Как твои дела? (гет)

Усталость накатила неожиданно, как случалось уже не раз всю последнюю неделю. Катя давно перестала себя убеждать, что всё нормально, что ничего не происходит. Всё уже произошло. И что ей с этим делать, она понять не могла.

Ну почему, почему, она, такая разумная, просчитывающая все ходы в бизнесе, в личном оказалась такой беспросветной дурой?

«Что делать, что делать, что делать?» — эта мысль поселилась в её сознании, не покидала её ни днём, ни ночью. Она мешала ей работать, заставляя замирать над расчетами. Она мешала ей разговаривать с подругами и не оставляла её дома. Она лишала её голоса в присутствии Андрея и вынуждала отводить от него взгляд.

Что делать? Нельзя больше откладывать. Нужно на что-то решиться. И выбор, как всегда, был только за ней.

Необходимость принять решение, решение по самому важному вопросу в её жизни, отодвинула боль и ужас от прочтения инструкции. Да, она подумала, что упала в обморок из-за шока от предательства Андрея, а оказалось всё намного банальней. Но и страшнее тоже. Если б она не знала об инструкции, ей было бы проще принять решение. Она бы, как только подтвердились её подозрения, кинулась к Жданову, рассказала бы ему о ребёнке, и они решали бы проблему вместе. Вместе? Ты уверена, Пушкарёва? Или как бывало уже не раз: «Что же нам делать, Катенька?» Или даже так: «Кать, ты же придумаешь, что нам делать?» И всё равно решать пришлось бы только ей.

Нет, хорошо, что она узнала о плане Романа и Андрея. Нет, не так. О плане вице-президента и президента компании Zimaletto. Инструкция и всё, что к ней прилагалось, и что за ней последовало — это не поступки мужчин, это проступки глупых, злых, подленьких, заигравшихся мальчишек. Как она могла поверить, что Андрей Павлович Жданов мог полюбить Катю Пушкарёву? Наверное, у неё напрочь отключился мозг. И чувство самосохранения . Но сейчас поздно об этом размышлять… Не об этом думать нужно. Ребёнок, у неё будет ребёнок… Наивная вера в чудо, чудо и принесла. Что же делать? Думай, Пушкарёва, думай.

Работа, Жданов, Колька, мама и папа… Как, как она скажет обо всём родителям?

Или не говорить никому, решить всё самой и устранить проблему раньше? Устранить? Маленькое уже живое существо, слабое, беззащитное. Её ребенка. Ребенка Андрея. Бесконечно любимого Андрея — она не может врать ещё и себе — любимого даже сейчас, когда она всё-всё про него понимает? Разве можно одновременно так ненавидеть и так любить? И что, что, что же делать с ребёнком?

Катя решительно встала из-за своего стола, зашла в президентский кабинет. Жданов вопросительно ей улыбнулся. Он в последнее время всё время ей улыбался.

— Андрей… Павлович…

— Да, Катенька, я вас слушаю.

Кате показалось, что улыбка как приклеенная застыла на его губах, лживая искусственная улыбка. Что он сегодня ей подарил? Собачку?

— Андрей Павлович, я завтра утром задержусь на час, — и, не дожидаясь ответа, вернулась к себе в каморку. Там она еще раз заглянула в свой ежедневник. Завтра, 8-30, кабинет 115.

* * *

Назавтра Катя решила, что никому не будет врать. Никому. Собственно говоря, решение своё она приняла почти сразу, и приём у врача ничего не изменил. Всё было исчислено, взвешено и разделено, когда мысленно она начала называть ребёнком набор клеток размером меньше сантиметра.

Как только Катерина определила самое для себя главное, она собралась, сосредоточилась и составила план.

Первое: рассказать маме. Она поймёт и подскажет что делать. Во всяком случае, Катя очень на это надеялась. Папе пока не говорить. Трупы ей не нужны. А после такого… неожиданного сообщения их может быть несколько.

Второе: закончить все дела в Zimaletto. Составить отчёт. Такой отчёт, какой требуется Андрею. Написать доверенность на управление «НиКаМодой». Такую доверенность, какая ему понравится. Написать заявление об увольнении. И наплевать, понравится ли оно Жданову.

Третье, самое последнее и самое важное. Рассказать Андрею о ребёнке. Или написать. Да! Она напишет инструкцию по обращению с беременной Катей Пушкарёвой, закапает её слезами и пошлёт по почте. Через Уругвай. Или Марс. Или Сириус.

— Катя! Ты где, Кать?

Очень странно, но у Андрея Павловича вошло в привычку каждый раз, когда он входил в кабинет, проверять, на месте ли его помощница. «Нет, Катя сбежала с цыганским табором, а это муляж!» — хотелось ей ответить. Но она, как всегда сдержалась. Она старалась быть спокойной и выдержанной. Спокойной, выдержанной, погружённой в работу. Это не сразу у неё получилось. Сразу, после прочтения инструкции, Кате хотелось узнать — за что? За что они с ней так поступили? Боль от предательства была такой сильной, почти физической, почти нестерпимой… Ей захотелось ото всех спрятаться, потом она подумала, что нужно отомстить. Она даже вместе с Колькой план мщения разрабатывала, что-то придумывала… Но всё отошло на второй план, как только Катя поняла, что беременна.

Внешнее спокойствие и выдержка, ровные отношения со всеми, разговоры только по делу. Сначала она вела себя так неосознанно, полностью погрузившись в размышления, что ей делать с её ужасной — или прекрасной? — новостью. А потом поняла, что именно такое поведение гарантирует ей спокойствие, даёт время подумать и принять решение, и все окружающие, включая Андрея, принимают её спокойствие за сосредоточенность на делах Zimaletto.

Все считали, что она решает важные финансовые вопросы. Женсовет — потому что не разбирался в стратегии компании, родители — потому что очень уважали важную Катину должность, Малиновский и Жданов — потому что действительно знали, какими сложными проблемами её нагрузили. Андрей, конечно, поудивлялся вслух, куда же запропастилась его отзывчивая Катенька, но достаточно быстро привык к её новой манере поведения. Приспособился. Да и выбора у него особого не было. Хотя Жданов старался — сам брал Катю за руку, заглядывал в глаза, открывал двери, помогал надевать пальто. Почти каждый вечер предлагал отвезти её домой. Катя старалась не замечать, как эти знаки внимания бесили Киру. А если честно, то Кате Пушкарёвой стало на это на-пле-вать.

Сегодня, после того как Андрей в присутствии Кати и Малиновского отказался ехать с ней на обед в ресторан, Кира Юрьевна побледнела, ничего не сказала и ушла из кабинета, хлопнув дверью. А когда Жданов с Малиновским отправились в неизвестном Катерине направлении, Воропаева вернулась, уселась в президентское кресло и позвала:

— Катя!

— Да, Кира Юрьевна, — Катя нехотя вышла в кабинет из каморки.

— Катя! — Воропаева медленно снизу вверх осмотрела Пушкарёву, как будто видела её сегодня в первый раз, потом поморщилась.

— Катя! — Кира Юрьевна никак не продвигалась в разговоре, и Катерине вдруг безумно захотелось наплевать на иерархию, на вежливость и сделать замечание о зависшей в голове у кое-кого программе, но её новоприобретённое спокойствие помогло сдержаться. — Вы должны перестать поощрять Андрея Павловича!

Катя промолчала.

— Андрей Павлович вовсе не имеет в виду того, что вам кажется…

— А что мне, по-вашему, кажется? — голос Кати был ровен, в отличие от срывающегося, какого-то прыгающего, голоса Киры.

— Катя, Андрей Павлович — молодой и очень привлекательный мужчина. Разумеется, он вам понравился и возможно даже вы в него влюбились...

Вопроса в последней фразе Киры Юрьевны не было — было утверждение.

Катя стиснула зубы и опустила глаза.

— Но поймите, это отношение к вам... Оно несерьёзно. Вам кажется, что он оказывает знаки внимания, а он просто любезен с вами, потому что вы, Катя, полезны для бизнеса.

У Кати возникло обычно несвойственное ей желание — желание завизжать. Да что ж это такое! Почему никто, никто не воспринимает её как женщину? Почему все считают калькулятором, счётной машинкой, вещью очень полезной в бизнесе, но не в обычной нормальной человеческой жизни? Катя представила, что будет, если она сейчас скажет Кире, что ждёт ребенка от её жениха, и засмеялась вслух. Воропаева, продолжавшая вещать о тщетности Катиных поползновений, пораженно замолчала.

— Кира Юрьевна, — смех исчез так же неожиданно, как и возник, — я прекрасно всё понимаю. Всё, что делает Андрей... — тут Кате потребовалось вдохнуть воздуха, — Павлович, он делает только ради Zimaletto.

Катя, которая до этого стояла вытянувшись в струнку, прошагала до модернового, на тонких металлических ножках, кресла у президентского стола, с решительным видом в него уселась. Но если Кира приняла это за очередную Катину дерзость, то ошиблась. Просто у Кати закружилась голова, и тошнота подступила к горлу.

Да, очень вовремя, ничего не скажешь. Начитавшись в Интернете всяческих пособий и советов для беременных, Катя сразу решила, что большинство описаний «беременных страданий» ей не подходит: тошнота подступала не утром, а в самое неожиданное время, не подчиняясь расписаниям, солёненького и всякого экзотического, вроде мела с варёной селёдкой, Кате не хотелось. И вообще, кроме этой проклятой недисциплинированной тошноты, ничего, казалось, с Катиным телом не происходит. Ну, ведь могла же, могла она ошибиться? «Да, — внутренний голос как всегда не оставлял шансов, и иллюзий тоже не оставлял, — и четыре аптечных теста, и врач в районной поликлинике, и гинеколог в женской консультации, они тоже ошиблись!»

— Вам, Катя, нужно научиться себя вести. Культура — это не наличие диплома о высшем образовании, знаете ли... И если вы этого не понимаете, то вскоре вы всё-таки потеряете работу! Финансовый дирек...

Катя засмеялась. И смеялась до тех пор, пока разъярённая невеста Жданова не вылетела из кабинета.

— Считайте, что уже потеряла, Кира Юрьевна, — смех быстро сменился слезами, и Катя мимолётно подумала, что всё-таки найденные описания поведения беременных — и про неё, Катю, тоже.

— Считайте, что уже потеряла…

Самое главное в своём плане «Говорить Только Правду» Катя оставила напоследок. Сначала нужно уладить всё чужое и внешнее, а потом, потом…

Чего ждать от Андрея? Катя попыталась разложить свои чувства и ожидания по полочкам. «Да, Пушкарёва, а лучше разнести по графам и свести баланс. Актив — пассив». В любом случае получалось у Кати одно. В прекрасное, чудесное время «до инструкции» она ждала бы от Андрея сочувствия, возможно, даже радости. Хотя поверить в то, что Жданов её действительно любит до умопомрачения, до «поженились и умерли в один день», в то чудесное время Катя так и не смогла... Любила, надеялась, хотела верить, но не смогла. А вот понимание, сочувствие и помощь, она же могла на них рассчитывать? Сейчас… Катя подошла к двери в президентский кабинет, прислонилась щекой к матовому стеклу... Сейчас она ждала от Жданова страха. Беспомощного удивления в его глазах и страха.

«Ты ж его любишь, Пушкарёва? Ты верить ему должна».

Накатила привычная уже усталость, Катя оторвала тяжёлую голову от стекла. Так. Напомнить себе, что предавший один раз, предаст и в тысячный. Готовиться к худшему… «Ожидая лучшего?» — «Да заткнись ты».

Внутренний голос замолчал, но Катя была уверена, что временно. Непослушный у неё был внутренний голос.

Она постояла немного в центре своего кабинетика. Слабость не проходила, и Катя уселась за стол, опустила голову на скрещённые руки. Стало немного легче.

А что, если поговорить с Андреем сейчас? Не откладывать это напоследок? Сразу всё определить в главном, а затем… «Что же тебя колбасит так, Пушкарёва?»

Решительно встала, сжала кулачки на удачу и прошла в президентский кабинет. Жданова на месте не было… Баланс не сошелся.

Возвращаясь в ZimaLetto после обеденного перерыва, Катя немного задержалась. Девочки, как и всегда, были шумны и любопытны. Сегодня их чрезвычайно занимала марка и стоимость автомобиля жениха Кати Пушкарёвой. Катя быстро устала и от их расспросов, и от своих попыток придумать ответы (а потом эти ответы запомнить на будущее), её мутило от запахов еды, которую с аппетитом поглощали все без исключения женсоветчицы. Расспросы дамочкам в этом не мешали. Казалось, поглощаемая информация — это такая же пища для них, как и картофельное пюре с котлетой по-киевски. В общем, Катя задержалась.

В приёмной Вики не было и, прежде чем зайти в президентский кабинет, Катя на несколько секунд остановилась. Из кабинета слышался весёлый голос Жданова.

Катя открыла дверь и замерла на пороге.

Интересно, а что скажет Андрей, если вот сейчас подойти к нему, так свободно развалившемуся в кресле, снять с него очки, наклониться близко-близко к его лицу, как будто захотела поцеловать? Дождаться, когда он улыбнётся, а потом подставит губы, готовясь к поцелую... И выпалить: «Андрей... Палыч, я жду от вас ребёнка!»

Катя ещё секунду посмотрела на президента, разговаривавшего по телефону, и, слегка кивнув в ответ на его вопросительный взгляд, прошмыгнула в свою каморку.

Отчёт был почти готов — сегодня Катя его закончит. Завтра она встретится с юристами, послезавтра … Послезавтра она… Дверь в каморку открылась.

— Катя, как у нас дела? — Жданов лучезарно улыбнулся.

— Отчёт почти готов, Андрей Павлович, — очень вежливо ответила Катя и заметила тень облегчения на любимом предательском лице. «Пушкарёва, инструкция — это не только Малиновский, это и Андрей тоже».

— Ну, Катенька, я не только о деле хотел с вами поговорить... Мы так давно не были вместе, так давно никуда...

«Я не выдержу! Я не выдержу до послезавтра».

— ...Не ходили, Катенька! Может сегодня вечером...

«Скажу ему сейчас!»

— Катя, ты меня не слушаешь совсем. Кать?

«Вот сейчас!»

— Андрей... Павлович, я...

Жданов подошел ближе к Кате, протянул руку, зацепил указательным пальцем её очки, другой рукой накрыл ладонь Кати, лежащую на столе, наклонился...

«Сейчас!»

— ...должна… — её слова утонули в его губах.

— Ка-а-а-тя, сегодня мы … — что он хотел сказать, Катя не узнала, потому что стукнула дверь в его кабинет, Андрей резко выпрямился, отвернулся и быстро вышел, почти вылетел, из каморки.

Катя услышала взволнованный голос Киры. Встала, подошла к полке, на которой стояла фотография счастливого семейства Пушкарёвых, стукнула пальцем себе — фотографической — по голове:

— Дура ты, Пушкарёва. И трусиха...

* * *

«Я — не трусиха, я — не трусиха», — повторяла Катя мысленно, сидя за столом на кухне и следя за такими привычными движениями мамы. Мама ловко помешивала булькающее на плите варево с отвратительным, как казалось сейчас Кате, запахом чеснока и специй.

«Не отвлекаться! Сосредоточься, Пушкарёва!» Главное: ставить перед собой такие препятствия, которые собираешься взять. Их высота значения не имеет. Вот разговор с мамой — из самых высоких, но преодолимых. А непреодолимые барьеры оставить на будущее. Вот папа Кате сейчас не по возможностям. Потом, потом, потом, когда она соберёт все силы, сосредоточится и... И сбежит на самый дальний необитаемый остров. Но пока — мама.

— Мама, послушай, — тихо и неуверенно начала Катя.

Ей было невыносимо страшно и отчего-то больно, но откладывать разговор Катя не собиралась. «Позади — Москва, Пушкарёва, позади — Москва».

— Я жду ребёнка, ма…

Мама медленно, Катя думала, что так бывает только в кино — в рапиде, осела на пол.

— Мамочка! — Катя вскочила с табурета и суетливо заметалась по кухне, пытаясь вспомнить, где у них хранится аптечка.

— Постой, Катя, — мама тяжело приподнялась.— Подай руку.

— Мама, давай я вызову «Скорую»!

— Накапай валерианы… В верхнем шкафчике... Тридцать капель, да водой разбавь. Воду из кувшина... Так, хорошо.

За будничными указаниями матери чувствовалось такое волнение, такое внутреннее напряжение, что Катя вдруг, вопреки всему, успокоилась. Нужно держаться. За себя, за маму. Она сильная. Они сильные. Всё будет хорошо…

Хорошо не было. Мама плакала, Катя ещё дважды приносила ей валерьянку. А под конец разговора, посмотрев на побелевшее в синеву мамино лицо, побежала искать нитроглицерин. Маме она рассказала всё. Почти всё — про инструкцию Катя рассказать ей не смогла. Может быть, потом, когда у неё самой перестанет болеть сердце и ещё что-то там — в горле, в голове, внутри всего тела.

— Катенька, а Андрею Палычу ты сказала? Про ребёночка?

— Нет!

— Но, может быть, он не такой…

— Какой, мама, какой? Он не любит меня, он любит компанию свою, мама… Он женится скоро! — Катя практически кричала.

— Тише, тише, тебе волноваться сейчас нельзя. Что ты, дочка, — и, помолчав, мама добавила: — А ты его любишь, да? Всё так же?

Катя тяжело опустилась на табурет и совершенно по-детски, размазывая слёзы и сопли по щекам, заревела.

* * *

Успокоив Катю и ответно налив в чашку воды с валериановыми каплями — «ничего-ничего, валерьяночку можно» — мама стала настаивать на том, что откладывать разговор с папой — неправильно.

— Катя, у нас в семье никто никогда никого не обманывал. Надо, Катя, надо! Тебе самой же легче будет... Мы не сможем скрывать тайну от отца... Эту тайну — не сможем, Катя.

Катя подумала, допила невкусную валерьянку и согласилась. Отдалять разговор с отцом в её случае — как затягивать петлю на горле: чем медленнее это делаешь, тем больше мучаешься. Начиная разговор с папой, нужно найти силы на один бросок гранаты, а потом уже с фатализмом наблюдать за последствиями ядерного взрыва. Главное, следовало решить, что говорить папе об отце ребёнка. Катя не сомневалась, что как только она назовёт имя Андрея, отец помчится восстанавливать справедливость. Так восстанавливать, как только он представляет эту справедливость.

Катя поёжилась, представив правосудие по-пушкарёвски. Ах, папа, папа!

Нет, говорить об Андрее Катя отцу не будет. Иначе, как ему объяснить то, что она и себе объяснить не в состоянии? И как его удержать от выяснения отношения со Ждановыми? Папа ведь не ограничится встречей с Андреем, захочет увидеть его родителей, начнёт требовать, грозить... И папу могут обидеть. Обидеть через неё, Катю.

И ещё он разочаруется в ней. Папа так её любит, так ею гордится, и при этом считает совсем девчонкой, малышкой, несмышлёнышем... Как он сможет принять то, что его маленькая девочка с косичками вдруг стала взрослой, и так нелепо взрослой? Все последствия взросления без его преимуществ. Вдобавок Катя очень боялась за здоровье отца. Мама не свалилась от горя, побледнела, осунулась сразу, но держится. Катина мамочка — сильная, во многих вопросах сильнее мужа. А папа...

Так что же ей, Катерине, делать?

* * *

Разговор с отцом, несмотря на то, что Катя к нему готовилась, состоялся неожиданно. Мама помешивала борщ большой деревянной ложкой, и тихонько, иногда оглядываясь на дверной проём, расспрашивала о том, как дочь сходила к врачу. Катя сидела за столом и, сложив руки, как примерная ученица на уроке, так же тихо отчитывалась. Витамины, не волноваться, следить за давлением…

— Что это вы шушукаетесь? Закроются в комнате и ну, лясы точить! И на кухне, которая предназначена для приёма пищи контингентом гарнизона!

Катя вздрогнула от громкого голоса отца, неожиданно раздавшегося прямо из-за её плеча. Голова закружилась и, не выполнив одного из предписаний врача — «Екатерина Валерьевна, в вашем случае это обязательно, слышите, обязательно» — не уследив за давлением, Катя рухнула в обморок.

Очнулась Катя у себя на диване, мама сидела рядом и с побледневшим лицом тыкала мерзко воняющую вату ей под нос.

— Катенька, Катенька, девочка...

— Девочка! Мамашей вон заделалась уже, а ты всё — девочка! — Отец стоял рядом и сердито сжимал кулаки, но Катя видела, что глаза у него испуганные, руки дрожат, а лицо такое же белое как у мамы.

«Жданов, вот этого я тебе никогда не прощу!»

* * *

— Ну, друг мой Колька…

— Пушкарёва, я пугаюсь, когда ты начинаешь цитировать старые фильмы, — прервал Катю Николай.

— Не сбивай меня, Зорькин!

— Ты ж не лётчик, чего тебя сбивать?

Коля чувствовал: то, что хочет сказать ему подруга, ему не понравится, очень не понравится, поэтому как мог, оттягивал разговор. Но Катерину свернуть с намеченного пути было невозможно.

— Я понял, ты хочешь сказать мне что-то такое, что уже оставило меня без ужина, а дядю Валеру выгнало в гараж, на ночь глядя. Ну что ж, колись, Пушкарёва!

— Я беременна, Колька.

— Врёшь! — Коля выпалил, явно не думая, и, раскрыв рот, оторопело уставился на Катю.

Именно сейчас Катя не выдержала. Когда узнала, что ждёт ребёнка — Катя не плакала. Когда решала, что будет делать с ребёнком и всей этой невозможной ситуацией — Катя не плакала. Пытаясь и не отваживаясь поговорить с Андреем, она не плакала тоже. Лихорадочно перебирая лекарства в картонной коробке, ища и не находя упаковку нитроглицерина для мамы, она не плакала. Выдерживая тихий отцовский крик (тихий, потому что и руки у него тряслись, и испуг за неё в глазах не проходил, и горло у него перехватывало) — не плакала. А вот сейчас Катя не выдержала. За всё то время, которое прошло с момента, поставившего перед важнейшим выбором в её короткой жизни, она разрыдалось только два раза. Тогда, в президентском кабинете после разговора с Кирой, и сейчас, прижавшись к лучшему другу.

— Ну, Кать, ну, перестань. Не реви, Катька! Слышишь?

— Это не я реву, это гормо-о-оны!

Коля отодвинул Катю на расстояние вытянутой руки и строго посмотрел ей в глаза. Катя продолжала всхлипывать, но уже тише.

— Так, Пушкарёва, спрашивать, кто счастливый отец, я не буду. Мои дедуктивные способности позволяют мне сделать соответствующие выводы. Как отреагировала твоя великая любовь?

— Ко-о-оля…

— Не реви, — Коля опять подсел к Кате поближе, обнял её за плечи, а она снова уткнулась лицом ему в плечо. — Всю рубашку мне вымочишь… Перестань, Пушкарёва! Ниагарским водопадом горю не поможешь!

Зорькин помолчал немного и уже совершенно серьёзно добавил:

— Ты уже решила, что делать будешь?

Катя, не отнимая лица, от уже промокшей Колиной рубашки, помотала отрицательно головой, замерла на секунду и покивала положительно.

— Ну, Пушкарёва, ты даешь! Кончай сопли по мне размазывать и рассказывай, что придумала твоя вторая по уму голова!

— Почему это вторая? — прогнусавила Катя, не отрывая голову от его плеча.

— Потому самая умная голова — у меня!

— У тебя не голова, а местожительство тараканов!

— Так это же золотые тараканы!

— Колька, перестань меня смешить. Всё равно не смешно. И всё очень серьёзно.

— Я понимаю, Пушкарёва, я понимаю. Рассказывай давай свой план…

* * *

— Вот, мать, хотела внуков! Дождалась!

— Валера…

— Что Валера, Валера! Всегда говорил, что эти полуголые дамочки на сцене Катюху до добра не доведут!

— На подиуме…

— Что? Да ну тебя! И ведь не говорит, доченька родная, кто помог мечту-то нам исполнить. Или ты знаешь? Ленка?

— Да Господь с тобой, Валера. И знала бы — не сказала. Ведь помчишься же с наскоку дочку замуж выдавать! Или убивать. Не знаю даже, что хуже?

Катя, невидимая из кухни, стояла, прижавшись к стене в прихожей, и сжимала кулаки. Сжимала до того крепко, что коротко остриженные ногти до боли впивались в ладони. Папа испугался Катиного обморока, не стал наседать на неё сегодня. Не стал выпытывать имя обидчика с настырностью и безапелляционностью, той, что ему свойственна, и так, как он, безусловно, ещё сделает. И что Кате тогда говорить? Что отвечать? Назвать имя Андрея? Отец не выдержит, бросится выяснять отношения — Кате с мамой его не удержать. И какие отношения у Кати со Ждановым? Если б она сама могла определиться…

Не называть имя, молчать, как подпольщик на допросе? Может быть ещё хуже. Отец всё равно отправится в Zimaletto, раскричится, ничего не узнает, зато всё узнают все остальные.

Катя тихо отступила в свою комнату. Колька валялся на диване и пялился в потолок.

— Бушует дядь Валера?

— А ты как думаешь? — Катя вздохнула.

— А хочешь, я скажу, что это мой, — Коля тоже протяжно вздохнул, а Катя непонимающе посмотрела на него. — Ну, то есть мы с тобой… Что я… Что ты ребёнка ждёшь от меня?

— Ты совсем с ума сошел? Он тебе не поверит, а потом убьёт!

— Так убьёт или не поверит, Пушкарёва?

— И то, и другое. Нет, Колька, это не выход. Хотя спасибо тебе большое.

Зорькин явно повеселел. Перевернулся на бок и серьёзно поглядел на Катю:

— Пушкарёва, что делать-то будем?

Катя отошла к окну, невидяще уставилась на улицу. Потом развернулась, расправила плечи и вздёрнула подбородок:

— Будем рожать. И жить долго и счастливо!

Время, которое Екатерина Валерьевна Пушкарёва назначила «Часом Икс» наступило очень быстро. Слишком быстро! Сначала она хотела объявить свою сногсшибательную новость президенту и будущему отцу в день совета директоров. Сообщить, ошеломить и уйти. Однако в какой-то момент решила, что такие качества как подлость и трусость должны достаться её ребёнку только от одного из родителей. А ещё... В глубине Катиной души, где-то очень-очень глубоко, из последних сил выживала надежда на то, что Андрей такой, каким она считала его до прочтения той проклятой бумажки. Андрей Жданов — сильный, благородный и мужественный. «Нет, всё-таки ты дура, Пушкарёва».

Вечером, молча сидя на полу своей комнаты рядом с Колькой, она всё думала: как поступит Андрей, что скажет в ответ на её… известия? Папа, Кира, родители Андрея, их отношение к ситуации, их реакция, отодвинулись для Кати на второй план. Перспектива сразиться с окружающим миром и не попасть в итоге в Институт Сербского, пугала, но важнее для неё было другое. Это другое занимало все мысли, это другое — Андрей. А ещё ей очень хотелось селёдки.

Утром Катю трясло мелко и, как ей казалось, незаметно для окружающих. Но и мама, начавшая что-то говорить про «сон в руку», и отец, злой и воинственный, пытавшийся запретить ей идти в «гнездо разврата» и начавший разговор с крика о «негодяе, обидевшем ребёнка», разглядев Катю, оба на какое-то время замолчали.

После завтрака папа сначала всерьёз пытался задержать Катю дома. Затем натягивал пиджак с орденскими планками, чтобы идти вместе с ней, но натолкнулся на её взгляд, отступил и ушел в комнату, хлопнув дверью.

Мама, взволнованно оглядываясь на дверь, за которой чем-то гремел отец, попыталась всунуть в Катину руку таблетку валерьянки:

— Катенька, волнуешься… давление…

— Я решу сегодня всё, мама.

После Катиных слов мама беззвучно заплакала, перекрестила Катю и ушла вслед за отцом, осторожно притворив дверь в комнату…

Катя поправила очки, отгоняя ненужные воспоминания, сосредоточилась и решительно вошла в кабинет Жданова. «Ну, держись, Пушкарёва! Сейчас ты всё и узнаешь! И где платок, когда он так нужен?»

— Андрей Павлович! — и уже значительно тише: — Андрей…

Жданов, услышав своё имя, радостно улыбнулся. А Катя удивилась — впервые за последние недели его улыбка показалась ей искренней.

— Катенька, ты вернулась!

Тут Катя удивилась ещё сильней:

— Откуда… вернулась?

— Ко мне вернулась, — улыбка Жданова стала ещё шире: — оттуда, где ты была последнее время.

Андрей, не переставая улыбаться, встал из-за стола, подошёл к Кате, обнял. Она застыла, но Жданов, казалось, на это не обратил внимания.

— Катя, как я соскучился. Кать… Ты меня совсем не замечаешь, — Андрей наклонил голову, пытаясь губами поймать её губы. — Это из-за отчёта, да? Я тебя сильно загонял?

Катя сделала попытку отвернуться и отодвинуться. Кате не нужен был сейчас такой Андрей. Она не хотела его таким видеть! Такой Андрей сбивал её, заставлял вспоминать ту сказку, в которой она жила до осознания того, что всё окружающее было лишь миражом. Золушкина сказка без туфельки, без бала и без принца. Вот сейчас Жданов, объединившись с гормонами, или что там, у беременных, заставит Катю разрыдаться. А она не может сейчас лить слёзы, не может! Ей обязательно нужно всё ему сегодня рассказать!

И тут Андрей ей помог:

— Катенька, ведь отчёт готов? — и нежно провёл рукой по Катиной щеке, и взгляд у него стал ласковый-ласковый. — К совету мы подготовились… как надо?

Катя закаменела. Как он может, вот так? Так быстро меняться и менять всё вокруг? Превращаться из нежного возлюбленного в циничного идиота? Или он вовсе не меняется, а тебе, Пушкарёва, все изменения в нём только мерещатся? Каков Андрей Жданов на самом деле?

Как ей хотелось сейчас просто уйти! Положить на стол все подготовленные документы и, сверху, заявление об увольнении, а потом уйти, решительно маршируя — или она не дочь военного? — в последний раз оглянувшись на стеклянную махину Zimaletto. Да, Катя могла бы так сделать. И, возможно, не жалела бы об этом никогда, но…

Катя обеими руками оттолкнулась от груди Жданова, вышагнула из его ослабевших объятий, на секунду приложила ладонь на свой плоский пока живот. «Для тебя, малыш». Сейчас начнётся экзамен. Экзамен для Андрея Павловича Жданова. Свой Катя сдала, когда тихо повторила пожилой хмурой докторше — той, что «кабинет 115, 8 часов 30 минут». «Буду. Буду рожать».

— Андрей Палыч! — Жданов, не желавший отпускать Катю и всё пытавшийся задержать её, придвинуть к себе поближе, поморщился. — Андрей! — Катя решила послушаться его в последний раз и получила в ответ удовлетворённую улыбку.

«Ты же не будешь падать в обморок, Пушкарёва?»

— Я беременна, Андрей Павлович, — и замолчала, глядя в непонимающие, пока непонимающие, глаза Андрея. — Я жду от тебя ребёнка, Андрей. И я знаю про инструкцию.

И тихо-тихо, то ли от привычного уже волнения, то ли от внезапно накатившего спокойствия, она добавила:

— Ваш ход, Андрей Павлович.

Конец первой части.

— Ваш ход, Андрей Павлович…

И на него навалилась тишина, которая оглушала. Как будто где-то наверху вырубили всё звуковое сопровождение его жизни. Второстепенные, абсолютно неважные в данную секунду, вопросы рождались и умирали в сознании Андрея. Что она сказала? Как такое могло с ним случиться? С ними? Что будет с компанией? И что скажет отец?

Веки резало, но он немигающе глядел в Катины огромные, страшные сейчас, глаза. Сказать Андрей ничего не мог… Даже если ему и было бы, что сказать. Катя, видимо, всё-таки ждала, что он что-то ей ответит. Смотрела на него, не отрывая взгляда, как будто и её векам что-то не давало сомкнуться.

Андрей не мог. Ну, не мог он ничего сказать физически: слова застревали в горле, язык сразу стал сухим, огромным.

Из горла вырвалось только:

— Э-э-э… — и этот звук словно сразу перехватил дыхание.

Андрей увидел, как в глазах девушки промелькнули разочарование, гнев, а когда в них осталась только усталость, Катя отвернулась, отошла от него.

— Я увольняюсь, но завтра совет. И я понимаю, что от меня слишком многое зависит и слишком многие... Я приду, сделаю всё, что вы хотели. Ещё я подготовила все документы, доверенность на ваше имя…

— Постой, — всё-таки выдавил он из себя. — Ты не о том сейчас говоришь…

Катерина развернулась к нему лицом и решительно — откуда она берёт эту решительность? — решительно заявила:

— Я сказала вам о ребёнке, Андрей Павлович, не потому, что жду чего-либо от вас... — Катя обхватила себя руками за плечи. — Вы, наверное, плохо расслышали, но я и об инструкции знаю. Поэтому сообщаю только в качестве информации — я беременна и от ребёнка я не откажусь, буду рожать.

Никогда он не замечал в ней такой безапелляционности. Растерянная Катя, испуганная Катя, расстроенная Катя, находчивая Катя, смелая Катя, влюблённая Катя, нелепая Катя, счастливая Катя, утомлённая Катя… Сотня Кать. Но вот непримиримая и жёсткая... Чёрт, что делать-то? Нужно уже что-то сказать… По существу сказать. А что говорят в таких случаях? Что он говорил той рыженькой пять лет назад? «Три тысячи тебе хватит?» И не признался в этом потом никому, даже Ромке. И так и не узнал, действительно ли была беременна или просто разжилась слегка за его счёт та красотка. Ребёнка не было и, слава Богу! Но предложить Кате три тысячи долларов… Это было бы неправильно. Низко. Отвратительно. К тому же с ним, Андреем, и не советовались, не спрашивали его мнения... Его ставили в известность. А что делают мужчины, когда их вот так ставят в известность?

На краешке Андреева сознания маячило что-то важное, что-то, о чём сказала Катерина, но это важное отступало перед основной новостью. Новость года, мать её!

Андрею казалось, что его голова стала пустой, звонкой, но одновременно переполнилась обрывками мыслей. Как такое может быть? И что, чёрт побери, он должен сейчас сказать?

И Катя, верный партиец, надежный товарищ, приняла решение за него.

— Ну, вот… Вы теперь знаете… — взгляд у неё стал отсутствующим, и она была уже не здесь. — Я пойду сегодня, хорошо? До завтра, Андрей Павлович.

И тут — Андрей не знал, что на него нашло, и откуда появился голос — вдогонку ей, чуть притормозившей у выхода из кабинета, он рявкнул:

— Не поздно ли называть меня по имени-отчеству, а, Кать?

* * *

«Ай да Жданов! Ай да сукин сын!»

Он сказал глупость. Катя ждала от него каких-то важных слов, а он… Чёрт, но она же не дала ему времени! После его очень своевременного замечания про имя и отчество Катя неожиданно засмеялась и вышла из кабинета. «Теперь у тебя есть время. Думай теперь, Жданов».

Андрей снял очки, рассеяно потер лоб. Что должен делать счастливый будущий отец после сообщения женщины об этом самом отцовстве? Встал, прошелся по кабинету, зачем-то заглянул в Катину каморку. Потом в тумбочке нашарил бутылку коньяка, бокал. «Нет повода не выпить, Жданов». После первого бокала пришло осознание, что всё плохо настолько, насколько и представить невозможно. После второго — что всё еще хуже. Третий новых прозрений не принес. После четвёртого оказалось, что на столе слишком много бумаг, и Андрей широким размашистым жестом скинул всё, что на поверхности стола находилось, на пол. Услышав грохот падающего монитора, в кабинет залетела Виктория.

— Андрей, что случилось?

Вика, как и разлетевшиеся бумаги, тоже была лишней, и Андрей запустил в неё бокалом. К сожалению, секретарша увернулась… Но Андрею понравилось, как Клочкова запищала и скрылась с его глаз. Уже из приёмной послышалось её истерическое:

— Да что ж это такое… Совсем с ума сошёл… И Киры сегодня нет!

Андрей удовлетворенно улыбнулся, но сразу опять нахмурился — бокал разбился, схватил бутылку, припал к горлышку. Дверь из приёмной опять отворилась, и в кабинет зашёл Малиновский.

— Палыч… — глаза Романа округлились. — К совету готовишься? In vino veritas?

Андрею захотелось запустить чем-нибудь и в Малиновского, но под рукой была только бутылка, на дне которой оставалось ещё много и vino, и veritas… Поэтому Андрей только хрипло спросил:

— Чего тебе?

— Интересное кино, — Роман, явно не догадывавшийся об участи баскетбольной корзины, грозившей ему минутой ранее, устроился на краю стола. — Друг и, можно сказать, начальник, тут выпивает в одиночестве... Он, можно сказать, почти убивает почти мать почти моего ребёнка… Я беспокоюсь.

Малиновский увидел рассыпанные по полу бумаги, поднял несколько, взглянул на первую и присвистнул:

— Ничего себе… Жданов, ты из-за этого бесишься?

Андрей приподнялся в кресле, выхватил из рук Ромы один листок: «Заявление. Прошу уволить меня…» Смял его, бросил обратно на пол. Потянулся за остальными, но Малиновский увернулся, с интересом читая вслух заголовки документов:

— Доверенность… Так, так, так… Отчёт о… Андрей, это то, о чем я думаю? — он удивлённо посмотрел на друга. — Катя написала… и увольняется?

Из Андрея как будто выпустили пар, и он, не выдержав Ромкин взгляд, опять припал к горлышку бутылки.

— Катя беременна. Катя ждёт ребенка.

Роман, вставший со стола и пытавшийся в этот момент усесться в кресло, промахнулся мимо него и очутился на полу рядом с разбросанными бумагами.

— От кого?

— Дурацких вопросов не задавай, а? — Андрей сделал еще один глоток из бутылки.

— Перестань пить! — Роман поднялся и ловко выхватил почти пустую бутылку из руки Андрея. Но, потянувшись за коньяком, он поскользнулся на карандаше, сброшенном другом и президентом со стола несколькими минутами ранее, и опять с грохотом растянулся на полу поверх разбросанных бумаг.

Виктория приоткрыла дверь и опасливо заглянула в кабинет:

— Что вы тут…

Не договорив, Клочкова с визгом отшатнулась и с силой захлопнула дверь, так как теперь в неё полетели бутылка, метко пущенная Романом, и компьютерная мышка с болтавшимся проводом, отправленная в полёт нетвёрдой рукой Андрея.

— И родители прилетают через…— он попытался разглядеть стрелки на циферблате часов, но они расплывались перед глазами. — Скоро прилетают. Что делать, Ромка?

— Ну, Жданчик, случился у тебя нежданчик...

Роман хохмил, но смешно ему не было — Андрей даже сквозь опьянение понял: что говорить и что делать друг пока не придумал.

— Пшёл ты, Рома со своими каламбурами, знаешь куда… — язык заплетался, ноги ослабели, но голова Андрея пока работала. Как могла, так и работала: — Неси еще выпить, а?

— Так, Жданов, паниковать прекращай. Катя здесь? — Роман заглянул в кабинет помощницы. — Она совсем ушла?

— Откуда я знаю? — лишенный добавочной дозы алкоголя, Жданов медленно зверел. — Меня поставили перед фактом и гордо удалились.

— Кира знает?

Жданов пожал плечами, почему-то сейчас о невесте он вообще не думал. О родителях подумал, о Zimaletto подумал, о Кате подумал, о себе подумал, даже о Валерии Сергеевиче — и то подумал. О Кире — не вспоминал.

— Жданов, ты отчёт смотрел?

— Ромка, ну какой отчёт?

— Такой отчёт! Что ты сказал Кате в ответ на её сногсшибательное известие? Молчишь? Ежели Катерина Валерьевна, вместо «люблю до гроба», решит, что «не доставайся же ты никому»? Ты об этом подумал?

Малиновский вскочил, пробежался до двери в конференц-зал, потом о чём-то вспомнил, стукнул себя ладонью по лбу, нагнулся и поднял одну из бумаг, валявшихся на полу, вчитался в неё:

— Хотя, судя по тому, что доверенность она выписала на твоё имя… Но совет только завтра, вполне может и передумать…

— Ромка… — Андрей посмотрел Роману в глаза, он знал, что сейчас больше всего походил на побитую собаку, несправедливо обиженную и сильно наказанную собаку. — Ромка, я вспомнил… Катя сказала, что знает про инструкцию.

Теперь ноги ослабели у Романа, и Малиновский в третий раз за последние полчаса промахнулся мимо кресла.

Коньяк, виски, снова виски и опять виски. Из закуски только жалкий пакетик леденцов, завалявшийся в дальнем углу кухонного шкафчика. Сон в кресле. Трезвонящий телефон, который, в конце концов, Андрей разбил о стену. Ругань Романа, который выпил на порядок меньше и соответственно был значительно трезвее. И который фонтанировал, фонтанировал, фонтанировал идеями. Андрей пытался их выслушивать. Сначала, пока виски не проникло во все клетки тела, даже критиковать пытался. Потом тупо смотрел на Ромку и просто старался не упасть под стол. Потом Андрею захотелось наказать виновных, и он попытался встать и заехать Ромке прямым в голову. Голова увернулась, а на вторую попытку силы у Андрея не хватило.

Утро он встретил относительно трезвым (или относительно пьяным), с полным пониманием того, что жизнь катится к чертям без его участия.

Срочно требовалось или опохмелиться, или застрелиться: голова трещала, во рту пересохло. Всё внутри закручивало в узлы, и тошнота подступала к горлу. А самое главное, от чего он вчера так замечательно уходил проверенным способом, никуда не исчезло. Что делать с Катей и фирмой предстояло решать сегодня, и времени у него не осталось.

Верный друг Ромио сбежал от него ближе к утру, когда Андрей не мог уже не только говорить и пить, но и сидеть, и на все попытки Малиновского отволочь его на кровать, отвечал неоригинально — матом.

Вот сейчас он только встанет и раздобудет… что-нибудь. От головной боли и от жизни.

Кряхтя и постанывая, Андрей выбрался из кресла, распрямился — голова ответила на всё это взрывом адской боли. Продолжая вполголоса стонать и материться, добрёл до ванной. Холодная вода в душе немного прояснила сознание, в уме начал выстраиваться план действий на сегодня. План простой и незамысловатый: сначала вылечить голову, всё равно как, потом решать, что делать дальше.

В отличие от пустых холодильника и кухонных шкафов, арсенал средств от похмелья Андрея не разочаровал: шипучие таблетки нашлись быстро. Чуть ли не подпрыгивая от нетерпения, он развёл сразу несколько в большой чашке, выпил, и стало чуть легче.

Так, теперь побриться, костюм… Галстук? За обыденностью привычных утренних дел отодвигалась необходимость решать главное. Гмм, а что у нас главное? Сгрёб с тумбы ключи, мобильный. Кстати, надо бы его включить. Удивительно, что Кира не примчалась к нему в квартиру, совсем как собака, почуявшая не обглоданную кость. Вот ещё дело — Кира… Хотя плевать. День у него сегодня начнётся с Екатерины Валерьевны Пушкарёвой. Вот только голова…

Бармен был первым и единственным человеком, который встретил Андрея в офисе этим ранним утром. И это Андрея искренне порадовало — дома у него мышь в холодильнике повесилась, перед смертью сжевав остатки кофейных зёрен. Он уселся на высокий табурет у барной стойки и, морщась от головной боли, потребовал эспрессо. Бармен понимающе кивнул и отвернулся к кофе-машине.

Немного повеселевший после встречи с радушным работником кофе и бутылки, миновав пустую приёмную, Андрей зашёл в свой кабинет. У стола стояла Катя. Она подняла голову и уставилась на Андрея. Он обошёл девушку, бросил пальто на спинку кресла, усмехнулся, развёл руками и потёр лицо. Катерина в ответ нахмурилась.

— Ты рано пришла.

— У меня сегодня последний рабочий день, и я хочу успеть закончить все дела. — Сухой ответ скрипучим голосом прошёлся по Андреевым нервам словно наждаком.

— Дела… Это я дело, да, Кать? — Мысленно Андрей велел себе заткнуться, но было уже поздно.

Катя побледнела, выпрямилась, Андрею показалось, что стала даже как-то выше ростом, глаза гневно засверкали.

— Андрей… Палыч…

Андрей в ответ хмыкнул, и Катин воинственный настрой это немножко пригасило, она вздохнула и произнесла:

— Андрей, ты забываешь, кто из нас двоих тут… дело. И да, я хотела подготовиться и к совету и к разговору с тобой. Я надеялась, что ты всё обдумаешь, и мы поговорим сегодня до совета, но…

Гнев её опять разгорелся, и она потрясла кипой измятых и грязных бумаг:

— Что это? Я вчера всё приготовила, я… И ты… Такой…

Неожиданно для Жданова из глаз девушки потоком хлынули слёзы. Он быстро приблизился к Кате, привлёк её к себе, а она неожиданно легко поддалась и к нему приникла. Многострадальные документы опять полетели на пол.

— Не плачь, Кать... Ну, что ты в самом деле? — Он щекой потёрся о её макушку.

— Я не плачу-у-у. Это гормо-о-оны. — Катя лбом упёрлась в его грудь. — Отпусти меня, слышишь? Ненавижу, — на секунду девушка теснее прижалась лицом к его груди, размазывая слезы по свежей рубашке. — Отпусти!

Катя попыталась вывернуться, но Андрей только теснее прижал к себе её маленькое тело. «Сейчас ещё больше глупостей на всю свою больную голову наделаешь, Жданов». Он почувствовал отсутствующую ещё несколько часов назад определённость. Изменить в Катином состоянии он уже ничего не может, поэтому следовало принять как факт — Катя беременна, и он отец ребёнка. Эх, если б на этом неприятности заканчивались, если б не нужно было думать о компании, родителях, Кире…

— Голова трещит, Кать, не дёргайся. — Он переждал, пока трепыхание прекратится, и сказал куда-то ей в волосы: — Я виноват, но я всё решу. Только давай поговорим, хорошо? Сейчас поедем куда-нибудь и поговорим.

Катя опять стала вырываться из его рук, и он сжал её сильнее.

— Сейчас сюда все придут, мы не сможем разговаривать.

Андрей понимал, что Катя не хотела никуда с ним идти. И в нём неожиданно проснулся дар убеждения: он разыскал Катино пальто, схватил с кресла своё. Молча крепко взял девушку за руку и, не реагируя на растерянное: «Мы можем поговорить здесь, Андрей», потащил её из кабинета. Но подобные способы убеждения, как оказалось, на Катю не действовали. Сначала она цеплялась рукой за спинку кресла и даже немного проволокла его за собой. Андрей отцепил её от кресла, но освободившейся рукой она стала бить его по плечу, потом попыталась разжать его пальцы, крепко сжимавшие её ладонь.

Дотащить Катерину ему удалось только до приёмной. Там она всё-таки вырвала у него свою руку, оттолкнула Андрея и, не удержавшись на ногах, плюхнулась на диван.

— Мы никуда не пойдём. Я никуда с тобой не пойду. Мы и здесь можем…

— Катя, сейчас здесь будет всё Zimaletto! И мои родители, и Кира!

Андрей протянул руку Кате, но она отшатнулась от него, отодвинулась и забилась в угол дивана, помотала головой:

— Андрей… Павлович, я не собираюсь им что-либо говорить, не беспокойтесь!

* * *

— … не беспокойтесь!

Андрей разозлился. Неужели он так предсказуем? Прозрачен для Кати Пушкарёвой? И его желание не допустить Катиной встречи с его родителями до тех пор, пока он не решил, что будет делать дальше, так просто ею просчитывается? А ведь было время, она смотрела на него как на идола, верила в него, она руки его целовала... Господи, прости… Хорошо, если она желает разговаривать здесь, пусть будет здесь!

— Хорошо. Поговорим здесь, Катенька! — Андрей навис над Катей, а она ещё больше сжалась, превратилась в неоформленную, какую-то неопрятную, кучку, и лишь глаза в этой кучке жили, сверкали и буравили его неотрывно.

Пусть слышит женсовет, пусть Виктория слышит, пусть доносят Кире, пусть всем доносят! Разрубить всё к чертовой матери разом!

Чувство раздражения на Катерину, такую непонятливую и упрямую, временно перебило даже головную боль. Андрей отвернулся и снял очки, повертел в руках, не зная, куда их пристроить. В конце концов, опять нацепил их на нос.

— Хорошо, раз ты согласна на публичные слушания, — Андрей резко развернулся, навис над сидящей Катей, — поговорим здесь.

Катя сжалась ещё сильнее, хотя ему казалось — сильнее уже невозможно.

— Чего ж ты пугаешься-то меня так, Катерина?

Катя в ответ выпрямилась:

— Я не боюсь!— Она набрала воздуха в грудь: — Мне противно!

— Что?! — взревел Андрей.

Возобновившаяся головная боль не способствовала сдержанности, он это понимал. Он понимал также, что сейчас он наговорит Кате таких вещей, которые только усугубят положение, но сдержаться он действительно не мог:

— Противно? Тебе противно? Так противно, что ты сначала клянешься мне в любви, потом клянёшься никогда не предавать и не бросать… А сама уходить собралась… Да ты…

— Я? Так это я виновата? Как вы можете? Как ты можешь?

Катя тоже повысила голос, но Андрей кричал громче:

— Ты клялась, что никогда меня не предашь. И то, что я по твоему мнению совершил подлость, твоей клятвы не отменяет! К тому же теперь отягощенной… такими последствиями! — он посмотрел на её живот.

Катя сначала покраснела, потом сразу же побледнела и стала как-то странно заваливаться на спинку дивана. Глаза её закатились, и Андрей с опозданием понял, что Катя упала в обморок. Не в первый раз он стал свидетелем её обморока, но сейчас она беременна…

Что ему делать с беременной Катей? Искусственное дыхание? Но может беременным искусственное дыхание вредно? А если расстегнуть её наглухо запечатанную блузку? Или она может простудиться? А, наверное, простужаться беременным нельзя?

Андрей попятился от дивана. Вспомнил, что в таких случаях, кажется, брызгают на человека водой. Взгляд его заметался по приемной. Где взять воду? Откуда Вика берет воду?

Андрей бестолково метался от секретарского стола к кофейному аппарату и никак не мог сообразить. Катя в сознание не приходила. Он кинулся в свой кабинет, но вспомнил, что все жидкости, там хранившиеся, он вчера употребил внутрь и теперь отпаивать и обрызгивать беременную женщину ему нечем. Рванулся обратно в приемную, подбежал к Кате, всё-таки расстегнул пуговку на блузке, потом ещё несколько, укололся брошью.

Чёрт те что.

Поднял Катины ноги на диван, уложил девушку ровнее, снял с неё очки и сунул себе в карман, натянул юбку ей на колени.

Где Вика? Где люди, когда они так нужны? Может «Скорую» вызвать? А если она умрет, пока машина едет по пробкам?

Андрей машинально взлохматил волосы, потом зачем-то обежал Викин стол, рванул ящик, удивлённо и обрадовано присвистнул:

— Ах, ты…

В ящике стола лежала на две трети пустая бутылка мартини. Схватил её, свернул крышку. Остановился. Чёрт, беременным, кажется, алкоголь нельзя. Опять заметался по приёмной. Потом осенённый новой мыслью остановился, вытащил из кармана телефон, стал набирать номер «Скорой»…

Какой номер у «Скорой»? И где, где все, когда нужна помощь?

Когда Андрей уже был готов орать «караул», он услышал прерывистый вздох и сразу отвлекся от телефона. Катя пришла в себя. Облегчение сменило страх, и Андрей перевёл дыхание. Развернулся на пятках, приблизился к дивану и склонился над девушкой. Голова у него почему-то закружилась, нависать над Катей сразу стало неудобно, и Андрей встал на колени. То, что он хотел сказать Катерине Валерьевне, нужно было говорить глаза в глаза, он это понимал. Наклонил голову, Катя, видимо, не ожидая такого близкого контакта, отвернулась и смотрела теперь не на него, а прямо в кожаную обивку дивана.

— Катя, не отворачивайся от меня.

Она сделала попытку приподняться, но так и не повернула к нему голову. Он одной рукой придержал её ноги, и она прекратила попытки встать, но опять сжалась в комок.

— Катя, я долго думал о нашей ситуации…

Катя резко крутанула головой и уставилась своими глазищами на него. Всё-таки без очков они производили на него удивительное… устрашающее впечатление. Такие глаза запретить надо… «Отлично, Жданов! О чем ты сейчас думаешь?»

Андрей попытался собрать ускользающие мысли и выстроить в нужном порядке. Легче думалось, когда она на него не смотрела. И врать тоже было легче.

— Катя, я думал… Вы… ты сказала, что знаешь про глупую шутку Малиновского, — он натолкнулся на непримиримый Катин взгляд. — Я тоже виноват, но это Ромкина шутка дурацкая была, Катя!

— Не врите, Андрей… Палыч, — голос Кати был сиплым и наводил на мысли о бесплодности его усилий.

— Катя, ты мне очень нравишься, правда… — как ни странно, лгать ему не пришлось. — Просто я не задумывался никогда, что я чувствую. А Ромка… Роман Дмитрич очень высокого мнения о тебе и…

— И считает никому ненужной страшилой, — Катя закрыла глаза, — которую стоит только поманить. И которой два таких… человека легко могут управлять.

— Да когда нам удавалось управлять-то тобой? — Андрей закричал и качнулся к Кате, но она опять распахнула свои чудовищные по силе воздействия глаза, и он отпрянул.

— Кать, послушай, — он заговорил чуть тише прежнего, но всё равно почти кричал, и одновременно, теперь уже двумя руками, удерживал Катерину в лежачем положении. Почему-то держать её так казалось ему очень важным.

— Я идиот, я не отрицаю, но я ухаживать за девушками не умею! И Малиновский об этом знает! И предложил мне помощь!

Он врал, он беззастенчиво врал сейчас. Началось это… ухаживание с Ромкиной помощью вовсе не из-за того, что Андрей не умел приударять за женщинами. Правда в его словах сливалась с ложью и умолчаниями, и это он прекрасно осознавал. Ему не нужна была Катя. Вначале — не нужна. Всё, о чём он мог тогда думать — это компания, которая могла уплыть из его рук. Всё, что он хотел — да и хотел ли? — это держать Катю под контролем. Обеспечить ей этакое состояние лёгкой влюбленности в шефа. А что? Все секретарши находятся в этом правильном состоянии, а если не находятся, то работают секретаршами очень недолго. Ромка только немного подтолкнул Андрея и задал направление. Но если бы Андрей тогда задумался, чем всё это может закончиться, он на пушечный выстрел не подошел бы к Пушкарёвой.

Андрей мысленно усмехнулся. Наверное, если он может ещё каламбурить в такой ситуации, он ещё не совсем… с катушек… в пропасть? Сосредоточился, пытаясь сообразить, что он должен сейчас сказать Катерине. Тщетно. Дома, собираясь, он пытался составить речь. Найти такие слова, которые убедили бы Катю подождать ещё немного. Пока Андрей не определится. Подождать и не уходить из компании, не разбрасываться откровениями о ребёнке... А сейчас Андрей растерялся: врать, глядя в такие глаза, не получалось, но правды он и сам пока не знал.

Ситуация, когда Катя лежит на диване, а он по непонятной для него самого причине не дает ей подняться и привести себя в порядок после его столь эффективных спасательных мероприятий, ломала его и так несовершенный план. Андрей посмотрел на девушку — блузка расстёгнута так, как она никогда себе не позволяла. Андрей загляделся…

Что ж ему делать-то, а? Наверное, пора было встать с колен, поднять Катю с дивана и поговорить, как говорят цивилизованные люди. Он же не первый начальник, оказавшийся в подобном положении? Скоро и вправду явятся все сотрудники — до начала рабочего дня оставались считанные минуты. Да и родители с Кирой, обеспокоенные его упорным нежеланием подходить к телефону, примчатся искать его именно сюда.

Всё становилось сложнее и сложнее, хуже и неопределённее, чем представлялось ещё полчаса назад. Андрей понял, что если сейчас скажет худо-бедно заготовленную речь, то, во-первых, очевидно и неприкрыто солжет, а во-вторых, окончательно потеряет Катю. Почему-то именно сейчас, когда она лежала перед ним маленькая, до синевы бледная и хрупкая, когда не скрывалась за бронёй своих одежд и не прятала глаза за очками, он понял, что терять её не хочет. Как бы сделать так, чтобы никто ничего не узнал, и Катя осталась при нём?

Мысли галопировали в его больной голове, и он мог выговорить только:

— Катя, послушай! — говорил он это уже в третий раз. А она молчала.

Закрыла глаза и слушала, ждала… Чего?

Андрей медленно начал озвучивать свою заготовку.

— Я изменился, — лгал он. — Сразу после на нашей первой ночи…

Катя мотнула головой, а Андрей схватил ее за левую руку: так, казалось ему, будет убедительней.

— ...Но окончательно понял, как ты дорога мне после нашего второго раза, — он понял, что сейчас не лжёт, и неожиданно заволновался сильнее. Как сложно оказалось облекать в слова то, что и в мыслях пока не оформилось!

— Не буду врать, что Zimaletto не играет в наших... — Андрей запнулся, — отношениях никакой роли… — А это была правда.

«Как легко говорить правду, а, Жданов?»

— ...Но, Катенька, инструкция появилась по инициативе Малиновского. А я, как дурак, повёлся… Но я пытался сам в последнее время… Ты совсем не обращала на меня внимания! Не получается у меня… я… — теперь он запутался в мешанине из правды и лжи.

Андрей схватил вторую Катину руку, опустил голову, в который раз пытаясь уйти от совершенно чумового взгляда девушки.

— Катя…

Дверь в приёмную распахнулась.

Андрей не услышал шума шагов и голосов. Посторонние звуки пробились к его сознанию только тогда, когда дверь в приёмную отворилась. Наверное, так выглядела знаменитая немая сцена в представлении Гоголя. На пороге застыли родители и Кира, за их спинами маячили секретарши.

— Что здесь происходит? — голос отца прорвался сквозь шум в ушах.

Андрей вдруг подумал, что сейчас он может разом или уничтожить всё, или… Что «или» он додумать не успел. Он стоял в смешной и нескладной позе, снизу вверх глядел в лица родителей, и нелепые слова вырвались сами собой:

— Катя согласилась стать моей женой, и у нас будет ребёнок.

Сказал и замер, ему тотчас захотелось оглохнуть. Надолго, навсегда. Пустые надежды — на Андрея обрушилась какофония голосов:

— Андрюша, что ты говоришь? — мама.

— Андрей, Екатерина Валерьевна… — обычно спокойный, но только не сейчас, отец.

— Во дурак, Палыч! Вот ты дурак…— это Ромка.

— О-о-о, — это вступил женсовет.

И крещендо — Кира:

— Андрей, ты сошёл с ума!

Катя застонала, вырвала из рук Андрея свои ладони и закрыла ими лицо. Возгласы присутствующих сливались в единый гул, разбивались на отдельные слова, вновь сливались...

Малиновский достаточно быстро выдавил из приемной подпрыгивающих от любопытства и информационного восторга секретарш, закрыл за ними дверь и встал, прислонившись к ней спиной. Андрей вяло подумал, что Малина — молодец, сориентировался… Только это уже не поможет. Андрей только что самостоятельно, без руководства и помощи со стороны, себя закопал. В глазах у него мелькали точки, голова разбухла от напряжения и звуков. Видеть и слышать никого не хотелось, но кто спрашивал о его желаниях?

Почему-то Андрей всё время натыкался взглядом на друга, который телом подпирал дверь и смотрел на него с сочувствием, как на умирающего больного. Из коридора слышались возгласы, дверь за спиной Романа слегка подрагивала.

Глаза Андрея цепляли детали, которые в нормальном состоянии он не заметил бы.

Красивые серьги Киры, её искаженный гримасой рот.

Бриллиантовое кольцо на пальце у мамы и её рука, прикрывающая дрожащие губы.

Седые виски отца и его отсутствующий взгляд.

И опять Ромка в роли кариатиды, сдерживающей готовое упасть на Андрея небо.

Андрей понял, что всё ещё стоит на коленях, поднялся и выпрямился во весь рост… Единственное, что было хорошо — его головная боль совершенно исчезла.

— Я люблю Екатерину Пушкарёву. У нас будет ребенок. Мы решили пожениться.

— Нет! — раздался голос у него из-за плеча.

Андрей развернулся, уставился на Катю. Она вскочила с дивана, вытянулась, даже, кажется, встала на цыпочки и сейчас смело смотрела ему лицо. Если конечно видела что-то… Он засунул руку в карман брюк, нащупывая Катины очки. Сейчас он наденет их на её упрямый нос, закроет стёклами огромные глазищи, и Катя опять превратится во влюблённую и послушную девочку. Вот сейчас…

— Екатерина Валерьевна, — прервал его размышления голос отца. — Нам хотелось бы услышать объяснения от вас, но не в такой обстановке. Думаю, всё, что сказал Андрей…

— Да что она может объяснить! — перебила отца Кира.— Эта тихушница! Что? Андрей!

— Тише, тише, — это в разговор вступила мама. — Не нужно оповещать общественность о личных делах. Что вы раскричались? Андрей…

— Да, сейчас мы... я... Проходите в конференц-зал. Я... Мы с Катериной… — он запнулся, потом продолжил увереннее: — с Катей подойдем через пару минут. Пожалуйста.

Последние слова он выдавил уже сквозь зубы — у него опять начиналась головная боль. Чёрт, кажется, она ему обеспечена в ближайшем будущем постоянно… в прямом и переносном смысле.

Отец за руку вывел из приёмной маму. Ромка оставил свой пост и подхватил под руку упиравшуюся Киру. Она пошла с Малиновским, но оглядывалась и смотрела на Андрея широко раскрытыми глазами, и он видел, что Кира удерживается от слёз только усилием воли. Он всё-таки очень хорошо её знал.

Проводив взглядом невесту и друга, Андрей снял очки и потёр переносицу. Сумасшедший день только набирал обороты…

— Катя... — Андрей огляделся, недоумевая, куда она исчезла.

Катя сидела на диване, на самом краешке, положив руки на колени. Голову она опустила и, кажется, плакала.

— Кать… — Нужно что-то говорить, но что? Андрей уцепился за идею, которую неожиданно озвучил при родителях и Кире. — Я всё решу. Мы поженимся. Всё нормально будет, Кать.

— Ты дурак, Жданов! Ох, какой ты дурак...

Оказывается, Катя не только плакала, но и злилась тоже. Мокрые слипшиеся ресницы, сверкающие глаза и несчастное сердитое лицо... Андрею пришло в голову, что сегодня он просто обречён смотреть в глаза обиженных им женщин.

— Ты не слышишь меня. Слушаешь, но не слышишь! Я не собираюсь за тебя замуж. Я не хочу с тобой и твоей компанией ничего общего иметь, понимаешь?

— Катя! — Нет, он вынужден был оставаться спокойным. Кто-то же из них двоих должен быть разумным? Может, сейчас пришла его очередь? Протянул ей руку: — Пойдём.

— Я не выйду за тебя замуж. Я видеть тебя…

— Я понял, — резко оборвал он. — Я понял тебя. Но сейчас, если вы не забыли, Екатерина Валерьевна, должен состояться совет директоров. А вы, как мой помощник и финансовый директор компании, должны представить отчёт. Вы подготовили копии? — Андрей говорил громко, почти кричал, не получалось у него быть спокойным и разумным, вот не получалось и всё!

— А личные отношения мы обсудим после совета. Впрочем, как я и предлагал.

Он подумал, что Катя разозлится ещё сильнее, может быть, закричит, выйдет из себя… Но она вдруг успокоилась, вытерла ладошками мокрые щёки.

— Я подготовила все документы ещё вчера. Копии отчёта в конференц-зале. Но копий доверенности…

— Мы не будем говорить сейчас о доверенности. Хорошо, Екатерина Валерьевна? Ведь Вы подготовили… нужный отчёт?

Она обожгла его взглядом:

— Да, — коротко и презрительно.

Презрительно? Какое она имеет право? Она... Да, спокойствие — сегодня не конёк Андрея.

— Нас ждут, Андрей Павлович.

— Так почему же Вы стоите, Екатерина Валерьевна? — он широким жестом показал на дверь. — Только после вас…

Катя замешкалась. Покраснела. Он, уже не скрывая злости, глянул на неё в упор:

— Что же Вы?

Катя закусила губу, сделала неуверенный шаг вперед.

— Отдай…те, пожалуйста…

Но Андрей уже отвернулся от неё, открыл дверь в кабинет, устав от Кати, от её непокладистости, неподчиняемости, не…

— Очки! — вскрикнула Катя. — Отдай мои очки!

Андрей молча развернулся, достал из кармана Катеринины очки, молча протянул ей. Катя стояла, опустив руки, и беспомощно смотрела на него. Вздохнул, надел ей очки на нос, заправил дужки. Сам взял её за руку — она руки не отняла... И повёл в конференц-зал. Длинным путём повёл, через свой кабинет.

— Делаешь доклад, отвечаешь на вопросы, если будут... Потом молчишь. Я сам!

— Я не выйду за тебя, и я увольняюсь.

— Да понял я, понял. Но сейчас, при всех, ты молчишь. Мы не успели сформулировать… апрельские тезисы. Сейчас главное — не расходиться в показаниях, Катя, как ты не понимаешь?

В ответ — упрямое молчание. Андрей остановился перед дверью в конференц-зал и тихо попросил:

— Пожалуйста, Катя. Я опять тебя прошу. Пожалуйста, помоги мне ещё раз.

* * *

— …Пожалуйста, помоги мне ещё раз, — и Андрей распахнул дверь, завел Катю в кабинет и, не выпуская её руки, аккуратно дверь за собой закрыл.

В конференц-зале атмосфера была накалена — их ждали. Катя застыла у самого порога, Андрей остановился рядом с ней. Он окинул взглядом присутствующих, задержал его на напряженном лице мамы, потом перевёл на заплаканное белое лицо Киры.

Неловкое молчание затягивалось, и Малиновский попытался разрядить обстановку:

— Но вот явились к нам они, сказали: «Здрасьте»! Мы их не ждали, а они уже пришли!

— Роман Дмитриевич, не могли бы вы воздержаться от ваших неуместных высказываний, — отец произнёс эти слова спокойно.

Рома пробормотал что-то о бессмертном творчестве барда, но под пристальным взглядом Павла Олеговича сник. Андрей с сочувствием поглядел на друга. Да, отец… Всегда вежлив и холоден, как будто отстранён от происходящих событий. Интересно, что нужно совершить, чтобы пробить эту его броню?

«А ты расскажи о состоянии дел в Zimaletto и узнаешь, Жданов».

Андрей, будучи не в силах посмотреть в отцовские глаза, повернулся к Кате. Она стояла, расправив плечи и не опуская головы. Но пусть она и смотрела прямо, однако же, явно не видела никого и ничего. Андрей был уверен в этом. «Если она сорвётся, всё пропало». Эта мысль появилась и исчезла. Как ни странно, больше всего сейчас он боялся того, что Катя опять потеряет сознание, настолько бледной она стала. Андрей крепче сжал Катину руку. Девушка поморщилась, зато на её лицо вернулись краски, а глаза приобрели осмысленное выражение.

Кира прерывисто и как-то очень громко вздохнула. Андрей машинально проследил за её взглядом — невеста смотрела на их с Катей сцепленные ладони. Пушкарёва попыталась выдернуть свою ладошку. «Не отпущу», — упрямо подумал он, и рассердился сам на себя.

Вбежавший в конференц-зал Урядов прервал взрывоопасную тишину. Выглядывая из-за спин Кати и Андрея, он громогласно заявил:

— Безобразие! Технический персонал совершенно распоясался... Мне не сообщили о том, что совет уже начался!

— Садись, Георгий, — голос отца был полон иронии. — Без тебя мы, конечно, не начали бы. Кира…

Кира, которая внимательно рассматривала поверхность стола, подняла полные слёз глаза.

— Кира, стоит ли нам ждать Кристину и Сашу?

— Я не могу… — голос Киры прервался, она следила, как Андрей отодвинул стул для Кати, потом с видимым усилием добавила: — Я не могу сказать, придёт ли Кристина… но вряд ли, а Саша сказал, что непременно будет.

Андрей усадил Катю и занял место между нею и Романом. Он не пытался заговорить и не собирался брать на себя главенство на совете, по привычке уступив его отцу. Сегодня Андрея весьма устраивала второстепенная роль. Временное затишье его не обмануло, поэтому хотелось сосредоточиться и приготовиться к буре. Вот и Ромка непривычно притих, почти съёжился в своем кресле, хотя Андрей не прочь был, чтобы друг отвлёк внимание от него и Кати парой обычных дурацких шуточек.

Мама то смотрела на Киру, то переводила удивлённый и возмущенный взгляд на Катю, опять возвращалась глазами к Кире и явно готовилась что-то заявить. Андрей подумал, что только присутствие Урядова останавливало дражайшую Маргариту Рудольфовну от того, чтобы она высказала все свои соображения. И её сын вовсе не думал, что эти соображения будут простым и ласковым материнским упрёком.

Дверь снова распахнулась, и в помещение вплыл Милко. Был он на удивление молчалив и серьёзен, небрежно кивнул, сел и погрузился в свои мысли. Только руки выдавали его состояние: он беспрестанно теребил кончик безумной расцветки платка, накинутого на плечо.

Почти сразу же после явления творческого директора в дверях показалась чуть сутулая фигура Воропаева. Он застыл на пороге, приковав внимание почти всех присутствующих. Позёр. Только Катя не смотрела в его сторону. Она, пользуясь тем, что внимание акционеров обращено в сторону Александра, встала и начала раскладывать на столе подготовленные папки с отчётом.

Кира увидев брата, несколько секунд сидела недвижимо, потом вскочила с кресла и с плачем кинулась Сашке на шею. Воропаев обнял сестру, и обвинительно уставился на Андрея:

— Это ты? Ты опять…

— Знаешь, Воропаев… — Андрей по привычке разозлился на Александра сразу.

— Саша, Кира, Андрей… — возглас перекрыл голоса Александра и Андрея, и отец уже тише добавил: — Сейчас не время и не место. Мы собрались обсудить деловые вопросы.

— Деловые? — Александр нехорошо улыбнулся, опять посмотрел на Андрея в упор. Теперь в его глазах застыла злая усмешка. — Хорошо, давайте начнём с вопросов… деловых.

Бережно обняв сестру рукой за плечи, Воропаев повёл её к дальнему концу стола. Она же, дотянувшись губами до уха брата, что-то быстро шептала. Андрей видел, как лицо Воропаева постепенно застывает. Сашка придвинул кресло Киры, но на своё место рядом с ней уселся лишь немного погодя. Насмешливое выражение с его лица исчезло. Он опять словно выстрелил взглядом в Андрея, и тот понял, что Воропаев обдумывает какую-то каверзу.

Неприятности множились, снежный ком катился с горы и разрастался, а надежды, что он остановится, не было. Ромка тревожно завозился рядом, пихнул Андрея локтем, дёрнул подбородком, указывая на Воропаева. Андрей кивнул и шепнул: «Вижу».

— Чуть раньше, чем было назначено, но, думаю, можно приступать, не дожидаясь Кристины, — отец вопросительно посмотрел на Андрея и Катерину.

Катя вскинула голову и сильнее, до побелевших пальцев, сжала открытую папку с отчётом. Андрей откашлялся, но произнести ничего не успел. Немного успокоившаяся, как ему казалось, Кира вскочила на ноги:

— Вы что, будете делать вид, что ничего не произошло? И спокойно здесь сидеть и её слушать? Андрей!

Урядов оживился и обвёл присутствующих заинтересованным взглядом:

— А что произошло? У нас кризис? Нужно сокращать работников? Я предлагаю сократить должности секретарей. Вот, например, секретарь ресепшен…

Милко тоже очнулся от своей необычной апатии, выпрямился в кресле:

— Как всегда, мне ничего не сообщили! Конечно, гениев всегда пытаются задвинуть в угол, а при нынешнем руководстве… — дизайнер обхватил руками голову. — Я умру в этой обстановке кошмара и недомолвок… Показ не состоится…

— Георгий Юрьевич! Милко! Успокойтесь… Небольшие семейные проблемы никоим образом не…

— Небольшие?! — Кира всхлипнула, и разрыдалась. Красиво разрыдалась: нос не краснел, глаза не опухали, слёзы катились по щекам, не размазывая косметики.

Воропаев, до этого прожигавший глазами Катерину, попытался усадить сестру на место. Но она оттолкнула Сашку, оперлась руками о стол, чуть наклонилась вперёд и теперь обращалась только к Жданову — старшему:

— Как вы можете? Павел Олегович, как вы можете так… со мной?

— Кира мы с тобой непременно поговорим, после совета, — Андрей бросил взгляд на Катю, та сидела, зажмурив глаза, но больше ничем не выдавая волнение.

— Кира, сейчас личные вопросы мы обсуждать не будем, — в голосе отца послышался металл. — И мне кажется, сначала вы должны обсудить всё с Андреем. Марго, пожалуйста…

Расстроенная мама, которая до этого момента сидела, откинувшись на спинку кресла, встрепенулась:

— Кирочка, может быть, мы выйдем, выпьем чаю, успокоимся…

— Маргарита Рудольфовна, вы тоже хотите сделать вид, что ничего не происходит? — Кира стремительно срывалась в истерику и по-прежнему отталкивала руку брата, который пытался её успокоить. — Меня вы хотите удалить… А она будет сидеть здесь с невинным видом… Мерзость…

Утихнувшая было головная боль Андрея усилилась до такой степени, что заболели даже глаза. Нужно было что-то делать… Он встал, прошагал к Кире, отбросил плечом Александра, который пытался преградить ему дорогу. Схватил девушку за руку и, не обращая внимания на ругань Воропаева, причитания матери, потащил невесту из зала. Она сначала застыла на месте, и Андрею пришлось несильно дёрнуть её за собой, однако дальше пошла с ним добровольно, охотно пошла.

Дверь в конференц-зал закрылась за их спиной, отрезая гул голосов. Только сейчас он понял, что вытащил Киру в приёмную, а не в свой кабинет.

Кира вырвала руку из захвата его руки, но сразу обняла его за шею:

— Скажи, что ты пошутил, Андрей, пожалуйста!

— Кира…

— Андрей, она обманывает тебя, конечно, обманывает! Я говорила с ней недавно... Она просто хочет мне отомстить… Андрей, она лжёт, она ищет выгоду… Пушкарёва никогда, никогда не делает ничего просто так! Она фальшивая, жуткая… Она чудовище! Ты не должен ей верить… И ты же не мог… с ней? — Кира говорила быстро, сбивчиво, непоследовательно, не слушая его и уже без рыданий, хотя слёзы копились в её голосе. -

Не мог, правда, Андрюша?

На «Андрюше» он не выдержал, попытался отстранить Киру, но она крепко вцепилась в его плечи, как будто близость к нему могла удержать его, отменить всё им сказанное…

— Кира, я виноват перед тобой. И перед Катей тоже виноват...

Кира издала странный звук, как будто хотела вздохнуть, набрала воздуха в легкие и захлебнулась.

— Но ты же видишь, что не нормально всё у нас в последнее время…

Кира не дала ему договорить:

— У нас свадьба скоро, мы приглашения…

— Кира! Ты меня не слышишь! — Андрей начал орать, почти повторяя недавние Катины слова, ему самому адресованные. Голова ответила взрывом боли, но он опять не сдержался, не сумел: — Не будет нашей свадьбы!

— Ты её… любишь?! — и такой ужас ослышался в голосе Киры, как будто она не о Кате Пушкарёвой спрашивает, а о монстре из фильма ужасов.

Андрей не ответил. Он сам-то себе не готов отвечать на такие вопросы. Соврать? Открыл рот, но слова застряли в горле. Нет, он не готов. Зато, кажется, знает, что он должен делать.

— Кира, так получилось…

Лицо невесты сморщилось.

— Так получилось, — добавил он твёрже, — что будет ребёнок. У Кати от меня…

— Она лжёт!

— Катя не такая!

— Андрей, ты… Ты её защищаешь?!

В этот момент Андрею удалось-таки оторвать от себя Киру. Он подвёл её к дивану, на котором ещё полчаса назад без сознания лежала Катерина, усадил. Наверное, Кира тоже вспомнила, какую картину застала здесь совсем недавно, потому что с выражением ужаса на лице сразу же вскочила на ноги и почти отпрыгнула от этого безобидного предмета мебели.

— Кира, пожалуйста, — он ни на секунду не забывал, что оставил Катю одну среди нерасположенных или равнодушных к ней людей, поэтому торопился закончить разговор: — Мы поговорим с тобой после совета, хорошо? Ты не уходи никуда. Подожди меня. Мы всё обсудим, милая. Ты мне очень дорога…

Кира смотрела на него широко распахнутыми несчастными глазами и готовилась что-то сказать, но тут из конференц-зала вышла мама:

— Андрей, без тебя не начинают. Папа и все остальные тебя ждут… Кирочка, мы с тобой тоже подождем Андрюшу, хорошо? Выпьем у тебя в кабинете чаю, поговорим… Знаешь, я в Англии так привыкла пить именно чай…

Андрей, воспользовавшись тем, что Кира отвернулась от него, быстро вышел из приёмной. С Кирой, конечно, нужно договорить. И с Катей. Где на это найти время? Вечером показ, от которого зависит перспектива выхода Zimaletto из долговой ямы. Да и с советом лучше разделаться сегодня. Кто знает, сколько ещё Катя будет его поддерживать? Может, он уже всё окончательно испортил? Так что или пан, или пропал.

…И ещё Андрею очень не понравилось победительное выражение лица Сашки Воропаева, с которым он появился в конференц-зале.

Они стояли в центре президентского кабинета, и Воропаев, молча и не мигая, смотрел на Андрея. Расстреливал его. Расстреливал в упор.

Андрей только что зашёл в свой кабинет из конференц-зала, где его задержал отец. Павел Олегович сразу после совета пожелал наедине с Андреем обсудить переоборудование производства. Так он сказал. И действительно полчаса задавал вопросы исключительно о станках, кредитах, лизинге и гарантиях производителей. В конце — традиционная отцовская речь о порядочности и ответственности. И ни слова о Кате, Кире и личной жизни сына. Да, это его, Андреев, отец…

Выдержав встречу с отцом достойно — так он полагал, — теперь Андрей стоял лицом к лицу с Александром и понимал, что не готов к разговору. К тому же Сашка, Андрей был в этом уверен, явно что-то знал. Это его знание и планы чрезвычайно тревожили, но подготовиться, отложить встречу не было уже никакой возможности. Странная реакция Александра на слова Киры, сказанные ею в начале совета, откровенно Андрея пугала. От Воропаева вообще ничего хорошего ждать не приходилось, а уж в текущей ситуации...

Первым заговорил Александр:

— Я думаю, ты женишься на Пушкарёвой.

— Я так и сказал…

— Нет, это я сказал, — Александр перебил Андрея, — ты женишься на Пушкарёвой, ты признаешь своего ублюдка!..

Андрей, не думая, замахнулся, но Сашка ушёл от удара. Чёрт, кажется, Жданов, ты теряешь сноровку.

— …Ты признаешь. И ты ни на шаг больше не приблизишься к Кире. — Ни волосок из двухсотдолларовой стрижки Воропаева не шелохнулся.

Андрей, разозленный словами и неудачной попыткой врезать по мерзкой морде потенциального родственника, выпалил:

— Что, Воропаев, решил таким способом президентом…

Но Александр не дал ему договорить:

— Да пошёл ты… — Грязную площадную брань от этого рафинированного осла Андрею приходилось слышать только в юности, когда все они бравировали этим умением — послать красиво и нецензурно. Но с тех пор прошло много лет, и из уст Сашки уже давно подобные слова не вылетали. Сноб, а в последнее время — сноб в кубе. Тем более странно было услышать мат сейчас. Или закономерно? Всё летело вверх тормашками, отчего бы и Александру не присоединиться к этому безумию?

— Быть зиц-председателем... — продолжил Воропаев, и Андрей насторожился. — Что, Андрюшенька, хмуришь брови? Быть генеральным директором почти разоренной фирмы и смотреть, как она идёт ко дну, не имея возможности ни на что повлиять… Ты за дурака меня держишь?

Андрей понял — вот оно, начинается. То, зачем Воропаев встретился с ним. Желудок неприятно скрутило. И он стал вспоминать, осталось ли у него виски, хоть капля виски, срочно…

Сашка медленно обошел хозяина кабинета, стоявшего столбом, и уселся в кресло для посетителей.

— Не понимаю, о чём ты говоришь, — пробормотал Андрей.

«Спокойнее, Жданов, спокойнее». Андрей развернулся вслед за Александром, но занимать своё кресло не спешил. Вдруг всё-таки бить придётся? Что-что, а не сдаваться и наносить удары до самого конца раунда Андрей умел. Пусть даже этот раунд складывается не в его пользу. Но пока было рано махать кулаками, поэтому он бессознательно включил другой навык. Ничего не признавать, ни в чём не признаваться. Андрей собирался барахтаться из последних сил, удерживаясь на плаву. Любой ценой. Всё для фронта, всё для победы.

— Не изображай долбаного придурка, Жданов!

Нет, всё-таки рафинированность Сашки явно преувеличена. Мозг Андрея цеплял мелочи, не желая осознавать — это всё, конец! Все усилия скрыть истинное положение вещей в Zimaletto пошли прахом. Он знает. Воропаев знает. «Ах, Катя, Катя, что ж ты так не вовремя-то?» Почему именно Катя, и чем она могла бы помочь в этой ситуации, Андрей толком не понимал. Но ему казалось, если бы Катя была рядом, и над ними не висела дамокловым мечом её вчерашняя ошеломляющая новость, они решили бы и эту проблему.

Андрей с отвращением уставился на Александра, а тот не унимался:

— Фирма, зарегистрированная на имя твоей любовницы, залог Zimaletto и фальшивый отчёт, представленный сегодня на совете... Всё? Я ничего из твоих подвигов не забыл? — Воропаеву в кресле явно не сиделось, и он поднялся на ноги. Щелчком смахнул невидимую соринку с лацкана пиджака, хохотнул и продолжил: — Ах, нет! Перспектива брака с беременным огородным пугалом, которое…

В этот раз Воропаев не увернулся. Не успел. Андрей врезал ему инстинктивно. Не анализируя своих мотивов. Привык защищать своё, каким бы это «своё» не было? Или просто никто не имеет права обижать Катю?

Сашка ударом на удар отвечать не стал. Только скривился, потер подбородок, опять уселся, словно уходя от кулаков Андрея, и продолжил:

— На твоем месте очень недальновидно так… портить со мной отношения.

— Не смей плохо говорить о Кате. Она здесь ни при чём.

— Я не идиот, Жданов, чтобы верить в то, что умненькая Екатерина Валерьевна...

— Она ни при чём, — с упором на «она», повторил Андрей. — Это я придумал, и я сделал. Слышишь?

— Зря, зря ты это говоришь, Жданов… Заботишься? Ты показываешь своё слабое место…

— Не трогай её, понял? — Андрей мотнул головой, она опять болела, ныла от висков до затылка.

— Гмм… но ты понимаешь, действительно понимаешь, во что вы оба замешаны? — Александр усмехнулся и откинулся на спинку кресла.

— Понимаю… — собственный Андреев голос прозвучал глухо и усилил головную боль. Воропаев опять скривил губы в неприятной усмешке, но ничего не сказал.

Андрей отошёл к окну. Всмотрелся серую хмурую картинку за окном. Не полный же он, Андрей Жданов, кретин? Конечно, он понимал, в чём можно их с Катериной обвинить. Он распорядился имуществом компании единолично, причем в пользу своей помощницы и финдиректора в одном лице. И всё бы ничего. Паршиво, но не катастрофично, но эта помощница — финансовый директор Zimaletto и единственная владелица «Никамоды», и она ждёт от него ребенка. А сегодня он публично заявил, что хочет на ней жениться. Подписал, так сказать, приговор себе и Кате...

Мелкие белые крошки бились в стекло — Андрею хотелось зажмуриться, как будто снежная крупа могла залететь сюда, в духоту кабинета, могла впиться ему в лицо, залепить глаза... Как жаль, что ничто не могло сейчас залепить ему глаза и уши... Как жаль. Молчание затягивалось, а показывать слабину перед Воропаевым нельзя. Никак нельзя. Андрей отвернулся от окна и с ненавистью посмотрел в затылок оппонента.

— Она не хочет за меня замуж! Она не хочет Zimaletto. Не трогай её.

Воропаев, не оборачиваясь, покачал головой.

— Меня такой расклад не устраивает, Жданов. Признаюсь, что сегодня я готовился к другому. Но твоё блестящее и коленопреклонённое, как мне рассказали, предложение руки и сердца поменяло мои планы. Ещё не знаю, как… но поменяло. Пожалуй, я подержу тебя в подвешенном состоянии, помариную тебя… Недолго. Пару дней, пока не решу, что мне с вами обоими делать. Но не смей подкатывать к Кире! — последние слова Сашка рявкнул, развернувшись лицом к Андрею.

— Воропаев, ты же не полный идиот. Ты же понимаешь, я должен с Кирой поговорить, — усталость от никак не заканчивающегося дня, от этого дурацкого разговора ощущалась физически и просто выламывала Андрею кости, а ведь сегодня ещё должен состояться показ... — Да она сама захочет.

— Вот и поговори! Но поговори так, чтобы у неё иллюзий не оставалось насчет тебя. Никаких! — последние слова Воропаев опять прокричал.

Андрей с невольным уважением посмотрел на давнего врага. Негодяй, подлец и злобный тролль, но Сашка действительно любил своих сестер. На этом можно было сыграть... Не только у него, Андрея, были слабые места.

* * *

Демонстрация коллекции шла успешно и вскоре — сразу после демонстрации трёх вечерних платьев, — должна была закончиться, как и весь этот длинный и безумно сложный для Андрея день. Непрерывная трепотня Милко о «моих несравненных шедеврах, которые ты просто не в силах оценить, мужлан», добавила Андрею головной боли. Эта боль просто вгрызлась в мозг — её не смогли победить ни виски, стащенный с фуршетного стола, ни две обезболивающие таблетки, выпрошенные у Ольги Вячеславовны, суетящейся в импровизированной примерочной. На середине показа Андрей не выдержал — прощально махнув рукой нахмурившейся Юлиане и показав кулак Малиновскому, который оставался прикрывать начальство на бастионах бизнеса, он отправился домой. Больше этим вечером никого видеть и слышать Андрей не хотел. Ему казалось, что сегодня он прожил несколько жизней, и все они были с изъяном. Андрею необходимо было подумать над тем, что уже произошло. Или не думать, а просто напиться.

Андрей вышел в полутёмный холл отеля и закрыл за собой дверь в приёмный зал, оставив за спиной яркий свет и шум показа — Юлиана и Милко постарались, и шоу действительно получилось отличным. Холл был совершенно тих и пуст, только за стойкой стояла девушка-администратор, задумчиво уставившись в монитор компьютера. Слабые голубоватые отсветы падали на её лицо и волосы, придавая им фантастический оттенок. Девушка оторвалась от своего занятия и выпрямилась, готовая узнать, что желает столь важный клиент. Андрей слабо кивнул ей и быстро, не оглядываясь, направился к выходу. Конечно, ему остаться на показе было просто необходимо. Пусть заключать контракты сегодня никто из потенциальных партнёров не будет, пусть Роман готов ответить на любые вопросы возможных клиентов, но президенту компании следовало общаться, вращаться, устанавливать новые деловые связи, договариваться о встречах. А президент был не в силах этого делать... В зале остались отец, Малиновский, Юлиана… справятся. Торговать своим лицом Андрей сегодня просто не мог — в конце концов, для продажи воздуха и имиджа есть Милко, у него это всегда прекрасно получается.

Андрей миновал улыбнувшуюся ему милую девушку за стойкой и почти добрался до выхода, но вдруг встал как вкопанный — вспомнил про очень важное, но не сделанное дело. Чёрт, чёрт, чёрт! Он не позвонил Кате! Он обещал, что они поговорят. Она, безусловно, ждала, а он напрочь об этом забыл. У него было оправдание для себя: обязательная встреча с отцом, необязательная, но неотвратимая — с Сашкой, сумасшествие последних приготовлений к показу, сам показ… Но насколько оно, это его оправдание, будет убедительно для Кати? Андрей невесело усмехнулся своим мыслям. Убедительно для Кати, новой, непонятной, закрывшейся от него Кати? Андрей не любил непонятных женщин. Не знал, что с ними делать. Но Катя — это же не просто женщина, с которой он спал… Это Катя. И Андрей, остановившись у колонны, достал мобильный.

И почти сразу чертыхнулся вновь. Громко. Вслух. Потому что боковым зрением он увидел, как к нему на полных парах приближалась мама, и, как буксир неповоротливую баржу, за собой она тянула еле передвигавшую ноги Киру.

— Андрей!

Сделать вид, что не заметил их, не расслышал окрика и улизнуть из отеля? Он ещё успевает… Но понимая, что его бегство не решит, а только отсрочит проблему, Андрей нехотя засунул телефон в карман пиджака и с широкой фальшивой улыбкой развернулся к женщинам.

— Мама, Кира! А почему вы не у подиума? Юлиана обещала какое-то совершенно фантастическое представление после демонстрации. Все только о нём и говорят. Вы слышали, как от этого бесится наш гений?

Мамочка, милая его Маргарита Рудольфовна, не дала сбить себя с толку:

— Сын, я была о тебе лучшего мнения! Уйти вот так, не прощаясь, не поговорив с Кирочкой… Как это на тебя не похоже! Всё-таки ты попал под дурное влия…

— Мама, — сердито перебил Андрей, — пожалуйста, не говори о том, чего ты не знаешь! — И уже тише и спокойнее добавил: — Я собирался сделать важный звонок… поставщикам.

Кира в ответ на его слова громко фыркнула и прищурилась.

— Да, — говорить спокойно у него не получилось, и под скептическим взглядом невесты он опять повысил голос: — Поставщикам!

— Знаем мы этих поставщиков…

Замечание Киры, напротив, было еле слышно, но мама среагировала на него молниеносно:

— Кирюша! Андрей! Не ссорьтесь. Андрей, ты должен поговорить с Кирочкой. Вы должны объясниться. Вы взрослые люди и должны обсуждать любые мело...

Андрей почувствовал, что его лицо вытягивается, а Кира, как радар отслеживающая каждую его реакцию, медленно выговаривая слова, заявила:

— Ах, Маргарита! Оставьте его. Видите, он не желает со мной говорить. Он нашел себе для разговоров уши получше! И не только для разговоров. От разговоров дети не появляются.

— Кира! Андрей! — мама смотрела то на одну, то на другого, была в явной растерянности, и поэтому повторялась.

Андрей решил взять ситуацию в свои руки. Он должен объясниться с невестой. Этого потребовал сегодня Воропаев, этого требовала обыкновенная порядочность. Всё равно неприятный разговор состоится. Почему бы и не сейчас? Андрей вздохнул, наклонился, поцеловал маму в душистую щеку и прошептал прямо в её ухо:

— Мамуля, мавр сделал своё дело, мавр может удалиться... Я поговорю с Кирой, только не обещаю, что результат тебе понравится. — И отшатнулся от ласкового родительского кулачка, заехавшего ему в бок.

Мама опять с сомнением перевела взгляд с Андрея на Киру, потом обратно, погрозила ему пальцем, молча развернулась и ушла. Это было удивительно. Впрочем, Андрей предсказать поступки матери мог далеко всегда, поэтому и удивлялся часто. Открылась и закрылась дверь в зал, на секунду впустив в тихое помещение звуки бравурной музыки, затем в холле опять наступила тишина.

Андрей впервые за вечер посмотрел Кире в лицо. Она стояла примерно в метре от него, прислонившись к колонне, и не старалась приблизиться. Злой иронии, которая послышалась Андрею в словах несколько минут назад, а тем более спокойствия в Кире не было. Её покрасневшие глаза неотрывно следили за Андреем, а правой рукой Кира обхватила свое левое запястье и теперь сжимала его так, что побелели кончики пальцев.

Андрей лихорадочно копался в памяти, пытаясь вспомнить слова, которые он обычно говорил женщинам при расставании. Но неожиданно разговор начала Кира:

— Теперь тебе не нужен мой голос на совете?

— О чем ты говоришь? — Андрей недоумевал совершенно искренне. О том, что Кирин голос может понадобиться для сохранения статуса президента компании, он не думал. Нет, в разговоре с Сашкой он озвучил что-то такое о роли Киры... Но эта идея даже тогда была настолько мимолетна, что сейчас, когда Кира сказала о своём возможном голосовании, Андрей искренне удивился. А, действительно, почему он не думал о голосе Киры? Весь последний год думал, а сейчас — вдруг! — это стало неважным? Терпение закончилось? Планы изменились? Или приоритеты?

Андрей решил, что отложит и эти вопросы, присоединит их к тем многочисленным, над которыми он должен подумать. Не время сейчас. Не время и не место. Скоро закончится представление, организованное Юлианой, и никакая сила не остановит гостей от появления в холле и от наблюдения за чрезвычайно занимательной сценкой объяснения главы Zimaletto с невестой. Разговор нужно или быстро заканчивать, или перебираться в другое место. Андрею, конечно, хотелось бы закончить всё и сразу… Он глянул на Киру и усомнился в такой возможности. Но, с другой стороны, что он теряет? Попробовать-то можно.

Андрей шагнул ближе к невесте. От девушки явно пахло алкоголем, глаза блестели. Только его мама, закрывающая глаза на неприятные вещи, могла не заметить, что Кира пьяна и довольно сильно!

Кира, призывно улыбаясь, закинула руки на шею Андрея, попыталась притянуть его голову к себе. Бретелька открытого серебристого топа сползла с её плеча, оставляя плечи практически обнаженными, маленькая грудь плотно прижалась к торсу Андрея. Он хотел начать с красивой фразы, отработанной и проверенной не на одной модели, но почему-то выпалил:

— Кира, мы должны расстаться. Попрощаться.

Кира не отшатнулась, не закричала — она криво улыбнулась, одной рукой пробралась ему под пиджак и крепко обхватила его за талию, постаралась прижать его к себе ближе. Совсем близко. Андрей не сопротивлялся.

— Тогда, может быть, на прощание… Ты мне покажешь то, что у тебя так хорошо получается с девушками... Может быть, у меня тоже будет от тебя ребёнок… или двойня. Жданов, давай ты мне сделаешь двойню! Будешь сразу многодетным папашей. Не шутка — трое детей. Ну и что, что мамочки у них будут разные... А, может быть, и Лерочка не подкачает… Или кто там у тебя был параллельно с Пушкарёвой? Ларина?

Андрей с силой упёр ладони в колонну по обе стороны от лица Киры, чуть оттолкнулся от гладкого мрамора и, как ему показалось, очень спокойно задал вопрос:

— Ты беременна?

Кира пьяно захохотала.

— Андрюша испугался. Наш золотой мальчик — многодетный папочка! Вот сенсация для светского общества. А что скажет Андрюшина мамочка? А вдруг Андрюшин папочка отберет его любимую игрушку? И что тогда сделает наш Андрюша?

— Заткнись и ответь мне на вопрос!

— А ты определись, чего ты хочешь! Zimaletto? Пушкарёву с ребёночком? Трахаться вволю? — пьяных ноток в голосе Киры поубавилось, но она ещё не поняла, нет, она не поняла, что это всё. Что это капля последняя.

Кровь стучала у Андрея в висках, руки сами собой сжались в кулаки. Ему хотелось ударить кого-нибудь, хоть кого ударить! Бить сильно, с оттягом, наслаждаясь хлынувшей кровью врага...

Андрей врезал кулаком по колонне.

Кира вздрогнула, когда его рука впечаталась в мрамор рядом с её ухом. Сбитые костяшки пальцев сразу заныли и окрасились красным, но боль немного утишила Андрееву ярость.

— Андрей! Ты повредил руку!

— Отвечай, чёрт тебя побери, на мой вопрос!

Он наклонился к Кириному лицу, и она, испуганно глядя ему в глаза, быстро забормотала:

— Нет! Нет! Я не беременна… — и всё быстрее и быстрее, лихорадочно, захлёбываясь в словах: — Но, Андрей, возможно, и она тоже… Она может тебе врать! Как ты не понимаешь? Андрюша, я люблю тебя, я всегда любила только тебя, я всё…

Андрей, не в силах больше выносить это безумие, закрыл глаза. Ложь, притворство, искренность? Да пошла она! И уже отвернувшись, не обращая внимания на её тихие всхлипывания, уходя от неё окончательно, бросил зло и отрывисто:

— Прощай, Кира!

— Послушай Жданов, ты же понимаешь, или Катя остаётся финдиром или нам нужно искать белый флаг и поднимать руки. Ты не можешь назначить нового финансового директора без того, чтобы он не узнал всё о финансовом положении Zimaletto, — Малиновский уныло зудел и зудел над ухом.

Андрей поморщился, снял очки и в упор уставился на друга. Череда безумных дней продолжалась, и Ромка сейчас озвучивал только одну из навалившихся на Андрея проблем. И, видит бог, Андрей пытался их решать, пытался...

Утром Андрей, к его огромному сожалению — совершенно трезвый, приехал к Кире, молча прошел мимо неё, заспанной и взъерошенной, и, не обращая внимания на несчастные Кирины глаза, принялся вынимать свои вещи из шкафа, из ящиков комода. Отовсюду. Бывшая невеста сидела на кровати, поджав под себя ноги, и ничего не говорила. Даже, кажется, не следила за его сборами. Она не плакала, не истерила, чего он боялся, но ожидал и готовился. Возможно, Кира всё-таки поняла?

Андрей собрал все свои вещи — всё, что смог найти. Неаккуратно свалил бельё, рубашки, кое-как затолкал любимый кожаный пиджак. Четыре года без особого труда поместились в одном чемодане. Давно нужно было... Ну и дурак ты, Жданов, дурак и тормоз! Противно взвизгнула молния, и Андрей выпрямился, оглядел комнату, вспоминая всё хорошее, что в ней произошло. Он понимал, трезво и отстранённо, что нельзя вот так просто уйти от женщины, с которой был вместе четыре года. И как бы ему не хотелось захлопнуть за собой дверь без объяснений, без ссор, без слов, он не смог этого сделать. Однако прощальную речь за долгую бессонную ночь Андрей так и не заготовил, поэтому пришлось импровизировать:

— Кира. — Она посмотрела на него. Андрей, прикрывая глаза, провёл ладонью по лбу, потер пальцами брови: — Кира, я знаю, что тебе трудно это принять, но нам действительно лучше расстаться…

Глаза девушки наполнились слезами.

— Дело не в Кате... Не только в Кате, — поправил себя он. — Дело в том, что мы друг друга перестали понимать и уважать.

Кира уткнула лицо в ладони и помотала головой:

— Не говори так! Пожалуйста, не говори так!

— Но это так, Кира, как ты этого не чувствуешь? Я не уважаю тебя, когда изменяю тебе с другими женщинами, с бутылкой виски, с той же Катей. Ты не уважаешь меня, когда находишь мне оправдания и всё это прощаешь. Как мы бы жить-то стали, а, Кир?

Она не ответила. Только сильнее сжалась в комок, обхватив руками колени и опустив голову. Андрей ещё немного постоял в комнате, потом ухватился за чемодан, поднял его. В общем-то, чемодан был очень современный — с телескопической ручкой, на колёсиках... Но почему-то катить чемодан в этот момент Андрею и в голову не пришло — непривычная тяжесть отвлекала и даже успокаивала... Он осторожно, чтобы не брякнули, положил ключи от Кириной квартиры на тумбочку в прихожей и вышел за дверь.

Уже укладывая вещи в багажник, услышал:

— Э-э-эй, Жданов!

Андрей оглянулся, отыскивая взглядом кричавшую Киру — не сразу догадавшись поднять глаза вверх. Воропаева высунулась из окна почти по пояс:

— Ты забыл свои тапки!— и она, размахнувшись, кинула ими в Андрея.

— Ты забыл свои диски! — диски с любимыми «роллингами» и «криденсами» приземлились в куче грязного ноздреватого снега.

— Ты забыл свои трусы! — и шелковые ярко красные — Андрей мог поклясться, что никогда, никогда он не носил подобного убожества — «боксеры» спланировали на землю.

Подбирать Андрей ничего не стал.

Следом за трусами, уже без комментариев, полетели ключи от его квартиры.

Вот так и получилось, что рабочий день начался у него без похмелья, без невесты, без финансового директора и помощника, но с головной болью.

Головная боль предстала в этот раз в виде дорогого друга и заместителя. Ромка внушал, вещал и разглагольствовал, как умел только он. Андрей прятал разбитую о мрамор колонны руку под столешницу и отбивался, как мог:

— Вчера Катя сказала, что не хочет оставаться в Zimaletto.

— Ну, ты же будущий папаша. Убеди её. — Малиновский всплеснул руками.

— Ромка, ты дурак? Именно поэтому она уходит.

— Ты потерял способность уговаривать девушек, Палыч? — Кажется, старый друг и вправду не понимал.

— Нет, у меня просто слишком хорошо получилось уговорить её в прошлый раз! Видишь, к чему это привело?

— Или пан или пропал, Андрюха, — Рома повторил фразу, которую Андрей твердил себе вчера весь день. — Что ты улыбаешься? Если она уволится, кроме «пропал» я выхода не вижу.

Андрей привычно пошарил в ящике стола. Бутылки не было, но как бы она пригодилась сейчас. Под поучения Малиновского опять вспомнился вчерашний день — день, начавшийся дикой головной болью, а закончившийся промывкой его мозгов всеми заинтересованными лицами. Вчера он впервые подумал о том, как хорошо быть сиротой и хроническим импотентом. Ни родительских нотаций, ни невестиной истерики. Ни баб вообще!

...А ещё хорошо быть дворником — тогда ему не пришлось бы решать неразрешимый кадровый вопрос. У дворников не бывает финансовых директоров.

Видимо последнюю фразу он сказал вслух, потому что Ромка ехидно ответил:

— Зато у дворников тоже бывают беременные любовницы, а также невесты с приданым и любящими родственниками.

— Заткнись, — беззлобно проворчал Андрей.

Злиться на Ромку бессмысленно. Злиться нужно было на себя и ещё совсем немного — на Катю. Они так вчера и не поговорили. После совета она ускользнула, потом ему самому стало не до Кати Пушкарёвой. И да, это была его ошибка — Андрей понял это, но поздно. Поздно — теперь Екатерина Валерьевна не берёт трубку телефона. Ну как на неё не злиться? Бросила его одного... Злиться следовало ещё и на Воропаева — Сашка всё знал, весь расклад. Сашка не остановится — у него для этого нет ни одной маломальской причины. Когда рванёт мина, им заложенная? В то, что она рванёт и в то, что все они — он сам, и Катя, и Ромка — окажутся в зоне поражения, Андрей не сомневался.

— О чём задумался, старче?

Посоветоваться с Малиновским? Андрей с сомнением глянул на друга. Он поможет... Составит очередной план или сочинит инструкцию. И ты, Жданов, будешь её выполнять, потому что сам не способен выстраивать свою жизнь, да?

В последнее время всё время кто-то пытался направлять его, словно он, Андрей Жданов, сделать это сам не в состоянии! И он покорно шёл, как агнец… нет, как баран… на заклание. А ведь ты уже большой мальчик, Андрюша. Пора думать и решать самому. Как вчера вечером, как сегодня утром. Ведь, кажется, получилось?

Андрей, уставившись немигающим взглядом в точку на стене, давно не слушал продолжавшего что-то болтать Романа,

— Слушай, Малиновский…

— Спящая красавица проснулась! — Роман хохотнул, но выжидающе уставился на Андрея.

— Малина, иди и поработай, а?

— О, Чапай думать будет?

— Иди отсюда, Малиновский!

Ромка удалился, насвистывая «Марсельезу». Андрей провёл по лицу руками и закрыл глаза. Безусловно, так думалось легче. В который уже раз он постарался выстроить в памяти цепочку событий. Андрею казалось, что если он сделает это, то будет легче понять, как поступать дальше.

Так. По порядку.

Заседание совета директоров вчера получилось скомканным. Сашка буравил его взглядом, но вопросов, к удивлению, не задавал. Только позднее Андрей понял — почему. На вопросы отца ответила Катя. Тихим полузадушенным голосом, но уверенно и обстоятельно. Правда, смотрела при этом в пустоту, и Андрей был уверен, что отвечала она автоматически, почти не вдумываясь и в отцовские вопросы, и в то, что говорит сама. Но этого никто больше не заметил, и Андрей успокоился. Ненадолго успокоился, ведь сразу после совета он собирался ещё раз поговорить с Катей. Но после совета на полчаса его задержал отец, и отказать, которому Андрей не мог. Во время родительской экзекуции ему не хватало рядом Катерины до такой степени, что Андрей обливался холодным потом — его почти колотило от страха, от ощущения неминуемого провала. Ему казалось, что вот-вот отец догадается, и тогда всё, всё было напрасно. И «Никамода», и фальшивые отчёты. И, вышло бы, что и Катю Андрей мучил тоже напрасно.

Андрей выдержал разговор с отцом и, кажется, даже его не огорчил, зато каких сил это стоило...

Едва он пережил одну нервотрёпку, как началась следующая — Андрея в его собственном кабинете поймал Воропаев со своими разоблачениями. Когда все угрозы были произнесены и правильно поняты, Андрей выбежал из кабинета, оттолкнув с дороги Сашку, но Кати в Zimaletto уже не было.

Маша Тропинкина смотрела на Андрея круглыми от любопытства глазами и, запинаясь на каждом слове, сказала что «нет, Катю она не видела, то есть видела, но только когда та лежала, то есть сидела на диване, когда…». Не дослушав Машу, он вернулся в президентский кабинет, и только хотел позвонить Катерине на мобильный, как в дверь без стука зашла мама. Даже сейчас, день спустя, Андрей поморщился, вспоминая разговор с нею. Свежее Сашкино обещание «помариную» висело над неудачливым лживым президентом дамокловым мечом. Но мама, её присутствие, её ласковые руки, не успокоили его так, как происходило обычно. Она пришла с вопросами по поводу Кати, на которые Андрей отказался отвечать категорически. Он решает данную проблему — это всё, что следует знать заботливым родственникам. Мама неожиданно для него отступила, сменила тему резко и сразу. Но то, что она сказала потом, Андрею понравилось ещё меньше. Ибо о «бедной девочке Кирочке» слышать он не хотел вообще. Не хотел, не мог, не собирался. Поэтому Андрей, как мог спокойно, сообщил, что любит свою мамочку больше всех женщин на свете, что никакая Кира не сравнится с её красотой, мудростью и способностью прочищать его многострадальный мозг. Но жениться или не жениться, на ком, когда и почему, определять он будет сам. После чего проводил дражайшую родительницу до лифта. Маргарита Рудольфовна удалилась из Zimaletto неудовлетворённая, и, её сын был уверен в этом, что-то замышляющая. Зато про компанию она ничего спросила. Не заикнулась даже. Андрей впервые задумался, не договорились ли его родители о своеобразном разделении ролей и продолжают дожимать его каждый по своей линии?

Потом началась привычная кутерьма с показом, и звонок Кате Андрей сначала отложил на поздний вечер, а потом про него забыл. Когда же вспомнил... Случилась пьяная Кира и его драка с мраморной колонной в вестибюле отеля.

Поздний вечер и большую часть ночи Андрей провёл с чашкой холодного кофе в пустой квартире, попеременно размышляя о смысле жизни, планах на утро и о том, стоит ли сейчас ехать в круглосуточный супермаркет за бутылкой виски.

А теперь Катя пропала.

Первый звонок, второй… Андрей без устали давил на телефонные кнопки. Десятый… Её городской и мобильный не отвечали.

* * *

Андрей сам вызвался отвезти родителей в аэропорт. Этот их визит в Москву был коротким и каким-то... нервным. Нормального разговора с ними у Андрея так и не состоялось. Скомканный совет, показ, чуть не проваленный им самим и удачно проведенный только благодаря усилиям Юлианы и — Андрей вынужден был это признать — Милко. А ещё наполовину бессознательное предложение руки и сердца, о котором Андрей, как ни странно, почти не жалел... Но это предложение встало между ним и всеми близкими ему людьми. И даже между ним и Катей, что безмерно удивляло Андрея уже несколько дней. Всё это, по отдельности и в совокупности, не располагало к длительным встречам и беседам с мамой и отцом.

Перед тем как усесться в машину мама клюнула Андрея в щеку, оглянулась на отца и заикнулась было, что уезжать сейчас, когда вопрос с «этой девочкой» не улажен, неправильно. Отец же так на неё посмотрел, что спор, по всем признакам начинавшийся уже не раз, затух, так и не начавшись.

Андрей натянуто улыбнулся маме, забросил родительские чемоданы в багажник... Удивительно, но, кажется, Кира изменила своей привычке докладывать его матери о всех конфликтах с Андреем. Потому что мама, также не изменявшая правилу воспитывать его, наставлять на путь истинный, на брак соответствующий, ни слова не сказала ему сегодня о «бедной Кирочке». Это было странно. Неожиданно и странно. И, как понимал Андрей, могло означать две совершенно противоположные вещи. Либо Кира махнула на него рукой, либо не поверила в расставание и решила справиться собственными силами. «Не дай бог», — обдумывать второе объяснение Кириного поведения не хотелось абсолютно. Андрей хотел бы отрезать и отложить этот кусок жизни, жизни «при Кире», не вспоминать о нём больше. Того, что стояло на повестке дня сегодня, ему хватало с лихвой — Катя и Zimaletto. Zimaletto и Катерина. Решения не появлялись, проблемы только наслаивались одна на другую, поэтому проводы родителей в аэропорт не стали для него утомительной обязанностью, они давали ему передышку. Возможно, только иллюзорную.

По дороге в аэропорт Ждановы почти не разговаривали — ограничились минимумом слов, без которых невозможно обойтись.

Мама молчала расстроено, а отец — непонятно. Но сегодня Андрея устраивало такое положение вещей. Странное время и странное место, но вот здесь, во время этой недолгой поездки, находясь рядом с родителями в тесном пространстве автомобиля, он впервые по-настоящему осознал, что вырос, оторвался от них, что за свою жизнь отвечает только сам...

Мысль эта была неожиданна и даже неуместна, но она задержалась. Андрей невольно, то ли из-за молчания в салоне, то ли потому, что время всё-таки пришло, за неё зацепился. Невероятно, но понимание своей «взрослости», оторванности от отца и матери пришло только сейчас. Не тогда, когда он переехал в свою первую собственную квартиру. Не тогда, когда родители решили переехать в Лондон. И даже не тогда, когда отец нехотя объявил, что теперь Zimaletto возглавит его сын. Сейчас. На запруженной автомобилями дороге в Шереметьево.

Он — отдельный, он — независимый. И он не обязан отчитываться перед отцом и мамой, не обязан выполнять их указания. Даже не обязан соответствовать их ожиданиям. Родителей можно просто любить. И они его будут любить. Всякого.

Чуть влажный асфальт сменился на совершенно сухой. Машина шла хорошо, кажется, «держала» дорогу даже без участия водителя. Неуютное, напрягающее сначала, а потом успокоившее его молчание подтолкнуло к следующей мысли. Скоро он сам станет отцом. Вероятно. Возможно. Нет, безусловно. Катерина слов на ветер не бросает. Как же следует поступить ему, Андрею Жданову? Чего он хочет, чего боится? Кем для него является Катя?

Зная неспособность долго размышлять о себе самом, Андрей сначала было решил не морочиться, отложить эту мутную психологию «на потом» и обсудить всё с Малиновским. Но Ромка… Что Ромка? Отругает, попытается рассмешить, составит очередной безупречно логичный план, который, однако, не учитывает живых людей. За скобки их! За скобки… Затем Андрей осмысленно — или не очень — станет воплощать план друга… Затем… Нет, пора уже становиться самостоятельным. И ошибки будут только твоими ошибками, Жданов. Вот он следующий шаг. Он всё будет решать сам! Чёрт, но как же это, оказывается, трудно…

Андрей крепче сжал рулевое колесо, посмотрел в зеркало заднего вида на родителей. Мама дремала, отец листал журнал, но отвлёкся на секунду, встретился глазами с сыном и слегка кивнул. Андрей кивнул в ответ и опять сосредоточился на дороге и на своих неуютных мыслях.

Он не любит Катю. Так как хотела она когда-то, как он живописал ей с Ромкиной подачи в период недолгих ухаживаний… Но Катя Андрею нужна. Знание, что Катя где-то рядом, придавало ему чувство равновесия, служило гарантией правильности происходящего и с ним, и с миром в целом. Её беременность и её уход пошатнули то, что он уже считал незыблемым — Катино неизменное присутствие за плечом. Нет, точно. Кажется, он понял. Катя ему нужна для себя и для… работы. Да, для работы. И это, чёрт побери, всё осложняло. До следующего совета они не могли себе позволить нанять нового финансиста. Человек, посвященный во все тайны и хитросплетения отношений между Zimaletto и «Никамодой», мог потребовать неподъёмную цену. И речь не только о деньгах. При этом никаких гарантий лояльности нового финансиста не будет. Как известно, тузы бьют королей, а больше денег могут быть другие деньги. И Воропаев будет дышать в затылок. Затаившийся, выжидающий Воропаев, который знает…

Поэтому Катерина в Zimaletto нужна как воздух. Или всё, ради чего они с Ромкой это затеяли, все их хитроумные ходы были ни к чему.

К сожалению, ситуация с каждым днём запутывается сильнее. Воропаев с его непонятными планами… И молчащий телефон Кати. Все Андреевы усилия вытащить хоть крошку информации из женсовета не дали результатов. Или секретарши приняли обет молчания, или, что было намного хуже, просто ничего не знали.

Показалось здание терминала, а ничего Андрей так и не надумал… Маловато времени на размышления, и нет того всплеска эмоций, прорыва, который помогает найти одно-единственное верное решение. И нет рядом Кати, которая за тебя его придумает, Жданов. Андрей мысленно чертыхнулся и ловко припарковался. Мама вздохнула, а отец сделал совершенно непривычную для сына вещь — положил руку ему на плечо. Андрей улыбнулся. Его родители.

Андрей помог отцу достать из багажника вещи. Мама оглядывалась в поисках носильщиков.

— Оставь, Марго. Мы сами справимся.

Мама застыла рядом с автомобилем, уезжать из Москвы ей явно не хотелось.

— Марго, не отставай, времени осталось немного. — Андрей слышал негромкий голос отца, разговор родителей ему не предназначался, поэтому он сосредоточенно тянул за собой сразу два их чемодана, но не оборачивался.

— Паша, я не понимаю, зачем, почему мы уезжаем? Андрюша в такой ситуации. Мы всё-таки должны были встретиться, поговорить с этой девочкой…

— Андрей в такой ситуации с восемнадцати лет, — отец тихонько засмеялся. — Рита, он не ребенок, дай ему возможность самостоятельно строить свою жизнь. Он, наконец, выходит из привычного состояния мальчишки… Я же доверил ему Zimaletto. Доверяй и ты. — Что в ответ сказала мама, Андрей не расслышал, так как шагнул за стеклянные двери аэропорта.

— Андрюша, — мама прикоснулась рукой к его щеке, они стояли в центре зала, ожидая отца.

Андрею показалось, что тот отошел от них с матерью не по необходимости, просто давая ей последнюю возможность поговорить с сыном наедине.

— Я прошу тебя, пожалуйста, прежде чем предпринимать что-то с этой… девочкой, подумай. Не загоняй себя в невозможную ситуацию.

Ситуация? Как она выразилась? Невозможная ситуация? Андрей по уши в невозможной ситуации!

— Хорошо, мама. — послушно сказал он. И попытался отвернуться. Это правильно. Маме нужно пообещать, маму нужно успокоить.

Но мама не позволила скрыть от неё глаза. Она, теперь уже двумя руками, обхватила его щёки, и, несмотря на слабое сопротивление, повернула к себе его лицо и прямо взглянула в глаза. Иногда, вот как сейчас, мамин взгляд напоминал Андрею взгляд змеи. Пристальный, немигающий, завораживающий… мудрый. И не в первый раз за эти несколько дней Андрей выдавил из себя:

— Я все решу, мама.

От стойки регистрации подошёл отец:

— Рита, наш сын уже не ребёнок, справится.

И, так же как мать, прямо взглянул Андрею в лицо:

— Сын, я хочу, чтобы ты информировал меня еженедельно.

— Еженедельно? Отец…

— И я не твою личную жизнь имею в виду. Об этом будешь отчитываться перед мамой… Рита, не дёргай меня за шарф, задушишь… Сын, я доверил тебе дело всей своей жизни и жизни тысяч людей… И спать я хотел бы спокойно. А теперь, когда Катя ушла… Я не буду на тебя давить, я просто хочу знать.

Андрей опустил голову. Ну вот, Катерины нет, и доверия отца к нему как к президенту тоже нет. Улетучилось вместе с Катей.

— Ты уже решил, кого назначишь финансовым директором?

— Катя вернется…

Мама взволнованно перебила:

— Андрей, но как же…

И тут же вмешался отец:

— Я не думаю, что это оптимальный выход. Рабочая обстановка в коллективе…

— И Кирочка! Как же Кирочка это вынесет, Андрюша?

— Родители!

Видимо в голосе сына Ждановы услышали то, что он чувствовал сейчас — злость и усталость, потому что они одновременно замолчали и обиженно посмотрели на него. Как же они непохожи… И как друг друга дополняют:

— Андрей, ты нас…— начала мама.

— …беспокоишь, — закончил отец.

— Работа с этой… — натолкнувшись взглядом на выражение его лица, мама исправилась: — Работа с… Катей — не лучший выход.

А отец добил:

— Я не уверен в эффективности вашего совместного руководства… в сложившихся обстоятельствах.

— Катя вернётся к своим обязанностям. — Если повторить что-то много-много раз, а потом самому поверить в это, это и станет правдой.

Мама явно была не удовлетворена его словами, и отец недовольно покачал головой, но оба промолчали. Идеальная пара.

Андрей почувствовал, что разговор пора заканчивать. Невыносимо было стоять на виду у всех, в центре огромного зала аэропорта, под внимательными обеспокоенными взглядами самых родных людей и опять чувствовать себя несмышлёнышем. А он только решил, что вырос. Нет, чёрт побери, он не собирался возвращаться на исходные.

К счастью для Андрея объявили посадку на рейс до Хитроу. И он, обняв родителей за плечи, повлёк их к зоне досмотра.

— Мама, папа, ваш сын прекрасно болен, у него пожар сердца, скажите сёстрам, Люде и Оле, что ему уже некуда деться…

— Паша, что он говорит, Паша?

— Рита, наш сын в своём репертуаре… Андрей не ёрничай… — и неожиданно добавил: — Я на тебя надеюсь.

Кивнув Андрею, отец подхватил маму под руку и повёл к выходу в зал досмотра, приговаривая на ходу:

— Ну, что ты разволновалась, наш сын просто вспомнил школьную программу. Как оболтусом был…

— Паша, но пожар сердца… — слышал Андрей растворяющийся в гуле аэропорта голос мамы.

Обратная дорога опять дала возможность подумать, не отвлекаясь ни на что внешнее. Только он, автомобиль, дорога, музыка... Моцарт и «Роллинг Стоунз». Катя и ребёнок… И Zimaletto.

— Катя, возьми трубку…

Не берет. Чёрт побери, третий день не берет! И дома у неё никого нет. И Андрей не знает, как её найти. И что, если Катерина решила с ним совсем… Стукнул многострадальным кулаком по оконной раме, стекло завибрировало в унисон его натянутым нервам. Она сказала ему, сразу после совета сказала, что уходит. Когда его и так разрывали на множество кусков отец, Сашка, мама… Видимо, Катя ждала, что Андрей её остановит — они же собирались поговорить, но он тогда только кивнул и сказал, что позвонит. Не позвонил. Сам виноват. Но он не думал, что она уйдет так… безвозвратно. Андрею всегда казалось, что если он приложит усилий чуть больше, чем совсем никаких, то Катя будет с ним. Просто усилия эти ему делать не приходилось. Даже весь странный последний месяц — не приходилось. Катя Пушкарёва рядом всегда. Что-то придумывает себе иногда, во что-то играет. Но стоит Андрею по-настоящему захотеть, и она придёт к нему, и всё между ними как-нибудь наладится. Даже когда она заявила, что уходит из компании, что не собирается за него замуж, он не поверил до конца. Удивился её решимости, разозлился, но в глубине души… Нет, не поверил.

Если она нужна ему, как он может быть не нужен ей?

Поэтому он решил: позвонит ей ещё раз и, если она не ответит… то и черт с ней. Жизнь продолжается…

Ну, почему она не отвечает? Андрей прекратил бегать по кабинету и с размаху бросил тело в кресло, схватил ту бумагу, что венчала небольшую стопку, но сразу её отбросил. Нет, не до бумаг ему, хотя работа стоит…

Андрей вновь набрал номер Катиного телефона, опять услышал длинные гудки, но сбросил звонок не сразу. С непонятным для себя мазохизмом слушал пронзительные звуки и продолжал бы, наверное, это делать и далее, несмотря на завалы документов, на две отложенных встречи, на необходимость что-то решать с финансистом... но в кабинет ворвался привычно взбудораженный Малиновский:

— Палыч! Ты уже что-то делаешь?

— Что-то делаю… Малиновский, ты о чем?

Андрей выпрямился и подальше отложил от себя телефон, сдерживая желание запустить им в стену. Малиновский, то ли не замечая состояния друга, то ли сознательно желая надавить на больное, ответил:

— О Катерине нашей, свет-Валерьевне. Жданыч, ты понимаешь, что без финансового мы долго не продержимся?

— Ты пришел, чтобы это мне сообщить? Отстань, а? Я всё понимаю и всё предпринимаю… Но что я могу поделать, если она говорить со мной не желает? — Андрей разозлился так, что стукнул кулаком по столу. Больно. Больно, черт всё подери!

— Так умнее следовало быть, Казанова, умнее… Или хотя бы помнить о средствах предохранения. Не школьник, чай… — Малиновский не унимался.

Вероятно, следовало напомнить Ромке, что в этой ситуации они оказались во многом и по вине инструктора-затейника, но своя вина ощущалась намного сильнее, поэтому Андрей только рявкнул:

— Заткнись! — и уже тише: — Без тебя тошно… — Помотал головой, очки чуть не свалились с носа. Снял их сам.

Под окнами квартиры Пушкарёвых он безрезультатно просиживал уже два вечера. Скоро его «Кайенн» будет восприниматься во дворе как обыденная деталь пейзажа… Что-то надо делать… Что делать?

Мысль пришла в Андрееву голову не так, чтобы неожиданно. Просто раньше он отбрасывал её, ведь то, что он задумал, для него самого в сложившихся условиях было неосуществимо. Однако теперь подходящий субъект подвернулся — практически, сам пришёл.

— Ромио, тебе партийное задание…

— О, нет! — взвыл Малиновский, а лицо его вытянулось.

Андрей вспомнил, когда в последний раз говорил Роману эти слова... Усмехнулся. Виктория. Какое хорошее, какое беспроблемное было время.

— Да, Рома, да. Теперь на тебе женсовет. Я сам не могу, они на меня смотрят как голодные волки на одинокого барана. Поэтому женсовет — на тебе.

— Что, весь?

— Весь, друг мой, весь… Они должны сдать явки и пароли, Малиновский.

— Катя?

— Катя.

Роман замолчал, взгляд его сделался задумчивым. Зная Малиновского, Андрей понял, что в его голове уже рождался какой-то гениальный план. Молчал Рома недолго:

— Яволь, мон женераль… Готовь молоко за вредность, и, на всякий случай, венок на могилку.

— Будет тебе молоко... из-под бешеной коровы. Иди уже, Малиновский!

— Я так понимаю, на венке наш рачительный президент решил сэкономить…

И Роман выскочил из кабинета, в последний момент увернувшись от брошенного в его сторону оранжевого резинового мячика.

— Ромка, слушай…

Андрей крикнул это вслед уже скрывшемуся за дверью Малиновскому. Он не надеялся, что Роман услышит, но тот услышал, вернулся.

— Малиновский... Слушай... А ты никогда не думал, что мы поступили с Катей подло?— Жданов замолчал.

Улыбка и вечное дурашливое выражение спало с Роминого лица. Прищур его глаз без обрамления такой привычной, такой словно впечатанной в черты лица веселости показался Андрею жестким и даже злым.

Роман, не говоря ни слова, уселся в кресло напротив президентского стола и уставился на Жданова.

Молчание затягивалось, тишина в кабинете давила на барабанные перепонки почти физически. Андрею захотелось разорвать это непонятное состояние, уничтожить или разбить что-то — он пожалел, что завел этот разговор. Андрей даже привычно сжал руку в кулак, готовясь врезать от всей души — не важно по чему…

Малиновский, который так и не начал улыбаться и балагурить, внимательно следил за Андреем. Не вынеся тяжелого взгляда, Андрей встал и подошел к окну, оперся ладонями о стекло. Оно остудило кожу, но не успокоило. Он чувствовал себя паршиво, спина холодела как под прицелом, а в желудке мерзко жгло. Давящую тишину разрушили звуки из приёмной — там что-то с грохотом упало, заверещала Вика, сначала тихо, потом громче зазвучали другие женские голоса. Женсовет вступил в очередную перебранку с Клочковой, а та отважно кинулась в бой с преобладающими силами противника. Андрей обернулся и, прокашлявшись, выдавил из себя шутливое:

— Магомет, пришла твоя гора!

Выражение лица Малиновского смягчилось, и через секунду перед Андреем был знакомый хитрован и бонвиван Ромка.

— Женсовет — сила! Женсовет — не гора! Ну, разве что Танюшка немножко... Или когда навалятся все вместе на бедного меня… Вот не любишь ты меня, Андрюха, не жалеешь!

Малиновский легко вскочил на ноги и направился к двери. Взявшись за ручку, не поворачиваясь к Андрею лицом, вдруг глухо произнёс:

— Жданыч, это не подлость… Это… — он на секунду сгорбился, но потом расправил плечи. — Мы с тобой сделали такую дерьмовую вещь, что в моём лексиконе для неё… А-а-а, что тут говорить? Прорвёмся и жить будем. И Катя нас простит когда-нибудь… Наверное.

А на следующий день в Zimaletto явился Николай Зорькин.

* * *

Зорькин Андрею не понравился сразу. Повода познакомиться с официальным женихом Кати раньше у него не было. Кажется, Зорькин исполнял серенаду на лестничной площадке у квартиры Кати в день её рождения, чем произвёл фурор в рядах женсовета. Мелькнул на приёме у Волочковой, но Катя, тщательно избегавшая Андрея — он и теперь понять не мог: почему? — быстро увела дружка, даже не представив его своему… Кем Андрей был тогда ей? Бывшим любовником? Настоящим? Президентом и начальником? А вот теперь у Андрея были все возможности для того, чтобы, так сказать, всесторонне ознакомиться с Николаем Антоновичем: фас и профиль, костюм на вырост, дешевая оправа очков, презрение и вызов в глазах. На последнее обстоятельство Андрей старательно не обращал внимания. Если он кому-то и должен, то уж точно не этому… самопровозглашённому финансисту.

Этот мелкий субъект откровенно его раздражал. Тем, что ходил по коридорам, разговаривал, дышал. И знал, где сейчас Катя, и не хотел говорить. Андрей уже всерьёз обдумывал способ выбить из него информацию. Останавливало только осознание того, что если он применит силу к Николаю, то Катя точно уже никогда Андрея не простит и никогда не вернётся. Но это вовсе не означало, что он не попытается выведать у Зорькина сведения другими способами! Однако засранец упёрся и только зло сверкал очками, даже когда Андрей схватил его за грудки в буквальном смысле.

Ладно. Ладно, чёрт побери! Он придумает, как использовать Зорькина для обнаружения Кати. Самое простое и очевидное — проследить за ним. Однако в первый день «от явления мсье Зорьки’н» это не удалось — Изотова, возникшая как из небытия, с невнятным возгласом и небывалой экспрессией вцепилась в Андрея мёртвой хваткой у бара. Пока он разжимал крепкий захват на своей шее, Зорькин прошмыгнул к лифту, успев напоследок одарить почти роденовскую скульптурную композицию, которую представляли Андрей и Валерия, ехидным взглядом и мерзкой улыбочкой. Если он расскажет Кате… Если он расскажет? У Андрея не было сомнений — и расскажет, и покажет, и, не дай бог, в лицах…

Непонятное чувство дёргало ежеминутно. Если до появления Зорькина в Zimaletto Андрея заботило ненормальное нежелание Катерины с ним общаться, то после… После, дьявол его забери, в душе поселилась обида. Да, обида! Пушкарёва встречалась с Зорькиным, разговаривала с ним, обсуждала ситуацию в Zimaletto, прислала его сюда… Спаситель, мать его! Финансовый директор недоделанный… И, самое отвратительное, Андрею пришлось принять его помощь.

Ромка, который переживал об отсутствии «своего» финансиста не меньше Андрея, после появления Зорькина, стал счастлив до невозможности. Он искренне считал, что Николай Антонович — лучший выход для Жданова и компании. «И женсовет останется в неприкосновенности», — повторял по сто раз на дню Малиновский, конечно же, имея в виду, что в неприкосновенности останется он сам.

Андрею же было обидно. Это с ним Катерина должна была советоваться, а прятаться от него не должна была!

И даже чувство облегчения от того, что теперь с компанией какое-то время будет нормально — теперь они продержатся... ну, хотя бы до следующего хода Воропаева — не притупляло другое, совершенно непривычное, ощущение. Это почти физическое ощущение неправильности происходящего между ним и Катериной не уходило после хорошего бокала виски, не снималось попыткой пофлиртовать с новой сексапильной брюнеткой из отдела маркетинга. Оно исчезало только тогда, когда Андрей вгрызался в рабочие вопросы или гнал на пределе возможностей свой «Порше». Но работать круглосуточно было невозможно, а гонки по ночной Москве могли закончиться бедой, он это хорошо понимал. Андрей всё понимал... только никак не мог понять, как очутился в такой ситуации. Он пытался уговорить себя, что всё замечательно, всё отлично просто — Катя имеет друга, который о ней позаботится. С него Андрея, как с будущего папаши, снимается часть ответственности. Ведь не думал же он в действительности, что Катя согласится выйти за него замуж… Или думал? «Позвольте представить, это моя жена Екатерина и сын… э-э-э, сын!»

Чёрт! Чёртов Зорькин, чёртова Катерина, чёртов он сам! Сегодня вечером он обязательно выследит очкарика, а если это не удастся, то завтра утром он просто набьёт ему морду. И тогда Екатерина Валерьевна уже не сможет игнорировать присутствие Андрея в своей жизни!

* * *

Вечером Андрей припёр Зорькина к обтянутой дерматином двери квартиры.

— Где Катя?

— Не скажу!

Зорькин упрямо наклонил голову, хоть это было трудно — рука Андрея обхватывала его горло.

— Ты… ты не скажешь? — голос Андрея хрипел, как будто это именно его лишают дыхания. — Да ты…

Зорькин сопел, двумя руками отдирая от своего хлипкой шейки ладонь Андрея:

— Отпусти! Всё равно ничего не скажу! Мало от тебя Катька получила? Отстань от неё…

Вырваться Зорькину не удавалось, но он очень старался. Андрей впервые всерьёз задумался о том, что же ему делать дальше. Зорькин его не испугался, явки и пароли сдавать не торопился. Не убивать же собственного финансового директора? Хотя подобное желание крепло с каждой секундой и каждым словом этого сопляка.

— Зорькин, слышишь, я всё равно вытрясу из тебя, где Катя…

— И что? Потом так же пойдешь с Катькой разговаривать? — сопение Зорькина усилилось, но и голос как-то окреп: — Это ты меня послушай, Жданов! Она тебя знать не желает, но по какой-то неизвестной мне причине решила не разорять твою вонючую компанию и тебя пожалеть! Я ей говорил, чтобы она оставила вас тонуть со всем вашим высокомерием и тупостью вашей. Она сказала, что не может. Меня к тебе отправила… А ты тут… Я ей говорил!

Андрей отпустил шею Зорькина и поднёс кулак к его носу.

— Где? Катя? — произнёс Андрей, зверея и понимая, что ничего уже не добьётся. — Я. Поговорить. С. Ней. Хочу. Иначе. Убью. Тебя.

Прозвучало это внушительно. Конечно, самого бы Андрея эти слова не напугали — он слышал в своём голосе неуверенность и поражение, но, видимо, Зорькин впечатлился. Он сглотнул, кадык ходил на тонкой шее, голос его начал срываться:

— Катя уехала! Её не будет… — Зорькин запнулся, — месяц! Слышишь, неандерталец? И даже если ты выбьешь мне все зубы и превратишь в отбивную, она не появится и…

Андрей отпрянул от брызгающего слюной и дёргающегося то ли от страха, то ли от ненависти Катиного дружка.

Кати нет в Москве. Катя уехала.

Андрей пропустил момент, когда Зорькин замахнулся. Только увидел мелькнувшую ладонь, превратившуюся в кулак, не успел отклониться и почувствовал сильный удар в челюсть. Всё-таки Зорькин его не боялся — Зорькин его ненавидел.

— Куда она уехала?

Зорькин толкнул Андрея в грудь, развернулся и, молча открыв дверь ключом, зашёл в квартиру.

— Куда уехала Катя?!

— Идиот! И сволочь! Эх, если бы не Катька… — послышался из-за двери удаляющийся злой голос.

— Что ж ты такой непочтительный-то… к своему президенту, а?

Андрей со всего размаха ударил кулаком ненадёжную псевдокожаную преграду. Дверь не шелохнулась — дерматином была обита сталь. Больно Андрей сделал только себе.

Андрей выскочил из подъезда Зорькина, машинально потирая болевшую после ударов о дверь кисть руки, и направился к машине. Он был зол, растерян и совершенно не представлял, что делать дальше. Неожиданно в кармане пальто завибрировал телефон. Не взглянув на экран, Андрей нажал на кнопку приёма.

— Да! — рявкнул так, что даже сам поморщился

— Андрей Павлович, вы хотели со мной поговорить?

Андрей, не веря своим ушам, сжал телефон и тот только чудом не треснул в его пальцах.

— Катя? — голос его сел. — Ты?!

— Если вы не заняты, мы можем встретиться, — из трубки звучал тихий, уверенный голос, в нём не слышалось волнения, и это неожиданно расстроило Андрея.

— Ты... Вы в Москве? Я... конечно, Катя, — Андрей набрал воздуха в грудь, чтобы успокоиться и на выдохе произнёс: — Мы могли бы встретиться в ресторане...

Катя перебила его:

— Хорошо. В каком?

Андрей замялся, не зная, что предложить — он не ожидал от Кати такой покладистости:

— Э-э-э...

В голову Андрея, как назло, ничего не приходило, а молчание в трубке нервировало: а вдруг Катя передумает ним встречаться? Ресторан... Зачем, ну зачем он предложил ресторан? То, что он собирался с Катей обсудить, нельзя обсуждать в ресторане! Но где им ещё встретиться?

— Катя, ты здесь? Не бросай трубку, Катя! — Андрею не понравилось, как он это произнёс, но ситуацию он сейчас не контролировал.

— Я здесь, Андрей... Павлович. Вы передумали со мной встречаться?

В Катином ответе Андрею послышалась насмешка, и он ляпнул первое название, которое пришло ему на ум:

— «Лиссабон». Катя, мы могли бы встретиться в «Лиссабоне»? Вы знаете, где...

— Я знаю, Андрей Павлович. Возможно, вы не помните, но я несколько раз бронировала там столик для вас. Я буду в «Лиссабоне» через час.

— Катя, может быть, я за тобой заед... — в ответ из трубки раздались гудки.

Андрей с полминуты стоял, не отводя руку с телефоном от уха. Потом всё-таки нажал на кнопку отбоя и спрятал аппарат в карман. В голове у него была сумятица. Странное, очень странное ощущение нереальности только что случившегося. Кажется, Андрей уже поверил, что будет ждать встречи с Катей до скончания века, а тут вдруг... Но, в конце концов, он добился желаемого. Сейчас бы подготовиться к встрече... Андрею совсем не нравилось то, как они с Катей только что говорили по телефону.

* * *

В ресторане могло не оказаться свободных столиков, но Андрею повезло. Метрдотель, узнав постоянного клиента, предложил ему место у небольшой сцены, в самом центре зала. Андрей, поколебавшись, попросил провести его к столику у стены. «Катя не захочет разговаривать у всех на виду», — подумал он. Мысль о том, что его, Андрея Жданова, застанут за встречей с такой «несветской» девушкой, как Катя, он отбросил, как только она появилась. В тесном мирке модной Москвы только ленивый не обсуждал беременность секретарши от него и его же разрыв с Кирой. Так что сплетней больше, сплетней меньше — ничего уже не изменится.

Предупредив, что ждёт гостью, Андрей с благодарностью принял от сопровождающего карту вин, но заказал только минеральную воду — отчего-то сильно пересохло в горле. Мысленно Андрей проговаривал:

«Катя, я хочу тебе сказать, что пора принимать...»

«Катя, твоё безответственное поведение...»

«Катенька, я так ждал нашей встречи...»

«Катя, мне так тебя...»

«Катя, этот твой Зорькин...»

Постепенно фразы становились всё короче и короче, сведясь к лаконичным:

«Катя, ты...».

«Катя, я...».

«Катя...»

«Катя».

В любом случае, подходящие встрече слова Андрей подобрать так и не успел. Катя появилась в сопровождении официанта, лицо которого профессионально ничего не выражало. Официант отодвинул стул, подождал, пока Катя, не поднимавшая на Андрея глаз, неловко устроится, положил на столик меню и помедлил, ожидая указаний.

Андрей качнул головой, не спуская взгляда с гладко причёсанных, почти прилизанных, волос девушки:

— Не сейчас, подойдите позже.

Дождавшись, когда официант удалится, Андрей неожиданно для себя хрипло произнёс:

— Ты никуда не уезжала…

— Здравствуй…те, Андрей… — Катя подняла голову и уставилась на Андрея в упор, помолчала немного и добавила: — Павлович.

Андрей вдруг забыл всё плохо подготовленное и неважно отрепетированное, и стукнул кулаком по столу, угодив по аккуратно разложенным столовым приборам. Катя чуть вздрогнула, но больше никак не проявила волнения.

— Ты никуда не уезжала и пряталась от меня…

— Я не пряталась. Я нашла новую работу, — и, на взгляд Андрея, непоследовательно добавила: — Ты стал давить на меня… а я у Коли живу, пока. Родители в военном санатории. Папе путёвку выдали, и я сначала с ними уехала… но они там лечатся.. а я... вот. — Катя попыталась вырвать ладонь, которую Андрей сжал у запястья. — Не трогай меня!

Он же с почти болезненным удовольствием ощущал Катин пульс, бьющийся часто-часто... И ещё Андрея почему-то странным образом радовало, что Катя с официального «вы» сбивалась на личное «ты»…

— А я тебя искал.

— Я не… — Катя вздохнула, высвободила свою руку и неожиданно резко продолжила: — Я не знаю, чего вы от меня хотите, ведь я сделала всё возможное на данном этапе, чтобы помочь Zimaletto выйти из кризиса. В той ситуации, в которой оказалась компания я виновата не меньше, чем т... вы. В моей же ситуации вы... ты помочь не можешь... Я решила, что родителям пока не стоит знать, кто отец моего ребёнка. Ничего хорошего от знания не бывает, правда?

Последняя фраза прозвучала неуверенно, Катя взглянула на него вопрошающе, и Андрею захотелось вновь ударить кулаком по столешнице. Он сдержался, лишь зло и коротко рассмеялся. Катя чего-то от него ждала. Возможно, несмотря на её слова, она надеялась, что он решит их общую проблему, и сам, по доброй воле, в трезвом уме пойдёт к Пушкарёвым, признается, а потом... Что потом? Андрей внимательно посмотрел в Катино лицо.

— Ты сценарии продумала, да? — он чуть подался вперёд.

Катя отвернулась:

— Ну, кто-то же должен уметь планировать?

— Раньше у тебя тоже не очень-то получалось. — На Катиных бледных щеках вспыхнули болезненные красные пятна. — А сейчас? Катенька, по-твоему, я вдруг оборачиваюсь рыцарем на белом коне, и каким-то невероятным образом объясняю все мерзости, которые мы с Ромкой натворили?.. Бросаюсь в ноги твоему папе, безмерно радуюсь будущему ребёнку и клянусь в вечной любви?

— Андрей… Палыч, я не настолько примитивна, и…

— Погоди... те, — он перебил её и зло выделил голосом: — Екатерина Валерьевна!

Ну почему, почему в последнее время все разговоры с Катей такие сложные, кто б ему объяснил?

— Клянусь в вечной любви... — зачем-то повторил Андрей, пытаясь из вороха неоформленных мыслей выбрать одну, самую важную, чтобы объяснить ей, чтобы...

— А второй вариант сценария? — Катя же наоборот, казалось, успокоилась. — Мне уже интересно.

— Второй? Что?.. Да, — Андрей усилием воли сосредоточился: — Я чудовище, которое использовало тебя. Цинично и безжалостно. И продолжаю использовать на благо компании. Ты мне не нужна ни одна, ни вместе с ребёнком. Так?

Катя опять отвернулась.

— А я не принц и не монстр, — Андрей вздохнул. — Я ошибаюсь постоянно. Я думаю о тебе, но не так как тебе хочется. Я понимаю всё, но не сразу. И я дурак, но, кажется, не подлец. Во всяком случае, не настолько подлец, как ты думаешь.

— Чего ты хочешь, Андрей? — в её словах послышалась усталость, но что-то подсказывало ему, что Катя услышала и поняла. Вот он долго думал и не сразу понял. А она — поняла! Умная Катя Пушкарёва.

— Выходи за меня замуж.

— Нет, — ответила Катя быстро, резко и коротко... Она готовилась к этому вопросу? У неё был и третий сценарий?

— Катя…

Она потянулась к нему через стол, вилки, ножи, бокалы, через салфетки, стоящие накрахмаленными конусами — ближе, ближе — и закрыла ладонью его рот.

— Погоди! Сейчас я. Снова моя очередь, — Катя перевела дыхание. — Ты меня не любишь, а я, кажется, не могу по-другому. И не хочу. И ваша… ваша шутка с Романом Дмитриевичем, — Катя помолчала, но свою руку от его губ не отняла, только вздохнула и продолжила: — Наверное, если бы я была уверена, что ты меня любишь, я бы постаралась забыть. Не знаю, получилось бы у меня, но я бы постаралась.

Андрей попытался сказать, что он вовсе даже лю... но Катя не дала, покачала головой и оставила свою ладошку на его губах:

— А ещё моя девочка. Я, конечн, пока не знаю точно, но уверена, что у меня будет девочка, — и Катя улыбнулась. — Маруська.

Андрей застыл, не понимая, абсолютно не понимая и не осознавая сказанного ею. Как-то вдруг на него навалилось — нереальный ещё ребёнок, несуществующий пока в его мире, оказывается, уже имеет имя, и он — девочка. Чёрт!

— Если бы не она, — Катя продолжила, — ты и не подумал бы жениться на мне. Тебе бы и в голову это не пришло. А так... зачем всё? Не нужно. Больно и противно.

Андрей вышел из оцепенения, осторожно отвёл Катину ладонь от своих губ:

— Ты мне не веришь, Кать… Но я… тебя люблю…

Слово «люблю» он из себя выдавил. И Катя это заметила, в который раз за сегодняшний вечер отвела от него взгляд, встала и сделала шаг назад... от него сделала шаг. Андрей тоже вскочил, попытался задержать её, схватить за руку, но Катя увернулась, и он зацепил только рукав её очередного нелепого жакета.

— Не надо, Андрей.

Удивительно, но в голосе Кати не было слёз, истерики тоже не было. Только спокойствие и уверенность. Никаких больше вариантов сценария. Она всё для себя решила, похоже, и за него она решила тоже.

— Но я… люблю, — всё равно заминка перед «люблю».

Оказалось, так тяжело говорить это слово всерьёз. Как странно, раньше у него легко оно получалось, выговаривалось без запинок и смущения, нежно, тихо, с придыханием, с лёгкой хрипотцой, робко, уверенно, в порыве страсти, в кружеве флирта... А сейчас, когда от того, произнесешь ли ты «люблю» правильно, поверят ли в это твоё «люблю», так много зависит... Как-то глупо оно звучит.

Неправдоподобно.

Неправдоподобно. Нелепо. Всё в его жизни стало таким — ненастоящим и с элементами абсурда. После встречи с Катей Андрей плохо спал, всё утро в ZimaLetto дёргался и дёргал других, испортив настроение Виктории и всем, кто присутствовал — видит бог, что не по их собственной воле, ибо по их воле все работники предпочли бы сбежать от него подальше — на утреннем совещании. Затем в очередной раз поцапался с «и.о.финдиректора» — «Зовите меня Николай Антонович!» А потом, уже к полудню, Андрей неожиданно успокоился, решив, что всё к лучшему. Всё его «непонятные мысли о Кате» — это обыкновенное чувство вины. Тревога объясняется ответственным отношением к будущей матери его ребёнка, а плохое настроение происходит от ожидания пакости от затаившегося Александра и от общего беспокойства за состояние дел в Zimaletto.

Да, да, всё объяснимо! Вчерашняя неудачная встреча с Катей — вовсе не причина его дурацкого настроения. Сформулировав такие логичные, всё объясняющие выводы, Андрей заставил себя погрузиться в работу. Оторвался он от чтения бумаг и тыцания по клавиатуре всего раз, не выдержав завываний секретарши. Она опасливо просочилась в его кабинет и, когда Андрей на неё рявкнул, со слезами в голосе заявила:

— Ну, Андрей, я им говорю — «господин Жданов занят», а они... Ну, достали они меня все, ну, скажи им! — после чего взвизгнула и, увернувшись поочередно от теннисного мячика и тяжёлого металлического «Паркера», выскочила к себе в приёмную.

Андрей пять минут поговорил по телефону с так огорчившим Викторию российским представителем крупной японской фирмы и вновь с головой зарылся в документы. За день Андрей перерешал уйму неотложных дел, прочел занудные — даже в письменном изложении — служебные записки Зорькина, наскоро и невкусно пообедал в своём кабинете. Умаявшаяся от непривычного накала трудовой деятельности Клочкова перепутала и вместо суши заказала доставку обеда из ресторана «Кабаньи уши», но даже холодец из дичи и похлёбка из бычьих хвостов не вывели Андрея из рабочего настроения. «Женщины отныне не играют роли в моей жизни», — решил Жданов и до самого вечера добросовестно воплощал свой новый принцип в жизнь.

Малиновский, заскочивший проведать и подбодрить своего президента, покачал головой, увидев его трудовое рвение.

— И что ж они с лучшими людьми делают? — неискренне возмутился Ромка в ответ на отказ Андрея отправиться вечером туда, где «вино пьяно, а женщины доступны».

— Кто «они»? — Андрей снял очки и потер переносицу.

Малиновский усмехнулся и ловко вытянул из груды документов на ждановском столе самый нижний:

— Они? Финансы, мой друг, финансы! А ты о чём подумал? — Роман сделал выразительную паузу и добавил: — Или о ком?

Андрей откинулся на спинку кресла и потянулся:

— Малиновский, ты всё узнаешь!

— Ну, ну!

— ...Но не ранее, чем всё случится! Сегодня у меня «Мандарин», завтра у тебя мой отчёт.

— Жданыч, ты все ж таки дожал Катеньку? — в голосе Романа прозвучало искренне удивление.

— Катеньку? Причем здесь Катенька? Вообще, иди ты, Малиновский, знаешь куда? Мне работать нужно, — Андрей поскучнел, опять нацепил на нос очки и демонстративно уставился в очередную бумагу. Воспоминания, от которых он благополучно отделался и даже сформулировал по этому поводу соответствующий принцип, опять принялись пилить его уставший мозг.

Малиновский, к великому Андрееву сожалению, сдаваться не собирался:

— Жданов-Жданов, вчера ты, воодушевленный, несёшься по долгожданному звонку своей мадонны в «Лиссабон», а сегодня говоришь, «причем здесь Катенька», при этом явно собираешься на свидание? Что случилось, Палыч? Отчего ты весь день...

Андрей не выдержал. Весь день он вел себя, по его мнению, очень спокойно, он почти не повышал голос, он выслушал этого недомерка Зорькина, он не уволил Викторию, он съел проклятый пересоленный суп из чьих-то хвостов, он вежливо поздоровался с Кирой, он вполне мирно посоветовал женсовету разойтись по местам и наконец начать выполнять прямые обязанности секретариата... Он божественно, он каменно, он абсолютно был спокоен и целеустремлен сегодня, так неужели он не имеет права посидеть в своем кабинете, прочитать, наконец, эти чертовы договоры и не думать о том, о чем он думать не желает!

— Шел бы ты отсюда, Рома! — и в ответ на недоуменно вздёрнутые брови и картинно выпученные глаза друга, добавил классическое: — В бухгалтерию!

— Если некоторые не хотят знакомиться с патентованными гуриями, у которых грудь, ноги... Да что ноги! У них даже мозг функционален... Если эти некоторые предпочитают лекарство из собственной аптечки, то Роман Дмитриевич за результат не отвечает, — пробормотал напоследок Малиновский и быстро выскочил за дверь, справедливо опасаясь за целостность своей шкуры.

Через час Андрей покрутил затёкшей шеей и вспомнил о назначенном на восемь часов свидании с Лолой. На циферблате было без четверти восемь, и, если он хотел успеть в «Мандарин» — до чего ж девушки любят подобные пафосные места — то пора было надевать пальто и на всех парусах нестись к своему счастью. Но вот беда: «на всех парусах» ему не хотелось. Андрей прислушался к себе: даже шагом не хотелось. «Теряешь квалификацию, друг», — сказал бы Малиновский, который на своё свидание умчался как раз быстрее ветра. Ромка так сказал бы и был бы прав. Жажда завоеваний в последнее время не то чтобы совсем исчезла, но так... отодвинулась. Андрей иногда думал, что если б не привычка волочиться за всякой привлекательной особой противоположного пола и здоровый организм в придачу, он мог бы обойтись и без общения с «рыбками и бабочками». Ну, во всяком случае, какое-то время мог.

Андрей почесал затылок. Еще раз посмотрел на часы.

Мог обойтись, точно мог!.. Но не сегодня.

* * *

Ресторан встретил Андрея сладкой музыкой, вежливой улыбкой хостес и распахнутыми в радостном предвкушении глазами сегодняшней рыбкобабочки. Как Жданов и предполагал: несмотря на то, что он опоздал на полчаса, девушка дождалась. По-другому и быть не могло, ведь её интерес к происходящему был значительно выше интереса Андрея. Он скривил губы в принужденной улыбке и наклонился к щёчке красотки.

Девушка была хороша, и причин хандрить по этому поводу у Жданова не было, но настроение всё равно не хотело повышаться. Андрей заказал для Лолочки салат «Лолло-Россо» и модный коктейль, а себе — коньяку, нарушив все правила хорошего тона в части употребления крепких напитков.

Они сидели за лучшим столиком, на небольшом возвышении в центре зала трое музыкантов играли тоскливую джазовую композицию, девушка тянула зеленую жидкость, обхватив соломинку пухлыми губами, а Андрей смотрел на неё, глотал сначала обжигающее, а потом все более безвкусное пойло и медленно пьянел.

Девочка была вполне годная, даже щебетала вполне разумно, но... Но дальнейшая часть вечера представлялась Андрею ничуть не заманчивой. Может быть, ночной клуб, может быть, сразу постель, без клуба. Обязательная программа, как в последнее время с Кирой. Скучно, пресно и почти не волнует. На этом фоне ожидание очередной пакости от Александра, битва с кредиторами за каждый день отсрочки, сражения с поставщиками за каждый процент скидки представлялись настоящими приключениями.

— Что с тобой?.. Да Андрей же! — женский голос пробился в сознание, и Андрей понял, что последние несколько минут не реагировал на внешние раздражители, просто сидел и смотрел в пустой коньячный бокал.

— Андрей, что с тобой? — повторила девушка... как её там? Лила? Лола? — и дотронулась до руки Андрея.

Он вздрогнул — прикосновение ему не понравилось.

— Всё хорошо, солнышко. Я задумался. Это непростительно в твоем чудесном обществе, но ты меня простишь, правда?

Андрей постарался улыбнуться. Вышло криво, но успокоенная Лола-Лила понимающе пробормотала что-то о миллиардных сделках и принялась аккуратно тыкать вилочкой в салат. Нож она не использовала, и Андрея, обычно совершенно равнодушного к соблюдению правил этикета, это неожиданно покоробило.

Бордово-зелёные листочки салата благородной породы лолло россо быстро исчезали в аккуратном ротике. Андрей подпёр ставшую тяжёлой голову кулаком и нараспев громко произнёс:

— Ловко и споро Лола лопает лолло.

Девушка закашлялась, очередной салатный листочек упал с задрожавшей вилки обратно в тарелку, официант, принёсший Андрею стейк, еле заметно улыбнулся. Голова Андрея норовила свалиться с ненадёжной подпорки кулака, а изо рта почти само собой вылетело:

— Лола ради лолло на всё готова.

«Поэт-монументалист, блин!» — сказал кто-то голосом Малиновского, и Андрей не сразу понял, что Ромкин голос ему только чудится. Он немножко поозирался и только потом решил проверить, какое впечатление произвело его выступление на Лолу. Вопреки его ожиданиям из глаз девушки слезы не катились, она не кривила губки и не собиралась запустить в Андрея остатками своего диетического «Лолло-Россо». Нет, девушка смотрела озабочено, и вдруг Андрею стало стыдно. Секунду назад стыдно не было, а вот после серьёзного умного взгляда посторонней в сущности женщины, к которой он не чувствовал ни уважения, ни приязни, даже обычного в таких ситуациях влечения не чувствовал, он покраснел. Жаром налились лицо и уши, пересохло горло, и Андрей еле выдавил из себя:

— Извини меня. Нашло что-то...

Лола не стала ожидаемо и глупо кудахтать, только тихо спросила:

— Тебе нехорошо? Позвать официанта? Или, может быть, вызвать тебе такси?

Андрею явственно послышались материнские нотки в голосе в общем-то случайной «девушки вечера». Словно Маргарита Рудольфовна сидела напротив, ласково качала головой и говорила: «Бедный мальчик, совсем не думаешь о своём здоровье...» Андрей стряхнул наваждение, улыбнулся дежурной улыбкой и почти трезво произнёс:

— Всё нормально, — не удержался и соврал: — Не обедал сегодня, коньяк был лишним. Пошли отсюда, а? Я тебя домой подброшу. Или у тебя другие... э-э-э планы?

Лола в ответ покачала головой и улыбнулась. Андрей, как ни старался, не смог разглядеть в её улыбке фальши или злости за сорванный вечер. Только лёгкое разочарование и беспокойство, которое явно относилось к нему, к Андрею. «Хорошая девочка. Ты приглядись к ней, Шарапов», — опять заболтал его внутренний голос, одновременно с интонациями Малиновского и героя кинокартины.

Андрей подозвал официанта и пока ждал счет, пока расплачивался, действительно приглядывался к хорошей девушке с претенциозным именем, так ей не подходящим. Внутренний голос относительно девушек плохого не посоветует... в отличие от «гениальных» советов дорого друга Ромки. Андрей тряхнул головой, отгоняя назойливые мысли, снова озвученные в сознании голосом Малиновского.

— Пойдем отсюда, Катя!

— Хорошо. Только, Андрей, давай вызовем такси. И я — Лола.

* * *

«Катя-Катя... И вовсе ты мне не нужна». После фиаско с хорошей девочкой Лолой время тянулось, как резиновое. Дни сменялись днями, в Zimaletto было затишье, Кира обходила бывшего жениха стороной, Зорькин худо-бедно исполнял обязанности финдиректора, даже Воропаев затаился, и Катя не... «Пушкарёва, да что ж ты со мной делаешь, а?» — с такой почти уже привычной мантры начинался теперь каждое утро Андрея, и он ничего не мог поделать с непослушными мыслями. После встречи в «Лиссабоне» Катя на его телефонные звонки не отвечала и сама на связь не выходила. Спрятавшаяся Екатерина, затаившийся Александр... Не жизнь у Андрея Жданова, а сплошной Голливуд, мать его!

И как он умудряется, не выбравшись из одной ловушки, загнать себя в следующую?

Андрей, устало потерев ноющие виски, набрал номер отца. Он звонил в Англию регулярно: и для того, чтобы узнать, как там поживают родители, и для того, чтобы удостовериться — Воропаев до Жданова-старшего не дозвонился, не добрался и ничего о ситуации в компании ему не рассказал. Что будет делать, если Сашка поведает его родителям о проблемах компании до того момента, как Zimaletto разберётся с основными долгами, Андрей представлял смутно. И в этой ситуации ему бы очень помогла Катя с её умением объяснять неприятное и держать удар, но... Тут Андреевы мысли опять бежали по привычному кругу, и зверски хотелось выпить, чего делать было категорически нельзя. Кто знает, чего он мог натворить, напившись? Зорькину с его общей противностью и великим секретом местонахождения Екатерины Пушкарёвой не поздоровилось бы точно.

Быстро обсудив с отцом несколько мелочей и передав дежурный привет матери, Андрей отключил телефон, положил перед собой очередной кредитный договор, но читать его не стал, а задумчиво покосился на тумбу, в которой — он точно знал — была припрятана непустая ещё бутылка. От грехопадения его спас Малиновский.

Ромка заскочил в кабинет необычайно взволнованный.

— Малина, что?.. — Андрей оторвал взгляд от тумбочки с вожделенным пойлом и перевёл его на ненавистный договор... — У нас пожар? Наводнение? Женсовет уволился? Милко сменил ориентацию?

— Лучше, Жданыч, лучше!

Малиновский с победным видом развалился в кресле и торжественно произнёс:

— Ты же знаешь, я с Лерочкой…

— Угу… — энтузиазма Андрей не проявил, но Романа это не смутило.

— Спасаю её хрупкую психику от тебя, жестокого, бросившего нежный цветок в пыль и растоптавшего искреннее чувство. Я ж утешаю её по мере сил.

— Короче, Склифосовский! — Андрею вовсе неинтересно было выслушивать историю об очередном завоевании Малиновского, тем более, если эта история касалась Изотовой. Валерия была далека от него сегодняшнего, она просто эпизод в той прежней, казавшейся теперь безмятежной жизни Андрея Жданова. Приятно вспомнить, но не более.

Малиновский, ничуть не обидевшись, продолжил:

— А до меня прекрасную Валерию утешал Зурабов… Вот как ты девочке психику нарушил! — Рома сокрушенно покачал головой, Андрею же захотелось запустить в друга чем-нибудь тяжелым. — А чем Зурабов на жизнь зарабатывает, ты знаешь?

— Ромка, или говори, что хотел, или иди уже. Мне работать надо!

— Ладно. Коротко. По-военному. Тем более для тебя воинский устав теперь весьма актуален…— и Малиновский ловко увернулся от брошенного в него карандаша. — Разведка в лице младшего ефрейтора Изотовой донесла: Воропаев проиграл значительную сумму в казино. Ищет наличность. В панике. Рапорт сдан.

Андрей верил в чудеса. В удачу, везение и фарт. Конечно, верил. Иначе бы он ни за что не поверил лучшему другу. Но Андрей верил, поэтому сразу сосредоточился на главном:

— Насколько значительную?

— Лера не знает, но, наверное, значительно значительную, если его панику заметила. Ты понимаешь, какие перспективы это открывает?

Андрей закрыл глаза, как будто от этого было легче думать, и медленно проговорил:

— Сашка захочет продать или недвижимость, или акции Zimaletto… Но недвижимость у него в долевой собственности с сёстрами, это наследство, полученное от родителей, и там юридические сложности, быстро он её не продаст…

— Откуда ты знаешь?

— Кира, — коротко ответил Андрей.

Малиновский присвистнул и припомнил классику советского кинематографа:

— Вот бабы, языком болтают, словно помелом метут!

Андрей открыл глаза и усмехнулся:

— Перестань, Ромио, в этот раз мы с тобой на стороне МУРа.

Роман шутливо отдал честь, хотя в глазах его смеха не было.

— Значит, у Воропаева вся надежда на долю в Zimaletto, — Андрей продолжил размышлять вслух.

— Чем это нам грозит?

— При текущем положении дел, о которых Воропаев в курсе, он за сегодняшнюю, за реальную цену свою долю продать не сможет даже в теории… Она сейчас ничего практически не стоит... Да, вдобавок и ему придётся сообщить о плачевном положении дел в компании, о залоге. Причём сообщить придётся самому, так как если это раскопает потенциальный покупатель… Это Сашке теперь вдвойне невыгодно.

— Почему? — по всему было видно, что Ромка и вправду Андрея не понимал.

— Тупишь, братец. Если отец... Если все узнают о реальном положении дел, цена его, да и наших акций упадёт еще сильнее… Кроме того, Воропаев потеряет рычаг воздействия на меня…

Ромка кивнул и с уважением взглянул на Андрея:

— Дальше давай, красиво говоришь!

Андрей показал другу кулак, но продолжил:

— Поэтому Сашка придёт ко мне… потребует или выкупить его долю, или начнет шантажировать, — Андрей вскочил с кресла, перемахнул через стол и заметался по кабинету. — Где Зорькин? Где этот наш чёртов финансовый директор?

— Палыч, ты чего?

Рома с обалделым видом следил за беспорядочными перемещениями Андрея.

— Нужно срочно выяснить, можем ли мы располагать значительной суммой в долларах… Думаю, несколько десятков тысяч, может быть, сотня — полторы, плохо, если три — четыре…

— Ты о чем сейчас, Андрюха?

— Мы предложим ему деньги в долг или в счет его акций... Если на счетах у «НиКаМоды» есть средства, а они есть — я смотрел баланс и отчёт, которые Катерина подготовила перед уходом, то… — у Андрея перехватило горло.

— И Воропаев согласится? — сомнение ещё звучало в голосе Малиновского, но надежды в нём было больше.

— А куда ему деваться? Он в панике, ибо Изотова в оценке финансовых возможностей потенциальных возлюбленных не ошибается. Судя по всему, это не первый Сашкин значительный проигрыш. Наличных денег у него, скорее всего, уже не осталось. Вероятно, на счетах тоже пусто. Недвижимость дорогая, и быстро продать её не удастся. Вот смотри, наверняка в отношении его долга включили «счётчик»…

Андрея прервал телефонный звонок, на дисплее высветилось: «Осёл». Андрей усмехнулся и повернул мобильный экраном к Малиновскому:

— Воропаев. Лёгок на помине.

Ромка заржал:

— И имя... в тему!

— Слушаю… Да… На месте… И ты туда отправляйся… Хорошо, жду… — Андрей отключил телефон и усмехнулся: — Сейчас будет... Ну, что я тебе говорил?

— О, Палыч, да ты стратег! Растёте, батенька, — утрированно картавя, проговорил Ромка и опять засмеялся: — Батенька… А ведь и вправду… батенька!

Увернуться от президентского броска мобильными предметами в этот раз Малиновский не успел.

— Вырастешь тут, — Андрей невесело улыбнулся, глядя, как Ромка картинно потирает ушибленный ластиком лоб.

Начинается игра. И Андрей намерен в ней победить. Воропаев сначала станет угрожать, потом потребует, потом попросит, и вот тут Андрей ему не откажет. Да он квартиру свою продаст, машину, Ромку, если надо… Будет пугать Сашку возобновлением отношений с Кирой, тьфу-тьфу-тьфу! Андрей всё сделает! Но от Воропаева он зависеть больше не будет... Хватит ему и Кати Пушкарёвой.

Воскресенье началось с реализации простой мечты вкупе с крепким кофе. Кофе был чёрным и сладким, мечта — выспаться наконец-то вдоволь, без кошмаров и любых снов вообще — сбылась. Всё было вроде бы хорошо... Хорошо: дела потихоньку налаживались — компанию не лихорадило, с частью кредиторов удалось договориться вполне удачно, с другой частью — менее удачно, но вполне удовлетворительно. Японцы, впечатлённые новой коллекцией Милко, уехали довольные, заключив договор о намерениях. Зорькин, хоть и продолжал раздражать Андрея, но уже вполне вписался в пейзажи Zimaletto... Даже Сашка не отсвечивал, получив приличные отступные и написав расписку «о неразглашении» — как ехидно Малиновский назвал договор между А.Ю. Воропаевым и А.П. Ждановым. Кира бросала томные взгляды исподтишка, но попыток вернуться к прежним отношениям не делала. Андрей не был уверен, надолго ли хватит у Киры такого разумного подхода к ситуации, поэтому два дня назад подстраховался: делая вид, что не замечает приветственного кивка бывшей невесты, сидевшей у стойки бара, он громко проговорил в телефонную трубку: «Как ты себя чувствуешь сегодня, Катенька?» Не важно, что разговаривал он в этот момент с Малиновским... Главное, что Кира поняла его правильно — с искусственной улыбкой отвернулась от Андрея и стала аккуратно складывать в крошечную чашечку для эспрессо кусочки сахара. Штук десять, наверное, положила — Андрей наблюдал за этим, выслушивая Ромкины остроты в ответ на «что подарить тебе, Катенька?»

К сожалению, его мнимый разговор слышала не только Кира, но и половина женсовета, от которого пришлось быстро-быстро сбегать, а когда это сделать не удалось, то рявкать и отправлять любопытных дамочек по рабочим местам.

К ещё большему сожалению, в действительности он несколько недель не видел и не говорил с Катей. Зорькин, раздувавшийся от важности своей миссии (или ненависти к нему, Андрею… этот вопрос Андрей решил не прояснять), регулярно сообщал о том, что «у Пушкарёвой всё нормально», «Пушкарёва не хочет с вами встречаться» и «Катя просила предать, что звонить ей не нужно, она сама вам позвонит». Андрей всё равно звонил. Почти каждый день. Из упрямства и какого-то неясного ему самому побуждения. Ну, они цивилизованные и ответственные люди, в конце-то концов. Во всяком случае, Андрей Жданов — цивилизованный человек!

…И он не закончил историю с Катей Пушкарёвой, и плевать ему, что она там себе думала по этому поводу.

* * *

Из Катиного подъезда вышла девушка, и Андрей с интересом на уставился на её ладную фигурку. Не сразу, лишь через несколько секунд, он её узнал. Узкие брючки, незнакомая Андрею модная курточка вместо кургузого пальто или другого столь же нелепого одеяния. Несколько волнистых прядок вырвались из-под аккуратной вязаной шапки. На носу Кати не было знакомых круглых очков — глаза её сияли в обрамлении модных прямоугольных стёклышек с незаметной оправой.

Это была Катя Пушкарёва. И это была не его Катя-Из-Каморки.

Андрей отодвинулся от капота «Порше», на который опирался. По мере приближения к Андрею девушка двигалась всё медленнее и медленнее.

— А я тебя искал, — Андрей сделал пару шагов Кате навстречу.

— Я не…

Андрей завладел её рукой, совершенно белой на фоне яркой голубой курточки.

— Только не нужно начинать опять с того, на чём мы остановились три недели назад. Я достаточно хорошо усвоил: «да, нашла работу» и «нет, не выйдешь». Но, Катя, этим же не исчерпываются…

Андрей не договорил, что «не исчерпывается», потому что Катя его перебила:

— Я хотела сказать, что я не пряталась. Что вы хотели, Андрей… Палыч? Зачем вы приехали?

— Я долго думал…

— Какое приятное разнообразие!

Катя снова его удивила, она быстро перестала нервничать, — а ведь сначала она волновалась, это было заметно, — успокоилась и теперь в её голосе звучала только ирония.

Спокойная, чуть ироничная Катя Пушкарёва.

Стильно одетая Катя Пушкарёва.

Повзрослевшая Катя Пушкарёва

Андрей почувствовал себя дураком. Снова. Столько времени он пытался укоренить в себе уверенность, что сможет договориться с Катериной. Кретин. Всё учёл и даже составил план, а Катя опять поставила его в тупик.

— Зачем ты приехал, Андрей? — повторила она, как-то легко перейдя на «ты».

Неожиданная Катя Пушкарёва.

Андрей набрал воздуха в грудь и вдруг решился. Если он уж постановил быть честным с собой, то почему не опробовать эту тактику и с Катей? Может быть, она… поймёт?

— Катя, я хотел сказать… Хотел с тобой обсудить... — всё-таки страшно, а что, если она не поймёт? Оттолкнёт? Останется Андрей Жданов со своей честностью один на один…

— Ты сегодня необычайно красноречив…

Да что ж это такое? Куда подевалась его вежливая маленькая помощница?

— Слушай. Только слушай. Говорить будешь потом. Если захочешь… потом говорить, — перевёл дыхание и сразу, без прелюдий: — Я, наверное, не люблю тебя.

Катя вздрогнула и опустила глаза.

— Я не люблю тебя так, как об этом пишут в романах, как ты, наверное, мечтала. Я много глупостей говорил. Ещё больше писал. С подачи Малиновского… Но я тоже виноват, намного больше Ромки. Прости меня.

Катя попыталась выдернуть ладонь из его руки. Он не выпустил, только крепче сжал.

— Больно.

— Я знаю, тебе больно… Но, Катя, ты мне нужна! Мне плохо без тебя. Ты ушла и я…

— Андрей, ты мне руку больно...

— Не сбивай меня. Я не просто пытаюсь вымолить прощение, я правду сейчас говорю, Кать! Это сложно.

Она страдальчески сморщилась, но промолчала, и руку вырывать из его хватки перестала. Андрей этого не заметил.

— Я не могу без тебя работать.

Катя подняла на него глаза. В них светилось понимание.

— …Но я справлюсь. Я многому научился. И у тебя тоже. Я справлюсь. Ты, например, знаешь, что какое-то время Воропаев не сможет нам пакостить? Мы с Малиновским… — Андрей заметил, как Катя при имени друга сморщила нос, но упрямо повторил: — Мы с Романом и твоим Зорькиным провернули операцию по нейтрализации Александра. И я решил рассказать о проблемах Zimaletto отцу… Возможно, не всё, — Андрею не понравилось, что Катя усмехнулась, но он всё равно закончил: — Он увидит, что нам уже удалось исправить…

Катя положила вторую ладонь на Андрееву правую руку, по-прежнему сжимавшую её кисть.

— …Но мне не хватает тебя. Не только на работе, Катя! Ты ушла и, оказалось, что в моей жизни образовалась дыра…

— Но Кира Юрьевна…

— С Кирой мы поговорили. Она уже успокоилась, мне кажется, — Катя недоверчиво покачала головой, но Андрей предпочёл не обращать на это внимания и твёрдо добавил... добавил с уверенностью большей, чем чувствовал на самом деле: — Она поняла!

— Мне тебя не хватает, Катя! И оказывается, я ревную. Я сегодня слышал, как ты звонила Зорькину...

— Ты Колю ревнуешь? — Катя вытаращила на Андрея глаза в явно притворном изумлении.

— Я его опять убить хочу. Вот, что это, а?

— Не любовь, Андрей Павлович.

— Не любовь, Екатерина Валерьевна.

Андрей прямо смотрел Кате в глаза. Что-то он забыл ей сказать… Что-то важное. Мчался на эту встречу из Zimaletto, повторял, как он должен просить прощения и что он должен обсудить с Катей… И вот — забыл! Всё из головы вылетело.

— Ну, я пойду? — в Катином голосе Андрею послышалась неуверенность. Как будто она не хочет уходить и ждёт от него чего-то. Чёрт! О самом главном…

— А про ребёнка я пытался думать…

Катя покраснела и чуть нахмурилась. Андрей заговорил быстро, и ему самому казалось, что говорит он отрывочно, бестолково. Но лучше так — так честнее. Он же решил больше Кате не лгать.

— Я не чувствую ничего, Кать. Ни паники, ни страха… Но и любви тоже не… Это ненормально?

Катя невесело хмыкнула:

— Ты сам ещё большой ребёнок, Андрей.

Её слова неожиданно совпали с теми ощущениями, которые он испытывал в последнее время. Нет, всё-таки она очень хорошо его изучила. Андрей схватил вторую Катину руку и потянул её на себя, прижал к груди. Не хотелось ему больше глядеть в Катины взрослые глаза. К его удивлению, Катя не вырывалась.

— Но я расту! Расту же? — проговорил он куда-то в её шапочку.

Катя молчала, а Андрей подумал, что будет делать, если она не захочет больше с ним говорить. После того, что он сейчас наболтал…

— Кать?

Катя прошептала:

— Растёшь. Вон плечи уже какие… широкие, — её руки легко коснулись его плеч.

— Они в твоём распоряжении. Я постараюсь сделать всё, чтобы ты и ребё… — Андрей запнулся, сглотнул, — чтобы вы с малышкой были счастливы. Чтобы тебе больше никогда не пришло в голову от меня прятаться. Даже если ты меня не простишь.

Катя в его объятиях тихонько всхлипнула... или Андрею это только почудилось.

— И, Кать, может ты… — проговорил он и замолчал.

— Что? — первой прервала паузу Катя.

— Вернёшься? Ко мне или в Zimaletto. Побудешь ещё финдиректором? Или кем захочешь? А? — сказал и испугался. — Только не бросай меня.

Катя рассмеялась. На этот раз Андрею показалось, да что там, показалось… он был уверен — ну, почти уверен — что рассмеялась она весело.

«Удивительно, как бежит время.

Изменилась ли я? Изменилась. Поняла, что всё, что мы имеем в жизни, получаем недаром... Что нужно ставить невыполнимые задачи, а потом брать высоту, какой бы недосягаемой она не была... Что изменяться нужно не ради кого-то, а для себя самой. Что я — Екатерина Пушкарёва — личность! Не просто дочь, верная подруга, помощник президента и чья-то любовница. Я могу и буду управлять своей жизнью самостоятельно. А ещё я сделаю всё, чтобы моя малышка выросла счастливой. Ведь она уже подарила мне счастье, ещё до своего рождения. Вот честно-честно, не знаю, была ли я так же счастлива хоть однажды в своей жизни? В детстве? Когда влюбилась в Дениса? Или с Андреем? Андрей... Можно влюбиться в мечту, а потом понять, что любишь ты не Мистера Совершенство, а… Он раздавил меня, растоптал, изменил мою спокойную и вполне предсказуемую жизнь. Насколько я могу доверять ему? Юлиана, лучшая на свете начальница, говорит, что людям нужно давать шанс. Малиновский с обычной ехидной усмешкой сказал мне при случайной встрече неделю назад: «Лучше бы вы вышли за Жданова замуж, Катенька, чем так... Он успокоился бы уже». Я ему не ответила, а он отшатнулся, заглянув мне в глаза. В этом я не изменилась: мне всё еще сложно простить не только Андрея — их обоих. Я понимаю теперь их страх, беспомощность и ощущение, когда всё уплывает из твоих рук, и ты стараешься найти любую возможность, любой способ, чтобы удержать, чтобы сохранить то, чему ты посвятил жизнь... Но это очень, очень, очень больно, когда этим способом являешься ты сама.

Сразу после нашего объяснения несколько месяцев назад, Андрей настоял на встрече с моими родителями. Папа кричал на молчавшего Жданова до тех пор, пока мама решительно не заявила, что здоровье дочери и внучки ей «дороже всех представлений о чести или других мужских глупостях». Папа притих, но ненадолго. Мама махнула на него рукой и увела меня в мою комнату, а Андрей с удивившей меня покорностью остался выслушивать всё, что папа говорил...

С тех пор дома у нас всё застыло, как будто в ожидании. Хотя почему «как будто»? Я жду, родители ждут вместе со мной.

Папа время от времени начинает твердить, что ребёнку нужен отец, но тогда мама выставляет меня из кухни. Я слышу, что она сердито начинает что-то выговаривать папе, но слов обычно не разбираю, не хочу.

Вчера позвонила Маргарита Рудольфовна и говорила со мной так, как будто я — не Катя, непонятная девочка из каморки, нарушившая её планы на счастье сына, но как будто она действительно ждёт внучку, и переживает, беспокоится, совсем, как моя мама… после этого разговора осталось странное чувство. Странное, но приятное.

Андрей звонит почти каждый вечер, встречаемся мы реже, но слишком часто, слишком — для моего спокойствия. Я не знаю, действительно ли я ему нужна или эти полгода он рядом, потому, что я жду ребенка. Он часто повторяет, что готов жениться хоть сейчас, хоть через час. И при этом так сверкает очками, что понять, смеется он или говорит всерьез, я не могу.

И мне все еще сложно думать, когда он рядом — сложно думать о чём-либо вообще.

Кроме него...»

«Я не изменился. Мир лежит у моих ног. Я свободен, весел и... Всё по-прежнему. Я не уволил Клочкову — только перевёл её от себя подальше и поближе к Кире. Я по-прежнему терплю перешептывания, переглядывания и опоздания женсовета. В ящике моего стола по-прежнему стоит бутылка виски. Правда, вчера я заменил её коньяком... Я всё также недолюбливаю Зорькина, который, кажется, уже окончательно занял должность финансового директора. Всё также я стараюсь доказать окружающим, что могу управлять компанией. И могу это делать хорошо. Всё так же опасаюсь, что следующий совет директоров снимет меня с должности. И не знаю, проголосует ли за меня отец. Если он узнает всё, что мы натворили за последний год, шансы на это невелики.

Я всё так же обожаю моделей. Разве можно не восхищаться тем изяществом, той грацией, с которой они несут по подиуму одежду, к появлению которой и ты тоже приложил руку? И их молодые лица, и беззаботность, смех и улыбки… их прекрасные тела. Правда, Ромка ворчит, что в последнее время мой интерес к моделям стал только теоретическим, но он преувеличивает. Так много всего на меня свалилось… Вот и на рыбок-бабочек просто не остаётся времени. И на прочую фауну тоже. Но я остаюсь ценителем.

Я, кажется, стал привыкать к мысли, что очень скоро стану отцом. Чёрт! Я стану папашей, папочкой! Мама пытается обсуждать варианты клиники для Кати, а Малиновский ржёт и предрекает мне судьбу многодетного отца. Отчего-то он считает, что сам больше не попадётся, шутник... Однажды я не выдержу и всё-таки вмажу по его самодовольной роже, а потом напомню ему об историю с Клочковой.

И ещё... Пора признаваться, Жданов. Это как заноза, которую никак не вытащишь. Я не знаю, что с этим делать и когда это закончится. Болезнь. Да, я этим болею. Мне от этого страшно, я от этого злюсь и безуспешно пытаюсь избавиться, но я вынужден признать — мне всё так же не хватает Кати. На работе. Без работы.

Всегда».

1 ноября 2012 — 5 ноября 2015 — 22 февраля 2017