; не так часто мне удавалось его увидеть в такой вот спокойной и размеренной жизни после войны и, уж тем более, после расставания. Я поливал себя алкоголем и купался в жалости к самому себе, шлялся по квартире, как забытое всеми привидение, — не жил так, как мне хотелось. Было пусто: жить не хотелось вовсе.

Я знал, что люди, по своей природе, существа одноразовые. До первой потери. После же ты абсолютно другой человек, с затаенной грустью внутри, с сожалениями, что твой любимый покинул тебя так рано. Это относится не только к смерти: ведь близкие уходят слишком часто и просто так. Как правило, таких людей всегда видно издалека, ведь внутри у них адская пустота, пожирающая их, не отпускающая даже при нахлынувшем веселье. Человек просто не может забыть, именно в этом его самое большое разочарование.

Груз воспоминаний за моей спиной давил и прижимал к земле. Я просыпался по утрам, ходил на работу, встречался с друзьями, — но я слишком много помнил для одного человека.

Немногим раньше мне казалось, что моя внутренняя пустота уже исчерпала себя и теперь больше похожа на черную дыру. Кто знает, но, видимо, даже у нее есть предел.

Я смотрел на первые лучи солнца и думал. Красноватый туман обволакивал улочки внизу, и первых спешащих по своим делам людей рассмотреть можно было с трудом. Тяжелый октябрьский воздух придавливал темно-желтые листья, а я все не мог поверить, что прошло уже два месяца с того дня, как погасло ярко-зеленое пламя в камине гостиной, скрывая за собой мою первую и единственную любовь.

Может, и правда, пора двигаться дальше?..

Солнце поднимается каждый день. Было ли это утро таким же, как вчера?

Я не знал.

[1] Кюблер-Росс. Пять стадий принятия смертельной болезни: отрицание, гнев, торг, депрессия и смирение.

[2] Трудности перевода