Слабость (гет)

осень 1942

— Ну как, ты впечатлен? – она игриво прижимается к его руке, пока Том ошарашенно осматривает высокие стеллажи, заполненные тысячами фолиантов. – Наши предки не брезговали знаниями, чего нельзя сказать о других.

Глаза Вальбурги горят, она видит перед собой только его одного, совершенно забывая, что где-то там, в глубине длинных коридоров находится ее будущий муж, что дядя Регулус сидит и пьет чай с родителями Ориона, что брат Альфард, увязавшийся с ними, недовольно прожигает взглядом ее спину, совершенно не одобряя такого поведения.

— Она даже лучше, чем я предполагал, — наконец выговаривает Том и, отцепив от своего локтя пальцы Вальбурги, устремляется к полкам.

Его руки осторожно касаются потемневшей кожи книг, ловко вытягивают их и пролистывают, а потом с огромной неохотой ставят обратно. Каждое движение как сладкая мука, как надежда на то, что вот именно в той, следующей, он найдет ответ на давно мучающий его вопрос. Глаза Тома восторженно блестят, теряя привычную холодность, губы кривит улыбка, когда он оборачивается к Блэкам:

— Могу ли я немного тут задержаться и просмотреть некоторые книги, — он, не дожидаясь ответа, тянется к карману и вытаскивает вчетверо сложенный пергамент.

— Да, конечно, — тут же отзывается Вальбурга. — Может, тебе помочь в поисках?

За ее спиной громко фыркает Альфард, и она резко разворачивается в его сторону:

— Тебе есть что сказать, братец?

— Оставь его в покое, Вэл, — бросает он. – Том и без тебя прекрасно найдет все, что ему нужно. Ты же будешь только ему мешать, верно, Том?

— Что? – Том вздрагивает, отрываясь от раскрытых страниц книги. – Прости, я не расслышал.

— Вот видишь, сестренка, что и требовалось доказать. Мы будем в гостиной, если что-то понадобится – просто вызови домовика, — он щелкает пальцами и перед ним тут же появляется маленькая фигура: — Это Мейси, она отвечает за библиотеку и сохранность книг, если что-то будет не понятно – просто спроси ее.

Домовиха послушно кланяется Тому и пищит:

— Буду рада помочь гостю дома Блэк.

— Да, я учту это, — роняет Том и слегка брезгливо рассматривает стоящее перед ним существо. «И она может в любое время касаться всех этих книг, всех тех знаний, что в них заключены?.. Недопустимо».

— Не будем мешать, — Альфард почти силой вытаскивает упирающуюся Вальбургу из библиотеки, оставляя погрузившегося с головой в написанное Риддла в одиночестве.

— Хватит, отпусти меня! – решительно требует она, вырывая локоть из его цепких пальцев. – Ты мне надоел своими выходками!

— Успокойся, — Альфард разжимает пальцы и с недоумением смотрит на нее. – Что на тебя нашло? Ты почти виснешь на нем все последние месяцы. Вэл, ты не можешь так поступать, у тебя уже есть жених.

Она брезгливо отряхивает платье, расправляя помятый рукав, и ровно произносит:

— Это ты об Орионе?

Альфард только упрямо вскидывает подбородок, и в коридоре, кажется, можно услышать потрескивание – с такой силой скрещиваются два одинаковых серых взгляда.

— Он мальчишка, он младше меня, и я не хочу выходить за него! – на последних словах голос Вальбурги срывается и она судорожно делает вдох. – Я ненавижу все, что связано с ним. Если бы не он, я бы никогда не оказалась в такой дурацкой ситуации, Альфард.

— Бросила бы все и сбежала к этому полукровке? – презрительно бросает он, кивая в сторону недавно покинутого помещения. – Наплевала бы на честь семьи, на принципы, на свою гордость?

— И что? Он потомок самого Слизерина! – она кричит, и ее голос звонким эхом разносится по пустому коридору. Ярость, по-блэковски темная, вырывается наружу.

— Заткнись, — Альфард накладывает на нее заклинание немоты и увлекает в пустую комнату, где свидетелями щекотливого разговора точно никто не станет.

Он толкает онемевшую сестру на диван, а сам усаживается в придвинутое кресло.

— Послушай меня, Вэл, — тонкие пальцы устало трут висок, словно Альфарда мучает головная боль. – Он не просто так возится с тобой. Посмотри, ты и так уже делаешь все, что он не попросит. Захотел заполучить книгу из нашей библиотеки – ты привела его в дом. Захотел, чтобы ты меньше общалась со своими друзьями – ты влепила прилюдно пощечину Эвелине Нотт и обозвала ее шлюхой, перепробовавшей всех старшекурсников. А ведь мы с тобой прекрасно знаем, что это не так.

Она гневно смотрит на него, но молчит, только выше вздергивает подбородок.

— Вэл, посмотри, в кого ты превращаешься, — наконец тоже срывается на крик Альфард, теряя с таким трудом удерживаемое спокойствие. – Я не хочу знать такую Вальбургу Блэк. Это не ты.

— Почему же нет? – она открывает рот, после того, как он снимает заклинание. – Возможно, то, что ты видишь прямо сейчас и есть настоящая я. С чего ты взял, что я добрая? А Нотт заслужила все то, что я ей сказала!

— Да? И чем же?

— Она посмела пойти на прогулку с Томом. Моим Томом, — добавляет она, сжимая пальцы в кулак. – Никто не смеет становиться между нами. Никто.

— Что ты такое говоришь? – Альфард удивленно следит за тем, как она останавливается около окна и сдвигает в сторону портьеру. – Что ты творишь со своей жизнью, Вэл.

— Тебе не понять.

— Он не тот, кто тебе нужен. Пусть он и потомок Слизерина, самый талантливый маг на нашем курсе. Все, что я знаю – что он харизматичный мерзавец, который пойдет по головам, чтобы достичь своей цели. И я клянусь, я найду способ узнать, что за цель он поставил перед собой.

— Тебе не понять, — с непонятной жалостью смотрит на него Вэл. – Он хочет сделать наш мир лучше. Хочет сделать так, чтобы традиции не уходили в прошлое. Многое из того, что было позволено нашим предкам, уже запрещено. А все из-за засилья грязнокровок! Что достанется нашим детям, когда грязнокровки будут везде: в Хогвартсе, в Министерстве, в нашей жизни? Не они станут следовать нашим правилам, а мы, чистокровные маги, чьи родословные насчитывают несколько веков и уходят в начало времен, будем подчиняться тому, что они привнесут в наш мир. Не они склонятся перед нами, а мы. Вот что ждет магический мир. Вот что хочет остановить Том.

— Опомнись, он всего лишь школьник. И ты тоже слишком молода, чтобы рассуждать об этом…

— А кто тогда? Может быть, наш Совет? Визенгамот? Министерство? Кто должен смотреть в будущее и видеть грядущую угрозу?

— Бред, Вэл, — Альфард резко поднимается и замирает, остановившись перед не разожженным камином. — Пока еще слишком рано о чем-то таком говорить.

— А когда заговорят – будет уже слишком поздно, — возражает она и, одарив его на прощание пренебрежительным взглядом, выходит из комнаты.

* * *

Ужин в особняке Блэков проходит спокойно. Безукоризненные движения, ровные улыбки, неспешные разговоры ни о чем. Вальбурга едва замечает, что лежит на ее тарелке, отвечает, если ей задают вопрос, и не сводит пылающих глаз с улыбающегося Тома.

— Молодой человек, — Арктурус оценивающе смотрит на него, — как вам наша библиотека? Я слышал, вы очень хотели ознакомиться с некоторыми книгами, что хранятся в нашей семье. Как они вам?

Том вытирает рот и небрежно роняет салфетку около тарелки, в каждом его жесте – неповторимая грация, присущая только тому, кто с пеленок окружен подобной роскошью.

— Благодарю за саму возможность увидеть это чудо, сэр, — он с почтением склоняет голову. – Я не могу не восхититься, с каким усердием ваша семья копила и приумножала знания. Это было просто невероятно – обнаружить на книжных полках экземпляры, которые я никогда не надеялся даже увидеть. Такая библиотека делает честь вашему дому. И я очень рад, что смог побывать здесь, мистер Блэк.

— Ну что вы, моя племянница очень просила за вас. — Арктурус улыбается опустившей глаза Вальбурге. – Знаете, бывает очень кстати иногда просто уступить леди в ее просьбе.

— Да, я понимаю, сэр, — понимающе улыбнулся Том.

— Альфард рассказывал, что Слизерин вот уже который год с вашей помощью держит первенство среди остальных факультетов. Должен сказать, я впечатлен вашими успехами в столь юном возрасте.

— Благодарю, сэр.

— О, это вовсе не комплимент, это признание ваших талантов, мистер Риддл.

— Если не сложно, зовите меня просто Том, сэр, — в темных глазах Риддла мелькает неудовольствие, но он любезно улыбается. – Вы окажете мне честь таким обращением.

— Конечно, Том.

— Я бы хотел попросить разрешения иногда бывать у вас, сэр, — он выдерживает паузу и добавляет: – В моем исследовании никак не обойтись без тех книг, что хранятся в вашей библиотеке...

Арктурус отставляет бокал в сторону и просто изучает собеседника, потом переводит взгляд на замерших племянников, на сына, так и не вступившего в беседу за столом, на Мэлани, замершую с недонесенным до рта бокалом, и кивает:

— Да, вы можете посещать наш дом, только предупредите заранее о вашем приходе.

— Конечно же, огромное вам спасибо, сэр!

Том счастливо улыбается.

— Такая тяга к знаниям очень похвальна. И я рад, что вы дружите с моими племянниками, надеюсь, они точно так же научатся ценить мудрость прошедших поколений.

— Дядя Арктурус! — в один голос произносят Вальбурга и Альфард, и тут же умолкают, когда он тепло улыбается им.

— Уилли, подавай десерт, — отсмеявшись, приказывает Мэлани и на столе тут же появляется замысловатое творение умелых рук домовиков.

* * *

зима 1942-1943

— С днем рождения, Том, — целует хмурого Риддла Вальбурга.

— Ты же знаешь, как я не люблю этот день, — ворчит он, пытаясь обойти неожиданное живое препятствие.

— Тогда ты можешь просто порадоваться за меня, — не теряет хорошего настроения Вэл. – Я приготовила тебе сюрприз в этом году.

— И зачем тебе было оставаться на каникулах в замке? — Том небрежно касается губами ее лба и приобнимает за талию. «Что бы не говорили остальные, но иметь на своей стороне любого из славного семейства Блэков – это прекрасные инвестиции в будущее», — думает Том Риддл, направляясь вслед за Вальбургой в сторону слизеринских подземелий.

— Закрой глаза, — приказывает Вальбурга, называя пароль и входя в гостиную.

Для Риддла невероятно сложно позволить кому-то вести себя в неизвестность, но он стоически наступает на горло своим принципам и делает шаг.

— Можно открывать? – теплая ладонь Блэк выскальзывает из руки Риддла, и ему на мгновение становится неуютно. – Все, открываю глаза.

Он шумно выдыхает, когда видит гостиную. Все усыпано легким сверкающим снегом, лежащим на столиках, на диванах, и громоздящимся сугробами в углах. Над головой переливаются всеми цветами радуги елочные гирлянды и одинокие мерцающие огни. Камин, украшенный еловыми ветками, так и манит подойти и присесть на расстеленное около него одеяло, а пьянящий аромат хвои уносит в далекие детские мечты, когда маленький Том Риддл еще наивно верил, что уж в это Рождество кто-то обязательно придет за ним, и свой день рождения он проведет в кругу семьи.

— Невероятно, — шепчет он, пораженный до глубины души.

— Спасибо, — ее щеки вспыхивают радостным румянцем, и из холодной красавицы Вальбурга Блэк превращается в просто отчаянно влюбленную семнадцатилетнюю девушку.

— Я никогда еще не получал такого подарка, — темные глаза Риддла светятся от восторга, на губах скользит легкая, счастливая улыбка человека, у ног которого неожиданно оказался весь мир.

— С днем рождения, Том, — шепчет она вновь, крепко обнимая его неподвижную фигуру. – Пусть этот год будет для тебя самым выдающимся.

— С днем рождения, Вэл.

Вальбурга неуловимо морщится, словно даже такое невинное упоминание о разнице в их возрасте представляет для нее неудобство. Хотя, если подумать, что такое разница в год, но с любимым человеком, чем все три – с тем, кто никогда не станет ближе даже спустя прожитые годы.

Том отстраняется и вытягивает палочку, легким взмахом он заставляет снежинки взметнуться в воздух и закружиться по гостиной, мерцая и переливаясь в свете свечей и пламени камина. Вальбурга восторженно ахает, наблюдая за снежным хороводом, и нерешительно протягивает ладонь, ловя кончиками пальцев невесомо-хрупкое счастье.

Нужен ли мир вокруг, есть ли необходимость в том, чтобы завтра наступило, если сегодня у нее есть этот вечер, эта сказка и эта ночь. И Том.

Ее руки притягивают Тома ближе, крепко обнимают. Вэл задерживает дыхание и просто слушает, как ровно бьется его сердце, и сходит с ума, ведь ее собственное сердце готово выскочить из груди и рассыпаться в пепел у его ног.

— А как же твой будущий муж, Вэл? – он невозмутимо смотрит прямо в глаза, губы кривит насмешливая улыбка.

Сердце замирает, она дергается, но не отступает, презрительно усмехается и, копируя его интонацию, отвечает:

— Ты правильно заметил, Том, «будущий», — цепляет пальцами верхнюю пуговицу, и та легко выскальзывает из петли. – А пока никто мне не указ и я буду делать, что хочу, и с кем хочу.

Пальцы Вэл чуть дрожат, когда она несмело ведет по обтянутым тонкой тканью плечам Тома. Она замирает от собственного безрассудства, когда касается теплой кожи, прижимается губами к бьющейся жилке на шее, скользит вдоль горла и прикусывает тонкую кожу. Том стоит неподвижно и, словно с любопытством, наблюдает за ее действиями. Их взгляды пересекаются – пылающе-безумный Вэл и отстраненно-прохладный Тома.

— Хочу... — еле выговаривает она пересохшим ртом, и он словно оттаивает, перехватывает инициативу, прикусывает полную губу Вэл и настойчиво подталкивает ее к дивану.

Вэл отступает, запинается и падает навзничь, увлекая его за собой. Воздух выходит из ее груди, в глазах вспыхивают звезды, когда его тело накрывает ее полностью, лишая даже малейшей свободы. Она выгибается в его руках, когда уверенные пальцы скользят по груди, затянутой в тончайшую шерсть платья, рывком, выдирая пуговицы, обнажают нежную кожу. Холодный воздух подземелий заставляет ее поежиться и лишь крепче прижаться к жару его тела.

Губы Тома везде, они творят безумие, отключая разум и вынуждая забыть обо всем. Поцелуи-укусы оставляют на кремовой коже багровые следы-метки.

— Моя.. — шепчет он, стаскивая с тонких плеч платье.

— Моя.. — разрывая неподдающийся материал.

— Моя!.. — входя до конца, закрывая губами сорвавшийся с ее губ болезненный крик.

Он чувствует, как острые ногти Вэл пропарывают кожу на спине, чувствует, как теплые капли скользят вдоль позвоночника и дурманяще-сладкий запах заставляет его еще резче, еще сильнее вбиваться в податливое тело, ловить губами ее стоны, чувствовать, как она сама сжимает крепче ноги вокруг него, прижимая, подавляя, не отпуская ни на миг.

Кульминация подобна раскату грома. Тому кажется, что он на мгновение перестает дышать, слышать, чувствовать. Есть только он и ее тепло под ним, ее руки, ее губы раскрытые в крике удовольствия, ее тело, содрогающееся от накатившего оргазма. Блэковский нрав не знает полумер – если любить, так любить беззаветно, если отдаваться, так до конца, растворяясь в другом человеке. Ее волосы рассыпаны темными волнами по подушкам дивана, серые глаза затуманены переживаемым наслаждением, а он уже отодвигается от нее, отстраняется, но не может удержаться, и зарывается лицом в шелковые пряди: «Моя».

Одна из сотен таких же, и не похожа ни на одну из них... Вальбурга Блэк.

* * *

В мире, где всем заправляют мужчины очень сложно не сломаться и не потерять себя. Вальбурга с горечью думает о том, что когда-то придет и другое время, где женщины не будут играть роль радушных домохозяек, а станут плечом к плечу со своими избранниками защищать то, что дорого. Так она размышляет вечерами, сидя в гостиной Слизерина и наблюдая за Томом. Ей хочется надеяться, что высказанные доводы все же смогут убедить родителей, и они откажутся от консуммации* этого смехотворного брака, который заключили еще в детстве между ней и кузеном. Она в ярости раздирает платок, когда понимает, что они никогда не отдадут ее за полукровку, будь он хоть потомком самого Мерлина. Иногда слова девиза «чисты навек» слишком сильно давят ей на плечи своей неизбежностью, но воспитание и впитанные с молоком матери истины не дадут ей сделать неверного шага. Вальбурга осознает правоту родителей, понимает разумом необходимость подобного решения, но сердце не хочет, оно противится, мечется и мечтает вырваться из клетки, и каждый раз оказывается под еще большим замком.

В последнее время отношение Тома к ней изменилось. Вальбурга видит по его глазам, что проводимое вместе время больше ничего не значит для него, что он словно исполняет тяжкую повинность, находясь рядом с ней. И пусть его слова по прежнему пленяют ее, пусть его руки дарят ей наслаждение, которое вряд ли доведется еще раз пережить потом, но его мысли несравнимо далеки, заперты под сверкающей толщей льда, сквозь которую не пробиться, сколько не разбивай руки в кровь и не ломай барьеры.

Разговоры о важности чистой крови, о вековых традициях, попираемые современным обществом, становятся все более частой темой во время ночных посиделок старшекурсников Слизерина. Вальбурга с удовольствием видит, как все больше и больше людей начинают осознавать то, что пытается донести до них Том. Ей нравится смотреть, как равнодушные глаза вчерашних друзей начинают гореть жарким пламенем священной идеи – не дать традициям уйти в прошлое.

Тома невозможно не слушать, его сложно не замечать. Одно его присутствие заставляет головы поворачиваться в его сторону, словно свет его истины становится виден всем. И тогда даже самые гордые, самые скептичные и те признают его правду… но не Альфард.

— Почему ты споришь с ним? – не выдерживает Вальбурга и отлавливает кузена после обеда. – Почему ты не хочешь понять его?

Альфард раздраженно отмахивается от нее и идет своей дорогой. Но когда это Вальбургу Блэк могло остановить подобное?

— Стой! – ее голос холоден и, кажется, способен заморозить все вокруг. – Мы должны поговорить.

— В самом деле? – он резко тормозит, гневный взгляд пронизывает ее насквозь. – О чем же ты хочешь со мной поговорить?

— О тебе.

— Мне не нужны твои советы, я сам способен видеть истину и, в отличие от тебя, я не ослеплен Томом Риддлом!

— Дурак, — Вальбурга стискивает пальцы и вцепляется в собственную мантию, лишь бы удержаться и не ударить его. – Ты ничего не понимаешь!

— А ты, значит, понимаешь, дорогая сестра?

Насмешливый серый взгляд не отпускает ее, но она вскидывает подбородок и ровно чеканит слова:

— Уж побольше тебя!

— А ты не заметила, что твой обожаемый Риддл изменился? Что со времени смерти Миртл он холоднее не только к тебе, но и к остальным. Возможно, вам, очарованным его обаянием, это и не заметно, но для меня же, который никогда не попадал в сферу его интересов, это очевидно.

— Многие изменились после того случая, — возражает она. – Но самое главное другое – наследник Слизерина пришел, как и было сказано. И наследник – это Том.

— Это не оправдывает его! – бросает Альфард. – Ни одна безумная идея о превосходстве чистой крови не может быть дороже человеческой жизни. Он стал более жестоким после того, как вернулся с летних каникул, в нем все чаще можно увидеть что-то темное. И оно пугает меня больше, чем все, что я видел до этого...

— Вздор! – выкрикивает Вэл, топая ногой, как совсем не пристало делать воспитанной девушке. – Ты все выдумываешь, это только твои догадки!

— Так слушай же, моя недоверчивая сестричка, — в его голосе она впервые слышит отчаяние, столь несвойственное весельчаку Альфарду Блэку. – Однажды ты потеряешь все из-за него. И у тебя никогда не получится ничего исправить. Все, что он говорил, окажется не более чем пылью на могильных плитах тех, кто тебе будет дорог. И тогда ты еще вспомнишь этот день, и то, что я предупреждал тебя держаться от Риддла подальше!

— Ненавижу, — цедит она, с усилием проталкивая слова сквозь сведенное яростью горло.

— Как знаешь, Вальбурга, как знаешь.

Он разворачивается и уходит. Вэл смотрит ему в спину, отмечает гордый разворот плеч, высоко поднятую голову, и понимает, что он не тот, кто станет кому-то служить.

* * *

лето 1944

Хогвартс она покидает в смешанных чувствах. С одной стороны, ей радостно от самой мысли, что теперь она взрослая, с другой – целый год без него. И пусть ее седьмой курс был наполнен не романтической шелухой свиданий, а тайными встречами и планами, которые Том мог доверить только близким, она была счастлива. Вальбурга помнила каждое его прикосновение, каждое движение губ на своем теле, когда все расходились, и они оставались наедине. Она принадлежала ему до кончиков пальцев, до самого потаенного уголка души – всегда своенравная и независимая, она склонилась перед ним, позволяя делать все, что он хотел. В его движениях больше не было былой нежности, ушло тепло из выразительных глаз, изменился даже голос и интонации, но Вэл продолжала видеть в нем того, в кого влюбилась так давно. Гордого, несломленного, способного увлечь за собой других, убедить их в своей правоте, в истинности всего, что говорит.

— Я так долго не буду видеть тебя, — ее голова лежит на плече Тома, и она старается растянуть насколько можно дольше этот миг счастья.

— Да.

Одно слово и снова молчание окутывает их. Вальбурга хмурится, но молчит, только поворачивает голову и смотрит в темные глаза.

— Я буду скучать, — предпринимает она еще одну несмелую попытку, и в душе клянет себя за то, что наступает на свою гордость. Но разве можно говорить о гордости, когда он рядом?

— Это просто минутная слабость, — Том поворачивает голову и впервые смотрит прямо на нее, Вэл вздрагивает от той пустоты, что царит в его глазах. Была ли она там раньше?

— Слабость? Разве можно назвать мои чувства к тебе слабостью?

Она недоверчиво приподнимается на локте, проводит ладонью по его лицу, словно надеется стереть эту отрешенность. Сильные пальцы перехватывают ее кисть, удерживают, и отпускают. Вальбурга смотрит на свою руку, лежащую на обнаженной груди, и вздыхает. Молча поднимается, собирает вещи, и выходит, хлопнув на прощание дверью. Внутренние демоны рвутся на волю, мечутся в узкой клетке груди, но стальная воля держит их в узде. Пальцы неловко завязывают атласные ленты платья, и она неспешно выходит из гостиной.

Боль приходит, когда она добирается до заброшенных помещений на седьмом этаже. Когда-то в них преподавали артефакторику, закрытую теперь за ненадобностью. Вальбурга вваливается в класс, запечатывает двери всем, что приходит в голову, и только тогда позволяет себе разрыдаться. Ноги подгибаются, и она скользит спиной по двери, опускаясь на колени, зарываясь пальцами в серебристый шелк выпускного платья. Глухие рыдания переходят в судорожные всхлипы, словно ей резко перестает хватать воздуха. Хочется причинить кому-то боль, разнести все вокруг и даже само это место сравнять с землей. Палочка, по-прежнему зажатая в кулаке, плюется зелеными искрами.

— Бомбарда! Бомбарда! Бомбарда! – в исступлении кричит она, разнося обстановку в прах. Грохот оглушает ее, заставляет замереть на месте с высоко поднятой палочкой. «Что она делает?»

И тогда ее накрывает смех.

________________________

* Консуммация — термин, употребляемый иногда для одной из составляющих брака, а именно первого осуществления брачных отношений (полового акта). В Средние века часто в случае заключения фиктивного брака между несовершеннолетними (что практиковалось в среде высшей аристократии) консуммация брака откладывалась до достижения ими совершеннолетия. Отсутствие фактических брачных отношений в Европе традиционно учитывалось церковью как уважительная причина для развода.