Ад на повторе (джен)

Кругом взрывались звезды и зарождались галактики. А может, зарождались звезды и взрывались галактики. Или взрывалась и зарождалась какая-нибудь другая дрянь. Экс-капитану гражданского космофлота Альянса Первого мира Герману Войту было на это решительно наплевать.

Он сидел на прозрачной террасе своего жилища, которое вращалось по гелиоцентрической орбите, прихлебывал пиво и гадал, успеет ли Магелланова область звездообразования поглотить его до того, как закончатся деньги на карточке. По всему выходило, что не успеет. А жаль. Солнце, мать его так, устроилось чуть ли не в самом безопасном месте Млечного пути. Звезды вспухали поодаль. Множились и множились, как прыщи на физиономии пятнадцатилетнего юнца.

С некоторых пор Герман перестал понимать, почему из-за этого развели такую панику.

Мир катится к концу — туда ему и дорога.

…Из блаженной одури вырвал надсадный визг смарткома. Герман покосился на дисплей — Московская клиника психотерапевтического профиля. Шикарно. Чего им надо? Будут снова рекламировать свой антиалкогольный курс? «Пенсионерам космофлота — скидки!»

— Слушаю. — Он не стал включать голограмму.

— Герман, — произнес знакомый голос. По телу отчего-то прошла дрожь, разгоняя алкогольную дрему. Интимная хрипотца, граничащая с неприятной прокуренностью — этот голос Герман слышал когда-то слишком часто. — Ты трезв. Я очень надеюсь, что трезв. Я хочу тебе кое-что рассказать. Я была в аду. Я видела «Экумену». Теперь я знаю, что было на самом деле. Прилетай. Поскорее.

Черт подери.

Он не уловил момента, когда голос утих. Смартком замолчал, как дохлая жаба.

«Экумена». Слово отзывалось в сопротивляющемся мозгу искристыми взрывами боли. Голова начинала трещать, стоило только подумать об «Экумене». А думалось постоянно. И лишь иногда, если хорошенько надраться…

— Я никуда не полечу, — громко сказал Герман. — Ада не существует, Мира. Расскажи это санитарам.

Он аккуратно поставил бутылку у шезлонга и, скрипя зубами, отправился бриться.

* * *

Ученые пытались понять, почему в освоенной Вселенной так стремительно растет число областей звездообразования. Как они возникают из ничего? Почему карты звездного неба устаревают каждые полгода, становясь бесполезными из-за бесчисленных взрывов сверхновых? Почему это началось? Не близится ли конец света? Вместо сингулярности и нового Большого Взрыва — миллиарды маленьких, чтобы сжечь все живое?

Последняя теория пользовалась особой любовью у религиозных фанатиков. И пока одни изучали спектры, а другие вопили «Ад наступает!», турбизнес цвел пышным цветом.

«Экумена». Земля — Алголь. Тридцать выходов из гиперпространства в самых красочных местах по дороге. Сорок второй по счету рейс звездного лайнера повышенной комфортности.

Для капитана Германа Войта комфортность таких рейсов с некоторых пор тоже повысилась. Еще полгода в компании красотки клиент-менеджера — ради этого стоило в черт знает какой раз любоваться областями звездообразования, терраформированными планетами-колониями, населенными базами на орбитах вокруг квазаров или черных дыр и прочими приманками для туристов. Вообще-то клиент-менеджеры, а также официанты, горничные, повара и прочая обслуга редко пересекались с экипажем самого корабля. Но Эльмира Мануш была слишком лакомым кусочком, чтобы отдать ее какому-нибудь повару.

Точеная фигурка. Изящные руки. Низкий голос, способный звучать тысячью тонов и оттенков. Взрывной характер и полнейшая непредсказуемость. Как раз то, чего не хватало в бесконечных межзвездных рейсах.

Конец легкой прогулке положило вмешательство техника. Тот был никудышным профессионалом. Герман заметил это еще при подборе экипажа, а искать нового уже не оставалось времени…

— Тревога. Герман, вставай, тревога! На твоем корабле, между прочим!

Эльмира будила деликатно, но твердо. А он едва успел задремать…

— Герман. Тревога.

Он наконец понял, вскочил, принялся одеваться. Надрывалась сирена.

В рубке топтался Валерьев. Тот самый техник. Внешние экраны были отключены, а на приборах…

— Гипер начал искривляться возле Персеевых яслей! — сказал Валерьев. — Я стучался в вашу каюту, но вы не открыли. Я выдернул лайнер в открытый космос…

— Какого черта? — взорвался Герман. — Ты хоть раз, твою мать, слышал, что вблизи областей звездообразования нельзя вернуться в гипер? У нас круиз к Алголю и новой области! И еще десяток плановых остановок на пути! Ты предлагаешь убить все это время на круиз вокруг Персеевой помойки? Неустойку сам будешь платить?

— Я боялся, что аномалия нас прихлопнет, — промямлил Валерьев. — Вы просто не видели этого искривления, там…

— Это решает капитан! — рявкнул Герман. — Почему ты не отправил мне сигнал на смартком? Экстренные он принимает круглосуточно!

— Я присылал, но вы не ответили. Наверное, сбой какой-то… Тогда я побежал в каюту.

Герман больше не слушал. Он посмотрел на показатели. Ну да, Персеевы ясли разрослись, и довольно сильно, с тех пор как «Экумена» в последний раз пролетала мимо них. Но гипер на то и гипер, чтобы не зависеть от штормов и гравитации! Какая бы ересь ни померещилась Валерьеву, какая бы моча ни ударила в голову…

А, к черту. Не так-то здесь и близко. Основная гуща чуть поодаль. Характеристики пространства граничные — что называется, решение на выбор капитана. Возвращаться в гипер нежелательно, но еще можно.

И он положил ладони на панель ручного управления.

…Потом, на суде, его обвиняли чуть ли не в бегстве с борта. Головной отсек без труда отделяется от корабля, так удобнее, если на каком-то из серийных лайнеров барахлит аппаратура. Тогда можно просто сменить «голову» и отправить корабль в рейс, не теряя в прибыли.

И если «Экумена» всмятку, а рубка и каюты экипажа почти не пострадали — значит, команда позорно сбежала, едва запахло жареным.

«Подозревается в преступном бездействии, приведшем к гибели двухсот пассажиров и сорока восьми сотрудников обслуживающего персонала…»

От тюрьмы Германа спасла экспертиза. Ее данные подтвердили, что в гравитационную мясорубку «голова» входила вместе с «туловищем».

В итоге катастрофу признали несчастным случаем. Но Германа из флота все рано «попросили».

Сначала вежливо: «Мы предлагаем вам бесплатный курс повышения квалификации…»

Потом, когда он запил, — в лоб: «Ваша кандидатура неприемлема».

А Эльмира ушла в рейс с новым экипажем. Кажется.

* * *

Лицо ее напоминало панкардианские равнины. Такое же желтовато-серое, изрезанное заострившимися чертами. Она полулежала в постели, погрузив руки в интерфейс контактного интернет-симулятора. Герман бесцеремонно поставил симулятор в ждущий режим. Эльмира открыла глаза.

— Я моделирую наш маршрут, — сказала она вместо приветствия. — Персеевы ясли выросли еще немного, но…

— Ты серьезно до сих пор копаешься в этой мертвечине? — перебил Герман. Он не хотел думать, что, если бы не «мертвечина», он бы до сих пор был в строю, а не болтался на орбите для пенсионеров.

— Я не о том. Наш новый маршрут. Я прошла переквалификацию, Герман. Теперь летаю с исследовательскими экипажами. Тебя возьмут в рейс к Персеевым яслям, если придешь на собеседование трезвым.

— Даже так, — процедил Герман. Раздражение, граничащее с бешенством, ударило в голову, как первосортный ерш. — И почему ты так уверена, что я собираюсь в этот гребанный рейс?

Эльмира усмехнулась. На бескровном лице ненадолго проступила тень ее прежней — самоуверенная бесшабашность.

— Ну ты же клюнул, когда я сказала, что видела правду. Там действительно ад, Герман. Знаешь, что такое ад? Это когда снова и снова переживаешь то, о чем хотел бы забыть. И ад пьет твое отрицание, твое сопротивление… Особенно ему нравятся угрызения совести. Ты знал, что если бы я разбудила тебя раньше, Валерьев бы не успел выдернуть «Экумену» из гипера?

— Что?

Сбитый с толку, Герман уставился на Эльмиру.

— То самое. Он присылал тебе на смартком экстренный вызов. Я просто его сбросила. Будить начала, когда включилась тревога.

— Почему? — только и смог он выдавить?

— А почему нет? У тебя было твое законное свободное время. Дай экипажу волю, они будут бегать со своими проблемами круглосуточно. Я же не знала, что именно там стряслось. А мы и так редко могли побыть вместе… Смешно, правда? Теперь я виновата и в катастрофе «Экумены», и в том, что мы расстались.

— В катастрофе виноват Валерьев, — сказал Герман. — Если бы он не выдернул корабль из гипера… Но ты говорила про ад. Не отвлекайся.

— Я ведь уже сказала. Ад — это когда снова и снова переживаешь прошлое… Персеевы ясли — это и есть ад. Когда исследовательский корабль вышел из гипера в том районе, оказалось, что они еще больше увеличились. Мы очутились в самой гуще. Я не выдержала. Бросилась туда… Не знаю зачем. Вдруг показалось, что если окунуться туда еще раз — прошлое смоется, я все забуду. Не знаю, как объяснить. В общем, я снова увидела все. «Экумену»… и остальное… — Эльмира нахохлилась, пряча кисти под мышками. — Я шла в исследовательский рейс, чтобы внести хоть какой-то вклад… ну, в изучение этой дряни. Областей звездообразования. И почему они растут и множатся. Так вот, сектанты из «Современников ада» правы. Новые области звездообразования — действительно ад. Хотя ученые, конечно, найдут этому умное обоснование.

«Приехали», — подумал Герман. Сдвиг по фазе. Потому Мира и угодила в эту клинику. А он-то…

Стыдно признаться, но на миг он даже воспрянул духом, представив, что сможет снова занять капитанский мостик. И не волноваться о пассажирах. Исследовательская миссия. Да это же мечта! И до чего досадно, что она — плод воображения полубезумной Эльмиры…

— Включи смартком, я отправила тебе визитку научной компании, — подала голос Эльмира, успевшая снова запустить руку в интерфейс симулятора.

* * *

Экипаж состоял всего из пяти человек. Больше на крохотном «Парацельсе» не поместилось бы, учитывая количество зондов и громоздких приборов, загруженных на борт. Герману сказали, что «Парацельс» — корабль-станция новой модели: вмешательство человека в управление минимально. Вот почему в капитаны не побоялись брать пьяницу, усмехнулся он. Но когда корабль приблизился к Персеевым яслям, никакая сила уже не оттащила бы Германа от рубки.

— Когда вы были здесь в прошлый раз, видели хоть какое-то гравитационное искривление? Я имею в виду — в гиперпространстве? — напряженно спросил он. Глава экспедиции, невозмутимый, как каменный идол, мужчина по фамилии Зарев, составлял ему компанию в бдениях у приборов.

— Нет, ничего подобного. — Зарев бросил на Германа острый взгляд. — Я наслышан о катастрофе «Экумены». Но гравитационные аномалии могут быть нестабильными. Скорее всего, лайнер попал как раз в такую.

— А что именно вы собираетесь здесь делать?

Зарев усмехнулся.

— Хороший вопрос, если вам нравится часами слушать разглагольствования… Главная наша задача — зондирование. Везем с собой автономный зонд и пару зондов на нанотросах. Можете смеяться, но как по мне, аппаратура на «поводке» — самая надежная. Если прибор в опасности, ты просто выдергиваешь его, и он не тратит времени на разворот. В прошлый раз вот мы автономный зонд потеряли. Не смог развернуться, когда надо было. Сгорел в яслях, в самой гуще…

— В прошлый раз… — Герману вдруг вспомнились слова Эльмиры. — Меня в этот рейс пригласила старая знакомая. Она утверждала, что Персеевы ясли — это ад. Тот самый, что в доктринах «Современников». Правда, она говорила это, когда лежала в психотерапевтической клинике…

— Думаете, Эльмире понравилось бы, что вы ее назвали старой? — хмыкнул Зарев. — Да, была неприятная история. После этого, собственно, Эльмира и угодила к психотерапевтам. Мы работали, все шло нормально, и тут среди ночи она вдруг берет технический шаттл и ныряет в Мирфаково облако. Черт… до сих пор дергаюсь, когда вспоминаю. Когда мы ее догнали, она бормотала что-то про ад. Прямо взахлеб рассказывала. Я свернул экспедицию и отправил Эльмиру в клинику. Потом ее признали нормальной, и… В общем, есть у меня кое-какие мыслишки насчет этих областей звездообразования.

«Парацельс» начал переключать системы, готовясь к выходу из гиперпространства. Герман уставился на показатели, на миг перестав слушать Зарева. И правда — никаких гравитационных аномалий… Правда, «Парацельс» был сейчас немного в стороне от траектории «Экумены», но колебания такой силы приборы засекают и на большем расстоянии…

— Какие мыслишки? — спросил Герман рассеянно.

Зарев помолчал. Он молчал так долго, что в конце концов Герман это заметил и отвернулся от мониторов.

— Вы узнаете, — сообщил Зарев. — Если согласитесь на мой эксперимент.

* * *

Зонд хищно распахнул ворота люка, похожие на квадратные челюсти. В пассажирской капсуле было тесно, темно и мягко. Кресло походило на цветок с раскрытыми лепестками, готовый сомкнуться вокруг тела пассажира — росянка, не иначе. Из полутьмы фантасмагорическими глазами выступали поблескивающие кнопки.

— На все это не обращайте внимания, — инструктировал Зарев. — Вы не оператор, вы груз. Ведите себя, как мешок с песком.

Герман только крякнул.

— Вам понадобится правый датчик. Вы его нащупаете, когда сядете в кресло. Сожмите его, если почувствуете себя плохо. И главное — не снимайте шлем.

— И что он зафиксирует? Галлюцинации об аде?

— Не совсем. Работу мозга при погружении в… в область звездообразования.

— Хотите задокументировать ад? Кстати, я уже согласился на эксперимент. Теперь скажите, что, по-вашему, может быть в Персеевых яслях. Я не собираюсь лететь вслепую!

Зарев прислонился к стене.

— А вы вообще интересовались исследованиями? Раньше? Знаете, что обнаружили миссии?

Герман мотнул головой. Области звездообразования начали расти задолго до его рождения. Он принимал их как данность.

— Есть кое-что общее для каждых звездных яслей. Во-первых, нестабильные гравитационные аномалии. Они быстро появляются, быстро исчезают и пронизывают все слои космоса, в том числе гиперпространство. Во-вторых, в самой гуще добровольцы испытывают… кое-что. Эльмира назвала это адом. Кто-то называет раем. Несколько раз добровольцы просили вернуть их обратно, чтобы переживать ощущения снова и снова…

— Какие ощущения? — Герман подался вперед. — Снова переживать эпизоды прошлого?

— Именно, — кивнул Зарев. — Но есть один нюанс. Это не всегда их собственное прошлое.

— Что? То есть это не воспоминания?

— Нет. Точно не воспоминания. Впрочем, мозг — изворотливая штука. Приборы надежнее, а они зафиксировали кое-какие данные, которые я хотел бы проверить.

— Гравитационные аномалии, которые пронизывают гиперпространство… Кротовые норы?

— Не факт. Они больше похожи на уплотнения. Скорее всего, это просто гравитационная неустойчивость в местах, где вот-вот вспыхнут новые звезды, но… Проверим, все проверим. Готовы?

Герман еще какое-то время подозрительно таращился на Зарева. Тот сделался на редкость неразговорчивым, как только дошло до главного. О чем он догадывается? Что замышляет?

Ладно, хватит. Исследовательский корабль — не разбойничий корвет. Вряд ли Зарев молчит, потому что строит некие планы.

Погружение в ад… На миг Герман поймал себя на мысли, что уже начинает думать категориями Эльмиры. Ад, рай или погружение в чужую жизнь?

— Что ты такое? — пробормотал он, обращаясь к Персеевым яслям. Они виднелись на круглом дисплее, имитирующем иллюминатор: багрово-рыжее зарево в размытых черных пятнах космической пыли.

— Что? — послышалось от главы экспедиции.

— Ничего. Я готов.

…Герман отвык от невесомости. А внутри капсулы царила именно она. Отсутствие всякого притяжения, превращающее тебя в безвольный кисель. К горлу даже подступила тошнота, и он зажмурился, пытаясь сосредоточиться.

«Чтобы вам было легче, я включу в капсуле монитор, как для оператора, — напутствовал Зарев. — На показатели слева не обращайте внимания. Помните, вы — груз».

Правильно. Кем еще может быть пьянчуга, которому давно не доверяют ничего сложнее автопилотов? И все же это навязчивое «груз» начинало раздражать.

Превозмогая тошноту, Герман открыл глаза и посмотрел на показатели слева.

— Черт! — заорал он, изо всех сил стискивая датчик. — Ты соображаешь, что делаешь, Зарев, ты, с-с…

— Вам плохо? — перебил спокойный твердый голос. Оказалось, в шлем была встроена система связи.

— Мне отлично! Только вы послали меня прямиком в гравитационную аномалию! И не говорите, что не заметили ее!

— Продолжать, — сказал Зарев в сторону. — Я же просил вас не смотреть на показатели. Аномалия ничего с вами не сделает.

— После того как размолола «Экумену» в фарш?! По-вашему, я бессмертен?!

— Что-то вроде того… — бросил Зарев, и связь отключилась. А гравитационное уплотнение приближалось.

«Что-то вроде того»? Как это понимать? Герман инстинктивно вжался в кресло. Отогнав приступ паники, он принялся судорожно шарить по кнопкам и переключателям. Разглядеть их в еле теплящемся свете монитора оказалось почти невозможно. Да и не разобраться здесь за пару секунд, которые остаются до столкновения, не разобраться, не…

А дальше было столкновение.

Реальностей.

Герман наблюдал за ним, как в кино. Том самом жутко модном в прошлом десятилетии «живом» кино, с объемной картинкой, звуками и чувствами. Потом готовые фильмы пали под натиском интерактивных, где ты сам задавал событиям направление… а сейчас Герман не мог сделать ничего. Только сидеть и наблюдать. Но наблюдать пришлось не дольше пары секунд.

…Он был ребенком. Пахло тем особенным, чем всегда пахнет в каютах дорогих лайнеров: приключениями и вкусно-свежим кондиционированным воздухом. Он знал этот запах, он мечтал вырасти и летать на лайнерах не только на каникулы с родителями, а каждый день. Он дремал. Ему снилось марсианское море, прозрачное и розовое, как сироп. Набежала волна, и он проснулся. Родителей не было. Стало страшно. Очень страшно…

…Каюта на миг сменилась капсулой зонда. Он был тем самым ребенком, черт побери! Не видел его со стороны! А был!

Не провалился в пространственно-временную петлю, а…

…был контролером межгалактического грузовика. Скучная и пыльная работенка.

Сидел в рубке и наблюдал за показателями гиперпространства. Вероятность неполадок — ноль целых пять сотых процента из ста. Ладно, одна десятая процента с поправкой на то, что это первый рейс через Персеевы ясли. Оператору было безразлично. Он хотел курить, а курить запрещалось…

…Капсула зонда вернулась. Снова встала перед глазами, вторгаясь в реальность контролера так резко, что тому показалось, будто душная кабинка падает прямо с потолка. Нет, это показалось Герману. Контролер как сидел, так и продолжил сидеть, думая о сигаретах. А затем он исчез, и осталась только капсула.

Герман смотрел на монитор.

Нечто бесформенное, не имеющее названия, обняло зонд. Осторожно, но твердо. Провернуло его, ощупало, потянуло к себе, словно пытаясь положить в рот — и вдруг отпустило. Герман остался в полном сознании. Больше никаких смен личности, никаких детей или операторов грузовиков.

Ад сошел с монитора.

Сначала Герман увидел все со стороны. Нужно сказать, это было во сто крат омерзительнее, чем ощущалось в жизни.

И лишь потом, неохотно, будто что-то лишнее и давно не интересное, его взяли — и втянули в котел.

«Экумена». Земля — Алголь. Рейс повышенной комфортности.

И пижон-капитан Герман Войт, еще не вылетевший из гражданского космофлота, шел по коридору к любовнице. Снова и снова.

Нетерпение.

Безмятежность.

Пропасть...

На сей раз погружение отчего-то оказалось неполным. Герман будто раздвоился. Он жил одновременно в прошлом и в настоящем. Два сознания ютились в одном теле, но новое, более опытное, не могло взять верх. Поступками управляло старое. Оно не слышало предупреждений и не реагировало на попытки одернуть.

— Мне нужно в рубку… — пробормотал он, лениво убирая руку с груди Эльмиры. — Проверить…

— Что проверить? Там все на автопилоте, спи. Ты и так сегодня поработал, — хихикнула Эльмира, и Герман поморщился. Плоские шуточки… а, ладно, мелочь. Раздражаться не хотелось.

— На пассажирских лайнерах такие правила безопасности, — вяло возразил он. — Надо проверять приборы каждые два часа… а второй и третий пилоты спят, сегодня не их смена, черт, я и забыл… Ладно, если что — разбуди меня.

— Конечно.

И тот, прошлый Герман провалился в сон, больше ничего не желая слышать. А сегодняшний смотрел сквозь его сомкнутые веки.

Кто виноват в том, что было дальше?

Котел наконец нагрелся. Достаточно, чтобы обжигать.

Капитан привык, что пассажирский рейс — это унылое рутинное мероприятие, и расслабился. Что может случиться, если до сих пор все было гладко? Приборы работают безупречно, системы безопасности лайнера совершенны… А капитан наслаждается свободным временем. Какая разница, что прописано в контракте? В бумажках, правах и обязанностях начинают копаться, только если что-то стрясется. А коль до сих пор не стряслось, то нечего и дергаться…

Наверное, обвини его кто-нибудь в халатности раньше — Герман бы еще и посмеялся. Он был уверен в своей правоте. Ночь — законное свободное время. Смена… ну да, смена, да, нужно проверять приборы, но есть же автопилот. Ничего из ряда вон выходящего не случится, система сама обойдет сомнительные участки, а проверка — просто формальное правило.

Так и было до сего момента. Но сейчас в сознании вместе с картинами прошлого обосновалось что-то еще.

Холодное. Беспристрастное. Равнодушно фиксирующее только факты и незнакомое с оправданиями.

Если в аду есть суд, то кто в нем судья? А кто ведет допрос?

Или суд уже был?

Или он повторяется без конца?..

Герман не знал, как долго варился в котле. Когда очнулся, увидел над собой спокойное лицо Зарева. Тот изучал его с научным интересом. Капсулу зонда сменила раскладная каталка из медицинского комплекта.

— Что? — нервно спросил Герман, поняв, что Зарев не спешит говорить. — Что произошло?

— Заканчиваем анализ, — сообщил глава экспедиции, оборачиваясь к остальным. В центральном отсеке, самом большом помещении «Парацельса», трое исследователей сгрудились у компактной лаборатории. Эльмира жалась к стене и поглядывала на монитор над их головами. Там отображалось что-то размытое, время от времени становясь ослепительно резким: гладкая поверхность и зернистые полосы.

— Анализ чего? — Герман прислушался к ощущениям и сел, свесив ноги с каталки. Голова не кружилась. Он чувствовал себя превосходно.

— Частиц темной материи, которые собрал детектор зонда.

— Темной материи, — недоуменно повторил Герман. — И как она связана с тем, что я побывал в прошлом других людей?

— Других? — вскинулась Эльмира. — Не в своем?

— Сначала других. Потом в своем… Так что с темной материей?

— Я расскажу. Сейчас меня интересует вот что: Герман, что вы чувствовали в капсуле? Каким образом побывали в прошлом?

— Ну… — он закусил губу, не зная, как описать это погружение… и как описать адский котел. — Я просто был другими людьми, жил их жизнью. Сначала мальчик, который путешествовал с родителями, потом оператор грузовика… Это были какие-то совсем простые моменты, и они длились не больше пяти минут. Потом я увидел «Экумену».

— Отлично! — оживился Зарев, а Эльмира охнула. — То есть вы видели, да? Были собой тех времен?

— И да и нет. Я был в прошлом, но одновременно видел все со стороны… Ну так как? Где я был на самом деле?

— Да нигде, — легко сказал Зарев. — Нигде, кроме зонда. Зато примерно в тот момент, когда вы погрузились в свое прошлое, вы находились в том же месте, где в последний раз пролетала «Экумена». Незадолго до катастрофы.

— Что?! — дернулся Герман. — А гравитационная аномалия? Та самая? Они не нестабильны, как вы утверждали?

— Я бы сказал, что это не совсем аномалия… — Тут один из участников экспедиции окликнул Зарева, и тот поспешно подошел к лаборатории. Он простоял там совсем недолго. Взглянул на дисплей, удовлетворенно улыбнулся и поспешил назад.

— Так вот, — продолжил он. — Сначала я думал, что повторное проживание того или иного момента — это что-то вроде аутоскопии при внетелесном переживании. Знаете, выходы из тела, парапсихология, которая на самом деле вполне обоснована. Выход из тела — всего лишь иллюзия, которая возникает при мозговых нарушениях. Вот только шлем не зафиксировал никаких нарушений в работе вашего мозга. И никаких временных воздействий со стороны. А потом мы нашли частицы на детекторе.

— Темная материя? Но ее же до сих пор так и не смогли изучить. Она неуловима…

— Частицы… Я бы не стал утверждать, что это темная материя, если бы не информация, которую они несут. Вы ведь задумывались, почему в последние пару веков звезды начали возникать из ниоткуда? Появились целые области звездообразования. Причем там, где раньше был один только вакуум, где детекторы улавливали от силы десяток частиц межзвездной пыли на добрый сектор! Кстати, именно под такими секторами проектировали межгалактические трассы. Гиперпространственные ворота расположили так, чтобы корабли проходили через самые безопасные районы…

— И что? — тупо спросил Герман. Области звездообразования. Огромные поля раскаленной пыли, искрящейся целыми выводками сверхновых. Возникают именно там, где люди пытались создать безопасные коридоры. Если сначала он думал о кротовых норах, то теперь в голову лезло объяснение попроще: закон подлости. Нечто насмехалось над людьми и их потугами…

— Информация, — сказал Зарев. — Вот что зажигает новые звезды. Точнее, активирует темную материю и провоцирует изменения в ее состоянии. Вы думали когда-нибудь, что такое обычный космический полет? Поток информации. Насыщенный. Мощный. Набор импульсов, которые сообщают данные о состоянии каждой частицы на борту. Все это оставляет отпечаток в нейтральной материи, которую у нас предпочитают называть темной…

— Значит, я не был в прошлом? Это были… воспоминания?

— Да, что-то вроде того, — задумчиво согласился Зарев. — Только не ваши воспоминания.

— А аномалия?

— Копия. «Экумена» пролетала в этом районе не один десяток раз. Однажды траектория совпала с точностью до десятка метров. Произошло наслоение. Информация наслоилась, и вас не затронуло, потому что вы — уже отработанные данные… Пассажирам только не повезло. Они проходили участок впервые. Нечему было наслоиться, чтобы защитить их.

С этими словами Зарев, казалось, окончательно потерял интерес и к Герману, и к Эльмире. Добровольцы сыграли свою роль, и на них больше не обращали внимания. Глава экспедиции отошел к лаборатории. У стойки началось оживление. Донеслись обрывки фраз, возгласы… Герман даже расслышал что-то вроде: «…Нобелевку, если предоставим доказательства, так что поосторожнее здесь!»

Земля… Некоторые вещи не меняются с веками. О Нобелевских премиях он читал еще в детстве, в интерактивных познавательных программах. Там так увлекательно рассказывалось об истории жизни на Земле, о науке и освоении космоса, что примерно тогда Германа и потянуло в космофлот…

Земля!

— Зарев! — окликнул Герман и услышал в собственном голосе тень насмешки. — Погодите-ка с Нобелевкой. А как же Солнечная система? Да что там система — взять околоземную орбиту! Там летало столько всего, что по вашей теории вместо Земли уже давно должен гореть десяток звезд.

Зарев оглянулся. Вопреки ожиданиям, с его лица не исчезло довольное выражение. Он улыбался.

— Я об этом думал, — сообщил он. — Не спешите заявлять, что теория плохо обоснована. Раньше на месте Солнца вполне могла быть какая-нибудь планета с развитой цивилизацией. Темную материю в Солнечной системе ведь так и не нашли.