Когда я вырасту (джен)

«Когда я вырасту я хачу быть пахожым на маиво папу».

Лохматый рыжеволосый мальчишка прикусил кончик пера и скептически обозрел написанное. Как на грех ничего больше в голову не шло: всё самое важное уже сказано, и казалось бы, чего дальше рассусоливать... И вообще, с его точки зрения на этом сочинение уже можно считать написанным. Проблема — в миссис Делани, которая наверняка сочтёт иначе — и непременно доложит родителям. Ябеда. И полбеды, если отцу, — тот все время ворчит, что в его детстве таких глупостей не было (вот папа умный человек, недаром аврор: какая разница, с ошибками он пишет или нет, если всё и так понятно!) Хуже, когда о таких вещах узнаёт мама — тем более что школа была именно её инициативой.

Придется, видимо, объяснять для глупых, почему хочется походить на отца — хотя, по мнению мальчишки, даже такой недалекий человек, как миссис Делани, должен понимать, что является пределом мечтаний восьмилетнего мужчины.

Он досадливо вытащил изо рта откушенные ворсинки с пера и продолжил:

«Эта патамушта мой папа роботаит аврором. Аврор это валшэбник каторый борица са злом и ористовываит темных магаф. Он крутой как бэтмен или даже как чилавек-паук!!!»

На самом деле мальчик ни разу в жизни не видел, как папа арестовывал тёмного мага, и это его ужасно огорчало. Более того, он не слишком любил рассказывать даже о том, что было на работе, ограничиваясь обидным «нос не дорос» и «вот сдашь СОВ — что-нибудь да расскажу». Особенно обидными такие отказы выходили потому, что отец, по всей видимости, был чудесным рассказчиком, знавшим толк в этом деле и любившим потрепаться о рабочих буднях. Порой мальчик просыпался ночью от шума в прихожей, когда папа возвращался со смены особенно поздно. Тогда сквозь закрытые двери он слышал смущённый отцовский басок, особенно часто повторяющий слова «извини, дорогая, служба» и «ну ты же понимаешь, усиление». В ответ мама гневно шипела, что ей уже надоели эти сказки. Вот они с отцом странные: ну раз маме надоело, отчего бы не рассказать сыну?! Вот он как настоящий мужчина оценил бы папины истории, да только ему практически ничего не перепадало. О, это усиление — какое сладостное, неведомое и манящее слово! Оно непременно должно обозначать что-то взрослое, волшебное, а потому пока что запретное и недосягаемое. Ах, если бы...

Мальчик подёргал себя за непослушный рыжий вихор на макушке, и высунув язык, продолжил:

«Авроры роботают очинь многа и иногда даже па начям! Эта патамушта силы зла и тёмныи валшебники очинь любят ноч. Авроры их ловят и сажают ф тюрьму Аскабан. Там очинь страшна и говорят што есть диментары но я там никогда не был».

На самом деле однажды мальчику довелось побывать в «страшной тюрьме Азкабане». Он тогда ещё не ходил в школу; мама с сестрой уехали к бабушке с дедушкой, и папа взял его с собой на работу. Там было очень интересно: мальчику дали поиграть с настоящими наручниками и сказали не мешаться под ногами. Он, конечно, не собирался мешать! Поэтому тихо-тихо играл под столом в супермена, который побеждает злых колдунов. В роли злого колдуна выступала папина нога, и это было очень здорово: в отличие от сестры, нога была совсем не против играть за плохиша. А потом мальчик захотел арестовать колдуна, и наручники сами собой стали гораздо больше и превратились в наножники. Он приковал плохиша к ножке стола и решил немножко порисовать.

Потом отец закончил писать свои скучные бумажки и решил допросить настоящего тёмного мага, но мальчик уже забыл, что папина нога — это вовсе не нога, а ужасный чёрный колдун-некромант. И хуже того, забыл, где спрятал ключи от наручников.

Папа потом долго ругался, а его друзья смеялись и все искали ключи от наручников, потому что магия на них специально не действовала. И только мальчик сидел на сейфе и очень боялся. Слишком уж убедительно ему обещали «настучать по попе».

Потом его отправили погулять к дяде, который принимает вызовы, но у того мальчишка пробыл не долго: съел все конфеты и нарисовал битву магов в толстой-претолстой тетрадке, которая смешно называлась «книга учета совершённых преступлений». После этого дядя сильно раскричался, и пришлось вернуться к папе. Тот как раз ругался с начальником и говорил, что никого допрашивать в Азкабан не полетит, и пусть всех, кого надо, к нему завтра в кабинет этапируют. На этом моменте он увидел мальчика, строго-настрого приказал ему закрыть уши и ещё долго о чём-то говорил начальнику.

А потом они на метле полетели в волшебную тюрьму Азкабан, и это было просто чудесно! Он всегда любил летать, только не сам, на маленькой детской метле, а с папой или лучше с дядей, чтобы подниматься высоко-высоко, под самые облака. Уж он бы никогда не отказывался от допросов в Азкабане, ведь туда лететь надо очень долго, и ветер весело бьет в лицо.

На острове оказалось холодно и страшно, но не так пугающе, как когда точно знаешь, что под кроватью непременно прячется бука, а как будто смотришь кино про Фредди Крюгера, — страшно и интересно одновременно. К ужасающему сожалению мальчика, ни одного дементора он не увидел, и папа вообще сказал, что их отсюда давным-давно прогнали, потому что они — порождения тьмы. И даже на тёмных магов посмотреть не дал, а вместо этого посадил его в кабинете у смотрителя секции; мальчик тоже съел у него все конфеты и выпил весь тыквенный сок, так что его на обратной дороге даже немножко тошнило.

А дома у них состоялся серьёзный мужской разговор о том, что женщины часто не понимают мужских дел, и поэтому маме лучше не рассказывать, что мальчик видел папину работу и тюрьму Азкабан. Он, конечно, согласился, и добавил, что сестре — тоже не стоит, но не потому что она женщина, а потому что ябеда.

Папа тогда поужинал пивом и чипсами, а мальчик — тоже чипсами, а ещё пирожными с тыквенным соком, ведь какая еда нужна мужчинам, женщины тоже не понимают. И вообще, это был самый лучший день в его недлинной жизни, честное-пречестное слово!

«Иногда авроры дапрашывают тёмных магаф в Аскабане а иногда у себя ф кабенетах. Это ниочинь интиресна но если ни дапрашивать их то потом нильзя орестовывать. Зато потом авроры идут в рейд и хватают фсех злых калдунов и тащют их ф тюрьму. За это им дают ардина и мидали и они потом долго пьют пиво. Когда папа паймает много чёрных валшебникаф он вазвращяица дамой очинь позна и мама наниво ругаеца. Но это патамушта женщины ничиво нипанимают в мушской роботе. Я тоже хачу быть аврорам и паэтаму я хачу пахадить на папу кагда вырасту. Это сачинение Хью Визли. Канец».

* * *

Забежать в школу Гермиона едва успела. Чистокровные ретрограды как могли противились введению обязательного начального образования, поэтому работы, в том числе и пропагандистской, в министерстве было хоть отбавляй. Так и с учительницей собственного сына поговорить толком не успеешь.

«Если получится заставить их учить детей письму и математике, — загадала женщина, — то брошу к Мерлиновой бабушке эту чиновничью работу. Пойду в Хогвартс, чары преподавать. Вот и МакГонагалл давно зовет...»

Миссис Делани всё же дождалась запоздалую родительницу. К Гермионе она питала некоторую слабость, чувствуя родство перфекционистских душ, и понимала, что та порой засиживается на работе до самых пределов приличий.

— Миссис Уизли! — начала она прямо с порога. — Меня очень беспокоит Хьюго. Конечно, развитое воображение — это чудесно, но после сочинения, которое он сдал, я всерьёз задумываюсь о том, что мальчику нужен хороший психолог.