Сон в Рождественскую ночь (гет)

Попробуем заснуть под пятницу,

Под пятницу, под пятницу,

Во сне вся жизнь на нас накатится

Салазками под Новый год

Юрий Визбор, «Сон под пятницу»

Гарри точно помнил, что заснул он в пустой гриффиндорской спальне, укутавшись одеялом с головой, чтобы не слышать унылых завываний ветра за окном. Но проснулся он совершенно в другом месте — в просторной комнате, залитой ярким солнцем, на шикарных простынях и очень удобной кровати. Кроме того, Гарри со смущением осознал, что за время своего сна не только он сам переместился куда-то, но и его пижама переместилась в совершенно другое место — под одеялом он лежал голым.

«Эротический сон! — в ужасе подумал герой всея магической Британии. — Лучше бы Вольдеморт приснился! Как я теперь лучшему другу в глаза посмотрю? Или еще хуже... как я теперь лучшей подруге в глаза посмотрю?»

О том, что в ночь под Рождество порой бывает и хуже, и ему мог бы привидеться эротический сон не с Джинни или Гермионой, а с Вольдемортом, Гарри не подумал, потому что он был скромным и воспитанным мальчиком.

Гарри закрыл глаза, повернул голову набок и решительно глаза открыл, готовый мужественно встретить любое искушение.

Вместо искушения рядом с кроватью стоял Добби, в довольно стильном коричневом плаще, накинутом на белый подрясник.

— Фух, — облегченно сказал Гарри, теряясь, впрочем, в догадках, спит он сейчас или бодрствует. — Классный прикид, Добби. А то ты все ходишь в одном носке сам-знаешь-на-чем, как Red Hot, прости Господи, Chili Peppers.

Добби в ответ только постриг ушами и прикрыл глаза с выражением неземной мудрости на лице.

— Избранному, в Совет только что вошедшему, спать вместо заседаний не следует, — изрек Добби и неспешно направился к выходу, опираясь на палочку.

«Вот не повезло, — подумал Гарри. — Всю жизнь Избранный, спать ляжешь — и во сне Избранный. Хотя сон хороший — комната красивая, кровать удобная. Жаль, что в жизни Избранных так не ценят...»

В этот момент дверь, за которой только что скрылся Добби, снова открылась, и в комнату вошел крепкий бородатый шатен в таком же, как у только что ушедшего Добби, плаще и подряснике. «Учитель Кеноби, — вдруг вспомнилось Гарри. — Добрый, сдержанный... как Люпин?» Гарри чуть было не вздохнул с облегчением, но, взглянув на учителя Кеноби свежим взглядом, Гарри заметил, что характером тот совсем не похож на Люпина — движения и взгляд выдавали в нем человека решительного, сурового и самонадеянного, хотя последнее он не очень успешно скрывал.

— Энакин, — как можно ласковее сказал Кеноби, но прозвучало это все равно как «руки-ноги оборву!», и робкий в повседневной жизни Гарри чуть не нырнул под одеяло от страха, — назначение в Совет в твоем возрасте — это большая честь. Ни один юноша двадцати трех лет еще не был причислен к двенадцати мудрейшим джедаям.

«От скромности член Совета Кеноби не помрет», — подумал про себя Гарри, неожиданно для себя вспоминая не только имя вошедшего, но и часть его биографии.

— Я понимаю, ты огорчен тем, что тебя не сделали магистром, — продолжал Кеноби. — Но, в конце концов, ты генерал, конфидент главы Республики...

— Я понимаю, учитель, — смиренно ответил Гарри, думая о том, что хорошо бы не просыпаться, и ну его, этот Хогвартс с Вольдемортом вместе, когда здесь карьера уже задалась. — Для меня было бы чересчур требовать большего.

— Я горжусь тобой, Энакин, — удивленно сказал Кеноби, и это прозвучало как «Ты чего, обалдел?». — Ты станешь по-настоящему могущественным и мудрым джедаем.

— Спасибо, учитель, — смущенно ответил Гарри, и Кеноби удивился еще больше, потому что Энакин в ответ на такие слова либо расплывался в улыбке, либо высокомерно заявлял, что он и так круче крутого кипятка.

— Послушай, — сказал Оби-Ван уже нормальным голосом, понимая, что с учеником что-то не так, и с этим надо как-то бороться. — Раз уж ты все равно заседание Совета проспал, пойдем в фехтовальный зал?

Последнее время Энакин чувствовал, что его жизнь идет куда-то не туда. Начать с того, что Падме перестала ему сниться в эротических снах, а стала сниться в снах драматических и с претензией на глубокий скрытый смысл. Затем в тех же снах Энакину стал сниться Кеноби, которого ему и в жизни хватало. Энакин не стал ждать, пока Кеноби начнет ему сниться в эротических снах, и решил действовать.

Сначала Энакин обратился за советом к Йоде. Йода пооткрывал и позакрывал глаза, как большая негуманоидная кукла, и, как всегда, дал наименее подходящий Энакину совет.

— То, что любишь, — отпусти, — изрек Йода и снова закрыл глаза.

«А на руках тебе не сплясать?» — чуть было не ответил Энакин, который вырос в обществе татуинских механиков, но все же сдержался.

Затем Энакин посетил Палпатина, который в разгар войны слушал оперу и всем своим видом выражал презрение к гражданскому долгу канцлера. Палпатин, как закаленный в парламентских дискуссиях и предвыборных кампаниях политик, на вопросы Энакина так и не ответил, но толкнул вместо ответа речугу минут на сорок, про Дарта Плэгиуса Мудрого, стороны Силы, власть над смертью, осознанную жизнь и космические корабли, бороздящие Большой Театр. К концу речи Палпатина Энакину смертельно захотелось чем-то ему вмазать, можно даже мечом, но он снова сдержался.

— Большое спасибо, канцлер, — вежливо сказал Энакин. — Вы многое очень верно подметили. Я обязательно передам все это Совету джедаев, и, уверен, они скоро зайдут вас поблагодарить.

Палпатин при этих словах почему-то сильно напрягся.

Оставалось последнее средство, к которому учитель Оби-Ван прибегал, когда что-то не понимал в астрономии, то есть почти всегда. Энакин зашел в любимый кабак учителя, сел за стол и стал ждать, когда к нему подойдет пузатый хозяин, палочка-выручалочка Оби-Вана.

Пока хозяин не шел, Энакин пил одну за одной и думал о том, что в его жизни идет не так, кроме снов, конечно. Чем больше пустела бутылка перед ним, тем больше он убеждался в том, что не так идет слишком многое. И в ту минуту, когда Энакин почти дошел до вывода, что джедаи загубили его молодую жизнь и хорошо бы за это сжечь их Храм к ситховой матери, за его столик присел хозяин, тонко чувствующий момент.

— Ты меня понимаешь? — пьяно спросил Энакин, который уже несколько минут до прихода кабатчика думал вслух.

— Понимаю, — уверенно ответил хозяин кабака, не слышавший ничего из его бормотания, и поставил на стол новую бутылку, стоимостью в пять раз против предыдущей.

— Мне двадцать пять, и я до сих пор не знаю, чего хочу, — сформулировал через минуту Энакин, душа которого под влиянием алкоголя и сочувственного взгляда кабатчика начала слышать музыку сфер.

— Но если б ты мог выбирать себя, ты снова бы стал собой? — утвердительно сказал кабатчик, и они с Энакином пожали друг другу руки.

Дальнейшее Энакин помнил нечетко и пришел в себя, только когда над его ухом заревел блендер.

— Предположим, что любую Вселенную можно представить как четырехмерное псевдориманово многообразие, — внушительно говорил кабатчик, который тоже выпил, за счет Энакина, и вспомнил, чему его учили на физтехе. — А Избранного будем считать неподвижной точкой. Следишь за полетом мысли?

— Нет, — честно сказал Энакин, и кабатчик немедленно набулькал ему на три пальца.

— Ну вот представь себе две четырехмерные гиперплоскости, — привел кабатчик простой пример. — Например, в пятимерном пространстве.

Энакин проглотил налитое и представил все довольно живо.

— И представь, что они скрещивающиеся, — продолжал кабатчик, смешивая коктейль.

— В шестимерном пространстве, — уточнил Энакин, которому снова захорошело.

— Рюхаешь! — уважительно сказал кабатчик и бухнул на стол перед Энакином коктейль «Снятая голова». — А теперь мы их вроде как искривим, и пусть они будут гладкими и даже дважды дифференцируемыми, — кабатчик посмотрел на Энакина как иллюзионист на публику и изобразил каждой рукой по искривленной четырехмерной гиперплоскости, — опа! и у них есть общая точка. Точка касания, понимаешь?

— И чего? — ответил Энакин и посмотрел на коктейль.

— А вот самому интересно, — признал кабатчик. — Если касание идет по Избранному, то ты только выпей — и ух!

— Точно ух? — для порядка спросил Энакин, поднимая стакан с коктейлем, который намешал для него кабатчик.

И немедленно выпил.