Альбус. Авада Кедавра (джен)

Для чистокровного волшебника мой отец был на удивление суеверным. Возможно, свою роль сыграло то, что мама была наполовину магглой. Магглы суеверны. С другой стороны, мама отличалась удивительным здравомыслием во всём, что не касалось нас — её детей. Имена выбирал отец. Он настаивал на том, чтобы все они начинались на первую букву алфавита, считал, что так нам будет проще идти по жизни — вечно первыми. Этого ему показалось недостаточно, и наши имена стали тройными. Мне не повезло особенно — у меня было целых четыре имени, и поначалу я этим весьма гордился. Позже, когда мы с братом подросли, нас часто дразнили за такое нагромождение. Теперь это всё не имеет ровным счётом никакого значения. Теперь Аберфорт — просто Аберфорт, а для кого-то — просто Аб — владелец сомнительного трактирчика в Хогсмиде и десятка коз на заднем дворе, а я — Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор. Не помню, когда последний раз кто-то смеялся над той нелепостью, что служит мне именем. Хагрид всерьёз полагает, что одно наше с братом отношение к собственным именам говорит о нас достаточно. Рубеус бывает очень проницателен, хотя вряд ли кто-то об этом догадывается — включая его самого.

Для чистокровного волшебника мой отец был на удивление несдержанным. Он впадал в ярость и бросался действовать прежде, чем задумывается о последствиях своих поступков. Думаю, я и не понимал, насколько опасна подобная горячность, пока соседские мальчишки не увидели колдовство Арианы.

Авада Кедавра.

Два слова, лишившие отца свободы, а нашу семью — репутации.

Авада Кедавра — заклинание на первую букву алфавита. Полагаю, суеверие отца сыграло злую шутку, обратившись против него самого. Порой мне кажется, что это заклинание не просто унесло жизни нескольких мальчишек — оно раскололо и наши жизни тоже. С тех пор они делились на ту часть, где отец был свободен, а Ариана здорова, и ту, в которой всё было совершенно иначе.

Впрочем, быть может, это лишь мои домыслы, порождение долгих и зачастую бесполезных раздумий о самом себе и о том, чем была моя жизнь — с самого её начала и до конца. Я сижу у камина и рассматриваю изувеченную руку. Скоро всё закончится.

* * *

Я до сих пор не знаю, на ком из нас стоит клеймо убийцы.

Мне было восемнадцать, я жаждал знаний, славы и власти. Я был молод, честолюбив и отчаянно стремился вырваться из своего мирка. Мне было тесно и душно в Годриковой впадине, в Британии — я хотел узнать, каков мир, хотел, чтобы мир узнал меня. В восемнадцать это не преступление. Преступлением была моя готовность всё бросить, готовность забыть брата и отречься от сестры. Через много лет, оглядываясь назад, я чувствовал омерзение. Я был сам себе омерзителен.

Авада Кедавра.

Надо признать: мы были прекрасными дуэлянтами — и я, и Аберфорт, и Геллерт. Надо признать: к тому времени мы прекрасно обходились невербальной магией. Меня это даже забавляло — осознание собственного могущества, умение подчинить магию до последней капли. В молодости я был глупцом — таким же, как все остальные. Впрочем, нет. Я был глупцом с камнем на сердце.

Авада Кедавра. Никто не произнёс этих слов, лишь пересеклись несколько режущих глаз всполохов. Один из них точно был моим, и я никогда не узнаю, он ли обрёк на смерть мою сестру. Иногда она приходит ко мне во сне и просит не винить себя. Иногда я сталкиваюсь с боггартом. Боггарт у меня говорящий. Он кривится и произносит только одно слово: «Ты».

Когда-то я победил Геллерта. Нелегко сражаться с тем, кого любишь, но куда сложнее сражаться с самим собой. И тогда я прячусь. Прячусь в высоком замке, среди башен и старых полустёртых камней. Проходят годы, и всё забывается. Я обретаю всё, о чём когда-то мечтал, — знания, славу и почести. Познаю мир и людей. Получаю признание. И лишь от власти бегу, как от чумы. На моих руках достаточно крови, а скоро будет ещё больше. Холодными ночами я слышу крик Арианы, бросающейся наперерез нашим заклятьям и вижу ярость в глазах родного брата. Моё имя гремит и ведёт меня вперёд, их имена стираются из памяти. Суеверия не помогают.

Камин горит ярко, но я промерзаю до костей. На столе поблёскивает перстень с треснувшим камнем.

Скоро всё закончится.

Прости меня, Северус.

* * *

Омут памяти — замечательное изобретение. Он позволяет взглянуть на вещи под иным углом, позволяет увидеть себя самого. Впечатлительные натуры недолюбливают Омут за его откровенность — не каждому по душе собственные изъяны, а он блистательно их обнаруживает. Я давно потерял счёт собственным порокам — их было слишком много. Порой я заглядываю в собственные воспоминания, размышляя над тем, что вскоре грядёт, и ищу способ укротить будущее, которое наступит после моего ухода из этого мира. Хотелось бы верить, что мне это под силу.

Чаще всего я рассматриваю двух юношей — таких похожих и таких разных. Они оба выросли одинокими, а со временем стали центром чьей-то вселенной, чьих-то представлений о том, что и как должно происходить в этом мире. Подозреваю, что в глубине души оба считали себя немного ущербными и отчаянно боролись с этим, избрав, к сожалению, разные способы. Том Реддл и Гарри Поттер. Они, безусловно, принадлежат к числу самых великолепных и самых необыкновенных учеников, которых видел на своём веку Хогвартс. Их многое объединяет и многое разделяет.

— Авада Кедавра! — одно из любимых заклинаний Тома. К моему величайшему разочарованию, ведь он способен на большее. Убивать — дело нехитрое.

— Экспеллиармус! — извечный выбор Гарри. Довольно противоречивое заклинание, как и он сам. Даже не боевая магия, но порой обезоружить сложнее, чем убить.

В этом я вижу принципиальное различие между ними. Палочку можно вернуть. Жизнь — никогда. Есть в этом что-то символичное, хотя, скорее всего, это просто старческая сентиментальность.

Однако Том продолжает убивать, и я задумываюсь, осталось ли в нём хоть что-то человеческое. До недавних пор мне было его жаль. Но не теперь. Нет смысла жалеть тех, кто живёт без любви.

Гарри продолжает разрывать своё огромное сердце на части, защищая тех, кто ему дорог. Надеюсь, однажды ему это зачтётся. Я сделаю всё, что в моих силах.

Пламя в камине затухает, за окном разгорается рассвет. Магия замка трепещет — где-то в глубине оживает Исчезательный шкаф. Значит, завтра.

Я бездумно смотрю на тлеющие угли. На душе становится легче. Я знаю, каким будет конец.

Завтра всё закончится.

Прости меня, Гарри.