Сумасшествие всем миром (часть III) (гет)

И сказку выбрал он с печальною развязкой

И призрачное зло в реальность обратил.

Теперь бы эту быль обратно сделать сказкой,

Да слишком много дел, и слишком мало сил.

М.К. Щербаков

— …они нашли кость.

Мерлин. Почему нельзя поспать два часа за трое суток? Одной рукой я нашариваю в изголовье волшебную палочку, а другой пытаюсь нащупать очки, запоздало вспоминая, что они мне без надобности. Коррекция близорукости больше не относится к парадоксам, перед которыми отступает магия. Близорукость лечится теми же средствами, что и Авада Кедавра.

Авада Кедавра.

Ярко-зелёное пятно надо мной делится пополам, становясь двумя встревоженными глазами. Я трясу головой в знак того, что совершенно, вот совершенно пришёл в себя, рывком сажусь на койке и ошалело выдыхаю:

— Какую кость?

И кто нашёл? Ничего не поделаешь, сам их избаловал! Даже доложить толком не умеют. Наша армия — это лесная вольница без нормальных чинов и системной выучки. Царство абсурда. Вся моя жизнь — царство абсурда. Если это вообще жизнь, что с научной точки зрения спорно. Впрочем, какой толк размышлять об этом, когда ответом мне служит скорбная пауза, после которой уже другой голос любезно поясняет:

— Атлант, сэр. Первый шейный позвонок. Если вам нужна такая точность.

Атлант… То есть, небо вот-вот обрушится нам на головы.

Я потихоньку начинаю понимать, про что речь.

— Пожиратели нарыли где-то кусок старого Реддла и уже скачут от восторга вокруг котла?

Я осматриваю палатку, озарённую тусклым светом керосиновой лампы (керосин надо экономить), задерживаю взгляд поочерёдно на каждом лице. Жду уточнений.

— В общих чертах, так, — первым находится бледный от потрясения Гарри.

Авада Кедавра была бы предпочтительней.

— С чего это вдруг? — изумляюсь я.

— Боюсь, сэр, что им… повезло, — с кривой улыбкой отзывается Джордж.

Нет, это не везение. Это фантастика какая-то! Мы уже, признаться, забыли про плоть слуги — кость отца — кровь врага. А судьба, видимо, не забыла.

— Тут не обошлось без Книги Мерлина. Ведь так, сэр? — отгадывает мою мысль Персиваль. — Теперь-то вы согласитесь её открыть?! Я знаю, что её нельзя уничтожить, нельзя вырвать страницу, — поспешно заверяет он в ответ на мой раздражённый взгляд. — Но писать-то в ней можно, и…

— И — нет. Мы не будем терзать историю чернилами, — отвечаю я. — Хватает того, что мы творим палочками. Лучше доскажите, что там с костью.

— Кингсли забрал её и аппарировал неизвестно куда, — мрачно объясняет Гарри. — Теперь всё, что ему нужно…

— Сущие мелочи, — соглашаюсь я, потирая лоб. — Поэтому вы ворвались сюда скопом и орёте наперебой?

— Простите, сэр, мы решили, что эта новость крайне срочная и важная, — снова подаёт голос Перси, самый дипломатичный из троицы.

Разумеется, срочная!!!

— Разумеется, важная, — подтверждаю я, поднимаясь с постели. — Сворачиваем лагерь, отходим в горы.

На этот раз пауза длится столько, что я успеваю выпить воды.

— Это не шутка, сэр? — сейчас даже Джордж не шутит. — Мы уже одолели ворота Хогвартса, ещё один штурм, и мы…

— Трупы! — огрызаюсь я, со стуком опуская стакан на стол. — Разумеется, Джордж, я не шучу. И Волдеморт тоже не будет. План действий на такой случай у нас оговорён. Времени — до конца ритуала. Гарри, это сколько примерно?

— Не больше часа. Малфой сказал, что переместился к нам, как только Кингсли исчез с собрания.

— Где он?

— Кингсли, сэр? — уточняет вежливый Перси.

— Где Кингсли, мы никогда не узнаем, — отвечаю я, рассовывая по карманам артефакты, которые не стоит паковать вместе с палаткой. — Двадцать минут на сборы, десять на собрание Ордена. А Малфой должен быть здесь через пять минут. Всё. Свободны.

— …умереть любым удобным способом, — договаривает, направляясь к выходу, Джордж. — У Волдеморта с вами счёт два — один, сэр!

В пользу Волдеморта. Но у меня нет ни малейшего желания уравнивать такие очки. Остаётся только махнуть рукой на остроту.

«Ты мог бы придумать шутку получше, братишка! Не такую мрачную».

Не сейчас, Фред.

— И ещё! — я заставляю всех троих замереть на выходе. — Больше не зовите его Волдемортом. Заклятие Табу, скорее всего, включится снова.

Они кивают и выходят с хмурыми лицами.

Убиться об стену… не получится — стены в палатке неподходящие. Но я могу прижаться лбом к опорному столбу и раза три садануть кулаком в дерево. Что и делаю. Боль приводит в чувство. Я бы так упражнялся час — не меньше. Да времени нет. Вечно ни на что нет времени!

Я подныриваю под один полог, потом под другой. Спотыкаюсь о Кикимера, который с недостижимым мастерством уменьшает всякую утварь, злобно ворча, что опять всё свалят в кучу, а ему потом разбирать три дня. Ходят тут ещё…

— Лили!

Она не отвечает, а ждать некогда, так что я отодвигаю ещё одну занавеску. Лили как раз стягивает ночную сорочку, и я замираю, оторопев. Она оборачивается и тоже глядит на меня в растерянности. Думаю, не потому что я застал её обнажённой, а из-за моего перевёрнутого лица. Просто я только сейчас увидел… Что у неё со спиной?! Давно это?! Отчего это?! Но Лили мгновенно набрасывает мантию, явно не собираясь сейчас обсуждать свои боевые подвиги.

— Гарри сказал мне, — поясняет она быстро. — Мы почти собрались.

Вокруг и правда видны следы молниеносных сборов. Постель сдёрнута с кровати. Всё, что способно разбиться при переезде, увязано в одеяла. Всё, что нельзя уменьшать и трансфигурировать, грудой свалено в крепкий сундук. Наша безумная кочевая жизнь! Внезапный подъём в три утра — не помню, какой по счёту.

Лили продолжает метаться, одновременно застёгиваясь и собирая вещи. Расширенные от ужаса глаза в пол-лица, растрёпанные волосы… Я уже делаю шаг к ней, чтобы успокоить хоть на словах. На деле мне её успокоить нечем. Но тут другая мысль поражает меня, как молния.

— Где она? — спрашиваю я осторожно.

Лили ошарашенно замирает.

— Сказала, что пойдёт вместе с Гарри будить тебя… Вас там было четверо! Неужели нельзя было уследить?!

Вот что я могу ответить?

— Нет, я с ума сойду! — Лили бросает походную аптечку на полдороге и, не обуваясь, устремляется к выходу.

Приходится её поймать, чтоб и эта не пропала.

— Я сам поищу. Лучше уложи вещи. Скоро аппарировать.

Ещё не знаю, куда. Лили упирается:

— У тебя и так дел невпроворот. Да она и не пойдёт с тобой!

— Пойдёт — никуда не денется! Наверняка сидит на своём дереве. А мне всё равно обходить лагерь.

Лили немного расслабляется, и я её всё-таки обнимаю, притягиваю к себе.

— Но если не найдёшь сразу, скажи мне, — предупреждает она.

Конечно. Не Волдеморта же дожидаться! Я не знаю… мне бы уже надо идти… давно. Чёрт знает, что такое. Лили, по-моему, тоже это чувствует — влияние ужаса, какой-то затухающий импульс. И напрягается тут же.

— Всё будет хорошо, — тупо говорю я, целуя её в лоб, и отстраняюсь.

Мы больше привыкли жить при Волдеморте, чем без него. Убьём его ещё раз — всего и дел-то! Он наверняка успеет напечь новых крестражей, но и это уже было.

— Может, он и не возродится, — срывающимся шёпотом произносит Лили.

— Может, и не возродится, — соглашаюсь я и поскорее ухожу от неё, путаясь волосами в бахроме полога.

Я не уверен, что долго смогу это терпеть, не подавая вида. Левое предплечье наливается тянущим жаром, и тут не надо быть специалистом, чтобы понять — вот оно. Это ещё не вызов. Нет, насколько я понимаю. Это так… эффект приближения. Но времени остаётся мало.

Почти бегом я вылетаю из палатки и, отмахиваясь от перепуганных, поднятых среди ночи людей, устремляюсь к самой границе лагеря, где торчит на косогоре Дракучая ива. Мы действительно подошли к Хогвартсу почти вплотную, оттеснив защитные чары Пожирателей к стенам замка. На самом деле школу можно захватить и при Волдеморте. Но удержать вряд ли. Ещё бы чуть-чуть времени! Но, видно, не в этот раз. Как мы будем зимовать и как обороняться — непонятно. Я бросаю последний взгляд в сторону родных и таких желанных башен и поворачиваюсь к дереву.

— Солнышко…

Даже при Люмосе Максима вокруг никого не видно. Я только успеваю заметить колыхание ближних кустов, шорох высокой травы и затем — шелест ивовых листьев. Какая умница — научилась отключать дерево! Подземный ход засыпан, и с той стороны можно не ждать подвоха. Но в десяти шагах за границей наших маскировочных чар поджидают четверо Пожирателей, и это слегка нервирует. Наверняка и они чувствуют забытое жжение Метки. А значит будут рады подраться. Что может быть лучшим подарком новорожденному Хозяину, чем я и...

— Милая, спустись, пожалуйста!

Иначе меня убьёт Волдеморт. Тебя-то вряд ли. Если очередное возрождение не погасит остатки его разума. Конечно, я не могу уйти. Я, видите ли, безумно её люблю. Безответно, безнадежно, и всё же ничего не могу с собой поделать, когда вижу эти янтарно-рыжие волосы и рассыпанные по носу веснушки. И глаза.

Сейчас я, правда, ничего не вижу. Лишь подойдя вплотную к дереву, замечаю стремительную тень, которая даже не с кошачьей, а с какой-то змеиной ловкостью взбирается к самой верхушке. Обычному человеку это не под силу. Ребёнку тем более. Но Мэри у нас не обычный ребёнок, Мэри у нас крестраж. Тут надо быть осторожным. Бесполезно карабкаться за ней или пытаться перетащить на метлу. Она должна спуститься сама. Или будет хуже. Например, вот так…

Магический выброс обрушивает на меня разом все листья. Я едва успеваю взмахнуть палочкой, чтобы разбить вихрь.

— Котёнок, мама волнуется. Ты ведь обещала не убегать ночью!

Пожиратели явно ощущают что-то и поэтому никуда не уходят, но я стараюсь не обращать на них внимания.

Молчание длится ещё полминуты.

— С тобой я не буду говорить. Пусть придёт мама! — наконец, отвечает мне Дракучая ива.

Боюсь, у нас не так много времени. Судя по боли в руке. Никакой боли не было бы, и Волдеморт бы не вернулся, если бы не это дитя. Все знают, что так и есть. Просто никто не говорит об этом. И о том, что, оставшись крестражем, Лили нашла бы надёжный способ покончить с собой. Адское Пламя, к примеру. Все подсознательно ждали самоотверженности от взрослой волшебницы.

Пока крестражем была Лили. Но… как видите. Сперва она отсрочивала самоубийство из-за беременности. И из-за того, что надеялась — кость Реддла никогда не найдут, а Дары не соберут снова. Но хитрый крестраж поступил, как ему было выгодно. Переполз в младенца — шах и мат. Люди — не шахматы, ребёнок — не пешка. Ни у кого не поднимется рука на малышку.

До сей поры так и было. Пока возвращение Волдеморта казалось чуть ли не мифом. И то, по мере накопления усталости, я нет-нет, да слышал разговоры о том, что пора что-нибудь делать и что Мэри, собственно, не человек — одна оболочка. Не так уж у нас всё радужно. Особенно, в голодные зимы. Но я сам — оболочка на оболочке, и я не позволяю себе смотреть на неё, как на крестраж, потому что…

— А с папой ты не хочешь пойти, детка?

Почему «Мэри»? Да так. Собственно, потому же, что и «Гарри». Помню, как в прошлый раз моя занудная свояченица недоумевала, зачем выбирать такое простонародное имя. Но мы с Лили как-то никогда не морочились. Мэри звали погибшую подругу Лили, а ещё — лучшего ловца Холихедских гарпий. Вообще же мы хотели посмотреть на малышку, прежде чем называть. Но нам быстро стало не до того.

Сперва мы сами не знали, что с ней что-то не так. Потом не желали верить. Потом надеялись сохранить всё в тайне. Но при нашей жизни шила в мешке не утаишь. То, что Лили заснула после родов на неделю, могло показаться случайностью, пусть и пугающей. Но то, что ребёнок заговорил в полгода и сразу на серпентарго, уже выглядело слегка подозрительным. Когда же оказалось, что Лили не разбирает ни слова в этой тарабарщине, сомнения развеялись окончательно. Дальше пошло по нарастающей. Так что теперь даже самый глухой и древний домовик в лагере знает, что собой представляет последний (до недавнего времени) крестраж.

Но мы это не обсуждаем. И в первую очередь, с Мэри. А все её странности подаём как обычные для маленьких волшебников. Благо, других детей тут нет — их незачем держать в военном лагере. Все дети под защитой друзей и родственников растут на нашей тайной базе в Малфой-мэноре. Но мама и папа так любят Мэри, что не могут с ней расстаться ни на денёчек. Если Волдеморт надумает захватить крестраж, уж лучше пусть нападёт на военный лагерь. Единственный минус такого плана состоит в том, что любая ложь, даже благая, становится явью. И подчас в самый неподходящий момент.

— Ты мне не отец, — заявляет она с высоты двух десятков ярдов.

Я примерзаю к земле, несмотря на то, что теперь лишь начало осени.

— А кто же? — спрашиваю хрипло.

Я вовсе не горю желанием услышать ответ, но она отвечает злобным голоском крестража, который мы уже научились распознавать:

— Ты — тварь из царства мёртвых, убившая моего отца.

Я не просто впадаю в ужас, я не могу постигнуть… откуда она взяла это?! Видимо, та магия, что заставляет меня сейчас держаться за предплечье левой руки, действует и на Мэри. Она вся — как одна Тёмная Метка. Но, даже если так… Я лихорадочно пытаюсь понять, что происходит с моим ребёнком. Даже если так, крестраж не может знать больше, чем Волдеморт. А Волдеморта не было в зале Смерти!

— Мэри, это не так! — заверяю я, стараясь казаться спокойным. — Спустись, и я всё объясню. Я никого не убивал. И никогда не убил бы.

— Да?! — доносится из ветвей её дрожащий от ярости голос. — Тогда что случилось с моим отцом? И почему мне нельзя знать, кто он?

Кто он? Если бы я сам это понимал!

— Тебе можно знать, — вздыхаю я обречённо. — Он был… волшебником.

— Об этом я догадалась, идиот! — огрызается Мэри, но всё-таки спускается на одну ветку.

Мерлин, дай мне силы! Я даже не уверен, что всё ещё говорю с ней, а не с Волдемортом. Мне кажется, что каждое её слово отдаётся пульсацией в Метке.

— Твой отец, — продолжаю я, прикрыв глаза, — был очень хорошим чародеем. Одним из лучших. И очень смелым человеком. Он состоял в Ордене Феникса. Как многие здесь. Он… погиб, чтобы не дать злу захлестнуть мир. Что ещё ты хочешь услышать?!

Я забываю, что говорю с трёхлетним ребёнком. Я совершенно не уверен, что она хоть что-то поймёт. Но я и так с трудом подбираю слова. А когда наконец открываю глаза, то вижу, что Мэри сидит на нижней ветке. И судя по выражению личика, понимает больше, чем я — это босоногое чудо в сшитой мамиными руками пижамке (Лили всё шьёт ей сама). Я отвожу в сторону луч Люмоса, чтобы не светить ей в глаза, а если честно — чтобы не видеть эти ночные глаза так отчётливо, что не надо никакого зеркала. И в тот же момент, словно угадав мою мысль, она произносит:

— Я не хочу слышать. Я хочу его видеть.

Это точно крестраж. И его магия действует на меня всё сильнее. Иначе почему я киваю и достаю из кармана антидот к Оборотному зелью? Мне что, больше нечем заняться? К слову сказать, Оборотное я как раз не прихватил, но не беда. Все и так в курсе. Мэри спрыгивает на траву и неслышно приближается на несколько шагов с пугливостью дикого зверька и недетской грацией. Я молчу. Чувствую себя так, словно остался без одежды.

— Поглядела? — спрашиваю я шелестящим шёпотом.

Совсем забыл, что в этом облике почти не владею голосом. Она смотрит с жадностью, с совершенно искренним детским восторгом и произносит своим обычным голосом:

— Так гораздо лучше.

Дело вкуса. Я хочу что-то ответить, но у меня сжимается горло. Из-за старых ран — не иначе. Осенний ветер налетает на нас с Озера, и, кажется, дочка начинает мёрзнуть, стоя босиком в пижаме. А ещё нам давно пора уходить. Я делаю шаг к ней и снова замираю, как вкопанный, потому что Мэри начинает говорить.

— Я таким его и запомнила, — медленно и как бы задумчиво произносит она. — Я помню всё — с момента моего зачатия. Сначала я видела глазами мамы, потом сама. Я теперь поняла, что это не были сны. Теперь всё гораздо яснее снов... Скажи мне, как его звали.

Это не вопрос — скорее приказ. Но мои нервы и так уже на пределе. Пожиратели в нескольких шагах от нас тоже нервничают, один за другим обнажая Метки, разглядывая их при бледном сиянии звёзд. Но не убивать же их на глазах у ребёнка?

— Раз ты всё помнишь, то зачем спрашивать? — я осторожно приближаюсь к ней изменившейся, скользящей, как у неё, походкой.

— Я не говорю, что не знаю. Я хочу, чтобы ты это произнёс, — коварно отвечает Мэри.

Мы не первый год знакомы с этим крестражем. Кажется, он уже ничем меня не удивит, и всё же… Я, не колеблясь, помяну к ночи Волдеморта, а тут не могу собраться целых полминуты. Вероятно, потому что никогда не называл его по имени. Годрик, какой бред! У меня нет лишних минут.

— Его звали Северус Тобиас Снейп, — произношу я очень спокойно. — И он заставил бы тебя болтаться в воздухе вниз башкой за твои выкрутасы.

Она неожиданно начинает хохотать, и я, пользуясь моментом, успеваю сгрести этого чертёнка в охапку… Нет, только не левой рукой! Правой гораздо лучше — вот так. Мы, наконец, отправляемся домой, на этот раз не расшвыряв магическим выбросом половину палаток. Правда, Мэри немедленно начинает визжать, что пойдёт сама, колотит меня руками и ногами и честит на чём свет стоит, но это уже мелочи жизни.

Не столь уж безопасные мелочи. При такой ненависти и такой магической мощи проклятие может реально мне повредить. Но трусов в Гриффиндор не принимают. Я мог бы закрыть ей рот негуманным, зато эффективным Силенсио. Но Силенсио не берёт её, как и добрая половина других заклятий. Поэтому всю дорогу через лагерь Мэри продолжает низвергать на мою голову громы и молнии и верещать, что я убил её отца.

— Все в сборе, — пытаясь перекричать этот гвалт, сообщает мне Артур Уизли, с пониманием и сочувствием глядя на рыжую бестию у меня в руках.

Я оглядываюсь на растянутый чуть в стороне тент, под которым у нас организовано что-то вроде штаба. Там, вокруг нескольких сдвинутых вместе столов, уже собралось человек пятнадцать немирно настроенных волшебников. Все спорят друг с другом и с портретом Дамблдора, следят за движением различных точек на картах и поминутно поглядывают на часы. Что бы там ни было, нам надо обеспечить безопасность общего перемещения. Никакой гарантии, что на новом месте нет засады.

— Приду через пять минут. Решите пока, кто будет растягивать защиту, — у меня крик не получается — только сиплый шёпот.

— А у нас есть пять минут? — озабоченно уточняет Артур.

— Есть двадцать пять, — отвечаю я, ориентируясь на жжение в Метке.

Знающие люди объясняли, что раз терпеть можно, ещё успеешь принять яд и дождаться, пока подействует. Артур порывается что-то уточнить, но тут, видимо, соображает, откуда у меня точная информация и, вздрогнув, отходит. Прекрасно его понимаю. В своём истинном демоническом облике я появляюсь нечасто — всё больше в ангельском. Но сегодня такой день, сам понимаешь, Артур…

Я продолжаю путь, занимаясь самым важным на данный момент вопросом — сохранностью крестража. К счастью, дорогу можно срезать. Почти все палатки уже свёрнуты, и вместо привычного лабиринта самодельных улиц нам надо преодолеть лишь вытоптанное поле. Волшебники лихорадочно мечутся туда-сюда, продолжая разбирать и уменьшать всё подряд, но я стараюсь сосредоточиться на следующем неотложном деле.

— Лили внутри? — спрашиваю я безмолвную фигуру, которая поджидает меня у входа в родную палатку.

— Да, сэр, — вздрогнув при взгляде на меня, отвечает фигура.

Я с облегчением спускаю Мэри на землю, и она тут же радостно декламирует:

— Мой отец — Северус Тобиас Снейп!

Я делаю незаметный знак рукой, и Драко, чуть поперхнувшись, отвечает:

— Рад за тебя.

Видно, что его, как и Артура, тянет задать мне уточняющий вопрос, и не один. Но безупречное чутьё, до сих пор сохранявшее ему жизнь, удерживает Малфоя от ошибки.

— Мэри, ступай к матери, — говорю я, препроводив обоих в палатку.

Мэри делает два шага в нужном направлении и советует мне, уже готовясь скрыться за перегородкой:

— Больше не стриги волосы. С длинными было лучше.

Годрик, дай мне силы!

— Так что там выдумал Кингсли? Только вкратце, — раздражённо обращаюсь я к Драко, который делает вид, что в жизни не видел ничего интереснее керосинки.

Он отвечает не сразу, внимательно следя за тем, как вокруг пламени мечутся белёсые мотыльки. Я успеваю за это время окружить нас всеми возможными заглушающими и охранными чарами. На всякий случай. Никогда не знаешь, что выдаст Малфой.

— Если вкратце, то засучите рукав, — произносит он, не глядя в глаза по привычке к окклюменции.

Как раз сейчас у меня нет времени проверять его на правдивость. И так уже ясно, что он не врёт.

— Где они раздобыли эту чёртову кость?

Драко приподнимает колпак лампы — мотыльки устремляются к пламени. Драко опускает колпак — и они ударяются о стекло.

— О! Это поразительная череда совпадений, — говорит он при этом. — В наших рядах… Простите, в рядах Пожирателей Смерти всегда найдётся кто-нибудь, охочий до лёгкой наживы. Особенно в теперешние, мягко скажем, нестабильные времена. И двое таких молодчиков… их имена я могу назвать, но они вам ни о чём не скажут. Так, мелкие сошки, даже не носящие Меток, — презрительная гримаса. — Так вот, кому-то из них вдруг вспомнилось, что у Хвоста… Это Питер Петтигрю, если вы не знаете…

— Драко, не испытывай моё терпение.

Короткая, но всё же усмешка.

— Я только стараюсь быть точным. Сэр. Итак, кто-то из них припомнил, что у Петтигрю имелась рука из чистого серебра, которая к тому же какой-то там артефакт, да ещё, видать, особо ценный, раз его ляпал сам Тёмный Лорд. Это то, что они говорили под Круцио, как вы догадываетесь.

— Догадываюсь. Дальше. И, будь добр, отойди от лампы.

— Извините. Сэр, — Малфой неслышно отодвигается.

Теперь его глаза смотрят на меня в упор, но их цвет невозможно определить. То ли серые, то ли голубые — зависит от освещения. Сейчас из-за резких теней они кажутся непривычно тёмными и наверняка безупречно удерживают окклюменцию. Если не попросить специально, Драко ни за что не уберёт щит. У нас с ним довольно сложные отношения. Более чем.

— Дальше, сэр, всё очевидно, — объясняет он тихим голосом. — Эти идиоты разрыли старый могильник за Малфой-мэнором, куда кучей сваливали все трупы. К счастью для себя, они знать не знали, что находятся в двух шагах от патрулей Ордена. Их спасла… только удача. И та же удача им изменила, когда их перехватили с добычей Мальсибер и Забини. Добычу отобрали. А там ведь была не только волшебная рука, но и всё содержимое карманов — Петтигрю и тех, кто гнил рядом.

Я ко всему привык, но сейчас меня, кажется, стошнит.

— А Мальсибер не лыком шит, сами знаете, — понимающе кивает Драко. — А нет, вы не знаете… Всё время забываюсь, простите! Словом, он озадачился вопросом, что за кость таскал с собой Петтигрю, да ещё в специальном мешочке. И отнёс эту штуку Министру.

— Шеклболту, — поправляю я резко.

— Министру Шеклболту, — усмехается Драко. — Как он себя называет. Ну, а вдруг? Ведь не кто иной, как Петтигрю, раскапывал в прошлый раз могилу старого Реддла. Мог же он что-нибудь прихватить про запас?!

— Где Шеклболт проводит ритуал? — перебиваю я его. — Есть идеи?

Драко пожимает плечами:

— Не знаю. Но вот-вот узнаю. Вы со мной?

Я качаю головой:

— Нет, вам придётся отправиться одному.

— Я так и подумал.

Он молчит пару секунд, задумчиво водя пальцем по нижней губе.

— Это должно быть недалеко, — решает он, наконец. — Чтобы Хозяин, даже если он будет слаб, мог без проблем оказаться в Хогвартсе. Прах, оставшийся от кремации его трупа, Министр давно забрал из Отдела Правопорядка и всё время носил с собой. В качестве врага он наверняка использовал кого-то из пленников, содержащихся в замке. Двоих они уже убили, осталось пятеро… Видимо, это Лонгботтом. Мальчик, рождённый в конце июля, и так далее. Я опять сказал что-то не так, сэр?

— Всё так. Я с тобой согласен. После прошлых накладок Шеклболт должен был умерить аппетиты. Судя по тому, что он не стал опять гоняться за Гарри. Руку на этот раз отрубит себе лично — я прав?

Драко презрительным движением плеча отбрасывает назад длинные волосы:

— Палец — не больше! В одной руке у него палочка, в другой — Волшебное Око. Обе ему нужны.

— Выходит, Реддл не стоит больше мизинца? — улыбаюсь я, несмотря на резкую боль в Метке, заставляющую меня пошатнуться.

А вот это уже вызов. Настоящий. Драко тоже бледнеет, придерживаясь здоровой рукой за столб. Но всё-таки отвечает мне слабой улыбкой.

— Там будет видно, сэр, — говорит он шёпотом. — Ко мне больше нет вопросов?

— Нет. Дальше действуйте, как мы договаривались. И не слишком тяните, чтобы не разозлить Реддла.

Драко кивает с видимой неохотой, но без всякого удивления. Предстоящее для него не сюрприз. Иначе он не явился бы в плаще Пожирателя.

— Удачи, — бросаю я, когда он направляется к двери.

Малфой усмехается, разглядывая кружащихся у огня мотыльков.

— Сами знаете, удача не на нашей стороне, сэр.

Что за дурная привычка — вместо прощания говорить колкости?

Сжимая зубы, я всё-таки закатываю рукав. Судя по виду, мне заново проставляют клеймо. Чёрт с ним, пусть веселится! Принимаю Обезболивающее, а заодно уж и Оборотное — к чему смущать своих? Проверяю, как там Лили с малышкой, напоминаю им, что через десять минут всё должно быть готово к дальней аппарации. И отправлюсь в штаб.

Ещё несколько минут уходят на то, чтобы решить, в которое из нескольких пригодных мест мы будем аппарировать. Кто возглавит передовой отряд. Как организовать оборону на новом месте. Всё это нам не впервой, но каждый раз надо чётко оговаривать все пункты. Обязательно. Тем более, что сейчас я не отправляюсь со всеми. А значит, неожиданности мне нужны меньше всего. Мне нужны только мантия-невидимка и Феликс Фелицис — хотя бы чуть-чуть удачи.

Больше никто не может аппарировать по Метке. Не считая, конечно, Драко. Но будет лучше, если он останется искренне ни при чём. И всё же глупо было бы не воспользоваться тем, что Волдеморт, упиваясь триумфом, разом призвал всех слуг. То ли забыв мою историю, то ли не успев выслушать. Разумеется, я не надеюсь в одиночку одолеть самого могущественного тёмного мага. Вдобавок, бессмертного. Вдобавок, окружённого множеством сторонников, которые в данный момент аппарируют со всех концов страны, торопясь припасть к его стопам.

Но одного-другого из этих негодяев я успею спровадить на тот свет. И возможно, спасу своего человека. Если ещё не поздно. Не должно быть поздно. Шеклболт наверняка досконально воспроизвёл старый ритуал и оставил жертву Хозяину.

Теперь.

Высоко в небо над Хогвартсом поднимается Морсмордре. Значит, Пожиратели вняли призыву своего господина и все, кто не занят в обороне, устремились к нему. Сейчас бы и напасть на замок!

— Теперь, — говорю я своим людям.

Вряд ли за таким шквалом враги обратят внимание на нашу аппарацию и смогут подстеречь нас в конечной точке. Первые десять человек исчезают. После того, как Билл Уизли возвращается с вестью, что всё в порядке, вся наша армия растворяется в ночном воздухе.

Я остаюсь один посреди тёмной безмолвной пустоши. Со стороны это всего лишь голое место. Под мантией-невидимкой меня различит только Шеклболт, а он сейчас далеко. Так что я могу сколько угодно стоять здесь без всяких защитных чар. В двух шагах от Хогвартса с висящей над ним Тёмной Меткой.

Пустяки. Это всего лишь означает, что мы проиграли битву и отступаем. Вопрос — проиграем ли мы эту войну, как предыдущие две?

Второй вопрос — а как пользоваться той Меткой, что на руке? Надо было уточнить у Малфоя, но разве упомнишь всё второпях! Люди, припасы, Волдеморт, Пожиратели, крестраж… Надо лишь расслабиться на секунду. Тогда руки сами вспомнят, что делать. Это — как летать на метле. Чёрта с два забудешь.

Я закатываю манжету, дотрагиваюсь палочкой до невидимой Метки, и руку от пальцев до плеча простреливает немыслимой болью, злобной радостью от того, что Хозяин меня почуял. Вся интрига в том — узнал ли? Окллюменция укрывает меня так же глухо, как волшебная мантия — один из Даров Смерти. И всё же, когда меня швыряет в чёрный вихрь аппарации, я ощущаю тоскливый неизбывный ужас, который не могу побороть, потому что его помнят даже ногти и волосы. И мне приходится прикусить себе язык, чтобы не произнести заветное, дарящее неизбывное облегчение: «Да, мой Лорд».