Как твои дела? (гет)

Усталость накатила неожиданно, как случалось уже не раз всю последнюю неделю. Катя давно перестала себя убеждать, что всё нормально, что ничего не происходит. Всё уже произошло. И что ей с этим делать, она понять не могла.

Ну почему, почему, она, такая разумная, просчитывающая все ходы в бизнесе, в личном оказалась такой беспросветной дурой?

«Что делать, что делать, что делать?» — эта мысль поселилась в её сознании, не покидала её ни днём, ни ночью. Она мешала ей работать, заставляя замирать над расчетами. Она мешала ей разговаривать с подругами и не оставляла её дома. Она лишала её голоса в присутствии Андрея и вынуждала отводить от него взгляд.

Что делать? Нельзя больше откладывать. Нужно на что-то решиться. И выбор, как всегда, был только за ней.

Необходимость принять решение, решение по самому важному вопросу в её жизни, отодвинула боль и ужас от прочтения инструкции. Да, она подумала, что упала в обморок из-за шока от предательства Андрея, а оказалось всё намного банальней. Но и страшнее тоже. Если б она не знала об инструкции, ей было бы проще принять решение. Она бы, как только подтвердились её подозрения, кинулась к Жданову, рассказала бы ему о ребёнке, и они решали бы проблему вместе. Вместе? Ты уверена, Пушкарёва? Или как бывало уже не раз: «Что же нам делать, Катенька?» Или даже так: «Кать, ты же придумаешь, что нам делать?» И всё равно решать пришлось бы только ей.

Нет, хорошо, что она узнала о плане Романа и Андрея. Нет, не так. О плане вице-президента и президента компании Zimaletto. Инструкция и всё, что к ней прилагалось, и что за ней последовало — это не поступки мужчин, это проступки глупых, злых, подленьких, заигравшихся мальчишек. Как она могла поверить, что Андрей Павлович Жданов мог полюбить Катю Пушкарёву? Наверное, у неё напрочь отключился мозг. И чувство самосохранения . Но сейчас поздно об этом размышлять… Не об этом думать нужно. Ребёнок, у неё будет ребёнок… Наивная вера в чудо, чудо и принесла. Что же делать? Думай, Пушкарёва, думай.

Работа, Жданов, Колька, мама и папа… Как, как она скажет обо всём родителям?

Или не говорить никому, решить всё самой и устранить проблему раньше? Устранить? Маленькое уже живое существо, слабое, беззащитное. Её ребенка. Ребенка Андрея. Бесконечно любимого Андрея — она не может врать ещё и себе — любимого даже сейчас, когда она всё-всё про него понимает? Разве можно одновременно так ненавидеть и так любить? И что, что, что же делать с ребёнком?

Катя решительно встала из-за своего стола, зашла в президентский кабинет. Жданов вопросительно ей улыбнулся. Он в последнее время всё время ей улыбался.

— Андрей… Павлович…

— Да, Катенька, я вас слушаю.

Кате показалось, что улыбка как приклеенная застыла на его губах, лживая искусственная улыбка. Что он сегодня ей подарил? Собачку?

— Андрей Павлович, я завтра утром задержусь на час, — и, не дожидаясь ответа, вернулась к себе в каморку. Там она еще раз заглянула в свой ежедневник. Завтра, 8-30, кабинет 115.

* * *

Назавтра Катя решила, что никому не будет врать. Никому. Собственно говоря, решение своё она приняла почти сразу, и приём у врача ничего не изменил. Всё было исчислено, взвешено и разделено, когда мысленно она начала называть ребёнком набор клеток размером меньше сантиметра.

Как только Катерина определила самое для себя главное, она собралась, сосредоточилась и составила план.

Первое: рассказать маме. Она поймёт и подскажет что делать. Во всяком случае, Катя очень на это надеялась. Папе пока не говорить. Трупы ей не нужны. А после такого… неожиданного сообщения их может быть несколько.

Второе: закончить все дела в Zimaletto. Составить отчёт. Такой отчёт, какой требуется Андрею. Написать доверенность на управление «НиКаМодой». Такую доверенность, какая ему понравится. Написать заявление об увольнении. И наплевать, понравится ли оно Жданову.

Третье, самое последнее и самое важное. Рассказать Андрею о ребёнке. Или написать. Да! Она напишет инструкцию по обращению с беременной Катей Пушкарёвой, закапает её слезами и пошлёт по почте. Через Уругвай. Или Марс. Или Сириус.

— Катя! Ты где, Кать?

Очень странно, но у Андрея Павловича вошло в привычку каждый раз, когда он входил в кабинет, проверять, на месте ли его помощница. «Нет, Катя сбежала с цыганским табором, а это муляж!» — хотелось ей ответить. Но она, как всегда сдержалась. Она старалась быть спокойной и выдержанной. Спокойной, выдержанной, погружённой в работу. Это не сразу у неё получилось. Сразу, после прочтения инструкции, Кате хотелось узнать — за что? За что они с ней так поступили? Боль от предательства была такой сильной, почти физической, почти нестерпимой… Ей захотелось ото всех спрятаться, потом она подумала, что нужно отомстить. Она даже вместе с Колькой план мщения разрабатывала, что-то придумывала… Но всё отошло на второй план, как только Катя поняла, что беременна.

Внешнее спокойствие и выдержка, ровные отношения со всеми, разговоры только по делу. Сначала она вела себя так неосознанно, полностью погрузившись в размышления, что ей делать с её ужасной — или прекрасной? — новостью. А потом поняла, что именно такое поведение гарантирует ей спокойствие, даёт время подумать и принять решение, и все окружающие, включая Андрея, принимают её спокойствие за сосредоточенность на делах Zimaletto.

Все считали, что она решает важные финансовые вопросы. Женсовет — потому что не разбирался в стратегии компании, родители — потому что очень уважали важную Катину должность, Малиновский и Жданов — потому что действительно знали, какими сложными проблемами её нагрузили. Андрей, конечно, поудивлялся вслух, куда же запропастилась его отзывчивая Катенька, но достаточно быстро привык к её новой манере поведения. Приспособился. Да и выбора у него особого не было. Хотя Жданов старался — сам брал Катю за руку, заглядывал в глаза, открывал двери, помогал надевать пальто. Почти каждый вечер предлагал отвезти её домой. Катя старалась не замечать, как эти знаки внимания бесили Киру. А если честно, то Кате Пушкарёвой стало на это на-пле-вать.

Сегодня, после того как Андрей в присутствии Кати и Малиновского отказался ехать с ней на обед в ресторан, Кира Юрьевна побледнела, ничего не сказала и ушла из кабинета, хлопнув дверью. А когда Жданов с Малиновским отправились в неизвестном Катерине направлении, Воропаева вернулась, уселась в президентское кресло и позвала:

— Катя!

— Да, Кира Юрьевна, — Катя нехотя вышла в кабинет из каморки.

— Катя! — Воропаева медленно снизу вверх осмотрела Пушкарёву, как будто видела её сегодня в первый раз, потом поморщилась.

— Катя! — Кира Юрьевна никак не продвигалась в разговоре, и Катерине вдруг безумно захотелось наплевать на иерархию, на вежливость и сделать замечание о зависшей в голове у кое-кого программе, но её новоприобретённое спокойствие помогло сдержаться. — Вы должны перестать поощрять Андрея Павловича!

Катя промолчала.

— Андрей Павлович вовсе не имеет в виду того, что вам кажется…

— А что мне, по-вашему, кажется? — голос Кати был ровен, в отличие от срывающегося, какого-то прыгающего, голоса Киры.

— Катя, Андрей Павлович — молодой и очень привлекательный мужчина. Разумеется, он вам понравился и возможно даже вы в него влюбились...

Вопроса в последней фразе Киры Юрьевны не было — было утверждение.

Катя стиснула зубы и опустила глаза.

— Но поймите, это отношение к вам... Оно несерьёзно. Вам кажется, что он оказывает знаки внимания, а он просто любезен с вами, потому что вы, Катя, полезны для бизнеса.

У Кати возникло обычно несвойственное ей желание — желание завизжать. Да что ж это такое! Почему никто, никто не воспринимает её как женщину? Почему все считают калькулятором, счётной машинкой, вещью очень полезной в бизнесе, но не в обычной нормальной человеческой жизни? Катя представила, что будет, если она сейчас скажет Кире, что ждёт ребенка от её жениха, и засмеялась вслух. Воропаева, продолжавшая вещать о тщетности Катиных поползновений, пораженно замолчала.

— Кира Юрьевна, — смех исчез так же неожиданно, как и возник, — я прекрасно всё понимаю. Всё, что делает Андрей... — тут Кате потребовалось вдохнуть воздуха, — Павлович, он делает только ради Zimaletto.

Катя, которая до этого стояла вытянувшись в струнку, прошагала до модернового, на тонких металлических ножках, кресла у президентского стола, с решительным видом в него уселась. Но если Кира приняла это за очередную Катину дерзость, то ошиблась. Просто у Кати закружилась голова, и тошнота подступила к горлу.

Да, очень вовремя, ничего не скажешь. Начитавшись в Интернете всяческих пособий и советов для беременных, Катя сразу решила, что большинство описаний «беременных страданий» ей не подходит: тошнота подступала не утром, а в самое неожиданное время, не подчиняясь расписаниям, солёненького и всякого экзотического, вроде мела с варёной селёдкой, Кате не хотелось. И вообще, кроме этой проклятой недисциплинированной тошноты, ничего, казалось, с Катиным телом не происходит. Ну, ведь могла же, могла она ошибиться? «Да, — внутренний голос как всегда не оставлял шансов, и иллюзий тоже не оставлял, — и четыре аптечных теста, и врач в районной поликлинике, и гинеколог в женской консультации, они тоже ошиблись!»

— Вам, Катя, нужно научиться себя вести. Культура — это не наличие диплома о высшем образовании, знаете ли... И если вы этого не понимаете, то вскоре вы всё-таки потеряете работу! Финансовый дирек...

Катя засмеялась. И смеялась до тех пор, пока разъярённая невеста Жданова не вылетела из кабинета.

— Считайте, что уже потеряла, Кира Юрьевна, — смех быстро сменился слезами, и Катя мимолётно подумала, что всё-таки найденные описания поведения беременных — и про неё, Катю, тоже.

— Считайте, что уже потеряла…