Разреши мне тебя отогреть (гет)

Северус Снейп сидел на завтраке в большом зале и унылым взглядом смотрел в точку, видимую лишь ему одному.

Утро не задалось. Точнее, если копнуть глубже, то не задались последние, черт те знает, сколько лет. Когда это началось? Одному Мерлину известно, когда начался этот хаос, ибо войной эту дурацкую суету не назовешь. Ну а как еще, собственно, можно обозвать то, что происходило? Война, в понимании Северуса, это противостояние групп взрослых обученных мужчин, знающих досконально разные боевые техники, использующих разнообразную тактику и стратегию. В свое время его восхищали древние битвы согласно маггловской истории. Он с упоением разглядывал карты сражений в книгах и атласах, даже пытался лепить макеты, но, увы, при всех талантах архитектор из него был никудышный, даже если сделать поправку на крошечный строительный формат.

У многих магглов испокон веков существовали религиозные предания о реинкарнации душ. Снейп в юности часто задумывался о том, кем был в прошлых жизнях. Он представлял себя эпическим героем в сияющих доспехах верхом на боевом товарище, вороном коне, с копьем наперевес и мечом за поясом…

«Ах да! Меч у бравого воина обязательно должен иметь название! Какое-нибудь звучное хлесткое имя. Может, Экскалибур… Нет, это уже было. Еще сочли бы за плагиат. Что же тогда? Как там меня называют особо пугливые студенты — страх подземелий? Так, подземелья, подземелья вы мои… Может, Загробный вой… Потусторонний стон… Зов из ада… Смертельный клинок… Нет, как-то очень просто. Наводящий страх… Мда, с красивыми именами у меня не сложилось. О! Да будет Разящий! И хрен с ним, что таких было много. А пусть еще докажут, что не я первый такой умный был.»

Он выезжал на своем коне перед войском и произносил напутственную речь во всю силу своего ораторского мастерства. Там было что-то о том, что тело тленно, жизнь бренна, и что это величайшая слава победить или достойно погибнуть в честном бою.

«Мгновение в зале гробовая тишина, затем все зрители плачут и аплодируют стоя. Блеск!»

Никто на самом деле никогда не задавался вопросом, а почему Снейп так и не сменил фамилию ненавистного отца на красивую — Принц?! А ведь ответ прост. Ну не мог он даже в юности ассоциировать себя с образом хлипкого, капризного, бесхребетного, но очень обаятельного молодого человека ангельской внешности, о которых так красочно повествовали все сказки. Поэтому что-то подсказывало, что его душа не могла похвастаться подобным опытом ни в одном из прошлых воплощений. Это было бы слишком просто. А Северус мог абсолютно точно утверждать, что обыденностью существования судьба его обделила. В корне.

Полет фантазии не желал останавливаться на достигнутом, и вот уже перед глазами возникли ожесточенные гладиаторские бои. Гнетущие подвалы под амфитеатром, наводящие тоску и ужас темнотой, голыми стенами и жутким смрадом несъедобной баланды, фекалий и гниющих ран. Внутри гробовая тишина, ибо говорить не о чем. Здесь нет жизни, а значит и нечего обсуждать. Все замерли. Все ждут.

И вот, наконец, раздается отдаленный рокот. Гул нарастает, и глаза рабов начинают загораться пламенем жизни. Еще так мало и так тихо, но ладони уже начинают потеть от предвкушения. Зрители начинают прибывать и занимать места. А значит, скоро начнется представление.

Ноги сами несут к выходу, руки бездумно, но точно справляются с застежками скудной амуниции и подрагивающими пальцами хватают оружие, ощущая, как от него по всему телу разливается жидкий огонь.

Раб как узник, только в заточении он начинает ценить свободу. Поэтому лишь одним словом можно характеризовать состояние гладиатора перед боем — нетерпение. Торопливость в этом деле ни к чему, но больше нет сил ждать. Ведь только там, наверху, жизнь. Там светит солнце, и дуновение ветра освежает прелые тела. Там может идти дождь, и ничего страшного, что ливень мешает хорошо видеть, а месиво под ногами быстро и четко передвигаться. Гладиатор бьется во всю свою мощь, но в то же время не спеша, потому что цель его не вернуться в агонию подземелий, а продлить свое пребывание на мнимой свободе арены.

Именно так чувствовал себя Северус, пытаясь убежать от горя и потери, кидаясь по глупой наивной молодости в ужасную крайность в поисках забытья. Он был гладиатором, оживающим в моменты решительных действий под «чутким» руководством фанатичного лидера, и рабом, закрытым в подвалах, когда одиночество и боль как мерзкое зловоние проникали в каждую клеточку тела, лишая рассудка.

Когда-то Северус был одержим Лили Эванс. Эта девочка ассоциировалась у него с добром, светом, семьей, уютом, заботой. Собственно, со всем, что в совокупности означало счастье, и чего по ряду причин он в своей жизни не видал. Он тянулся к Лили, искал в ней утешения и был уверен, что только она может научить его радоваться жизни. Снейп искренне недоумевал, почему юная Эванс не отвечает ему взаимностью, почему не спасает, не вытаскивает из ямы негатива и комплексов, не лечит его раненую, глубоко обиженную с раннего детства душу. Ведь он готов положить к ее ногам весь мир! Неужели этого мало?!

Столько лет с мыслями и мечтами о ней, единственной… А она предпочла ему другого.

Маггловская пословица, вычитанная в какой-то старой затертой книжонке, гласила: «Знал бы, где упадешь, соломку бы подстелил». Вот и Северус, не подозревая о последствиях, даже не пытался излечиться от зависимости. Нет. Он просто заменил одну одержимость другой.

И тут понеслось — идея нового порядка, собрания, клятвы, метка, планы, задания и потрясающий энтузиазм, с которым задуманное приводилось в исполнение. Только со временем со всей пугающей ясностью пришло осознание, что эта шаткая лесенка была ни чем иным как дорогой в ад, и уж никак не к возрождению.

В голове всплыла древняя как мир фраза: «Идущие на смерть приветствуют тебя!»

«Ага… Прям аве, Темный Лорд!.. Твою мать…»

— Северус, с тобой все хорошо?! — раздалось где-то сбоку.

— Превосходно, как всегда, — буркнул он в ответ, даже не потрудившись повернуть лицо в сторону озабоченного его состоянием собеседника.

«Было бы еще лучше, если бы все, кому не лень, не лезли ко мне с глупыми вопросами…»

Снейп глубоко вздохнул и попытался сфокусировать взгляд… Большой Зал был полон, студенты и профессора заканчивали трапезу. Слышен был звук отодвигаемых стульев, бряцанье посуды, шуршание страниц, шорох одежды и сумок и противненькое такое, общее, единовременное переговаривание. Этот гомон заставлял Снейпа морщиться как от зуда, который мучает уже давно, и спасения от него нет.

«Все как всегда. Но это хорошо — в стабильности при нашей работе есть огромный плюс. Стоп. А когда это успело стемнеть?!»

За всеми размышлениями день прошел как в тумане. Виной тому наверняка вчерашняя вылазка с Пожирателями по очередному сумасбродному заданию Волдеморта. Как результат — бессонная ночь и нервное истощение. Полный набор. Голова раскалывалась, мышцы во всем теле ныли неимоверно, и единственным желанием Снейпа было добраться до комнат, выпить чудодейственную амброзию в виде двухсот грамм огневиски (может больше, тут как пойдет), доползти, что немаловажно, до постели, ибо затекшие поутру конечности не способствуют качественному процессу зельеварения, и банально вырубиться.

С мечтами о жизненно необходимом отдыхе на лице Снейпа появилось блаженное выражение, если такие слова вообще применимы к вечно недовольному и серьезному профессору. Веки автоматически начали опускаться, дыхание выровнялось, и тут Северус поймал себя таки на мысли, что еще пара секунд, и он позорно засопит в две дырки на глазах у всей честной толпы.

Усилием воли подавив зевок в самом зародыше, он решил просканировать рентгеновским взглядом детей, дабы предотвратить возможное нарушение спокойствия этой ночью еще на стадии подготовки.

Плотоядные взгляды некоторых особей Северус решил тупо не замечать, потому что пугать сладострастные парочки это, конечно, весело, но не сегодня. «И пусть весь мир подождет», — звучало в какой-то рекламе из маленького черно-белого телевизора, который был надежно спрятан в небольшом загородном домике и время от времени, в чем никогда и никому не признался бы его владелец, включался ради просмотра старых добрых мелодрам со всеми перипетиями простой человеческой жизни. Нет, угрюмый профессор с ярко выраженной социопатией безусловно не был в душе нежным романтиком, обливающимся розовыми соплями на особо драматичных моментах кинематографа. Просто те полтора-два часа, пока шел фильм, Северус жил в нем. Сценарий становился реальностью, где герои влюблялись, ругались, сходились и расходились, создавали семью, общались с друзьями, делились сплетнями… То есть делали все то, на что по собственному твердому убеждению Снейп был не способен. Правда, вот в дополнительных сплетниках он точно не нуждался. С головой хватало двоих — Волдеморта и Дамблдора. Вот уж кого хлебом не корми, только дай потрепаться обо всех и вся.

При воспоминании об этой «паре года» у Снейпа свело челюсти и задергался глазик. К тому же один представитель сего дуэта сейчас довольно настойчиво всячески пытался обратить на себя внимание, время от времени горестно вздыхая. Как же, день почти прошел, а он еще не получил дозу свежих новостей о вчерашней вылазке.

С садистским удовольствием подмечая горячку любопытства директора, Снейп подумал, что просто обязан пойти на самоубийственный риск и еще сутки не докладывать о сложившейся ситуации. Пусть помучается.

В конце концов, своя подушка, постель и одеялко гораздо ближе к телу, чем Дамблдор… А состояние, в котором при моргании за закрытыми веками начинают таки прыгать белые толстые барашки, превращает тело в желе, разминает черты лица до ощущения плюша и явно (даже категорически!) не способствует сохранению образа свирепого декана Слизерина. На этой положительной ноте Северус собрался оторвать свою пятую точку от стула, и-и… безуспешно.

Ладно…

Первокурсники уже вовсю гоняли по Большому Залу, делая друг другу разные подлянки, в том числе с помощью новшеств Вредилок Уизли. Этот «вид» детей Северус ненавидел больше всего, потому что в таком возрасте мелкие мало едят, много галдят, и вообще создается впечатление, что у каждого из них в одно определенное место ввинчена маленькая юла. Даже юные представители его любимого змеиного факультета не отличались спокойствием и усидчивостью. Сказать, что все это раздражало — ровным счетом ничего не сказать. Про себя Снейп называл их паразитами, а на деле чинно произносил «мистер» и «мисс», ибо какого-то хрена в этой школе так было заведено.

Дабы сию секунду не сорваться на каком-то ранимом отпрыске какого-то именитого благородного семейства, упомянутый преподаватель решил обратить свой взор на нечто более приятное. Со всей присутствующей пестрой толпы только один человек подходил на эту роль — Драко Люциус Малфой. Крестника Снейп действительно любил, хоть никогда и не говорил вслух это «страшное слово».

Драко был сыном его близкого (и скорее всего единственного) друга. Поэтому, наставляя и оберегая его, Северус хоть и косвенно, но выполнял свой собственный родительский долг. И дело не в том, что он мысленно ставил себе галочку из серии того, что должен в жизни сделать настоящий мужчина. Нет, это была какая-то внутренняя необходимость — жить для кого-то. И не просто ради эфемерной мечты, а для вполне реального человека, которому хотелось подарить лучшее будущее...

Северус хмыкнул: «Да. Не светлое, а именно лучшее. Гораздо счастливее того, что было у нас с его отцом. Жаль, что нам в свое время никто не помог и не подсказал».

Он присмотрелся повнимательнее — м-да, снова. Младший Малфой сидел на своем месте за слизеринским столом каменным изваянием без тени эмоций на холеном лице. И только грудь вздымалась от тяжелых частых вдохов, а в глазах просвечивалось такое отчаянье, что Снейп невольно чувствовал вину за то, что может только поддержать, но не избавить крестника от непосильной для ребенка ноши.

Очередная истерика внешне всегда хладнокровного Драко грозила прорваться диким магическим выбросом и покалечить кого-то из окружающих. Настроившись в нужном направлении, Снейп «увидел» почти черную негативную ауру, окутывающую Драко густым полотном, и попытался ментально вмешаться, чтобы предотвратить возможную катастрофу. Ничего не получилось. Мальчик был настолько «не в себе», что пробиться через сплошной туман его страданий не представлялось возможным. Нужно было выплакаться, но эта мысль никак не хотела оформляться в его воспаленном мозгу.

Раньше Малфой никогда не срывался публично. Это могло произойти ночью в каком-то пустом коридоре или в личных покоях декана. Но не так. Самодостаточные люди не терпят жалости к собственной персоне. Да и унижаться перед людьми, которые никогда не поймут и не оценят, чего стоят твои слезы, не хотелось. И тут крестный прекрасно его понимал. Люди предпочитают никогда не ставить себя на чужое место. Порой кажется, что это какой-то очень редкий дар свыше — входить в чье-то положение. А ведь насколько меньше было бы непонимания и глупых беспочвенных конфликтов?

* * *

Грегори Гойл весь ужин просидел в напряжении. Он безумно хотел в туалет, но не успел заблаговременно туда сходить. Все потому, что перед трапезой он долго мучился дилеммой, чего же хочется больше: справить нужду или кушать. В итоге выбор был сделан в пользу последнего, поскольку клозет никуда б не убежал, а вот еды к его приходу могло не остаться вовсе.

Он нервно ерзал на лавочке, сдвинув коленки и запихнув между ними ручки, потому что съестного уже ничего внутрь не впихивалось, а они с однокурсниками все никак не собирались на выход. Винс, как на зло, наминал вкуснейшую (последнюю!) булочку. И ничего, что запах в данной ситуации уже не соблазнял, сдобу всегда можно было забрать с собой на потом. Правда, не с его лучшим другом.

Грег бы давно пошел по своим делам, просто он не любил ходить один. Бояться при таких габаритах было, конечно, некого, но ведь бродить по школе коллективом веселее. Бросать ребят совсем не хотелось, но организм уже требовал бежать.

Как по команде его ноги разогнулись в вертикальном направлении, руки залихватски дернулись вверх, закидывая на плечо набитую учебниками сумку, которая от резкого движения взметнулась ввысь, подбивая под локоть Винса, сидящего слева с зажатым в ладони стаканом тыквенного сока. Половина студентов зеленого факультета как в замедленной сьемке наблюдала за тем, как жидкость веселого желто-оранжевого цвета жизнерадостно выплескивается на ничего не подозревающего Драко Малфоя, которого в последнее время и так все пытались обходить десятой стороной в виду его подозрительно вспыльчивого настроения.

Гойл, мгновенно сообразив, чем это грозит, не дожидаясь гарантированного скандала, с тихим «упс» поспешил ретироваться по нужному маршруту.

Последовала секундная пауза, во время которой, казалось, даже профессор Снейп, восседающий за преподавательским столом и наблюдавший за развитием событий, затаил дыхание в немом ужасе.

Еще через мгновение младший Малфой подскочил, нечитаемым взглядом обвел зал, одним движением невербально очистил себя от следов тыквенного позора и как ошпаренный вылетел вон.

Показалось, или действительно всегда надменный слизеринский гаденыш чуть не разрыдался на глазах у всей школы, которую так презирал?! Высказать вслух подобное предположение все же никто не решился. Как-то уж больно это было на грани фантастики. Поэтому пауза не затянулась, и студенты со скудным интересом продолжили заниматься насущными делами.