Слабость (гет)

осень 1971

— Что?! — Вальбурга в ярости рвет ни в чем не повинный пергамент в клочья. Кажется, весь воздух разом вышел из легких, и она судорожно пытается сделать вдох. «Нет-нет, этого не может быть, не правда!»

— Что случилось, Вэл?

Орион спокойно взирает на нее поверх бокала и совершенно не торопится разделить весь ужас обрушившегося на них несчастья. Альфард, впервые за многие годы тоже присутствующий на семейном ужине, насмешливо щурится и ждет продолжения тирады Вэл.

— Этот паршивец... — ей не хватает воздуха, и она вынуждена глубоко вдохнуть, прежде чем удается договорить. – Он посмел поступить на Гриффиндор! На Гриффиндор! – словно не веря, выкрикивает она.

— Но Блэки... — Орион запинается, и удивленно качает головой.

Негромкий смешок Альфарда спустя мгновение превращается в громкий хохот. Вальбурга в бешенстве смахивает со стола бокал, и тот, звеня осколками, осыпается на пол.

— Ну, племянничек и выдал...

— Умолкни, Альфард. Я завтра же отправлюсь в Хогвартс! – бросает она, судорожно обдумывая свой разговор с Дамблдором. – Это, наверное, какая-то ошибка. Может быть, старая тряпка просто ошиблась? Да, Орион? Это же просто ошибка?

Орион хмурится, но молчит, Альфард продолжает посмеиваться, а Вальбурга лихорадочно думает, как выйти из сложившейся ситуации. Ни Рейвенкло, на который никогда не попадали Блэки, но это было хотя бы объяснимо и где-то даже, наверное, лестно, ни Хаффлпафф, который и вовсе считался пристанищем слабых умом и волей, и – упаси Мерлин! – ни Гриффиндор, рассадник маггловской заразы в их мире, только Слизерин идеально подошел бы ее сыну! Только на Слизерине истинный Блэк сможет занять принадлежащее ему по праву рождения место в волшебном мире. Только этот факультет научит непокорного мальчишку верно оценивать ситуацию и мотивы поступков окружающих, а не слепо верить в искренность людей. Только здесь подставят плечо в дальнейшей жизни, привив умение трезво мыслить и не впадать в крайности, и ни при каких условиях или обстоятельствах не ставить кого-то или что-то выше блага собственной семьи. Именно Слизерин должен был окончательно показать Сириусу, где его настоящее место в этом мире. И, что самое главное, поступление на факультет Салазара убедило бы лорда Волдеморта в лояльности их семьи идеалам чистокровных.

Вальбурга покидает столовую, не обращая внимания на зависшее тревожное молчание, и решительно кивает своим мыслям: «Да, именно так и надо будет сделать – убедить Дамблдора изменить решение Шляпы!»

— Что будет с Сириусом? – повисшую тишину нарушает негромкий голос Регулуса.

— Завтра узнаем, Рег, — Альфард спокойно смотрит на младшего Блэка. – Выжила ли Шляпа из ума, или же в обилии зеленого цвета условностей сверкнет алая искра бунта.

— Но мама...

— Она всегда свято чтила традиции, — пожимает плечами он. – Но Шляпе откровенно наплевать на традиции, главное для нее – это то, что в сердце. И по правде сказать, Сириус слишком прямолинеен для Слизерина. Я, пожалуй, пойду. Прощай, Рег.

— До свидания, дядя Альфард.

Уже стоя на пороге, Альфард накинул мантию и обернулся к кузену:

— Знаешь, Орион, будет лучше, если Вэл успокоится и завтра останется дома. Не стоит раздувать из этого полноценный скандал. В истории Хогвартса никогда не было подобных случаев, вердикт Шляпы не подлежит изменению, и кто мы такие, чтобы идти против вековых традиций.

— Но... — пытается Орион найти весомый аргумент.

— Если не хочешь выставить себя посмешищем – успокой Вальбургу. Ее взрывной характер известен далеко за пределами нашей семьи, и не мне тебе об этом говорить.

— Я подумаю об этом. Камином?

— Нет, пожалуй, мне стоит прогуляться, чтобы переварить такие новости, — иронично усмехается тот.

— Прощай, Альфард.

— Прощай.

Орион еще пару секунд смотрит вслед уходящему гостю, а потом начинает подниматься по лестнице к комнате Вальбурги.

* * *

— Что я сделала не так? – лихорадочно размышляет она, яростно отстукивая пальцами ритм по поверхности туалетного столика.

Сириус с самого рождения оказался непоседливым и любопытным ребенком. Дня не проходило, чтобы он не придумывал очередную проказу и не испытывал ее терпение. Первая вспышка магии принесла в размеренную жизнь особняка на площади Гриммо перекрашенный в невообразимые цвета фамильный гобелен. Увидев этот «шедевр», Вальбурга в ужасе попыталась снять чары, но потерпела полное поражение: не помогли найденные в старых книгах заклинания, оказавшиеся бессильными перед магией Сириуса. Но, даже отругав сына и оставив без сладкого на неделю, где-то внутри она была невероятно горда, что в столь юном возрасте он оказался способен на столь сильное волшебство. Истинный Блэк!

«Может, не стоило вместо сказок рассказывать ему о достижениях предков?» — резонно вопрошает совесть.

И возможно, Вальбурга бы согласилась с ней, если бы в памяти не гремели совсем другие слова: «Надеюсь, твои дети встанут на правильную сторону. Я бы не хотел причинить им боль».

Видит Мерлин, она пыталась воспитывать Сириуса правильно, сколько бесконечных часов она потратила, чтобы вбить в него знания, подобающие наследнику чистокровной семьи. Но тому было гораздо интереснее убегать и проказничать, доводя домовиков до икоты, чем учить деяния благородных предков; вместо того, чтобы прислушиваться к тому, что она пыталась ему донести – он лишь насмешливо улыбался и спрашивал: «Неужели не у всех людей кровь красная?»

И она впадала в ярость, встречая столь яркое неповиновение, другое дело – Регулус. За него она никогда не волновалась, уверенная в том, что сын поступит так, как требовал того долг.

— Вэл? – на пороге ее комнаты появляется Орион.

— Я завтра же разберусь с этим негодником, — нахмурившись, произносит она.

— Не думаю, что это хорошая идея.

— И что ты предлагаешь делать? – она насмешливо щурит глаза и окидывает мужа безразличным взглядом. – Что ты можешь предпринять?

— По крайней мере, — возвращает тот ей насмешку, — я не стану разносить кабинет нашему светлейшему магу.

Вальбурга прожигает его взглядом, но потом успокаивается и кивает:

— Как будет тебе угодно, Орион.

А в голове Вальбурги бьется одна единственная мысль – только бы все обошлось.

* * *

лето 1977

— Ты не посмеешь!

— Еще как посмею!

Разговор на повышенных тонах длится вот уже двадцать минут. Орион и Регулус, притихнув, сидят и наблюдают за ссорой матери и сына. И ни один, ни другой не решаются вмешаться и прервать поток упреков, непрекращающимся ливнем падающий на голову Сириуса.

— Что ты молчишь? – вконец свирепеет Вальбурга. – Сколько раз мне тебе повторять – твои грязнокровки никогда – слышишь, ни-ког-да! – не подадут тебе руки в беде. Только люди с нормальным воспитанием, впитавшие благородство вместе с молоком матери способны на подобное!

Она едва заметно морщится при воспоминании о Томе Риддле и о том, как он неоднократно поступал с ней. Разве позволил бы себе тот же Абрахас Малфой нечто подобное? Нет, только воспитание, только привитые с детства манеры могли помочь волшебнику проявить истинное благородство не только мыслей, но и поступков. Грязнокровкам чуждо само понятие «благородство», а если и нет, едва ли они способны преодолеть свою суть и стать полноправными членами волшебного сообщества. Только не они, которые не знают даже основы основ окружающего их мира. Разве можно требовать благородства от тех, кто узнает о существовании волшебников за считанные месяцы до поступления в Хогвартс? Разве можно надеяться, что выросши среди дикарских нравов маггловского мира, они постараются перенять утонченную культуру волшебников: с вековыми традициями и понятиями, со знаниями, передающимися на протяжении многих поколений? Нет, нисколько.

Вальбурга набирает побольше воздуха и пытается еще раз достучаться до сына:

— Чего ты ждешь от своего дружка-магглолюбца? А от грязнокровок, этих презренных животных...

— Не смей так говорить о Джеймсе и моих друзьях! — закипая, бросает Сириус. – Они в сто крат лучше любого из этих напыщенных павлинов, что заседают в провонявших нафталином гостиных!

— Что? Ты смеешь еще противоречить мне?

— Ты живешь в каком-то выдуманном мире! Нет уже тех идеалов, которые ты защищаешь. Я знаю много примеров, когда так презираемые тобой грязнокровки оказывались в тысячу раз лучше представителей чистокровных семейств...

— Традиции – вот основа основ! – брызжа слюной, доказывает она. – Только чтя традиции и следуя кодексу, мы не погрязнем в том хаосе, что несут с собой люди с нечистой кровью! А что, если скоро в школу начнут принимать не только грязнокровок, но еще и оборотней, вампиров, вейл? Что будет тогда?

— Один уже и так... — Сириус резко прикусывает язык, едва не выболтав тайну, но мать продолжает орать, не обращая внимания на его заминку.

— Ты позор нашего рода! Я не верю, что могла породить подобное отродье!

Вальбурга на секунду представляет, что случится с ними со всеми, если ей сейчас не удастся переубедить этого глупца. Что она скажет Волдеморту? Что не сумела воспитать наследника надлежащим образом? Или что оказалась слишком слаба, чтобы выжечь даже тень бунта из мыслей собственного сына? Что Сириус, ее плоть и кровь, отказался признавать все то, чему она столько лет пыталась его научить? Бред... Риддлу всегда было наплевать на жалкие оправдания: для него никогда не существовало ничего невозможного, того же он требовал и от остальных.

— Вэл... — пытается вмешаться Орион, видя, как смертельно побледнел старший сын.

— Отродье? – тихо переспрашивает тот, и Вальбурга на мгновение осекается, услышав в голосе сына что-то, чего никогда не слышала ранее. – Значит, вот кем ты меня считаешь?

— Ты... — она озирается на мужа в поисках поддержки, перехватывает затравленный взгляд Регулуса. – Ты наказан! Я запрещаю тебе покидать свою комнату без моего разрешения до конца лета. Вон с глаз моих!

— Как пожелаете, мадам, — презрительно цедит Сириус и выходит с идеально прямой спиной, оборачиваясь на самом пороге: — Как бы вам не пожалеть о своем решении.

— Ты смеешь мне угрожать? – шипит Вальбурга, и ее лицо перекашивает гримаса неконтролируемой злобы. – Не дорос еще, сопляк, чтобы палочку на меня поднять!

Уверенные шаги Сириуса слышны еще некоторое время, потом наверху громко хлопает дверь, отчего качаются хрустальные подвески на люстре. Печальный звон окутывает гостиную, словно знаменуя начало конца.

— Регулус, иди в свою комнату, немедленно! – приказывает Вальбурга, прижимая пальцы к гудящей голове. – Этот паршивец когда-нибудь сведет меня в могилу, — жалуется она мужу, неподвижно замершему около камина.

— Ты перегнула, Вэл. Он не потерпит такого обращения, тем более на глазах у брата.

— А что? Что я должна была сделать? Ты слышал, о чем он говорил? Эти идеалы Дамблдора, равноправие грязнокровок и чистокровных волшебников? Это самое нелепое, что я слышала в своей жизни, и лорд Волдеморт...

— Оставь в покое Волдеморта! Сириус – твой сын, — Орион морщится и слегка потирает грудь, — попытайся просто услышать его, Вэл.

— Мой сын ничтожество, раз не разделяет взгляды Волдеморта! Лорд вернет чистокровным права, которые у нас отняли грязнокровки и им сочувствующие. Все будет так, как было раньше, без них.

— Как было раньше – уже вряд ли будет, Вальбурга. Время не стоит на месте.

— Тогда ты тоже глуп, раз не видишь очевидного, — гордо бросает Вальбурга и уходит, оставляя мужа в одиночестве.

* * *

— Хозяйка, хозяйка, — визгливый, полный отчаяния голос Кикимера вырывает ее из сна, и Вальбурга вначале даже не может в полной мере осознать, что происходит.

— Чего тебе?

— Хозяйка, Кикимер недостойный эльф, он не смог, — домовик бьется в истерике и заламывает длинные пальцы, — мастер Сириус, он сбежал.

Вальбурга недоверчиво смотрит на сгорбившуюся фигурку, замершую на коленях перед ней. «Сбежал? Сириус? Не может быть».

— Этого не может быть, — резко возражает она, накидывая на плечи ночной халат. – Как подобное вообще могло произойти?

Вальбурга торопливо поднимается по покрытой ковром лестнице, когда из своей спальни выглядывает заспанный Регулус:

— Мама? Что-то случилось?

Она обжигает его таким взглядом, что Регулус отступает на шаг назад. А Вальбурга уже распахивает дверь комнаты Сириуса и разъяренной фурией влетает в просторное помещение.

Широкая кровать разобрана и в страшном беспорядке, вещи, впопыхах выкинутые из шкафа, так и остались лежать на сером ковре, на полках остались забытые модели проклятых изобретений магглов, и Вальбурга в ярости смахивает их на пол, с удовольствием наступив на хрупкие детали. Среди разбросанных пергаментов и перьев – одиноко примостился свернувшийся лист. Протянув к нему руку, Вальбурга с удивлением видит свои дрожащие пальцы. Разве ей страшно узнать, что там написал ее непутевый сын? Нет, нисколько, и она стремительно разворачивает пергамент.

«Мне плевать на чистоту крови, мадам, она не заменит мне семьи, которой у меня, как оказалось, никогда и не было. Мне плевать на все то, что вы называете правильным и достойным – я сам могу определить для себя, чего стоит этот мир. Мне плевать, что я не оправдал возложенное на меня доверие и так опозорил вас. Мне плевать на все то, что вы пытались привить мне в течение этих долгих лет, пока я был вынужден жить с вами под одной крышей. Все, довольно! Больше я не намерен терпеть ваши поучения, ваши попытки заставить меня жить по дурацким правилам! Я ухожу, и надеюсь больше никогда не возвращаться в этот дом. С.Б.»

— Жалкий глупец, — шепчет она, сжимая пальцы и сминая пергамент. – Мальчишка...

Вальбурга бездумно оглядывает комнату сына, отмечает вызывающе алое полотнище ненавистного Гриффиндора, постеры с неподвижными развратными магглами. И вскидывает палочку, чтобы убрать все это из своего дома, но вещи так и остаются на своих местах, даже не сдвинувшись ни на дюйм. Вальбурга в смятении смотрит на свои руки и еще раз повторяет заклинание. Безрезультатно. И тогда она просто покидает спальню Сириуса, проходит мимо застывшего Регулуса, едва видит хмурого Ориона, пытающегося ей что-то сказать.

— Не сейчас, Орион, это подождет, — и муж послушно умолкает, только смотрит ей вслед, пока она неторопливо спускается по лестнице вниз. Она чувствует его укоряющий и совсем немного обвиняющий взгляд. Все это может подождать...

И лишь оказавшись наедине с собой, Вальбурга дает волю отчаянию – очередной шаг на пути в пропасть Сириус сделал сегодня. И стал еще одним препятствием на пути лорда Волдеморта. В том, что Сириус не останется в стороне и примет участие в пока еще только грядущей битве, она не сомневается ни минуты. Слишком независим и горд ее сын, слишком сильно он подпал под влияние пропагандируемой Дамблдором идеологии.

* * *

осень 1977

На ужин неожиданно заглядывает Беллатрикс, давно уже не Блэк, но от этого не менее любимая племянница Вальбурги. Темно-серые глаза Беллы лихорадочно блестят, когда она прямо за столом начинает рассказывать о новом продвигаемом в Министерстве проекте Темного Лорда. Вальбурга милостиво улыбается и кивает в такт ее словам, поглядывая на привычно-хмурого мужа, почти не вникающего в беседу.

— Он величайший волшебник, тетя, — выпаливает Белла, — невероятно могущественный и талантливый. Он тот, кто вернет нам законное место в волшебном мире.

— Ты абсолютно права, дорогая, — Вальбурга отпивает глоток вина и отставляет хрупкий бокал в сторону.

Регулус, весь ужин просидевший в задумчивом настроении, неожиданно вскидывается и смотрит поочередно на мать и кузину.

— Ты что-то хочешь сказать, Регулус?

— Я... Да, да, я хочу сказать, — он чуть запинаясь, добавляет: — Я тоже хочу посвятить свою жизнь борьбе Темного Лорда. Хочу вместе с ним возрождать культуру и традиции волшебного мира. Хочу, как он, достичь в своей жизни тех результатов, которыми буду гордиться не только я, но и все. Я хочу очистить магическую Англию от грязи, привнесенной в нее нескончаемым потоком грязнокровок...

Регулус выдыхается и умолкает, а Белла, победно улыбнувшись, громко захлопала в ладоши:

— Поздравляю, кузен, ты наконец-то поступил как настоящий Блэк! Темный Лорд очень интересовался тобой, и он будет бесконечно рад твоему решению, – сверкают ее глаза. – Тетя, разве это не достойный повод, чтобы открыть бутылку хорошего вина?

— Кикимер! – тут же отдает Вальбурга приказ, и с гордостью смотрит на сына, который никогда ее не подводил. Испытывает облегчение – хотя бы одного сына она уберегла. – А что скажешь ты, Орион? Разве ты не рад, что твой сын стал на правильную сторону?

— Время рассудит, — апатично отзывается он. – Мне нездоровится, пожалуй, пойду и отдохну.

— Дядя, вас проводить? – тут же предлагает Белла, даже не пошевелившись.

— Не стоит.

Дальнейшее празднество проходит без молчаливого Ориона, и уже в самом конце, прощаясь у камина, Белла крепко обнимает Регулуса и шепчет ему на ухо:

— Вот видишь, одного моего присутствия оказалось достаточно, чтобы ты им сказал. Ну, малыш Регги, не стоит больше трусить, тебя ждут великие дела рядом с Темным Лордом, — и рассмеявшись, она кидает летучий порошок в горящее пламя: — Лестрейндж-Холл.

* * *

зима 1977

Ранним декабрьским утром в окно стучит запорошенный снегом лощеный филин Малфоев. Вальбурга лично отвязывает письмо и приступает к чтению.

— Кто там? – сипло спрашивает Орион, с трудом усаживаясь в кресло поближе к жарко натопленному камину.

— Это приглашение на бал, — рассеянно бросает Вальбурга, дочитывая послание. – Лорд Волдеморт хочет меня видеть.

Она с интересом всматривается в глаза мужа, но тот только невыразительно хмыкает и роняет:

— Как пожелаешь.

— Отлично, я сейчас же отправлю ответ, — слегка пренебрежительно смотрит на него Вальбурга и удаляется, шурша домашним платьем.

Орион равнодушно провожает ее взглядом и только потом его черты искажает давняя боль – столько лет прожить бок о бок, а она все так же бросается к нему по первому зову. И каждый раз он удивляется, как можно так слепо… любить? Нет, не любить, ведь Вальбурга не знает, что такое любовь. Может быть, желать? Наверное, именно в этом и кроется ее помешательство лордом Волдемортом. Столько лет желать и не получать – вот что заставляет ее снова и снова пытаться наступать на горло своей гордости и забывать о том, что Блэки не унижаются и никогда не просят.

* * *

Бал у Малфоев грандиозен. Вальбурга с легкой улыбкой шествует среди гостей, обменивается приторными улыбками со старыми подругами, снисходительно кивает на подобострастные приветствия волшебников, стоящих ниже нее по социальной лестнице, и ласково обнимает племянницу Нарциссу, блистающую в роли хозяйки приема.

— Рад вас видеть, миссис Блэк, — чинно произносит Люциус, склоняясь над протянутой рукой Вальбурги. – Как здоровье Ориона?

— Ему снова нездоровится, — ровно отзывается она, словно это ее нисколько не беспокоит.

— Дяде Ориону следует показаться целителям, — хмурит тонкие светлые брови Нарцисса.

— Непременно.

— Тетя Вальбурга! – радостный возглас Беллы заставляет ее недовольно поморщиться, но к племяннице она оборачивается с улыбкой. – Какая встреча, не думала вас увидеть здесь.

— Не могла же я проигнорировать прием нашей дорогой Нарциссы.

— Сестра в этот раз все организовала на высшем уровне, ведь сегодняшний праздник посетит сам лорд Волдеморт.

— Да? – отмерив необходимое количество удивления в голосе, приподнимает бровь Вальбурга. – Какая неожиданная новость.

Она перехватывает осторожный взгляд Люциуса и лишь сильнее распрямляет плечи.

— Мы с лордом Волдемортом старые знакомые, Белла. Думаю, нам будет что обсудить.

— Ах, тетя, вы никогда не упоминали об этом, — улыбается та.

— Как дела у Регулуса? – как бы между прочим спрашивает Вальбурга, пристально следя за мимикой племянницы. – Он уже прошел свое первое испытание?

— Можешь не волноваться, Вэл, — раздается за ее плечом такой знакомый голос, — твой сын в надежных руках. Чего не могу сказать о другом, — почти у самого уха шепчет он, и Вальбурга вздрагивает от внезапного озноба.

— Мой Лорд, — тут же приседает в реверансе Беллатрикс, — рада видеть вас на этом празднике!

Удостоив ее легкого кивка, Риддл с улыбкой обращается к Нарциссе:

— Примете мои самые искренние поздравления, миссис Малфой.

— Благодарю, милорд.

— Миссис Блэк, — чуть насмешливо произносит он, — разрешите пригласить вас на танец?

Вальбурга едва заметно улыбается и кивает:

— Почту за честь.

Его пальцы прохладны и совсем не такие, какими она их помнит, темные глаза уже окончательно поменяли свой оттенок на красный, а кожа, которая и раньше никогда не была смуглой, приобрела и вовсе нездоровую белизну. Только столь любимые ею волосы остались почти без изменений, и Вальбурга на мгновение позволяет себе помечтать – каково это – вновь пропустить их сквозь пальцы?

— О чем мечтаешь, Вэл? – спрашивает он, когда звучат первые аккорды музыки.

— Я уже слишком взрослая, чтобы мечтать, — чуть рассеянно отвечает она, наслаждаясь весом его руки на своей талии.

— Ну не скажи, сколько лет прошло с нашей последней встречи, а выглядишь ты просто прекрасно.

Вальбурга улыбается, никак не комментируя его слова, и он чуть сильнее сжимает ладонь, держащую ее пальцы.

— Как поживает твой старший сын? Я был очень разочарован, когда узнал о том, чью сторону он принял, Вэл.

Его голос спокоен, но Вальбурга слышит скрытое неудовольствие.

— Он уже сполна наказан за свое своеволие, — презрительно бросает она.

— Да, я слышал любопытные слухи, будто у рода Блэк неожиданно остался только один сын. Неужели ты выжгла его с того чудного гобелена?

— Предателям крови нет места в памяти рода.

— О, — пауза повисает между ними, пугая Вальбургу своей многозначительностью. – Это и к лучшему. Когда у дерева появляется гниющая ветвь, ее следует отсечь, чтобы гниль не поразила остальные. Вот только у вас осталась всего одна ветвь, Вэл. Не переживаешь об этом?

Она вся подбирается, приготовившись защищаться до последнего от угрозы, проскользнувшей в светском тоне лорда Волдеморта.

— Регулус чем-то вызвал твое недовольство?

— Нет, что ты. Я вполне доволен его успехами, и у него есть прекрасный шанс добиться чего-то воистину значительного.

— Я рада это слышать, — переводит она дух, и едва не оступается.

— Думаю, тебе стоит подышать свежим воздухом, Вэл. Я слышал, у Малфоев прекрасный сад.

Вальбурга сразу же подхватывает его игру, и согласно кивает:

— Нарцисса лично занималась его перепланировкой после свадьбы.

— Тем более нам стоит его увидеть, — хищно улыбается он, когда танец заканчивается, и властно кладет ее ладонь себе на локоть, словно она может убежать в любой момент.

Зимний сад встречает их заснеженными дорожками, и он тут же наколдовывает согревающие чары.

— Как живешь теперь, Вэл? – он не смотрит на нее, только пальцы чуть поглаживают ее напряженную кисть.

— Все хорошо, милорд. Все уже хорошо.

— Я рад это слышать, — повторяет он ее слова, сказанные ранее.

Некоторое время тишину, повисшую между ними, ничего не нарушает. Далеко за спиной слышна музыка, доносящаяся из открытых дверей, выходящих на террасы. Вальбурга вновь ощущает давно позабытое чувство покоя рядом с ним, забываются и его угрозы, и предостережения, и туманные намеки, которые он произнес во время вальса. В ее памяти оживают вечерние коридоры слизеринских подземелий, пустые кабинеты и наслаждение, разделенное на двоих.

— Ты опять меня не слушаешь, — хмурится он.

— Прости, я просто кое-что вспомнила.

— Уж не нас ли? – насмешливо улыбается, взирая на нее.

— Да, — покорно соглашается Вальбурга. – Знаешь, оказывается, даже спустя все эти годы я все так же прекрасно помню нас.

— Это всего лишь слабость, — повторяет он свои же слова, сказанные десятилетия назад. – И ты вновь позволяешь себе быть слабой.

Вальбурга резко останавливается, склоняет голову к плечу, словно прислушиваясь к себе, и оборачивается к нему.

— А что, если я хочу быть слабой? Рядом с тобой?

— Вэл, моя маленькая Вэл, — шепчет он, убирая темные пряди ее волос. – Разве ты можешь позволить себе быть слабой?

— Рядом с тобой – да!

Она преодолевает разделяющее их расстояние за считанные мгновения, легко опирается о его руку и прикасается к теплым губам. Его губы остаются неподвижны, и он позволяет Вальбурге отчаянно себя целовать, пока не отстраняется с усмешкой в красных глазах.

— Время тебя совсем ничему не учит, Вэл.

И окончательно перехватывает инициативу.

Следующее, что осознает Вальбурга сквозь марево вожделения – это хлопок аппарации и холодное покрывало, холодящее разгоряченную кожу. А еще чужой балдахин и давно позабытый, пронизывающий все пространство вокруг аромат. Что-то присущее только Тому, что-то родом из далекого прошлого, что-то, заставляющее сердце биться еще чаще, грозя сломать хрупкую клетку ребер.

Платье оказывается вслед за мантией на полу, и она уже может почувствовать теплое дыхание на груди. Том не спешит, с интересом наблюдает за ее реакцией, вырисовывая на нежной коже таинственные символы. Его пальцы едва касаются поверхности ее бедер – Вальбурга изо всех сил сдерживается, чтобы не податься ему навстречу. Ей кажется, что еще секунду – и она не выдержит, накинется сама на желанное тело и будет бесконечно обладать им. Но так можно было поступать с безвольным Орионом, воображая совсем другого человека на его месте, сейчас же в этом не было необходимости, ведь он рядом.

Она кончиками пальцев скользит по его лицу, отслеживает чуть потускневшие от прожитых лет черты и задается вопросом, что же было причиной всех этих изменений. Нашел ли он то, что столько лет искал по пыльным фолиантам? И стал ли он от этого хоть чуточку счастливее... Вальбурга не может оторваться от его губ, снова и снова возвращается к ним, словно не может насытиться, не может жить без них дальше.

— Хочу услышать мое имя, — шепчет он, зарываясь лицом в рассыпавшиеся по подушке волосы. – Скажи его, Вэл.

— Лорд Волдеморт, — едва выговаривает она непослушными губами.

— Не это, — рык вырывается из его груди. – Скажи имя!

Вальбурга непонимающе смотрит на него, пытаясь прояснить затуманенные мысли. Чего он хочет от нее? Неужели...

— Том... — хриплый шепот наполняет спальню чувственностью, заставляет его кожу покрыться мурашками, ведь так, как она, его больше не называет никто. Только в ее устах ненавистное имя приобретает совсем иной смысл.

Его руки скользят по обнаженному телу, вызывая у нее неконтролируемый стон. Пальцы проникают внутрь и замирают, чтобы уже спустя мгновение – резким движением войти до самого конца. Вальбурга выгибается, бьется в его руках, и тогда движения Тома ускоряются, и он, более не сдерживаясь, набрасывается на нее.

Утро наступает слишком быстро. Воздух еще пропитан запахом секса, а Риддл уже начинает одеваться. Его пальцы проворно застегивают пуговицы на рубашке, поправляют запонки, и Вальбурга может только мечтать о том, чтобы таких моментов в ее жизни было больше. Сладостный туман, оставленный его прикосновениями, постепенно развеивается, и она приподнимается на постели, оглядывая роскошную комнату в поисках своей одежды. Платье небрежным комком валяется на кресле, чулки находятся у самой кровати, а самого главного предмета своего гардероба она так и не может найти. Под насмешливым взглядом она кутается в простынь и, прихватив разбросанную одежду, скрывается за дверью, ведущей в ванную.

— Я тебя столько раз видел обнаженной, чего теперь-то стесняться? – доносится до нее довольный голос Тома.

И правда, чего ей стесняться? Но где-то внутри она корит себя за свое поведение, за то, что в который раз попала под влияние его дьявольского обаяния, и за то, что не смотря ни на что, она все еще его хочет. Снова и снова, каждый день, до тех пор, пока не сможет сделать вдох.

— Знаешь, Вэл, — протягивает он, когда она выходит из ванны, — должен признать, вы с Беллой невероятно похожи.

Она непонимающе смотрит на него, привычно выделяя из вороха слов суть.

— Она мне с самого первого раза, когда я увидел ее на собрании, напомнила о тебе, о той тебе, — подчеркивает он интонацией, — которой ты была в свои восемнадцать.

— Что ты хочешь этим сказать? – неуловимо напрягается Вальбурга, стараясь унять поднимающуюся из глубины души ревность.

— Ничего, Вэл, ничего.

Его глаза насмешливо изучают ее, но Вальбурга отчаянным усилием воли старается удержать маску невозмутимости. Что бы он не говорил, одно она знает точно – каждое слова Тома значит гораздо больше, чем можно предположить на первый взгляд.

— Кофе, Вэл? Или тебе уже пора?

Он ненавязчиво смотрит на каминные часы, и Вальбурге кажется, будто ее только что окунули с головой в ледяную воду. То чувство легкости и странного запретного счастья, с которым она проснулась, исчезли без следа.

«Пора спускаться на грешную землю, миссис Блэк».

* * *

лето 1979

Пробуждение Вальбурги ото сна резкое и неприятное, словно кто-то полоснул по сердцу чем-то невероятно острым. Она даже подносит ладонь к глазам, но на белеющей в темноте коже нет никаких признаков крови.

Еще не до конца осознав случившееся, она поднимается и на дрожащих ногах направляется в спальню к Ориону. «Может быть, ему плохо?» Пошатываясь, Вальбурга открывает двери и выходит в темный коридор, едва освещенный горящими газовыми лампами. Спазмы боли накатываются один за другим, и невероятно сложно оказывается сделать следующий шаг. До спальни Ориона всего несколько футов, но их неожиданно оказывается трудно преодолеть.

— Орион? – она замирает на его пороге, не решаясь шагнуть вперед.

Спальня Ориона освещена пламенем свечей, а сам он сидит за столом и читает книгу. Он удивленно поднимает голову, отрываясь от написанного, и с немым вопросом изучает растрепанную Вальбургу.

— Что-то случилось? – он оказывается около нее и поддерживает жену под локоть, когда та неожиданно теряет равновесие и едва не падает. – Кикимер!

Домовой эльф появляется тут же, его глаза горят каким-то отчаянным блеском, руки избиты в кровь, а губы кривятся в горестной гримасе.

— Принеси успокоительного!

Орион поддерживает жену, отчаянно цепляющуюся за отвороты его халата, усаживает на кровать и не отпускает ее ледяных рук, пытаясь их отогреть.

— Вэл, ты меня слышишь? – он смотрит в ее замершие серые глаза и впервые в своей жизни напуган настолько, что даже давний боггарт кажется лишь невинной зверушкой.

Рядом возникает домовик, протягивает наполовину пустой флакон и с хлопком исчезает.

— Вот, выпей, тебе обязательно станет легче, — он поит ее как маленькую, уговаривает сделать следующий глоток. И Вальбурга постепенно отходит: на щеках появляется лихорадочный румянец, глаза вспыхивает безумной искрой, а пальцы, еще секунду назад апатично лежавшие в его ладонях, с неожиданной силой впиваются в кожу.

— Пустота, — шепчет она, склоняя голову ему на плечо, отчего ее дыхание шевелит короткие волоски на виске. – Вот здесь пусто.

Она прикасается пальцами к груди и вновь замирает, словно прислушиваясь к себе.

— Может, стоит вызвать целителя? – тут же вскидывается он. – Тебе нездоровится, Вэл.

— Нет, Орион, вот здесь пусто, — она настойчиво хватает его за руку и прижимает к своей груди. Под пальцами Ориона яростно бьется сердце Вальбурги, он чувствует его мощные толчки, проводящие по венам такую желанно-чистую кровь.

— Тише, тебе надо отдохнуть. Я буду рядом с тобой, Вэл. Тише-тише.

— Ты не понимаешь, — она лихорадочно отталкивает его руки. – Ты ничего не понимаешь!

Вывернувшись из его объятий, она спешит вниз, путается в ногах и чуть не падает, когда достигает гостиной. Вальбурга воспаленными глазами пристально смотрит на залитый лунным светом фамильный гобелен.

— Люмос! – почти выкрикивает она, и свет волшебной палочки заливает волшебную материю, изгоняя тени и сверкая на золотых нитях.

— Что ты...

— Регулус, как же так? – шепчет она, выронив палочку. Та откатывается в сторону, тут же погружая гобелен в сумрак теней.

— Вальбурга!

Орион стремительно хватает ее за плечи и разворачивает лицом к себе – по щекам никогда не плакавшей жены текут слезы. Осознание странной неизбежности накрывает его с головой, заставляет отступить и пристально всмотреться в гобелен, где рядом с безобразной выжженной дырой блестит золотом вязь букв: «Регулус Блэк (1961-1979)» . И тогда у него темнеет перед глазами. Где-то, на грани слышимости, раздаются судорожные всхлипы Вальбурги, где-то, как ему кажется, он слышит жалобные стоны Кикимера, а где-то в этом мире – он точно знает – больше нет его сына.

— Надо сообщить Сириусу, — охрипшим голосом произносит он, когда Вальбурга немного приходит в себя.

— Нет! – выкрикивает она, яростно оскаливаясь. – Это все из-за него.

— Он его брат, родная кровь...

— Он отрекся от нас!

Она еще что-то кричит, но Орион уже не слушает – разворачивается и уходит, аккуратно притворяя за собой двери. И только оказавшись на пороге спальни, с сожалением шепчет:

— Мы первые отреклись от него, Вэл.