Лестница в небо (гет)

Небо съела моль, —

Свет из прорехи течет...

Свет заливает юдоль

Ночь этот свет пьет.

Выпьет и ляжет спать,

Мягким накрывшись хвостом.

Звезд блошиная рать

Будет скакать за окном.

Ветер разбудит птиц,

Птицы совьют зарю...

Дни — мелькание спиц,

Время спешит к нулю!

Небо съела моль, —

Свет из прорехи течет...

Жизнь — минутная боль,

А смерть, — она не в счет...

Татьяна Кузнецова.

2001год, май

Гермиона Грейнджер шла по Фулхэм-роуд, нежно прижимая к груди только что приобретенную картину многообещающего художника. То, что художник многообещающий, было понятно всем и сразу, потому как его произведение выставлялось в галерее Романа Блека, а там бездарей не вывешивают.

Она улыбалась своему нежданному счастью — накануне ей все-таки удалось найти квартиру почти в самом центре Лондона. Пусть скромную, зато недорогую. После того, как Гермиона провела туда каминную сеть, оклеила обе комнаты миленькими обоями на флизелиновой основе и прикупила кое-какую мебель, жилище срочно потребовало уюта и приложения к себе хоть какой-то дизайнерской мысли. Веселое покрывало с Белоснежкой, небольшая кучка подушек, которые привезла из дома миссис Грейнджер, охая и сетуя на желание дочери жить отдельно, слегка оживили достаточно мрачную обстановку спальни, больше походившей на пенал с окном. Но душа новоявленной квартиросъемщицы требовала чего-то более изысканного и монументального, чем белоснежные гардины и терракотовые портьеры, почему-то никак не желающие эстетично драпироваться.

Гермиона шагала по улицам, заходила в антикварные лавчонки, уютные книжные магазины, небольшие галереи. Мечталось ей изысканно обставить гостиную, которая одновременно играла роль кабинета, столовой, прихожей, кухни и всего чего угодно, кроме спальни. Например, в колониальном стиле: мебелью, изъеденной временем и жучками, потемневшей и массивной. А вот та бронзовая статуэтка, выполненная в стиле ампир, вполне украсила бы собой каминную полку. Но у студентки, имеющей в качестве заработка стипендию да и гонорары за репетиторство, финансы исполняли камерные музыкально-поэтические произведения для голоса с инструментальным сопровождением. Романсы денежных средств не смогла заглушить даже одолженная у родителей достаточно крупная сумма, растаявшая как сугроб весной. Производя в уме нехитрые арифметические действия, бывшая лучшая ученица школы Хогвартс, забредшая к Роману Блеку, вдруг на стене заметила ЕЁ и поняла, что без этой картины она отсюда не уйдет. Или уйдет, но потом обязательно вернется.

Скучающая галерейная девушка озвучила цену, которая оказалась не просто божеской, а даже почти смешной, быстренько смахнула с рамы паутину, сдунула пыль, упаковала полотно и с сияющей улыбкой вручила Гермионе произведение искусства под названием «Рыбный день. Диптих». Диптих оказался не слишком крупным, но весьма неудобным: так и норовил выскочить из рук или хотя бы пребольно ткнуть углом рамы в коленку. Кое-как приноровившись к своему счастливому приобретению, мисс Грейнджер заторопилась домой. Это только Гарри мог сказать, что его чулан под лестницей у Дурслей был просторнее и комфортабельнее. Зато это ее квартира. Почти. По самым скромным прогнозам, через год она сможет сдать экзамены экстерном, и Академия выпустит из своих стен еще одно молодое дарование, которое понятия не имеет, чем именно хочет заняться по ее окончании. И вот тогда...

Мрачные размышления о весьма туманном будущем прервались внезапно и несвоевременно. Гермиона даже не поняла, что случилось — тело отреагировало быстрее разума. Визг тормозов, молниеносный бросок, резкая боль в боку, сердце, колотящееся о ребра, и худенькое детское тельце в руках. Девочка лет шести, с интересом рассматривала свою спасительницу глазами, черными и блестящими как маслины.

— Вы что ж за ребенком-то совсем не смотрите, а? Кто ж такой раззяве дитя-то доверил?!

— Сажать таких надо!

— А чего она-то? Машин как грязи — скоро по тротуарам ездить начнут!

— А нечего под колеса кидаться!

— А вы знаете, что по городу можно ездить со скоростью не больше, чем двадцать миль в час?

— Да какая тут езда? Пробки одни! Я почти стоял!

— С тормозным путем, как у приземляющегося истребителя класса «Стеллс», вы будете в полиции объяснять, где стояли, а где на взлет шли!

— А вы что, специалист, да? Специалист?

— Я — любитель, а специалисты сейчас прибудут с точными измерительными приборами! Не беспокойтесь!

— А что произошло-то?

— Да вот задавили кого-то...

— Где?

— Да увезли, наверное...

— Да-да, я видел! Видел! В госпиталь Челси отвезли его!

— Кого «его»? Тут девчонка была!

— Да вы что! Целая семья! Руки — отдельно, ноги — отдельно! Кровищи!

— Ну, что вы выдумываете — у старушки сердечный приступ случился.

Толпа вокруг места происшествия росла, занятая спорами и обсуждением случившегося. Никто не обращал внимания на невысокую девушку с каштановыми волосами, которую держала за руку девочка в ярком платье, похожем на цветок пиона в придорожной пыли. Они уходили все дальше и дальше. Свернув в какую-то подворотню на Фарм-лэйн, Гермиона тяжело привалилась к стене:

— Подожди, мне надо передохнуть.

Она снова достала волшебную палочку и, шипя от боли, произнесла пару заклинаний. Содранная словно наждаком грязная кожа на ладонях и коленях перестала кровоточить, и мелкие царапины покрылись корочкой. В голове все еще стояла звенящая пустота.

— А ты как?

Гермиона опустилась на колени перед девочкой. На первый взгляд, у нее все было в порядке: она ощупала тонкие ручки и ножки, тревожно вглядываясь в раскосые глаза — никакой реакции, ни слезинки — малышка все так же безмятежно смотрела на свою спасительницу.

— Тебе больно?

От молчания ребенка Гермионе стало не по себе. Дети так себя не ведут. Это ненормально. Хотя, может быть, у нее шок. Гермиона подтянула ей гольфы, поправила бантики на темных косах до плеч, привлекла девочку к себе и обняла:

— Все будет хорошо. Честное слово. Ты со мной. Где твои родители? Ты потерялась?

Малышка доверчиво, словно котенок обняла ее за шею. В груди у Гермионы разлилось блаженное тепло. Девочка отстранилась и снова взяла ее за руку.

— Ты меня понимаешь? — восточная внешность виновницы дорожно-транспортного происшествия наводила на мысль о том, что девочка иностранка и попросту не понимает английского языка. Гермиона уже почти пожалела, что волшебством отвела людям глаза и пошла за ней. Надо было дождаться полицейских и сдать ребенка с рук на руки. А теперь что делать? — Ты знаешь куда идти?

Маленькая азиатка вытянула вперед руку с ладонью обращенной вверх и посмотрела на Гермиону. Та, оглядев свои разорванные на коленках джинсы и испачканную кофточку, тяжко вздохнула, но решила заняться собственным гардеробом позже и двинулась за девочкой. Шли они долго. У Гермионы уже начали гудеть ноги и кружиться голова от припекающего весеннего солнца:

— Может быть все-таки на метро? Похоже, мы так скоро до станции Вест-Бромптон дойдем. Там хоть прохладно...

Девочка остановилась, задумалась на мгновение, а потом словно годовалый малыш, не умеющий говорить, потянулась вверх, к мисс Грейнджер и поманила ее обеими руками. Жалобное выражение лица девчушки в купе с уныло повисшими косичками резанули по сердцу, словно ножом. Кряхтя и охая, Гермиона взвалила ее на закорки. Поудобнее подхватывая под коленки свою ношу, прижавшуюся к спине и обнявшую за шею, лучшая студентка Академии пробурчала:

— Знаешь, как тебе повезло? Обычно ездовые гриффиндорки на земле не валяются. Надеюсь, ты знаешь, куда мы идем.

Спустя еще полчаса, ведомая указующей ладонью девочки, Гермиона добрела до дверей маленького магазина, зажатого двумя многоэтажными кирпичными домами. В витрине пылились бумажные фонарики, переливались всеми цветами радуги огромные расписные веера, а перед дверью глухо роптала деревянная «музыка ветра». Гермиона сразу поняла, что они пришли. Девочка соскользнула с ее спины и встала рядом. Из прохладного полумрака сувенирной лавки им навстречу вышла древняя старуха, одетая в серое кимоно. Седые пряди патлами свисали по бокам от ее изборожденного морщинами лица, похожего на чернослив. Малышка подошла к ней, взяла за иссохшую руку с узловатыми подагрическими пальцами и подняла голову, заглядывая в выцветшие глаза.

— Она говорит «спасибо», гайдзин.

Голос старухи был скрипуч. Гермиона провела ладонью по взмокшему на жаре лбу:

— Как же вы отпустили маленькую девочку одну? Она ведь могла погибнуть. Где ее родители? Она совсем по-английски не говорит? Вам надо лучше смотреть за ней.

— Никто не может удержать будущую итако. Та-что-видит ходит своими путями.

Гермиону прошиб холодный пот. Девочка стояла рядом со старухой и все так же спокойно смотрела на нее.

— Она говорит, ты заслужила награду.

— Мне ничего не надо, — Гермиона попятилась, замотав головой. — Вы просто берегите ее.

— Она говорит, ты не должна отказываться. Она тебе нужнее.

Гермиона в беспомощности смотрела на девочку. Старуха на минуту зашла в магазин и вернулась со старой, потрепанной книгой. Её страницы переплетал кожаный шнурок. Гермиона неуверенно взяла протянутую вещь, провела пальцами по бумаге: нежная, бархатистая, тонкая, словно увядающая кожа, она ласкала, дарила почти чувственное наслаждение, заставляя прикасаться к себе еще и еще. Причудливые японские иероглифы, любовно выписанные неведомым умельцем, спускались аккуратными столбиками, похожими на замысловатый орнамент. Рисунки, выполненные разноцветной тушью, за многие годы так и не потеряли яркость красок.

— Она давно хранится в нашей семье. Ее читала еще мать моей матери, а та уже и не помнила, сколько поколений назад была написана Hiden Senbazuru Orikata...

— Я не могу взять столь ценную вещь, — Гермиона с трудом закрыла книгу.

— Та-что-видит говорит, что это не навсегда. Ты вернешь ее, когда придет срок.

— А... когда он придет? — Гермиона смотрела в бесстрастные глаза молчащей девочки. Надтреснутый голос старухи сливался с мерным перестуком «музыки ветра»:

— Ты узнаешь сама. Вы еще встретитесь. Один раз.

— Почему... почему она все время молчит? — Гермиону трясло. — Она немая?

— Нет. Та-что-видит говорит, только ты не слышишь. Итако не может быть немой, потому что люди должны слышать то, что им хотят сказать духи. Все итако рождаются слепыми.

Гермиона вцепилась обеими руками в книгу, кивнула девочке, склонившей голову к плечу, словно прислушивающейся к чему-то, повернулась и, спотыкаясь, пошла по переулку.

Буквально через несколько минут она вышла к перекрестку Норт-энд-Роуд с Уолхэм-гроув, где вытащила малышку из-под колес автомобиля. Гермиона сразу заметила сверток с картиной, который отбросила в момент падения. Словно во сне, она подняла его и пошла дальше по тротуару. Дойдя до ближайшего книжного магазина, Гермиона мгновение помедлила на пороге, а затем решительно толкнула дверь. Звякнул колокольчик. Не обращая внимания на удивленные взгляды, которыми посетители провожали ее, растрепанную, в порванных джинсах, в грязной кофте, с пыльными разводами на лбу и щеках, прошла прямо к прилавку:

— Здравствуйте. У вас есть самоучитель японского языка?