Сумасшествие всем миром (часть III) (гет)

И сказку выбрал он с печальною развязкой

И призрачное зло в реальность обратил.

Теперь бы эту быль обратно сделать сказкой,

Да слишком много дел, и слишком мало сил.

М.К. Щербаков

— …они нашли кость.

Мерлин. Почему нельзя поспать два часа за трое суток? Одной рукой я нашариваю в изголовье волшебную палочку, а другой пытаюсь нащупать очки, запоздало вспоминая, что они мне без надобности. Коррекция близорукости больше не относится к парадоксам, перед которыми отступает магия. Близорукость лечится теми же средствами, что и Авада Кедавра.

Авада Кедавра.

Ярко-зелёное пятно надо мной делится пополам, становясь двумя встревоженными глазами. Я трясу головой в знак того, что совершенно, вот совершенно пришёл в себя, рывком сажусь на койке и ошалело выдыхаю:

— Какую кость?

И кто нашёл? Ничего не поделаешь, сам их избаловал! Даже доложить толком не умеют. Наша армия — это лесная вольница без нормальных чинов и системной выучки. Царство абсурда. Вся моя жизнь — царство абсурда. Если это вообще жизнь, что с научной точки зрения спорно. Впрочем, какой толк размышлять об этом, когда ответом мне служит скорбная пауза, после которой уже другой голос любезно поясняет:

— Атлант, сэр. Первый шейный позвонок. Если вам нужна такая точность.

Атлант… То есть, небо вот-вот обрушится нам на головы.

Я потихоньку начинаю понимать, про что речь.

— Пожиратели нарыли где-то кусок старого Реддла и уже скачут от восторга вокруг котла?

Я осматриваю палатку, озарённую тусклым светом керосиновой лампы (керосин надо экономить), задерживаю взгляд поочерёдно на каждом лице. Жду уточнений.

— В общих чертах, так, — первым находится бледный от потрясения Гарри.

Авада Кедавра была бы предпочтительней.

— С чего это вдруг? — изумляюсь я.

— Боюсь, сэр, что им… повезло, — с кривой улыбкой отзывается Джордж.

Нет, это не везение. Это фантастика какая-то! Мы уже, признаться, забыли про плоть слуги — кость отца — кровь врага. А судьба, видимо, не забыла.

— Тут не обошлось без Книги Мерлина. Ведь так, сэр? — отгадывает мою мысль Персиваль. — Теперь-то вы согласитесь её открыть?! Я знаю, что её нельзя уничтожить, нельзя вырвать страницу, — поспешно заверяет он в ответ на мой раздражённый взгляд. — Но писать-то в ней можно, и…

— И — нет. Мы не будем терзать историю чернилами, — отвечаю я. — Хватает того, что мы творим палочками. Лучше доскажите, что там с костью.

— Кингсли забрал её и аппарировал неизвестно куда, — мрачно объясняет Гарри. — Теперь всё, что ему нужно…

— Сущие мелочи, — соглашаюсь я, потирая лоб. — Поэтому вы ворвались сюда скопом и орёте наперебой?

— Простите, сэр, мы решили, что эта новость крайне срочная и важная, — снова подаёт голос Перси, самый дипломатичный из троицы.

Разумеется, срочная!!!

— Разумеется, важная, — подтверждаю я, поднимаясь с постели. — Сворачиваем лагерь, отходим в горы.

На этот раз пауза длится столько, что я успеваю выпить воды.

— Это не шутка, сэр? — сейчас даже Джордж не шутит. — Мы уже одолели ворота Хогвартса, ещё один штурм, и мы…

— Трупы! — огрызаюсь я, со стуком опуская стакан на стол. — Разумеется, Джордж, я не шучу. И Волдеморт тоже не будет. План действий на такой случай у нас оговорён. Времени — до конца ритуала. Гарри, это сколько примерно?

— Не больше часа. Малфой сказал, что переместился к нам, как только Кингсли исчез с собрания.

— Где он?

— Кингсли, сэр? — уточняет вежливый Перси.

— Где Кингсли, мы никогда не узнаем, — отвечаю я, рассовывая по карманам артефакты, которые не стоит паковать вместе с палаткой. — Двадцать минут на сборы, десять на собрание Ордена. А Малфой должен быть здесь через пять минут. Всё. Свободны.

— …умереть любым удобным способом, — договаривает, направляясь к выходу, Джордж. — У Волдеморта с вами счёт два — один, сэр!

В пользу Волдеморта. Но у меня нет ни малейшего желания уравнивать такие очки. Остаётся только махнуть рукой на остроту.

«Ты мог бы придумать шутку получше, братишка! Не такую мрачную».

Не сейчас, Фред.

— И ещё! — я заставляю всех троих замереть на выходе. — Больше не зовите его Волдемортом. Заклятие Табу, скорее всего, включится снова.

Они кивают и выходят с хмурыми лицами.

Убиться об стену… не получится — стены в палатке неподходящие. Но я могу прижаться лбом к опорному столбу и раза три садануть кулаком в дерево. Что и делаю. Боль приводит в чувство. Я бы так упражнялся час — не меньше. Да времени нет. Вечно ни на что нет времени!

Я подныриваю под один полог, потом под другой. Спотыкаюсь о Кикимера, который с недостижимым мастерством уменьшает всякую утварь, злобно ворча, что опять всё свалят в кучу, а ему потом разбирать три дня. Ходят тут ещё…

— Лили!

Она не отвечает, а ждать некогда, так что я отодвигаю ещё одну занавеску. Лили как раз стягивает ночную сорочку, и я замираю, оторопев. Она оборачивается и тоже глядит на меня в растерянности. Думаю, не потому что я застал её обнажённой, а из-за моего перевёрнутого лица. Просто я только сейчас увидел… Что у неё со спиной?! Давно это?! Отчего это?! Но Лили мгновенно набрасывает мантию, явно не собираясь сейчас обсуждать свои боевые подвиги.

— Гарри сказал мне, — поясняет она быстро. — Мы почти собрались.

Вокруг и правда видны следы молниеносных сборов. Постель сдёрнута с кровати. Всё, что способно разбиться при переезде, увязано в одеяла. Всё, что нельзя уменьшать и трансфигурировать, грудой свалено в крепкий сундук. Наша безумная кочевая жизнь! Внезапный подъём в три утра — не помню, какой по счёту.

Лили продолжает метаться, одновременно застёгиваясь и собирая вещи. Расширенные от ужаса глаза в пол-лица, растрёпанные волосы… Я уже делаю шаг к ней, чтобы успокоить хоть на словах. На деле мне её успокоить нечем. Но тут другая мысль поражает меня, как молния.

— Где она? — спрашиваю я осторожно.

Лили ошарашенно замирает.

— Сказала, что пойдёт вместе с Гарри будить тебя… Вас там было четверо! Неужели нельзя было уследить?!

Вот что я могу ответить?

— Нет, я с ума сойду! — Лили бросает походную аптечку на полдороге и, не обуваясь, устремляется к выходу.

Приходится её поймать, чтоб и эта не пропала.

— Я сам поищу. Лучше уложи вещи. Скоро аппарировать.

Ещё не знаю, куда. Лили упирается:

— У тебя и так дел невпроворот. Да она и не пойдёт с тобой!

— Пойдёт — никуда не денется! Наверняка сидит на своём дереве. А мне всё равно обходить лагерь.

Лили немного расслабляется, и я её всё-таки обнимаю, притягиваю к себе.

— Но если не найдёшь сразу, скажи мне, — предупреждает она.

Конечно. Не Волдеморта же дожидаться! Я не знаю… мне бы уже надо идти… давно. Чёрт знает, что такое. Лили, по-моему, тоже это чувствует — влияние ужаса, какой-то затухающий импульс. И напрягается тут же.

— Всё будет хорошо, — тупо говорю я, целуя её в лоб, и отстраняюсь.

Мы больше привыкли жить при Волдеморте, чем без него. Убьём его ещё раз — всего и дел-то! Он наверняка успеет напечь новых крестражей, но и это уже было.

— Может, он и не возродится, — срывающимся шёпотом произносит Лили.

— Может, и не возродится, — соглашаюсь я и поскорее ухожу от неё, путаясь волосами в бахроме полога.

Я не уверен, что долго смогу это терпеть, не подавая вида. Левое предплечье наливается тянущим жаром, и тут не надо быть специалистом, чтобы понять — вот оно. Это ещё не вызов. Нет, насколько я понимаю. Это так… эффект приближения. Но времени остаётся мало.

Почти бегом я вылетаю из палатки и, отмахиваясь от перепуганных, поднятых среди ночи людей, устремляюсь к самой границе лагеря, где торчит на косогоре Дракучая ива. Мы действительно подошли к Хогвартсу почти вплотную, оттеснив защитные чары Пожирателей к стенам замка. На самом деле школу можно захватить и при Волдеморте. Но удержать вряд ли. Ещё бы чуть-чуть времени! Но, видно, не в этот раз. Как мы будем зимовать и как обороняться — непонятно. Я бросаю последний взгляд в сторону родных и таких желанных башен и поворачиваюсь к дереву.

— Солнышко…

Даже при Люмосе Максима вокруг никого не видно. Я только успеваю заметить колыхание ближних кустов, шорох высокой травы и затем — шелест ивовых листьев. Какая умница — научилась отключать дерево! Подземный ход засыпан, и с той стороны можно не ждать подвоха. Но в десяти шагах за границей наших маскировочных чар поджидают четверо Пожирателей, и это слегка нервирует. Наверняка и они чувствуют забытое жжение Метки. А значит будут рады подраться. Что может быть лучшим подарком новорожденному Хозяину, чем я и...

— Милая, спустись, пожалуйста!

Иначе меня убьёт Волдеморт. Тебя-то вряд ли. Если очередное возрождение не погасит остатки его разума. Конечно, я не могу уйти. Я, видите ли, безумно её люблю. Безответно, безнадежно, и всё же ничего не могу с собой поделать, когда вижу эти янтарно-рыжие волосы и рассыпанные по носу веснушки. И глаза.

Сейчас я, правда, ничего не вижу. Лишь подойдя вплотную к дереву, замечаю стремительную тень, которая даже не с кошачьей, а с какой-то змеиной ловкостью взбирается к самой верхушке. Обычному человеку это не под силу. Ребёнку тем более. Но Мэри у нас не обычный ребёнок, Мэри у нас крестраж. Тут надо быть осторожным. Бесполезно карабкаться за ней или пытаться перетащить на метлу. Она должна спуститься сама. Или будет хуже. Например, вот так…

Магический выброс обрушивает на меня разом все листья. Я едва успеваю взмахнуть палочкой, чтобы разбить вихрь.

— Котёнок, мама волнуется. Ты ведь обещала не убегать ночью!

Пожиратели явно ощущают что-то и поэтому никуда не уходят, но я стараюсь не обращать на них внимания.

Молчание длится ещё полминуты.

— С тобой я не буду говорить. Пусть придёт мама! — наконец, отвечает мне Дракучая ива.

Боюсь, у нас не так много времени. Судя по боли в руке. Никакой боли не было бы, и Волдеморт бы не вернулся, если бы не это дитя. Все знают, что так и есть. Просто никто не говорит об этом. И о том, что, оставшись крестражем, Лили нашла бы надёжный способ покончить с собой. Адское Пламя, к примеру. Все подсознательно ждали самоотверженности от взрослой волшебницы.

Пока крестражем была Лили. Но… как видите. Сперва она отсрочивала самоубийство из-за беременности. И из-за того, что надеялась — кость Реддла никогда не найдут, а Дары не соберут снова. Но хитрый крестраж поступил, как ему было выгодно. Переполз в младенца — шах и мат. Люди — не шахматы, ребёнок — не пешка. Ни у кого не поднимется рука на малышку.

До сей поры так и было. Пока возвращение Волдеморта казалось чуть ли не мифом. И то, по мере накопления усталости, я нет-нет, да слышал разговоры о том, что пора что-нибудь делать и что Мэри, собственно, не человек — одна оболочка. Не так уж у нас всё радужно. Особенно, в голодные зимы. Но я сам — оболочка на оболочке, и я не позволяю себе смотреть на неё, как на крестраж, потому что…

— А с папой ты не хочешь пойти, детка?

Почему «Мэри»? Да так. Собственно, потому же, что и «Гарри». Помню, как в прошлый раз моя занудная свояченица недоумевала, зачем выбирать такое простонародное имя. Но мы с Лили как-то никогда не морочились. Мэри звали погибшую подругу Лили, а ещё — лучшего ловца Холихедских гарпий. Вообще же мы хотели посмотреть на малышку, прежде чем называть. Но нам быстро стало не до того.

Сперва мы сами не знали, что с ней что-то не так. Потом не желали верить. Потом надеялись сохранить всё в тайне. Но при нашей жизни шила в мешке не утаишь. То, что Лили заснула после родов на неделю, могло показаться случайностью, пусть и пугающей. Но то, что ребёнок заговорил в полгода и сразу на серпентарго, уже выглядело слегка подозрительным. Когда же оказалось, что Лили не разбирает ни слова в этой тарабарщине, сомнения развеялись окончательно. Дальше пошло по нарастающей. Так что теперь даже самый глухой и древний домовик в лагере знает, что собой представляет последний (до недавнего времени) крестраж.

Но мы это не обсуждаем. И в первую очередь, с Мэри. А все её странности подаём как обычные для маленьких волшебников. Благо, других детей тут нет — их незачем держать в военном лагере. Все дети под защитой друзей и родственников растут на нашей тайной базе в Малфой-мэноре. Но мама и папа так любят Мэри, что не могут с ней расстаться ни на денёчек. Если Волдеморт надумает захватить крестраж, уж лучше пусть нападёт на военный лагерь. Единственный минус такого плана состоит в том, что любая ложь, даже благая, становится явью. И подчас в самый неподходящий момент.

— Ты мне не отец, — заявляет она с высоты двух десятков ярдов.

Я примерзаю к земле, несмотря на то, что теперь лишь начало осени.

— А кто же? — спрашиваю хрипло.

Я вовсе не горю желанием услышать ответ, но она отвечает злобным голоском крестража, который мы уже научились распознавать:

— Ты — тварь из царства мёртвых, убившая моего отца.

Я не просто впадаю в ужас, я не могу постигнуть… откуда она взяла это?! Видимо, та магия, что заставляет меня сейчас держаться за предплечье левой руки, действует и на Мэри. Она вся — как одна Тёмная Метка. Но, даже если так… Я лихорадочно пытаюсь понять, что происходит с моим ребёнком. Даже если так, крестраж не может знать больше, чем Волдеморт. А Волдеморта не было в зале Смерти!

— Мэри, это не так! — заверяю я, стараясь казаться спокойным. — Спустись, и я всё объясню. Я никого не убивал. И никогда не убил бы.

— Да?! — доносится из ветвей её дрожащий от ярости голос. — Тогда что случилось с моим отцом? И почему мне нельзя знать, кто он?

Кто он? Если бы я сам это понимал!

— Тебе можно знать, — вздыхаю я обречённо. — Он был… волшебником.

— Об этом я догадалась, идиот! — огрызается Мэри, но всё-таки спускается на одну ветку.

Мерлин, дай мне силы! Я даже не уверен, что всё ещё говорю с ней, а не с Волдемортом. Мне кажется, что каждое её слово отдаётся пульсацией в Метке.

— Твой отец, — продолжаю я, прикрыв глаза, — был очень хорошим чародеем. Одним из лучших. И очень смелым человеком. Он состоял в Ордене Феникса. Как многие здесь. Он… погиб, чтобы не дать злу захлестнуть мир. Что ещё ты хочешь услышать?!

Я забываю, что говорю с трёхлетним ребёнком. Я совершенно не уверен, что она хоть что-то поймёт. Но я и так с трудом подбираю слова. А когда наконец открываю глаза, то вижу, что Мэри сидит на нижней ветке. И судя по выражению личика, понимает больше, чем я — это босоногое чудо в сшитой мамиными руками пижамке (Лили всё шьёт ей сама). Я отвожу в сторону луч Люмоса, чтобы не светить ей в глаза, а если честно — чтобы не видеть эти ночные глаза так отчётливо, что не надо никакого зеркала. И в тот же момент, словно угадав мою мысль, она произносит:

— Я не хочу слышать. Я хочу его видеть.

Это точно крестраж. И его магия действует на меня всё сильнее. Иначе почему я киваю и достаю из кармана антидот к Оборотному зелью? Мне что, больше нечем заняться? К слову сказать, Оборотное я как раз не прихватил, но не беда. Все и так в курсе. Мэри спрыгивает на траву и неслышно приближается на несколько шагов с пугливостью дикого зверька и недетской грацией. Я молчу. Чувствую себя так, словно остался без одежды.

— Поглядела? — спрашиваю я шелестящим шёпотом.

Совсем забыл, что в этом облике почти не владею голосом. Она смотрит с жадностью, с совершенно искренним детским восторгом и произносит своим обычным голосом:

— Так гораздо лучше.

Дело вкуса. Я хочу что-то ответить, но у меня сжимается горло. Из-за старых ран — не иначе. Осенний ветер налетает на нас с Озера, и, кажется, дочка начинает мёрзнуть, стоя босиком в пижаме. А ещё нам давно пора уходить. Я делаю шаг к ней и снова замираю, как вкопанный, потому что Мэри начинает говорить.

— Я таким его и запомнила, — медленно и как бы задумчиво произносит она. — Я помню всё — с момента моего зачатия. Сначала я видела глазами мамы, потом сама. Я теперь поняла, что это не были сны. Теперь всё гораздо яснее снов... Скажи мне, как его звали.

Это не вопрос — скорее приказ. Но мои нервы и так уже на пределе. Пожиратели в нескольких шагах от нас тоже нервничают, один за другим обнажая Метки, разглядывая их при бледном сиянии звёзд. Но не убивать же их на глазах у ребёнка?

— Раз ты всё помнишь, то зачем спрашивать? — я осторожно приближаюсь к ней изменившейся, скользящей, как у неё, походкой.

— Я не говорю, что не знаю. Я хочу, чтобы ты это произнёс, — коварно отвечает Мэри.

Мы не первый год знакомы с этим крестражем. Кажется, он уже ничем меня не удивит, и всё же… Я, не колеблясь, помяну к ночи Волдеморта, а тут не могу собраться целых полминуты. Вероятно, потому что никогда не называл его по имени. Годрик, какой бред! У меня нет лишних минут.

— Его звали Северус Тобиас Снейп, — произношу я очень спокойно. — И он заставил бы тебя болтаться в воздухе вниз башкой за твои выкрутасы.

Она неожиданно начинает хохотать, и я, пользуясь моментом, успеваю сгрести этого чертёнка в охапку… Нет, только не левой рукой! Правой гораздо лучше — вот так. Мы, наконец, отправляемся домой, на этот раз не расшвыряв магическим выбросом половину палаток. Правда, Мэри немедленно начинает визжать, что пойдёт сама, колотит меня руками и ногами и честит на чём свет стоит, но это уже мелочи жизни.

Не столь уж безопасные мелочи. При такой ненависти и такой магической мощи проклятие может реально мне повредить. Но трусов в Гриффиндор не принимают. Я мог бы закрыть ей рот негуманным, зато эффективным Силенсио. Но Силенсио не берёт её, как и добрая половина других заклятий. Поэтому всю дорогу через лагерь Мэри продолжает низвергать на мою голову громы и молнии и верещать, что я убил её отца.

— Все в сборе, — пытаясь перекричать этот гвалт, сообщает мне Артур Уизли, с пониманием и сочувствием глядя на рыжую бестию у меня в руках.

Я оглядываюсь на растянутый чуть в стороне тент, под которым у нас организовано что-то вроде штаба. Там, вокруг нескольких сдвинутых вместе столов, уже собралось человек пятнадцать немирно настроенных волшебников. Все спорят друг с другом и с портретом Дамблдора, следят за движением различных точек на картах и поминутно поглядывают на часы. Что бы там ни было, нам надо обеспечить безопасность общего перемещения. Никакой гарантии, что на новом месте нет засады.

— Приду через пять минут. Решите пока, кто будет растягивать защиту, — у меня крик не получается — только сиплый шёпот.

— А у нас есть пять минут? — озабоченно уточняет Артур.

— Есть двадцать пять, — отвечаю я, ориентируясь на жжение в Метке.

Знающие люди объясняли, что раз терпеть можно, ещё успеешь принять яд и дождаться, пока подействует. Артур порывается что-то уточнить, но тут, видимо, соображает, откуда у меня точная информация и, вздрогнув, отходит. Прекрасно его понимаю. В своём истинном демоническом облике я появляюсь нечасто — всё больше в ангельском. Но сегодня такой день, сам понимаешь, Артур…

Я продолжаю путь, занимаясь самым важным на данный момент вопросом — сохранностью крестража. К счастью, дорогу можно срезать. Почти все палатки уже свёрнуты, и вместо привычного лабиринта самодельных улиц нам надо преодолеть лишь вытоптанное поле. Волшебники лихорадочно мечутся туда-сюда, продолжая разбирать и уменьшать всё подряд, но я стараюсь сосредоточиться на следующем неотложном деле.

— Лили внутри? — спрашиваю я безмолвную фигуру, которая поджидает меня у входа в родную палатку.

— Да, сэр, — вздрогнув при взгляде на меня, отвечает фигура.

Я с облегчением спускаю Мэри на землю, и она тут же радостно декламирует:

— Мой отец — Северус Тобиас Снейп!

Я делаю незаметный знак рукой, и Драко, чуть поперхнувшись, отвечает:

— Рад за тебя.

Видно, что его, как и Артура, тянет задать мне уточняющий вопрос, и не один. Но безупречное чутьё, до сих пор сохранявшее ему жизнь, удерживает Малфоя от ошибки.

— Мэри, ступай к матери, — говорю я, препроводив обоих в палатку.

Мэри делает два шага в нужном направлении и советует мне, уже готовясь скрыться за перегородкой:

— Больше не стриги волосы. С длинными было лучше.

Годрик, дай мне силы!

— Так что там выдумал Кингсли? Только вкратце, — раздражённо обращаюсь я к Драко, который делает вид, что в жизни не видел ничего интереснее керосинки.

Он отвечает не сразу, внимательно следя за тем, как вокруг пламени мечутся белёсые мотыльки. Я успеваю за это время окружить нас всеми возможными заглушающими и охранными чарами. На всякий случай. Никогда не знаешь, что выдаст Малфой.

— Если вкратце, то засучите рукав, — произносит он, не глядя в глаза по привычке к окклюменции.

Как раз сейчас у меня нет времени проверять его на правдивость. И так уже ясно, что он не врёт.

— Где они раздобыли эту чёртову кость?

Драко приподнимает колпак лампы — мотыльки устремляются к пламени. Драко опускает колпак — и они ударяются о стекло.

— О! Это поразительная череда совпадений, — говорит он при этом. — В наших рядах… Простите, в рядах Пожирателей Смерти всегда найдётся кто-нибудь, охочий до лёгкой наживы. Особенно в теперешние, мягко скажем, нестабильные времена. И двое таких молодчиков… их имена я могу назвать, но они вам ни о чём не скажут. Так, мелкие сошки, даже не носящие Меток, — презрительная гримаса. — Так вот, кому-то из них вдруг вспомнилось, что у Хвоста… Это Питер Петтигрю, если вы не знаете…

— Драко, не испытывай моё терпение.

Короткая, но всё же усмешка.

— Я только стараюсь быть точным. Сэр. Итак, кто-то из них припомнил, что у Петтигрю имелась рука из чистого серебра, которая к тому же какой-то там артефакт, да ещё, видать, особо ценный, раз его ляпал сам Тёмный Лорд. Это то, что они говорили под Круцио, как вы догадываетесь.

— Догадываюсь. Дальше. И, будь добр, отойди от лампы.

— Извините. Сэр, — Малфой неслышно отодвигается.

Теперь его глаза смотрят на меня в упор, но их цвет невозможно определить. То ли серые, то ли голубые — зависит от освещения. Сейчас из-за резких теней они кажутся непривычно тёмными и наверняка безупречно удерживают окклюменцию. Если не попросить специально, Драко ни за что не уберёт щит. У нас с ним довольно сложные отношения. Более чем.

— Дальше, сэр, всё очевидно, — объясняет он тихим голосом. — Эти идиоты разрыли старый могильник за Малфой-мэнором, куда кучей сваливали все трупы. К счастью для себя, они знать не знали, что находятся в двух шагах от патрулей Ордена. Их спасла… только удача. И та же удача им изменила, когда их перехватили с добычей Мальсибер и Забини. Добычу отобрали. А там ведь была не только волшебная рука, но и всё содержимое карманов — Петтигрю и тех, кто гнил рядом.

Я ко всему привык, но сейчас меня, кажется, стошнит.

— А Мальсибер не лыком шит, сами знаете, — понимающе кивает Драко. — А нет, вы не знаете… Всё время забываюсь, простите! Словом, он озадачился вопросом, что за кость таскал с собой Петтигрю, да ещё в специальном мешочке. И отнёс эту штуку Министру.

— Шеклболту, — поправляю я резко.

— Министру Шеклболту, — усмехается Драко. — Как он себя называет. Ну, а вдруг? Ведь не кто иной, как Петтигрю, раскапывал в прошлый раз могилу старого Реддла. Мог же он что-нибудь прихватить про запас?!

— Где Шеклболт проводит ритуал? — перебиваю я его. — Есть идеи?

Драко пожимает плечами:

— Не знаю. Но вот-вот узнаю. Вы со мной?

Я качаю головой:

— Нет, вам придётся отправиться одному.

— Я так и подумал.

Он молчит пару секунд, задумчиво водя пальцем по нижней губе.

— Это должно быть недалеко, — решает он, наконец. — Чтобы Хозяин, даже если он будет слаб, мог без проблем оказаться в Хогвартсе. Прах, оставшийся от кремации его трупа, Министр давно забрал из Отдела Правопорядка и всё время носил с собой. В качестве врага он наверняка использовал кого-то из пленников, содержащихся в замке. Двоих они уже убили, осталось пятеро… Видимо, это Лонгботтом. Мальчик, рождённый в конце июля, и так далее. Я опять сказал что-то не так, сэр?

— Всё так. Я с тобой согласен. После прошлых накладок Шеклболт должен был умерить аппетиты. Судя по тому, что он не стал опять гоняться за Гарри. Руку на этот раз отрубит себе лично — я прав?

Драко презрительным движением плеча отбрасывает назад длинные волосы:

— Палец — не больше! В одной руке у него палочка, в другой — Волшебное Око. Обе ему нужны.

— Выходит, Реддл не стоит больше мизинца? — улыбаюсь я, несмотря на резкую боль в Метке, заставляющую меня пошатнуться.

А вот это уже вызов. Настоящий. Драко тоже бледнеет, придерживаясь здоровой рукой за столб. Но всё-таки отвечает мне слабой улыбкой.

— Там будет видно, сэр, — говорит он шёпотом. — Ко мне больше нет вопросов?

— Нет. Дальше действуйте, как мы договаривались. И не слишком тяните, чтобы не разозлить Реддла.

Драко кивает с видимой неохотой, но без всякого удивления. Предстоящее для него не сюрприз. Иначе он не явился бы в плаще Пожирателя.

— Удачи, — бросаю я, когда он направляется к двери.

Малфой усмехается, разглядывая кружащихся у огня мотыльков.

— Сами знаете, удача не на нашей стороне, сэр.

Что за дурная привычка — вместо прощания говорить колкости?

Сжимая зубы, я всё-таки закатываю рукав. Судя по виду, мне заново проставляют клеймо. Чёрт с ним, пусть веселится! Принимаю Обезболивающее, а заодно уж и Оборотное — к чему смущать своих? Проверяю, как там Лили с малышкой, напоминаю им, что через десять минут всё должно быть готово к дальней аппарации. И отправлюсь в штаб.

Ещё несколько минут уходят на то, чтобы решить, в которое из нескольких пригодных мест мы будем аппарировать. Кто возглавит передовой отряд. Как организовать оборону на новом месте. Всё это нам не впервой, но каждый раз надо чётко оговаривать все пункты. Обязательно. Тем более, что сейчас я не отправляюсь со всеми. А значит, неожиданности мне нужны меньше всего. Мне нужны только мантия-невидимка и Феликс Фелицис — хотя бы чуть-чуть удачи.

Больше никто не может аппарировать по Метке. Не считая, конечно, Драко. Но будет лучше, если он останется искренне ни при чём. И всё же глупо было бы не воспользоваться тем, что Волдеморт, упиваясь триумфом, разом призвал всех слуг. То ли забыв мою историю, то ли не успев выслушать. Разумеется, я не надеюсь в одиночку одолеть самого могущественного тёмного мага. Вдобавок, бессмертного. Вдобавок, окружённого множеством сторонников, которые в данный момент аппарируют со всех концов страны, торопясь припасть к его стопам.

Но одного-другого из этих негодяев я успею спровадить на тот свет. И возможно, спасу своего человека. Если ещё не поздно. Не должно быть поздно. Шеклболт наверняка досконально воспроизвёл старый ритуал и оставил жертву Хозяину.

Теперь.

Высоко в небо над Хогвартсом поднимается Морсмордре. Значит, Пожиратели вняли призыву своего господина и все, кто не занят в обороне, устремились к нему. Сейчас бы и напасть на замок!

— Теперь, — говорю я своим людям.

Вряд ли за таким шквалом враги обратят внимание на нашу аппарацию и смогут подстеречь нас в конечной точке. Первые десять человек исчезают. После того, как Билл Уизли возвращается с вестью, что всё в порядке, вся наша армия растворяется в ночном воздухе.

Я остаюсь один посреди тёмной безмолвной пустоши. Со стороны это всего лишь голое место. Под мантией-невидимкой меня различит только Шеклболт, а он сейчас далеко. Так что я могу сколько угодно стоять здесь без всяких защитных чар. В двух шагах от Хогвартса с висящей над ним Тёмной Меткой.

Пустяки. Это всего лишь означает, что мы проиграли битву и отступаем. Вопрос — проиграем ли мы эту войну, как предыдущие две?

Второй вопрос — а как пользоваться той Меткой, что на руке? Надо было уточнить у Малфоя, но разве упомнишь всё второпях! Люди, припасы, Волдеморт, Пожиратели, крестраж… Надо лишь расслабиться на секунду. Тогда руки сами вспомнят, что делать. Это — как летать на метле. Чёрта с два забудешь.

Я закатываю манжету, дотрагиваюсь палочкой до невидимой Метки, и руку от пальцев до плеча простреливает немыслимой болью, злобной радостью от того, что Хозяин меня почуял. Вся интрига в том — узнал ли? Окллюменция укрывает меня так же глухо, как волшебная мантия — один из Даров Смерти. И всё же, когда меня швыряет в чёрный вихрь аппарации, я ощущаю тоскливый неизбывный ужас, который не могу побороть, потому что его помнят даже ногти и волосы. И мне приходится прикусить себе язык, чтобы не произнести заветное, дарящее неизбывное облегчение: «Да, мой Лорд».

Мы дрались там… Ах, да! Я был убит.

Н.С. Гумилёв

Объясню сразу — битву за Министерство, с которой началась Третья Магическая, мы проиграли. Как так? Да вот как-то так. Силы были неравные. Надо ли вспоминать? Давно было дело. Но, по крайней мере, Волдеморт тогда не возродился.

Мы отступили. Шеклболт остался Министром магии, если его можно так назвать. Артефакты поделились примерно поровну. У них оказалась Бузинная палочка без хозяина, меч Гриффиндора и свиток с заклинанием Волдеморта. У нас — Воскрешающий камень, мантия-невидимка и, конечно, крестраж. Да! И хозяин Бузинной палочки. Если я до неё когда-нибудь доберусь, чтобы это проверить. Мантия вернулась к Гарри — он к ней привык. Мне досталось кольцо. Носим их всё время с собой, чтобы не выкрали. Уничтожить Дары Смерти нелегко, да и жалко.

Таков был изначальный расклад, но за последующие четыре года случилось столько всего, что не упомнишь.

Значит, так. Сперва мы вели мучительную партизанскую войну, как в самом начале эпопеи с Реддлом. Дома под Фиделиусами, палочки под подушками, свои люди в Министерстве, их шпионы у нас, Обливиэйты, Морсмордре и прочее. Но, поскольку всех членов Ордена теперь знали поимённо, а Пожиратели множились как грибы и даже не носили Меток, погром следовал за погромом, провал за провалом, а кончилось всё второй битвой за Министерство, которую мы… проиграли тоже.

Впрочем, и Пожиратели после этого стали осторожней. Прекратили лезть на рожон, а устроили в Министерстве магии свой форпост, и все нападения теперь осуществляли оттуда. Мы, соответственно, заняли Хогвартс. К тому времени Орден существенно умножился, оброс семьями, сочувствующими и просто теми, кому было страшно снаружи. Места в замке хватало, а Пожирателей боялась большая часть населения. Но вставать на сторону Ордена многие тоже боялись.

Года два один древний оплот магии противостоял другому, ещё более древнему. Правда, зажатому в горах Шотландии. Без подъездных путей, не считая единственной железной дороги, которую эти сволочи сразу взорвали.

Без связи с мировой общественностью.

Без запасов Отдела Тайн и прочих запасов, которыми располагало Министерство.

Не считая Даров, самым полезным магическим приспособлением у нас долго оставался портрет Дамблдора, который образовался на прежнем месте, как только Гарри вышвырнул подделку в окно. А чего было ждать от школы? Шеклболт всё оттуда выгреб под эгидой обеспечения безопасности. Ещё до попытки призвать Реддла из Арки (как будто без него скучно!).

В Хогвартсе хватало всяких замудрённых штук, вроде зеркала Еиналеж (в котором все видели только тёплые носки и бутерброды) и самоходных шахмат. Но для боя всё это мало годилось. Порадовали только оживающие доспехи. Минерва кое-как растормошила их и вытолкала из замка. С помощью этой пустоголовой, зато бессмертной армии, накопленного опыта и новых секретных заклятий, в основном произошедших из ругани, мы-таки взяли Министерство с третьей попытки.

Ну как — взяли?! Его пришлось разрушить до основания, так что Министерства у нас теперь нет. Связь с остальным Магическим Миром потеряна. И с магглами тоже. Перед тем, как всё рухнуло, эта скотина Шеклболт что-то где-то перезамкнул. И сбежал в леса со своей шайкой, которая уже разрослась до размеров хорошей армии. Он-то надеялся, что закрыв все границы, быстрее нас переловит. А в результате самому пришлось довольствоваться аппарацией в пределах страны и двумя радиостанциями. Одна — их, вторая — наша.

Настало средневековье. Сначала мы продолжали отбиваться от них, сидя в Хогвартсе, а они устраивали нам осаду, став лагерем в Запретном лесу.

Потом они захватили Хогвартс, и теперь уже мы — весь последний год — кочуем по разорённой стране, как бродячий цирк с волшебными палочками. Перемещаем свой палаточный лагерь каждую неделю, никогда не ложимся без часовых, никогда не раздеваемся на ночь. Гарри с Гермионой очень помогли организовать походный быт — они этой каши уже хлебнули. Феликс Фелицис мы теперь принимаем регулярно. С тех пор, как выяснилось, что Книга Мерлина крадёт удачу. Но много его не выпьешь — начинает действовать, как яд. Да и привыкание вырабатывается. Так что везёт нам… с переменным успехом.

И. Все. Эти. Долбанные. Четыре. Года! Годы войны, крови, разрушений, потерь, господимойбоже… Несмотря на все предложения заключить мир. Несмотря на явный абсурд происходящего. Несмотря на то, что все измаялись и устали, как черти, а наши дети растут не волшебниками, а странными, опасными для себя и окружающих недоучками. Несмотря на весь ад, который они устроили, эти свихнутые фанатики Пожиратели не оставляли надежды воскресить своего Тёмного Лорда. Чтобы уже окончательно накрыть Магическую Британию медным тазом и написать эпитафию.

Почему я говорю обо всём этом с такой уверенностью? Да потому что я знаю, про что говорю. Почему я знаю? Да потому что я возглавляю наш хаос. Который воюет с их хаосом. Я и глава Ордена, и верховный чародей, как теперь принято говорить. Правда, эта должность изначально подразумевала совсем другие обязанности, но кто это помнит? В эпоху средневековья быстро обрастаешь пышными прозвищами. А смысл один — я в ответе за всё. Я повинен во всех наших жертвах и поражениях. И цена побед тоже на мне. А ещё — контроль за поставками мыла и применением магии несовершеннолетними. Я — Джеймс Поттер. Уж какой есть.

Сам не знаю, как так получилось. Как-то само собой. Я не стремился стать первым, я вообще в это не вникал. Это даже не вполне моя заслуга. Магия точно не моя, и реакции, и чёртова Сектумсемпра, которая первое время вылетала сама по себе. Буквально — тянешься на кухне за ножом, и только его себе представляешь, как эта дрянь перерубает пополам шкаф над головой Лили.

— Учи окклюменцию. Я знаю, что ты можешь, — говорит она меланхолично, и мне хочется… убить кого-нибудь. И я иду убивать.

Да, моя заслуга состояла лишь в том, что мне, особенно в первый год, было искренне и глубоко наплевать, убьют меня или нет. Спал я или нет. Ел я или нет. Вообще на всё наплевать было, кроме как на войну с Пожирателями. Очень уж хотелось взять реванш за прошлые ошибки и вынужденное бездействие. А дома у меня такое творилось, что впору было вообще не возвращаться. Но не возвращаться я тоже не мог — такая вот штука! Я не то чтобы хотел этого — я всегда знал, что вернусь. Иначе всё было бы слишком просто. После того, что у нас с ней было, Смерть меня не брала. Натурально. Все заклятия — мимо. В какой-то по счёту битве за Министерство на меня даже свалился дракон. Думал — уже всё. Нет, откачали.

— Я тебя заговорила, — со странной улыбкой сообщала мне Лили, в очередной раз отворяя дверь. — Ужинать будешь?

Нет! О Мерлин! Нет, я лучше ещё поубиваю.

Да, первый год был самым сложным, потом я привык к нашей странной жизни. К нашей ненормальной семье. На что жаловаться, когда кругом война и вообще чёрт-те что?!

А вначале… Так сразу и не объяснишь. Она, Лили, как-то поделила в голове его смерть, которая сводила её с ума. И моё возвращение, которое её, конечно же, радовало. На фоне того, что она сходила с ума. Ну, а чего я хотел? Это же всё равно, что пропасть без вести на позапрошлой войне, а потом явиться через семнадцать лет — здрасьте вам! Дома нет, жена с другим, сын вырос и в лицо тебя не знает. Так, о лице вообще не будем.

Словом, такая вот ситуация. Рады будут тебе? Ну… рады. Кого винить? Некого. А тут ещё новые потери. И Снейп — куда же без него? Мне без него теперь вообще никуда. И Рональд Уизли — в том же зале Смерти. Там вообще многие остались, и жуткое название наполнилось новым смыслом.

Видимо, я тоже был не в себе, да и сейчас не совсем в себе. Видимо, мне нужен был адаптационный период. Беседы с колдопсихологом. Или хотя бы с портретом Альбуса Дамблдора, который у нас всегда за него. Осторожно привыкнуть к себе, к новой магии, к новой реальности. Ну да. Так всё и было.

Как сумел, так я и расшвырял первую пару Пожирателей в зале Смерти новой беспалочковой магией. Добыл палочку, и дело пошло веселее. Дальше помню обрывочно — видимо, голова ещё не вполне включилась. Я потерял из виду смертоносную в своём отчаянье Лили. Про то, что здесь сын, я и знать не знал. Меня тоже не узнавали, то есть узнавали не так, как надо. Но обдумывать это было некогда, потому что мы теснили Пожирателей из Отдела Тайн. Потом прорывались на верхние этажи — тоже вслед за ними. Всё заволокло дымом, народ разбегался. Потом Шеклболт вызвал Адское Пламя, которым накрыло весь атриум. А масок всё прибывало и прибывало, как будто они на месте почковались, и мы начали отступать, и мы…

Как картинка перед глазами: поздний вечер того дня я встречаю в Мунго. Там вывешивают списки погибших и раненых. В вестибюле страшная сутолока. Больница под Фиделиусом. Всех поступающих встречают авроры, которые решают: пропускать — не пропускать. Авроров осталось человек двадцать, теперь ими командует Фестус Уильямсон. Что с остальными и с самим Авроратом — неведомо.

У меня сотрясение мозга и лицо обожжено, но целители за полчаса с этим справляются, обещая, что шрамов не останется. На этот раз. И с головой тоже проблем не будет. Ну-ну. Смотрят с опаской. Опять называют меня чужим именем. Я пока что не возражаю — нет сил. Я уже начал кое-что понимать, но голова занята другими вещами. Нахожу своих по спискам. Лили сидит у Гарри, но она не в том состоянии, чтобы объяснять что-то.

Гарри тоже не в том состоянии — перелом ноги сросся, и он рвётся из палаты ещё за кем-то. Мать его отговаривает. Оборачиваются ко мне одновременно — одинаковые глаза, бледные лица. Лили больше не в синяках, хороша до дрожи, но я не узнаю ни причёску, ни взгляд. Тончайшие морщинки на лице, скорбные тени под глазами.

Мой сын. Наш. Гарри. Смотрю, как на своё отражение. Не могу сообразить, сколько ж ему теперь? Дурацкая мысль: «Хорошо ли он летает на метле?». Бред. Сон после смерти. Может быть, я призрак?

Палата переполнена, и остальные пациенты таращатся на меня с испугом. Выхожу в коридор — собраться с мыслями. Слышу вдогонку что-то про убийства и Азкабан. Лили начинает резко отвечать. Я стою, прислонившись к двери. В голове гул. То ли от снадобий, то ли от всего этого.

Минут через пять они с Гарри выходят, и мы отправляемся блуждать по этажам. Расспрашиваем, ищем какую-то Джинни. Потом всей семьёй сидим на полу в коридоре. Больше сесть некуда, а ждать долго — к ней не пускают. Я ещё не уяснил, кто такая Джиневра, но уже знаю, что ребёнка не будет. Круциатус, потом она сама видела, как сгорел брат… Мы сидим. Легендарные Поттеры.

Курим в коридоре больницы — я и Гарри. Всем на это плевать, у всех свои проблемы, а дым легко убрать магией. По привычке предлагаю сигарету Лили. Она ещё не вполне оправилась, так, может, ей полегчает? Лили смотрит на меня, смотрит и смотрит — и говорит, что бросила. В смысле, курить. Гарри начинает рыдать. Мы его утешаем, но всё, понятное дело, без толку. Мимо снуют целители. На стенах проявляются списки погибших. Гарри поднимается, чтобы проверить, кто ещё… кого ещё…

— Надо сразу забрать её отсюда, — говорю я сидящей напротив Лили, кивая на дверь, возле которой мы ждём. — Пожиратели обязательно полезут в больницу.

Сейчас им, понятное дело, не до того, а авроры больше не подчиняются Министру. Но это очень короткое затишье. Аврорат перестанет существовать, останутся только чёрные плащи и белые маски Смерти. Всё полетит под откос. Всё уже туда летит. Со страшной скоростью.

— Да, — хрипло отвечает мне Лили. — Нам всем надо домой.

Это дом Сириуса.

Мерлин, нет! Не могу.

«Ерунда, Джим, — говорит он. — Располагайся. Мой дом — твой дом. Забудь и живи».

Зеркало. Трещина срастается на моих глазах. Древний эльф-домовик таращится с недоверием:

— Чистокровный хозяин? Такие ещё остались? Не много ли хозяев на одного старого Кикимера?

Не могу, нет.

После выясняется, что и Лили не хотела там оставаться. Она в этом доме не прижилась, её терзали тени вчерашнего дня. Опять же, жить бок о бок с Джинни, как постоянное напоминание… Невозможно!

К тому же, здесь штаб Ордена Феникса. Ночь без сна. Люди приходят и уходят, раненые и списки павших, как в больнице. Спешное собрание — первое потрясение начинает всех отпускать, мы считаем потери и подводим итоги. Даже отмечаем моё возвращение. Какой-то сюрреализм! Поздравляют меня и Лили. Поцеловать её, что ли? В честь воссоединения. Уместно или нет? Лили роняет бокал, словно разливает кровь по светло-зелёному ковру.

Устал, как сволочь, и ни черта не соображаю. Мало кого узнаю. В голове — муть. Рем, Лонгботтомы, Дамблдор, у Рема остался ребёнок… всё, больше сознание не вмещает. Не знаю, как реагировать, не успеваю осмыслить даже то, что уже сказали. Не могу больше спрашивать — пропадает голос, боль в связках. Лили привычно достаёт флакон из кармана, подаёт мне:

— Прими, будет легче.

Молчит, ждёт, когда я выпью.

— Тебе нужно Оборотное зелье. Так просто невозможно. И горло перестанет болеть.

Мне не до горла. Надоело, что на меня все таращатся хуже домовика. Ну что? Что?! Это магия — вы не видели магии?! Это Волдеморт придумал — не я!

Я знаю, что списки на несколько страниц, я не виноват, что здесь я, а не ещё кто-то!

Непереносимо.

Ничего этого я, конечно, не говорю. Стою и глотаю зелье. Можно куда-нибудь в тихое место? Лечь хотя бы на два часа? Только не туда, не к зеркалу.

Хлопает дверь, влетает Гарри. Покрасневшие глаза, а под ними тёмные круги в пол-лица, но он полон решимости.

— А Книга-то! — выдаёт он тоном оракула. — Про Книгу уже спросили?!

Определяет по виду присутствующих, что ещё не спрашивали, глядит на меня. Вздрагивает, не вполне ещё привыкнув и ко мне, и к тому, что я собой представляю, но всё-таки договаривает:

— Папа, вы с друзьями забирали Книгу Мерлина из Хогвартса? Скажи только — да или нет?!

Я смотрю на него в полнейшем изумлении, которое, наверное, странно видеть на лице Снейпа.

— Вы пробирались на закрытый этаж? — тихо подсказывает Лили. — Находили там фолиант с пустыми страницами?

Она тоже осекается, встретившись со мной глазами.

— Это была Книга Мерлина? — спрашиваю я сипло. — Она зачем-то нужна?

Все взгляды обращены ко мне. Явно, я один тут не понимаю чего-то архиважного, но я успел привыкнуть к этому чувству.

— Очень нужна, — подтверждает, наконец, Гарри. — Ты помнишь, где она?

— Помню, разумеется, — отвечаю я в звенящей тишине. — Аргус Филч отобрал её у Сириуса, когда он ночью возвращался из башни Равенкло. Это было незадолго до нашего последнего Рождества в Хогвартсе. Или чуть позже?.. Словом, она должна быть у Филча вместе с прочими трофеями. Конечно, если он её не выбросил.

Я, собственно, не знаю, жив ли ещё старый Филч. Стоит ли ещё школа? Собрание мгновенно взрывается сонмом возбуждённых предположений и возгласов.

— И как же мы теперь попадём в Хогвартс?! — громогласно сокрушается Хагрид. — Наверняка там сейчас кишмя Пожирателей! А если они прежде нас Книгу отыщут?

— Странно, что её не нашли раньше! — недоумевает МакГонагалл, нервно ломая пальцы. — Аргус уезжал из школы вместе со всеми. Вероятно, нам следует для начала встретиться с ним. Вдруг он вспомнит про Книгу?

— Минерва, это не… — пытаюсь я внести уточнения, но Лили меня перебивает:

— Где же теперь отыщешь Аргуса! Джеймс, зачем вообще вы её тронули?!

— Зачем Сириус ходил с Книгой в башню Равенкло?! — подхватывает наш сын.

Зачем он ходил, как-то неудобно объяснять на собрании Ордена, а почему с Книгой…

— Это я и пытаюсь сказать, — я не знаю, как вообще можно говорить без голоса, но всё-таки продолжаю, держась за горло: — Гарри, эта вещь не выглядела, как Книга. Мы её трансфигурировали. На вид это был… — я закашливаюсь и просто обозначаю руками контур предмета.

Гарри хмурится, как и все, пытаясь понять, и вдруг издаёт такой вопль, что даже великан подпрыгивает на месте.

— Карта! — выговаривает наш сын уже на тон тише. — Карта Мародёров! Вы её не создавали заново, да?! Вы её переделали из Книги?! Вот же Годрикова… Я сейчас! Сейчас, подождите!

Начинает расстёгивать рубашку, но, не выдержав, разрывает ворот и вытаскивает на свет висящий на шее мешочек из кожи серебристой ящерицы.

— Гарри, ты что, всегда это с собой носишь? — негромко спрашивает Лили, наблюдая за ним чуть ли не со слезами.

— Мой подарок! — радостно оживляется Хагрид. — Знал же, что пригодится!

Гарри начинает копаться в своих припасах, потом разом вываливает на стол сломанный снитч, тусклый серебряный медальон, осколок зеркала и…

— Да, — говорю я, прокашлявшись. — Это она. Выглядит как обычный кусок пергамента. Книга была слишком громоздкой и заметной. Но нам понравились нанесённые на неё чары. Конечно, пришлось и самим немного поколдовать.

— О, Джим! — коротко вскрикивает Лили, берясь за голову.

— Не самый мудрый ваш поступок, мистер Поттер, — звенящим голосом произносит МакГонагалл, и мы оба невольно вздрагиваем — я и Гарри. — Вы писали в ней что-нибудь?

Мне становится не по себе под столькими напряжёнными взглядами.

— Только нарисовали карту Хогвартса, — отвечаю я тихо. — Ну и… заколдовали так, чтобы карта отпугивала посторонних. Чернила на ней проступали сами собой. В зависимости от того, кто хотел открыть.

— А можно… — после новой глубокой паузы начинает Стерджис, взлохмачивая свою соломенную шевелюру. — Можно посмотреть, как она выглядит на самом деле?

Наверное. Можно было бы. Но нужны четыре отпирающих слова, из которых я знаю одно. Ещё два мне подскажут, а третье... Я киваю и поднимаю волшебную палочку.

— Снитч, новолуние, мотоцикл…

«Говори, продажная шкура! Твоего Хозяина тут нет. А мы с тобой навеки!».

— Шпаргалка, — я ударяю палочкой по карте, и на её месте возникает огромная книга, занимающая почти всю ширину стола.

Чёрная кожа, тусклые серебряные застёжки, пожелтевшие листы пергамента. Ничего больше. Так она и выглядела, когда мы её откопали в заваленном подземном ходе, благодаря сверхъестественному нюху Бродяги.

Теперь все молчат минут пять — не меньше. Я уже не надеюсь получить объяснения, но очень хочется спросить, не за этим ли меня вернули из царства теней.

— Попробуем её уничтожить, конечно, — с несвойственной ей жёсткостью произносит Минерва МакГонагалл. — Но что-то я сомневаюсь в успехе. Раз для этого нужен был Отдел Тайн.

— Если б я только знал! — с мукой произносит Гарри, только что вернувшийся оттуда вместе со всеми. — Как теперь проникнуть в Министерство?!

— Никак, — соглашается Минерва. — И что делать с Книгой в Отделе Тайн, мы не знаем. Ибо наш друг оттуда убит.

Все подавленно молчат. Лили до крови закусывает губу. Гарри сгребает со стола оставшиеся сокровища. МакГонагалл возвращает Книге вид карты и до прояснения обстоятельств оставляет её у себя. Как наиболее опытная колдунья. И как директор Хогвартса, где эта штука пропала.

Орден продолжает совещаться и совещается до утра, но я, кажется, уже оказал всю посильную помощь. Не могу больше ни говорить, ни слушать, и Лили ведёт меня на самый верх — в комнату, когда-то принадлежавшую Сириусу.

— Мне кажется, у Гарри тебе будет лучше всего, — она говорит неуверенно, но пытается заботиться. — Он всё равно останется с Джинни.

Да, у них теперь всё решено. Будет или не будет свадьба — значения не имеет. Джинни к родителям не вернётся. Там горе, там тоже смерть. Не надо. Она и так не ест и ни к кому не выходит. Кроме Гарри. Ничего, они только начинают. Всё перемелется. С годами всё проходит. Или нет?

— Лили, хотя бы сколько лет прошло?

Лили зажигает палочкой настольную лампу возле стопки с учебниками, сбрасывает ворох одежды с кровати, расстилает постель. Я стою, подпирая косяк. Ноги не держат. Шок проходит, меня начинает трясти.

— Почти восемнадцать, — отвечает она, наконец. — Иди, ложись.

Падаю, не раздеваясь, на простыни. Уже всё равно.

— Сними плащ — неудобно.

А как он снимается? Какая-то штука странная, без застёжек.

— Там внутри застёжки.

Стаскивает с меня эту пожирательскую хламиду (это я в таком виде шатался по Мунго? Молодец я!). Разувает, снимает ещё что-то. Я таращусь на Метку. Лили набрасывает одеяло. Гасит лампу. Бледный свет фонарей с площади Гриммо. Её лицо, как под водой, в каких-то голубых бликах. В полусне-полуяви хватаю её за руку, не даю уйти.

— Лили, останься. Плюнь на всех. Я ведь вернулся. Я хочу вернуться. Я хочу…

Я хочу. Не знаю, я — не я. Как тут можно понять? Останься — какая разница?

Смотрит на меня с испугом. Наклоняется, целует в щёку.

— Спи, пожалуйста. Пожалуйста, спи. Это чудо, что ты вернулся. Это единственная хорошая новость. Это счастье… Гарри ещё не понял, он поймёт. Пожалуйста. Просто спи. Всё будет хорошо.

Столько лет миновало — чего я жду? Ускользает, уходит. Начинает плакать за дверью. И, пока она спускается с пятого этажа на первый, я слышу этот затихающий плач. Ни черта у нас хорошо не будет.

Не шевелюсь, не бегу её утешать. Пялюсь в потолок. Сна ни в одном глазу.

Семнадцать лет. Для меня-то они не прошли — вот, в чём штука! Для меня это одна короткая вспышка. Ярко. Зелёная.

Вырубаюсь на полумысли.

* * *

На следующий день я с утра пораньше отправляюсь в Годрикову впадину. А куда ещё? Чем раньше, тем лучше — зачем тянуть? Никому не говорю об этом. Хочу один. Убрать всё. Воспоминаний я не боюсь — это меньшая из проблем. Мне кажется, если я буду их бояться, Реддл опять победит. А он никогда не побеждал.

К чёрту Реддла. Надо как-то налаживать жизнь. Спать где-то, жить где-то. Забрать Лили с площади Гриммо — она там с ума сходит!

Открываю калитку, сбиваю ногой выскакивающую из травы вывеску про музей. И зачем-то продолжаю её пинать, пока из домика напротив не прибегает смотритель с речью о вандализме. Я поднимаю на него глаза, и он от меня отшатывается.

— Простите, но это мой дом, — объясняю спокойно. — Вам больше не надо за ним следить, я его уберу под Фиделиус. Но вы правы — глупо получилось! Не знаю, что на меня нашло.

Волшебник быстро кивает и медленно отступает к калитке. Мне ещё не раз придётся встретиться с подобной реакцией. Надо как-то к этому привыкать.

— Вы слышали о событиях в Министерстве магии?

Я пытаюсь улыбнуться. Он кивает ещё испуганней.

— Объяснять долго, но там сработал один магический артефакт. Я действительно Джеймс Поттер — понимаете? Вы не дадите мне ключи от дома?

Он левитирует мне ключи и поспешно прячется за калитку. Если я по совету Лили начну принимать Оборотное зелье, люди станут спокойнее реагировать?

Ставлю заклятие Доверия и ещё несколько охранных. Я уверен, Пожиратели ещё до вечера побывают в этих местах. Убираю палочку в карман. Чёрта с два я ещё когда-нибудь положу её куда-то, кроме кармана. Отпираю дверь, захожу в дом.

Всё обветшало, но всё, как было… вчера. Это же музей! Книги в гостиной, чашки на кухне. Ничего не сдвинуто, всё закреплено магией — мемориал памяти. Прохожу по тёмному коридору — пожелтевшие обои, запах нежилого помещения. Авада Кедавра. Дальше остаётся догадываться. Поднимаюсь наверх — ничего, можно жить. Проветрить, постели поменять…

Параллельная реальность — забытая на кровати заколка Лили. Разве такое возможно?

— Джим, пусти меня! Гарри сейчас проснётся, захочет есть. Отдай заколку, дай сюда, отдай мне!

— Мы тихо, он ещё час продрыхнет!

— Ты не умеешь тихо.

— Ну, тогда быстро.

— Не хочу быстро. Хочу… по-настоящему.

Шорох, шёпот, тихо опять не получается.

Голоса, навсегда затерявшиеся в доме — только я их слышу:

— Скажи мне, Лисёнок.

— Люблю тебя, дурья голова! Ну вот — разбудили!

Авада Кедавра. Я стою на пороге детской. Наружных стен нет, и части потолка тоже. Кроватка, комод, набитый детскими вещами.

Гарри гасит сигарету, гасит истерику, отправляется читать списки погибших.

Авада Кедавра. Всего их было три. И было это вчера.

Я пытаюсь вместить во «вчера» семнадцать лет, но как-то слабо выходит. Вообще никак. Сажусь на ковёр, изображающий квиддичное поле, гляжу на пасмурное небо в проломе. Кажется, будет дождь. Помрачение какое-то! То ли плач без слёз, то ли беззвучный смех — сам себя не узнаю. Мне кажется, даже реакции какие-то… не мои. Даже скорость мыслей не моя. Всё не моё.

— Если ты это скажешь, Сириус, я больше не посмотрю в твою сторону.

«Я вообще молчу».

«Да, Джеймс, мы оба молчим».

«Можем тихо с тобой посидеть».

«Будем тебя охранять».

«Ты же у нас теперь младшенький. Я загавкаю, если что».

— Сидите, чёрт с вами.

Лунатик и Бродяга. А что говорит Хвост, я не слушаю.

Выхожу оттуда через час. Ладно, детскую можно пока не трогать. Потом определимся с Лили, что тут сделать. С остальными приготовлениями я справляюсь быстро (дом как-никак мой), и к обеду возвращаюсь на площадь Гриммо. Гости разошлись — у всех свои проблемы, свои Фиделиусы. Гарри сообщает, что под окнами дважды появлялись Пожиратели Смерти. Но дверь не нашли.

— Надо замкнуть камины в отдельную сеть, чтобы ходить между домами, — говорю я, когда мы усаживаемся за кухонный стол. Больше для порядка. Аппетита нет ни у него, ни у меня. Хотя Кикимер неплохо готовит.

«Когда пожелает, он способен на многое. Подлое отродье! Не доверяй ему, Джеймс. Я серьёзно!».

Ладно, учту.

— Как вы тут?

Гарри делает безнадёжный взмах рукой, отодвигает нетронутую тарелку.

— Плакали с утра обе в обнимку. Потом мы все были в Норе — там живут родители Джинни. У них… ну, похороны завтра. Сейчас Джинни уснула. Мама собирает вещи. Я сам только вернулся. Навещал Гермиону. Помогал отправить её родителей обратно в Австралию. А, ну да! Ты знаешь Гермиону?

Что-то смутное. Смутно-пушистое. Тоже рыдала вчера у него на плече. Тут, на кухне. Но быстро куда-то делась.

Гарри устало потирает виски.

— У неё родители — магглы. Мы… В общем, мы дружили втроём с первого курса. Я, она и… Рон. Рональд Уизли. Из… последнего списка. Хотели сыграть сразу две свадьбы. Летом… Выпить, что ли? Не знаю, что ещё придумать. Кикимер, принеси Огденское!

Всё это он произносит примерно одинаковым тоном. Не потому что ему всё равно, а потому что нет сил на эмоции. Война есть война. В ней всё отвратительно. Гарри кивает, словно соглашаясь с моей мыслью, и тем же бесцветным тоном прибавляет:

— А насчёт мамы ты не думай. Она из-за тебя так же убивалась.

Не знаю, с какой стороны это должно меня утешить. Я вообще не знаю, что отвечать. Гарри вдруг тоже задумывается.

— Раз Гермиона теперь одна, не лучше ли ей пожить здесь? — соображаю я, заново прокрутив всё в голове. — Дом большой, и он под Фиделиусом.

Мне сложно разобраться в ситуации, но в этот раз я, кажется, угадываю. Гарри слегка светлеет лицом.

— Да, ты знаешь, я и сам хотел… Можно, да?

Можно ли? Этот детский вопрос я неожиданно ощущаю, как пощёчину.

— Это твой дом, Гарри. Сириус оставил его тебе, — отвечаю я очень тихо. — Не мне выбирать, кому тут жить. Но я верю, что ты не ошибёшься.

Повисает неловкое молчание, но тут к счастью прибывает Огденское.

— Ты только не пугайся, если что, — предупреждает меня сын, подманивая палочкой бутылку. — Мама почти никогда не спит, и у неё бывают… странности. Не опасные. Дело в том, что она крестраж.

— Что это такое? — я заставляю себя поддержать разговор.

Гарри хмуро размышляет о чём-то, разливая вино без магии. Даже ему не слишком со мной уютно. Кажется, со Снейпом они были на ножах. И почему я не удивлён?

— Потом объясню. Это лучше на трезвую голову, — решает он, наконец, и улыбается. Неожиданной и быстрой улыбкой Лили.

— Пап, ты знаешь, ерунда такая в мыслях! Всю жизнь думал, что бы тебе сказать, про что спросить, а тут всё повылетело из головы. Но я жутко рад, правда! Нет — счастлив. Чёрт, не знаю, что в таких случаях говорят!

А бывали такие случаи?

Я молчу. Просто смотрю на него, и у меня нет слов. Ещё Годрикова впадина эта! Очень постепенно до меня начинает доходить общий смысл всего — того, что на виду, и того, что скрыто за белыми пятнами пропущенных лет.

— Джинни вообще никакая. А вы бы что делали, если б меня убили? — этим вопросом он оглушает меня после второго стакана.

— Это не одно и то же, — отвечаю я сдавленно. Никак не могу приспособиться к новому голосу.

— Для Джинни разницы нет.

Вино потихоньку проникает в мысли.

— Мы бы хуже, чем умерли, — я стараюсь отвечать вразумительно, пока меня совсем не накрыло.

Я ведь даже не знаю теперь, сколько могу выпить. Что, если я вообще не пью? Или я алкоголик? Снейп-алкоголик! Пожалуй, хлебну ещё. Хлебнув, прибавляю глубокомысленно:

— Но, наверное, продолжали бы бороться.

Если бы Лили не загремела в дурдом от такого. Насчёт себя не знаю. Я бы осатанел, скорее всего. И гонялся бы за Волдемортом, чтобы его прикончить. Пусть голыми руками.

— Не знаю только, вместе или порознь, — довершаю я свою мысль.

Я и сейчас этого не знаю. Но в том-то и дело, что мы не могли, совершенно никак не могли его потерять. Не хочу представлять себе мир, в котором я бы жил, а он погиб. Видимо, тут бы жизнь и закончилась. Остались бы только месть, снег, пепел… души. Что угодно лучше. Лучше умереть. А так, как сейчас — лучше и не бывает. Надо только привыкнуть.

— Но такое не проходит, ты прав, — прибавляю я, допивая второй бокал. — Люди учатся жить с болью. В идеале. Но всё-таки присматривай за своей Джинни.

Это он умеет, наш ребёнок — жить с болью и с чувством вечной потери. Настолько умеет, что не знает, как иначе. Привыкай, сынок, теперь мы у тебя есть. Папа и мама. Лучше поздно, чем никогда. Чёрт. Где Огденское?

— Кикимер, ещё бутылку!

— Может, останетесь, поживёте с нами немного? — спрашивает Гарри с беспокойством. — Вы же пока оба… Не совсем привыкли.

— Ну как ты это представляешь? — я пытаюсь взъерошить себе волосы, но соображаю, что не получится. — Будем привыкать постепенно, ходить друг к другу в гости. Так лучше, Гарри, поверь мне.

Меньше горя в каждом доме.

Просто я не уверен в себе, не уверен, что не полезу на стену. И Лили, по-моему, едва держится. Я уже в курсе, что у неё была схожая с моей ситуация. И она как-то приспособилась, научилась воспринимать взрослого сына. Я, видимо, не смогу. Наверное, в Лили силён материнский инстинкт. Или сказывается то, что она всё-таки прожила эти годы, даром что не помнит их. Для меня Гарри скорее, как младший брат. Впрочем, я всегда жалел, что у меня нет брата. Даже завидовал одно время Сириусу. И вот — мечты сбываются! Но как-то причудливо. «Причудливо» — не моё слово. Остаточная память, что ли? Надо полагать, от вина.

Ещё через полчаса мы садимся в обнимку и бодро распеваем гимн Хогвартса. А что ещё делать? Тьма наступает. Жизнь — мираж.

Лили спускается в кухню на звуки гимна. Спотыкается на лесенке и стоит там, потирая подвернувшуюся ногу.

— Совести у вас нет, — сообщает она устало. — Девчонка только уснула! Зайдите ко мне, как протрезвеете. Я почти собралась.

— Если что забудем, ты уж нам напомни. А если не знаем, ты нам объясни! — отвечаем мы хором.

— Хороши! — оценивает она, не сводя с нас взгляда. — Больше одной бутылки им не давай, Кикимер.

Поворачивается, чтобы уйти, замирает в дверном проёме.

— Джеймс…

— Да, Лисёнок?

Вздрагивает, произносит на тон тише:

— Я не хочу ночевать здесь.

Уходит.

Выдержав паузу, мы тоже покидаем кухню. Напившись чего-то отрезвляющего из домашних запасов Кикимера и дружно умывшись ледяной водой из змеиных кранов на кухне. Гарри будет помогать с переправкой вещей через камин. Поэтому он поднимается со мной на второй этаж и стучит в дверь.

— Мам, ты идёшь? Мы уже в форме!

Ответа нет. Я толкаю дверь.

— Да, минутку, — Лили сидит в кресле перед огромным зеркалом и отвечает таким тоном, словно ей осталось подкрасить губы или поменять серьги. А сама беспорядочно, резкими движениями ножниц кромсает волосы. Рыжий пух устилает весь ковёр у её ног.

Я трезвею мгновенно. Не после Огденского, а вообще. Шарики встают на ролики. Я наконец врубаюсь во всю нашу ситуацию. Резко и сразу.

— Мам, ты уже постриглась? Можем идти? — слышу я спокойный, очень спокойный голос моего сына.

Он убит, он совершенно подкошен горем со всех сторон, он дико вымотался, и вообще у него в глазах какая-то бесконечная усталость. И всё же, он так смотрит на нас — на меня и на Лили — что ни она, ни я не смеем сказать при нём ничего такого. Ничего такого, что покачнуло бы миф о Поттерах. Мы с ней даже берёмся за руки. Пойдём, Лили, пойдём. Незачем заполнять этот дом призраками, то есть нами. Оставим его молодым и вернёмся к себе. Там наши чашки и книжки, там, может быть, как-нибудь, чёрт знает как…

Я до сих пор не знаю, почему она согласилась вернуться в Годрикову впадину. Возможно, как и я, надеялась, что со временем всё срастётся. Возможно, ей слишком не хотелось оставаться на площади Гриммо, но не было сил что-то придумывать. Или ей вообще было всё равно, куда её ведут.

Но так началась наша странная, призрачная жизнь. Неважно, мы семья, и мы друг друга любим. Как можем. Это очень много в условиях бесконечной войны. Семья Поттеров. Легенда. Мы до сих пор поддерживаем боевой дух в товарищах своим единением и готовностью к борьбе. А всё, что происходит за стенами нашего дома, остаётся в его стенах. С первого вечера.

Из логова Змиева,

Из города Киева,

Я взял не жену, а колдунью.

А думал — забавницу,

Гадал — своенравницу.

Весёлую птицу-певунью.

Покликаешь — морщится,

Обнимешь — топорщится,

А выйдет луна — затомится.

И смотрит, и стонет,

Как будто хоронит

Кого-то, и хочет топиться.

Н.С. Гумилёв

В первый вечер, как и в последний вечер перед бедой, дом опечатан заклятиями ото всех, кроме самых близких людей.

Как и тогда, в октябре, Лили ополаскивает на кухне чашки. Смывает с них пыль десятилетий. Она родом из магглов, поэтому когда нервничает, перестаёт пользоваться магией. Зато магией вовсю пользуется Кикимер, которого Лили на радость ему и Джинни прихватила с площади Гриммо. Я не стал возражать, хотя вряд ли понравился этому существу. Как и оно мне.

По словам Гарри, из-за этой ушастой наволочки погиб Сириус. Мне бы следовало возненавидеть домовика и сразу выставить из дома, но я слишком устал. Решил, что возненавижу с утра. Тем более что Кикимер худо-бедно сготовил ужин из захваченных с собой припасов, о которых мы совершенно не подумали. А затем понимающе провалился сквозь землю, предварительно окинув меня с ног до головы пристальным взглядом мутно-жёлтых глаз. Неясно, ¬¬на что он сдался Лили. Если ей понадобились домовики, можно было набрать сколько угодно. Не таких отталкивающих.

Но я вообще многого в ней не понимаю. А в себе понимаю ещё меньше. Когда Лили с тревогой спрашивает: «Как ты себя чувствуешь?», я не сразу нахожусь, что ответить. Я, конечно, улавливаю, что речь не про насморк, хотя с ним мне тоже придётся жить. Но ставлю себе на заметку разузнать при случае, какие у меня ещё заболевания и проклятия. Кроме разодранной глотки и Тёмной Метки. От Снейпа всего можно ожидать.

— Не знаю. В общем, неплохо, — отзываюсь я, уже привыкнув говорить вполголоса. — Похоже на первые опыты с анимагической формой. Когда ещё не вполне освоишься.

Что тут прибавить? Я в задумчивости смотрю на свои руки — они вроде слушаются, хотя я их не узнаю. А вроде бы и не слушаются. При попытке сосредоточиться кончики пальцев соединяются сами собой — это не мой жест. Поначалу такие мелочи то и дело сбивают, но постепенно их становится меньше или к ним привыкаешь. Нет, меня куда больше волнует другое.

— Лили, почему я? Мне так никто и не объяснил. Это что, входило в план Ордена?

Должна же быть цель! Какое-то… оправдание.

Лили роняет чашку в раковину, достаёт, приклеивает отколовшуюся ручку Репаро и продолжает вручную домывать посуду. Всю, какую видит.

— Ну что ты! — руки у неё дрожат, но голос звучит спокойно. — Это ведь неизвестная магия. Наследие Волдеморта. Никому такое и в голову не пришло бы!

Так-таки и никому?

— Тогда зачем Снейп это сделал?

Вообще ничего не понимаю. Ни ориентиров, ни логики.

— Видишь ли, — она прикусывает губу, не зная, как сформулировать. — Так получилось, что это был единственный выход. Пожиратели хотели вернуть Волдеморта, Орден пытался им помешать. Но всё пошло не совсем так, как должно было.

Да, это я уже заметил.

— Но почему…

— Почему ты? — Лили со скрипом вытирает чайные блюдца. — Я думаю, тут не одна причина. А, может быть, одна. Просто мы были вместе, и он хотел по возможности облегчить мне боль.

Логика пропадает окончательно, но тревожный звонок я всё же улавливаю.

— Вместе — в смысле, у Арки Смерти? — переспрашиваю я, не зная, что думать.

— Вместе — во всех смыслах, — устало объясняет Лили, подманивая из чулана стремянку, чтобы добраться до верхних полок.

Мне кажется, я умираю повторно. До меня всё это доходит как-то фрагментами. Что она была со Снейпом. Что это был Снейп. Что он умер. Нет, в голове не вмещается! Я поднимаюсь на ноги, но ноги не держат, приходится ухватиться за стул.

— Сказала бы сразу! — всё, что я сочинил за пять минут отупения. — Как я понял со слов других, ты сама недавно очнулась, и вы постоянно жили вдвоём с Гарри. Прости, но зачем тогда… всё?

Лили уже на стремянке — протирает пыльные полки, прежде чем расставить посуду.

— Мне не обязательно оставаться в твоём доме, если ты об этом, — отвечает она с прежней невозмутимостью. — Я просто не хотела выяснять отношения при детях. Пусть Гарри считает, что мы живём здесь и счастливы. Ему и так хватает горя. Сейчас ему нужен якорь.

Да. Гарри. Конечно. Получается, Гарри про их роман не знал. Как и все остальные. Иначе точно кто-нибудь проболтался бы. Странная какая-то история! Или я не понимаю чего-то? Точно не понимаю. У неё, получается, горе. А я лезу со своими расспросами. А она смотрит на меня, а видит его, или его труп, или его могилу, и от этого у неё едет крыша. Вот-вот уедет совсем.

Но я не представляю, как быть в такой ситуации! Мне что — уйти, остаться, закатить сцену ревности, потащить её в постель и… накрыть пледом и держать за руку?

— Джим, подай мне тарелки.

Я машинально протягиваю ей одну стопку, потом другую. К слову, уже второй час ночи.

— Может, ты лучше ляжешь или… — не знаю, что ещё предложить. — Боюсь, я пока не в себе. А тебе, наверное, не до разговоров.

Лили рассеянно проводит рукой по кое-как обрезанным волосам.

— Если хочешь поговорить, то лучше теперь, — отвечает она негромко. — Сегодня я держусь на зельях, но больше их принимать не стану.

То есть, завтра разверзнется ад. Я невольно содрогаюсь.

— У меня и в мыслях не было тебя выгонять, — говорю я с ужасом. — Но, Лили, как ты видишь нашу жизнь? Как спектакль для сына? Как попытку начать всё заново? Ты никому не рассказывала, а мне рассказала. Чтобы я помог тебе забыть, так что ли?

— Думаешь, это жестоко? — она спускается со стремянки и останавливается напротив меня, глядя в глаза. — Я тоже не представляю, как быть, Джим! Но забыть никак не получится. Мне сказали кое-что на осмотре в Мунго. Так что тебе лучше сразу узнать правду. В каком-то смысле это теперь твой ребёнок.

Она так странно изъясняется, да ещё под зельями, что до меня не сразу доходит. Я и к Гарри не совсем привык, а тут… Восемнадцать лет! Ладно. Просто, в прошлый раз это выглядело иначе. С диким визгом и прыжком мне на шею.

— Я поживу у сестры, — обещает она успокаивающе.

А я даже не знаю, что чувствую. Боль, наверное.

— Зачем? — говорю. — Тут полно места!

Кажется, легчает. Наверное, это правильное решение. Лили пожимает плечами и начинает убирать со стола. Такое ощущение, что ей вообще всё равно.

— Ты меня ещё любишь? — это помимо воли.

Я всего лишь пытаюсь её понять. Но спрашивать такое нельзя. «Да» она сегодня точно не скажет. Что она может сказать? Нет? Не знаю? Подождём?

— Конечно, — отвечает она. — Но, боюсь, уже не так, как тебе нужно.

Это хуже всего. Худший из ответов. Но я разгадываю его не сразу. Года два ещё тянется мучительная агония. Мы пытаемся договориться, ссоримся, миримся, спотыкаемся о Кикимера, продолжаем жить в Годриковой впадине, устраиваем дружеские ужины и семейные праздники. Всё как-то так непонятно тянется, постепенно переходя в братско-сестринские отношения. Мы живём, словно в параллельных мирах. И не сказать, что плохо. Нет, жизнь вообще прекрасна! Вот только всё странно. Непонятно, кто мы друг другу. Всё непонятно. Муть, война, осколки прежних судеб. Горечь взросления — это требует времени.

* * *

Но кое-что я всё-таки осознаю сразу — хватит мучить себя и Лили. Надо обзаводиться Оборотным зельем. И срочно.

Это невкусно, но не так утомляет, как постоянная трансфигурация, к которой я пока прибегаю, копируя то одно случайное лицо, то другое. Но в Ордене столько дел, что у меня никак руки не доходят до работы над образом. Логичнее всего сделать слепок с Гарри и что-нибудь слегка поменять, чтобы не походить на братьев-близнецов. Но именно этого мне категорически не хочется делать.

Во-первых, я как-никак его отец, а разницу в возрасте и без того слабо ощущаю. Во-вторых, нет — я совершенно не хочу походить на себя. Как ни странно. То тело сгнило в земле много лет назад, и видеть в зеркале напоминание об этом не слаще, чем созерцать Снейпа. Одни покойники! Нет, надо всего-навсего найти кого-нибудь, наименее похожего на нас обоих, и желательно среди магглов. Чтобы не пересекаться с двойником. И придумать, как всё время доставать волосы у этого маггла.

— Держи, — вместо утреннего кофе Лили вручает мне первую порцию Оборотного зелья. — А то ты никогда не соберёшься! Я навестила в больнице Лонгботтомов, их сосед тебе идеально подходит. Здоровье отменное, а перспектив никаких. Родных тоже нет — возражать не будут.

Чтобы было понятно — в схватках с Пожирателями она по понятным причинам не участвует. Но по мере сил помогает Ордену варкой зелий и заботой о раненых. Нехватка снадобий и целителей образовалась сразу же — как только обычное количество пациентов возросло втрое, а больница имени святого Мунго перешла на осадное положение. В связи со всем этим мы решаем, что можно пренебречь некоторыми параграфами закона. Наверняка ведь незаконно воровать внешность даже у безнадёжных больных! А ещё я вдруг остро ощущаю, до какой степени хочу примерить на себя другой образ, кроме навязанного. Любой другой!

Выпиваю зелье. Приторно-тошнотворное, но привыкнуть можно. Гляжу в зеркало. О ужас!

Отшатываюсь от зеркала.

— Ты издеваешься?! — спрашиваю я, моргая свеженькими, округлившимися от испуга глазами. — Вот это тебе нравится, да?!

— Разумеется, нет, — мягко отвечает мне Лили. — Чем и руководствовалась. Подстрижёшься, и будет не так страшно! Твой прототип я, кстати, уже обстригла — зелья наварим впрок, хватит надолго. Согласись, лучшего варианта не найти! На тебя он не похож. На Северуса тем более.

Меня передёргивает. И от того, как буднично она ставит рядом меня и Снейпа. И от нового взгляда на… себя. Что да, то да, менее похожие отражения трудно себе представить.

— По крайней мере, от меня не будут шарахаться на улице, — ворчу я, начиная смиряться.

В глазах Лили вспыхивают почти забытые искры:

— Что ты! Отбоя не будет от почитателей! Очередь построится за автографами!

— Хотя бы кто это? — интересуюсь я, пытаясь перенастроиться на золотые кудряшки и небесно-синие глаза с поволокой.

— Гилдерой Локхарт. В прошлом знаменитый писатель. Он одно время преподавал у Гарри ЗОТИ.

Как, и он тоже?! Остался ли в стране кто-нибудь, не связанный с этим предметом?

— Значит, неплохой был волшебник?

Мне опять становится не по себе. Вот ведь — человек книжки сочинял, в Хогвартсе работал, а теперь всё равно, что овощ. Лили прищуривается:

— Ну, он был бы прекрасным волшебником. Если бы меньше думал о своей популярности. И о причёске. Говорю же, Джим, самое то для тебя!

Спасибо на добром слове. Ладно, пусть будет этот… Гилдерой. Какая разница?

Я потом нашёл его колдографии — если смотреть сквозь тёмные очки, не так уж и ослепляют. Хорошо, что он слегка осунулся и побледнел за время пребывания в Мунго. Локоны я обрезал, конечно. Голубой цвет носить зарёкся. Знакомые сперва терялись, но потом привыкли к моему новому облику. По облегчённым вздохам я понял, что в главном они со мной согласны — всё лучше, чем Снейп. Вот и ладно. Да простят меня поклонники Локхарта, безвременно канувшего в глубокий Обливиэйт.

* * *

— Расскажи мне о нём, — прошу я как-то в середине первого лета.

Лили роняет совок (она ухаживала за розами) и медленно поднимает глаза.

— Джим, извини, пожалуйста, но мне кажется, это не должно тебя касаться, — говорит она мягко.

Абсолютно согласен.

— Я имел в виду вообще. Что-нибудь, — пытаюсь я объяснить. — По крайней мере, в плане магических способностей. Я же должен знать, что могу, а что нет!

— Ах, это… — Лили задумывается.

Не замечал за ней раньше таких грустных и спокойных улыбок.

— Не знаю, что ты не можешь, — сознаётся она. — По-моему, у Северуса не было анимагической формы. Но наверное, её можно поискать, если ты скучаешь по анимагии.

Нет уж, благодарю. Что-нибудь перепончатое или чешуйчатое — обойдусь без анимагических форм!

— Но хотя бы патронус у меня есть? — спрашиваю без особой надежды.

— Да, конечно. Но…

Ух ты!

— Экспекто Патронум!

Меня передёргивает. В общем, понятно, о чём она пыталась предупредить. Лили молча возвращается к работе. Я срубаю Сектумсемпрой живую изгородь и ухожу в дом. Голова, как чугунная. Должно быть, из-за близкой грозы. Отправляюсь на кухню.

— Дай воды, Кикимер.

— На то она и воля господина, — отзывается домовик, как всегда, с под… текстом.

Подаёт мне стакан, но смотрит не в глаза, а куда-то за спину. Я оборачиваюсь. Лили стоит в дверях, словно колеблясь, заходить или нет. Потом всё-таки делает шаг и протягивает мне волшебную палочку.

Не понимаю.

— Я подумала, что с этой тебе будет комфортнее, — объясняет она коротко.

А, понимаю. Кажется.

— Спасибо.

Размышляю, что бы ещё прибавить, чтобы сгладить неловкость. Кикимер переводит внимательный взгляд с меня на неё, на палочку. Он-то уж точно в курсе всего, старый хитрец!

— Я думал, её отобрали Пожиратели. В зале Смерти, — произношу я, рассматривая подарок.

— Мы знали, что так и будет. Поэтому в зале Смерти отобрали палочку Руквуда, — отвечает Лили также осторожно.

Кто такой Руквуд, интересно? Впрочем, сейчас это вряд ли имеет значение. Я сам до сих пор пользуюсь палочкой, отнятой у кого-то в бою. И я вовсе не уверен, что рад подарку. Лицо ещё можно поменять, но на палочку придётся глядеть целыми днями. Вздор! Лили дело говорит. В бою заклятия должны быть максимально действенными. Я делаю один взмах, другой… Кикимер злорадно усмехается и пропадает с глаз. Я и сам не могу сдержать усмешки. Возвращаю палочку Лили.

— Либо она сломалась, либо я — сквиб.

Лили с тихим облегчением забирает палочку назад и проводит ею над стаканом, снова наполняя его водой.

— Жаль, — вздыхает она помолчав. — Значит, и Бузинная не признает в тебе хозяина.

Это ещё неизвестно. Я хочу сказать, что это не показатель.

— А если я её сломаю об коленку, что ты сделаешь, а, Сопливус?! Проверим, насколько она гибкая? Так, пока не ломается… А так?

— Будь ты проклят, Поттер!

Будь ты проклят.

— Не так уж важно, какая палочка, — успокаиваю я Лили. — Но ты права — не стоит мне разбрасываться способностями. Не то сейчас время. Что ты говорила про окклюменцию? Как её можно развить?

Лили снова задумывается, поглаживая палочку из чёрного дерева у себя в руках, как живое существо.

— Тебе лучше спросить у Гарри, — предупреждает она. — Но, насколько я знаю, это редкое искусство, и по книгам его не освоишь. Нужен более опытный волшебник и долгие тренировки.

Возможно, не такие уж долгие. Если начинать не с нуля.

— И кто у нас владеет этим редким искусством?

Она молчит, смотрит на меня.

Понятно. Значит, окклюменцию так и так придётся осваивать. Заодно с легилименцией. Раз мы один такой.

— А Гарри?

— Боюсь, у него недостаточный уровень, — в её глазах вспыхивает озарение. — Ой, что же я такая бестолковая! От токсикоза, наверное… Тебе же надо в Малфой-мэнор! И Гарри не забудь прихватить.

Вот уж никак не думал, что мне туда надо.

Тем не менее, дня через три мы с сыном оказываемся в означенном месте. Перед очень запущенным замком или очень свежими руинами — с какой стороны смотреть. Ворота, говорят, до сих пор беспрепятственно пропускают лишь носителей Тёмной Метки. Никаких загвоздок — я за руку провожу Гарри, и мы поднимаемся на огромное обветшалое крыльцо.

— Люциус Малфой был Пожирателем, каких мало. Пока умом не тронулся, — говорю я, прежде чем постучать в двери. — Как его сын оказался на нашей стороне?

— Сам не пойму, пап, — сознаётся Гарри. — Он как бы ни то ни сё. В Норе и в Министерстве держался неплохо. Но у него Метка, и вообще он скользкий тип. Но нам же не обязательно ему верить?

И то правда. Я несколько раз ударяю дверным молотком в форме змеи. Как всегда у слизеринцев, тут всё в змеях, но это можно перетерпеть — был бы толк. Дверь приоткрывается в щёлку, на пороге показывается тощий испуганный домовик, исчезает с хлопком, и через минуту нам отворяет сам хозяин замка. Бледный и дёрганый юноша, поразительно напоминающий Люциуса в молодые годы. Только тот не был таким бледным и дёрганым.

— Это… вы? — вздрагивает он, увидев меня.

К внешним преобразованиям я в этот раз не прибегал — вдруг это осложнит работу с сознанием? У меня в голове и так всё вперемешку: прошлое — настоящее. Сам Волдеморт рехнулся бы, разок туда заглянув.

— Что вам нужно, Поттер? — настороженно спрашивает у Гарри Драко Малфой, чуть высунув голову из дверей.

Как ни сложно ему обращаться к моему сыну, ко мне, видимо, вообще никак. Заметно, с каким облегчением он расходится со мной взглядами. Мутный какой-то мальчишка — Гарри прав! И как он не боится жить тут один? Почему уверен, что после всех событий его не тронут? Или просто забился в угол, потому что всё равно пропадать? В любом случае, надо будет подключить Орден и сменить здесь всю защиту, пока про замок не вспомнили Пожиратели. Что-то мне подсказывает, что Малфлой-мэнор ещё пригодится.

Но сперва о делах сегодняшних. Мы вкратце излагаем, что нам нужно. Драко застывает, изумлённо вытаращив бледно-голубые глаза, но не решается спорить и проводит нас через тёмный, пропахший плесенью холл в бывшую гостиную. Похоже, это единственная жилая комната в доме. Тут у него и спальня, и столовая. Зеленоватое зеркало над камином отражает полный бардак и полное безразличие к бардаку.

— Сейчас…

Младший Малфой начинает метаться из угла в угол в поисках непонятно чего. Через секунду он спохватывается, приманивает волшебной палочкой ключи и приглашает нас к дальней двери.

Мы проходим через короткий тёмный коридор, спускаемся по крутой лесенке и я вижу, как всё сильнее мрачнеет Гарри. Драко тоже мрачнеет.

— Только этого не хватало! — бормочет он, обращаясь то ли к нам, то ли к самому себе. — Если он давно там помер, я ни при чём!

Если сын Люциуса ещё не начал сходить с ума, как папаша, то скоро начнёт. От такой-то жизни!

— Тут я не могу открыть, — заявляет он, натолкнувшись на кованую дверь внизу лестницы.

— Малфой, хватит выдуриваться! — резко бросает Гарри. — Раньше отлично открывал!

— Я не вру! — огрызается тот, сразу прикрываясь палочкой, и через силу заговаривает со мной, явно не зная, как обратиться: — Вы же запирали в последний раз! Наверное, нарочно, чтобы я не открыл.

Да? И кто напомнит, как я запирал?

— Нужна… ну, она. Метка, — шёпотом подсказывает Драко, продолжая опасливо коситься на моего сына.

Давай, Поттер, в чём проблема?

Да без проблем! Я молча закатываю рукав, подношу руку к замку, раздаётся щелчок. Аплодисменты мне. Волдеморт не зря уверял, что я стал бы прекрасным Пожирателем Смерти.

Драко с облегчением выдыхает, Гарри задерживает дыхание. Мы оказываемся в подземной темнице. Помещение просторное, и Руквуда приходится поискать с Люмосом. Но он действительно здесь и даже жив. Заливаю в него весь пузырёк антидота, и мы отступаем на безопасное расстояние, нацелив на пленника волшебные палочки. Он приходит в себя, закашливается, садится и мгновенно подбирается, отодвигаясь к стене. Значит, обрёл сознание.

— Опять ты? — спрашивает он придушенно, уставившись мне в лицо. — Я уже думал, не вернёшься!

В принципе, правильно думал. Если бы не Лили — добрая душа! — так бы он тут и умер, всеми забытый.

— Руквуд, у нас много дел и мало времени, — предупреждаю я строго. — Поэтому объясню сразу. От тебя требуется одно — поработать учителем окклюменции и легилименции. Если начнёшь упорствовать, значит ты нам вообще без надобности. Догадываешься, к чему это приведёт?

— Да! Да! — выкрикивает он, невольно вжимаясь в стену. — Но прости, это всё, что я понял. Кого я должен учить? Этих сосунков? Малфоя и Поттера? А сам ты не можешь?

— Заодно и меня поучишь.

Он молчит, моргает, и глаза от непонимания наполняются страхом.

— Я тоже буду тренироваться, сэр? — шёпотом уточняет Драко.

— Но ты ведь уже тренировался? -я бросаю на него короткий взгляд. — Должна быть от тебя какая-то польза. Кроме как от тюремщика.

Драко оскорблённо давится ответом, но шанс отточить уникальное магическое искусство заставляет его остаться. Слизерин. Малфои. Руквуд затравленно переводит взгляд с одного лица на другое.

— Здесь какой-то подвох, да? — спрашивает он обречённо. — Ладно, как скажете. Всё равно у меня нет выбора. Ведь так, Снейп?

— Я не Снейп.

Казалось бы, ему должно было полегчать, но Руквуда наоборот охватывает дикий ужас. Даже пот выступает у него на лбу.

— А кто ты? — спрашивает он сипло, косясь на мою Метку.

Верно, её не подделаешь. Должно быть, своих он теперь боится больше, чем Ордена.

— Покажи мне своё искусство, заодно и узнаешь, — предлагаю я, подмигнув Гарри. — Я так понимаю, палочка для этого не обязательна?

Руквуд кивает, потом качает головой, не зная, как правильней выразить мысль.

— Осторожно! — коротко предупреждает меня Гарри.

Если осторожничать, мы не продвинемся с этим типом до следующего пришествия Волдеморта. В любом случае, его чары мне лучше сперва испытать на себе.

— Ты правда этого хочешь? — уточняет Руквуд сдавленным шёпотом.

— Надо же с чего-то начинать!

Он всё ещё не уверен, что понял правильно, но в его положении не спорят. Бывший сотрудник Отдела Тайн поспешно выпрямляется и захватывает мой взгляд в какую-то магическую ловушку.

— Легилименс!

Вихрь воспоминаний, обрыв и темнота. Сперва глухая, потом с отдалёнными голосами:

— Но не с Круцио же начинать, Малфой! Ты другие заклятия знаешь, кроме Непростительных?!

— Заткнись, Поттер! Сейчас все простительные. Я же сказал — не нужны мне трупы в подвале! Он твоего отца вырубил, между прочим!

— Не убивайте!!! Я не причиню зла, я дал Обет! Непреложный. Клянусь, я не знал! Я думал, он выставит щит! Не убивайте!

— Кто тебя убивает?! Только попробуй помереть раньше, чем научишь нас так делать!

— Я научу! Научу! Не надо Круцио!

— Эннерв…

— Не надо Эннервейта, Гарри. Я в порядке. И впрямь, стоящее искусство.

Дамблдор считал, что без этого никак. Ну, не знаю… Руквуд мгновенно перестаёт орать и сжимается в комок, едва я поднимаюсь с пола.

— Ты… Нет! Не приближайся ко мне! Кто ты?! Что ты?!

— Ты настолько плохой легилимент, что ничего не понял? — спрашиваю я, как всегда, хрипло.

Он, определённо, понял, но пока не в силах поверить. Да, это тяжело для осознания. Но границы магии определяются лишь балансом фантазии и здравого смысла. Не только легилимениция способна взорвать разум.

— Ты — Джеймс Поттер, — сдавленно выдыхает Руквуд. — Но ты не можешь быть Джеймсом Поттером! Это не… Вы что, открыли Арку Смерти?! — его глаза так мечутся по нашим лицам, что у меня возникают опасения, как бы он всерьёз не помешался.

Где мы найдём нового легилимента?

— Возьмите, — предусмотрительный Гарри протягивает пленнику какое-то зелье (видимо, успокаивающее), и тот выпивает, не глядя.

Драко стоит молча, но и его слегка лихорадит. Он тоже не до конца со мной освоился. Придётся понемногу осваиваться. Теперь мы будем много времени проводить вместе.

— Кто хоть победил?! — умоляюще спрашивает Руквуд. — Вы много народу понадёргали с того света? А… Тёмный Лорд, он вернулся?!

Видимо, Круциатус не дал ему целиком охватить картину моих воспоминаний.

— Нет, — отвечаю, — он не вернулся. И не вернётся. Зато я теперь здесь. Это всё, что тебе нужно знать. А ещё то, что мы будем заниматься легилименцией. Пару раз в неделю. Как считаешь, Гарри, этого будет достаточно?

— Вполне.

— Значит, так и условимся. Остальное время, Август, вам придётся проводить здесь. Отпустить вас мы по понятным причинам не можем. Убегать тоже не советую.

По испещрённому оспинами лицу Руквуда начинают катиться слёзы. Мы переглядываемся, удивлённые его реакцией.

— Куда мне бежать?! — выговаривает он, наконец. — Я тут на веки вечные! Тёмный Лорд не возродился из-за меня! Раз Снейпа больше нет, кто теперь главный предатель? Кто?! Кто?!!

Успокоительное тут, похоже, бессильно. Хватит на сегодня занятий. Мы с облегчением возвращаемся на лестницу, но пока не затворяется тяжёлая сейфовая дверь, до нас доносятся истерические вопли пленного Пожирателя. Лишь бы и впрямь не спятил.

Сейчас бы закурить, но не с моим горлом. Я прислоняюсь к стене, пытаясь успокоиться. Меня трясёт, но голос должен звучать уверенно.

— — Будем упражняться друг на друге, — произношу я вполголоса. — Никому об этом не рассказывать. Следующее занятие в пятницу, в шесть вечера. Всё понятно?

Оба мои спутника вздрагивают и смотрят на меня как-то странно.

— Да.

— Да, сэр.

Вот и договорились.

* * *

Почему-то мне кажется, что это я должен сделать сам. Без никого. Заняться, так сказать, осквернением могил. Потому что нет смысла ходить с чужой палочкой, зная, где своя. Я же с Гриффиндора — чего тут бояться? Пробираюсь ночью на кладбище. Расставляю защитные чары. Магией поднимаю гроб, магией открываю, стараясь не приближаться. Магией приманиваю палочку. Я ненормальный, да?

«Джеймс, вот на кой тебе это?»

«На что там смотреть? Зачем заглядывать в Арку Смерти?»

А Питера я не слушаю.

У меня такой шум в ушах, когда я всё-таки приближаюсь к разрытой могиле! Сам не знаю, с какой целью. Чтобы проверить себя на смелость? Чтобы яснее осознать случившееся? Чтобы понять, что смерть, она там, а я теперь здесь и не имею к ней отношения? Заглядываю в гроб — ничего особенного. Я видел и более страшные трупы. А тут — одни кости в полуистлевшей парадной мантии. Чёрные волосы, пустые глазницы. Ничего особенного. Почему тогда меня так колотит?

Я не сумасшедший. Я хотел только забрать палочку. Захлопываю руками ветхую крышку. Вспоминаю про магию. Закапываю, заравниваю, водружаю на место надгробие. Стираю вторую дату. Или правильнее писать две даты смерти? Или оставить место ещё и для Снейпа — на камне и под камнем? Голова раскалывается. Плетусь домой. Не очень соображая, что делаю, сажусь завтракать. Уже утро, оказывается. Где я шатался, не помню.

Лили смотрит круглыми глазами. На меня, на палочку, лежащую на столе, на перемазанные в земле руки. Палочка моя, а руки нет.

— Господи боже, Джим! Где ты был?! Почему ты не сказал? Мы бы вместе…

— Мы не вместе!

И я ещё не настолько сдвинулся, чтобы заставлять беременную женщину раскапывать могилы.

Всё, не хочу есть. Ухожу к себе.

Ненавижу его. Снейпа. С каждым днём всё больше.

Лили это понимает, по-моему. Несмотря на то, что я ни с кем не откровенничаю. А что скажешь? Он отдал свою жизнь взамен моей! Трудно объяснить, но за это и ненавижу. Какого Мерлина он в последний миг вспомнил именно меня?! Почему не возвратил Альбуса Дамблдора — великого чародея и стратега? Или, скажем, Седрика Диггори — мальчишку, который и пожить не успел, и умер ни за что? Или вон — Сириуса, который погиб непосредственно в Арке Смерти? Тоже не без помощи Снейпа.

«Уволь, Сохатый! Жить в теле Сопливуса?! Да лучше сдохнуть дважды!»

— Это ты сейчас так говоришь.

А если у тебя сразу образуется взрослый сын, жена на сносях и куча других проблем, то ни черта ты не сдохнешь. И вообще это глупо. Жизнь я люблю. Но Снейпа ненавижу.

«Джеймс, что ты себя изводишь? Повезло тебе — так живи! Мы не в претензии. Что нам тут, спички тянуть, кому на выход? Лучше познакомься с моей женой. Правда, она чудо?»

Чудо, да.

— Ваш сын растёт сиротой.

«Твой тоже рос сиротой.»

— Мой вырос.

«Ты ему и сейчас нужен. Всегда был нужен. А скоро будет другой ребёнок. Такие вещи на весах не взвешивают! Это жизнь, друг!»

Теперь я и слово «жизнь» начинаю ненавидеть. В процессе этого бесконечного спора с собой, с ними, со Снейпом, с совестью. Мне говорят — просто живи. А я всё время думаю, чем оправдать своё возвращение. Тем, что лучше я, чем Волдеморт? Лучше я, чем все остальные, включая Снейпа? Ненавижу. Не могу смириться с тем, что он это решал. Не хочу подачек от Снейпа, особенно после того, что у них было с Лили. Я, собственно, не знаю, что было. И понятия не имею, кем он стал за эти годы — люди говорят разное. Но обручальное кольцо, которое я надел ей на свадьбе, Лили передарила Джинни.

Лучше бы мне вовсе об этом не думать, но стоит поглядеть в зеркало, и мысли сами лезут, и я опять вступаю в бесконечный спор с мертвецом.

Каких только версий я не слышал! Например, о том, что он отдавал мне долг за спасение жизни. Я не сразу понял, про что речь — оказалось, про то, как я уберёг Ремуса от несварения. Я-то думал, Снейп уже тогда вернул все долги, сдав нас директору! Но не спорить же об этом со всеми и каждым теперь, когда он сделался героем? Людям необходимы герои, особенно в тяжелые времена. По себе знаю, хотя из меня от героя одно название. Никогда себя не прощу за Хэллоуин восемьдесят первого. Но и Снейпа не прощу. Будь он жив, я разве что не убил бы его, но говорить с ним точно не смог бы. Что бы он ни пытался исправить. Что тут можно исправить? Что?! Что он исправил?!

Гарри вообще считает, что дело в Левикорпусе. В каком Левикорпусе?! Сын не верит, что я могу не помнить. А как можно вспомнить после всего, что было, какую-то шутку на пятом курсе? Такие шутки приключались каждый день — заклинание было в моде. Между прочим, Снейп его и сочинил! Не знаю уж, зачем. Чтобы котлы выливать, наверное. А Сектумсемпру, которой полоснул Сириуса — чтобы корешки нарезать.

Но я не хочу показаться сыну чересчур легкомысленным. Я верю, что в переменившейся реальности становятся важными совершенно неожиданные вещи. И я честно пытаюсь вникнуть. Но не могу. Я не заставлял Снейпа обзывать Лили, не заставлял его уходить в Пожиратели Смерти. Выходка была, может, и не из лучших, ладно, признаю. По этому поводу на меня завели новую карточку провинностей и заставили всю нашу банду до конца года чистить совятник. Дальше-то что? Видимо, это ещё один подарок от Снейпа — хватит всем, включая сына, считать меня героем.

— Пап, ну теперь он умер, наверное, можно сказать. Это было его худшим воспоминанием!

Да? Счастливую он прожил жизнь. Рад за него. Моё худшее воспоминание — рожа Волдеморта и зелёный луч на пути в детскую. И это воспоминание не случайно. Ведь вторая версия — то, что Снейп переживал из-за истории с Пророчеством.

Третья — что он сознавал, как стране нужен такой человек, как я. Хотя бы из-за моей удачливости. Удача — вовсе не последнее дело, особенно если вспомнить про Книгу Мерлина. Ах да!

Четвёртая причина — он надеялся, что я расскажу про Книгу.

Пятая… Словом, имя им легион. Здорово ему меня не хватало, однако.

А мне вот, особенно, при плохой погоде, кажется, что Снейп устроил этот фокус по единственной причине, какая когда-либо заставляла его обо мне вспомнить. Из мести. Он считал, что я отделался слишком дёшево и вечное чувство вины мне не помешает. А ещё это был самый верный шанс окончательно, навсегда отобрать Лили. Он для этого даже умереть был готов — от такой целеустремлённости передёргивает. Зато теперь Лили не будет тосковать по мне, плакать на моей могиле и винить его в моей смерти. Даже гипотетически. Я уж не знаю, как оно было на самом деле. Но по себе теперь знаю, как тяжело, практически невозможно бороться за женщину с мёртвым героем.

Живи, Поттер, чтобы посмотреть, насколько она не твоя.

Если я кому-то озвучу этот вариант, решат, что я тронулся. Лили мне первая выцарапает глаза. Но я точно знаю, что он усмехается на том свете, понимая, что она даже прикоснуться ко мне не может, не прикоснувшись к нему.

Ну же, Поттер! Попробуй. Постирай штаны, помой патлы. Вдруг она влюбится?!

Я не могу объяснить внятно, но это выстукивает мне мой собственный пульс, потому что собственная кровь меня ненавидит. Это читается в моих глазах, когда я, задумавшись, перестаю следить за выражением лица в зеркале. Это прячется в складках вокруг рта и в размытом контуре Метки.

Или это всё мне мерещится. Потому что воскрешение слишком тяжело для смертного разума.

Пропади оно… Но теперь даже Лили на его стороне, я знаю! Он же больше не Пожиратель Смерти — то-то подвиг! Нет-нет, мы почти не говорим с ней о Снейпе. Однако я это чувствую. Дурно про него сказать нельзя, это ясно. Но если я говорю спокойно или просто пытаюсь разобраться, выходит ещё хуже. Она обязательно обрубает разговор в том смысле, что я никогда его не пойму, мы слишком разные, и я всегда его ненавидел. И бесполезно объяснять, что нет — не всегда. Вот только теперь начал. А прежде всего лишь терпеть не мог.

Прежде мне просто было непонятно её покровительственное отношение к Снейпу. Если у него напрочь отсутствовал моральный стержень, и сносило голову от тёмных искусств, почему Лили должна была с ним нянчиться? Или, может, я должен был? Или вся школа во главе с Дамблдором? Что может заставить нормального человека уйти в Пожиратели? Ответ один — ничто. Уж точно, не разбитое сердце и не Левикорпус. Мне вообще казалось, что школьные проблемы надо оставлять в школе!

Лили отвечает молчанием на мое молчание. И её молчание значит: конечно, тебе это ничего не стоило, не тебе же сломали психику! Или мне так кажется. Но иначе — почему она молчит? Вот, поэтому и не надо возвращаться после смерти. Психика — цветочки! Кто бы мог подумать — какие нежные души шли в Пожиратели Смерти! Сказать, что он мне сломал?

Сказать тебе, Лили?! Вот Снейп точно меня ненавидел. И мечтал о моей смерти — не сомневаюсь! За что? За детские драки и за то, что Лили осталась со мной, а его отшила? А кого она не отшивала? Лично меня — года три подряд и бесчисленное множество раз. Волдеморт устал бы Метки ставить! Лучшие друзья — и те смеялись. Уж не знаю, кого она ждала. Да, собственно, она и сейчас…

Чёрт! Хоть бы она не со Снейпом в итоге связалась! С кем угодно другим — я бы понял. А этого понять не могу. Тут дело даже не в прощении. Боль, как от измены, а прощать нечего, это я сознаю. Я на её месте вёл бы себя хуже, но…

— Джим, я не надеюсь, что ты поймёшь и простишь. Ты и не должен.

Что я могу ответить? Я выдаю дежурное:

— Ну да, это твоё дело. Я понимаю — он был твоим другом.

Но она чувствительна ко лжи, как Веритасерум. Она тут же вскидывается и прищуривает глаза:

— Ты говоришь это таким тоном! Нет, он не был мне другом! К тому времени, как всё рухнуло, он давно уже был врагом. Ты же нас и рассорил!

Я?!

— Как с семьёй Туньи! Ведь в моей жизни должен был остаться только ты! И те, кого ты одобришь!

???

Кого ей не хватало? Сестрицы, с которой она расплевалась раньше, чем узнала меня, или её недоразвитого муженька?

— Что ты говоришь, Лили? Я что, запирал тебя? Или у нас было мало друзей?

Про «запирал» это я зря, конечно. Но тут надо спрашивать с Волдеморта. Вообще, это в ней уже говорит крестраж. Гарри считает, что подобные вспышки объясняются именно этим. Он с чем-то похожим уже сталкивался. Правда, в неодушевлённых крестражах. Видеть это в живом человеке ещё страшнее. В неё словно вселяется демон, которого невозможно утихомирить. До беременности такие случаи были редки, но чем ближе к родам, тем чаще всплески.

— У нас бывали только твои друзья, Джеймс! Только твои!

Я уже не отвечаю — бесполезно спорить с магией Волдеморта. Но и оставить Лили не могу — начнёт кидаться предметами или что-нибудь с собой сделает. Сейчас ей даже зелья не помогают. Слабые бесполезны, а сильные противопоказаны.

— Твой друг — Питер! — напоминает она, как будто это можно забыть. — Был у нас в тот день, проверял, дома мы или нет! Принёс для Гарри говорящую тыкву. Обедал с нами! Обсуждал дела Ордена! Мои враги, Джеймс, лучше твоих друзей!

К чему вообще эта параллель?

— Лили, я всё знаю. Успокойся, пожалуйста. Если бы я встретил Питера, я убил бы его два раза!

— Не сомневаюсь, — цедит она очень зло и холодно. — У тебя все виноваты. Кроме тебя самого.

Вот оно! Она их всех простит, даже Волдеморта. Только не меня.

— Так это всё из-за палочки?! Из-за того, что я оставил её тогда на диване?! — от такого удара я забываю, что нельзя забываться. — Прости. Я вас должен был защитить. Не защитил. Но дай хотя бы теперь попытаться!

— Почему же? Ты защитил, — обрывает она. — Я жива, Гарри жив. Все живы и всё прекрасно. Даже ты жив! Что ещё нужно?!

Наш диалог — это разговор двух призраков. Всё по кругу. Лили уходит, шарахнув дверью. Я сажусь на злополучный диван, сжимая в кармане палочку, с которой теперь не расстаюсь. Кроме дивана, вся мебель повалена, стёкла — вдребезги. Крестраж — это вам не шутки. Ещё один момент, который мы не обсуждаем — за каким Годриком она вообще беременела, будучи крестражем? Скорее по её настроению, чем по словам, я смутно догадываюсь, что сперва Лили не соображала, что с ней не так, а потом было уже поздно, и… В общем, она хотела этого ребёнка. Они хотели.

А я вот уже не знаю, чего хочу. Я всё меньше узнаю Лили. Порой вообще не понимаю, что она говорит. Утром одно, вечером другое. Трудно определить, это у неё от беременности, или от всего пережитого, или от тёмной магии Волдеморта. Или Снейп так заморочил ей голову? Ясно, что в его смерти Лили винит себя. Это очень в её стиле. Хотя логики тут ни на кнат. Снейп был взрослым человеком и осуществлял план Ордена. В тот день многие погибли по той же причине. Я уже пытался осторожно напомнить Лили, как всё в реальности. Но это ещё одна закрытая тема. Патовая ситуация.

Жалеть о его смерти, значит жалеть о моём возвращении. Так рассуждает Лили, когда в ней просыпается горе. Когда просыпается крестраж, всё ещё хуже. Тогда она заявляет, что я только рад тому, как всё сложилось, что я и так с радостью убил бы Снейпа. И вообще перестаёт меня слушать.

И всё-таки нет. Будь у меня выбор, я не стал бы возрождаться за чужой счёт. И не стал бы никого убивать. Не из-за мести, не из-за Лили. Пусть бы он жил и приносил пользу Ордену. Так я думаю, когда пребываю в хорошем настроении. А что я думаю, когда нахожусь в плохом, не хочу даже записывать. Это только фантазии, но их очень чутко подкарауливает крестраж. Стоит расслабиться — и он тут как тут. Этот крестраж нарочно метит в уязвимые места — очень подлая штука.

Можно, конечно, уйти. Но я не ухожу. Потому что знаю — минут через десять это отпустит. И Лили вернётся.

Она возвращается — её тоже отпустило. Плачет, просит прощения, говорит, что сама во всём виновата. Я, конечно, отвечаю, что нет — виноват я. Кто же ещё? Сидим в обнимку на диване. Темнеет. Лили вытирает слёзы.

— Ужинать будешь? У Кикимера сегодня запеканка.

Я киваю. Конечно, буду. Мне ещё отправляться в ночной патруль.

Лили слабо улыбается, целует меня в щёку, порывается встать, замирает, хватая мою руку.

— Чувствуешь?! Первый раз! Вот опять!

Её глаза сияют, лицо загорается румянцем. Я задерживаю дыхание. Моя ладонь, прижатая к её животу, ощущает слабую рябь. В сердце вонзается первая игла, я безотчётно улыбаюсь в ответ, и тут же подскакиваю на месте:

— Гарри с Джинни вот-вот придут! Сегодня же суббота!

И мы кидаемся лихорадочно наводить порядок.

Так и живём.

Не без сложностей, конечно.

В другой раз я сам не выдерживаю, несмотря на её уже поздний срок. Или именно поэтому — надо ведь как-то определяться?! Я спрашиваю, в чём я, собственно, виноват, и сколько это будет длиться, и вообще… Я не знаю, что сказать. Я хочу сказать — после меня она сошлась как-то со своим… другом (не могу назвать его точнее, не заставляйте). А после него что, настала гибель вселенной?!

Но нельзя же произнести это вслух! Я не произношу, но Лили и так понимает. Понимать друг друга мы стали даже лучше. Лили откладывает очередную распашонку (она их шьёт постоянно, как заведённая — тоже вручную).

— Я очень устала, — объясняет она. — Всякий раз происходит одно и то же. Я встречаю мужчину, пытаюсь обустроить дом и родить ребёнка. Потом начинается война, мужчина гибнет и надо всё начинать заново. У меня не осталось сил на то, чтобы отпустить и полюбить снова. Я же не феникс!

— А я вот, — говорю, — феникс! Может, нам со Снейпом обратно махнуться смертями, чтобы тебе полегчало? Ему ты больше обрадуешься?!

Она молчит и бледнеет. А я в который раз себя проклинаю. Потому что если что-то случится с этим ребёнком его-её-нашим, Лили абсолютно точно и окончательно слетит с катушек.

— Не смей, — произносит она, наконец. — Если тебе дана жизнь, то живи. Только не мотай мне нервы.

Выдерживаю паузу. Стараюсь говорить рассудительно.

— Раз уж твой друг захотел подарить мне второе рождение, может, ты ради него постараешься…

…Вернуться ко мне? Или для начала перестать шить двадцать четыре часа в сутки?

— Мой друг не хотел, чтобы ты и в первый раз рождался, — она отвечает резко, почти зло. — И, кстати, мне плевать на его желания.

Догадываюсь, что я её тоже достал. А что мне делать? Врать? Зашить себе рот?

Весь последний месяц делим ещё не родившегося младенца. Как у нас повелось, Лили внезапно и в корне меняет решение. Теперь она считает, что пора всем поведать правду. Вот теперь и пора! Зачем, Мерлина ради?! И без того всё наперекосяк!

— Чего ради, Лили? Ребёнок всё равно не поймёт! Скажем, что он мой, и всем будет проще!

— А родного отца взять и стереть из жизни? За что? Потому что всем так проще?

Твою же…

— Поступай, как знаешь. Но мелкому такого порасскажут про Снейпа вообще и про Арку в частности, что и взрослый не выдержит.

Раздумывает. Откладывает распашонку.

— Джим, для чего тебе это? Захочешь видеть малыша — пожалуйста. Но зачем привязывать себя к ребёнку человека, которого ненавидишь?

По-моему, она не про того ребёнка говорит. И не со мной. Я стараюсь сдержаться. Не могу сдержаться. Ухожу курить. На улице стучу кулаком в стену. Возвращаюсь.

— Лили, пока ребёнок будет расти, пусть просто знает, что у него есть отец. А как подрастёт, растолкуем, что отцов двое. Когда он сможет уложить это в голове.

Гарри, вроде бы, уложил. Я не уверен. Мы с ним так и не объяснились. Но у меня из памяти не идёт наш первый полупьяный разговор на площади Гриммо. Мне кажется, он понял ещё тогда. Он понятливее, чем я.

Лили неожиданно соглашается. А я неожиданно ощущаю предельную усталость. Если после родов она ещё раз предложит разъехаться, я не буду возражать. Не могу больше. Найду для них какое-нибудь безопасное место или оставлю их здесь и уйду сам. Попробую вправить себе мозги и наладить нормальную жизнь, а потом…

Потом рождается Мэри. И я осознаю, что это не шутки. Это сразу и навсегда.

Никто никуда не едет. Я смиряюсь. Лили перестаёт истерить, тем более что крестраж её покидает. Теперь она счастлива. Она снова мать. Она мила и спокойна. Она меня не любит. Больше нет. Но это ведь тоже не конец света, да? Хотя мне и кажется долгое время, что именно так. Не могу даже сказать, когда я понял, что всё прошло. А, нет, могу!

Был один момент, всего один, уже после рождения Мэри. Мы тогда доживали последние дни в Годриковой впадине и… Трудно даже сказать, что произошло. Какое-то совпадение теней и ощущений. Дом, полутьма, осень, у ребёнка режутся зубы. Опять бессонные ночи, тревожные вести о налётах Пожирателей, слёзы Лили из-за того, что они ещё кого-то убили. Прошло, наверное, года полтора с нашего воссоединения. Я уже ко всему привык. Мне так казалось.

В тот раз я вернулся, как всегда, за полночь — мы снова удержали за собой больницу Святого Мунго, и даже обошлось без жертв. Но всё равно я был совершенно вымотан, и сразу завалился спать, и даже рулады Мэри этому не помешали, хотя их не заглушить никакой магией.

Проснулся я, как от толчка, глубокой ночью, когда в доме уже была тишина. Никак не нарушая эту тишину, Лили сидела возле меня на постели. И видимо, уже долго. Смотрела на меня, что ли? Но в волосах у неё была та самая заколка, и волосы выбивались из-под заколки точь-в-точь, как раньше. Когда мы тоже здесь жили, и свет так же падал в приоткрытую дверь. И так же плакал, а потом — о чудо! — засыпал ребёнок. И у Лили было точно такое лицо счастливой усталой матери.

Меня вдруг накрыло этим ощущением — жены и дома, ребёнка в соседней комнате — и я со сна опять потянул её к себе. Впервые с того первого дня, в спальне Сириуса. И Лили как-то не оттолкнула. Я сел на кровати, стал её целовать, она сама открыла губы для поцелуя. Вкус — её, чем глубже, тем слаще. Не оторваться, пока хватает дыхания. Сон, полумрак, затмение какое-то. Лили. Выдернул из её волос заколку, расстегнул халатик, и всё было точно так, как я помнил — запах волос, нежность кожи. Иди сюда, Лисёнок!

Запустила пальцы мне в волосы, прильнула ближе. Подожди, к чёрту футболку… Выводит какую-то вязь по моей коже, едва касаясь, даже не пальцами, а кончиками ногтей, сама — сама раздвигает языком мои губы, жадно, словно её мучает жажда. Ладно, Лили, хорошо! Входит в меня, берёт меня… явно же! Чёрт, это странно, непривычно, не знаю, ерунда, какая разница, как? Памяти непривычно, но не губам, не коже, не… Что-то во мне знает, что дальше, как дальше. Желание накрывает раньше, чем я думал — неожиданно, сильно, какой-то тёмной завесой, непривычно и чуждо. Неодолимо.

— Лил…

— Да.

Надо прекращать это. Как бы не так! Подхватываю её под спину, целую шею и грудь — исступлённо, яростно — не я, не я. Она выгибается, хватаясь за мои плечи с беззвучным стоном. Ловлю губами её сосок, в голове всё меркнет, вкус молока ударяет в нёбо. Как тогда, как раньше, как при Гарри. Нет, уйди!

Лили отзывается хриплым вздохом, не уходит, соскальзывает пальцами сквозь длинные пряди моих волос — терпеть не могу их! Целует какую-то родинку под ключицей — я знать о ней не знал до сих пор! Проводит губами по жутким рубцам на моей шее. Я ничего не ведаю о них, не помню той боли, не помню её первого прикосновения к зажившим ранам. Но я, как под Империо, не пойму, как это остановить. Глаза её, губы, руки. Её пальцы — были холодные, теперь согрелись — спускаются, чертя узоры, ниже и ниже, обхватывают, сжимают, отпускают, сжимают снова, стон, ритм, пульсация страсти...

Уйди, ис-чез-ни. Исчезни!

Всё обрывается резко, как и началось. Мы отстраняемся одновременно в тот момент, когда это уже кажется невозможным. Лили смотрит на меня долгим отчаянным взглядом, запахивает халат и уходит. Навсегда. Заколку только забыла. А мне что теперь делать, спрашивается? Кто б это выдержал?!

Бешенство вскипает, как девятый вал. Я… нет, сначала я накладываю заглушающие чары, потому что дочка только заснула. А потом уже начинаю орать, метаться и крушить мебель. Так он её хотел?! Так она его ласкала?! Так ему отдавалась?! Он не смел — не смел — не смел так её менять! Слизеринская тварь! Мразь! Я кидаюсь из угла в угол, бьюсь о стены, избиваю его… себя. Разражаюсь бранью, ударами, какой-то стихийной магией, от которой в комнате поднимается смерч, и… не хочу говорить даже… нет… Валюсь на пол, и меня накрывает, накрывает всеми валами с первого по девятый. Не-на-ви-жу.

Чтоб ты сдох.

Вихрь стихает, я сам гашу его, я, собственно, не знаю своих магических пределов — так можно и дом разнести! Вокруг полный разгром, а я лежу среди этого разгрома, и паршивей мне ещё не было. За что мне это? За Левикорпус? А ведь за него, скотина. Всё за него. Убил бы гадину. Но я уже понимаю всю абсурдность своих пожеланий. Мерлин, какой бред!

Тащусь среди ночи в душ, врубаю свет. О, нет, лучше без света! Твою же мать, а… Я-он-мы — просто живого места нет. Весь в крови, кулаки разбиты, рожа в синяках.

Плевать, заживёт, как на собаке. На нём всегда всё заживает.

Что ты знаешь о боли, Поттер?

Круцио, Круцио, Круцио… неправда — я знаю. Это, конечно, не картины прошлого, это какая-то мышечная память. Кошмар, запечатанный в оголённых нервных окончаниях после многократно повторённого заклятия. Бить, что называется, поздно. Только себя калечить.

Стою под ледяной водой. Загоняю эту тварь внутрь. Его боль, его магию, его тягу к моей жене. Всё. Хватит об этом. Просто был трудный день, стресс, переутомление. Она поймёт. Поймёт ли? Или пора кончать со всем этим и сваливать?

Выбравшись на кафельный пол, я опять утыкаюсь в зеркало. Бледный до синевы, мокрые космы — вдоль лица. Страшнее смерти. Да он давно уже мёртвый.

Всматриваюсь в живые глаза. Долго. Не моргая. Он усмехается. Я знаю. Даже с того света.

Подавись, Поттер.

Надо пореже смотреться в зеркало. Надо принимать Оборотное даже на ночь.

Ты ни черта не понимаешь. Ты просто безмозглый мальчишка, Поттер. Как и все в вашем роду. Ненавижу.

Это не он, нет — это мои догадки. А он до сих пор ни разу не появлялся. Многие приходят. Даже Хвост. Но Снейп — никогда. Не исключено, что просто не может. Поскольку я живу в его теле.

Гашу свет. Какое облегчение!

Как, интересно, Лили? Опять кромсает волосы или что похуже?

Замотавшись полотенцем, крадусь по коридору, заглядываю в крайнюю дверь — переделанную детскую Гарри. Лили кормит малышку. У них там ночник с бабочками, колыбельная без слов, сон младенца… Не моя женщина. Не мой ребёнок. Своих я не уберёг, и мы навечно разминулись во времени. Уйду, не буду мешать.

Никуда я от них не денусь. Кто же их защитит?

Через два дня мы перебираемся в Хогвартс — там безопаснее. И никогда-никогда не говорим о той ночи.

Сперва я решаю, что сам больше не трону Лили. Только, если она захочет рискнуть. Может быть, я привыкну. Она ведь тоже не виновата.

Потом я понимаю, что она не захочет.

А потом и сам перестаю ждать.

Дело не в моих привычках. Не в её срывах. Она в него влюбилась — вот что. И продолжает любить. Может, когда-нибудь перестанет. Когда влюбится ещё в кого-то — жизнь длинная. А меня она похоронила и отплакала.

Война, победы, потери, запасы на зиму…То мы их, то они нас. Всё забывается.

Как бы.

И есть чем платить,

Но я не хочу победы любой ценой.

Я никому не хочу ставить ногу на грудь.

Я хотел бы остаться с тобой, -

Просто остаться с тобой,

Но высокая в небе звезда зовет меня в путь.

В.Р. Цой

Одним словом, после всего, что было, возвращение Волдеморта доставило нам мало радости. Но небольшую долю радости всё-таки принесло. Мне было более чем приятно снизить градус эпохальности на общем сборе Пожирателей в Запретном лесу. Много в одиночку не сделаешь, тем более что Шеклболт почти сразу засёк меня под мантией-невидимкой. Но всё же я прихватил с собой несколько сюрпризов, вроде порошка мгновенной тьмы и Руки Славы. Так что сумел немного проредить их ряды. А главное, успел выдернуть оттуда Невилла. Что волновало меня куда больше, чем очередная безнадёжная схватка с Волдемортом, который, рассвирепев, возжаждал моей крови, поскольку в гробу уже видел всех Поттеров.

— Мне не до тебя, Том. Живи пока, — разрешаю я, неторопливо снимая мантию-невидимку. — Я решил, нам надо встретиться лично. Но не для драки. Поскольку ты недавно пришёл в себя, даю тебе шанс вразумить своих людей и сдаться. Это и всех касается, — раз уж тут собралось большинство Пожирателей, глупо не попытать счастье. — Мы не издеваемся над пленными, — заверяю я со всей серьёзностью. — А над своими людьми тем более. В отличие от вашего Хозяина. Так что подумайте.

Скопище Пожирателей угрожающе щерится сотнями палочек. Они не то чтобы задумались. Просто Реддл велел меня не трогать, оставить ему на сладкое.

— Ишь ты, как развезло Локхарта! А болтали, что он сочинил все подвиги! — доносится из безликого роя.

У них тоже полно новичков. Не все разбираются в высшей магии и грозных артефактах Отдела Тайн, глава которого прежде не подчинялся даже Министру магии. Теперь-то и сам Министр в подчинении — вон как подобострастно моргает всеми тремя глазами.

— Это Джеймс Поттер, болван! — слышу я более авторитетный голос.

— Ух ты! Как разукрасило Поттера.

Слабое движение длиннопалой мертвенно-бледной руки их Лорда заставляет всех задержать дыхание. Ну и дрессировка!

Волдеморт медленно приближается ко мне, но пока не поднимает палочку — сверлит легилименцией, прежде чем убить. Где скрывается Орден? Сколько нас? Интересно же! Ведь ясно, кто заступит на моё место, и разницы особой не будет… Я словно кожей ощущаю прицельные уколы, пытающиеся дотянуться до моей памяти. Сотни уколов.

— Порталы здесь не работают, пути аппарации я обрезал, Поттер, — сообщает мне тихий прозрачный голос. — Так что начинай делиться секретами. Может быть, Круциатус развяжет тебе язык? Если наложить его на мистера Лонгботтома?

Я его не слушаю. Я не сомневаюсь в эффективности пыточного заклятия в руках такого профессионала. Вероятно, я и сам не выдержу муки. Уж точно не смогу выдерживать бесконечно. Но для меня важнее рассмотреть палочку в руке Волдеморта — Бузинная или нет? Вдруг она всё же признает во мне владельца? Рискнуть ли, ввязаться ли в поединок? Темнота не проблема — я могу различить снитч на горизонте. Но нет, Старшей палочки нигде не видно. Волдеморт не повторяет ошибок. Я лихорадочно ищу решение, одновременно выстраивая в своём сознании лабиринт из зеркал. И как будто издалека слышу негромкий голос Невилла, с которым мы стоим плечом к плечу:

— Ну что, сэр? За Гриффиндор?

Похоже, только это и остаётся. По крайней мере, Невилл теперь при палочке и вполне способен сражаться. Только левая щека глубоко рассечена. Видимо, Шеклболт забирал у него «кровь врага» нашим факультетским мечом. Пожиратели обожают такие насмешки. Министр магии и сейчас сжимает рукоять меча перевязанной рукой, на которой наверняка не достаёт пальца.

После такого позора нам, конечно, остаётся только умереть за…

— За Гриффиндор, — соглашаюсь я спокойно.

Мы посылаем заклятия в Волдеморта, Волдеморт — в нас. И, в общем, всё должно вот-вот закончиться. Действие его Авады мне хорошо известно. А Волдеморт пользуется только ею. Даже Пожиратели испуганно шарахаются, боясь попасть под смертоносный луч. Это нас и спасает. Никого не оказывается поблизости, когда Реддл направляет в Невилла очередную смерть, а я пытаюсь встать на её пути.

— Авада Кедавра!

«Хватай за хвост, за хвост!»

Даже Волдеморт, сжимающий щупальцами легилименции моё сознание, слышит этот призыв и от неожиданности вздрагивает всем телом. Смертельное проклятие уходит в сторону. А я уже ничего не могу понять в этой круговерти. Заклинания, окклюменция, голоса в голове...

Какой хвост?!

Невесть откуда между мной и Волдемортом появляется отчаянно хлопающее крыльями пернатое создание. Вдобавок, слегка светящееся. Думать некогда. Я перехватываю зубами палочку, притягиваю за свитер Невилла и — ещё раз спасибо квиддичу! — ловлю у себя над головой горячие хвостовые перья феникса.

За секунду до новой, очень точно направленной Авады мир вокруг исчезает в огненном смерче. И тут же волна ледяной ярости Волдеморта накрывает меня с головой. Последний удар легилименции совпадает с непередаваемой болью в Метке, и сознание всё-таки меркнет. Я ещё слышу, как Невилл отчаянно кричит «Акцио…», но шум в ушах не даёт узнать окончание фразы. У меня одна задача — не потерять окллюменцию и… хвост.

А впрочем, уже всё. Я с облегчением валюсь на спину, отпуская Невилла, феникса и свою измученную память. Всё ещё стоит ночь, и мы где-то высоко в горах. Чувствуется, как здесь холодно и как разрежен воздух. Члены Ордена толпятся вокруг нас, ничего не понимая. Но уже начиная понимать. Без толку скрывать, где мы были. Судя по тому, что я приволок с собой израненного Невилла, а Невилл приволок с собой…

— Ты забрал меч Гриффиндора! — ору я, сгребая его в объятия.

— Я… да… — бормочет наш бесценный Лонгботтом и сам, похоже, не верит, что у него получилось. — Я сказал обычное Акцио, и он сам — представляете?! Я только вспомнил, что меч даётся смелым и всё такое… в случае острой нужды. Мне показалась, что нужда была очень острой.

А мечу наверняка показалось, что это его звёздный шанс сбежать от отступника. Кружащий над нашими головами феникс подтверждает это торжествующим клёкотом. Никто не ждал, что в такую ночь отыщется повод для радости, и радость сразу перехлёстывает через край. Нас обнимают и качают на руках, будто героев. Хотя всего и дела было минут на двадцать, и мы ровно ничего не поменяли в ходе войны. Впрочем, как знать?

— Где была твоя голова, Джеймс?! — вопрошает меня Лили, едва нам удаётся уединиться в палатке.

Мэри спит — как-никак, пять утра. И я бы сейчас тоже… Вставать же через два часа! Я слушаю, как бы уже сквозь подушку, меланхолично стягивая сапоги — сил на магию нет.

— Зачем ты рванул к нему, да ещё с двумя Дарами Смерти?! Как так можно?! — допытывается Лили, мечась из угла в угол. — Да ещё не сказал ни слова!

Вот потому и не сказал.

— Брось, — отвечаю, — меня даже хватиться не успели!

— Разумеется! Ты же предупредил Гарри, что мантия-невидимка нужна тебе для проверки окрестностей!

— Я и проверял окрестности. Хогвартса, — объясняю я терпеливо. — Лили, я не выбрался бы оттуда без кольца и мантии!

— Как ты вообще предполагал выбираться?! Ты знал, что прилетит Фоукс?!

Нет, не знал. И не знал, что Волдеморт одним взмахом руки отрежет аппарацию. Он здорово отточил своё мастерство с нашей последней встречи.

— Ладно, ты права. Это было глупо, — пожимаю я плечами. — Но эффективно. Надо же было поглядеть своими глазами, как у них что. Больше такого шанса не будет!

Лили рассматривает меня и нервно грызёт ногти, явно не находя, что ответить. Нет, находит.

— Не буду говорить, каким горем стала бы для всех твоя гибель, — произносит она хрипло. — Но за этим пришли бы другие беды. Волдеморт захватил бы все Дары, как всегда мечтал. И натаскал бы из Арки Смерти столько тёмных волшебников, что мало не показалось бы. Неужели ты не думал об этом?!

— Честно говоря, некогда было думать, — сознаюсь я. — Это был порыв. Я… расстроился из-за его возрождения.

— Расстроился? — переспрашивает она сорвавшимся голосом. — Я бы сама тебя убила, если бы ты не спас Невилла!

— Вот видишь — нет худа без добра! — у меня нет желания препираться дальше.

Что сделано, то сделано. О последствиях поразмыслю потом. На сегодня все мысли встали.

— Не знаешь, что они едят? — спрашиваю я, кивая на Фоукса, который знай себе дремлет, примостившись на спинке стула.

— Орехи, наверное. Сухофрукты какие-нибудь, — неуверенно предполагает Лили, понемногу успокаиваясь. — Мне кажется, на свободе он сам себя прокормит. Как так вышло, что он прилетел к тебе, Джим? Я думала, он уже не вернётся!

В Орден Феникса. Я мог бы, наверное, растолковать ей эфемерные магически взаимосвязи, но я уже едва ворочаю языком и вместо ответа валюсь на постель. Палочку — под подушку.

— Осталось только отрастить бороду, — со странной улыбкой роняет Лили, гладя меня по волосам. — Слава Мерлину, ты опять вернулся!

— И не только я, к сожалению.

— Да, чуда не случилось, — скорбно вздыхает она. — Тебе не показалось, может в этот раз у них что-то не задалось с возрождением?

— По-моему, всё отлично. По старой схеме, — говорю я, зевая. — Глаза красные, рожа змеиная. Говорит разумно, всё соображает, колдует — будь здоров... Да ну его! Спать хочу.

Как она уходит, как гасит лампу, уже не помню.

* * *

Не всё же будни описывать — праздники у нас тоже случаются! Очередной матч по квиддичу, например. Между гриффиндорцами, которых в лагере большинство, и сборной командой всех остальных. Ничто так не сплачивает людей и не поднимает боевой дух, как квиддич. Я даже Малфою предлагал полетать за ловца — Гарри говорит, он был неплох в школе. Но Драко с присущей ему змеиной улыбкой удивился: «Я что, один буду в команде?», и ускользнул. Салазар с ним, Малфои всегда держатся особняком. Есть с чего, так сказать.

С Драко я ещё успею пообщаться — он скоро понадобится. Руквуд рассказал мне кое-что интересное, но Руквуда использовать нельзя. Как бы Волдеморт не догадался, что один из его приближённых давно под нашим Империо. К счастью, Август оказался крайне восприимчив к этому заклятию, да к тому же владеет окклюменцией. Но сейчас речь не об Августе. Идею, которую мне навеяли его донесения, ещё предстоит обдумать и обсудить на собрании Ордена.

А пока весь Орден на квиддичных трибунах. Да, мы и трибуны соорудили тут, в горах — долго ли, с волшебными палочками? Теперь на них яблоку упасть негде. Всё знакомые лица. Вон и Луна с Гермионой, и Аберфорт с Минервой, и Лили с малышкой… Больше никого разглядеть не успеваю, потому что ухожу на разворот. Стадион у нас, допустим, не самый большой, зато в командах попадаются профессиональные спортсмены. А игры бывают такие, что Ли захлёбывается, комментируя их на нашей единственной радиоволне. Уносящейся невесть в какую даль над разбросанными, погружёнными в ужас и хаос островками Магического Мира.

Правда, мне редко удаётся доглядеть, а тем более доиграть матч. Вот и теперь подлеченный слезами феникса Невилл отчаянно машет с земли, призывая спуститься. Как раз в тот момент, когда мне удалось попасть квоффлом в кольцо противника! Тьфу ты. Делаем перерыв в игре, я снижаюсь и перебрасываю метлу Джинни. Мётлы у нас в дефиците, не дай Мерлин сломать! Уж лучше палочку. Олливандер всегда новую выточит, пусть и поругает. А первоклассную метлу кустарно не сделаешь. Ладно бы квиддич, а воевать как? Так что я не от хорошей жизни летаю на старом мотоцикле Сириуса.

— Подходящая погода для игры, мистер Поттер! — вздыхает Невилл.

Явно, ему тоже хочется тут остаться и посмотреть, но чувство ответственности перевешивает.

— Вернулась миссис Малфой, — сообщает он по дороге от стадиона, и я спотыкаюсь на ровном месте:

— Да ты что?! Быть не может!

Невилл клятвенно кладёт руку на эфес меча Гриффиндора, который теперь повсюду носит с собой. Он пытался было передоверить этот меч мне или Гарри. Но, во-первых, Лили права — неразумно сосредотачивать несколько мощных артефактов в одних руках. И врагам можно попасться со всем добром, и на психику очень действует — по себе знаю. А во-вторых, именно Невилл отобрал меч у Правой Руки Волдеморта — это вам не шутки!

— Мы сами не поверили, сэр, когда она аппарировала к границе чар! — докладывает он взволнованно. — Говорит, насилу нас нашла — Драко ей оставлял галлеон. Ну, из зачарованных Гермионой… Мы сначала подумали — какая-то подстава. Но оказалось, это и впрямь миссис Малфой! Ей французское правительство открыло портал, но Волдеморт этот канал уже проследил и запечатал. Так что обратно — никак.

Тут дело вот в чём — благородный супруг Нарциссы лечит голову в какой-то шестизвёздочной богадельне в Европе. Во Франции, как теперь выясняется. Под этим предлогом Нарцисса до последнего времени поддерживала сообщение между Орденом и внешним миром. Правда, внешний мир единогласно решил, как всегда, не лезть в наши смены министров. Пока война не выплеснется за пределы страны, благо мы на острове. О том, что тогда уже будет поздно, мы неоднократно сообщали и в письменной форме, и по единственной радиостанции, и через эмиссаров, вроде Нарциссы. Но ответ получали один и тот же — да ничего такого не происходит, вы всегда прекрасно справлялись. Знали бы вы, какие у нас проблемы!

Мы уже месяца три не знаем, какие там у них проблемы. Потому что не можем просверлить ни единой дырочки в свинцовом магическом барьере, который замыкается где-то в бурных водах Атлантического океана. Да мы, собственно, отсюда и не спешим. Но появление кого-то оттуда — прямо невероятная вещь! Не иначе Нарцисса применила все законные и незаконные чары, чтобы оказаться в итоге с ненаглядным сыном, а не со спятившим муженьком. Должна же она сознавать, что отправить её обратно не в наших силах?

Судя по бледному лицу Нарциссы, ожидающей нас под штабным тентом, она прекрасно всё осознаёт. По-моему, её до сих пор мутит от жёсткого приземления. Но с осаждающими её Артуром и Филиусом она разговаривает вполне внятно, хотя и холодно. Нарцисса всегда общается в стиле арктического циклона. Тут важнее не как она говорит, а что.

— С удачным перемещением, Нарцисса, — киваю я ей, косясь на загородивший проход багаж. — Что хорошего?

— Хорошего? Не расстаётесь с гриффиндорским оптимизмом? — осведомляется она, не разделяя моей приподнятости. — Квиддичем, смотрю, балуетесь… Я перенесла с собой три сундука с посильной помощью от народов мира. Один с бинтами и снадобьями. Второй — с палочками, мётлами и мелкими артефактами. Больше никакой поддержки не будет. Я, во всяком случае, за ней не отправлюсь.

Ура! Мётлы! Насчёт остального не знаю… Лучше бы они овсянки прислали. И керосина. А то при магическом огне глаза сломаешь карты разглядывать. Снадобий с определителями врагов мы и сами наделаем. А вот с земледелием и охотой среди скал тяжело. С добычей полезных ископаемых вообще никак.

Я утираю лоб и провожу рукой по мокрым от пота волосам, пытаясь сосредоточиться. Помотайся-ка два часа на метле, получи по голове бладжером, а потом думай.

— Невилл, — говорю я, — найди мадам Помфри — пусть разберётся с первым сундуком. Поможешь, если у неё рук не хватает. Артур, Филиус, второй сундук ваш. Там надо всё проверить и настроить. Мётлы отдайте Роланде — она посмотрит. Вечером соберёмся, обсудим всё.

— А третий сундук? — напоминает мудрый профессор Флитвик, нетерпеливо потирая руки в преддверии сортировки артефактов.

— Мне не сказали, что там, — пожимает плечами Нарцисса. — Что-то секретное. Я только знаю, что содержимое нельзя трансфигурировать.

Мы недоумённо переглядываемся.

— Секретное, стало быть, секретное, — Артур деловито поправляет съехавшие набок очки. — Нам, Филиус, и так хватит работы! Джеймс, ты знаешь, где нас найти, если понадобимся.

— Лишь бы оно вас не слопало, сэр, — с тревогой предупреждает Невилл. — Оставить вам меч?

Вряд ли я захочу рубить подарок мечом, хотя вполне понимаю его чувства. Никто особенно не доверяет Малфоям. Я бросаю прощальный взгляд на громогласные квиддичные трибуны, над которыми золотистой искрой порхает снитч. Гарри наверняка справится. Отворачиваюсь и мужественно вздыхаю:

— Пойдём, Нарцисса.

По дороге к жилищу Малфоев я уже гадаю над тем, чем могли нас одарить друзья из-за границы. Порошок мгновенной тьмы из Перу был очень даже ничего, но почти весь вышел. Вот бы прислали Хроноворот! Или яйца драконов. Лучше — яйца драконов. Хроновороты отматывают лишь несколько часов назад — что это решит? А с драконами мы смогли бы отвоевать Хогвартс.

Время подумать есть — шатёр Малфоев стоит в стороне от других. Как всегда, на самом отшибе. Это не оговорка. У всех палатки, а у них — шатёр. Уменьшенная копия Малфой-мэнора. Всегда полумрак, всегда прохлада, пара домовых эльфов, настолько вышколенных, что их не видно глазом. Хрусталь, серебро, портьеры и так далее… Они всё ещё богаты. Но что их золото, что золото Поттеров, Блэков и ряда других семей, утекает как вода. До недавнего времени мы расплачивались им, даже совершая налёты на маггловские супермаркеты. В рамках фуражировки. Две минуты на аппарацию туда-сюда, пока не нагрянули Пожиратели. Шеклболт строго отслеживал любые перемещения к магглам.

Теперь у нас меньше поводов тратиться. Зато больше поводов голодать. Может, в сундуке спрятано средство борьбы с продовольственной проблемой? Пресловутые магические парадоксы — почему мы до сих пор не изобрели способа наколдовать еду?! Вместо того чтобы устраивать войну за войной.

В любом случае, раз эта вещь секретная, надо соблюдать осторожность. Нарцисса пропускает меня в шатер, я захожу и тут же накладываю защитные чары. Вдвое крепче, чем были. Плотно прикрываю за собой вход в сине-фиолетовый полумрак тяжёлых занавесей и прижимаю Нарциссу к резному опорному столбу.

— Сейчас всё рухнет! — испуганно предупреждает она, напоминая, что столб удерживает над нами крышу.

Да и пусть рухнет! Пусть поедет крыша. К чёрту всё. Я припадаю губами к её губам, поднимаю её юбки, подхватываю её под колени...

— Это так обязательно… сразу после квиддича? — осведомляется она своим хрустальным голосом. — Джеймс, я сама только с дороги… прошу тебя…

— Я думал, ты вообще не вернёшься!

Я честно пытаюсь всё-таки довести её до кровати, но на завешенной коврами и портьерами половине Нарциссы слишком много препятствий. То и дело подворачиваются какие-то этажерки, пуфики, столики с кучей баночек, которые с дребезгом падают и падают на пол, пока мы стараемся обойти всё это, не размыкая объятий.

— Иди сюда, — на пути вдруг оказывается огромный сундук (должно быть, тот самый!), и я усаживаю ослабевшую Нарциссу на массивную крышку.

Она больше не спорит — только тихонько покусывает мои губы, помогая разбираться с застёжками.

— Ты примерно представляешь, что подо мной? Вдруг ему не понравится? — спрашивает она обречённо, пока я унизываю её шею поцелуями.

Самое прекрасное во всём этом — что Снейп молчит. Ему глубоко плевать на Нарциссу. Он её знать не знает. Во всяком случае, не так как я. С безупречным изяществом, как и всё что она делает, Нарцисса откидывается назад, направляя меня рукой, и я наконец чувствую себя совершенно живым. И плевать, что каждый толчок ударяет меня о кованый угол сундука. Я хочу находиться в ней вечно, хочу вечно смотреть на неё. Её стон, её запах — всё хочу! Нарцисса вскрикивает снова и снова, изгибаясь в моих руках, доверяясь мне, отдаваясь мне, и это лучшее, что со мной было за последние три месяца. Явление феникса — следующее по списку. Но ощущение сходное — проходящий по жилам живой огонь. Я растворяюсь в ней без остатка, и даже когда всё позади, едва могу стоять на ногах, потому что меня бьёт дрожь.

Нарцисса, разгорячённая, растрёпанная, продолжает судорожно прижимать мою голову к своей груди, к бешено стучащему сердцу.

— Я не знаю, люблю тебя или ненавижу, — сообщает она мне на ухо.

— Да какая разница?

— И то верно.

Мы с запозданием добираемся до постели, избавляемся от раздёрганной и мятой одежды и ложимся, переплетая руки и ноги. Здесь совсем тихо, даже не слышно гомона трибун — только тиканье часов. Я не знаю, о чём думает Нарцисса. Мне вообще плохо думается в такие моменты. Кажется, я размышляю над тем, до чего ей должно быть странно всё это. Интересно, с кем она сейчас по её мнению — со мной? Со Снейпом? С Локхартом? Очень хотелось бы верить, что со мной.

— Всё время забываю спросить, — спохватывается она, приподнимаясь на локте. — Какого цвета твои глаза?

— Чёрные, — говорю я, прекрасно понимая, что она видит другое.

Моя жизнь — сплошной театр абсурда. Я даже с любовницей не бываю в истинном облике. Если я приму истинный облик, всё станет ещё сложнее.

— Я сказала — твои, — уточняет она с лёгким нажимом на последнее слово.

А, вот о чём речь! Я удивлённо ловлю себя на том, что не сразу нахожу ответ.

— Карие, — поправляюсь я, припомнив почти лишившийся плоти череп. — А ты предпочитаешь голубоглазых блондинов?

Я пытаюсь как-то уйти от неловкости, но теперь неловкость ощущает она. Ненавижу такие моменты! Вообще всю нашу ситуацию. Что мой, что её брак — чистая фикция, но это странное положение унизительно для всех четверых. Собственно говоря, мне глубоко плевать на её благородного супруга (он немногим благороднее меня, кстати!). Но Нарциссе это явно не всё равно, и я нарочно с вызовом спрашиваю:

— Как Люциус?

Она пожимает плечами, заставляя белокурые волосы водопадом скатиться на обнажённую грудь.

— По-прежнему считает себя павлином. Думаю, они прекрасно нашли бы общий язык с твоим прототипом из Мунго.

— Даже если ты когда-то увидишь мужа, он решит, что ты принесла пшено, — пытаюсь я втолковать ей. — Может, пора уже покончить с фарсом? Жизнь коротка. Стоит ли её тратить на прятки?

Этот разговор повторяется далеко не в первый раз, но сейчас она, кажется, всерьёз задумывается. Из-за того, что мы отрезаны от мира. Или потому что за два года вместе и не вместе она устала не меньше меня. Но вслух Нарцисса заговаривает о другом, словно не расслышав вопроса.

— Что, твоя неуязвимость начала давать трещины? — произносит она, отслеживая прохладным пальцем тонкий шрам от Сектумсемпры у меня на груди.

Хм. Боюсь, это была не моя неуязвимость. И то, что мы сейчас делаем, не способствует её укреплению. А Сектумсемпра вообще коварная вещь. Этим заклятием теперь швыряются все, кому не лень, а лечить его не умеет никто. Гарри утверждает, что было какое-то исцеляющее заклятие, но какое, вспомнить не может. Если бы не загадочная чёрная мазь, которую где-то раздобыла Лили, рана вообще не закрылась бы. И всё равно этот темномагический след, как и Метка, проступает сквозь чары Оборотного зелья.

Мне, собственно, безразлично, насколько я попортил красоту героического Локхарта. Просто та боль уже принадлежала мне. Её я помню. И когда горячие губы Нарциссы скользят вдоль рубца, попутно припадая к соску, у меня вырывается стон.

— Невозможно так жить, — говорю я ей. — Выходи уже за меня!

— И ты оставишь своё рыжее солнце? — спрашивает она недоверчиво.

Оно не моё. Лили поцелует меня в щёку, пожелает счастья, и мы продолжим дружить. Вот поэтому я больше так не могу.

Подобные встречи с Нарциссой не слишком часты. Так что большая часть окружающих не подозревает о нашей несколько неожиданной связи. Меньшая часть, возможно, догадывается, но все молчат. А Лили настолько далека от этого, что вряд ли вообще задумывается, с кем я был за четыре года нашей новой эры, и был ли. Она живёт в своём мире. Не знаю, кто туда вхож. Наверное, призраки прошлого, в том числе, и мой. Мэри. Иногда Гарри.

Но у Гарри своя семья и своя жена. И безуспешные попытки завести собственную рыжую девочку с глазами, как у отца, которую в прошлый раз родила почему-то не Джинни, а Лили. Так что Лили во всей этой истории одинока. И не только она. Кажется, что мы живём в замершем времени. Или в двух несинхронных временах. Такие размышления зародились далеко не сегодня. Сегодня я только отвечаю:

— Оставлю. Если позволишь жениться на тебе.

Я без понятия, что скажет Гарри, и что скажет Драко, и что скажут все, и я больше не могу об этом думать. Больше не могу, Нарцисса. После всех месяцев, когда я считал, что уже никогда тебя не увижу.

Я притягиваю её к себе и долго целую — очень долго. Так, что у неё обрывается дыхание. И всё же она произносит:

— Глупей ничего не слышала.

Спасибо, милая.

— Тебя не устраивает чистота моей крови? — уточняю я с усмешкой.

Я ведь теперь полукровка — где уж нам жениться на Блэках! Принц-полукровка — убейте меня. Уверен, ей и этот фактор небезразличен. Но Нарцисса не так глупа, чтобы поддаваться на дешёвые провокации.

— Меня не устраивает чистота твоего разума, — объясняет она со вздохом. — Один безмозглый блондин уже числится у меня в мужьях. К чему обзаводиться вторым? — и прибавляет уже серьёзно, почти с тревогой: — Твой авторитет не так непоколебим, Джеймс, как тебе хотелось бы. Лили подпирает его гораздо лучше, чем смогу это делать я. Мне, видишь ли, помешает… чистота крови.

Слизеринка. В постели очень трудно себя не выдать. Кажется, я тоже раскалываюсь. Я говорю не совсем то, что обычно. И не совсем обычным тоном — чуть более устало и раздражённо. Я говорю:

— Мне известно всё это. Раз Реддл снова с нами, он наверняка вспомнит про свою старую резиденцию. А ваш Малфой-мэнор, прости, порядком поистрепался. Дольше месяца мы его не удержим. Меч Гриффиндора, конечно, бесценен…

— Можешь не хвастать передо мной своими подвигами, — фыркает она. — Я уже расспросила Лонгботтома.

— Меч Гриффиндора, — повторяю я, — бесценен. Но ни его, ни квиддич не намажешь на хлеб. Если к зиме мы не захватим Хогвартс, у нас не будет запасов. А детей и всех, кто с ними, придётся забрать сюда. Всё это может кончиться бунтом. Слишком разные люди собрались под знамёнами Ордена. И все они устали. И все потрясены возвращением Реддла, — я прерываюсь, увлекшись перебиранием её волос. — Извини, не хочу говорить об этом здесь и сейчас. Наверное, наступают тёмные времена, но я уже не помню, когда было иначе. Я хочу исходить только из того, что люблю тебя.

— Не любишь, — Нарцисса медленно качает головой и при этом жадно всматривается в моё лицо. Что там можно разглядеть? Маска за маской и… пустота.

— Тогда почему я здесь?

Мне самому хотелось бы это знать.

— Желаешь, чтобы я сказала? — спрашивает она чуть удивлённо, но вместо ответа перекатывается на край постели и начинает искать что-то на прикроватном столике. Открывая для моих поцелуев гибкую и нежную спину.

Я спускаюсь губами по ложбинке её позвоночника и одновременно, как вспышками, вспоминаю сцену, увиденную в ночь возрождения Волдеморта. Чудовищные рваные шрамы на женской коже, взгляд через плечо, каскад рыжих волос. Лили. Я чувствую это, и это же чувствует Нарцисса, но я не знаю, как объяснить ей, что это уже не я. Это… память за пределами смерти и памяти. Я в ней неповинен.

— Причина самая простая, — Нарцисса усаживается, отыскав то, что ей было нужно — гребень для волос. Старинный и далеко не дешёвый, как и любая её вещь.

— Во-первых, здесь мало женщин. Особенно, тех, что будут вести себя тихо. А твоя жена — единственная крепость, которую ты не можешь взять, — улыбается она, перекидывая на одно плечо свои русалочьи волосы.

Её светящаяся красота, кажется, подчиняет само время. Мне кажется, она стала ещё прекраснее за те два года, что мы вместе. Расцвела, что ли? У женщин, тем паче волшебниц, есть тысяча средств для того, чтобы сводить с ума. Но внутреннее сияние, оно либо есть, либо нет. Мне нравится ею любоваться. И ей нравится, когда я любуюсь ею.

— Во-вторых, — негромко прибавляет Нарцисса, пропуская густые пряди сквозь частый гребень. — Ты залечиваешь уязвлённую гордость. Иначе не пошёл бы на измену — ты и без того чувствуешь себя виноватым перед Лили. Но связаться с Северусом Снейпом, это было слишком…

Она осекается, по-настоящему испугавшись. Так, видимо, бледнеет моё лицо. Чьи угодно намёки я готов снести, только не её.

— Ты не знал? — шёпотом предполагает Нарцисса.

— Разумеется, знал. Откуда бы иначе взяться Мэри? Но ты-то откуда знаешь?!

Не понимаю — она ведь только что вернулась!

— Лили говорила мне, — отвечает она, запнувшись.

Лили! Нарциссе?! Вот и пойми этих женщин.

— Ещё когда Люциус и… когда они оба были в Азкабане. Лили приходила, узнавала, что можно сделать. Прости, мне не следовало напоминать. Всё проклятая ревность. Прости, — договаривает она совсем тихо.

Да не в том дело, я лишь… Не знаю. Ерунда. Всё это. Нарцисса отбрасывает расчёску, склоняется надо мной и окружает моё лицо струями своих волос, так что мне некуда отвести взгляд — везде она. С новым поцелуем призрак Снейпа рассеивается. В конце концов, какая разница? Мэри носилась с этой вестью по всему лагерю.

— Мог бы сообщить раньше, что девочка — не твоя дочь, — негромко замечает Нарцисса, откидываясь на подушки. — Это имеет значение.

— Она — моя дочь, — поправляю я коротко. — Значение имеет только это. И разве Драко не стоит для тебя на первом месте?

— Когда я надевала на голову Распределительную Шляпу, она не называла среди моих качеств наивность, — медленно отвечает Нарцисса. — Я отлично понимаю, что ты не перестанешь использовать моего сына, что бы я ни делала. Здесь или во Франции.

— Я не то имел в виду, — отвечаю я, вздрогнув. — Я лишь хотел сказать, что для тебя важно мнение сына. Только его мнение. Ты скорее расстанешься со мной, чем расстроишь Драко.

— Вот как? — она неожиданно начинает смеяться. — Не путай одно с другим — мне есть дело до Драко, но не Драко до меня! С тех пор, как я… отправилась вслед за Люциусом, бросив его здесь, мой сын живёт, будто он один на свете. И творит, что хочет. Хочет — бросает образование. Хочет — расторгает помолвку. Хочет — рискует жизнью. Я могу лишь следовать за ним, не надеясь быть услышанной. Да мы и не разговариваем! Не то чтобы из-за обид. Просто не о чем.

Она уходит в мыслях куда-то очень далеко и начинает осторожно смахивать слёзы своими тонкими пальцами в тёмных старинных кольцах. Но я догадываюсь, что лучше её не прерывать.

— В девятнадцать лет, — дрожащим голосом говорит Нарцисса, — он связался с какой-то магглой. Прятал её несколько месяцев в Малфой-мэноре.

Не уверен, что мне следует это знать. Маггла — это резко, конечно. Видимо, Драко хорошо её скрывал. Я сам частенько наведывался в фамильное гнездо Малфоев, но ни разу не встречал там эту девушку. Чужая душа — потёмки! А уж Малфой-мэнор... Сейчас там скрывается несколько сотен человек, и ничего.

— Не знаю, чего он хотел — переломить себя, насолить отцу, — шепчет Нарцисса. — Но Люциус и тогда уже воспринимал жизнь… через раз. А для Драко эта история кончилась плохо. Они влюбились, потом рассорились, девчонка пугалась всего — говорящих картин, домовых эльфов. Не желала сидеть взаперти в заколдованном замке, и так далее. В результате он наложил на неё Обливиэйт, вернул её папе с мамой и напился яду.

Драко?!

Я сажусь на постели.

— Если б я не вернулась в тот день, его уже не было бы на свете, — тихо договаривает Нарцисса. — Что он может мне сказать после этого? Я буду рада, если он хоть что-нибудь скажет!

Она осекается, как будто лишь теперь осознаёт, с кем и о чём говорит. Я хочу объяснить ей, что это ничего, что между нами так и должно быть, но по лицу Нарциссы угадываю, что тема закрыта раз и навсегда.

— Я тебя озадачила? — спрашивает она с непривычной заботой и тоже садится.

— Вовсе нет. Большинство из нас были круглыми дураками по юности. Это проходит.

— По юности, — повторяет она задумчиво. Легонько целует мои губы, ерошит волосы. — Вот поэтому я и не пара тебе! Ты сам ещё мальчишка. Чаще всего славный, временами совершенно несносный, но… Было бы нехорошо с моей стороны повиснуть на твоей шее. Ты и так многовато на себя взвалил.

Я молча качаю головой. Не знаю, как объяснить ей, что это не совсем так. Будь оно так, всё было бы слишком легко. И чересчур чудесно. Но чудо не так безупречно, как всем кажется. Не так, как конфетная оболочка Локхарта. Ведь под ней… плоть моего врага, отдавшего за меня жизнь, по которому моя жена до сих пор тоскует — я знаю. А ещё мне достался от него любимый, но проклятый Волдемортом ребёнок. И отзвуки чужой страсти, и отголоски чужой боли.

А ещё дальше, глубже — могильная чернота и пустота, потому что сам я давно сгнил и разложился, и только с Нарциссой не ощущаю на губах привкус тлена. Я хочу объяснить, что физически мне столько лет, сколько минуло с момента моего рождения. Что возраст моей души, прогулявшейся туда и обратно, трудно измерить. Что мой разум вместил за годы войны столько, что хватило бы на несколько жизней… но я теряюсь, с чего начать. Что из этого она не знает?

«Перестань, Сохатый — на нас ты можешь обрушивать все эти откровения. Но не стоит пугать живых».

«Это в нём Сопливус проснулся. Души его срочно!»

Я стараюсь не обращать на них внимания, но Нарцисса уже перехватила мой скользнувший в сторону взгляд.

— Салазар! Они опять здесь! — вскрикивает она, натягивая простыню до подбородка.

«Скажи ей, что поздно прятаться!»

«И она даже не представляет, насколько это нам теперь безразлично».

«То ли дело при жизни!»

«Я и при жизни был женатым человеком».

«Ты и при жизни был занудой, Лунатик! Джеймс, передавай привет Цисси! Наконец она одумалась и нашла себе нормального парня!»

Я невольно улыбаюсь, но Нарциссу пугает эта улыбка.

— Они — это я. Как их прогонишь? — я с усилием отвожу взгляд от своих вечных друзей. — Мне являются разные люди. Но они не рабы, и приходят, когда хотят. Для них это единственный способ немного пожить.

Я это очень понимаю, но у Нарциссы округляются глаза.

— Джеймс, ты сходишь с ума! — в этот раз она не шутит, по-моему. — Любовь моя, послушай… здесь никого нет! Ты разве не знаешь, как выглядят привидения?

Знаю. Но не знаю, как объяснить, чтобы она поняла.

— Привидения — это души, оставшиеся на земле. А эти являются из-за грани. Не стоит их бояться, Нарцисса, они не причинят вреда! Их как бы нет в нашем мире.

Впервые мы беседуем об этом так подробно и впервые, кажется, до неё доходит, как я живу. Собственно, я ни с кем до сих пор это не обсуждал. Воскрешающий камень — не тот предмет, о котором стоит болтать. Не случайно Дамблдор погиб из-за него.

— Не причинят вреда — ты говоришь? — голос Нарциссы звучит спокойно, но черты лица заостряются, становясь ещё прекраснее. — Такая магия очень опасна, Джеймс! Ты даже не сознаёшь, что это не тени живых людей, а образы из твоей головы! Иначе почему к тебе приходят только те, кто был дорог?! Почему не явится, к примеру, Мерлин?!

Рассказать про свою Книгу. А это идея!

«Сейчас мы его тут поищем, Сохатый! Она что, думает, тут все стоят на полках по алфавиту?»

— Потому что у всякой магии есть законы. Не я зову их — они хотят меня видеть, — говорю я Нарциссе, но это почти невозможно объяснить. — Они помогают мне. В том числе, на войне. И я не стану никого прогонять. Образы они или призраки.

— Если это призраки, то всё ещё хуже, — выговаривает она, напряжённо прижавшись к изголовью кровати. — Мой муж был одним из лучших тёмных магов, тёмные маги дневали и ночевали у нас в доме. Их Хозяин провёл у нас не одну неделю. Поверь, я знаю! Нельзя годами держать врата в иной мир приоткрытыми. Нельзя шутить с такими вещами.

— Я и не шучу.

Нарцисса молчит.

— Ты ни разу не снимал кольцо? За все эти годы? — тихо уточняет она, наконец. — Или что там нужно с ним делать?

Нужно повернуть камень в кольце. Нет, ни разу. Но, думаю, даже Нарциссе не стоит этого знать. Раз она так сведуща в тёмных искусствах. Впрочем, она и так понимает по моему лицу, что недалека от истины.

— Хорошо, — произносит она холодным шёпотом. — Если ты такой вежливый, я сама их выпровожу. Убирайся, Сириус! И прихвати с собою всех остальных. Иначе я поведаю твоему другу такое, что ты сам не захочешь ему показываться.

«Лучше уйдём, Бродяга».

«А что такого она поведает?!»

«Пошли, пошли…»

«Что она знает?! Я тоже хочу знать!»

Очертания фигур расплываются. Голоса делаются неразличимыми, вливаясь в едва слышный шелестящий шёпот, который всегда со мной. Нарцисса с довольной улыбкой наблюдает за моим лицом, а потом резко толкает меня в грудь, заставляя откинуться на спину.

— Как скоро твой сын поймает снитч? — спрашивает она, прожигая меня глазами.

Я усмехаюсь:

— Полчаса ещё есть.

Ах да, сундук! Там оказался Омут Памяти. Действительно редкая и дорогая вещь. В Магической Британии таких не осталось. Один разбили в Министерстве, другой — в Хогвартсе. Я откатил его в свою палатку, приткнул в углу. Чёрт знает, вдруг на что сгодится? Потом… не сейчас... Хотя бы через полчаса…

Как Изольду спать ещё уложишь -

Так и шепчет из сырой травы:

— Папа, смастери мне, если сможешь,

Куклу из бараньей головы…

— Буду платья расшивать слезами

Заблудившихся в лесу детей.

Кукла ярко-красными глазами

Из-под лавки смотрит на людей.

Даниил Да

Белая полоса нашей жизни едва уловимо отличается цветом от чёрной полосы и начинается с довольно мрачного случая. Стоит ясное осеннее утро и все завтракают на свежем воздухе, за общими столами, расставленными на манер хогвартских. Такой обычай хорош и для сплочённости, и для контроля за расходом провианта — зимовка в горах неуклонно близится.

В отличие от собраний Пожирателей, у нас никакого порядка нет. Где устраиваюсь я, и кто оказывается рядом, определяется только временем пробуждения. Обычно мы сидим вместе с Лили, так как числимся в браке и живём в одной палатке. Опять же, магические выбросы Мэри удобно ограничивать с двух сторон.

А моей Правой Рукой на этот раз является Сивилла Трелони — наш бессменный оракул. Послушаешь её, и веришь, что может быть хуже. Сивилла — незаменимый человек. Возмущение её пророчествами тоже очень объединяет. Но с нами она не поэтому. А во-первых, чтобы Волдеморт не отомстил ей за прошлый раз. Во-вторых, настоящие пророчества у неё тоже бывают — не хотелось бы пропустить. Даже последнее возрождение Реддла она предсказала верно. Вдруг когда-нибудь намёкнёт, как его одолеть?

Но сегодня у Сивиллы насморк, она в меланхолии и не настроена на решение мировых проблем. Поэтому я слушаю её вполуха, сосредоточившись на Лили. Мы только что вернулись из ночного вылета — вытаскивали пару недостаточно чистокровных семей из-под Морсмордре, которая уже готова была повиснуть над их домами. К счастью, наводка Драко оказалась верна — спасли всех. Лили зацепило Конфундусом, и она до сих пор слегка в прострации под стать Трелони. Но в целом у всех приподнятое настроение. Ночь без жертв — уже удача. На другом конце стола Хагрид затягивает по этому поводу победный марш великанов, и многие ему подпевают, несмотря на незнание языка. После пятого куплета Сивилла откладывает вилку и ни с того ни с сего заявляет, глядя на зелёный горошек в своей тарелке:

— Как печально, что это наш последний завтрак в таком составе! Я видела во сне, что Тот-Кого-Нельзя-Называть намеревается напасть на лагерь. Пожиратели Смерти будут здесь ещё до вечера и многих убьют… Простите, я не хотела говорить сразу, чтобы не портить всем аппетит.

Прекрасно. Значит, сегодня они точно не нападут.

— И вам приятного аппетита, Сивилла, — отвечаю я миролюбиво. — Не тревожьтесь, мы отобьёмся. Все посты и чары расставлены, как надо.

— Тем более что Тёмный Лорд не такой дурак, чтобы проверять это. Не готовит он никакое нападение! Ночью он раздавал своим слугам Тёмные Метки, а потом довершал создание крестража.

Сивилле приходится стукнуть меня по спине, потому что я крайне неудачно давлюсь горошком.

— Теперь у него нас двое, — деловито договаривает Мэри. — Мам, а можно мне ещё сок?

Лили, с которой резко слетает Конфундус, машинально тянется за графином:

— Бельчонок, а почему ты это сейчас сказала? — уточняет она дрожащим шёпотом.

— Я думала, мы рассказываем сны, — пожимает плечами Мэри.

Мэри действительно не страдает бессонницей, как мать, которая вела постоянную внутреннюю борьбу с крестражем. Но после возрождения Реддла у малышки не было снов. Вообще никаких. Даже всплесков врождённой памяти. И вдруг такие кошмары!

Сивилла обиженно надувается — она не переносит даже намёка на конкуренцию. Большинство присутствующих за столом слышат лишь пение Хагрида, но сидящие поблизости явно сбиты с толку. Я успеваю заметить, как встревожено переглядываются четверо братьев Уизли, и каким озабоченным делается лицо Молли. Мы с Лили обмениваемся паническими взглядами. Я хватаю Мэри, Мэри хватает недопитый стакан, и наше дружное семейство убирается восвояси.

— Давно ты видишь такие сны, солнышко? Как это происходит? — спрашиваю я, усадив дочку на стол под клёкот феникса и всхлипывания Лили.

— Я просто смотрю глазами второго отца, — доходчиво объясняет она, болтая ногами и прихлёбывая любимый тыквенный сок.

Тем не менее, до меня доходит не сразу. До Лили, судя по всему, тоже.

— Мэри, я ведь объясняла тебе, — сдавленно произносит она. — Твой папа теперь в другом мире. Вы не можете видеть одно и то же.

— Я не про того папу, — отвечает дитя, обращая ко мне внимательные чёрные глаза из другого мира.

Она смотрит так пристально, что я невольно уточняю:

— Но и не про меня, так ведь?

Мэри качает головой:

— Ты мне не отец. Ты всего лишь украл его тело, — повторяет она упрямо. — А я говорила про того отца, который отдал мне часть своей души.

Лили вскрикивает и закусывает руку. Кажется, до крови. Фоукс отвечает ей испуганным, почти человеческим возгласом. Я каменею, наверное, минут на пять. Мэри допивает сок и взглядом растворяет стакан в воздухе.

— Пожалуйста, — произношу я, удивляясь тому, как глухо звучит мой голос. — Никому больше не рассказывай об этом. И не называй его Тёмным Лордом, как сегодня. А тем более отцом.

— А как мне его называть? — перебивает она коварно. — Скажи его имя.

Мне всё меньше нравится эта странная игра в имена. С другой стороны, если она один раз вымолвит «Волдеморт», пророчества Сивиллы сбудутся. Более чем. Вся наша защита полетит к чертям, и Пожиратели окажутся здесь раньше, чем мы успеем о них подумать.

— Том Марволо Реддл, — отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал обычно. — Мэри, ты ещё мала, чтобы понять это, но поверь — такие сны опасны. Если ты ещё раз увидишь… его глазами. Или он увидит твоими…

Лили заливается слезами. Вот чёрт! Как же это сказать-то?

— Он меня не видит, — печально отвечает Мэри. — Я не знаю, как его позвать.

Лили сгребает её со стола, утаскивает в спальню, забивается вместе с ней на кровать. Я уныло тащусь следом, не зная, что говорить и делать.

— Реддл был потрясён болью от попытки подчинить Гарри. Возможно, это удержит его от новых экспериментов, — предполагаю я не слишком уверенно.

Куда вероятнее, что у него пока не дошли руки до Мэри. Он слишком поглощён созданием остальных шести крестражей. Уже пяти. Да какая разница?! Нет смысла с ними бороться, пока он возрождается за счёт малышки. На самом деле неизвестно, пытался ли он захватить её разум — много ли понимает такая кроха? В том числе, в окклюменции. А жуткие сны сведут с ума даже взрослого. Крестраж стал слишком активен с возвращением своего хозяина. Крестраж проглотит Мэри — вот и всё. Что мне делать, куда её деть? Их. Её и Лили. Сам я больше не могу позволить себе роскошь месяцами отдыхать под Фиделиусом. Тайное убежище, побольше охраны…

А сейчас мы где, собственно?!

Мэри, пыхтя, натягивает платье на сшитую матерью куклу — разговоры на одну тему ей быстро надоедают.

— Солнышко, запомни, пожалуйста, — утирая слёзы, втолковывает ей Лили. — Тот… папа, который отдал тебе часть души, ты пока поиграй с ним в прятки. Не показывайся ему. И старайся не подглядывать через его глазки. Ведь подглядывать нехорошо!

Не могу больше это слушать — нервы не выдерживают!

— Ты всё поняла, милая?

— Поняла, — отвечает она, пуская куклу плясать. — Вы боитесь, что он тоже за вами подглядит. Вы же с ним воюете!

Я обессилено сажусь на кровать.

— Ты считаешь, что мы поступаем неправильно? — спрашиваю я очень серьёзно.

Мэри поднимает глаза, кукла падает в обморок.

— Нет, пока наши планы совпадают, — подумав, отвечает малышка.

Вот что это значит, а?

Лили приглаживает дрожащей рукой её кудряшки, целует, заглядывает в чёрные задумчивые глаза.

— Постарайся не вспоминать сны, хорошо? — уговаривает она дочку. — Представляй, как мы снова пойдём на квиддич — тебе же понравилось? Как будем отмечать Рождество. С друзьями. Со всеми, кто тебя любит. Я очень люблю тебя, звёздочка. И я, и папа…

— Неправда, — настойчиво возражает Мэри. — Мой папа умер. А тот, что жив, любить не умеет.

Лили опять закусывает губу.

— Я ведь просил тебя — не называй его так! Зови лучше Реддлом, — мягко напоминаю я дочке.

Не хватало только, чтобы она носилась по всему лагерю, как в прошлый раз, и всем это сообщала! Мэри молчит и смотрит мимо. В её напряжённых чертах проступает что-то взрослое, но я не могу разгадать эмоцию.

— Он болен, — роняет она, наконец, оборачиваясь ко мне. — Он не понимает, что делает. И всё же он мой отец. Довольно того, что я люблю его.

Бесконечную паузу разбивает вопрос «Эй, можно?», и из-под полога выныривает лохматая голова Гарри.

— Вы куда все делись? — спрашивает он с тревогой. — Мы пришли, вас уже нет… О! Белка!

Мэри способна молниеносно вскарабкаться не только на дерево — на любую вертикальную опору, и в том числе на брата.

— Катай, — требует она, ударяя его по голове куклой, что, видимо, означает — хватит скучных разговоров о Волдеморте.

Но Лили трясёт. Подозреваю, что и на мне лица нет. Гарри испуганно озирает комнату. Весёлые колдографии с семьёй и друзьями. Игрушки — их тащат сюда все и каждый. Загадочные существа, которых Хагрид вытачивает из дерева — неизменно добрые и неизменно кособокие. Хитрые поделки Джорджа. Настоящие произведения искусства от Олливандера. Хихикающие детские книжки. Карликовый пушистик, копошащийся в цветной коробке… Крохотный мирок Мэри — нашей маленькой дочери полка. Нашей маленькой дочери.

— А что случилось-то? — спрашивает наш выросший сын, устраивая её на плечах.

— Поговорим потом. Хорошо, Гарри? — отзывается Лили, почти взяв себя в руки. — Нам надо будет тебя расспросить. Погуляйте пока немного.

— Что? Началось? — произносит он негромко, оборачиваясь ко мне.

— Да. Пока только сны.

Гарри на секунду застывает.

— Ну и ладно. Полетели учить финт Вронского! — заявляет он, переводя сестру в позицию летящего гиппогрифа, и они удаляются.

Хохот Мэри, сопровождающий спортивные комментарии брата, продолжает звенеть у меня в ушах, даже когда в комнате не остаётся никаких звуков. Никаких, кроме тихого, приглушенного подушкой воя Лили.

Вот с этого и начался наш прорыв в войне.

* * *

— Вы сами не доверяете мне, а хотите, чтобы доверял Тёмный Лорд.

Что бы он ни говорил, в тоне всегда слышатся насмешка и вызов. Почему он с нами, для меня до сих пор загадка, но выбирать не приходится.

Сказочный вид на горы из окна, тихий хруст ореховых скорлупок под клювом феникса — орехов тут в лесах сколько угодно. Головная боль после ночи размышлений, невнятный шёпот мёртвых голосов, солнце сквозь тучи, путаный разговор. Утро нового дня.

— С чего ты взял, что я тебе не доверяю?

Откидывается на спинку стула, прищуривается, задумчиво крутит кольцо на левом мизинце. Какой-нибудь фамильный перстень — не иначе. Древний, как медальон Салазара. Красивая игрушка — не более. Если не выдумывать лишнего.

— Потому что я не вижу смысла в вашем поручении, — беззастенчиво отвечает Драко. — А он, наверное, есть.

Да уж, наверное.

— Тяжело так работать, — жалуется он, въедаясь в меня глазами. — Если вам надо, чтобы Лорд приблизил меня к себе, есть более простые способы. И более эффективные.

Это мы так шутим. Фоукс, косящий на меня блестящим чёрным глазом, издаёт понимающий клёкот, резко расправляя крылья. Драко вздрагивает, но даже не оглядывается на птицу. Любопытно, под какими сугробами памяти он хранит историю о начисто забывшей его маггле и юношеской попытке самоубийства? Очень кстати, что он так хорош в окклюменции. Пусть и психопат. Но кто сейчас в мире с собой? Хотя бы с собой…

— Благодарю за идею. Но я уже был там и обратно не тороплюсь, — произношу я, бросая невольный взгляд на собственное кольцо. Древнее, как сама смерть. Даже не похожее на игрушку.

— Я искренне рад, мистер Малфой, что старания профессора Дамблдора по спасению вашей души увенчались успехом. Он передаёт вам привет. И считает, что вам вполне можно доверять.

Драко заметно бледнеет. Не двигается и не роняет ментальный щит — только глаза раскрываются шире и сразу уходят в сторону от моего взгляда. Наша жизнь — постоянный вызов, бесконечное скольжение по лезвию. Наверное, можно ему рассказать. Если Волдеморт не будет слишком придирчив, то не доберётся до правды… Но никогда не знаешь, что взбредёт в голову Волдеморту.

С самого начала с Драко всё очень непросто. Мы представили его предвоенные метания как следствие заклятия Империо, которое якобы наложил Снейп. Снейпа-то уже не расспросишь, да это и при жизни было проблематично. И вроде бы Волдеморт уцепился за то, что Драко был принят в наши ряды. Всё равно лучших вариантов не осталось — ни Снейпа, ни Шеклболта. Горячо на это надеюсь.

Но Драко Малфой и прежде не вызывал восторгов у Хозяина. Нечего надеяться, что Реддл станет вести с ним долгие доверительные беседы. Хотя и умалять заслуги Драко не стоит. За минувшие годы он неплохо зарекомендовал себя в среде Пожирателей, и об этом должны были доложить Волдеморту. Как бы то ни было, Драко не из тех зелёных новичков, что не могут отличить Поттера от Локхарта. Он принял Метку ещё от прошлой реинкарнации Реддла и радостно встретил его новое воплощение. А Волдеморт по-своему ценит преданность. Но поддерживать миф о преданности довольно хлопотно. К примеру, по представлениям Реддла Драко никогда не появляется здесь, в горах. Посланники Ордена встречаются с ним каждый раз в новом месте и аппарируют оттуда неизвестно куда. Отследить этих загадочных посланников по понятным причинам никак не могут.

Ну, и всё в том же духе. Очень муторно и запутанно. В любую секунду Драко может зажать между жерновами, и чем меньше он при этом будет знать, тем лучше.

— Я всего лишь хотел понять, за что умру, — абсолютно ровным голосом произносит Малфой. — Потому что вы заставляете меня передать заведомую ложь. А Тёмный Лорд не прощает лжи.

Почему молодёжь вечно тянет всё драматизировать?

— Никакой лжи, — заверяю я его. — И никаких смертей. Не в этот раз, по крайней мере. Но, если тебе понадобилась картина в целом, изволь, я объясню. То, что сочту возможным.

— Объясните? — уточняет он недоверчиво.

— Да. Ты, как я вижу, разуверился в войне и в жизни. А между тем, мы на пути к победе.

Глаза Драко темнеют. На бледных щеках проступают алые пятна. Окклюменцию он отбрасывает к чертям, иначе не сумеет в должной мере выразить возмущение.

— Вы издеваетесь?! — осведомляется он резко. — Этот спектакль тянется пятый год! Не считая предыдущих попыток. А теперь опять воскрес Реддл, так что конца вообще не видно! Почему вы сняли осаду с Хогвартса и спрятались в горах, раз победа не за горами?! Как вы собираетесь победить? Пережить его тут? Так он бессмертный!

Я тоже. В некотором роде.

— На все эти вопросы я буду отвечать не меньше часа, — прикидываю я, поднимаясь с места. — Пойдём прогуляемся.

— Зачем? — подозрительно спрашивает Драко.

Видимо, опасается, что я уведу его в горы и там с ним что-нибудь сделаю. Например, Левикорпус. Иногда прямо руки чешутся.

— Отпусков у нас нет, но тебе надо немного отдохнуть. В тишине и на свежем воздухе, — отвечаю я без тени иронии. — Иначе упаднический настрой тебя погубит.

Драко бросает на меня сердитый взгляд, но всё-таки поднимается и застёгивает дорожную мантию. Уже осень, и в ущельях клубится промозглый туман. Мы выходим из палатки за границы лагеря, за сторожевые посты и несколько поясов защитных чар, и Малфой начинает нервно озираться по сторонам, не выпуская из руки волшебную палочку.

— Успокойся, тут нет Пожирателей, — говорю я ему.

Мы и так обмотались всеми маскирующими заклятиями, какие есть. Что ещё нужно?

— Да они повсюду! — возражает он, нервно потирая левое предплечье.

— Фоукс предупредит об опасности.

Феникс бесшумно кружит над нами, то поднимаясь под облака, то почти задевая крыльями наши головы. Драко бормочет что-то себе под нос — кажется, «Гриффиндор!» — и прибавляет чуть громче:

— Куда мы идём?

— На прогулку, — повторяю. — Так на чём мы остановились?

— Руквуд рассказал Тёмному Лорду, что Книга Мерлина уничтожена, — отвечает он хмуро, стараясь не поскользнуться на узкой тропке.

— Да-да. А ты завтра передашь Реддлу, что Книга цела и Орден Феникса лишь планирует избавиться от неё. Якобы мы знаем верный способ, о котором поведал в своё время Растус Партридж — сотрудник Отдела Тайн.

— Тёмный Лорд тут же поймёт, что это неправда!

— Не поймёт. Потому что это правда.

Драко застывает соляным столпом посреди дороги.

— Что такое вы говорите? — спрашивает он шёпотом. — Все знают, что Дамблдор давно уничтожил Книгу!

— Ты хочешь знать то же, что и все?

Даже члены Ордена Феникса видели Книгу Мерлина лишь однажды — сразу после первой битвы за Министерство. И тогда же было решено, что ввиду крайней значимости артефакта о нём не должен слышать никто, кроме тех, кто уже в курсе. Так что большинство наших сторонников не знают ни о том, что Книга когда-то существовала, ни о том, что она до сих пор ведёт собственную игру. Пожиратели, как я подозреваю, осведомлены больше. Ибо некоторое время пытались напасть на её след по поручению Шеклболта. Но, к счастью, так и не напали.

— Сэр, если у вас есть подозрения, что Книга цела, вам не кажется, что это лучше скрыть от Тёмного Лорда? — Драко Малфой смотрит на меня так пристально, будто сомневается в моей вменяемости. И глаза у него сейчас холодные, серо-стальные.

Мы бредём с ним по заросшей вереском лощине, то и дело огибая крупные, отшлифованные ветром и дождём валуны. Не самое удобное место для прогулки.

— Легенду о том, что Книга уничтожена Дамблдором, в своё время удачно насадил Снейп, — объясняю я терпеливо. — Эту версию Руквуд и передал Шеклболту, а затем их общему Хозяину. Но тут важно не то, что сказал Руквуд, а то, что ему ответил Реддл.

Драко поплотнее запахивается в мантию:

— Что он мог ответить? Вероятно, Круцио. Тёмный Лорд ненавидит плохие новости.

— Знание его многогранной психологии делает тебе честь, — киваю я, отыскивая глазами Фоукса. — Круцио было, безусловно. Но перед этим Реддл усомнился в словах своего слуги. Объяснив сомнения тем, что Дамблдор не мог расправиться с артефактом так, чтобы никто не узнал об этом. Поскольку мы в курсе, что Книга может быть уничтожена средствами Отдела Тайн, есть основания полагать, что Реддл также об этом осведомлён. И о том, как именно с ней разделаться. Последнего нам как раз не достаёт.

— Книга у вас? У нас? — неверяще уточняет Драко.

— Разумеется.

Несколько валунов мы обходим в молчании.

— Что же, это прекрасная новость! — признаёт он, наконец. — То, что мы все до сих пор прокляты. И как снять проклятие, знает лишь Тёмный Лорд. Вы надеетесь, что он метнётся туда, где должна быть уничтожена Книга?

— Да, именно так рассуждает Орден, — отвечаю я, присаживаясь на ближайший валун.

Драко в сомнении кусает губы, скользя глазами по туманным хребтам смыкающихся вокруг нас гор.

— А если он устранит то, что может устранить Книгу? — предполагает он негромко.

— Реддл начал бы с этого, будь всё так просто.

Драко недовольно морщится, рассматривая свои ботинки, испорченные пешим переходом.

— Возможно, он так и сделал!

— Вот ты и расскажешь нам о реакции Реддла. Встревожат его твои слова или нет, — разъясняю я спокойно. — Но по его общению с Руквудом можно заключить, что Реддл до сих пор боится за сохранность Книги.

— В таком случае её снова начнут искать. Все, включая самого Тёмного Лорда, — с мрачным предвкушением предупреждает Драко.

— Нет. Потому что окажется, что Руквуд был прав.

В этот раз Малфой даже не удивляется.

— Вы издеваетесь? — спрашивает он устало, но я любуюсь ландшафтом, и у меня нет настроения с ним препираться.

— Передохнул? — уточняю я. — Тогда пойдём дальше.

— Надо было взять мётлы, — не выдерживает Драко, зябко поднимая воротник.

— Ничего. Прогулки улучшают цвет лица.

— Печётесь о моём здоровье? — осведомляется он недоверчиво. — Круциатус мне на пользу не пойдёт. А Авада Кедавра тем более ухудшит цвет лица. Стану совсем зелёный.

Если бы он ещё улыбался, когда шутит, было бы совсем хорошо.

— Не беспокойся. Реддл оценит то, что ты назовёшь реальную дату операции Ордена. Больше ты и не мог знать.

— А! — роняет он вяло. — Вы хотите ещё и попасться!

— Непременно. Суть в том, что пока Реддл будет находиться в Отделе Тайн, мы отправимся в совершенно другое место. И обязательно попадёмся там Пожирателям Смерти. Так, чтобы они отобрали у нас Книгу. Поддельную, — поясняю я, глянув в ошарашенное лицо Драко. — Но без детального изучения они это не поймут. А когда поймут, то придут к выводу, что настоящей Книги давно нет, а история с её повторным уничтожением была лишь отвлекающим манёвром.

— Тёмный Лорд вовсе не так доверчив, — качает головой Малфой. — Зачем бы вам понадобилось выманивать его в Отдел Тайн, если Книги давно не существует?

— Затем, что он действительно недоверчив. И мало на что купился бы. А нам нужно, чтобы он оказался подальше от Хогвартса и не решился сразу туда вернуться. Он ведь не решится сразу оставить Министерство? Как думаешь?

— Наверное... На час-другой его это отвлечёт, — пожимает плечами Драко. — А что вы хотите сделать за это время? Вернуть себе Хогвартс?

— Не только хотим, но вернём. Если там не окажется Реддла, а Пожиратели будут уверены, что мы заняты уничтожением Книги. С новыми возможностями мы быстро обойдём их защитные чары, а там даже Реддл нас не остановит.

— С новыми возможностями? — настораживается Драко.

— Да. Я имею в виду договор с гоблинами. У них своя магия, малоизвестная Реддлу.

Драко делает безнадёжный взмах рукой.

— С гоблинами бесполезно договариваться!

Я пожимаю плечами.

— Но ты ведь не будешь отрицать, что Пожиратели несколько перегнули палку, используя их, как домашних эльфов? — спрашиваю я, взобравшись на очередной холм. — Домашние эльфы тоже не в восторге от теперешних обитателей замка. Словом, пока мы якобы оставили надежду захватить Хогвартс, гоблины со всей возможной сноровкой прокапывают новые тайные ходы на такой глубине, где не действуют защитные чары.

Драко расширяет глаза — видимо, ему тоже вспоминаются бездонные подземелья Гринготтса.

— Домовики, оставшиеся прислуживать в Хогвартсе, тоже нам помогут. Аппарационный барьер для них не преграда, как и многие другие чары. О чём Реддл и его приспешники регулярно забывают. Так же, как и о том, что они не хозяева этим эльфам, и эльфы перестанут их слушать в любой момент.

Драко нервно отбрасывает от лица длинные волосы, сосредоточенно вглядываясь в моё лицо.

— Вы действительно считаете, что этот план сработает?

— Иначе я не тратил бы на него твоё драгоценное время.

— Тогда куда мы идём? — спрашивает он негромко.

— К ответу на ваш следующий вопрос — почему мы разбили лагерь именно здесь. Да, собственно, мы уже пришли…

Мы стоим на пологом склоне горы, под которым медленно струится река. А за рекой вновь громоздятся горы — одна выше другой. Дующий нам в лицо ветер гонит со склонов рваные тучи. Низко летящие облака бросают в долину резкие тени.

— Взгляни вон на тот пик, — указываю я Драко.

— На который?

— На самый высокий. Третий, если считать от нас. Видишь, что там происходит?

Драко, щурясь от ветра, вытягивает шею из воротника мантии, пытаясь что-либо рассмотреть в окутывающих вершину горы предгрозовых облаках. Он тоже способен приметить снитч на горизонте, и, конечно, различает тени, резвящиеся под первыми вспышками молний.

— Драконы! — выдыхает он поражённо и переводит на меня испытующий взгляд. — Так вы хотите… Хотите сделать вид, что собираетесь уничтожить Книгу Мерлина драконьим огнём? Но ведь это опасно!

— Не так уж опасно, если взять с собой Чарли Уизли, — улыбаюсь я. — Он занимается драконами всю жизнь, и он — один из немногих, кто умеет их подчинять.

По крайней мере, сам он так думает, пусть и не ловил до сих пор диких драконов. Но мы так решили, что Империо, оно для всех Империо. Если ты мог достучаться до румынского длиннорога, почему бы не достучаться до валлийского зелёного? Драконом, которого Чарли привез с собой в начале войны, он управлял прекрасно. Но тот длиннорог был убит, и с тех пор мы безуспешно пытались обзавестись новым. К сожалению, Пожиратели выжили несчастных ящеров из их родного заповедника, приспособив его под спортивную охоту на магглов. Драконы разлетелись кто куда. Чудо, что удалось их выследить! Или запредельная доза Феликс Фелицис.

— Знаете, сэр, — после продолжительного молчания заговаривает Драко, — когда вы явились на собрание Пожирателей сразу после возрождения Тёмного Лорда, это произвело на всех… большое впечатление.

— Вот и хорошо, — отвечаю я, ощущая, как Фоукс садится мне на плечо.

Из-под его когтистых лап по немеющей от Метки руке растекается живое тепло.

— В основном все решили, что у вас нелады с головой. Простите, сэр.

— А это и вовсе великолепно, — киваю я, приглаживая горячие перья птицы.

Половину обратной дороги мы проводим в молчании. Но потом Малфой всё-таки предлагает наложить на него Обливиэйт. Я удивляюсь:

— Чтобы ты опять начал спрашивать, а я опять объяснял? Ты что же, не нагулялся?

— Более чем, — сознаётся он хмуро. — Но я не ожидал, что планы столь глобальны. Теперь, если Тёмный Лорд меня раскусит, пострадают все.

— Вот и не забывай об этом. Считай, что перешёл на новый уровень.

Это его не слишком успокаивает.

— Зачем вам такой риск?

— А зачем ты встал на сторону Ордена?

Драко болезненно кривится, глядя, как на тропинку падают первые дождевые капли.

— При чём здесь это? — спрашивает он кисло. — Я ведь уже объяснял: когда наш дом стали использовать одновременно как казарму, тюрьму и место для пыток, я понял, что… не сумею приспособиться. Не мог смотреть на Круциатус и на… прочее. Не думал, что всё будет так грязно. Вы не верите?

— Верю. Что это заставило бы тебя оставить Пожирателей и отправиться на материк вместе с родителями.

Он колеблется несколько шагов, потом вдруг замирает.

— Хорошо, сэр, я скажу вам. Вернее, покажу. Чтобы сразу подтвердить, что это не ложь. Сейчас. Только не смейтесь. Он у меня не всегда получается.

Я и не думаю смеяться. Я внимательно разглядываю вытянутое гибкое тело его патронуса. Зверёк действительно очень расплывчат и растворяется в воздухе через пару шагов, но рассмотреть его всё-таки можно.

— Вот как-то так, — глядя в сторону, произносит Драко. — Вы же знаете всех патронусов?

Не всех. Но этого, конечно, знаю. Несколько неожиданно, но не более. Молодость, молодость!

— Да, я понял о ком речь, — подтверждаю я осторожно. — То есть, в Малфой-мэноре тебя потряс вполне конкретный Круциатус?

— Да. Конкретный, — бросает он коротко. — Можно мне остановиться на этом? Или вас не устраивает причина?

— Причина не хуже других, — признаю я, когда мы продолжаем путь к лагерю. — Можно было остановиться и раньше.

Малфой усмехается и неожиданно сам встречается со мной взглядом.

— Я это сделал с дальним прицелом, — сообщает он. — Если меня всё-таки прикончат, вы ей расскажете. Ведь это уже никак ей не повредит!

Иногда он ставит меня в тупик. Ох уж эти слизеринцы!

— Что у тебя в голове, Драко? Почему не поговорить с девушкой при жизни?

— Как всё просто у вас, гриффиндорцев! — в последнее время он всё чаще угадывает направление моей мысли. — Простите, сэр. Могу я хотя бы что-то оставить в секрете?

— Можешь. Смотри, чтобы Реддл не подобрал к тебе ключ.

Мы уже пришли, дальше каждому в свою сторону.

— Тёмному Лорду всё это — как китайская грамота, — поморщившись, отмахивается Малфой. — Кстати, сэр. Я одного не понял в вашем безумном плане. Как вы узнаете, что будет делать Лорд в Отделе Тайн? Устроите там засаду? Но это же территория Пожирателей!

Да, мы точно переходим на новый уровень. Теперь усмехаюсь я:

— Могу я хотя бы что-то оставить в секрете? Ступай домой, Драко. И передавай привет матери.

Которая меня скоро возненавидит за наши игры.

Когда свистел мой тяжкий бич, вперед брели быки.

Когда гремел мой ратный клич, в поход текли полки.

Едва я в сторону огня протягивал ладонь,

Как все молились на меня и шли за мной в огонь…

Так думал я, в дожде свинца не отвернув лица:

Не будет этому конца. И не было конца.

И мой солдат вперед, вперед кидался под прицел

И знал, что он умрет, умрет, а я останусь цел.

М.К. Щербаков

Для начала меня возненавидит Лили. Но как иначе я узнаю, что будет делать Лорд в Отделе Тайн? Драко прав — больше никак.

Уговоры длятся не один день. Я привожу все возможные доводы, чувствуя себя при этом полной сволочью. Клянусь мечом Гриффиндора, что это один, всего один разочек, что это для всех, для неё же. Для Мэри…

— Ради общего блага! Всё что угодно! — цитирует мне Лили. — Все вы одинаковые.

Мы — это, видимо, я, Снейп, Дамблдор и далее по списку. Нескучная компания — присоединяйтесь! В конце концов я всё-таки вырываю у неё согласие в обмен на разрешение меня убить, если Реддл засечёт слежку.

В означенный день мы сидим на поляне в Запретном лесу — всего несколько человек с зажатыми в руках палочками. Охранных чар — никаких. Это помешало бы налаживать связь. А Луне и так непросто. У неё безупречное чутьё, которое она называет помощью прирученных нарглов. Но иногда поймать сигнал попросту невозможно.

— Не смотрите на меня, пожалуйста. Иначе нас всех убьют, — произносит она меланхолично. — Особенно вы, мистер Поттер! У вас очень пристальный взгляд. Даже без легилименции. У меня нарглы пугаются!

Нарглы боятся легилименции — откуда я мог знать?!

Гермиона — близкая подруга Луны и одна из наших лучших волшебниц — раздражённо топает ногой и закатывает глаза. С её точки зрения, без нарглов всё шло бы быстрее. Невилл, который никак не застанет Луну без незримых друзей, чтобы сделать ей предложение, наблюдает за всем этим с улыбкой. Его нарглы не раздражают — он их уже почти видит.

— Внимание! Я пытаюсь зайти в их сеть, — объявляет Луна и свободной от палочки рукой в разномастных цветных браслетах кидает летучий порох в костёр. Пламя немедленно становится зелёным, Луна погружает в него лицо и отчётливо произносит: — Хогвартс.

Со стороны это выглядит не очень зрелищно — она сидит, скрестив ноги, на траве перед небольшим костерком и всматривается в пламя, делая едва приметные движения волшебной палочкой. С точки зрения Луны, место для костерка выбрано идеально для того, чтобы заглянуть через него в камины замка. Пришлось, правда, договариваться с кентаврами, чтобы они пустили нас на свою территорию, но с ними всё равно надо было договариваться.

Судя по ощущениям в Метке, Волдеморт уже на взводе и вот-вот отбудет из замка. Правда, Нарцисса считает, что ориентироваться на Метку нельзя. Если бы Реддл мог таким образом наказывать неугодных, он всегда бы так делал, доводя предателей до гангрены. С её точки зрения, Метка так ведёт себя, потому что не я её принимал.

Но меня всё-таки не оставляет подозрение, что Реддл нашёл способ поиздеваться прицельно. Все целебные средства дают лишь временный эффект — и слёзы феникса, и загадочная чёрная субстанция, которой мы лечим лишь самые изысканные проклятия. Драко Малфой был не так уж далёк от истины со своими намёками. Вполне возможно, что у меня скоро почернеет рука с волшебным кольцом, и останется только… О нет! Только не Авада Кедавра!

Я стараюсь отогнать мрачные мысли, в сотый раз проигрывая в голове сценарий. Малфой-мэнор укреплён дополнительной охраной. Драко проинструктирован. Орден мобилизован. Отряд добровольцев послан к драконам с фальшивой Книгой, которую они должны обронить так, чтобы подобрали Пожиратели. Кроме Чарли Уизли, в отряд мы включили Джорджа и Билла — братья с полуслова понимают друг друга. Гарри — он имел дело с драконами на Турнире Трёх Волшебников. Флёр — она тоже участвовала в том турнире, к тому же владеет какой-то магией вейл, способной утихомиривать драконов. Под конец, когда уже всем стало известно о готовящейся охоте, к отряду почему-то присоединилась Нарцисса. Я не понял этого порыва, но не нашёл повода отказать. Лишний человек никогда не помешает. Главное, чтобы им удалось подбросить подделку. А поимка драконов — тут уж как повезёт.

— Есть! — радостно вскрикивает Луна.

Мы замираем и перестаём дышать. Луна то опускает голову в волшебный огонь, то снова выныривает — ищет подходящий камин. Наконец, она застывает и тоже задерживает дыхание, вглядываясь куда-то за пределы леса, аппарационного барьера, тёмных защитных чар…

— Ай! — Луна внезапно отдёргивается, словно огонь обжёг её. — Давайте скорее уходить.

— Попались! — Гермиона поворачивается к лесу с палочкой наготове.

— Валим, быстро! — Невилл выплёскивает в огонь заготовленное ведро воды, и мы аппарируем…

…в полумрак заколоченного магазина «Дэрвиш и Бэнгз». Хогсмид давно покинут, и мирные жители в случае чего не окажутся под ударом. Уезжали они спешно — товар так и остался лежать на прилавках. Правда, от ассортимента мало что осталось — всё выгребли Пожиратели. Наверняка, они и сейчас ошиваются где-то поблизости.

— Думаешь, тебя засекли? — озабоченно спрашиваю я у раскрасневшейся от огня Луны, пока Гермиона и Невилл обеспечивают нам безопасность.

— Ну что вы! Конечно же, нет! — заверяет она, распуская собранные перед работой волосы. Лили как-то сравнила их с сахарной ватой. — Пожиратели заметили вторжение, но от этого никуда не денешься. У них очень сильная защита.

Не то слово. С возвращением Волдеморта Хогвартс потонул в мареве тёмных чар. Даже карта, переделанная из Книги Мерлина, показывает лишь смутные очертания замка. Вот и приходится изощряться.

— Главное, что они не поняли, кто подглядывал. И откуда, — деловито продолжает Луна. — Никто ведь не смотрит постоянно в камин! Поэтому я пускаю вперёд себя нарглов. Они же невидимые!

Что да, то да.

— Ты узнала что-нибудь? — нетерпеливо тормошит её Гермиона. — Как Реддл?

— Он только что отбыл. Я подслушала разговор Эйвери с Гойлом и ещё с кем-то. Они стояли в большой комнате с зелёными лампами. Я думаю, это бывшая гостиная Слизерина. Эйвери сказал, что Тёмный Лорд отлучился по делам, и за главного теперь Шеклболт. Гойл спросил, когда он вернётся. Третий ответил, что этого никто никогда не знает и… мне пришлось вынырнуть. Но они в мою сторону не смотрели. Всё в порядке, мистер Поттер! Можно начинать, — договаривает она с обычной милой отстранённостью.

Точнее, не успевает договорить, потому что я отрываю её от земли и целую. Надеюсь, что Невилл меня простит. Луна — чистое золото, а не девушка. Всё-таки Равенкло — это Равенкло! Невилл, похоже, не в обиде, а его объятия с Луной куда жарче. Дай волю, он перецеловал бы всех нарглов. Но времени в обрез.

Я поскорее вызываю через галлеон Лили, и она тут же является в сопровождении Поппи и с Мэри на руках. Тащить крестраж под окна резиденции Реддла — дело рискованное. Я не сомневаюсь, что он с огромным удовольствием держал бы малышку у себя. Но в целях безопасности колдовать лучше из этих мест. При таком скоплении разношёрстных магов, как в Хогвартсе, он не сыщет концов.

А, может быть, сыщет…

— Покажи глазки, солнышко, — говорю я Мэри, которая уже успела нацепить завалявшиеся на прилавке спектрально-астральные очки.

Она подчиняется, но смотрит на меня с такой ненавистью, что мне становится не по себе. И я опять чувствую себя «тварью из царства мёртвых». Нормальный отец ни за какие блага не стал бы так делать. Но я не вижу другого выхода.

— Легилименс.

Все застывают так же, как вокруг Луны во время проникновения во вражеский камин. У меня задача посложнее — я должен просочиться в разум врага, и даже сигнал тревоги будет равносилен поражению. Внешние образы исчезают, я проваливаюсь сквозь чёрные туннели в цветной водоворот детских воспоминаний, опутанный пульсирующими побегами крестража. По крайней мере, так это преломляется в моём сознании. Видимо, с Гарри и Лили крестраж куда меньше распускал руки.

Но сейчас не об этом. Сейчас нужно отыскать среди щупалец главный ствол. И уже по нему, по бесконечно длинному корню, соединяющему крестраж с его создателем, по невидимой нити, приносящей Мэри жуткие сны, проскользнуть в разум Волдеморта. Много мне не надо — всего минуту. И Мэри, и Гарри заверяли, что Реддл не ощущает прикосновений осколка родной души…

На какой-то миг мне кажется, что легилименция прервалась — я вновь вижу обычный мир, а не потоки воспоминаний. Но вижу не своими глазами — все краски приглушены, зато стоящие неподалёку люди в плащах и масках излучают красноватое свечение живого тепла. Так, наверное, видят змеи. Не люди, во всяком случае. Но я не могу позволить себе подольше побыть Волдемортом. Я лишь ненадолго ощущаю холодную пульсацию чуждого ледяного разума и откатываюсь назад, запутываясь в цепких побегах крестража. Они переплетаются, душат, липнут, как паутина, и чем отчаянней вырываешься, тем глубже вязнешь. То, что в реальности длится меньше минуты, в моём времяисчислении растягивается в долгие часы, и я уже не верю своему счастью, когда, наконец, выдёргиваю эту гидру из своего сознания. И вновь оставляю её наедине с Мэри.

В пыльном полумраке «Дэрвиш и Бэнгз» дочка холодно сообщает мне что-то на серпентарго и утыкается лицом в мантию Лили. Знаю, малыш. Я сам себя ненавижу. Зато я теперь знаю, что Волдеморту ни к чему подчинять её разум, подвергая себя пытке. Год-другой, и крестраж справится сам.

— Мистер Поттер! — испуганно окликает меня Гермиона.

— Джим! — осторожно произносит Лили, касаясь моего плеча.

Они растеряны и боятся опустить палочки. Кто знает — вдруг я спятил от таких экспериментов или в меня вселился Волдеморт?! Я киваю в знак того, что слышу их и нахожусь в сознании. Провожу ладонью по лицу, вытирая слёзы, и поднимаюсь с колен.

— Всё в порядке, — успокаиваю я всех. — Поппи, забирайте малышку.

Мадам Помфри, явно считающая такие опыты недопустимыми с медицинской точки зрения, поскорее подхватывает ребёнка и аппарирует. Белая, как мел, Лили поднимается со стула.

— Что случилось? — её взгляд сильнее всякой легилименции. — Дело в Мэри? Или Реддл тебя почуял?

— Вы увидели то, что хотели, сэр? — подхватывает Невилл.

— Он меня не почуял, — отвечаю я, направляясь к чёрному ходу. — И я получил ответ. Говорю же вам — всё в порядке. Просто были сложности.

Я, собственно, не знаю, как оно смотрелось со стороны. Но все выглядят какими-то прибитыми. Не назвал бы это победным настроем.

— У тебя волосы поседели, — шёпотом произносит Лили, когда мы оказываемся в заваленном хламом коридоре перед чёрным ходом.

— Ерунда — новая порция Оборотного всё исправит!

Она смотрит на меня как-то странно, но больше ни о чём не спрашивает. Да и некогда разговаривать. Я распахиваю дверь на улицу, и мы оказываемся под куполом маскировочных чар, скрывающим заброшенный задний двор, холмы за поваленным заборчиком и пару сотен волшебников. Гоблины присоединятся к нам под землёй. Кентавры выступят со стороны Запретного леса, когда с Хогвартса будет снята защита. Если повезёт, подоспеют и драконы. Вроде бы, всё как надо.

Ну, с Годриком.

Я прохожу сквозь живое море своих людей, делаю взмах волшебной палочкой, и в холме перед нами распахиваются ворота идеальной гоблинской работы.

* * *

На освобождение Хогвартса уходят три дня. Худшим был, конечно, первый день. Если бы Чарли и остальные не пригнали трёх валлийских драконов, ещё неизвестно, чем бы всё закончилось. Волдеморт примчался даже скорее, чем мы думали, рвал и метал, но главное было сделано. Минерва как директор Хогвартса замкнула на себя замковые чары, и Реддл вернуться в школу уже не смог.

Собственные ошибки, из-за которых враги в прошлом пробивали магическую защиту, мы заранее проработали и учли. Маги и гоблины, воспользовавшись системой подземных ходов, проникли на территорию школы одновременно в нескольких местах. И сразу же вслед за этим я спрятал Хогвартс под Фиделиус. Так что замок просто исчез с глаз Волдеморта и оставшихся снаружи Пожирателей. Другого выхода не было. Реддл не любит заклятие Доверия и считает ненадёжным, но это не значит, что оно не действует.

Тёмных магов, которые засели внутри, тоже пришлось долго выбивать и отлавливать. Но гоблины с их нестандартной магией и домовики, знающие все закоулки Хогвартса, очень нам помогли — Пожиратели не успели поджечь библиотеку и убить пленников. Мы даже отыскали в Тайной Комнате запертых там невесть с каких времён призраков. Они не то чтобы пострадали — призракам трудно причинить вред — но сильно соскучились по свежим впечатлениям. По словам нашего факультетского духа, Шеклболт так обошёлся с ними за то, что привидения не открыли ему, где Книга Мерлина.

— Все остальные и правда не знали этого, — доверительно сообщает мне сэр Николас, удобно положив себе на плечо почти отрубленную голову. — А я-то знал, Джеймс! Ведь в мои обязанности входило приглядывать за студентами Гриффиндора. Тем более что профессор Дамблдор велел глаз не спускать с вашей компании!

«Кого он только об этом не просил, Сохатый! И всё зазря! Так ведь, сэр Николас?»

— Тогда я не думал, что дети нашли в школе что-то опасное, — мгновенно оскорбляется призрак. — А без веских оснований мы, привидения, не вмешиваемся в дела живых. Иначе ни ученики, ни преподаватели не смогли бы спокойно жить… Не вижу тут ничего смешного! Нас всех грозились упокоить из-за Книги Мерлина! И попрошу вас называть меня сэр Николас де Мимси-Дельфингтон, мистер Блэк!

«Тогда я попрошу называть меня сэр Сириус Орион Блэк!»

— Бродяга, ты ещё и «сэр»? — удивляюсь я.

— Тоже мне редкость! — негодует сэр Николас. — Удивительно невоспитанная пошла молодёжь! И десятка лет не пробудут мёртвыми, а уже спорят с почтенными привидениями, разменявшими не один загробный век… Так что с этой Книгой, Джеймс? Незадолго до закрытия школы я слышал разговор авроров, которых направили осматривать шестой этаж. Они искали мощный артефакт, который там некогда потерялся.

Авроры — милое слово из прежней жизни! Надо будет передать Фестусу, что о них не забыли. Он не устаёт утверждать, что дюжина оставшихся с ним ребят стоит всего Аврората.

— Тут я и вспомнил, как вы нашли Книгу, — добросовестно излагает призрак. — У меня ведь превосходная память! Я даже хотел посоветоваться с вашей достойной супругой, Джеймс. Но в Хогвартсе творилось столько всего! Трудно было разобраться, кто прав, кто виноват.

«Даже с многовековым опытом болтания под потолком Большого Зала?»

Да, логику привидений подчас тяжело понять. Даже погостив среди них. Сэр Николас демонстративно ставит на место голову и смотрит исключительно на меня.

— Скажу вам по секрету, Джеймс — Вы ведь для нас почти как свой… Тот-Кого-Нельзя-Называть был страшно зол из-за этой книги!

Могу себе представить.

— А ещё куда-то делся наш факультетский меч! Я сразу же бросился проверять реликвии, но нигде его не нашёл.

— Успокойтесь, сэр Николас. И меч, и Книга в надёжных руках. Только не болтайте об этом, — предостерегаю я, понизив голос. — А мы за ваши подвиги пожалуем вам Орден Мерлина. Посмертно.

Когда восстановим Министерство и заново наделаем орденов.

«Я бы не отказался от ордена, но, боюсь, он провалится сквозь меня! Надо сперва изобрести специальный клей для душ», — сокрушенно вздыхает Сириус. Но сэр Николас кажется очень польщённым.

Орден Мерлина следовало бы вручить многим — и живым, и погибшим, и не только людям. Общими усилиями и жертвами к концу второго дня мы всё же очистили замок от Пожирателей Смерти. Кое-кому, конечно, удалось сбежать. Вроде того же Шеклболта, которого Гарри и Чарли безуспешно пытались догнать на драконе. Но Министр магии находчиво запрыгнул в наш подземный лабиринт и, думаю, без труда нашёл там дорогу с помощью своего Волшебного Ока. Фиделиус и Защитные чары настроены на то, чтобы не впустить, а не на то, чтобы не выпустить. Зато к общей радости Артур Уизли сбросил с подвесного моста Мальсибера, и об этой мрази мы больше не услышим. Я об этом мечтал со школьных лет.

Волдеморта тоже пытались поймать. Мы никогда не оставляем этих попыток. Гонялись за ним по лесу пешком и на драконах, но прикончить его нельзя, а живым он не даётся. В результате он убил двоих бывших авроров и наслал на меня Круциатус, как обещал — с Авадой нечаянно промахнулся. А потом аппарировал. Видимо, решил, что мёрзнуть под стенами замка, вычисляя, кто там у нас Хранитель Тайны, ниже его достоинства. Растянул по периметру цепь из Пожирателей, велел им стоять насмерть и где-то закуклился, вынашивая новый коварный план. Пока он его вынашивал, половину его цепи взяли в плен, а вторую половину перебили — тут очень помогли кентавры.

Третий день прошёл заметно тише. Поделившись на небольшие пешие отряды, мы досконально прочесали Хогсмид и окрестный лес на предмет затаившихся недругов. Кроме мелких стычек, происшествий не было. Ни погибших, ни серьёзно раненных. Но эта рутинная работа оказалась на редкость утомительной. На то, чтобы сделать замок пригодным для жизни, сил уже не хватило.

Решили заняться очисткой завтра — посмотреть ещё раз, не затаились ли где в подземельях Пожиратели, не осталось ли каких ловушек. Нам же сюда детей перевозить! А после Волдеморта с его свитой какая-то чёрная плесень засела по всем углам. Заговорённые предметы попадаются. Тронешь ручку двери — умрёшь! Даже инфернала выловили на кухне… К чёрту это всё! Лучше на свежую голову посмотреть, при дневном свете.

Остались на последнюю ночь в лагере. Соорудили загон для драконов. Назвали их Левый, Правый и Средний — очень удобно для дрессировки.

Отпраздновали победу, разошлись спать за полночь.

Но после всей этой круговерти разве заснёшь? Какая-то нервная дрожь не даёт мне отключиться, а пора бы. Будь я Сивиллой, заподозрил бы дурное предчувствие. А так мне всё кажется в полусне, что я что-то упускаю, а что — не пойму. Может, устал, и только?

Заглядываю к Лили. Они с малышкой спят в обнимку, рыжие волосы перепутались так, что не поймёшь, где чьи. Кукла — тоже рыжая — между ними. Я уже хочу отойти, когда Мэри открывает глаза, как и не спала. И тут же захватывает мой взгляд, будто отворив ловушку легилименции. Я прикладываю палец к губам — спи! — и с усилием разрываю зрительный контакт. Выхожу, проверяю заглушающие-запирающие чары, наложенные на их спальню. Нахожу глазами Кикимера, который провожает меня из тёмного угла недобрым взором.

Отправляюсь проверять часовых. Все на местах, всё тихо. Плюнув на размышления, подаюсь к Нарциссе. Ноги сами несут. За эти дни мы с ней толком не виделись. А завтра уже в Хогвартс заселяться — кто знает, как всё будет? Дела сразу навалятся. Да ещё предчувствие это — как жабу проглотил!

Пока я кидаю камушки ей в окно, в голове так и мелькают события дня. Но они валятся одно на другое — не разберёшь, что к чему. Щебень приглушенно звякает о стекло — вы ещё у кого-нибудь видали стёкла в палатке? И так же глухо у меня в памяти осыпаются воспоминания. Чёрт знает что. Муть какая-то. Надо было спать пойти.

Но Нарцисса уже выскальзывает из домашнего тепла в глухую осеннюю ночь и стоит передо мной, глядя с удивлением.

— Что ты делаешь? — спрашивает она, самым изысканным образом изогнув брови. — Тебе что — пятнадцать? Драко дома, второй час ночи!

— Давай пройдёмся. В честь победы. День был долгий.

Она смотрит ещё загадочней, проводит ладонью по моей щеке, по волосам, которым Оборотное так и не вернуло цвет. Молчит пару секунд.

— Подожди, я возьму накидку. Холодно.

Я решаю не задавать глупых вопросов. Через минуту она появляется в шали размером с хороший плед, и мы покидаем лагерь.

— Я знаю, куда пойти, — подумав, сообщает Нарцисса, и мы отправляемся в обход постов в сторону Хогвартса, на берег Чёрного Озера, за которым высится завоёванный замок.

Ни о чём особо не говорим — держимся за руки. В кои-то веки мы одни, а не среди людей. Впрочем, одни ли? Феникса я не стал будить, и хотя вся округа сто раз проверена, тревога не отпускает. Но какой же гриффиндорец в этом сознается?! Мы спускаемся к воде в совершенно диком месте. Нарцисса сбрасывает шаль на пожухлую траву и начинает без предупреждения снимать одежду.

— Не замёрзнешь? — спрашиваю я с удивлением.

— Опасаешься, что тебя прикончит простуда?

В принципе, конечно, есть согревающие чары… Холодно так, что пар идёт изо рта. Луны нет, но яркие звёзды отражаются в недвижной воде, так что не поймёшь, где вода — где небо. Нарцисса скидывает всё, даже перстни. А я всё ещё медлю. Нет, не из боязни раздеться. И не из-за холода. Я боюсь… оказаться не во всеоружии. Я должен быть всегда ко всему готов — как же иначе? Ладно, попробуем иначе. Но кольцо я всё равно не сниму. Нарцисса подходит, окутанная спадающими до бёдер волосами, прижимается всем телом, соскальзывает ледяными пальцами по моей руке.

— Ты с палочкой пойдёшь в воду? Если не будешь хоть на пять минут её выпускать — утратишь рассудок.

Я молчу и каменею. Она просто не понимает. Палочка — это принципиально. Это слишком дорого мне стоило. Я её больше никогда не оставлю.

— Думаешь, я сдам тебя в таком виде Пожирателям?

Не думаю. Но знаю, что они в любой момент сюда аппарируют. И даже если сработают сигнальные чары, это нас не спасёт.

Губы у неё чуть сладкие, мягкие и родные. Палочка падает в заиндевевшую траву у нас под ногами. Красное дерево, одиннадцать дюймов. Сердечная жила дракона. Я откопал её в собственной могиле. Нарцисса права — пусть всё подождёт немного, иначе я сойду с ума. Она берёт мою руку и легонько прикасается к широкой, через всю ладонь мозоли от волшебной палочки. Отступает. Увлекает за собой в Озеро. Вода так холодна, что обжигает, но под чарами нам не грозит околеть.

Нарцисса едва умеет плавать и вряд ли когда-нибудь любила купания. Но нам и не нужно вплавь до замка. Я качаю её на руках, прижимаю к себе, целую, не переставая, в этом звёздном холоде, на глазах Хогвартса. Мне кажется, я задохнусь от любви к ней. То, как она обнимает меня, то, как её пальцы блуждают по мне, напрочь лишает разума. Кажется — ещё немного, и мы навсегда останемся в этом озере, вольёмся в народ тритонов и русалок и позабудем человеческий язык. Но мы, конечно, выбираемся на берег. И устраиваемся на её серебристой накидке. Всё, как во сне, слегка нереально. Я даже забываю удивляться. Просто целую её с головы до ног, просто ощущаю повсюду её губы и руки. Её глаза… её длинные прохладные волосы…

— Какой ужас! Что он с тобой делает? — шепчет она, осторожно обводя губами Метку.

И даже это не кажется странным. Я знаю, что она зацеловывает боль, а не ласкает клеймо. Нарцисса глядит на меня внимательно и задумчиво, словно решаясь на что-то. Потом вновь обвивает меня руками, и увлекает в нескончаемый поцелуй, не позволяя прервать его. Мы словно перетекаем друг в друга. Я так сливаюсь с ней, что не помню, как вхожу в неё. Только ощущаю жар, с которым не нужны согревающие чары. Я не в силах сдержать стоны, да и не сдерживаю… потому что…

О Мерлин! Там, внутри, она сжимает меня то сильнее, то мягче, снизу вверх, сверху вниз, снова и снова, в такт с моим дыханием. Я бы испугался, но мне не до того. Даже когда я вижу, как её рассыпанные по шали волосы делаются из светлых чёрными, как сама ночь, я могу только вздрогнуть, но не отпрянуть. Мне кажется, что сердце не может стучать быстрее, но Нарцисса не даёт ни замереть, ни сорваться. Мне остаётся лишь шептать её имя, лишь сжимать её в объятиях, лишь смотреть в её запрокинутое, словно искажённое страданием лицо, в распахнутые глаза, отражающие звёздный свет. Пока она не стискивает меня ногами до судороги, пока она не изгибается подо мной с глухим стоном. Пока мой собственный стон не переходит в крик, от которого сейчас, наверное, сбегутся Пожиратели с самых дальних окраин во главе с Волдемортом. Но искать волшебную палочку нет смысла. Я всё равно не чувствую своего тела и не помню заклятий.

Нет, что-то ещё помню.

— Как ты это делаешь?! Ты что — метаморф? — выдыхаю я далеко не сразу.

Зря я забросил анимагию. Тоже был бы номер.

— Ты про волосы? — любезно уточняет Нарцисса.

Да. Разумеется.

Она гладит меня по голове, отбрасывает упавшие мне на лоб мокрые пряди.

— Мне такие перемены даются легче, чем тебе, — произносит она печально. — Этот цвет настоящий. Я ведь Блэк.

А ведь точно.

— Ты что, не видел моих сестёр? — недоумевает моя возлюбленная. — Спроси у Сириуса, если хочешь!

— Его здесь нет.

— Какая жалость, правда?

Я перекатываю её на себя, растапливаю поцелуями эту высокомерную улыбку.

— Как твой долгий день? — припоминает Нарцисса, дотрагиваясь до меня то там, то здесь.

— Прошёл, — говорю я негромко.

Она затихает, прислушиваясь к шелесту деревьев, опустив голову на моё плечо.

— Это от крови вейл, — произносит она шёпотом. — Небольшие женские хитрости.

Хм. Повезло же этому павлину Люциусу!

— При чём тут Люциус? — вздыхает она.

Я что, сказал это вслух? Я что — идиот? Лучше буду молча смотреть на звёзды. Нарцисса тоже не сразу нарушает тишину.

— Наш с Люциусом брак не подразумевал ничего лишнего. Он был идеально сбалансирован по всем законам взаимовыгоды. Мы даже любили друг друга. Пока всё не пошло прахом. Но и тогда, смею надеяться, я была ему хорошей женой. Наверное, ты прав, для меня слишком важен Драко. И за Драко я его не простила. Хотя я и с себя не снимаю вины. Впрочем, теперь это не имеет значения.

Какие-то невесёлые у нас разговоры в последнее время.

Я слушаю Нарциссу, медленно пропуская сквозь пальцы струи её волос — в звёздном свете они посверкивают, как антрацит. Я не знаю, как ко всему этому отношусь. Наверное, мне жаль её.

— Отец считал, что брачный союз с Малфоями весьма желателен, — объясняет Нарцисса, рассеянно следя за моим занятием. — Но Малфои испокон веков женятся на блондинках. А из трёх сестёр только я могла легко… перекраситься.

Меня передёргивает, и, думаю, она это ощущает.

— Это что, было основным критерием при выходе замуж?

— Если хочешь удержаться в «списке двадцати восьми», пойдёшь и на большее.

Какая удача, что мой род выбросили из этого списка! Я сбежал бы из дому от такого брака. Но сейчас мне бежать не хочется.

— Почему ты дальше не спрашиваешь?

— О чём?

Мне так хорошо с ней, что вовсе не хочется говорить. Хочется только ощущать её всей кожей, вдыхать её и больше ни на что не заморачиваться.

— Любой нормальный мужчина спросил бы про приворот вейл, — обижается она.

— М-м! Ты приворожила Люциуса?

— Не хватит ли о нём? — предлагает она напряжённо.

— Я жду, когда он тебе окончательно надоест.

— Он и так за Британским каналом — этого тебе недостаточно?

— В таком случае, мне достаточно приворота.

— Ненавижу тебя, — говорит она тихо и очень искренне.

— А я тебя люблю.

Моя любовь поднимает голову, и я перехватываю губами её дыхание. Привлекаю её к себе, касаюсь её везде, где могу дотянуться, накрываю ладонью её грудь, позволяю ей войти в меня в поцелуе, заставляю себя забыть обо всём на свете. А когда Нарцисса с коротким вздохом опускается на меня, в мире остаётся только она, и даже звёзды меркнут над головой.

* * *

Согревающие чары почти развеялись, но сушиться нет желания — я хочу подольше сохранить ощущение от прогулки с Нарциссой. Но не успеваю дойти до своей палатки, как чувствую жжение галлеона. Возвращаться, что ли?

«В лагере шпион», — коротко вспыхивает надпись на ободке монеты.

Какая радость, Драко.

Оказывается, его ещё раньше выдернули из постели другим вызовом, и он теперь где-то за много миль.

Чёрт. Поднимать всех или поискать без шума? Пока я это решаю, лихорадочно ероша мокрые волосы, меня окликает бегущий навстречу Гарри. Вид у него такой, что я застываю, словно в меня ударило Петрификусом.

— Пап, мы тебя искали, — начинает он, задыхаясь, и удивлённо сбивается: — А что с тобой? Всё в порядке?

А что со мной?

— Не в порядке, — отвечаю я, показывая галлеон. — Среди нас лазутчик.

— Да, — механическим голосом подтверждает Гарри. — Я затем и искал тебя. Мы его поймали. Но Чарли убит.

Я молчу. Что тут можно сказать? Разве что…

— Идём.

— Лучше сначала к вам, — глухо произносит мой сын, пока мы почти бегом пересекаем лагерь. — Там Перси, а с ним Симус и Захария — хотят тебя видеть. Тело Чарли уже у родителей, Джинни пошла туда. Это так… Но это потом, — он судорожно переводит дыхание и продолжает: — И ведь знаешь, кто это оказался? Блейз Забини! Мы с ним учились вместе, только он со Слизерина. Сейчас под замок его посадили. Хотели с тобой посоветоваться, поднимать ли тревогу. А началось всё из-за драконов. Джордж заметил, что они нервно себя ведут, он вроде как тоже их чувствует. Ну, я и проверил этого типа Легилименсом. Пожиратели его с утра нам подкинули. Чарли схватили, а в Забини быстренько влили Оборотное. Этот змеёныш успел подать им сигнал через Метку, так они Чарли сразу же… Ну, он им больше не нужен был живой. Тело подкинули к границе чар — часовые нашли. Но…

Расспросить о подробностях я не успеваю. Мы уже подошли к палатке, перед которой ведётся оживлённая дискуссия с уклоном в перепалку. Между отрядом Чарли и Невиллом — он сегодня в карауле. Захария и Симус на взводе, Перси ещё и в слезах. Невилл — просто бледный как смерть, в руках — какой-то чёрный свёрток. Похоже, плащ Пожирателя.

— Мистер Поттер, — обращается он ко мне, сразу отвернувшись от склоки. — Там ещё двое были в лесу. Они… в общем, оказали сопротивление. Зато мы нашли… вот.

— Что это? — спрашиваю я, проходя в палатку.

— Голова моего брата! — выкрикивает Перси, врываясь следом.

Они уже головы стали рубить? Впрочем, Шеклболт с этого и начал новый виток безумия. Средние века — это вам не шутки! А двадцать первый век тем более. Наверное, у меня всё же меняется лицо, судя по встревоженному взгляду Гарри.

— Перси, поверь, я скорблю о твоей утрате, — говорю я хрипло.

— Ни черта вы не скорбите! — бросает с яростью. — К чему эта болтовня?! Моя мать все глаза выплакала ещё после смерти Фреда! Потом был Рон!

— Перси, не надо, — видимо, уже не в первый раз начинает Невилл.

— Не лезь! У тебя не было братьев! — резко отвечает тот.

— Откуда бы им взяться, учитывая здоровье моих родителей? — тихо роняет Невилл.

Так, понятно.

— Хватит, — обрываю я их. — Перси, повторяю ещё раз: все скорбят о Чарли вместе с тобой. Но идёт война. У нас и вчера были погибшие. И будут завтра.

— Потому что вы посылаете нас на гибель! По четыре человека — прочёсывать Запретный лес! — выпаливает Симус.

Я бы и по сто посылал. Где взять?

— Вы об этом пришли поговорить всем отрядом? Вы знаете, как выиграть войну без крови? — спрашиваю я спокойно.

— Мы не выигрываем! — возмущается Захария. — Мы дерёмся и дерёмся — то тут, то там! Сегодня Чарли, завтра ещё кто-то. Ну, взяли мы Ховартс — и что?! Завтра его сдадим!

— Мы не сдадим Хогвартс… Невилл, положи пока то, что держишь, на стол. Потом вместе пойдём к Молли и Артуру.

— Не надо никуда ходить! — Перси так внезапно вскидывается, что Невиллу и Симусу приходится его придержать. — Кому нужны ваши соболезнования? Да! Мы пришли поговорить про войну! Может, нам уже хватит гибнуть одному за другим? Может, вы уже сделаете что-нибудь? Или дадите сделать другим?!

— Например? — я смотрю на него, не отрываясь.

Феникс за моей спиной расправляет крылья с гневным клёкотом, но я делаю ему знак, чтобы утих.

— Например? — Персиваль бледнеет, но он явно решил идти до конца и уже взял лидерство в отряде погибшего брата. — Например, почему не рассказать всем о Книге Мерлина? Почему не дописать в неё пару строк?

— Да что ты пристал с этой Книгой! — не выдерживает Гарри. — Ты слишком много значения придаёшь сомнительным артефактам и слишком мало — людям. Разве это неясно?

— А на что тогда нам магия?!

— Явно не для того, чтоб писать судьбу! Да скажите вы ему! — Гарри взволнованно озирается. — Перед тем, как развоплотиться в прошлый раз, Реддл только и твердил о том, какая удача позволила нам сопротивляться так долго! Как будто нет ничего важнее! Как будто все старания и потери ничего не значат!

То же объяснял Лили один друг, которого уже нет на свете. Скромный клерк, посмевший бросить вызов системе. Даже один человек подчас способен на многое. Но Перси ничего не желает слушать.

— Ты сравниваешь меня с Реддлом, Гарри?! — распаляется он снова. — Считаешь, что я хочу написать в Книге, какой я великий чародей? Сказать тебе, что я в ней напишу?

— В ней никто и ничего не напишет, — я заставляю себя не повышать голос. — Иначе последствия будут непредсказуемы.

— Вам хорошо рассуждать о последствиях! Вы-то вернулись, а мои братья никогда не вернутся! Мы, Уизли, не умеем оживать, как Поттеры, — с горечью выдаёт Перси.

Фоукс снова испускает тревожный предостерегающий крик. Я сажаю его на руку и подношу к выходу. Выпускаю светящуюся птицу в ночное небо — пусть полетает и успокоится.

— У тебя беда, Персиваль, — произношу я, возвращаясь к столу. — Ты хочешь вернуть брата. Но, поверь, Чарли не захотел бы моей судьбы.

— Почему нет, мистер Поттер? — напряженно вопрошает Симус. — Если б мы захватили эту чёртову Арку! Говорят, она и теперь стоит!

Да, стоит. Потолка над ней уже нет, но Волдемортовы руны горят прямо в воздухе. Днём и ночью. Подходи и бери, кого хочешь.

— Мы бы всех вернули! — восклицает Симус. — Ну… Обменяли бы. На Пожирателей. Вместо смертной казни!

— Это тёмная магия, разъедающая само пространство, — поясняю я на всякий случай. — Через те ворота нельзя ходить. И всех не вернёшь никогда.

— Даже если выбирать по жребию, хоть один мой брат возвратился бы, — с болезненной усмешкой замечает Перси.

— Почему — твой брат? — негромко вставляет Невилл. — Почему не Годрик Гриффиндор с королём Артуром?

— Достаточно. Я полагаю, все всё поняли. Мы больше не будем это обсуждать, — решаю я, вглядываясь в их лица. — Есть ещё вопросы? Перси, тебе не пора к родителям?

— Не указывайте мне, что делать, — Персиваль медленно подходит к столу, разматывает чёрный плащ и вглядывается в стеклянные голубые глаза Чарли. Слёзы текут и текут по его щекам.

— Это вы во всём виноваты, — сипло говорит он мне. — Вы вообще ничего не можете!

— Закрой рот, Перси.

Мы все вздрагиваем — так резко Гарри подаёт голос. Он вообще стоит в стороне, у входа на половину матери, и его зелёные глаза вдруг яростно вспыхивают из полумрака. Я ещё не видел своего сына в ярости, но, наверное, это она.

— Не смей мутить других, — договаривает он звенящим голосом. — И не смей обвинять во всём моего отца. Это ты во всём виноват!

Захария и Симус разражаются возмущёнными возгласами. Я напоминаю всем, что мы воюем с Пожирателями, а не друг с другом. Но Гарри уже выходит на свет, и опирается на стол напротив Перси, и сообщает ему через голову брата:

— Я не хотел говорить. Я не сказал бы, будь у тебя совесть. Но я ведь всё видел. Видел — в памяти Блейза!

Перси замирает и становится бледнее Чарли. И теперь мы, конечно, обязаны дослушать до конца. Мы застываем. Ветер чуть колышет стены палатки, ветки замёрзших кустов скребут по тенту.

— Симус и Захария отправились в другую сторону. А вы с Чарли заподозрили, что в овраге прячутся Пожиратели, — произносит Гарри, неотрывно глядя на Персиваля. — Чарли велел тебе идти следом за ним. А ты струсил и остался ждать наверху. Пока он не вернулся. Пока не вернулся Блейз. А ведь это ты должен был пойти вперёд, Перси!

— Значит, я должен был? — переспрашивает тот не своим голосом.

— Разумеется. Всегда. Раз из-за тебя началась война!

— Гарри, выйди на воздух, — я беру его за плечо, но сын только вырывается и обходит стол, приближаясь к Перси.

Тот не отстраняется, но крепче сжимает палочку.

— Да ты ещё лучше, чем я, ищешь виноватых! — сообщает он Гарри. — Получается, это я всех убил, да?

— Ты всех предал! — поправляет тот с болью. — Потому что думал, как угодить начальству, и ни о чём больше! Из-за тебя Реддл возродился снова. Из-за тебя погиб Рон, а он был мне больше, чем брат! Из-за тебя пытали мою мать. Из-за тебя мы потеряли лучшего разведчика. Из-за тебя, Перси, перебили тех, кто пытался удержать Министерство… А потом рухнуло всё! Тебе это не вспоминали четыре года. И ты, правда, забыл? А я помню. Я бы сам уже был отцом, если б не ты!

О, Боже.

— Невилл, — говорю я вполголоса, и он мягко, но настойчиво увлекает Гарри за собой к выходу.

— А Драко Малфой? — неожиданно вспоминает Перси. — Почему бы не начать с него?! Кто из нас носит Метку?!

— А ты не прячься за чужими Метками. Беги за своей, — обернувшись, кидает Гарри. — Ты ведь всё решил уже. Про войну он пришёл поговорить! Ты рассуждаешь, как предатель, Перси!

— Я не предатель, — очень тихим сдавленным голосом произносит Уизли. — Я старался, как мог. Не все же рождены героями! Но я… только ошибся. Тогда. Я не хотел предавать. Если кто и предаёт нас, то Орден. С самого начала! Это я и пришёл сказать. Да ты сам куда худший предатель, Гарри!

— Я?! — Гарри отталкивает Невилла, но пока не двигается с места.

Из его волшебной палочки вылетают искры, и я на всякий случай поднимаю собственную палочку. Вот и оставь её на пять минут!

— Ты, Гарри Поттер! — с не меньшим страданием подтверждает Персиваль. — Все прекрасно понимают, что мы обречены в этой войне! Каждый обречён! Не только Фред, Рон и Чарли. Тёмный Лорд неуязвим — тебе ли это не знать?

Тёмный Лорд? Имеет смысл дослушать.

— Невилл, вот ты скажи мне! — стремительно оборачивается Перси. — Зачем ты таскаешь с собой меч Гриффиндора? Не желаешь ли отдать его мне?

— У меня нет меча, — отвечает Невилл, задумчиво на него глядя.

Это, кстати, правда. Меч мы вернули гоблинам за поддержку в войне. Подальше от таких вот соблазнов. Гоблины, хотя и ненавидят Волдеморта, никогда не стали бы помогать должникам. У них свои правила. Так что над койкой Невилла висит подделка. Но это тоже не обязательно знать всем.

— А меч тебе для чего? — удивляется Гарри.

Перси смотрит на него долгих десять секунд.

— Кто-то же должен уничтожить крестраж?! А я как раз самый виноватый. Что? Твоя сестра не готова, как ты, стать жертвой?

Гарри в ужасе расширяет глаза.

— Ты спятил! Моей сестре три года.

— Что, тоже дорастите её до семнадцати и пустите под Аваду? — зло осведомляется Перси. — Мало кто доживёт до тех времён! Мои братья уж точно не доживут. А чем они были хуже?

— А чем Мэри хуже твоей сестры?! — взрывается Гарри. — Когда Джинни была ребёнком, и ею управлял Реддл, разве надо было убить её, а не крестраж?

— Ты знаешь, в чём разница! — в жгучем отчаянии перебивает его Перси. — Мэри сама крестраж! Она и не была никогда человеком!

Гарри бросается на него с палочкой. Перси прижимается к опорному столбу, занимая оборону. Мы с Невиллом разоружаем одного. Захария и Симус — другого.

— Теперь все, наконец, высказались? — спрашиваю я, убирая в карман обе трофейные палочки.

Гарри молчит, Перси исступлённо огрызается:

— Вот — я про это и говорил! Вы ни черта не хотите делать! Ни с Книгой, ни с крестражем, ни с Аркой! Почему?!

— Потому что я не Том Реддл, — отвечаю я тихо. — Больше ни слова, Персиваль. Иначе я начну применять заклятия и посажу тебя под арест. Сегодня у тебя горе, и ты можешь всё громить. Но завтра ты с Захарией и Симусом отправишься проверять левый берег Озера. Я найду того, кто возглавит ваш отряд вместо Чарли. Но если я впредь услышу подобные разговоры, особенно, про то, как зарубить мою дочь, ты пожалеешь.

— Почему же? Я хочу послушать, — раздаётся негромкий голосок.

Судя по тому, какие ошарашенные у всех лица, никто не заметил, давно ли она стоит, отодвинув полог. В пижамке и с куклой в руке. Я в ужасе накрываю краем чёрного плаща лежащую на столе голову. Гарри кидается к сестре, но его боятся отпустить. А у малышки такой взгляд, что я сразу вспоминаю школьные годы и готовлюсь глушить магический выброс. Хорошо, что не Сектумсемпру. До заклятий она всё же не доросла.

— Посмотрим, кто кого, Персиваль Уизли, — произносит Мэри, вынимая из-за спины палочку. — Авада Кедавра!

— Ложись! — выкрикивают сразу несколько голосов. Скорее инстинктивно. Мало, кто верит в способность такой крохи выдать Смертельное Проклятие.

А зря. Ярко-зелёный луч ударяет прямёхонько в столб, и я едва успеваю сбить с ног онемевшего Перси. Мы падаем, и я боюсь оглянуться — вдруг в кого попало?

А если она не остановится?! Я поскорее поднимаю голову. Лили сидит на полу в ночной сорочке, прижав к себе дочь и онемев от ужаса. Все понемногу встают на ноги. Переглядываются и молчат.

— Всё в порядке, мистер Поттер. Честно, — первым находится Невилл, забирая со стола голову. — Мы пойдём к Уизли, правда. Давно пора. И отнести им... надо. Пошли, ребята.

— Не подеритесь там, — предупреждаю я напоследок.

Захария и Симус уводят трясущегося Перси. Гарри продолжает сидеть на полу, снимает очки и закрывает лицо руками.

А я где-то на краю сознания соображаю, что малышка использовала палочку отца, а не матери. То есть, открыла запертый заклятиями ящик. Сняла защитные чары с полога. Вышла, не потревожив домовика.

Фоукс появляется из ночи. Влетает в палатку, садится на стол, поднимая крыльями огненный ветер. Косит на меня сверкающим чёрным глазом. И ждёт.

Так что, Снейп? Что делать с твоим ребёнком? То же, что ты и Дамблдор сделали с моим? Повесить всю эту войну на Мэри, а потом заставить её умереть за всех? А если она не окажется столь любезна, ей же хуже.

Или есть другие предложения?

Что ты скажешь? Что ты всё время молчишь?

Я не знаю, Поттер.

Я вновь узнал, что я сволочь,

Но почему-то ты помнишь,

Что в Каркассоне или в Альби

Может вспыхнуть костер поутру.

Хочешь — помни, хочешь — люби,

Значит, я никогда не умру.

М.В. Котовская

Мы её усыпили. Я и Лили. Натурально — подлили Живую Смерть в тыквенный сок. Не придумали ничего лучше. Так Волдеморт не сможет управлять ею. Так будет меньше разговоров про крестраж. Но мы-то знаем, что тьма никуда не делась и продолжает отращивать, как гидра, новые щупальца. И неизвестно, что снится Мэри. После пробуждения мы накладываем на неё Обливиэйт — чтобы не помнила кошмаров. Смотри, малышка, ты проснулась, а уже Рождество! Мама с папой сделали чудо.

Призрачный снег крупными хлопьями сыплется с зачарованного потолка Большого зала, с белого зимнего неба. Мэри носится вокруг высоченной ели с другими детьми — она очень редко видит сверстников. Но общий язык находит мгновенно. Тед Люпин уже придал своей шевелюре такой же огненный, как у неё, цвет, и ни на шаг не отходит.

Когда засыпает крестраж, в Мэри пробуждается солнечное, непреодолимое очарование Лили. Ещё не тронутое войной. Но я уже замечаю, что не все разрешают своим детям к ней приближаться. Не могу никого за это винить. Не бойтесь — завтра мы опять её усыпим.

И всё начнётся снова. Наше семейное сумасшествие. Но первой необратимо помешается не Мэри, а Лили. Даже в самом защищённом замке Магической Британии, в самой потайной комнате она боится отойти от дочери. Только поэтому мы обосновались в директорском кабинете.

Во-первых, это отдельная хорошо защищённая магией башня. Во-вторых, там, за портретом Дамблдора, есть секретная дверь, о которой, как уверена Лили, не знает, кроме неё, никто. С другой стороны двери — такой же портрет Дамблдора. Он тоже присматривает за нашей спящей принцессой. Но Лили не доверяет и Дамблдору — только Гарри. А ещё Кикимеру. Она даже на меня глядит пристально. Как будто я Волдеморт, и не сегодня, так завтра, вырву у неё из рук ребёнка и сожгу Адским Пламенем ради победы в войне.

Она не говорит этого прямо, и, вероятно, я сам всё выдумываю. Но будь с нею Снейп, ей было бы спокойнее. Он не так тяготел к общему благу — по Гриндевальду или по Поттеру. Ему на общее благо было плевать, и он скорее убил бы всех, чем позволил бы упасть волосу с головы Мэри. Как это было с Лили. И я не знаю, что противопоставить этому.

Я вообще смутно представляю себе, что делать с Волдемортом и его крестражами, а их наверняка уже семь. Сейчас я даю людям отдохнуть и отъесться. Мы предпринимаем крупные и мелкие вылазки против Пожирателей, но в основном копим силы. Пока Волдеморт со своими чёрными призраками, как чума, проходит по домам нечистокровных. Вспыхивает Морсмордре, трещат Фиделиусы… На этот раз он, кажется, решил оставить лишь тех, кто готов ему присягнуть. Если это будет десять человек, значит десять.

А мы… Мы готовим новый поход. Уже четвёртый поход на Министерство. Если он не удастся, вероятно, дальнейшие решения буду принимать уже не я. Но как говорит Дамблдор — главное, чтобы твой портрет не убрали с карточек в «Шоколадных лягушках». Меня уже и это не пугает. Последнюю «лягушку» съели давным-давно. А в Отдел Тайн обязательно надо попасть. И уничтожить Книгу. Меня, например, не оставляет подозрение, что именно она косит Уизли. За поголовную преданность нашему делу.

Тут ведь ещё какая сложность — призрак профессора Биннса уверяет, что уничтожить Книгу можно лишь тогда, когда будет похоронен последний, кто в ней писал. Вроде как наш бессменный историк где-то вычитал это незадолго до собственной смерти.

Такая новость надолго выбивает меня из колеи. Тема смертей и погребений вообще не из моих любимых. Сразу вспоминается безумная ночь, проведённая на кладбище в Годриковой впадине. И дикое ощущение — я жив, несмотря на то, что лежу в гробу. Эта мысль и поднимает меня с постели в одну из зимних ночей. Магия любит точность. Погребение не всегда означает смерть. Особенно, у волшебников. Самого Мерлина многие до сих пор считают в некотором роде живым. Это как с Бузинной палочкой — ею можно завладеть в поединке, но не обязательно при этом убивать.

Мало ли что имеет значение в случае с Книгой! Может, надо, чтобы тело всего-навсего оказалось с головой в земле. Не сказать, что это легко осуществить применительно к Волдеморту, но всё-таки проще, чем умертвить. Влиять на свою судьбу он будет не больше, чем труп. Если вдуматься, он умирал уже дважды, но похоронен не был ни разу.

Меня самого пробирает дрожь от этой идеи. Но никто не мешает Реддлу раскаяться и сдаться, ведь так? Нам-то он не оставляет выбора! Успокаивая себя таким образом, я отправляюсь искать Биннса и вытряхиваю из него душу. Хотя от старого профессора ничего, кроме души, и не осталось. Польщённый непривычным интересом к истории магии и своим исследованиям, он показывает мне свитки из личной подборки. Про Книгу сказано очень мало. Способ её уничтожения даже не называется, но условия прописаны ещё Мерлином.

Пару дней я маюсь со словарями, пытаясь разобраться в огамической кельтской тайнописи — тут важно учесть все значения слов. Ошибёшься в одной закорючке, и Реддл победит. Зачем, зачем, зачем я не ходил на занятия по древним рунам?! С другой стороны, уделяй я меньше времени полётам на метле, меня бы давно прикончили.

Нет, про смерть в текстах не упоминается. Мерлин говорит лишь о похоронах. Как он сказал, так мы и сделаем.

Сама затея всё больше привлекает меня по многим причинам. Даже если опыт с Книгой провалится. Я это вижу примерно так: поймать Реддла, усыпить, засунуть в какой-нибудь крепкий гроб и погрузить на дно Марианской впадины. Пока Мэри не умрёт своей смертью. А за это время уничтожить остальные семь крестражей. И тогда уже снова заняться Реддлом.

Но. Но. Но.

Но (и тут Персиваль прав) при этом погибнут многие, а попытка может оказаться безуспешной. Волдеморта не удастся поймать, он не заснёт, его не остановит гроб.

И, наконец, крестраж не перестанет мучить Мэри. А все её сны будут о том, как она лежит в гробу.

Впрочем, она и наяву в нём лежит. Только с мамой и с куклой. Но ребёнок не должен так расти! Подобная жизнь не лучше смерти. Так я решил бы для себя. Так решила бы для себя Лили. Но пока Мэри носится по Большому залу, ловя заколдованные снежинки, я не могу считать, что так лучше для неё. И только бы не настал этот день. День, когда крестраж поглотит её целиком. Когда я увижу перед собой только Тьму, наряженную в сшитое мамой платьице.

Лили права — ей надо меня опасаться. Не моих стратегических планов, а моего милосердия. Наверное, мне не стоило называться отцом её ребёнка. Потому что теперь я думаю — если это должен будет сделать кто-то, то я. Чужих я не подпущу. Значит, Лили следует бояться меня больше всех прочих.

Вывод один — надо заточить Волдеморта в гроб. Это на время отсрочит кошмар. До совершеннолетия Мэри. Мы все ждём семнадцати лет, когда она сама себя убьёт. Если не помешается раньше, как Ариана Дамблдор. Мы все лжецы и лицемеры — Перси прав. Растим её, как нормального ребёнка. Не даём пропустить праздник. Куклы, книжки… надежда умирает последней. Вдруг за эти годы найдётся способ? Будь такой способ, Дамблдор не рисковал бы Гарри. И всё же, сегодня ещё не крайний срок. Не время отчаиваться. Если мы все тут решим, что лучше пусть погибнет малышка, чем кто-то падёт в бою, нам останется только побрататься с Волдемортом. И тогда, конечно, войне конец.

Здесь нет решения. Нет победы. Но даже если нас преследуют неудачи, отступать нельзя. Даже если останется только погибнуть всем. Зато погибнуть людьми. Чтобы Мэри была последней.

Ты прав, Перси. Смысл в том, что мы не победим. И не выживем. Мы все уже призраки. Ты спорил с Гарри о жертве, но ты не понял главного. Того, что наше поражение — в победе. А победа — в поражении…

Н-да, так что же с Перси? Я снова нахожу глазами среднего из оставшихся братьев Уизли и пытаюсь понять, что он и кто он. Он извинился после той сцены в палатке. Мы поговорили. Я не стал принимать никаких мер, чтобы не добивать Молли и Артура. Персиваль с тех пор ведёт себя безупречно. Мне не к чему придраться, кроме нескольких запальчивых слов над отрубленной головой Чарли. Но почему мне так неспокойно?

Спроси меня кто раньше, я сказал бы, что в нашем стане полно всякого люда. Один Наземникус Флетчер чего стоит! Вечно тащит всё, что плохо лежит (да и хорошо тоже). Тот же Захария Смит казался мне менее надёжным, чем Перси. У Захарии были в прошлом… некоторые пятна. Не тёмные, но сомнительные. Захария никогда не блистал в бою. Всегда держался середины. Но предать, поднять мятеж, устроить раскол и хаос… нет. Он может разве что дезертировать. И мы потеряем одного плохого бойца. Но Перси с его амбициями и тягой к знаниям, с его опасными оговорками, с его умом и отчаянием… Перси опасен.

И что? Прикончить его?! Запереть в темнице с Забини и остальными? Убить уже заодно и Артура с Молли? Мы не наказываем за то, что ещё не сделано. Когда случится, будет поздно, я понимаю. Но, возможно, кто-нибудь опередит Перси. Перси был ослеплён горем, он лишь озвучил то, о чём другие молчат. Пока не погибнет ещё чей-нибудь брат.

Столы, накрытые ради праздника пышнее обычного, выстроены вдоль стен. Кругом венки из остролиста, яркие флажки, сверкающие гирлянды. Искусственные сугробы разноцветного снега, в которых барахтается малышня. Повезло им — раньше одиннадцати лет увидеть Хогвартс! А я думаю — кто из них доживёт до одиннадцати? И какая это будет жизнь?

Пивз с визгом швыряет во всех серпантин, эльфы таскают подносы, молодёжь пара за парой выбираются танцевать под ёлку. Всё это вызов Реддлу. Пир во время чёрной чумы.

Реддлу плевать на это. Он даже не поймёт такого вызова. Лучше бы мы растянули запасы на неделю.

И что за настроение у меня? Зал полон людей, а я стою, прислонившись к стенке, и вижу то голод, то трупы. И всё время думаю — кто предаст первым? Кто взорвёт изнутри наш хрупкий мирок, последний остров прежнего мира, Хогвартс?

— Ты мрачнее Снейпа, — подойдя ко мне, сообщает Нарцисса. — Выпей вина.

Я забираю у неё бокал и осушаю залпом. Я и есть Снейп. Во всяком случае, всё, что от него осталось. И от меня заодно. Ещё вопрос — от кого осталось больше?

— Что с тобой? — с тревогой говорит моя возлюбленная. — Не стой с таким лицом! Лучше пригласи её на танец. Это всех ободрит.

Я не сразу соображаю, про кого она. А! Про Лили. Лили сидит подле Минервы за столом по ту сторону зала, как всегда, в окружении большой компании. Все смеются и она смеётся. Губы улыбаются, а глаза нет. Глаза неотрывно и лихорадочно следят за Мэри. Если кто-то тронет девочку, Лили превратится в львицу. Совсем не в лань. Она очень сильная волшебница. Отчаянная. Бесстрашная. Опасная, как Адское Пламя. Она выучила это заклятие, я знаю. Выучила, чтобы обратить против себя. Она и на это способна. На что угодно. Ради своих детей точно. Лили опаснее Перси в десятки раз.

Мы все тут опасны. И всё больше походим на зверей. Только что не едим друг друга. Но когда опять кончатся запасы… Да что со мной сегодня! Или это действие крестража? Гарри предупреждал, что крестражи плохо влияют на разум всех, кто поблизости. А мы же всё время с Мэри!

Морок спадает. Лили в нарядной мантии, с золотыми нитями в медных волосах, с бокалом в изящной руке, снова становится просто одной из нас. Одной из лучших. Матерью моих детей. Моей женой — теперешней или бывшей — сейчас речь не об этом. Об этом! Снейп шагнул бы в пропасть за ней, впереди неё, а я? Неужели ей правда стоит меня бояться?

— Могу пригласить тебя, если желаешь, — говорю я Нарциссе, отправляя пустой бокал в небытие.

Нарцисса удивлённо вскидывает глаза. Тонкое бледное лицо, чёрные волосы, забранные так, что открывают дивную шею. Старинное серебро и арктический холод.

— Мне давно не семнадцать, — напоминает она. — А ты не смей падать. А то всё повалится. Люциус начинал так же.

Сказала гадость и отошла. Что я сделал? Позвал её на танец? Уже и это не разрешается? Наш разговор — всего пара фраз. Ровно столько, сколько положено приличиями. Нарцисса это чувствует безупречно. До чего надоело!

Гарри выводит в круг Джинни. Они кажутся такими юными и счастливыми, будто вообще не из этого мира. Невилл неловко кружит Луну в костюме хлопушки. Судя по их раскрасневшимся лицам и быстрому переглядыванию, объяснение только что состоялось. Перси — я по привычке слежу за ним — направляется наискосок через зал к хохочущему кружку Лили и пытается кого-то выцарапать оттуда. Кажется, Гермиону.

Гермиона оборачивается без удивления, словно они лишь ненадолго прервали разговор. Коротко, без всякого вызова качает головой, спокойно улыбается и отводит взгляд. Её улыбка чем-то похожа на улыбку Лили — выражение глаз при этом не меняется. Я бы сказал Перси, что это означает для нас с ним, но каждому своя юность. Моя, правда, куда-то запропала, но сейчас не об этом.

Перси стоит ещё не меньше минуты рядом с Гермионой, которая принимается что-то рассказывать сидящим рядом. Перси хорош собой и умён и чем-то похож на погибшего младшего брата. Даже Лили на секунду поднимает глаза, удивлённая его стоянием. Но не увлечённая разговором Гермиона. Послушав её голос, Перси разворачивается и уходит.

Чтобы попасть к двери, он, основательно покраснев, проскальзывает мимо меня. И даже не замечает этого. Но наверняка слышит реплику Джорджа, сидящего за ближним столом. Что-то о сотом обломе и о том, что Грейнджер не передаётся по наследству. Похоже, отношения между братьями не в лучшей фазе. Перси коротко запускает в насмешника Ступефаем и выходит из зала. Джордж ловко уворачивается, потирая своё единственное ухо, и недоумённо оглядывается на Билла, который, по-моему, вообще ничего не видел, так как болтал с Флёр. Молодость-молодость! Давно ли мы были такими же?

Я нахожу глазами Горация и направляюсь к нему. Гораций до последнего мужественно возглавлял общину в Малфой-мэноре, но был счастлив избавиться он противной его существу руководящей должности и перебраться в Хогвартс. В родной просторный кабинет, пусть и разорённый Пожирателями. К более привычным ему занятиям — чтению редких книг и общению с любимыми учениками. В данном случае, с юным Малфоем. Похоже что Слизнорт всё ещё видит в нём перспективу. Как-никак, Драко остаётся наследником древнего рода и далеко не беден, пусть и не в пример прежнему. Малфои приспособятся к чему угодно.

Несмотря на несколько немодный у нас акцент на чистоте крови, Драко упорно держится на людях, как истинный Малфой, и ни кнатом меньше. Наш лучший разведчик. Других-то нет. Её сын. В данный момент он в лёгкой и приятной манере беседует со старым учителем, помогая ему вешать шарик на ёлочку.

При моём появлении молодой человек резко отпускает ветку, и шарик к большому сожалению Горация разбивается об пол.

— Случилось что-то? — Малфой бледнеет, привычно хватаясь через рукав за левое предплечье. Без дела я, понятно, не подошёл бы.

Как только мы заняли Хогвартс, Волдеморт начал охотнее отпускать к нам Драко. Но и я стал больше донимать Малфоя поручениями. По-моему, он меня уже ненавидит. Тихо.

Малфой… Нет, этот, пожалуй, не предаст. Устал уже. И слишком боится Волдеморта. Они давно и хорошо знакомы.

— Я не за тобой, Драко. Мне нужно поговорить с Горацием.

Меня прерывает приглушённый голос из расколотого шарика. Белёсая расплывчатая фигура приземистого старичка вдруг вырастает рядом с бывшим деканом Слизерина и сообщает нам сухим преподавательским тоном:

— Род Блэков скоро прервётся. Последний волшебник, в ком будет течь их кровь, чистокровный до седьмого колена, уйдёт за врата смерти молодым и бездетным. Всем счастливого Рождества.

— Хм… — немного теряется Гораций, убирая осколки палочкой. — Фергус всегда был лаконичен в пророчествах. Жаль — красивая была вещица! Так о чём вы хотели переговорить, Джеймс?

Он прекрасно знает, о чём.

— Драко, можно тебя на пару минут, — Нарцисса предоставляет нам с Горацием возможность спокойно пообщаться, но инцедент уже привлёк общее внимание.

Приходится объяснять всем, что ничего не случилось — пророчество старое, и из шутки было спрятано в ёлочную игрушку.

На самом деле, конечно, не из шутки, а из вредности. Профессор Фоули, наш преподаватель прорицаний, к старости впал в забавную крайность — постоянно прочил победу Волдеморта и воцарение эры чистокровных. Дамблдор всё собирался взять кого-нибудь на его место, не из «списка двадцати восьми», но каждый кандидат получал шарик с жутким предсказанием прежде, чем успевал поговорить с директором. В результате Дамблдор объявил, что через год-другой вовсе уберёт этот предмет из программы. Большая часть студентов сразу перестала посещать прорицания. Меньшая и прежде не посещала.

В результате все получили к Рождеству по шарику. Я не знаю, что выпало остальным, но наша четвёрка из интереса прослушала каждое пророчество. Каждому предрекалась насильственная смерть в молодые годы, иногда с пометкой, что род на этом прервётся. Нам было по шестнадцать, мы были здоровы, как львы, поэтому просто поржали и покидали подарки в подмёрзшее озеро — кто дальше.

Кажется, дальше всех бросил я, потом Сириус, потом Питер и Ремус.

«А Регулус, наш аккуратист, приволок своё сокровище домой! Хорошо, что на ёлку не повесил. Брось, Джим! Всё давно случилось».

«Зато как они шмякнулись!».

Но Питера я не слушаю.

Что-то мне расхотелось обсуждать крестражи. Гораций сказал бы сам, если б накопал что-то. Не стоит портить старику праздник. Я дожидаюсь, пока все разойдутся, подгадываю удобный момент и выскальзываю из зала. Посижу лучше в библиотеке.

«Ты не заболел, друг?».

— Я и прежде иногда вспоминал туда дорогу, Рем.

«Но не в праздник же!».

«И не без карты!»

Они правы — толку от моих стараний немного. На предмет крестражей в школьной библиотеке уже копались. И не раз. Волдеморт в любом случае уничтожил бы все подсказки. Но иногда идея настигает в обход. Вдруг есть какое-нибудь малоизвестное заклятие или зелье?

«Ну, ты у нас, конечно, мастер зелий!»

— Поведай-ка мне про своего Хозяина, Хвост, — предлагаю я неожиданно для него.

«Что... поведать?..»

— Всё, что знаешь.

Он мнётся и косится по сторонам, но рассказывает. Неохотно и сбивчиво.

— Что ж ты, мерзавец, сразу не сознался, что припас кость старшего Реддла? — спрашиваю я, отворяя дверь в библиотеку.

Здесь горят всего несколько ламп. Порядок после Пожирателей навели, но библиотекарей у нас нет, понятное дело.

«Я… я забыл…».

— Достану тебя из Арки и спрошу по-другому.

Он так пугается, что пропадает. Видно, впрямь поверил! Скольких я хотел бы вернуть — уж не его точно. Лучше не думать про это. Арка Смерти — натуральный ящик Пандоры. Пример того, как наши достижения превосходят возможности наших душ и смертного разума. Открытие, которое лучше закрыть. Как крестражи и Книга Мерлина. За эту войну накопилось слишком много опасных вещей. Единственный способ уберечься — вообще к ним не прикасаться. Но, кажется, уже поздно.

Я набираю в Запретной секции кусачие, плюющиеся ядом книжки, в которые тоже лучше бы не лезть. Раскладываю их на столе и, обхватив голову, начинаю читать. Я теперь всё время читаю, если не воюю. Скоро опять понадобятся очки. Или маски — для моих людей. Так детально я проникну в тёмные искусства.

И шутки у меня стали странные.

Лёгкие руки ложатся сзади на мои плечи. Нарцисса тихо обнимает меня, зарывается лицом в мои волосы на затылке.

— Ты горячий, — сообщает она.

Да, похоже, начинается очередная простуда. Видимо, из-за них род Принцев пришёл в упадок. Прежде Нарцисса только посмеивалась над такими проблемами. Как и все мы. А теперь, когда не хватает компонентов к зельям, я жду, какие эпидемии сменят грипп. Холера? Оспа? Или чем там ещё болеют магглы? Надо будет озадачить целителей — пусть заранее подготовятся. И самому поискать ценные сведения. Где они могут быть — в маггловедении? Запишусь-ка я на должность библиотекаря.

— Так и знала, что найду тебя здесь, — сообщает Нарцисса, касаясь губами моего виска. — Я мешаю?

— Никогда.

В первый раз я поцеловал её вон у тех стеллажей. Без малейшего к тому повода. Ещё в нашу прошлую школьную зимовку. Два года-века назад. Нарцисса пришла взять что-нибудь для чтения на ночь. А я, как всегда, пытался подкопаться к крестражу. В результате с крестражами не продвинулись, но с одинокими вечерами было покончено.

— Я бы помогла, но Тёмный Лорд ни с кем секретами не делился.

— Я знаю.

— Почитаем вместе, если хочешь, — предлагает Нарцисса. — Я кое-что смыслю… в таких вещах.

Я делаю вид, что она не сказала ничего особенного. Пододвигаю ей стопку книг. Как будто у нас завтра урок. Разумеется, мы никогда не делали вместе уроков. Я вообще всё учил на бегу, в квиддичной раздевалке, на подоконнике…

Хлопает дверь, и мы замираем, как провинившиеся школьники. О Мерлин, какой бред! Нас отделяют от входа три ряда стеллажей, но книг теперь меньше, и сквозь прогалы прекрасно видно, что происходит. Нас увидеть сложнее. Особенно, если не до того.

Я, конечно, знал, что Гермиона обожает учиться, но не до такой же степени! Впрочем, к книгам она не приближается. Осторожно прикрывает за собой дверь, словно прячется тут от кого-то. Быстро отходит вглубь зала, к тёмному окну, за которым падает настоящий и холодный рождественский снег. Дверь отворяется снова, и если это Перси Уизли, лучше нам объявиться сразу. Мне, по крайней мере. Нарцисса пусть сидит. Но я определённо не хочу знать, до чего они договорятся.

Нет, это не Перси. Нарцисса стискивает моё запястье до синяков, забывая про Метку. Я притворяюсь, что продолжаю читать. Не могу притворяться. Драко произносит: «Ну сколько можно?» таким голосом, что я невольно отвлекаюсь от тёмных искусств. Похоже, я очень мало знаю своих людей. Не буду говорить за Нарциссу, но сам я не слышал от него подобных интонаций. Разве что мимолётно, когда мы выслеживали в горах драконов.

Гермиона молчит, Драко подходит. На секунду кажется, что он её поцелует, но нет — замирает, глядя в глаза, в дюйме от её лица. Не ближе — не дальше. Странная какая-то сцена. Гермиона, по-прежнему не говоря ни слова, пытается отодвинуться вбок, скользя вдоль подоконника. Драко упирается рукой в стекло, не давая ей отойти. Фамильный перстень прохладно звякает о прозрачную границу, за которой тьма, война, Рождество, метель. Гермиона смещается в другую сторону, продолжая смотреть ему в глаза, Драко выставляет вторую руку. Это, как танец. Правда, не для Большого зала.

— Пошёл вон, Малфой, — говорит она, наконец.

— Это что, твоя библиотека?

— Нравится находиться в одной комнате с грязнокровкой?

— Я всего раз и сказал.

— Зато сделал много.

— Да уж немало. Мне так и платить всю жизнь?

— Это ты сам решай.

Он неожиданно прижимается щекой к её щеке, к густым беспорядочным кудряшкам. Говорит ей на ухо, но не шёпотом, а глухим, совершенно не своим голосом:

— Моя жизнь ад, твоя жизнь ад. Я прошу тебя. Я… прошу.

Расстояния между ними сейчас нет.

— У меня всё прекрасно, — сухо отвечает Гермиона, глядя куда-то мимо.

Драко отстраняется, восстанавливая минимальную дистанцию.

— С чего вдруг? Из-за этого придурка Перси? Будешь примерять всех оставшихся Уизли — вдруг какой подойдёт?! К слову, я им тоже родня. Где конец очереди? Глядишь, кого и пораньше вышибет — вон смертность какая!

Гермиона обрывает этот монолог пощёчиной.

— В этот раз уже мягче, — отмечает Малфой.

Это скорее игра, чем столкновение. И почти уже не игра.

— Пошёл вон, Драко.

Только теперь он подчиняется.

— Спасибо. Пока достаточно.

— Чего тебе достаточно?

— Того, что назвала по имени, — отвечает он с полдороги. — Годам к сорока поцелуешь!

— Надеешься столько прожить? — спрашивает она надломившимся голосом.

— В том-то и дело, что нет, — признаётся он прежде, чем выйти.

Косая полоса света из коридора — почти до окна. Хлопок двери. Что это было?

Гермиона стоит какое-то время, прислонившись к подоконнику, смотрит ему вслед хмуро и рассерженно. Только глаза улыбаются. Через минуту и она уходит. Слава Мерлину!

— Что ты делаешь?! — спрашиваю я, вырывая руку у Нарциссы.

Даже слёзы на глазах выступили — больно же, чёрт!

— Бедный мой мальчик, — шёпотом произносит она, глядя на дверь.

Не заметил. Тогда уж бедная Грейнджер.

— Это девчонка его измучает, — сетует безутешная мать. — Но, по крайней мере, она не маггла.

Смотрит на меня, меняет формулировку.

— Я только хочу сказать, что с магглами появляются дополнительные сложности. А так мне давно уже всё равно. В следующий раз он приведёт невесту из гоблинов, — она напряженно ломает тонкие пальцы. — И чем ему не угодила Астория — не могу понять?

Почему она спрашивает меня, а не Драко? Я эту Асторию в глаза не видел! Какая-нибудь бледная слизеринская зануда, наверное. Конечно, Нарциссе не стоит поминать сыну это свидание, а я бы помянул. Если он так забывается, что никого не замечает кругом, это не шутки. Одна надежда — что Волдеморт не похож на Гермиону.

— Ты не спеши отчаиваться — мисс Грейнджер ещё не согласилась, — выдаю я опрометчиво, и в лице Нарциссы явственно проступают черты вейлы.

Со мной она не очень-то старается себя контролировать, как будто я уже привык. Но я на всякий случай отодвигаюсь на стуле. Сейчас клюнет. Хотя до клюва у неё никогда не доходит — так, лёгкое заострение линий.

— Читай лучше, — скупо предлагает она.

Молчит, скользит глазами по строчкам. А когда заговаривает вновь, слова падают, как льдинки:

— Пусть только попробует отказать.

* * *

Наш роман с Нарциссой заканчивается недели через две. Перед очередным походом на Министерство, уже глубоко за полночь, я стою в общей гостиной Слизерина и застёгиваю мантию, путаясь в крючках и пуговицах. Нарцисса продолжает лежать, разметав волосы по ковру, и не спешит одеваться, потому что это тоже аргумент.

Поэтому я стараюсь на неё не смотреть. Кроме Малфоев, никто не живёт в подземельях Слизерина, а Драко нет в замке. Иначе мы не вели бы себя так вольно.

— Обязательно было начинать этот разговор здесь и сейчас? — спрашиваю я раздражённо.

— Какая разница — когда и где? — она нарочно глядит на меня, не отрываясь. — Ты скажешь на мне то же, что на собрании Ордена.

Нарцисса не состоит в Ордене. И собрание тут ни при чём.

— Я думал, ты понимаешь, что возможно, а что нет. Забрать твоего сына от Реддла я не могу.

— Не хочешь, — поправляет она прохладным звенящим голосом.

— Не вижу смысла.

Она перекатывается на живот и теперь смотрит на меня с другого ракурса, опершись на локти. Из-за горящего позади камина кажется, что тело Нарциссы светится само по себе.

— Ты изменился за эти два года, — сообщает она с грустью.

— А не должен был?

Я не хочу уходить, но наш конфликт неразрешим. Я не осуждаю Нарциссу. Она слизеринка, а у них иначе устроена голова. Они приучены извлекать максимальную пользу из всего. Из плохого и из хорошего — «идеальный баланс взаимовыгоды». Нарцисса ведёт свою игру, только свою. Сложную, но вполне стоящую. И мы оба проиграем в этой игре.

— Я никогда не просила тебя за Драко, — напоминает она негромко. — Я смирилась с твоими гриффиндорскими принципами.

Это правда. А теперь она решила сразу всё поставить на карту.

Видимо, привычка к постоянному анализу никогда меня не отпустит. Вот если лечь с ней сейчас и вновь коснуться губами её припухших от поцелуев губ — тогда ещё может быть.

— Пожалуйста. По крайней мере, не толкай его к исполнению пророчества, — тихо просит Нарцисса.

Нет! Только не опять!

— Я устал повторять — пророчество не в силах убить! — говорю я, наконец разобравшись с застёжками. — Это лишь предостережение. Которое относилось к Сириусу — он был последним из Блэков… Будь добра, оденься. Если хочешь продолжать разговор.

Она приманивает халат резким движением палочки. К слову сказать, Нарцисса Малфой тоже не последняя волшебница. Но демонстрирует это редко. И в наших делах почти не участвует. Разве что в ловле драконов — магия вейл в этом случае незаменима. В остальном, роль Нарциссы не очень понятна. А, впрочем, вполне понятна применительно к Малфоям — налаживание связей и денежные вложения. Только теперь ей приходится укреплять своё положение без мужа. И она делает всё возможное. Невозможное тоже. В первую очередь, ради сына. Не станет его, и Нарцисса бросится с Астрономической башни.

— Как это может быть Сириус?! — она резко запахивает халат с длинными кистями — тоже из прошлой жизни, что-то изумрудное в серебряных змейках. — Сириус — не последний, в ком текла кровь Блэков! Последний — Драко.

— Последний, собственно, Тед Люпин, — припоминаю я, присаживаясь на край неработающего фонтана-кобры.

Нарцисса раздраженно отмахивается, как от любого упоминания о забытой сестре и её нечистом потомстве. Они с Андромедой до сих пор не здороваются, встретившись в коридоре.

— Джеймс, не притворяйся, что не понимаешь, про что я! Тед — нечистокровный. А в пророчестве сказано…

В пророчестве полоумного Фергуса Фоули!

Я начинаю больше ценить Сивиллу. Её предсказания объединяют, а не разводят.

— Я и правда никогда не увлекался вопросами крови, — отвечаю я хмуро. — И тебе бы не советовал опираться на это лицемерие. Кровь ничего не значит, и чистой не осталось ни в ком.

— Вот поэтому и не значит! — вырывается у Нарциссы. — А ты, стало быть, не лицемеришь?! Твой род восходит к Певереллам и даже сейчас владеет двумя из трёх Даров Смерти. Это что же, пустяк?

— Нет, это тяжёлая ответственность, — соглашаюсь я серьёзно. — Поэтому мне всегда больше нравилась другая ветвь предков. Та, к которой принадлежал изобретатель Костероста.

Мантия-невидимка мне тоже нравится, если честно. Правда, по логике Нарциссы на Дары я не имею никаких прав. Я, собственно, не Поттер. Я — Принц, и то наполовину, и даже не удосужился за все годы посмотреть, кто вообще эти Принцы. Я не ощутил при переходе снижения магических способностей и на этом успокоился. Но у меня нет желания спорить на эту бесконечную тему. Полностью избавить Нарциссу от предрассудков можно только Обливиэйтом. Она тоже устала, конечно, и тоже сходит с ума. Мы все скоро помешаемся от такой жизни. Но я не могу пообещать, что с её сыном ничего не случится. Даже без пророчеств.

— Если я не полный идиот, то Драко тоже не чистокровный Блэк.

Я пытаюсь к ней подойти, но Нарцисса демонстративно отодвигается.

— Там не сказано — Блэк! Там сказано — чистокровный до седьмого колена! В нём всего лишь должна течь кровь Блэков.

Да, я уже понял. Она больше не на той стороне — она теперь на этой. И здесь она не жена спятившего Пожирателя — она кузина моего погибшего друга. Всё-таки, в истории с Волдемортом Блэки вели себя лучше Малфоев. Поэтому Нарцисса снова Блэк и искренне переживает за сына. Хотя сам он, как мне кажется, предпочитает оставаться Малфоем, чего бы это ни стоило.

— Ты нарочно себя накручиваешь, — говорю я Нарциссе.

— Разве не очевидно?! — не отстаёт она, мечась передо мной, как хищная птица. — Врата смерти — это наверняка Арка из Отдела Тайн! А ты специально заставляешь Драко находиться там с Тёмным Лордом! Почему это так обязательно? Почему нельзя на несколько дней вернуть его в Хогвартс? Кто-то ведь останется охранять замок!

Потому что от Волдеморта не уйдёшь и потому, что Драко необходим мне там. Но бесполезно объяснять это напуганной матери.

— Мне не нужно, чтобы твой сын охранял замок. Его дело — сообщать в Орден о планах Реддла. Чтобы мы могли избежать ненужных жертв, — пытаюсь я разъяснить Нарциссе. — Драко это понимает. И ты пойми, очень прошу. Хватит ходить за ним! Он давно не ребёнок и в состоянии решить сам, что ему делать.

В конце концов, Молли Уизли не является ко мне просить за каждого из сыновей! Разве что в ночных кошмарах.

Нарцисса бледнеет, и её глаза вспыхивают тёмной яростью — просыпается та самая кровь Блэков.

— В таком случае, и я в состоянии решить сама, за кем мне ходить! И у кого валяться в ногах. А у кого в постели, — заявляет она, предусмотрительно отгородившись от меня креслом. — Да! Я такая! Я готова умолять каждого из вас. От Дамблдора до Реддла! Потому что вы все одинаковые! Будете вести свои игры, будете воевать до последнего… А я лишь хочу, чтобы этим последним был мой сын!

Она замолкает, тяжело переводя дыхание. Словно чего-то ждёт от меня. Наверное, что я её ударю или уберусь вон. Или соглашусь, наконец.

А я только отхожу к окну. У них интересное окно — как аквариум во всю стену. А за окном в магической зеленоватой подсветке время от времени проскальзывают глубинные обитатели Озера — гриндилоу и бледные слепые рыбы. Внезапно возникают из мрака и тут же исчезают во мрак. До нас им нет дела. Интересно, заплывают ли сюда русалки? Наверное, тоже глядят в аквариум и удивляются: «Какие смешные существа мелькают туда-сюда! Странно, что у них там целый мир!». Есть ли у русалок свой квиддич? Никогда об этом не думал. Если нет, их надо срочно спасать…

— Конечно, тебя не волнуют мои слова, — словно очнувшись, заключает Нарцисса. — Как и я сама.

— Почему это?! — удивляюсь я, обернувшись.

— А почему бы нет? — пожимает она плечами. — В этом замке все женщины, исключая Лили, согласятся занять моё место. Зачем тебе я?

— Не знаю. Я просто влюбился, — отвечаю я, несколько шокированный размерами своего гарема.

Нарцисса вздрагивает так, будто впервые это слышит. Будто я и впрямь ударил её.

— Ненавижу тебя, — произносит она дрожащим голосом.

Зачем она всякий раз говорит мне это?

— Мне нельзя влюбляться?

— Нет, Джеймс. Тебе — нельзя, — подтверждает она, как само собой разумеющееся. — Не на такой высоте полёта. Будем считать, что я нужна тебе для контроля за Драко, — она задумчиво хмурится и прибавляет с сожалением: — Но он больше слушает тебя, чем меня.

Да, легилименция даёт подобие родственной связи. Но на самом деле всё сложнее. Тут замешаны и война, и Люциус, и даже Гермиона. Впрочем, я забываю — мне же нет дела до её сына!

— А ты меня не слушаешь никогда, — с обидой договаривает Нарцисса, хотя это уже вовсе неправда.

— А как же приворот вейл? — подсказываю я с улыбкой.

Нарцисса теряется, словно не соображает, про что речь.

— Да, под приворотом я бы тебя заставила, — соглашается она, терзая ногтями спинку кресла, за которое спряталась. — Я бы так и сделала, можешь не сомневаться! Но приворот удаётся не всегда.

Иногда она бывает безумно милой.

— Не удаётся? — спрашиваю я с сочувствием. — Тебе не хватило чистоты крови?

— Нет-нет, — неохотно отвечает она, глядя в сторону и в огонь. — Достаточно быть вейлой на одну каплю. Но… такие вещи нельзя рассказывать. Тебе это кажется смешным, но здесь нет ничего смешного. Ведь теперь я не могу помочь Драко! И всё же, я должна была попытаться.

Любым способом, а как иначе?

— Посмотри на меня. Пожалуйста, — делаю я последнюю попытку. — Я не принадлежу себе, Нарцисса! Если будет выбор — умереть мне или Драко — пусть умру я, мне не привыкать. Но я не могу действовать в ущерб…

— Общему благу! — договаривает она ледяным голосом. — Но кому будет польза от смерти моего сына?! Ты велишь мне забыть о пророчестве, но прекрасно знаешь, что оно не лжёт! Или следует принимать во внимание только те пророчества, что касаются тебя и твоего избранного отпрыска?

Вот при чём тут Гарри?

— Мне приходится принимать во внимание много всего. Не только пророчества, — говорю я очень спокойно. — Мой избранный отпрыск будет рисковать жизнью, как и все.

По лицу Нарциссы проходит судорога:

— Это доказывает, что тебе не жаль даже Гарри, — произносит она с презрением.

Я думал, она скажет обратное. Например, что я должен забрать её сына от Волдеморта и послать туда своего. Я уже засунул руку в карман, но тут вздрагиваю и напрочь забываю, что хотел оттуда достать.

— Мне?! Не жаль Гарри?! — переспрашиваю я, не веря своим ушам.

— Разумеется, — пожимает плечами Нарцисса. — Ты взлетел высоко, как твой феникс. Оттуда людей не видно, поэтому тебе все безразличны. И я… ну, это само собой. И сын, которого ты не растил. И полоумная падчерица. И жена, которая связалась с ничтожеством… К слову сказать, Снейп согласился выручить Драко без всяких приворотов. И убил вместо него.

И эта туда же. Знал бы Снейп, сколько у него поклонниц!

— Он поступил так, как тогда было нужно для дела, — я постукиваю пальцем по стеклу, пытаясь подманить пугливую серебристую рыбку. — Но я счастлив, что ваши интересы совпали. Ради этого же дела Снейп чуть позже отправил Гарри на смерть.

— Он отправил, — тихим вибрирующим голосом соглашается Нарцисса. — Потому что так было надо. А я спасла твоего сына. Когда это никому уже не было нужно. Нужно было, чтоб Тёмный Лорд разрушил в нём крестраж. Выживет или нет твой мальчишка — кого это беспокоило? — на её лице проступают алые пятна, голос срывается, но Нарцисса продолжает со злостью: — Даже Дамблдор с его сказками о чуде самопожертвования прекрасно знал, что выжить после Авады — не самое лучшее для Гарри. Перед Тёмным Лордом и толпой Пожирателей! О нет, Джеймс! Дамблдор понимал, что за мнимой смертью последует настоящая. А между ними будут долгие и страшные пытки.

Я… В общем, я прячусь за окклюменцию. И лишь после этого произношу — медленно и осторожно:

— Всё это я знаю, Нарцисса. И я очень благодарен тебе. Но зачем ты вспоминаешь мне ту историю?

— Затем, что ты мне должен, Джеймс Поттер! — бросает она в ответ. — Я солгала Тёмному Лорду, сказав, что твой Гарри мёртв. Меня могли убить за это. Хуже, чем убить! Не скрою, у меня были свои резоны так поступить. Но тут тебе не надо быть щепетильным. Сочини себе любое оправдание, но верни мне сына. Иначе…

— Иначе? — спрашиваю я, взглядом открывая выход в коридор.

Нарцисса молчит пару секунд, впиваясь в меня глазами.

— Иначе я пойму, что у тебя нет сердца, — доканчивает она тихо.

Я не могу сдержать усмешку, от которой её передёргивает.

— Разумеется, нет. Оно сгнило много лет назад, — отвечаю я хрипло и ухожу, не простившись.

Нарцисса меня не удерживает.

Я возвращаюсь сам.

— Чёрт, ты совсем мне голову заморочила! Не хотел тебя расстраивать, но раз всё так серьёзно…

Нарцисса смотрит круглыми глазами. Она уже начала тут без меня плакать и вряд ли желает, чтоб её ещё чем-то расстраивали. Но я всё-таки достаю из кармана свиток — выдержку из книги — не более. Отдаю ей. Нарцисса разворачивает пергамент, но, похоже, не разбирает букв. Почерк у меня всегда был так себе. А у Снейпа и того хуже.

— Это истинная история рода Малфоев, — поясняю я на словах. — Выписал из справочника в Запретной секции. Более точного, чем «Книга чистокровных семей». В двух словах, Малфои всегда ставили выгоду выше чистоты крови. Даже бабка Драко была полукровкой. Просто всё это тщательно покрывалось позолотой. Серебрением, если хочешь. Таким же, какое было на твоих волосах. Так что успокойся и ложись спать.

Давний обман Люциуса её мало волнует. Нарциссу сейчас беспокоит только одно:

— Так Драко — нечистокровный?! — переспрашивает она, упав в кресло.

Вот уж не чаял её этим обрадовать!

— Сама суди. Я тебе сразу сказал, что пророчество относилось к Сириусу. Он и погиб в Арке смерти. И, видимо, являлся чистокровным до седьмого колена — Блэки всегда были на этом повёрнуты. Только Сириус плевал на всякую галиматью!

Здесь мой голос срывается, потому что у меня так мерзко на душе, что… Надо пойти поспать немного.

— Но почему ты сразу не рассказал? — Нарцисса поднимает бездонно голубые глаза, свиток скатывается с её колен.

— Я ведь объяснил — у тебя пунктик на чистокровности. Сегодня ты сходишь с ума из-за пророчества, а завтра отравишься из-за того, что твой сын — на осьмушку маггл.

— Идиот, — произносит она в отчаяние. — Даже родись он сквибом — мне это не важно!

Не думаю, но не стану спорить.

— Зато поговорили, — пожимаю я плечами. — Прости, если можешь, и спасибо за всё.

Вот теперь я ухожу. Надеюсь, родословная её немного утешит. Нарцисса прекрасно понимает — я не поменял бы решения, даже если бы пророчество относилось к Драко. И смерть Сириуса не обезопасила её сына. Но почему-то людям хочется верить, что стоит разрушить тёмное предопределение, и всё наладится само собой.

А я вот сомневаюсь, что даже уничтожив Книгу Мерлина, мы избавимся от проблем. Но по крайней мере, Волдеморту перестанет постоянно везти. Пусть попробует пожить, как все остальные. Когда один провал следует за другим, а удачи рассыпаются пеплом. Вот чёрт!

Огни настенных факелов неожиданно расплываются, и я раздражённо провожу рукой по глазам. В самом деле — как будто Эванс в сотый раз отказалась прогуляться со мной до Хогсмида! Да пошли они, эти бабы! Убью завтра Волдеморта к Мерлиновой матери. Надоел.

Когда бы это было так легко! Не один день я потратил на то, чтобы придумать, как изловить его. Буквально выписывал столбиком все подходящие заклятия. Проблема в том, что в Волдеморта редко попадают заклинания, и никто толком не знает, как срабатывает крестраж. Только на смерть или на любое повреждение?

Авада Кедавра его, допустим, не возьмёт. А Петрификус? Хотя бы теоретически. Чиркая пером по бумаге, я ломал над этим голову и распределял роли. Сколько человек понадобится, чтобы не мешали друг другу. Кто, в каком порядке и как будет колдовать, чтобы обойти самую изысканную защиту. Пытался составить приблизительный план действий на основании того, как Реддл вёл себя в предыдущих схватках. И всякий раз упирался в стену, признавая, что невозможно его переиграть.

Щитовые чары, прикидывал я, отражают не все заклятия. Что, если подлезть каким-нибудь редким небоевым? Но подходящих вариантов оказалось немного. И времени на сотворение таких чар уходило больше, чем у Волдеморта на три Авады.

Несколько дней мы просидели с портретом Альбуса, пытаясь сочинить что-нибудь новенькое и заковыристое. Тут очень помог Аластор Грюм, он иногда забредает к нам на огонёк волшебного кольца — поделиться бесценным опытом. А ещё пригодился Омут Памяти, в который мы сбрасывали воспоминания всех пленных Пожирателей. В общем, кое-что сочинили. Но поскольку на Волдеморте такую магию никто не испытывал, то сложно говорить о прорыве.

Иногда часа в два ночи на меня накатывают безумные озарения. Например, прихватить с собой отравленные стрелы. Кентавры — превосходные лучники! Напоить Реддла каким-нибудь вредным зельем не выйдет, но если оно попадёт в кровь… Есть ли у него кровь? Что сделать, чтобы стрела пробила щитовые чары? Заколдовать стрелу? А это не разрушит яд? И почему, собственно, стрела?

Начиная потихоньку сходить с ума, уже перед рассветом я тащусь к Артуру, который выходит ко мне сонный и в ночном колпаке.

— Джеймс, дружище, ну что тебе не терпится до утра?

— Маггловское оружие не подойдёт? Ты же занимался всю жизнь их изобретениями!

Артур вздыхает и озадаченно чешет голову под колпаком.

— Вообще-то, я оружием не занимался. Но у них в основном такое, знаешь… огнестрельное. Это когда предмет очень-очень быстро летит.

— Я понял про огнестрельное — я же не полный болван! — хотя стремлюсь. — Не годится. Щитовые чары остановят. Ещё что-нибудь есть?

— Джеймс, но мы же всё равно к ним не попадём! Ну, есть. Лазеры какие-то. Огненные лучи.

— Это и у нас есть. А самое мощное у них что?

Артур мнётся, но всё-таки отвечает осторожно:

— Атомная бомба. Вроде бы. Как катастрофически сильная Бомбарда. На много лет всё вокруг отравит.

Да, удовольствие сомнительное.

— А Реддла возьмёт — как думаешь?

Артур делает озабоченно лицо:

— Ступай спать, Джеймс.

— Если… теоретически мы пробьёмся к магглам, они нам дадут эту штуку?

— Нет.

— А если украсть? — предлагаю я, поколебавшись.

— Не знаю. Наверное, есть шанс. При серьёзной подготовке. Но это… вроде тёмных искусств. В нашем мире бомба может вообще не сработать. А может порушить все основы магии. Но Реддл уцелеет.

Зато магглы наверняка обидятся. Чёрт. Но в любом случае стоило спросить. Иду спать — что ещё делать?

Иду спать, но по дороге задумываюсь: куда я иду, собственно? Лили с малышкой давно легли, на двери — сигнальные чары. Возвращаться к Нарциссе — тоже не вариант. Но Хогвартс переполнен, не соваться же к кому-то на постой! Всё же я… верховный чародей. Н-да.

Машинально возвращаюсь в Подземелья — там места полно, и ноги сами находят дорогу. Замечательно, тут и отдохну в тишине. Заслоны давно поснимали Пожиратели, в кабинете всё разгромлено и разбито, но с дверью в спальню они, судя по всему, не совладали. А меня она слушается — ха!

Местечко как раз под настроение. Почти могила. Темнотища и лютый холод. Вызываю домовиков — пусть хотя бы камин растопят, постель сменят. Пять лет прошло, как-никак. Плетусь в ванную — где она тут? Как и ожидалось, краны и всё прочее — в форме змей. Вода — ледяная. Наверное, напрямую из Озера. Можно и подогреть, но как-то нет настроения.

Делаю взмах палочкой, загорается тусклый зеленоватый светильник. Смотрю на себя в зеркало и размышляю, не в последний ли раз. Столько боёв уже было, но так никогда не нервничал. Или это из-за Нарциссы? Что она теперь делает? Плачет? Спит?

Неужели, Поттер, тебе надоело драться?

Пора бы принять оборотное, но я медлю. На кой Годрик? Кто сюда придёт ночью? Да и днём. Если понадоблюсь, пришлют домовика. Интересно, как-то там поживает мой друг Локхарт? Мунго всё ещё за нами, но с медикаментами там беда. И с питанием туго.

За годы постоянного ношения чужой личины, я перестал различать, что в этом облике от меня, а что от Гилдероя. Бледное худое лицо, белые волосы до плеч. Синие глаза в синих тенях. Окклюменция давно незаметна, но мне самому тяжело выдерживать свой взгляд. Умываюсь обжигающе ледяной водой и снова обращаюсь к зеркалу. Преображающий эффект за эту минуту развеялся, но ничего особо не поменялось.

Только волосы и глаза стали чёрными.

Ты бы хоть предсмертную записку оставил, Снейп! Намекнул, какой во всём этом смысл. Иногда мне кажется, что всё неслучайно, что он лишь доделал свою часть работы и оставил мне мою. Иными словами, спихнул всё на меня и уполз. А предсмертная записка и правда есть, только запрятанная в головоломку. И Пожиратель в подвале Малфой-мэнора, и злобный домовик, приставленный к Лили, и ребёнок-крестраж ? всё это какой-то дикий и диковинный шифр. Интересно, он сам сознавал это до конца? Или только я это вижу? Или я не вижу, а брежу?

Ты бредишь, Поттер.

Ну-ну. Не нравится мне его взгляд. И мой не нравится. Хорошо же.

Возвращаюсь в комнату. Вода в принесённом домовиками стакане не покрылась льдом. Значит, ночевать можно. Камин потрескивает, огненные тени пляшут по каменным, без окон, стенам. Стягиваю мантию, прячу палочку под подушку, падаю на постель. Таращусь в потолок. Думаю про Волдеморта. Замкнутый круг какой-то! Как из него вырваться?

Останови метроном, Поттер.

Пытаюсь, да не могу. Это же гигантский маятник. Атомная бомба. Тикает и тикает.

Бесконечная череда событий, бесконечная череда лиц мелькает у меня в голове. Нарцисса, Гарри, Лили, Перси, Мэри, Август, Кикимер… ещё кто-то. Что их объединяет? То, что скоро никого не останется?

— Ради общего блага! Всё что угодно! Все вы одинаковые!

— Вы все одинаковые! Будете вести свои игры, будете воевать до последнего!

— Мы не выигрываем — мы дерёмся и дерёмся!

— Как будто все старания и потери ничего не значат!

— Пока наши планы совпадают…

Пока.

Я закрываю глаза и погружаюсь в сон, в котором кружат всё те же вихри из людей, событий, обрывков фраз, а ещё — немолчный шёпот мёртвых голосов из Воскрешающего камня. И лишь где-то на изломе сна, когда живые голоса сливаются с голосами мёртвых, метроном в ужасе застывает.

Уважайте удачу, когда

Неудача была бы смертельна!..

Л.А. Филатов

Я подсчитал, что в общей сложности война с Волдемортом длится тридцать лет. Тридцать! Эта битва будет последней. Когда-то же надо поставить точку! Ещё до рассвета, перед самым выступлением, я собираю в бывшей учительской заспанный Орден Феникса и сообщаю, что планы изменились. Фоукс подтверждает это взволнованным клёкотом.

Гнать Пожирателей до океана мы не будем. Мы вообще постараемся не обращать на них внимания. Насколько это удастся в рамках основной задачи — добраться до Волдеморта и Шеклболта. Потому что теперь, когда Мальсибер мёртв (спасибо, Артур!), на роль вожака им придётся назначить Руквуда. А Руквуд сам возжелает больше всего на свете договориться с нами о мире.

О мире?

Аберфорт, Минерва, Фестус и ещё два-три человека, кажется, понимают, про что я. Остальные растерянно переглядываются. Но до стадии бунта они ещё не дозрели, и слово «мир» действует опьяняюще. Ни осуждения, ни возражений. Они меня любят, они мне верят. Это не то что рабская покорность и страх. Это ведёт в пропасть ещё вернее. Так что с нашим безумием, и правда, пора заканчивать. А то их единогласному «да» не хватает только окончания «мой Лорд». Хотя, «верховный чародей» звучит не хуже. Но, если проиграем, меня признают трусом, не желающим мстить за смерть братьев. Смертью других братьев.

Значит, придётся выиграть.

Я распускаю всех — дел с утра невпроворот. Аппарировать целой армией через полстраны — та ещё задача!

Приходится ненадолго задержать только Флёр Уизли, и она не очень этим довольна. Ей надо поскорее оказаться в горах Уэльса. Тамошние вейлы и так еле согласились выделить небольшой отряд нам в помощь. Но вейлы — народ переменчивый и обидчивый. Это видно по той же Флёр. Сейчас она прекрасна, будто утренний золотой туман. А через секунду выпустит когти, как гарпия.

— Расскажи-ка мне о привороте вейл, — говорю я сразу, чтобы не терять времени. Ночная беседа с Нарциссой всё-таки не прошла для меня без пользы.

Флёр мгновенно подбирается и, без сомнения, закрывается ментальным щитом. Это у них от природы. Вейлы были бы превосходными шпионами, если бы не их вспыльчивость.

— П'гошу п'гощения, мисте'г Потте'г, но мы об этом не гово'гим, — объясняет она сердито.

— А мы поговорим. Это стратегический вопрос, — отвечаю я на полном серьёзе. — Подробности мне не нужны. Ответь только, правда ли, что вейла способна приворожить любого мужчину, и насколько это опасно?

— Но Билл ведь до сих по'г жив! — с вызовом заявляет Флёр. — Те вейлы, кото'гых я п'гиведу, будут с'гажаться и гибнуть на'гавне со всеми. И если вы думаете, что у них будет в'гемя ст'гоить глазки волшебникам…

Всё-таки я люблю её. И зачем мы поссорились? Глупость какая-то! Делаю шаг вперёд, обнимаю изящный стан, пытаюсь поцеловать в губы, но Нарцисса мягко отворачивает лицо...

…И не стыдно ей? Ведь замужняя женщина!

— Да, это то, что надо, — одобрительно киваю я, отстраняясь от Флёр. — Нам как раз нужно, чтобы вейлы строили глазки волшебникам. И чем больше, тем лучше.

Во взоре Флёр загорается понимание:

— В'гагам — вы хотите сказать?! А что потом с ними делать? Есть?

Какой милый будничный вопрос! Флёр смотрит с иронией, но вообще-то это не шутка — такие красавицы и сожрать могут. Пожирателя.

— Не стоит, — говорю. — На это уйдёт лишнее время. Просто берите их в плен. А если ради любви некоторые перейдут на нашу сторону, будет совсем хорошо.

Любовь — страшная сила.

— Это не очень честно, мисте'г Потте'г, — предупреждает Флёр с весёлой улыбкой.

— Это всего лишь военная хитрость. Магия, более приятная, чем Империо.

Смех у неё очаровательный, серебристый, как ручеёк.

— Забавная выйдет охота, — соглашается Флёр, направляясь к двери. — Наве'гное, я п'гиведу намного больше вейл, чем плани'говала.

В дверях она оборачивается:

— Мисте'г Потте'г… Надеюсь вы поняли, что я пошутила насчёт Билла? Вейла не может п'гиво'гожить того, в кого влюблена.

Флёр краснеет и выходит.

Я краснею и остаюсь. Один в опустевшем штабе. В покидаемом Хогвартсе. Вернусь ли я сюда? И кто вернётся?

Подхожу к окну, отодвигаю портьеру. Во дворе замка строится наше войско. Звучат приказы. Бьют копытами кентавры. Ревут драконы. Вместо Чарли ими теперь управляет Джордж — только у него обнаружился талант брата. Ещё один Уизли.

Как и все они.

Ряд за рядом подступает к аппарационному барьеру и проваливается в ничто.

Я выхожу последним — как капитан, покидающий корабль. В замке остаётся лишь небольшой отряд защитников — у нас каждый человек на счету. И не человек тоже. За оборону Хогвартса будет отвечать Хагрид. Лучший из великанов, как водится, утирает капающие на бороду слёзы. Но на долгие прощания времени нет.

Я спускаюсь со ступеней на снег, перемолотый сотнями ног, в последний раз оглядываюсь на нашу старую школу, в две секунды долетаю до барьера и аппарирую.

* * *

Самым опасным моментом была именно аппарация. Если ты пытаешься попасть на территорию магглов пешком, тебя всего-навсего уводит в сторону. Но если пробуешь туда переместиться — расщепляет в мелкую стружку. Поэтому координаты Министерства нужно было знать точно.

В чём тут сложность? Да ни в чём. Не считая того, что Волдеморт всякий раз перетаскивает развалины на новое место. С тех пор, как мы в его отсутствие взяли Хогвартс. Чуть промажешь мимо крохотного пятачка Магического Мира, и…

Вот за этим мне и нужны были свои глаза при Реддле. В виде Драко Малфоя. И всё равно нам в Ордене пришлось поломать головы над картами, прикидывая, к чему приложить географические ориентиры, и какие там могут быть магические зоны. Ведь Драко аппарирует по Метке вслепую, а Волдеморт нарочно не ставит Министерство рядом со Стоунхеджем или Кентерберийским собором.

Слава Мерлину, мы не промахнулись! Оказались, как я и предполагал, в непримечательной холмисто-лесистой местности… где-то в Британии. День только начинался и обещал быть солнечным, но холодным. Снега почти не было — не в пример горам. Так, присыпало кое-где. В общем, эльфам не грозило увязнуть по уши, как мы опасались. Эльфов пока оставили в резерве — разбивать лагерь и готовиться к приёму раненых. Я не сомневался, что Волдеморт быстро перекроет дальние перемещения.

Для начала порадовало то, что Министерство не под Фиделиусом. Видимо, спрятать его не позволяли именно те чары, из-за которых оно постоянно кочевало, как «Летучий голландец». Заклятие Доверия всё-таки привязано к конкретному месту. Но за то, чтобы нашу цель опять не сдуло, отвечали Минерва и Филиус как лучшие знатоки магии. Мне же досталась задача попроще — паковать в гроб Волдеморта.

После всех битв и переездов от Министерства Магии остались лишь оплавленные Адским Пламенем, криво обрушенные стены с призраками лестниц. А ещё подвалы самого укреплённого Отдела Тайн, тоже частично обвалившиеся.

Зал Смерти теперь выглядит, как древнеримский амфитеатр. Разбитые каменные ступени по кругу спускаются к высокой Арке, чудом устоявшей среди жутких разрушений. Руны так и висят над ней, почти невидимые при дневном свете. Те, что оплетали врата по полу, тоже должны были сохраниться — просто не видны под слоем пыли. Больше там смотреть не на что, да и желания нет смотреть в ту сторону.

И возможности.

Министерство, как и ожидалось, охраняют Пожиратели. Которые, как и ожидалось, немедленно вызывают подкрепление во главе с Хозяином. Тут ничего не попишешь. Мы и не надеялись обойтись малой кровью. Задача прежняя — отрезать Волдеморта от основных сил, изображая, что нам позарез надо в Отдел Тайн. Сделать это получается далеко не сразу. Но постепенно битва смещается в сторону от развалин. Пожиратели оттесняют прочь силы Ордена или силы Ордена уводят их подальше — с какой стороны смотреть. Но главная схватка разгорается там.

Там трепещет цветное марево боевых заклятий, от которых воздух становится ещё разреженней, чем в горах — невозможно дышать. Там с воем обрушиваются на врагов вейлы в образе крылатых гарпий. Там Джордж, потеряв дракона, перескакивает в воздухе на другого. Там гоблины и домовики сражаются рядом с кентаврами и гибнут так же рядом. Там Шеклболт, бешено вращая Волшебным Оком, насылает на нашу пёструю армию то Пожирателей Смерти, то инферналов, то дементоров… Они явно стремятся победить. А нам это не нужно. У моих людей под командованием Фестуса одна задача — сладить с Министром магии. Победим мы или проиграем, я поклялся, что эта битва станет последней. Поэтому главари не должны уйти.

И в первую очередь, Волдеморт. Отделить его от войска Пожирателей удаётся, лишь загнав в Министерство, которое он принципиально не хочет покидать. Изначально на борьбу с ним я беру двадцать человек. Первая пятёрка гибнет, уничтожая личную охрану Реддла. Ещё семерых в течение следующего часа убивает он сам. Но почти все успевают выполнить свою часть работы, и напрасных смертей нет. Несколько раз мне даже кажется, что мы вот-вот его одолеем, но эта тварь всякий раз придумывает очередной трюк.

То исчезает, то взлетает, то превращается во что-нибудь неприметное. А потом набрасывается исподтишка в ореоле свивающейся вокруг него Тьмы. Основная проблема в том, что после новых шести крестражей Реддл и так стал почти, как дух. Я даже не уверен, что, дотронувшись до него, ощутил бы живую плоть. Или хотя бы неживую — как у инфернала. В основном, это алые горящие глаза, чёрный ветер и молниеносные, невидимые глазом движения палочки. Это кошмар.

Реддлу такие забеги ничего не стоят, а мы выбиваемся из сил, гоняясь за ним по лестницам, которые он методично рушит. Или нарезая круги вокруг проклятой Арки. Волдеморт нарочно становится так близко от врат, что чёрные полы его мантии начинает засасывать в проём, и кажется — вот только толкни… Двоих мы так и потеряли. При том, что я всем строго-настрого наказал — не убивать! Даже если Арка не подавится Реддлом, остаются неведомые крестражи. Нам надо похоронить его, а не упустить, чтобы его заново воскресили. У Шеклболта ещё девять пальцев на руках, а атлант он наверняка распилил и припас пару кусочков.

Сражение переходит в новую фазу, когда благодаря подаренному мне Снейпом искусству левитации я не даю Волдеморту выбраться из амфитеатра. И он сворачивает в полуразрушенные катакомбы Отдела Тайн. Хорошо ли это, спорный вопрос. Дальнейшее будет являться мне в самых чудовищных сновидениях до скончания дней.

Мы носимся с Люмосами по темным подземным лабиринтам. Прорываемся через горы поваленных стеллажей, покрытые искрящейся пылью давно почивших пророчеств. Огибаем гигантскую стеклянную чашу с чёрной водой, опутанную лентами безумных воспоминаний. Снова и снова пытаемся загнать в ловушку неуловимую Тьму. Теряем направление, друг друга, да и врага тоже теряем. То ли он так играет с пространством, то ли оно само искажается. Кто знает, какая магия тут таится! Прежде все прорытые помещения были замкнуты на один вращающийся холл. Но теперь эта система распалась и невозможно понять, где ты находишься.

В какой-то момент мне кажется, что я опять умер и не заметил этого. Перед глазами вдруг распахивается космос, а в лицо бросает звёздную пыль. Ни стен, ни потолка здесь нет. Ходить невозможно — разве что летать. Поэтому мне приходится в одиночку преследовать Реддла. Он появляется то здесь, то там. Гасит светила, затягивает в чёрную дыру планеты, замещает всё вечным мраком. И не перестаёт швыряться заклятиями. Потом внезапно исчезает, а я понимаю, что вовеки не найду выход. Не самое приятное ощущение — висеть одному в темноте, гадая, откуда прилетит смерть.

Я редко вызываю патронуса, но сейчас приходится — чтобы отыскать дверь. Выбираюсь в коридор, и во мгле вспыхивают алые нечеловеческие глаза. Авада Кедавра. Мимо. Бежим дальше. Не знаю, сколько. Наверное, недолго. Мне кажется, что вечность. Хорошо, что успевают подтянуться остальные. Видимо, все коридоры сходятся в одной точке.

Пока я поднимаюсь с пола после особенно удачного Легиллеменса, Гарри Ступефаем выталкивает Реддла в сто пятнадцатый зал, дверь захлопывается, и… тишина.

Мы замираем с палочками наготове, ожидая, что он опять выскочит. Но Волдеморт как будто канул в Арку Смерти. Аберфорт оглаживает всклокоченную бороду, сверкая пронизывающими глазами Дамблдоров. Помона нервно почёсывает дьявольские силки, рвущиеся в бой из горшка у неё под мышкой.

— Может, там сквозной проход? — шёпотом предполагает Гермиона.

— Или портал, — ещё тише говорит Джинни.

— Или обрыв, — ещё неуверенней угадывает Невилл.

«Или гигантские пауки», — вносит предложение Рон.

Это вряд ли.

Лили, оказавшаяся ближе всех к двери, резко толкает её ногой и отскакивает. Ясное дело, такая мразь, как Волдеморт, может банально прятаться за дверью. Но нет. Мы осторожно приближаемся и также осторожно отступаем назад. Волдеморт лежит, раскинув руки, посреди небольшого круглого зала. Зал абсолютно пуст.

Мы молчим.

Что? Уже всё? Победа? Как-то не верится.

— Притворяется, — сурово решает Гарри, не сводя глаз с врага.

— И шрам у меня болит, — также строго соглашается Лили.

— Хм. Надо его оттуда как-то достать, — озабоченно вздыхает Гораций.

— Можно запечатать дверь — и всё, — возражает Помона.

— Но мы же не знаем, что там! — качает головой Лили, покусывая губу.

А что там? Если что и было, то оно закончилось.

Я пытаюсь просунуть голову в дверь, но Лили резко дёргает меня за рукав:

— Спятил?! У тебя семь крестражей?!

Подманить тело заклятиями у нас не получается. Реддл сам по себе — крестраж, а они не подчиняются такой магии. Всё равно кому-то надо идти. Пока Гермиона ужасается тому, что мы могли выпустить из Отдела Тайн страшное-престрашное проклятие (вот вылезем, а все мёртвые!), пока остальные спорят, как тянуть жребий, я всё-таки переступаю порог. Какое ещё проклятие! Тоже мне… атомная бомба.

— Пап! — задохнувшись от ужаса, вскрикивает Гарри и бросается следом.

Дальше вопль Лили — и все замирают. Мы живы. Но я делаю знак остальным, чтобы не шли за нами. В случае чего — успеют захлопнуть дверь. Вцепившись в палочки до хруста в сердцевинах, мы подкрадываемся поближе. Кажется, он и впрямь без сознания.

Руки чешутся применить Аваду Кедавру, но нельзя. Вместо этого Гарри накладывает на Реддла Петрификус, но неясно, действует заклятие или нет. Я вообще ничему не доверяю в этой комнате. Поэтому палочку из руки Волдеморта вышибаю ногой. Палочка отлетает — значит, он точно не притворяется.

— Осторожно! — вскидывается Гарри. — Бузинная!

Да? Если б я хоть раз её видел… Но, кажется, она не пострадала. Поскорее подманиваю палочку, чтобы не досталась Волдеморту, и убираю в карман — это потом. Чувствуя себя сумасшедшим, пытаюсь нащупать пульс. Даже не знаю, должен ли он быть в норме. Обязательно этой твари дышать или нет? Если не обязательно, то Марианская впадина под вопросом. Но сперва надо закопать его где-нибудь поблизости и сразу подать сигнал Минерве. Чтобы разобралась с Книгой.

— Ну что?! — не выдержав, спрашивает Лили.

— Мы не знаем.

— Толку от вас! — возмущается она. — Дайте я!

— Стой там, — отвечаю. — Твоё дело — Мэри.

Мэри спит под охраной пяти человек, но это не значит, что ей лучше остаться сиротой. Такое в нашей жизни уже было. И только поэтому Лили подчиняется, продолжая метаться в дверном проёме. Так ничего и не поняв, мы с Гарри выволакиваем бездыханное тело в коридор. Бред какой-то!

— А если это вовсе не Реддл? — мрачно шутит Аберфорт.

— Да вроде он, — я ерошу волосы, припоминая последний удар легилименции. — Ладно, будем считать, что нам повезло. Давайте действовать по плану.

— Нам? Повезло? — изумляется Аберфорт, и вся измочаленная компания неуверенно подаётся к выходу, не опуская палочек.

— Я всё-таки добавлю Инкарцеро, — нервно произносит Лили.

— А я — дьявольские силки, — обещает Помона.

— Джеймс, подожди минуту, — вполголоса окликает меня Гораций и прибавляет, обращаясь ко всем прочим: — Ступайте, мы вас догоним.

Мне эта идея не нравится, и никому не нравится, но что-то в лице Слизнорта заставляет меня кивнуть остальным, чтобы уходили вместе с военнопленным.

— Что случилось, Гораций?

В полумраке и суматохе это было незаметно, но сейчас, прицельно направив Люмос, я замечаю, какой он бледный.

— Вы не ранены? — спрашиваю я с тревогой.

Он качает головой, но при этом оседает по стенке. Я пытаюсь его поддержать, но могу только усадить — он же меня больше раз в пять!

— Мне… так стыдно… — выдыхает он, облизнув губы. — Но я вас надолго не задержу.

Я начинаю говорить что-то про транспортировку и целителей, которые что угодно вылечат, но пухлая ладонь сжимает мою руку.

— Это не магия, нет. Это сердце. Я ведь уже не мальчик… такие гонки!

— Тем более, если сердце! Вам ещё жить и…

— Вот этого-то я и боюсь, — сообщает он дрожащим шёпотом.

Покрытое испариной лицо выражает такой ужас, что я обрываю возражения.

— Я его сделал, Джеймс. Не удержался, — бормочет Гораций совсем уже невнятно, а я подозреваю, что у него начинается бред.

— Что вы сделали?!

— Крестраж! — отвечает он с расширенными глазами.

Так. Очень хорошо. Крестражем больше — крестражем меньше. У меня вырывается нервный смешок:

— Значит, Поппи будет проще вас лечить.

— Нет-нет, — он продолжает крепко держать меня за руку, не давая достать палочку. — На разделение души нужно три дня. Мне лучше умереть раньше… Я не хочу так, как Том. Нет! Ужасно.

Я начинаю понимать, про что он, и в груди разливается холод. О, за что мне ещё и это? Свободной рукой достаю из кармана обезболивающее. Выливаю ему в рот — оно умирать не помешает. Речь Горация становится чётче:

— Я ведь уже убивал. Ещё на прошлой войне. Я думал, если один кусочек — ничего страшного. Думал, что принесу больше пользы, если не погибну сразу. Но теперь пользы от меня всё равно не будет. Это кошмарно, Джеймс! Вырвать душу из тела, даже часть души, значит обречь её на вечную муку. Хочу уйти… с целой душой. Посмотрите на меня и никогда не переступайте черту. Что бы ни было, как бы ни тянуло. И скажите другим. Самому мне стыдно. Там, в кармане… Пожалуйста…

Ему приходится попросить меня дважды. Я весь цепенею от его слов, и чужое сердце у меня в груди начинает болезненно пропускать удары.

Нет, только не опять.

Почему «опять»? К чему это?

Я машинально нашариваю в кармане широкой бархатной мантии Горация крохотный фиолетовый пузырёк. И конфетную жестянку — судя по весу, пустую.

— Что из этого?

— Коробка, — неожиданно выбирает Гораций. — Будущий крестраж. Если я покончу с ним и продолжу жить, осколок души выберет ближайший предмет. Если я умру, этого, надеюсь, не произойдёт. Но всё-таки уничтожьте эту вещь… после моей смерти. Мы с вами так много говорили о способах!

Слишком много, похоже. И, похоже, это я виноват.

— Но зачем вы это сделали, Гораций?! Вы же столько знаете о тёмных искусствах!

— Очень опасно, — объясняет он, — думать, будто знаешь о них… всё. Тянет перейти от теории к практике. А флакон оставьте-ка мне.

— Могу предложить Смертельное Проклятие, — говорю я, поднимая зеркала окклюменции. — Яд ненадёжен. И требует времени.

Гораций знакомо усмехается в усы:

— Мои яды надёжны. Четыре минуты и тридцать пять секунд. Самые прекрасные грёзы. Так пишут в книгах, но у меня не было возможности… попрактиковаться. Не лишайте меня этого удовольствия!

Я вынужден прервать его предсмертную речь из-за жжения галлеона в кармане. В потёмках нелегко прочитать мелкие буквы, проступающие на ребре монеты, но я, пусть и с трудом, разбираю смысл: «Взяли пленных. Среди них МакГонагалл. Книга у Шеклболта. Он не знает, что это».

Должно быть, я заметно меняюсь в лице, и Гораций на время забывает про смерть.

— Что ещё случилось? — выдыхает он через силу.

— Всё, как всегда, Гораций.

Ладно. Же. Всё равно надо закопать Волдеморта, а там решим. Не зная всех четырёх паролей, никто не откроет Книгу. Пожиратели даже карту не смогут прочесть.

А если всё же прочтут? Я живо представляю себе, как наша отважная директриса доказывает господину Министру, что носит с собой план Хогвартса, поскольку страдает склерозом. И мне хочется пробить кулаком стену.

— Следи, у кого в итоге окажется Книга, — приказываю я галлеону и снова перевожу взгляд на Горация.

— Побыть с вами?

Собственно, торопиться уже некуда.

— Ну что вы! — отмахивается он. — Ступайте к живым! А я хочу остаться наедине со своими фантазиями.

Я всё ещё колеблюсь, лихорадочно ища в голове выход. Но, кажется, только продлеваю его страдания. Молча отдаю пузырёк с ядом и поднимаюсь на ноги.

— Вам нужно что-то ещё?

— Нет, — говорит он. — Благодарю вас.

Эта благодарность останется со мной до смерти. Хуже любого проклятия.

— Прощайте, Гораций.

Я ухожу, не оборачиваясь, и мгла смыкается за моей спиной. Пока впереди не появляется свет, я ни о чём не думаю, только считаю шаги. На свету машинально разглядываю коробочку у себя в руке. «Ананасы в сахаре». Судя по дате на крышке, они были съедены ещё в сорок втором году. Значит, Гораций давно берёг эту вещь и даже накладывал сохраняющие чары. Зачем, почему — уже не узнать... Так вот они какие — крестражи! Даже странно, что я ничего не чувствую — только лёгкий холод.

Интересно, я буду чувствовать ещё что-нибудь? Когда-нибудь?

На размышления нет времени. Я бы не оставил Горация, если бы не опасался, что Волдеморт очнулся, разорвал путы и… нет. В смысле, он не очнулся. Убрав коробку в карман, я выбираюсь из развалин чуть в стороне от того места, где мы входили в лабиринт. Гермиона, дежурящая у прежнего входа, тут же кричит во мрак Гарри и Невиллу, чтобы они возвращались. Слава Мерлину, все целы! Все, кто остался. Помону и Джинни, несмотря на протесты, отправили к целителям. Прочих сложили в ряд под ступенями лестницы. Двенадцать человек. Тринадцать. Считая Горация.

— Что с профессором Слизнортом?

— Погиб, — отвечаю я, спускаясь в Зал смерти. — Его поразило проклятие Реддла. Очень коварное и отсроченное. Гораций предпочёл остаться там, где в последний раз с ним сражался. Потом пошлём эльфов забрать тело.

Холод, холод, холод. Все смотрят на меня с ужасом. Все надеялись, что счёт мёртвым уже закрыт. А я не чувствую даже дрожи в голосе. Только внутреннюю дрожь. Как будто сердце бьётся через удар.

Врёшь, Джеймс, у тебя нет сердца.

Под гроб мы приспособили старый сундук Грюма, который захватили из Министерства ещё в позапрошлый раз. Это вещь уникальная и неоднократно проверенная. Аластор сам её расхваливал, когда являлся мне с того света.

Я даю всем пять минут — прийти в себя и наскоро подлечиться — и спускаюсь в последний ярус переносной темницы. Жуткое ощущение — как будто уже был здесь когда-то, хотя и знаю, что не был. Проверяю всё — замки, цепи, заклятия. Всё, как надо — придраться не к чему. Волдеморт по прежнему ко всему безучастен. Но это не радует, а приводит в ужас. Не знаешь, чего ждать. Поживём — увидим. Поживём… Я выбираюсь на солнечный свет. Мы все вместе закрываем и запечатываем заклятиями крышку.

— Джим, вы справитесь без меня? Я вернусь к Мэри. Надо посмотреть, не отразилось ли всё это на ней. И Пожиратели теперь озвереют — вдруг вспомнят про неё?

— Да, ступай. Справимся.

Лили обнимает Гарри и убегает. Я перевожу дыхание. Тела Пожирателей разложены по другую сторону от Арки. Маски Смерти уже растворились, сменившись её истинным ликом — своим у каждого. Но разглядывать их нет желания. Есть желание сесть на сундук и не вставать. Это сидение на крышке совершенно не во время вызывает у меня воспоминание о Нарциссе и, чтобы сдержать смех, который сочтут истерическим, я лезу в карман за сигаретами. Закуриваю, даю прикурить Гарри, который устраивается рядом. Несколько минут передышки. Четыре минуты тридцать пять секунд. Стараюсь затянуться поглубже. Немного помогает.

— Всем — Орден Мерлина первой степени, — говорю я совершенно серьёзно. — Чем бы это ни кончилось.

Аберфорт лишь бормочет какие-то ругательства в бороду. Невилл смущённо краснеет. Гермиона подходит к нам.

— Мистер Поттер, дайте мне тоже.

— Ты же, — говорю, — не куришь!

— Закуришь тут! — отвечает она, вытягивая из пачки сигарету.

Старая шутка, да. Но Драко это даже понравится. А вот Нарциссе будет тяжело пережить. Уж пусть постарается.

— Не верю, что мы это сделали! — хрипло сознаётся мой сын.

— Мы ещё ничего не сделали, — возражаю я, прислушиваясь, тихо ли в сундуке.

Метка болит по-прежнему — хоть руку отпиливай.

— Знаете, что я думаю? Что было в той комнате? — с нездоровым смешком произносит Гарри. — Любовь!

Я молчу. И все молчат.

— Серьёзно! — обижается он. — Дамблдор говорил мне, что её с незапамятных времён хранят в Отделе Тайн! Как самую сильную магию.

— Очень может быть, — задумчиво кивает Гермиона. — В тот раз, когда Пожиратели пытались стащить Пророчество, мы побывали за всеми дверьми, кроме одной.

— Потому что лишь одну дверь не смогли открыть, — припоминает Гарри. — Я ещё поломал об неё нож крёстного!

— Наверное, чары повредились. Вот дверь и отворилась теперь, — пожимает плечами Гермиона, силясь не закашляться. — Тут… вообще всё поломано.

Я прищуриваюсь, стараясь сосредоточиться, следя за тем, как сигаретный дым уплывает в зимнее небо. То, о чём они спорят, очень важно. Но мы слишком мало об этой Любви знаем. Я слышал про вечно запертую дверь от Руквуда, но сам он никогда за ней не бывал.

— На Реддле с рождения лежит проклятие, — произношу я негромко. — В нём любви нет вообще. Так что он мог… вдохнуть. Или впитать её всю. Ведь мы в комнате ничего не нашли и не почувствовали. Но что-то с ним случилось.

— Умер от любви? — неуверенно предполагает мой сын. — Оттого, что слишком много… глотнул?

— Что ты несёшь, Гарри! Это же не Амортенция! Самой любви не бывает много! — возмущается Гермиона.

Я чую, мы нескоро поймём, что произошло. Эта комната с Любовью всегда была самым страшным секретом Отдела Тайн. Как невыразимцы её заполняли и как использовали, никому неизвестно. Вполне вероятно, что там и не было никакой Любви! А был лишь удачный Ступефай. Лучше бы Ступефай. А то как очнётся, как всех полюбит… Но тут, к счастью, я докуриваю.

Что ж, пора закапывать гроб.

— Пап! А палочка-то! — подскакивает Гарри.

Ах, да. Пытаюсь ощутить восторг.

Не ощущаю. Вариантов три: либо Бузинная палочка перестала отличаться от других с гибелью Снейпа. Тогда Волдеморт пользовался ею для красоты.

Либо она признала меня законным владельцем, потому что ей так было выгодно. Тогда Волдеморт не стал бы направлять её против меня. Поскольку знал, что это небезопасно.

Отсюда проистекает третий вариант — если меня кто и побеждал, то Реддл. Как минимум, в последнюю битву за Хогвартс — Круциатусом. Родную палочку я в тот момент, конечно, выронил. Или Волдеморт выбил её Экспеллиармусом — как тут упомнишь? Но даже если он был хозяином Бузинной палочки, теперь она принадлежит Гарри, наславшему судьбоносный Ступефай. Или мне. Ибо я её, можно сказать, украл, выбив из руки Волдеморта.

— Сначала ты, — говорю я сыну, доставая бесценный трофей, чтоб немного его порадовать.

Но и Гарри не выглядит радостным. Скорее озабоченным. Рисует в воздухе Вингардио Левиоса и возвращает палочку мне. Хотя сундук с Волдемортом послушно подпрыгивает под нами. Так и знал, что Ступефай ни при чём!

— Нет, — подтверждает мой сын. — Когда я действительно ею владел, ощущение было другое. Как с собственной палочкой. Будто она тебя выбирает.

Надеюсь, эта не столь обидчивая, как та, что принадлежала Снейпу. Я делаю взмах, другой, и палочка нехотя, издалека отвечает, словно прирастая к руке. Волдеморт ей явно нравился больше. Но правила есть правила.

— Да, моя, — соглашаюсь я, убирая её обратно в карман.

Я пока не уверен, что захочу пользоваться на войне сомнительной и непристрелянной вещью. Но всякое бывает. Сгодится как запасная.

— И что, Джеймс, у тебя теперь все Дары? — цокнув языком, интересуется Аберфорт.

— Пока да.

Мантию-невидимку я так и не вернул Гарри. А он, видно, постеснялся спрашивать. Он и сейчас ухом не ведёт, а я ничего не предлагаю. Мантия мне ещё потребуется. И возможно, скорее, чем хотелось бы. Такая мысль посещает меня, когда к нам стремительно подлетают на мётлах Симус Финниган и Билл Уизли.

— Сэр, делайте с нами, что хотите! Мы не успели его остановить, — ещё с воздуха кричит Симус, весь красный от возбуждения. Его рассечённый заклятием рукав пропитался кровью, а он даже не замечает.

«Началось!» — думаю я, слезая с сундука. Отдача от Книги. Ещё ничего не ясно, а я уже знаю — это оно.

Билл первым спрыгивает с метлы. Обстоятельно, как и всё, что он делает. Но эта обстоятельность далека от медлительности. Возле меня он оказывается раньше, чем порывистый Симус.

— Перси переметнулся, — через силу сообщает Билл.

Его мертвенно-бледное лицо составляет контраст с пламенеющим лицом Симуса. Изуродованная половина выглядит совершенно белой, неживой, как Маска Пожирателя.

— Вот и отдохнули, — Аберфорт, кряхтя, поднимается на ноги.

Все собираются вокруг нас, начинают сыпать вопросами. Но времени слишком мало, чтобы отвечать всем.

— Вы уверены? — произношу я тихо. — До какой степени он переметнулся?

От меня, наверное, ждут удивления. Если бы не холод внутри, я бы удивился. А сейчас мне кажется — я всегда это знал. У Билла сводит рот судорогой, и отвечает Симус:

— Он аппарировал с Пожирателями. Сам. Просто опустил палочку и шагнул к ним. Нас они отогнали заклятиями, но может, вы что-то сделаете? Вот чёрт, а!

Что я могу сделать? Догнать его и вернуть? Поздно. Надо было запереть его в подвалах Хогвартса перед битвой. Холод подсказывает мне, что так и следовало сделать. Реакция окружающих примерно такая же. Гермиона и вовсе начинает рыдать и твердить, что это она виновата. Должно быть, Перси Уизли всё же не был ей совсем безразличен. Не настолько, чтобы пихнуть его к Лорду. Придётся разъяснить ей, что от несчастной любви не обязательно становиться тварью. Потом как-нибудь. А сейчас я на бешеной скорости прокручиваю в голове всё, с чем Персиваль мог податься к Волдеморту. Перси слишком расчётлив, сбежать налегке он мог и раньше…

Да, понимаю. Понимаю, что он понёс Хозяину. Он понёс победу.

«Не падай! А то всё повалится». Постараюсь.

— Симус, отправляйся к целителям, — говорю я быстро.

— У меня всего-то порез, сэр! А боевых магов и так не хватает. И подкрепление не помешало бы!

— Это Сектумсемпра — ты истечёшь кровью. Вон отсюда, — приказываю я, уже не глядя на него. — Билл, останешься с нами. Понадобится твоя помощь.

— Вы его поймали, да? — неверяще спрашивает Билл, будто только теперь заметил сундук. Его лицо немного светлеет, но через секунду он шепчет с удесятерённым отчаянием:

— Какой же ты идиот, Перси! О Годрик, что мы скажем родителям?

«Младшие братья всегда идиоты. Как и старшие, которые должны за ними приглядывать».

Что верно, то верно, Бродяга. Правда, у меня брата никогда не было.

-Гарри, отойдём, — бросаю я на ходу, и он послушно отправляется следом, не задавая вопросов.

Мы карабкаемся по ступеням амфитеатра и забиваемся куда-то в бурелом, в покрытые инеем кусты.

— Когда мы аппарировали сюда, я отправил сову в Хогвартс. Думал, что отправил. Обрисовал наше местоположение и дал соответствующие пояснения. На всякий случай. Карту не передашь с патронусом. А сову должен был отослать Перси.

Я старался держать этого паршивца под рукой и занимать чем-нибудь безопасным. Но я не Дамблдор и не могу просчитать все варианты предательства. А Дамблдор мог?

«Если бы!»

Гарри хмурится, догадываясь, что я пытаюсь сказать нечто важное.

— Да, сову он мог не отправить. Но Пожирателям мало пользы от таких сведений. Они прекрасно знают, где мы. И что бы ни было в картах…

— Дело не в картах. А в слове «Хогвартс», написанном моей рукой.

Гарри становится бледнее Билла.

— О, нет! — вырывается у него — Фиделиус!

Да, сынок. И война на два фронта нас погубит. Можно бросить Хогвартс и победить здесь. Но вернуться к Морсмордре. Или проиграть и там, и там.

— Ты хочешь… — выговаривает он одними губами и осекается.

Он не знает, чего я хочу. Я сам не знаю. Не будь этого холода внутри, я бы знал. Какую-то секунду мы просто стоим друг напротив друга. Я словно смотрюсь в него. В моё единственное истинное отражение. В моё продолжение, без которого ничего не будет.

— Отправляйся в лагерь, — решаю я. — Скажешь Стерджису, чтобы он отрядил к Арке десять человек. Самых проверенных. С остальными аппарируете в Хогвартс. И постарайтесь сделать это без шума.

Гарри вздыхает с облегчением, но в его голосе слышится ужас, когда он оглядывается в сторону битвы:

— А как же подкрепление здесь?! Его не будет?!

— Нет. Не будет, — я открываю это только ему.

Стерджису можно доверять, но верить я могу лишь Гарри. Лишь он способен сделать так, чтобы Хогвартс выстоял, и мы все тут не напрасно… Этого я, конечно, не произношу. Я произношу: «Удачи!» в знак того, что разговор окончен. Но сын и так всё понимает. Поэтому молниеносно разворачивается и растворяется в воздухе. Как и не было.

Всё. Я отправил его на верную смерть. Шеклболт сейчас же перебросит втрое большие силы прорывать наш Фиделиус. А я не могу быть там. Потому что мне надо закапывать Волдеморта. И быть здесь, если он проснётся. Быть здесь. Иначе всё не имеет смысла.

Ах, да. Ещё одно!

Перси был не такой уж крупной птицей — он даже не входил в состав Ордена. В любом случае, все планы мы поменяли в последний момент. Про Книгу Мерлина он знает, конечно. Но не знает, у кого она и как выглядит. Но одну пакость он точно должен сделать. Уже сбегая по ступеням амфитеатра, я достаю из кармана галлеон:

«Сейчас же ко мне», — диктую я монете. На объяснения нет времени, да и способ не самый удобный.

Бойцы от Стерджиса прибывают через минуту и молча глядят на трупы, разложенные вокруг Арки Смерти. Пока я вкратце разъясняю им ситуацию, приходит ответ:

«Шеклболт собирает закрытый совет. Я допущен. Если уйду, то не смогу к ним вернуться».

Пустят ли Персиваля на этот их закрытый совет?

Срочность связана с Фиделиусом или только с пропажей Хозяина? Как бы узнать?

Как узнать, я догадываюсь. И, наверное, даже успею это сделать, но…

«Уходи», — приказываю я и хмуро убираю в карман монету.

В «Круге Первом» не стоит смотреть на прочих,

С каждым опытом просишь пощады — реже:

Круциатус — проверка себя на прочность,

На способность подняться — почти что прежним.

Д.Г. Чепилова

Вот так — Волдеморта мы поймали, но битву проиграли. Пожиратели с исчезновением Хозяина вовсе не растерялись, а продолжили сражаться, как и в предыдущие годы. Тем более что с их точки зрения Тёмный Лорд отбыл по срочным и тайным делам. Вернётся и выдаст каждому по заслугам. А в действительности все его дела состояли в том, чтобы тихо сидеть в сундуке.

Накрывшись маскировочными чарами, мы доволокли этот сундук до леса. Выпускать его из рук и аппарировать с Волдемортом побоялись. Ничего — лес был близко. Там мы его и закопали, вырыв магией могилу глубиной в семьдесят футов. Даже если очнётся — что ему? Ему же не надо ни есть, ни пить!

Пока все по очереди накладывают необходимые чары, я брожу кругами по лесу. Дожидаюсь, когда можно будет всё перепроверить и внести финальные штрихи. И думаю: что ж с ним случилось-то? С Волдемортом. Не заболел ли?

Надо будет при первой возможности посмотреть, как Мэри. Лили уже дала бы знать, если бы заметила существенные перемены. Но малышка всё время спит — что тут можно понять?

Прикрыв глаза, я заново перебираю в уме подробности. Да, вряд ли Реддла добил Ступефай. Как мне помнится, он просто стоял, прислонившись к двери, а она вдруг провернулась за его спиной, как ей не положено. Какая-то магическая ловушка. И боюсь, не для одного Волдеморта. Для нас тоже, пока не поймём, что с этим делать. Любовь это или что там…

Я машинально нашариваю в кармане сигареты, но натыкаюсь на что-то острое и извлекаю на свет гребешок Нарциссы. Я его стащил, сам не знаю, зачем. В тот далёкий день, когда она вдруг упала как снег на голову, разменяв Париж со всем, что прилагается к этому слову, на наш бунтарский лагерь. Мне нравилось думать, что хотя бы в малой мере она возвращалась ко мне. Может быть, так оно и было. Может быть, она и правда любила. Какая теперь разница? Любовь — не главное. А главного я ей дать не могу, и памятная вещица отправляется в ближайший куст. На войне все эти тонкие человеческие связи имеют мало значения.

Только что мы без этих связей? И почему гребень всё ещё у меня в руке? Магия, что ли, какая-то? Кто их разберёт, этих вейл! Я сосредотачиваюсь и отбрасываю воспоминание о Нарциссе подальше. На этот раз сердце отзывается болью, будто это его я вырвал и отшвырнул. Невелика беда, что я отдал бы сердце за то, чтоб ещё раз увидеть её глаза… Но кончено — стало быть, кончено.

А прямо передо мной внезапно материализуется Пожиратель Смерти. Я рефлекторно вскидываю палочку, даже не успев удивиться, как они умудрились нас выследить.

— Не убивайте! — вскрикивает он, сбрасывая маску, и я действительно вижу прозрачно-голубые глаза Нарциссы.

Надо точнее формулировать желания.

— Я думал, вас тут опять прикончили, раз такая срочность! — признаётся Драко, озирая тихий лесок, пронизанный косыми лучами солнца.

Я отошёл далеко от своих, и свежей могилы ему не видно.

— За прошедший час меня пытались убить бесчисленное множество раз, — соглашаюсь я, опуская палочку. — И давно бы это сделали, положись я на твою расторопность.

— Не так-то легко выбраться с совета, — объясняет он, привычно отводя глаза. — Пришлось сознаться, что вы меня ждёте. Но я должен вернуться как можно скорее. И со свежими новостями. Кстати, о новостях. Книга пока у Шеклболта. В виде Карты. А в ближайших планах у него — загнать вас в лагерь и окружить аппарационным барьером. Вдоль барьера выставят Пожирателей.

Да, я знаю эту аврорскую тактику. Разумеется, так он и сделает. И помешать мы не сможем.

— Не хотите чем-нибудь поделиться в ответ? — напоминает Драко. — Министр и так не слишком хотел меня отпускать.

Я отрицательно качаю головой:

— Придётся господину Министру довольствоваться собственными планами. К нему ты не вернёшься.

— Нет? — переспрашивает он, молниеносно выбрасывая щупальце легилименции.

— Нет, — подтверждаю я, ударяя по щупальцу. — Твоя шпионская деятельность закончена. Или ты привязались к Пожирателям?

— Да не то чтобы, — он пожимает плечами. — Я как-то стараюсь ни к кому не привязываться. А Орден Мерлина мне дадут?

— Оставь на время свой тон. Наши дела обстоят не лучшим образом, и я говорю серьёзно.

— А если вы говорите серьёзно, сэр, — Драко резко скидывает капюшон плаща, — то ответьте, вы согласовали своё решение с Тёмным Лордом?! В противном случае он везде отыщет меня по Метке.

— Мистер Реддл сейчас без сознания, но, думаю, возражать не станет. Кроме него, никто тебя по Метке не найдёт — разве не так?

Вторую фразу Драко пропускает мимо ушей.

— Что вы сказали?! — переспрашивает он, оторопев. — Что с ним случилось? Вы… нашли крестражи?

— Пока мы всего лишь поймали Реддла и заперли. Потому я и счёл разумным тебя отозвать. Шеклболт, поняв, что Хозяин исчез, впадёт в неистовство и начнёт искать виноватых. А Персиваль Уизли подольёт масла в огонь.

— Ах, этот! Перепорхнул всё-таки! — презрительно цедит Малфой. — Да что он может знать? Я бы как-нибудь выкрутился. Впрочем, — прибавляет он, подумав, — если то, что вы говорите про Тёмного Лорда, правда, Министр не стал бы ничего слушать. Так это… правда?

— Такая же, как то, что Пожиратели сейчас громят Хогвартс.

Драко судорожно сглатывает и молча смотрит на меня несколько бесконечных секунд.

— В отряде Уильяма Уизли освободилось место, — говорю я негромко.

— То-то он будет рад! — вырывается у Драко.

— Его сейчас мало что может порадовать, — соглашаюсь я спокойно. — Но Билл никогда не рвался судить других. И сегодня не начнёт точно. Кстати, он тут поблизости. Помогает закапывать Реддла. Если поспешишь, то успеешь вбить в крышку гроба собственный гвоздь. Отомстить за отца, или какие там у тебя мотивы…

Драко вздрагивает, делает пару шагов в указанном направлении и оборачивается в замешательстве.

— Вы уверены, сэр? — спрашивает он, вцепившись в пряжку плаща под горлом, будто она его душит. — Вы ведь понимаете, что позже я не смогу вернуться к Пожирателям Смерти?

— Я это понимал, ещё когда велел тебе не оставаться на совет, — объясняю я, но, кажется, он опять не слушает.

Закрывает рукой глаза и молчит.

— Не забывай, ты всё ещё можешь погибнуть в бою, — напоминаю я для прояснения ситуации.

— Это уже мелочи, — со знанием дела сообщает Драко, обрывая пряжку. — Но если так случится, передайте матери, что я не против.

Я жду продолжения, но не дожидаюсь.

— Это всё? — уточняю я подозрительно. — Она сама догадается, о чём речь?

Я сам виноват. Когда обзаводишься шпионом, надо думать о последствиях.

— Догадается, — кивает он, продолжая расстёгивать плащ, эти неудобные внутренние крючки, я их помню.

— С тех пор, как отец окончательно помешался, она слово мне боится сказать, — ровно, как под окклюменцией, поясняет Драко. — Опасается, что я тоже тронусь при первом удобном случае. И, надо сказать, я давал достаточно поводов.

— Хорошо. Я передам ей, что ты вырос.

Драко усмехается, перекидывает плащ через ближайшую ветку и уже более уверенным шагом направляется к могиле Реддла. Надеюсь, что встреча с мисс Грейнджер его порадует.

Когда он скрывается за деревьями, я исполняю то, зачем углубился в самую чащу. Сжигаю Адским Пламенем жестянку из-под конфет.

* * *

Почему мы проиграли битву? Потому что выиграть не могли и аппарировать оттуда тоже. Шеклболт нацелил бы все силы на Хогвартс. А драться всегда лучше на чужой территории. Даже в безнадёжной ситуации.

Как всё происходило, уже менее интересно. В целом, по сценарию, обрисованному Драко, который Книга и Шеклболт нам не давали сломать. Пожирателей было больше, но превосходящая численность врага — не всегда приговор. В данном случае, дело было даже не в численности, а в том, что петля судьбы затягивалась всё туже по мере приближения финала. Иначе я не могу это объяснить. Чем отчаянней мы пытались вырваться из окружения, тем бесплодней становились попытки. В конце концов, половину наших захватили в плен, а другую половину всё-таки заперли в лагере. В этом тоже был особый расчёт, но обо всём по порядку.

В свою очередь закрывшись от врагов изнутри, мы спешно собираем Орден. Правильнее сказать, собираются все, кто остался. Фестус мёртв. Помона и Джинни всё ещё у целителей. Джордж там же — с тех пор, как был подбит, и его Правый поломал себе крылья о деревья. Дракона-то подлечат, а с Джорджем неясно. Лили отлёживается дома после нашего агрессивного отступления. И то только потому, что не желает разлучаться с Мэри. Понятно, что и Мэри здесь. Где ещё мы можем её оставить? Даже Хогвартс оказался ненадёжным убежищем, и Фиделиус, как всегда, подвёл. Проклятая жизнь. Действительно, проклятая. Когда уже мы избавимся от Книги? Как забрать её обратно у Пожирателей?

Когда заканчивается обсуждение основных моментов, в палатке остаются только Артур и Аберфорт. С ними я должен обговорить, что делать с Волдемортом. Если мы каким-нибудь чудом выберемся из капкана. Даже если выберутся не все. Потому что, как мне кажется… А вот, собственно, и он!

Угрюмые часовые, оборванные и ещё не остывшие после битвы, заводят в палатку чистенького и бледного Персиваля. Я так и думал, что Шеклболт прибережёт его для такого случая, и заранее предупредил, чтобы парламентёра пропустили без членовредительства.

— Заходи, Перси, — бросаю я, словно сам только что вызвал его с поста. — А мы вот тут придумываем, как одолеть Пожирателей. Не желаешь помочь?

Бледный как полотно Артур вскакивает и отходит к окну. Перси не с первого раза удаётся заговорить, но словами он владеет хорошо, и голос постепенно начинает звучать твёрже:

— Вы окружены, — сообщает он новость, аккуратно снимая капюшон новенького чёрного плаща. — Вас осталось мало, и вам не победить.

— Какой занятный громовещатель! — фыркает в бороду Аберфорт.

Перси краснеет, но не сбивается с речи:

— Министр магии обещает всем помилование, если вы сдадитесь…

— Министр лжёт, и мы в любом случае не сдадимся. Что-то ещё? — спрашиваю я отрывисто.

Должно быть что-то ещё.

— Министр Шеклболт предвидел такой ответ, — напряжённо кивает Перси. — Он предлагает обмен. Поттеров на тех пленных, что мы захватили.

— И многих ты захватил, сынок? — тихо уточняет Артур, оборачиваясь от окна.

— Не я, — хрипло поправляется Перси. — Я не знаю точного количества. Но Министр сказал, что позволит им вернуться в Хогвартс вместе с остальными. Ему нужны вы, мистер Поттер. А ещё миссис Поттер и Гарри. Соглашайтесь же! Тут он не лжёт! — договаривает он с внезапной горячностью.

— Гарри нет в лагере, — пожимаю я плечами. — И Министр прекрасно это знает. Пусть ловит его сам, если хочет. А моя жена без сознания и вряд ли будет полезна.

— Велено доставить живыми или мёртвыми, — глухо выговаривает Перси.

У Артура вырывается горестный возглас.

— Ты слышишь себя, сын? — произносит он с болью. — Ты думаешь, что делаешь со всеми нами? С матерью? Ты понимаешь, скольких людей убьёшь? Уже убил.

Перси молчит, даже не глядя на отца. И Артур тоже замолкает на полминуты.

— Хорошо, — роняет он. — Об этом потом. Но раз ты уже здесь, останься с нами. Сейчас. У тебя ещё есть возможность, ты ведь даже не принял Метку!

— Он её принял, Артур, — качаю я головой, внимательно наблюдая за лицом посланца. — Не так ли, Персиваль?

— Конечно, принял. Вы только посмотрите на него — вот-вот лопнет от гордости! — прищурившись, соглашается Аберфорт.

Перси колеблется, но всё-таки отвечает:

— Да. Только что.

— Ещё одна ложь, — качаю я головой. — Сегодня ты не мог этого сделать. Ведь Реддл давно в наших руках! Но так или иначе, Перси, ты прославишься, как последний, кто получил от него Метку. Гордись!

Перси упорно молчит, глядя себе под ноги. Видимо, он заранее настроился не верить моим словам и не смотреть в глаза. Как будто его нельзя прочитать без легилименции!

— Мне нужны гарантии, — заявляю я устало. — Подтверждение того, что моих людей отпустят и не будут преследовать. И что Пожиратели оставят Хогвартс. В противном случае я покончу с собой, раз я так нужен Министру.

— Ты же не собираешься согласиться, Джеймс! — в ужасе восклицает Артур. — Это верная смерть!

Что такое смерть? Я боюсь вовсе не смерти. Но не имеет никакого значения, чего я боюсь. Перси с готовностью кивает и запускает дрожащую руку в карман.

— Министр это предвидел, — бормочет он, разворачивая на столе свиток пергамента.

Да Министр просто провидец!

— Это вроде Непреложного Обета, — поясняет Перси, отирая испарину. — Только на пергаменте. Там есть и другие условия, их тоже придётся выполнить. Потому что это Тёмные чары, и их нельзя нарушать. Иначе вы умрёте на рассвете.

— Я знаю, как это работает, — киваю я, пробегая глазами мирный договор, прописанный от и до кровью.

Скорее, конечно, это акт о нашей капитуляции. Нет, они реально безумцы! Чокнутые фанатики. А кто сомневался?

— Я бы это даже не трогал, — предупреждает Аберфорт.

Я бы тоже. Протягиваю руку, выдёргиваю перо из феникса, прокалываю себе ладонь. Фоукс взмывает под крышу с пронзительным клекотом. Все прочие зачарованно следят за тем, как кровь впитывается в магический капилляр, способный стать сердцевиной палочки. Переиначить текст я не смогу — под ним уже стоит подпись Кингсли. Это его предложения, которые я могу принять или отвергнуть. Поэтому я лишь перечёркиваю крестом все строчки, кроме верхней и нижней, без которых Договор рассыплется. Собственно, эти условия Перси и озвучил.

— Так нельзя! — в ужасе заикается посланец Тьмы, но Аберфорт направляет на него палочку.

Ещё как можно! Я молча проставляю свою подпись. Над подписью Министра магии. И протягиваю свиток Перси. Тот глядит на меня, как на сумасшедшего. Ждёт, что любые правки улетучатся с пергамента, как его заверяли. Но ничего не происходит.

— Он убьёт меня… — в ужасе выдыхает Перси.

— Мне плевать. Забирай свою бумажку и жди снаружи.

Перси остаётся стоять как вкопанный.

— Ты разве не слышал, что тебе велели? — негромко произносит Артур.

Перси выхватывает у меня Договор и отступает. Сталкивается на выходе с Драко, шарахается от него и поскорее выскакивает на воздух.

— Он точно парламентёр? Его нельзя бить? — прищурившись, интересуется Малфой.

— Забудь о нём, — советую я, наскоро залечивая руку.

Аберфорт угрюмо перебирает пальцами свою всклокоченную бороду. Артур сидит за столом, схватившись руками за голову.

— Будешь охранять Мэри, — коротко объясняю я Малфою. — Отвечаешь за неё головой.

— Ну ещё бы! Как иначе? — ворчит он, озираясь, куда бы сесть.

— Всё, Драко. Пока помолчи. Остальные пояснения тебе даст Артур… Артур!

Тот медленно поднимает голову.

— В масштабах наших сегодняшних… свершений потеря одного волшебника, в том числе меня, не играет роли. Шеклболт будет вынужден отпустить вас. Рано или поздно. Если повезёт, вы даже сохраните Хогвартс. Где Реддл, вы знаете. Так что всё совсем неплохо. Тем более…

— Джеймс, ну что ты говоришь! О Мерлин, должен быть другой выход! — Артур вскакивает и начинает метаться по палатке, как маятник, то почёсывая голову, то поправляя очки. — Надо выиграть время! Может быть, Стерджис отстоит Хогвартс и вернётся сюда.

— Вот мы и выигрываем время, — заупокойным голосом доканчивает Аберфорт, неприязненно косясь на ни в чём неповинного Фоукса. Птица, наконец, осмелилась опуститься на спинку стула.

— Никогда мне не нравилось всё это… дело Альбуса Дамблдора! Орден Феникса! — мрачно бормочет Аберфорт.

Артур даже не возражает, как обычно. Драко смотрит на меня с невесёлым интересом — кого ещё мы успели потерять?

— Тем более, — договариваю я, — что никто никого не потеряет. Артур, подойди сюда. У нас мало времени.

Он подходит, все ещё борясь с нервной дрожью, но заинтригованный моим заявлением.

— Это мантия-невидимка. Это Бузинная палочка. Это Воскрешающий камень, — я выкладываю на стол одно за другим.

О Годрик! Какая потрясающая, закладывающая уши тишина! Без кольца в палатке становится вдвое меньше народу. Так. Не отвлекаться.

— Мантия безопасна, — объясняю я Артуру, — палочка послушается тебя, как любая чужая.

— Меня?!

— Тебя. Не перебивай, нехорошо заставлять ждать Министра магии.

Артур — бывший служащий Министерства — молча закусывает губу.

— Кольцо лучше не трогать, — продолжаю я, — разумней было бы поделить Дары между тремя людьми, но придётся оставить всё тебе. Потому что вот это — Оборотное зелье.

Артур смотрит на меня мучительно долгим взглядом.

— Вот оно что! — произносит он, наконец. — Ты хочешь, чтобы никто не узнал про Договор. Я заберу Дары, заменю тебя. А меня… Что-нибудь придумаем. Превратим ещё кого-то в меня и оставим отлёживаться после ранений.

— Я знал, что на тебя можно положиться, — улыбаюсь я, беря его за плечо.

— А на Шеклболта нельзя, — мрачно кидает Драко. — Какой бы договор вы с ним ни заключили, он найдёт способ вас убить.

Как быстро он стал всё схватывать! И впрямь молодец! Мне хотелось бы сказать это всем, но долгие проводы… Вместо этого я поручаю Аберфорту расправиться с Министром при первой возможности, обнимаюсь с ними на прощание и направляюсь к выходу.

— Я с тобой.

Лили, всё ещё смертельно бледная, стоит, чуть откинув полог. Кикимер, что-то шипя, за юбку тянет её назад. А я вдруг вспоминаю похожий момент при непохожих обстоятельствах, когда Мэри также внезапно материализовалась на том же месте.

— Мы знаем, что от этого будет только хуже, — произношу я деревянным голосом.

— Мы знаем, что чем раньше я явлюсь, тем лучше, — отвечает Лили, — договор есть Договор. Не хочу давать им повод напасть на лагерь.

Она права, сообщает мне изнутри холод. Но ответить «да» я не могу. И без того я никогда не мог её толком защитить.

— Смотри за Мэри, — наказываю я ей привычно и с облегчением выбираюсь в осенние сумерки.

Лили всегда останавливал этот аргумент. А в этот раз почему-то не остановил. Видимо, она испугалась, что Договор меня прикончит. Магия — хитрая штука. Я ещё могу притвориться, что не в моих силах предоставить Министру Гарри — он и правда за кучей магических барьеров, и у меня есть время до рассвета его найти. Но отдать Лили я мог бы сразу.

Через полчаса она сама сдаётся Пожирателям.

* * *

Шеклболт, конечно, бесится из-за испорченного договора, но не может оспорить то, что оставшиеся пункты соблюдены. Мы здесь, а где Гарри — никто не знает.

— Пока мальчишка не явится, я никого не выпущу, — сообщает он с сияющей улыбкой. — Мне нужен полный набор, чтобы порадовать Тёмного Лорда. Кстати, где он?

Это ключевой вопрос. Чем искать случайных свидетелей, проще позвать меня. Я-то наверняка в курсе, что с Лордом! Жена и сын — это чтобы быстрее договориться.

Врать, что мы убили Реддла, смешно. Его слуги знают про крестражи, а ещё видят по состоянию Меток, жив ли Хозяин. Судя по моей Метке, жив, но дремлет. Но я не собираюсь делиться с окружающим своими догадками. Мне вообще лучше помолчать. Лили упоминала вскользь, что это в моих силах.

Легилименция, Круциатус, Империо… Если не паниковать, я смогу сделать так, что никто не докопается до правды. Если полностью открыться холоду и не реагировать ни на что. Если заранее смириться с тем, что чуда не случится, и всех всё равно убьют. Потому что даже в этом случае Волдеморту лучше лежать в земле. Кто-то же останется, чтобы этому порадоваться?! Я вот радуюсь. Из последних сил.

«Не падай…». А я падаю и падаю, любимая. Круциатус это, к слову, футов десять высоты. Всё идёт по обычной схеме Пожирателей. Только без прелюдий, поскольку Лорд нужен срочно. Сперва немного бьют просто так — это всегда пугает больше, чем бесконтактная магия. Потом начинаются эксперименты с пыточным заклятием. Передохнуть мне дают по очереди с Лили. Чтобы, отдыхая, я её слышал. И не сразу сходил с ума, благодаря перерывам. Но от этого сойдёшь с ума ещё вернее. Оживая после очередного Эннервейта, я с безнадёжностью вспоминаю Лонгботтомов. Вот так себя и чувствуешь, когда знаешь, что к рассвету повредишься рассудком. Тем легче дастся смерть от Договора. Что будет с Лили и остальными пленниками, лучше не думать.

Не думать не получается. Я опять ударяюсь о землю, опять слышу её крик, и опять по всему телу проходит дрожь в ожидании неминуемой пытки. Это та самая память, запечатанная в нервах, захлёстывающая рассудок липким ужасом. Тлетворным дыханием дементоров, загробным холодом подземных темниц, закрытыми лицами тюремщиков. И кажется, что так будет всегда. Хотя никакое «всегда», я знаю, не светит.

На самом деле всё происходит здесь же, в поле, при свете звёзд, среди толпы Пожирателей. Под общее одобрение довольно монотонный Круциатус в очередной раз прерывается. По плану дальше — коллективное изнасилование жены. Шеклболт вполне верит, что Лили не знает, где Тёмный Лорд. Как, собственно, оно и есть. Но всё же Министр проверяет её ещё раз легилименцией — и он кое-что освоил за эти годы. Лили азам окклюменции тоже обучена, но я не знаю, хватает ли у неё сил сопротивляться. Я даже подумать боюсь, каково ей. Она и до этого еле держалась на ногах. Зачем только она пришла? Что с ней, что без неё — финал один, только дольше мучиться.

Надо прекращать всё это — ничего не поделаешь. Пока Лили не пустили по кругу, я объявляю, что всё скажу. То есть, пытаюсь это сделать. Потому что Оборотное за это время перестало действовать, и с речью опять большие проблемы. Тем не менее, Шеклболт различает мой хрип и торжествующе оборачивается. Лили тоже смотрит на меня, пытаясь уловить, в чём подвох. Я отвожу глаза — никакого подвоха. Разве что самую малость.

— Всегда работает! — разочарованно вздыхают в толпе.

Шеклболт подходит, не торопясь, но с довольно свирепым выражением лица. Волшебное Око готово насквозь меня просверлить. В истинном облике я ещё сильнее бешу Министра. Тем хуже мне. Сразу же выясняется, что он не будет разговаривать, пока я не встану на колени. А я ведь только поднялся… Ладно, так даже легче, а то ноги не держат.

— Я скажу, где Волдеморт… — начинаю я и тут же получаю в челюсть за неподобающее обращение. На той руке, что с глазом, у него один палец металлический — бьёт, как кастетом. Вот что за сволочь, а?

— Если… смогу к тому времени говорить, — продолжаю я, проглотив кровь. — Убей её сейчас Авадой и продолжим.

Министр магии с сожалением качает головой:

— Не могу, Джеймс, — добродушно объясняет он своим глубоким, спокойным голосом. — Я должен преподнести Тёмному Лорду вас всех.

— Если вы ещё увидите Волдеморта.

Шеклболт колеблется. Явно размышляет над тем, как воспримет промедление Хозяин, когда ему об этом доложат. Я жду. Кровь скатывается откуда-то со лба и затекает в глаза. Смаргиваю. Капли, кажущиеся чёрными, одна за другой падают на землю. Кровь не моя, а боль ощущается, как родная.

— Но ты же помнишь, что у нас ещё много пленников? — недоверчиво уточняет Министр. — Я обещал вернуть их, но не оговаривал, когда и в каком виде.

Да понял я всё это — не первый год знакомы! Поиздеваются надо всеми, независимо от моего ответа. И повторно мой трюк, разумеется, не пройдёт. Но хотя бы Лили избежит долгих мучений. Сейчас главное, чтобы Шеклболт не заподозрил меня во лжи. Но я уже показал ему, что Легилименс даст лишь ощущение многолетних плутаний во тьме моего сознания. Придётся поверить мне на слово.

Министр размышляет с полминуты. А пока размышляет, потихоньку расстёгивает мантию на груди Лили. Судя по её усмешке, для них это что-то личное. Если так, он её точно не отпустит. Понять больше я не успеваю. Лицо Лили делается непроницаемым. Она стоит, как статуя, будто её дух находится далеко отсюда. Я понимаю, что она делает и почему, но это не спасёт. Шеклболту далеко до холодного гения своего господина, который почти уже развоплотился под гнётом собственных тёмных знаний. Но в людских слабостях Министр разбирается лучше.

— Да… — радостно произносит он, поглаживая своей глазастой рукой старый шрам на груди Лили. — У вас ведь ещё есть дочь!

Лили бросается на него так резко, что действительно успевает дотянуться. Шеклболт отскакивает, но на щеках остаются глубокие борозды от ногтей, влажно посверкивающие в лунном свете. Пожиратели издают негодующий ропот. Лили получает Круцио, потом Петрификус, потом Министр вырывает у неё прядь волос, намотав на палец. И озирает ряды приспешников. Почти все они в масках. С открытыми лицами стоят лишь несколько человек, включая Руквуда. Но на Руквуда я стараюсь не смотреть. Сейчас он всё равно ничем не поможет. А потом станет нашим Кингсли. Когда Пожирателям придёт время выбирать самого достойного их своих рядов.

Ещё любопытно, есть ли среди собравшихся Перси? Или он где-то отлёживается после собственной порции Круциатуса? Во всяком случае, в этот раз Шеклболт вызывает не его, а Эйвери. Работа предстоит более деликатная. Оборотное зелье, прядь волос… Истерзанную мать, разумеется, проведут к дочери, и даже не спросят пароль. А с ней пройдёт и пара-тройка сбежавших пленников. Эйвери пакостно усмехается.

Теперь я даже рад, что кровь течёт по лицу — слёзы не так заметны. Конечно, Пожиратели не убьют Мэри, но Шеклболт уже объяснил — когда и в каком состоянии он отпустит пленников, целиком его воля.

— По словам Уизли, добрые члены Ордена опаивают ребёнка Живой Смертью, — задумчиво говорит Министр своим лазутчикам. — Так что дайте ей противоядие, прежде чем тащить сюда. А то окажется, что это Аберфорт Дамблдор. Когда-то они уже намеревались надурить нас похожим образом.

Здесь мой разум отказывает, потому что выхода я не вижу. Разве что попытаться убить Шеклболта. Возможно, тогда они перестараются и убьют меня. Никому от этого легче не станет, но всё лучше, чем ничего. Другого шанса не будет, и если пробовать, то сейчас, пока он обо мне немного забыл.

Авада без палочки не удастся, но кое-что я могу. Кингсли издаёт хрип, хватаясь за рассечённое горло, и сперва никто не понимает, что с ним случилось. Эйвери соображает первым, направляет в меня палочку, мир взрывается алым, и…

А кругом горят факелы -

Идет сбор всех погибших частей.

И люди, стрелявшие в наших отцов,

Строят планы на наших детей.

Нас рожали под звуки маршей,

Нас пугали тюрьмой.

Но хватит ползать на брюхе -

Мы уже возвратились домой.

А.Г. Крупнов

Глаза я открываю через час или около того.

Всё не так плохо. Мы уже не на улице, а в огромном чёрном шатре. Вокруг тьма Пожирателей, и все спорят. Кингсли — живее Лорда! — меряет широкими шагами пространство по центру. На шее даже шрама не осталось. Эти мерзавцы лучше лечат Сектумсемпру, чем мы.

И всё-таки странно. Я думал очнуться уже на том свете, но я всё ещё на этом — лежу головой на коленях Лили. Всё слегка нереально, как после выхода из Арки, но терпеть можно. Лили тоже вполне в себе. И даже успела застегнуть мантию. Но вид у неё, конечно, кошмарный. Нас охраняют, и руки связаны, но потихоньку пролистать её воспоминания я могу.

Приметных момента два: первый — когда Шеклболт встречает вернувшегося Эйвери. Это уже тут, в шатре. Министр едва оправился после покушения, его тёмная кожа сохраняет мертвенно-землистый оттенок, но Волшебное Око уже гневно сверкает.

— Как от вас мог сбежать ребёнок?! — хрипит он, держась за горло. От прежнего глубокого баса мало что осталось.

Эйвери — на коленях, как любит Министр! — пускается в путаные объяснения: легилименция, Авада Кедавра, бешеный домовик.

— Всё было в порядке! Мы даже миновали охрану перед палаткой. Но не думали встретить там Малфоя! А он — легилимент, сами знаете! Он всё понял, началась схватка…

— Малфоя убили?

— Мы его… поймали. Хотели привести сюда.

Министр закашливается, сплёвывает кровь.

— И где он?

Эйвери затравленно озирается, безотчётно шарит руками по мантии.

— Сбежал. Наверное. Там была такая заваруха… Нас послали за девчонкой, я и занимался девчонкой! Антидот мы в неё влили, она очухалась. Дали веритасерум. Тут выскочил полоумный домовик, начал швыряться заклятиями! А нас осталось двое — я и Роули. Остальные были заняты снаружи. У Роули выбило палочку… В общем-то, он при этом умер. Да чёрт с ним! Главное, что девчонка подобрала палочку. И давай насылать Аваду за Авадой. Мне пришлось отступить. Когда вернулся, она уже делась куда-то. И домовик тоже.

— Что ты мне твердишь про домовика, когда вы упустили крестраж! — срываясь на хрип, выкрикивает Министр.

— Я… — окончательно теряется Эйвери. — Я только пытаюсь доложить… Я же пришёл доложить! Остальные и вовсе не вернулись. А я, мне очень повезло, что я владею дезиллюминационными чарами!

— Повезло, — мёртвым голосом соглашается Кингсли. — Доложил. Авада Кедавра.

Знакомая зелёная вспышка. Расплывчатая, так как я вижу всё через слёзы Лили. Сейчас она уже не плачет, а пребывает в ступоре. Про Мэри, насколько я понял, ничего неизвестно. Остаётся надеяться, что Драко с ней, и они живы. Ведь мы бы почувствовали, случись что с малышкой, правда?

Первое воспоминание сменяется вторым. Как только уносят труп Эйвери, разведка докладывает Шеклболту, что в лесу обнаружено чёрт-те-что-какое-то-свечение. Министр, уже сильно на взводе, посылает своих людей обратно, но они не желают идти. Министр подбадривает их добрым словом и тёмными проклятиями. Я бы ему посочувствовал, если б мог. Обязанности не легче моих. И всё время довлеет тень Хозяина.

И я, и Лили, конечно, догадываемся, что светится в лесу. Могила Реддла. Теперь уже могила Ордена и всех, кто с нами, и всех наших надежд. Я впадаю в ступор вслед за Лили. Ощущение нереальности усиливается. Мыслей нет. Даже ругательства не идут на ум. Отчаянно придумываю подходящий способ самоубийства, но не могу ничего сочинить — спасут и ещё добавят.

«Не падай…». Да я уже там, на глубине семидесяти футов! У меня и надгробие давно готово. Осталось дату проставить. Ну и дрянь эта Книга Мерлина! Вот что там может светиться на могиле?!

Оценить подлость Книги сполна нам удаётся меньше, чем через минуту. Когда вернувшиеся из леса Пожиратели несколько неуверенно докладывают, что в чаще лежат десять мёртвых сторонников Ордена (охрана могилы, лучшие люди Стерджиса!). А Тёмный Лорд вернулся. Но лучше бы Министру самому на это взглянуть. Мы с Лили панически переглядываемся. То есть как — вернулся?! Его смогли откопать? Или он сам очнулся и вылез и расскажет, наконец, что с ним было? Вот же… проклятие Мерлина!

Когда речь заходит о Волдеморте, все шутки и промедления заканчиваются. Кингсли коротко проверяет Метку. Я бы тоже проверил свою, я её почти не ощущаю. Но не исключено, что у меня просто руки онемели от Инкарцеро. Я их вообще плохо чувствую. Хотя, кому до этого дело?

Шеклболт ввиду непонятного доклада разведки прихватывает с собой всех, кто есть. Нас забирают для компании. Других пленников не видно, но Поттеров Министр желает предъявить сразу. И так всё не в лучшем виде, и ещё неясно, какое настроение у Тёмного Лорда.

Поскольку чары Ордена и чары самих Пожирателей больше не дают аппарировать, мы ломимся всей гурьбой через лес. Всё, как во сне. Пытаюсь поддерживать Лили, но ещё вопрос, кто кому помогает. В основном нам помогают слуги Лорда — поочерёдно Эннервейтом и Круциатусом. Но хотя бы руки развязывают. Вообще же, они все в напряжении и полны мрачных предчувствий. Волдеморт, он такой — чуть не по его, всех убьёт.

Лично до меня не доходит — раз он очнулся, зачем сидит в лесу? Нам этого, конечно, не сообщают. Вскарабкиваемся на чуть присыпанный снегом холм. Отсюда уже видно — и впрямь светится! Собственно, свечение заметно с двух сторон — непонятное зеленоватое впереди и бледно-голубое, какое-то потустороннее — слева. Последнее исходит от рун, парящих над Аркой смерти. Во мраке это выглядит очень зловеще, но Пожиратели привыкли и даже не оборачиваются.

Углубляемся с Люмосами в чащу. Осторожно, чтобы не напороться на лазутчиков Ордена. Где бы Ордену взять такую роскошь, как лазутчики? Я больше боюсь наткнуться на Мэри и Драко. Особенно после того, как мне под ноги подвернулась дочкина кукла. Но оказывается, что я недооценил коварство Книги. Едва мы добираемся до свечения, как Лили оседает на снег в безмолвной истерике. Рвётся подойти ближе, но её оттаскивают назад. Я пытаюсь подобрать слова утешения, но слова тут бессильны. К тому же нас сразу разводят в разные стороны.

По большому счёту всем уже не до нас. Потому что свечение на деле оказывается защитным магическим куполом. Непонятным и непробиваемым, как все чары Волдеморта. Купол почти прозрачный, создаёт лишь лёгкую рябь. Под ним видна разрытая могила, возле могилы на снегу посреди леса стоит сундук. На сундуке сидят Волдеморт и Мэри. Беседуют. Так это выглядит, по крайней мере. Вслух они произносят лишь редкие фразы на серпентарго, основное общение происходит ментально.

Волдеморт при этом выглядит разве что сосредоточенным. Но никак не больным или обезумевшим. Нет, но всё-таки… Всё-таки пусть мне объяснят, как он вылез из сундука? Он что, не маг, а фокусник? Как он снял цепи — перегрыз их?! Пусть меня убьют, пусть растерзают на тысячу частей, возродят и убьют снова, но я хочу это знать!

Вот чёрт. Я же это знаю. Недоумки-Пожиратели совершили самое опасное — разбудили Мэри. А Реддл, видимо, очухался в сундуке, но не стал выдавать себя активацией Меток. Разве в такой ситуации можно кому-то верить?! И он связался с единственным родным существом. С крестражем. Всё-таки решился немного потерпеть боль. Влез в голову малышки, расшвырял своих же дуболомов, привёл Мэри сюда… Вот, в чём весь ужас.

Это Мэри колдовала. Той палочкой, что отняла у Роули в палатке. Мэри убивала наших людей. Мэри снимала замки и распутывала смертельно опасные чары. Реддл управлял ею, как в своё время Джиневрой — только и всего.

О дайте мне его, я его прикончу! Почему-то мне кажется, что в этот раз получится. Но все горячие требования не приносят результата. Наши с Лили просьбы минуту побыть людьми и достать оттуда ребёнка или пустите нас — мы достанем, тоже не находят отклика. Не считая Силенсио.

Что до Волдеморта, то он не реагирует даже на свою Правую Руку. Когда Шеклболт падает ниц на снег и начинает докладывать, что вот мы все пришли и привели Поттеров, Реддл делает только короткий жест, одновременно означающий «отстань» и «без тебя знаю».

Министр магии, робко поклонившись Тьме, отползает и замирает вместе с прочими слугами. Они даже стараются дышать реже. Создаётся ощущение, что в этом кругу безумцев, пар изо рта вырывается только у меня и у Лили. Все прочие — словно холоднокровные рептилии. Только бы ничего не случилось! Лили может за секунду себя угробить безнадёжной попыткой спасти дочку. Но больше всего я боюсь за Мэри.

Очень долго картинка кажется замершей. Меня уже бьёт дрожь — то ли от нервов, то ли от холода. И тут на старом сундуке Грюма начинает что-то происходить. Со свойственной ей непосредственностью Мэри целует Реддла куда-то в висок, соскакивает босиком на снег и тянет его за руку… Вот теперь я тоже перестаю дышать. И закрываю глаза. Покрепче, чтобы не различить сквозь веки зелёную вспышку.

Ничего не случается.

Я открываю глаза.

Ничего не случилось. Волдеморт смотрит на малышку со странным выражением, которое очень трудно прочитать по его амимичному змеиному лицу. Я бы сказал, что это смесь исследовательского азарта — словно он открывает новую область магии. И научной гордости за превосходно сделанную работу. Не могу сказать точнее. Не успеваю понять. Зеленоватое свечение стремительно сжимается и теперь облекает только их тела: Волдеморта в его неизменно чёрной мантии и Мэри — в розовой пижамке, в которой она так любит убегать по ночам.

Вид босого ребёнка на снегу тяжело выдержать. Но непохоже, чтобы она мёрзла. Вообще вся эта картина настолько выпадает из всех мировых законов, что на секунду я начинаю сомневаться: а вдруг это какие-то фантомы? Я бы коснулся дочки Легилименсом, но не хочу напрасно злить Реддла. После необъяснимого случая в Отделе Тайн он сделался ещё непредсказуемей. Я очень опасаюсь того, что они улетят или аппарируют. Но нет — отправляются пешком. Наверное, идти недалеко.

Пожиратели бесшумно расступаются, как чёрно-белое море — под цвет деревьям и снегу. Нас оттесняют назад. Я теряю из виду Лили и весь обратный путь различаю начало процессии лишь урывками. Главное для меня — следить за Мэри и не упустить возможность выдернуть её из лап Реддла. Но Реддл не даёт такой возможности.

В похоронном молчании мы возвращаемся на холм, но сворачиваем чуть в сторону. Днём отсюда лучше всего была видна панорама сражения. Сейчас ничего не разобрать, кроме звёздной черноты наверху и мутно-серой черноты внизу. Но Реддл, махнув палочкой Роули, вешает над долиной Морсмордре — отличный источник освещения. Я неожиданно оказываюсь в первом ряду, потому что Пожиратели банально мной прикрываются. Подойти близко они боятся, а поглядеть, что там, охота.

Да ничего там. Холодная мгла под Тёмной Меткой — как и по всей Магической Британии. В мертвенно-зелёном свете, как инферналы под водой пещерного озера, лежат ещё не убранные, но уже слегка припорошенные трупы. Волшебники в чёрных плащах и без плащей, эльфы, кентавры, гоблины… все вперемешку. Я на секунду закрываю глаза, но Метка продолжает гореть на изнанке век под отчётливое тиканье метронома. На секунду у меня возникает дикое ощущение — как будто мы стоим на краю мира, надо всем этим вдвоём с Волдемортом. С Томом Марволо Реддлом. А между нами — Мэри. А кто внизу, кто ещё нет — вопрос времени. Постепенно туда все провалятся.

— Так много… — озвучивает мою мысль Волдеморт с легчайшим оттенком удивления.

Я не сразу соображаю, что он говорит по-английски, я даже не уверен, что он произнёс именно это. Это… много? Я бы показал ему, сколько их всего… за все годы. Пришлось бы осветить снежную равнину до самого горизонта. Но я под Силенсио и не могу ответить при всём желании. А ещё мне под ребро упирается чужая палочка, накладывая Петрификус. Через секунду она в ужасе опускается, но и я больше не в состоянии шевельнуться. На наших глазах начинает происходить странное… Я даже не берусь сказать — колдовство.

Просто что-то странное. Такой шок, наверное, испытываешь, когда открывается проход через Арку Смерти. Мэри больше не смотрит вниз — смотрит на Волдеморта, продолжая держать его за руку. И змееподобное лицо Реддла на глазах начинает меняться. Если бы усугубились вызванные крестражем метаморфозы, я бы не удивился. Но нам открывается как бы обратный эффект — несколько быстро сменяющихся стадий, демонстрирующих, каков он был перед каждым разделением души.

В конечном итоге я вижу высокого худого волшебника — тёмные глаза, словно состаренные тысячелетней памятью, длинные чёрные с проседью волосы. Трудно сказать, сколько ему лет. На взгляд — не больше шестидесяти. Столько, наверное, и должно быть. В какой-то момент он поворачивается от мёртвых к живым, но помертвевшим. И я на секунду ловлю на себе его взор, будто мельком заглянув в зеркало. Или в вероятное будущее. Непостижимое, мучительное ощущение. Как предупреждение, что ли… Мне кажется, это испытывают все. И все синхронно подаются назад. Кто-то падает на колени, кто-то в обморок. За чередой падений и истерических вскриков я почти пропускаю момент, когда на снег бесшумно оседает сам Реддл.

Возгласы сменяются воплями ужаса. Кое-кто даже выпускает заклятия, но Мэри ещё защищают щитовые чары. Сама она не замечает опасности, словно занята более важным делом. Проходит по краю обрыва, садится на снег и аккуратно, будто делает это не в первый раз, закрывает распахнутые в звёздную бездну глаза Волдеморта. Сияние вокруг них медленно меркнет, морок рассеивается, и труп Реддла приобретает привычные змееподобные черты.

Мэри начинает реветь. Впервые на моей памяти. По-моему, уже ясно, что всё кончилось.

Но Пожирателей ещё сдерживает ужас перед неведомым. А меня упорно держит Петрификус. Лили повезло — в её охранника угодила отрикошетившая Авада, а его напарник не в себе от потрясения.

Лили выхватывает палочку у того, что вовсе не шевелится, и на бегу посылает в меня Фините Инкантатем. Потом подлетает к краю обрыва, над которым свистят беспорядочные заклятия, перескакивает через труп Волдеморта и сгребает в охапку дочь.

— Лили, прыгай! — кричу я ей.

Высоко, конечно, но для волшебницы с палочкой — ерунда.

Она прыгает.

* * *

Я уже думаю, что навсегда простился с обеими — и с Лили, и с Мэри. Дальше мне остаётся одно — драться тут со всеми, пока, наконец, не убьют. Благо, руки теперь свободны.

Но через секунду Лили появляется снова, всё так же крепко прижимая к себе малышку. Саму Лили придерживает Джордж, и все трое сидят на драконе. Мэри приключение нравится — и тепло, и интересно. Но, боюсь, для неё эта прогулка кончится Обливиэйтом. Я бы и сам не отказался от судьбоносного заклятия Локхарта.

— Рад, что вы ещё не сравняли счёт, сэр! — весело кричит Джордж, кивнув на мёртвого Волдеморта.

— Рад, что тебе есть, к чему крепить последнее ухо! — отвечаю я также бодро.

На самом деле голова Джорджа всё ещё забинтована, и он выглядит совершенно зелёным. Особенно в неживом свете Морсмордре. Но держится молодцом. Стоящие со мной Пожиратели начинают пятиться, поскольку дракон — это серьёзно. Но спрятаться в лесу им не удаётся. Один за другим от деревьев отделяются наши люди под предводительством Артура. То есть, меня. Странное зрелище — у него даже Бузинная палочка в руке! Вот как обманчива видимость.

Значит, они всё-таки смогли прорваться из лагеря! А, понимаю... Вслед за драконом из-под склона оврага выныривают на мётлах волшебники, которых я отправлял на защиту Хогвартса.

Во главе с Гарри. Спешившись на краю обрыва и даже не глянув в сторону мёртвого Реддла, он закидывает на плечо метлу, словно возвращаясь с квиддича, и направляется к Министру магии.

— Мне сказали, ты меня искал, Кингсли? Вот он я!

Остановившись перед Шеклболтом, Гарри вытягивает вперёд руки, сжимая в одной метлу, а в другой — палочку, и демонстративно бросает то и другое на снег.

— Сдаюсь. Если тебе от этого легче.

Шеклболт молчит, сжав челюсти, Левый нарезает круги над его притихшим войском. Кто-то из Пожирателей неуверенно подбирает брошенную Гарри метлу, но коснуться палочки не решается. Судя по нестройному гомону, их пугает не только дракон, но и полное исчезновение Меток с кожи. Без всякого следа — не то что раньше. Отлавливать их отныне станет сложнее. Зато больше не будут считать себя избранными.

— Так что с нашими пленными? — не дождавшись ответа, осведомляется Гарри. — Я надеюсь, все живы? Ты же понимаешь, Кингсли: если Договор не будет исполнен, рассвет тебя убьёт.

Кингсли молчит ещё пару секунд, но потом всё-таки отправляет патронуса с соответствующими инструкциями. Гарри с облегчением утирает лоб и оглядывается на ряды белых масок.

— Что встали? — бросает он буднично. — Сдавайтесь, вы окружены. Заканчиваем войну.

Одна вражеская палочка, потом вторая и третья падают в центр неровного полукруга. Кингсли пытается возражать, но без зычного баса его едва слышно за рёвом дракона и общим гомоном. Сторонники Ордена разбивают ряды Пожирателей, превращая их в военнопленных. Гора отданных палочек растёт на снегу.

А я стою, словно всё ещё скован чарами. И ступить не могу. И дышать тяжело. И голова какая-то ватная, чтобы думать над этим. Лишь когда Гарри, подобрав свою палочку, направляется ко мне, я немного прихожу в себя и делаю несколько шагов навстречу. Обнимаю его, ощущая самый обычный здесь запах снега и дыма, но не могу ни надышаться, ни наглядеться.

Почему мне надо было в мыслях похоронить сына, чтобы понять, что он есть? Нет, я и прежде любил его, но сейчас он словно родился для меня заново. И дело не в том, как он вернулся и насколько вовремя, а в том, что он вообще вернулся. И ещё. С того дня, как выяснилось, что Лили опять беременна… Собственно, с самого дня моего возвращения, мы только и думали, что о Мэри. Все, включая самого Гарри. Но он же знает, что от этого не переставал быть нашим сыном?

— Всё хорошо, пап, — заверяет Гарри, хотя его слегка трясёт после разговора с Шеклболтом. — Правда, всё нормально. В Хогвартсе, конечно, были сложности. Но нам помогли кентавры! А ещё Хагрид приманил из леса целую армию пауков. Так что внутрь Пожиратели не пробились. Стерджис остался заканчивать дела на месте, а я взял половину людей — и сюда!

Что я должен ответить? Что мне плевать на Хогвартс? Могу я одну минуту не думать о Хогвартсе?!

— Ты молодец, — говорю я ему. — И Стерджис тоже. Ступай, присмотри за мамой и Мэри. Им сильно досталось.

— Пап! — Гарри подхватывает меня, не давая упасть, но от этого делается лишь хуже.

Совершенно невозможно вздохнуть. И вместо речи горлом идёт кровь. Я вижу ужас в зелёных, как у Лили, глазах. А в следующую секунду уже ничего не вижу.

* * *

— …это я давно поняла — чем талантливей чародей, тем меньше он дружит с головой. Вот скажите мне, Джеймс, вы впервые слышите про заклятие Эпискей?

Да как вам сказать, Поппи?.. Вы ведь Поппи? Внезапно я сознаю, что вовсе не хочу разговаривать. Тем более объяснять нашей славной медиковедьме, по каким причинам не мог своевременно воспользоваться магией. Всё прошло, и ладно.

— Пройдёт часа через два, — уточняет она, осуждающе поджав губы. — Ребро проткнуло лёгкое — только и всего! Совершенно незачем было пугать всех до смерти, да ещё в такой день!

Она продолжают говорить и, видимо, считает, что раз я открыл глаза, стало быть, её слышу. Но я слышу только через раз. Голос Поппи то и дело пропадает, и меня неодолимо тянет в сон. Подозреваю, что не из-за сломанных рёбер. Это она в меня специально что-то влила. Чтобы не сбежал.

А сбежать как раз очень надо. Только пока нет сил. Урывками я всё-таки узнаю, что победа мне не привиделась. Что Лили тоже досталось, но она жива и отсыпается (Поппи, видимо, всех сегодня опаивает). В палатке целителей сейчас такое столпотворение, что нас решили положить здесь. Раз опасности для жизни нет.

Где — здесь? А! Родные брезентовые стены! Зажжённая керосиновая лампа, ночь за окном, щёлкающий орехи феникс. Поппи заставляет меня выпить ещё какую-то гадость и пропадает. Или я отключаюсь. Сквозь сон различаю неразборчивый гомон голосов, словно доносящийся из Воскрешающего камня. Лампа подмигивает, люди приходят и уходят.

— Да что вам тут? Проходной двор? Дайте отдохнуть человеку!

— С победой, мистер Поттер!

Ага. Дайте поспать.

— …применил дезиллюминационные чары и сбежал. Но куда тут бежать? Аппарировать мы ему не дадим, а в маггловский мир он никак не прорвётся — сам постарался! Поймаем и Министра. Не хуже, чем остальных. Да какой он теперь Министр!

Про кого это он? А! Про Шеклболта. Да, поймают, конечно. Это уже не так важно. Артур успел вернуться в собственный облик и глядит на меня с сочувствием через перекошенные, как всегда, очки. Продолжает докладывать подробно и обстоятельно, что раненых исцеляют. Пленных допрашивают. Беглых ловят. Руквуд призывает Пожирателей прекратить сопротивление. Вейлы не знают, как отбиться от толп покорённых ими врагов. Волдеморта закапывают на новом месте. Надо же его похоронить, в конце концов!

Дары Смерти Артур аккуратно складывает на краю стола — кольцо, мантия, палочка.

— Артур… Спасибо. Как твои?

Даже боюсь уже спрашивать. Книгу-то мы до сих пор не нашли!

— Джорджу лучше. Билл, Джинни и Молли целы, — он молчит пару секунд. — Что с Перси, не знаю. Поправляйся, Джеймс.

Удаляется. Я лежу, смотрю невидящим взором на Дары. Да, надо бы их убрать… Нашариваю собственную палочку под подушкой, где и оставлял её перед уходом к Шеклболту. Вспоминаю, что Дары на магию не ведутся. Встаю, запираю всё в шкаф. Думаю, как доковылять обратно до койки.

— Пап, ну что ты делаешь!

Гарри настойчиво укладывает меня обратно. И даже после этого не уходит. Рассказывает последние новости — опять про Пожирателей, про Волдеморта, про Хогвартс, про внезапную помолвку Луны и Невилла. Про то, как бесстрашно Минерва помогала себя спасать. Я вяло поддерживаю разговор, интересуюсь, кто как. Как Нарцисса Малфой? Очень надеюсь, что меня не выдаёт голос, но если и выдаёт, это можно списать на слабость и повреждённые связки. Не хочется ничего сейчас объяснять. Да и незачем.

Нарцисса защищала Хогвартс, потом прибыла сюда с подкреплением, просто я её не заметил. Значит, на тот момент она была цела, да и потом с ней вряд ли что случилось. Лёгкий укол под сердце я всё-таки ощущаю, и это не сломанное ребро. Могла бы проведать! Удивительная штука — с одной стороны, я соображаю, что всё кончено. А с другой стороны, хочу, чтобы она пришла, наплевав на всё. Посидела со мной. Полежала, прижавшись к больному боку. Чёрт знает что! Нарцисса и в лучшие времена не славилась глупыми поступками. Не стану думать о ней. Лучше о Дарах.

В полусне размышляю над тем, кто теперь владелец Бузинной палочки. Неужели, всё ещё я? Собственно, у меня никаких палочек не отнимали за эту ночь. Значит, я. А Волдеморт-то мёртв! И война кончилась. Н-да.

Следующее пробуждение характеризуется пронзительной ясностью сознания. Должно быть, два часа прошли, и снадобье Поппи утратило силу. Гарри сидит, положив голову на стол.

— Ты что, так и торчишь здесь? Тебе больше делать нечего?

Он поднимает лицо, надевает очки и пронзает меня внимательным взглядом ярко-зелёных глаз.

— Вообще-то, я только что от мамы. Но она не такая нервная, как ты. Спит и спит. А тебя разве можно одного оставлять? Как себя чувствуешь?

— Всё лучше и лучше. Ты бы шёл отдыхать, Гарри. Вон носом клюёшь!

— Ничуть не бывало! Я думал про Реддла. Всё мы сделали или опять не всё, — признаётся он неохотно.

Я думал о том же.

— И как, по-твоему?

Гарри озабоченно потирает надпись на тыле ладони, давно ставшую шрамом.

— Тут главное понять, остались ли у него крестражи, — произносит он, наконец. — Мне кажется, что нет. Судя по Мэри. Она же теперь нормальная!

— В таком случае, — отвечаю я, стараясь не сорвать голос, — в той комнате, где мы его нашли, и правда была Любовь.

Гарри медленно кивает. Кажется, мы прекрасно понимаем друг друга.

— Только я никак не уясню, что это за Любовь такая? — оговаривается он хмуро. — Кого он полюбил? Он никого и не видел! Разве что Мэри… Он что, из любви заставил её себя откапывать? Ночью. В лесу.

Я задумываюсь, как лучше сформулировать. Я это чувствую, но некоторые вещи с трудом поддаются объяснению.

— Видишь ли, — произношу я, потирая горло. — У магии свои законы. И чем сильнее магия, тем тоньше они прописаны. Это как бы… защитные механизмы. Чтобы один безумец, вроде Волдеморта, навсегда не погрузил мир во мрак.

Что он и делал вполне благополучно. До определённого момента.

— Даже Книга Мерлина, — напоминаю я, — ничего не берёт из ничего. Она лишь… выстраивает судьбу.

— Но теперь это должно было прекратиться! — не выдерживает Гарри. — Волдеморт сам разрушил свою мечту. И умер. А Книгу мы отыщем!

— Я тоже считаю, что Книга в данный момент не опасна, — отвечаю я успокаивающе. — Да и прежде решала далеко не всё. У неё свои законы. А у Любви свои. Тут, наверное, можно привести в пример меч Гриффиндора. Он даётся человеку с определёнными душевными качествами. Если этому человеку не хватает меча. Но сам по себе меч ничего не сделает.

Гарри ерошит волосы, поднимается, останавливается напротив Фоукса, сосредоточенно глядя на птицу.

— Волдеморт был совершенно не способен любить. Это его проклятие с рождения, — произносит он вполголоса. — Поэтому для него открылась та дверь. Но комната лишь избавила его от проклятия. Дала способность чувствовать, как все люди. А что и как делать со своими чувствами, было его личным делом... Да, видимо так. Но тогда вообще ничего не сходится! Разве это могло так сразу поменять его характер и принципы?

У меня тоже не всё сходится, если честно. Сюда бы Дамблдора, но мне надоел постоянный шум в ушах. Я сажусь на постели, чтобы лучше видеть сына, и он тут же бросает на меня обеспокоенный взгляд.

— Перестань, — отмахиваюсь я. — Давно всё зажило!

Оборотное не помешало бы, конечно. Чтобы легче было говорить. Но меня уже тошнит от Оборотного. И вообще — от зелий.

— Тут ты лучше объяснил бы, чем я, — сознаюсь я сразу. — Мне меньше знаком характер Волдеморта. Думаю, он мог заинтересоваться появившейся способностью к любви с исследовательской точки зрения. Но полюбить сумел бы разве что себя. Или лучшее из своих творений. Или всё вместе.

— Нашу Мэри, — передёргивает Гарри.

— Это мы так считаем, — поправляю я неохотно. — А по мнению Волдеморта она — прорыв в создании крестражей. Рождение его души в новом теле. С возможностью передачи памяти и магических навыков. Ведь до тех пор, пока ему не пришлось рискнуть, чтобы позвать её, Волдеморт по сути сам не знал, кто такая Мэри.

— Мэри — обычный ребёнок, — вздрогнув, произносит мой сын. — И у неё всегда была своя душа.

— Конечно. Но Волдеморту это было совершенно не интересно. Иначе он понял бы, что с покорёженным обломком вместо души Мэри выглядела бы хуже, чем он сам. Вряд ли крестраж вообще может дать искру настоящей жизни... Но это понятно нам, Гарри! Как и то, что Мэри рождена, как все люди, от отца и матери. И никакие тёмные искусства не имели отношения к её созданию. А у Волдеморта своя реальность. В этой реальности Мэри была только его творением. Остального он просто… не видел.

С тех пор, как я посмотрел на мир глазами Тома Реддла, это меня не очень и удивляет. Он, безусловно, различал невидимую нам паутину Тьмы, которой потихоньку опутывал всё вокруг. Но люди для него были тепловыми пятнами. Как для змей. Так что родители Мэри являлись лишь средством изготовления совершенного крестража. А собственная душа девочки — рудиментом, который быстро отомрёт.

Но обсуждать с сыном такие подробности мне совсем не хочется. Лампа моргает. Гарри молчит, подкладывая орехи фениксу. Он справится с Фоуксом и без меня. Справится с чем угодно — очень хочется в это верить. Не он, так Артур, или ещё кто-нибудь… Лишь бы не было войны.

— Мне кажется, крестраж использовал чувства Мэри, — тихо предполагает Гарри. — В то время, когда они были одним существом. Как считаешь, это опасно?

Кто же ответит? Крестраж, безусловно, любил своего создателя всеми силами, которые вытягивал из чужой души. В Легилименции я видел, как это происходит. И мы ещё многого не знаем — каковы собственные магические способности Мэри, останется ли при ней абсолютная врождённая память, как вообще отразится всё это на её душе?

— Главное, что она больше не крестраж, — говорю я уверенно.

— Да, не крестраж, — медленно кивает Гарри, поглаживая Фоукса. — Знаешь, пап, профессор Дамблдор когда-то давно говорил мне про такую возможность. Про то, что крестражи не обязательно убивать. Что они способны собраться в единую душу, если их создатель искренне раскается и ужаснётся своим делам. Правда, тогда раскаяние способно убить. Но сам я никогда не принимал всерьёз такую возможность.

«Почему же нет?» — думаю я, с болью вспоминая Горация. Дамблдор действительно постоянно пытался до нас это донести — что побеждать не обязательно, воюя. И даже не обязательно, выигрывая. А смерть — не самое ужасное, как считал Реддл, а всего лишь смена формы. Содержание куда важнее.

— Мне и сейчас тяжело поверить в то, что Волдеморт мог одуматься, — признаётся Гарри. — Правда, я не видел, как было дело. Мы поняли, где вы, лишь когда он зажёг Морсмордре. Он что же, и впрямь раскаялся?

— Правильнее будет сказать, что для почерневшей и разбитой души Волдеморта сама возможность раскаяния, даже слабая его тень, оказалась запредельным ударом, — отвечаю я, осторожно подбирая слова. — Он так глубоко погрузился во Тьму, что малейшее прикосновение Света стало губительным. В любом случае, крестражей было слишком много, и большинство их давно уничтожено. Собирать его душу было поздно. И всё-таки, это наилучший для него исход.

— А для нас тем более, — прибавляет Гарри. — То, что он научился чувствовать, могло сделать его ещё более опасным. Будь у него время разобраться в своих… чувствах. Ты посмотри на Кингсли! На него никто не накладывал проклятий, на нём даже Метки нет! А толку?

Ты стал очень умным, мой сын. Чересчур умным. Действительно, зло — это не только тёмная магия.

— Всё хорошо, что хорошо кончается. Разве не так, Гарри? — усмехаюсь я, немного помолчав. — Тебе не кажется, сын, что мы как-то неправильно встречаем победу?

Он с видимым трудом выныривает из размышлений.

— А у нас всё не как у людей! Я тебя утомил, да? Отдыхай. Я зайду утром, и отметим. До завтра, пап.

— Да уже до сегодня.

Он улыбается и выходит в осеннюю ночь.

Сквозь вечность пущен ток по проводам

Высоковольтных снов. Хранитель слеп, но

Не в этом дело. Тикает звезда.

Иду один. Оно великолепно.

Д.Г. Чепилова

Я поднимаюсь с постели минут через десять после ухода Гарри. Хватит отлёживать бока — на том свете отосплюсь! Рёбра ещё ноют, причём с обеих сторон, и в груди сидит тупая боль, но всё это не заслуживает внимания.

Стараясь не разбудить феникса, я одеваюсь и забираю Дары. Поколебавшись, заглядываю к Лили. Следы побоев на ней уже не видны, но здоровой она не выглядит и, наверное, проспит до полудня стараниями нашей медиковедьмы. Лили это необходимо. Чёрт знает, когда мы спали нормально.

Повинуясь смутному импульсу, я распускаю шнуровку на её сорочке, проверяю, на месте ли шрам. Шрама нет. Значит, и правда, всё кончено. Целую её в лоб на прощание. Она называет меня сквозь сон не моим именем, но это совершенно не важно. И даже хорошо. Домовик подозрительно следит за мной из угла.

— Счастливо, Кикимер, — говорю я ему. — Ты сегодня был молодцом.

— Хозяин уходит? — осведомляется он, шлёпая следом за мной.

С чего вдруг такое обращение?

— Да. Ты что-то хотел?

Домовик медлит, выпучив на меня мутно-жёлтые глаза. Логика эльфов подчас недоступна человеческому пониманию.

— От Кикимера ушло много хозяев. Кикимер чувствует, когда это происходит, — выдаёт он, наконец, и прибавляет с неохотой: — Хозяин Джеймс был не худшим из них.

Поворачивается, топает обратно.

— И хозяйку не трогал! — бормочет он с ностальгическим вздохом.

Неподражаемое создание! Давясь смехом, я гашу лампу и покидаю палатку, на ходу надевая кольцо с Воскрешающим камнем. Безмолвная фигура выступает мне навстречу из тени палатки, заставляя вздрогнуть.

— Ты что тут делаешь? — спрашиваю я с испугом.

— Жду вас, — лаконично объясняет тень. — Чтобы извиниться за Мэри.

Не сказать, чтобы он любил извиняться. Я уже думал, что на сегодня достаточно потрясений.

— Это лишнее, Драко, — отвечаю я. — Ты сделал, что мог.

— Нет, не сделал, — произносит он через силу.

Сумрак уже светлеет, но в лагере ещё горят факелы, и по лицу Малфоя пляшут резкие тени и отсветы. Я почти не слышу его тихого голоса. Оказывается, на палатку были наложены мощные заглушающие чары. А тут, снаружи, настоящий праздник. Немного в стороне даже накрыли столы. Фирменные фейерверки Джорджа раскрашивают в разные цвета Левого и Правого, которые выписывают в небе сумасшедшие кульбиты. Измученные победители начали отмечать победу, не дождавшись рассвета. Ничего, что Волдеморта только-только зарыли и далеко не все его приспешники пойманы. Про Книгу Мерлина все и вовсе забыли. Эта война длилась тридцать лет. Мне кажется, даже Пожиратели были бы рады отпраздновать её окончание.

— Я рассудил, что лучше пусть она останется жива и сбежит. Чем попадёт в лапы Эйвери. Но я не знал, что она умеет делаться невидимой.

А она умеет? Мне очень хочется навестить ещё и Мэри, но это неразумно. Малышка теперь у Уизли, а там полно народу. И вообще, это уже выглядит, как попытка отсрочить неизбежное. Если я на неё посмотрю, то не уйду точно.

— Ты правильно поступил, — говорю я Драко. — Иначе всё пропало бы.

— А вы всё шутите! — усмехается он недоверчиво. — Вы меня хотя бы не убьёте?

Вот что за странный юноша? Никогда его до конца не поймёшь!

— Ну что ты, Драко! — поражаюсь я, беря его за плечо. — Мы же добрые волшебники!

— Да пошли вы! Сэр, — отвечает он, резко отстраняясь.

Именно это я и собираюсь сделать. Удивительные, однако, люди — слизеринцы! Вроде и нахамил, и вежливость проявил.

— Останови метроном, Драко. Иначе он тебя погубит, — советую я, набрасывая мантию-невидимку. — Посмотри вокруг, насладись красотой мира. Или просто красотой.

Я исчезаю, чтобы не заслонять ему мисс Грейнджер, которая, судя по виду, уже обегала весь лагерь. Драко мгновенно обо мне забывает, а Гермиона и вовсе меня не видела. Между ними опять начинается импровизированный танец. Он застывает. Она замедляет шаги и идёт к нему, не глядя под ноги. Он осторожно протягивает руки. Она обнимает его за шею и замирает, уткнувшись лбом в его плечо. Он зарывается лицом в её волосы. Ещё не целует. Наверное, поцелует. Это совершенно не моё дело.

Моё дело — сумрачно светящиеся за холмом синие руны.

После выхода из лагеря каждый шаг даётся легче. Не то чтобы мне не больно было всё оставлять. Нет, это не больно, это совершенно невозможно. Но я ведь всегда знал, что так будет. Как только я пойму, что сделал то, зачем меня призывали. Я просто предпочитал не слишком задумываться. Ведь это ещё не скоро и, может, как-нибудь обойдётся. И, конечно, всё обошлось бы. Никто не посмел бы меня неволить. Но всё, что случилось сегодня, и особенно трупы под горящим в небе черепом смерти… Сейчас от Морсмордре осталось лишь бледно-зелёное облачко, но я… Я больше не могу так. Если никому нельзя вернуться, то почему я должен быть исключением?

И да, Снейп, мне не надо от тебя подачек.

Ты идиот, Поттер.

Неправда. Когда-то я даже был добрым и весёлым.

Не льсти себе. Меня не обманешь. Убить тебя, конечно, проще, чем воспитать, но мы ведь не ищем лёгких путей, верно?

Мне кажется, что эта ночь и этот разговор тоже были заранее продуманы в «предсмертной записке». И он ещё тогда знал, что я единственный в мире не приму его бесценный подарок.

Тут и думать особенно не пришлось. Все Поттеры предсказуемы до скуки. Но, заметь, тебя никто не гонит.

Пусть так. Не имеет значения. До чего же мне надоели голоса в голове — истинные и мнимые! Особенно вот этот — голос совести. Ничего, я уже видел ночь долгожданной победы. Могу поделиться этим ощущением. Не так уж оно и трудно.

«Джеймс, не сходи с ума! К нам ты всегда успеешь!»

«Он ударился головой. Много раз. Лунатик, скажи ему!»

Чтобы хоть эти не мешали, я с радостью отвлекаюсь на окликнувшего меня Аберфорта.

— Джеймс! Мы скрутили Шеклболта! — сообщает он довольно.

Дело, достойное Альбуса — что и говорить!

— Правда, он меня здорово приложил заклятиями, — Аберфорт, морщась потирает грудь поверх рассечённой мантии — кровь на ней кажется серебристой при лунном свете. — Но это ерунда. Уже не болит. А ты куда один и на ночь глядя? Тут ведь всякий народ бродит по полям!

Да уж, знаю.

— Проводить тебя? — спрашивает он озабоченно.

— Если хочешь.

А как от него отвяжешься?

Аберфорт немного отстаёт, лишь когда я начинаю спотыкаться в потёмках о мёртвые тела. Один Пожиратель, другой, третий… Этот страшный след ведёт к Перси Уизли, который сидит на верхней ступени амфитеатра, растерянный и бледный.

— Мистер Поттер! — вскрикивает он с отчаянной надеждой.

— Почему ты здесь, Перси?

— Я… — его голос срывается. — Мне стыдно идти в лагерь! Но я… Я хотел всё исправить! После того, как привёл вас к Министру, я ушёл. Долго бродил по лесу. И всё думал, думал. А потом, когда отец и все остальные прорвались сюда, я дрался за Орден. Честно!

Он указывает на лежащие кругом трупы.

— Я сделал большую глупость, мистер Поттер, — договаривает он едва слышно.

Да уж, немалую.

— Я принял Метку, потому что боялся! — признаётся он с горечью. — Боялся, что мы проиграем, и меня убьют. Боялся, что Волдеморт более сильный маг, чем вы.

Разумеется, так и есть.

— Боялся даже Драко Малфоя! Что Гермиона выберет его, а не меня. Я столько боялся, что сам не знаю, почему моим факультетом был Гриффиндор. Как вы думаете, мистер Поттер, меня простят?

Не уверен. И этот вопрос уже не ко мне.

— Хотя бы родные…

В отличие от Аберфорта, на нём ни единой царапины. Узнаю дыхание Авады. Быстро и без мук — вот и всё утешение.

— Надеюсь, что простят, Перси, — отвечаю я, спускаясь по лестнице к Арке.

— Уж я-то тебя в жизни не прощу! — выкрикивает Захария с другого конца зала.

— И я тоже, — соглашается Эйвери.

Сейчас в разрушенном Зале смерти нет никаких трупов — их успели убрать. Но я помню, что мы раскладывали своих и чужих отдельно. Теперь же все стоят вперемешку. Их очень много, их всё больше и больше. Кажется, что шелест многих голосов давит на барабанные перепонки, хотя я не уверен, что слышу этот шёпот ушами.

Я догадываюсь, почему все они собрались тут и захотели меня увидеть. Все, кто лежал на заснеженной равнине, и ещё другие, более давние, толпящиеся за ними. Неважно, сколько их — всем придётся остаться за Аркой. А мне надо только вернуть всё на круги своя. Не больше — не меньше. Эти врата вообще нельзя было открывать.

Чтобы не отвлекаться, я впервые поворачиваю расколотый чёрный камень в кольце, и настаёт тишина.

Я стою один под тлеющими над Аркой рунами. Снег падает медленными неслышными хлопьями. Близится рассвет, и интересно было бы посмотреть, каким он будет. Но я и без того задержался. Под мантией-невидимкой меня не заметят, но если сюда кто-нибудь явится, возникнут ненужные осложнения. А мне и так нелегко решиться. Слишком сжимается сердце. Так оно застывало в прошлый раз или нет? Ничего, выдержало однажды — выдержит снова. Я тоже сомневаюсь, что меня простят. Но, надеюсь, поймут. Записку я, кстати, оставил. Только запер в шкаф. Чернила станут видны, когда всё закончится.

Что делать, я знаю. Я десятками просматривал воспоминания Пожирателей Смерти, и почти все они ярко запечатлели тот день, когда моей рукой были оживлены эти руны. Сейчас надо лишь пробудить их. Всего несколько движений Бузинной палочкой — Жезлом Смерти, и врата отворяются. Из ниоткуда мне в грудь ударяет призрачный ветер, который вздымает бесплотные занавеси на Арке, но бессилен сдуть даже одну снежинку. Руны разгораются повсюду — и над головой, и под тонким слоем снега, замыкая сияющее кольцо вокруг каменных врат. О Мерлин, что я делаю?

Я поднимаюсь на знакомый помост и подхожу вплотную к проёму, так, что лица касаются оборванные края полуистлевших полотнищ. Смерть — не очень-то приятная штука. Но меня, невидимого в этом мире, уже заметили по ту сторону. Пусть я и стараюсь не всматриваться в расплывчатые картины, которые различаю там. Я уже был в них, но ничего не помню об этом. Я надеюсь, что меня встретят друзья, но это только фантазии. Уловки магии. На самом деле никто не знает, что по ту сторону.

Заставив себя не оглядываться на бесплотную толпу за спиной, я снова поворачиваю камень кольца и устремляю взгляд в Арку. Потрясение столь сильно, что, кажется, я забываю человеческий язык. Меня одновременно охватывает смертельный ужас и неодолимое желание просто шагнуть за завесу.

«Скажи мне, как его звали! Я хочу, чтобы ты это произнёс…»

— Северус Снейп, — объявляю я, протянув руку, и понимаю, что ощущает вырываемый из тела крестраж.

Больше ничего. Свет.

* * *

Я прихожу в себя с тем же ощущением боли в измученном теле. Особенно в голове. И в плохо залеченном горле. Поэтому, ещё не открыв глаза, я осознаю — что-то пошло не так. Тот свет не должен быть таким же, как этот. Скорее всего, я напутал с колдовством. Неясно только, в какой момент. А вдруг оно и не могло сработать повторно? Эта мысль приносит несказанное облегчение. Я не виноват. Я попробовал, но ничего не вышло!

Чёрт. Значит, придётся пробовать снова. И поскорее, пока кто-нибудь не явился сюда и не наступил на меня случайно. Я неловко пытаюсь сесть, ощущая под собой мокрый снег, вдобавок набившийся за шиворот. Оттенки мира те же: белое и серое. И над всем этим — бледно светящиеся магические письмена. Но чёткости у пейзажа нет. В прошлый раз было так же. Пока не приспособилось зрение.

В прошлый раз? Я не могу сориентироваться, когда именно. Все воспоминания как бы свалены в кучу. Но расплывчатую фигуру рядом я всё-таки различаю и машинально протягиваю к ней руку. Если это Пожиратель, мне, безусловно, конец, но надо же как-то определяться? Я вздрагиваю и шарахаюсь в ужасе, потому что неожиданно близко вижу вейлу в образе летающей гарпии.

— Очнулся? — коварно спрашивает меня смутно знакомый голос.

Гарпии ведь не разговаривают!

— Д-да… — боль в ногах подсказывает, что убежать я не смогу.

— Скажешь, как твоё имя? — в её интонации явно слышится угроза.

О, как мне надоела нелепая игра в имена!

— Джеймс Поттер, — я решаю умереть с достоинством, так как в моё горло уже вонзился кончик волшебной палочки.

— Что было в сундуке?

Волдеморт? А!

— Омут! Омут… памяти.

По-моему, ответы верны, но в награду я получаю пощёчину. Зрение тут же восстанавливается, и часть мыслей выстраивается, как надо. До тех пор, пока я не поднимаю руку, чтобы приложить к горящей щеке. Потому что в этот миг я понимаю, что вижу Кингсли Шеклболта. Вижу в каких-то непривычных и резких красках, но это определённо он. Его лысая голова, и серьга в ухе, и ошалелое лицо в запекшихся царапинах от когтей Лили. И его же ярко-синее Волшебное Око, в которое я сейчас гляжусь. Ну что ж, здравствуй, Кингсли!

Будь ты проклят, Поттер!!!

В сущности, ничего нового. Ничего такого, с чем нельзя было бы справиться.

Путаница с тремя глазами мешает мне правильно ориентироваться, и я сжимаю в кулак левую руку, чтобы магическое зрение не отвлекало, пока я к нему не привык. Всё сразу становится на места. Мы по-прежнему рядом с Аркой. Причудливые символы почти потухли, бледный нездешний свет едва заметен за занавесями. Всё закончилось.

Я сижу, прижавшись спиной к нижней ступени амфитеатра. Нарцисса — в своём нормальном облике — стоит на коленях рядом. Она и не смогла бы преобразиться в гарпию, для этого в ней маловато от вейлы. Должно быть, Волшебное Око так передаёт суть увиденного. Но я всё никак не поверю, что могу им смотреть.

— Что ты сделала?! — спрашиваю я в страхе.

Вместо ответа она прижимает к своей груди мою голову, так что я различаю частые, как дробь, удары сердца.

— Любовь моя… Как же я тебя ненавижу! — роняет она чуть слышно.

Она уже определится когда-нибудь?!

— Нарцисса, это запретное колдовство, — произношу я в отчаянии. — Оно разрывает ткань мироздания.

Она отстраняется и бросает на меня один из самых холодных взглядов:

— В таком случае, тебе повезло, что мне нет дела до ткани мироздания. Уж как-нибудь не рассыплется.

Я молчу, обречённо рассматривая потемневшую кожу своих рук. Похоже, я всё-таки уравнял счёт с Волдемортом.

— Ты обменяла меня на Шеклболта? — спрашиваю в полной растерянности.

— Его всё равно ждал Поцелуй Дементора, — отвечает Нарцисса с тем же невозмутимым видом. — Если кого и следовало казнить без суда и следствия, так его. Ты знаешь, что он убил старика Аберфорта?

Я киваю, потому что шок ещё не прошёл.

— Откуда?.. — она осекается. — Ах, ну конечно же! Давай-ка его сюда.

Я моргаю, гадая, про что она.

«Ничего не поделаешь, Джеймс. Пора прощаться».

«Война закончилась. Хватит опасных игр».

Нет, я не могу так сразу! Я не смогу без них! Судя по силе паники, я и впрямь у края.

— Реши уже, на каком ты свете, — хмуро предлагает бледная, измотанная за ночь Нарцисса.

У неё, по-видимому, нет сил меня убеждать. Она сама чуть не падает. В голубом предутреннем свете я вижу, как осунулось её тонкое лицо, вижу заплаканные глаза и белые снежинки, запутанные в чёрных растрепанных волосах. Я молча снимаю с серебряного пальца Кольцо Смерти и отдаю Нарциссе.

— Делаешь предложение? — ей приходит в голову та же мысль, что и мне.

— Да.

Я осторожно сжимаю ледяные, влажные от снега пальцы Нарциссы. В этот раз моя женщина, по крайней мере, не говорит, что ненавидит меня. Садится рядом и придвигается теснее, не отнимая руку.

— В конце концов, — рассуждает она неспешно, — ты теперь принадлежишь к «списку двадцати восьми». И ещё у тебя лицо Министра магии. А мне всегда казалось, что я буду прекрасной женой Министра. Это только вы, гриффиндорцы, почему-то считаете, что чувства исключают корысть. Тогда как серьёзная корысть лишь укрепляет серьёзные чувства. Отрадно, что я не зря развелась с мужем.

Я застываю.

— Как — развелась?

— Ты знаешь, довольно легко. С учётом денег. И вменяемости Люциуса.

— Но мне ты ничего не сказала! — даже после самоубийства я не могу воспринимать такие вещи спокойно. — Ты настолько боялась случайно оказаться моей женой?

Нарцисса обращает на меня кристальной чистоты взгляд.

— Я боялась оказаться твоей вдовой. Лили к этому привычна. А мне не к лицу чёрный цвет.

— Оставь уже в покое Лили! — прошу я, прикрывая глаза.

— Как скажешь. Теперь можно, — покладисто соглашается Нарцисса, легонько гладя меня по голове — непривычное ощущение, когда нет волос.

— Где ты была так долго?

— Долго? — переспрашивает она своим прохладным голосом. — Мы всего лишь сутки не виделись! Прости, я обороняла Хогвартс, а потом помогала ловить Министра. Поскольку в строю осталось мало сильных волшебников. Филиус до сих пор отлёживается у целителей после этой погони. А мне пришлось одной сопровождать Шеклболта в лагерь. Тут-то я и увидела, как полыхнули руны. И поняла, что это очень в твоём стиле.

— О Годрик! — я замираю, лишь теперь вспомнив, с чего всё началось. — А что со Снейпом?!

— А это Снейп?! — изумляется моя возлюбленная.

— А кто же?

Мы смотрим друг на друга во взаимном недоумении.

— Откуда мне знать? — находится, наконец, Нарцисса. — У меня не было времени разбираться! Я просто наложила на него Петрификус, пока не очнулся. А потом накрыла от посторонних глаз мантией-невидимкой. Вдруг ты вернул Тёмного Лорда, чтобы он смог предстать перед Визенгамотом?!

Я вспоминаю волшебника над пропастью с мертвецами, и мне плохеет.

— По-твоему, я совсем ненормальный?!

— Прости, но, по-моему, ты ещё хуже, — признаётся Нарцисса.

Как я по ней скучал.

— Надо его расколдовать, — спохватываюсь я, нашарив рядом с собой Бузинную палочку.

— Лучше не шевелись, — заботливо предупреждает Нарцисса. — Мне пришлось переломать тебе ноги. Я потом дала костерост, но времени прошло мало.

О Мерлин!

— Понимаешь ли, Шеклболт не очень хотел открывать Арку. Даже отказывался красть Бузинную палочку! И всё время сбрасывал Империо, — поясняет она чуть смущённо. — Я прямо не знала, как сделать его сговорчивей! И… перенервничала.

Нет, не могу больше это слушать!

— Ты сам виноват! — переходит в наступление Нарцисса. — Ручаюсь, ты даже не подумал, что будет со мной!

— Я подумал, что и так уже умер для тебя, — пожимаю я плечами. — Нельзя умереть в большей или меньшей степени. Но, может, ты всё-таки разморозишь Снейпа, и мы уйдём? Не хочу обсуждать всё это при нём.

Снейпа я не вижу, но слух у него всегда был что надо.

— Так тянет увидеться? Ничего, потерпите, — назло мне отвечает Нарцисса. — Лучше повтори ещё раз, что ты сказал. Я сорвалась на тебе из-за Драко, поэтому ты пошёл и бросился в Арку Смерти?

В общих чертах. На секунду меня охватывает неподдельный ужас. Я никак не могу сообразить, живым или мёртвым видел её сына в последний раз. Всё как-то перепуталось.

— Это не единственная причина, — признаюсь я после невольной заминки.

Нарцисса тоже глядит на меня со страхом.

— Это вообще не причина, — хрипло выговаривает она. — Я не понимаю тебя. Совсем! С Драко не случилось никакой беды. Не считая того, что он сбежал куда-то вместе со своей Грейнджер. Но, думаю, дня через два объявится.

— Рад за вас троих, — отвечаю я, пытаясь усесться ровнее. — Но я твоего сына не спасал. Так что можешь не менять гнев на милость.

— Ты забрал его от Пожирателей посреди битвы, — тихо напоминает она.

— Не потому что ты об этом просила. Так было нужно для дела.

— Я догадалась, — холодно признаётся Нарцисса. — Но я предупреждала — меня не волнуют твои резоны.

— Тогда зачем спрашивать, почему я здесь?

— А зачем устраивать всем траур в час победы?! — восклицает она. — Мы ведь победили, Джеймс! Ты всё сделал, со всем справился… Умирать не надо!

Я не успеваю ответить — нас прерывают шаги на лестнице. И я, и Нарцисса живо оборачиваемся с палочками наготове и тут же опускаем палочки.

— Всё в порядке, Гарри! — поспешно произносит моя возлюбленная. — Я его вернула. Пришлось, правда, пожертвовать Шеклболтом.

Гарри невидящими глазами озирает амфитеатр и нетвёрдой, как у слепого, походкой преодолевает последние десять ступеней. Учитывая его состояние, ни я, ни Нарцисса не решаемся упомянуть про Снейпа. Мне кажется, что сын сейчас тоже меня ударит. Он имеет право. Почему никто не понимает, что иначе было нельзя? Я и сейчас так считаю, но умирать по сто раз на дню — это слишком.

Гарри тоже так считает, по-моему. Он подходит, яростно сверкая глазами, и даже не говорит ничего. Вместо этого он резким движением вырывает из моей руки палочку. Собственно, это всё, что нужно, чтобы стать её владельцем. Все прочие экзерсисы — лишняя трата времени.

— Ещё кольцо, Гарри! — спохватывается Нарцисса и отдаёт ему Воскрешающий камень. А заодно уж и Карту Мародёров, которую вынимает из своего кармана.

В новом хозяине Бузинной палочки сейчас чувствуется такая решимость, что его ничем не остановить. Мантии-невидимки у Гарри нет, и как открыть врата, он не знает. Но я невольно вздрагиваю, когда он подходит вплотную к Арке и всё также молча швыряет за занавесь кольцо, а следом за кольцом — Книгу Мерлина.

— Пригнись! — с малфоевской предусмотрительностью предупреждает Нарцисса, но я смотрю, как завороженный.

Смотрю, как мой сын отходит к самым ступеням и делает резкий взмах Бузинной палочкой.

— Бомбарда Максима!

Ему приходится повторить заклятие трижды. Сперва как будто ничего не случается. Потом вся каменная конструкция покрывается сетью трещин. Наконец, камни разлетаются мелкой пылью, и она зависает в воздухе наподобие ядерного гриба, про который мне рассказывал Артур.

Наверное, нельзя было так делать, думаю я обречённо. Вопли потусторонних голосов заполняют уши, ледяной ветер проносится по амфитеатру, ослепительно-яркий свет, завязываясь в узел, клубится над постаментом. Всё это длится какие-то секунды. Нарцисса в ужасе прячет лицо у меня на груди. Я кричу Гарри, чтобы он ушёл оттуда, и пытаюсь подняться.

Гарри вплотную приближается к опустевшему постаменту, ломает о колено Бузинную палочку и швыряет обломки в сердцевину пульсирующего клубка. Клубок сжимается в искру, искра гаснет, и врата исчезают.

— Всё! — ни на кого не глядя, огрызается Гарри. — Так надо!

И уходит, даже не посмотрев в мою сторону. Наверное, он очень обиделся. А ведь только начали находить общий язык!

— Понимаю — это у вас фамильное, — задумчиво произносит Нарцисса, вытряхивая из волос каменную крошку.

Пыль и сейчас парит в воздухе мелкой взвесью, неспешно оседая вместе со снегом.

— Забыла сказать, что послала за твоим сыном патронуса, — прибавляет Нарцисса, виновато моргая. — Я боялась, что не справлюсь одна, и не придумала ничего лучше.

У меня на этот счёт масса возражений. А у Нарциссы только одно. Она вдруг придвигается ближе и прикасается губами к моим губам, сперва привыкая и осторожно пробуя, потом неспешно наслаждаясь поцелуем, потом приплетая страсть. Я отвечаю, в момент забыв про магический коллапс, Снейпа и больные ноги. И про то, почему считал, что между нею и мной всё кончено. Кажется, потому что я бессердечная неблагодарная сволочь. Но раз её это устраивает! Может, мне больше не придётся принимать чудовищные решения? Раз главное чудовище сдохло. И вообще, всё это было в прошлой жизни!

Нарцисса опускает ресницы и мягко отстраняется. Потом поднимает ресницы и рассматривает меня очень близко с едва заметной улыбкой.

— Зато глаза теперь карие, — сообщает она в виде утешения.

В принципе, можно продолжить эксперименты с Оборотным зельем — я уже привык.

— Пожалуй, я пойду, — прибавляет Нарцисса, грациозно встав со снега.

Что значит — пойду?! Куда это?!

— Ты… оставишь меня в заснеженной глуши?! Со сломанными ногами? Без палочки? А если заявятся Пожиратели?!

Я никак не могу в это поверить, но она и впрямь уходит! А когда оглядывается, становится ясно, что Пожиратели — не самое страшное.

— Ты же меня оставил в этом заснеженном мире! — таким голосом можно реки замораживать. — И я тебя бросаю не одного, а с человеком, за которого ты всё отдашь. Разбирайтесь тут сами.

Разберёмся, конечно. Если не убьём друг друга. Нарцисса делает ещё пару шагов и сообщает через плечо:

— У тебя в кармане палочка Шеклболта. Выберешься, раз передумал умирать. Как-никак, ты… верховный чародей.

И не обязательно произносить это с таким презрением!

— Найдёшь меня после. Если захочешь, — бросает она уже с лестницы. — Может быть, я прощу. Или дождусь благодарности.

Я откидываю голову на ступеньку и смотрю на неё, пытаясь изобразить ослепительную улыбку Кингсли.

— Спасибо, любимая.

Она вздрагивает и уходит, больше не оборачиваясь.

О Мерлин, какой бесконечный день! За что мне всё это? За Леви… Можно не продолжать.

Я терпеливо дожидаюсь, пока Нарцисса скроется из виду. Надо же сохранить остатки гордости! И, конечно, накладываю упомянутое Поппи заклятие Эпискей. Но Эпискея тут явно недостаточно. Пытаюсь подняться на ноги, держась за ступеньку. Падаю. Опять пытаюсь подняться… Где-то на пятой попытке догадываюсь послать патронуса к Лили. Правда, неизвестно, решится ли Гарри её будить.

Слава Мерлину, у меня теперь приличный патронус! Рысь как рысь. Никаких напоминаний. Боль выбивает из глаз звёзды и слёзы, зато даёт ощущение жизни. Надо же нащупать Снейпа, в конце концов! Будет обидно, если он возьмёт и околеет.

Нет, ну что за женщина, а? Хоть бы подсказала, где искать!

Я идиот. А Волшебное Око на что?

Никогда не думал, что обрадуюсь при виде Снейпа! Он совершенно ледяной, но пусть сам отогревается. Я пока его искал, успел с новой силой возненавидеть. Вот почему я опять должен его спасать? Я забираю мантию-невидимку, снимаю Петрификус и усаживаюсь на треснувший парапет, даже не глядя в его сторону. В глазах темно — сейчас сознание потеряю!

Снейп поднимается, отряхивает мантию от снега и пыли и пристраивается на парапете чуть поодаль, потому что тоже не может идти дальше. Его колотит от холода, но он молчит и не просит помощи. У нас всегда были восхитительные отношения! Говорить больно — и ему, и мне. Ему — из-за старых укусов крестража, а мне — потому что сам полоснул Министра по горлу Сектумсемпрой. И вообще — о чём нам говорить? Между нами давно сказано всё, что можно и нельзя.

Я немного прихожу в себя и шарю в карманах мантии-невидимки — последнего из Даров Смерти. Выуживаю волшебную палочку. Чёрное дерево, тринадцать с половиной дюймов. Я так и таскаю её с собой с тех пор, как отнял у Мэри. Толку никакого, зато дочка не доберётся! А Снейп ведь и не знает про дочь… Не уверен, что именно я должен сообщать такие новости.

Чтобы не сболтнуть лишнего, я молча протягиваю палочку. И всё. Будем в расчёте.

Снейп кидает на меня молниеносный взгляд. Всего один. Надеюсь, он не думает, что я в последний момент отдёрну руку? И всё равно возникает неприятное ощущение, что он вспоминает тот же давний эпизод. Или все наши разговоры, начиная с моего прошлого воскрешения. В общем, что-то такое вспоминает. Хотя я по собственному опыту знаю, что это невозможно. Но машинально опускаю щит окклюменции. Снейп наверняка делает то же. И коротким, быстрым, как бросок кобры, движением забирает у меня палочку.

Теперь, по крайней мере, мы сможем отбиться от Пожирателей, если они вдруг появятся.

Но вместо Пожирателей появляется Лили. Роняет на верхней ступени метлу, хватается за голову, закусывает запястье... Начинает спускаться, всё более замедляя шаг, ступая, как по воде. Я не знаю, чего ждёт Снейп. Лично я просто не могу встать.

Я смотрю на розовеющую полоску рассвета над заснеженным амфитеатром и думаю про то, что мы всё-таки победили эту чёртову смерть. На время. И вообще… победили! Умирать не надо. До меня, наконец, начинает это доходить.

Лили останавливается в шаге от нас. Белая, как снег. Рыжая, как поднимающееся солнце. Смотрит то на одного, то на другого. Садится между нами. Видно, её тоже не держат ноги. Хватает обоих за руки, сжимает до синяков. Словно всё ещё боится, что кто-нибудь из нас прыгнет в Арку. Никто никуда не прыгнет. Мы остаёмся.

Я ложусь на ледяную плиту и гляжу в безоблачное небо. Там, широко раскинув крылья, кружит золотой феникс.

Лили опускает голову на плечо того, с кем была все эти годы, и спрашивает вполголоса:

— Как ты?

Вот с ней он рискует заговорить. Он отвечает:

— Отвратительно.

И мы начинаем хохотать, как сумасшедшие. Потому что всё болит так, что, кажется, не осталось ни одной целой кости. Потому что война закончилась, и ослепительный снег засыпает лежащую в руинах Магическую Британию. Потому что над Залом смерти поднимается солнце нового дня.

И оно великолепно.

Гриффиндорцы, слизеринцы — одна суета. То один притащится, то другой. Подолью-ка обоим крысиный яд и пойду спать. Арка разрушена, никто больше не вернётся мотать нервы хозяйке. И не надо нам никакого господина, мы с миссис теперь свободные существа. Так-то. Умей ждать. Со всем уважением. Ваш Кикимер.

КОНЕЦ