Бойся своих желаний (джен)

Когда очнулась в следующий раз, то обнаружила себя сидящим на корточках в палисаднике, в то время как мое тело методично окапывало куст с розами и даже что-то напевало себе под нос.

«Ничего себе, — подумала я, — походу, сам Поттер из тела никуда не делся. Не повезло парню, уже два подселенца в одной черепушке. Множественным расстройством личности попахивает, как бы мальца в дурдом не утянули… Но вроде бы он меня не слышит? Надо проверить».

— Эй, Гарри… ты меня слышишь? — обратилась к нему, чувствуя себя немного сумасшедшей.

— Кто здесь? — испуганно вскинулся пацан, вскакивая с места и обшаривая взглядом окрестности, — где вы, я вас не вижу.

«Пипец, приплыли», — мысленно прокомментировала я.

Значит, вот как работает наша связь. Мои мысли он не слышит, пока сама к нему не обращусь.

— Меня зовут Алена, Гарри, — кинула пробный шар, видя что его нервозность от неизвестности только возрастает. — Я у тебя в голове. Не вертись, лучше сядь обратно и не привлекай внимание, а я тебе сейчас все расскажу.

К моему ужасу пацан плюхнулся обратно и тихо заплакал, бормоча сквозь слезы что-то про психушку.

— Гарри, Гарри, ты чего? — опешила я, не зная, как его успокоить. Опыта общения с детьми у меня не было. — Я думала, ты обрадуешься новому другу.

— Ага, — горько всхлипнул мальчик, — дядя говорил, что я сумасшедший, и если будут еще странности, он сдаст меня в дурдом, я так старался стать нормальным… А теперь нечаянно выдумал себе друга. Дядя точно избавится от меня и сдаст на опыты, где меня будут мучить и целый день ставить уколы.

«Не х…я себе, добрые сказочки для ребенка», — обалдела я.

— Это тебя родственники так пугали, да?

— Да, — с несчастным писком выдавил и закрыл ладонями лицо. — И, наверное, дядя прав. Я вчера пришел утром в ванну и разделся, а как и сам не помню, а теперь вот вы еще…

— Ничего ты не сумасшедший, — буркнула я, — это я, когда в твое тело вселился, в ванную пошел, ну и разделся, чтобы посмотреть, какое тело мне досталось. Прости, пожалуйста, я не знал, что ты тоже тут, больше так делать без спросу не буду.

— Как вселился? А разве так бывает? — опешил мальчик и от удивления даже плакать перестал, — а я тогда где был, почему не заметил?

— Ну, не знаю, ты помнишь, что вечером перед сном с тобой случилось? — полюбопытствовала я.

— Да вроде бы ничего необычного, — задумался тот. — Если только… Я хотел в ванную прошмыгнуть, воды попить, но не успел дверь открыть, как Дадли со всей дури ее толкнул, и меня обратно в чулан забросило. Я тогда головой сильно ударился о перекладину, даже тошнило… поэтому я просто прилег, чтобы голова не кружилась, а потом, видимо, заснул.

— Наверное, ты сознание потерял, — предположила я, — вот меня в тебя и забросили.

— Так ты что, теперь навсегда у меня в голове будешь? — то ли с надеждой, то ли с опаской спросил ребенок.

— Не знаю, — ответила ему честно, — но если я тебе мешаю, то могу и помолчать, ты меня тогда не заметишь. Хозяин здесь ты, Гарри, а я просто у тебя в гостях.

— Но мне нравится с тобой говорить, — смутился мальчишка, — я ни с кем еще не говорил так долго. Буду рад дружить с тобой, Аль-ена.

— Ты можешь звать меня Ал, Гарри, — разрешила я, — постарайся научиться разговаривать со мной мысленно, чтобы никто про меня не узнал.

«А то точно в дурдом отправят, или одержимым заклеймят и экзорциста позовут», — подумала про себя.

— Хорошо, — заметно оживился хозяин тела, вновь принимаясь за розы, — ты станешь моим первым другом, Ал. Только, боюсь, тебе будет со мной скучно, и ты найдешь себе другого мальчика, — внезапно пробормотал пацан свои опасения и уныло, словно смирясь, склонил голову.

— Еще чего, — бодро ответила я, — зачем мне другие, когда есть ты? Симпатичный, умный, веселый, — то, что мне нужно, а если станешь меня слушать, то найдешь себе еще много друзей помимо меня, Гарри.

— Это ты не про меня, Ал, — возразил честный ребенок, — какой же я веселый или умный? Плохо учусь и никогда не смеюсь, — признался он, — а в школе все называют меня уродом.

— Откуда ты знаешь, что не веселый, Гарри? — парировала я. — Мне известно много смешных историй, и я их тебе обязательно расскажу, и с уроками помогу. А если мне поможешь, то никогда не будешь больше носить эти тряпки, что тебя уродуют, и жить в чулане.

— Правда, Ал? — восхитился Гарри, боясь поверить. — Ты обещаешь?

Обещаю, — чистосердечно обнадежила я. — А теперь, пока работаешь, расскажи мне все о себе и о месте, где я оказался.

Парнишка работал до вечера, попутно рассказывая про свою жизнь, иногда сбиваясь и проговаривая мысли вслух, пока тетка ближе к пяти не позвала его в дом и не вручила стакан молока и немного черствую, видимо, вчерашнюю булку. Потом приехал дядя, и Гарри послали помыть его машину, пока семейство отдавало должное пятичасовому чаю и свежим булочкам с корицей.

Вечером тетя вручила ему стакан компота без ягод и чашку овсяной каши с маленьким кусочком масла, но совсем не сладкую. В то время как у самих Дурслей в тарелках красовались сухофрукты, а Дадли залил свою порцию до верха каким-то сиропом, похожим на кленовый. Но Гарри не последовал его примеру и под тяжелым взглядом дяди посыпал на кашу две чайные ложечки сахара. Видимо, стеснялся, или ему это было запрещено. Затем все разошлись по своим делам, а Гарри помыл посуду и пошел в свой чулан. В десять Вернон везде вырубил свет, и все отправились спать. Я задала пареньку несколько вопросов, рассказала забавную историю, после чего он спокойно уснул, счастливо посапывая.

Пока он отдыхал, я думала…

Первое. То, что я попала в поттериану, меня не смутило. Не важно, в отключке я лежу где под капельницей, или это реально — суть от этого не меняется. Даже если потом я просто очнусь от пьяного угара в своем коридоре с жутким похмельем, в мантии и палочкой в руке. Ведь как ни крути, от меня все равно ничего не зависит, а вот как здесь устроиться и прожить, раз меня сюда забросило — надо думать. В любом случае, пока здесь я накрепко связана с Гарри. Хорошо ему — хорошо мне, умрет он — сдохну я. По крайней мере, теперь не ясно, кого авада Лорда из тела выкинет в финальной битве, если доживем, конечно. Даже если и не нас с Гарри, то чужой жизнью жить тоже не айс. Я свое тело хочу, отдельное, а не жить вечным довеском в этом.

Второе. Я ощущаю тело Гарри, как свое собственное; все, кроме его мыслей. Напряжение рук, вкус еды, тычки от кузена, — все реально, кроме того, что не могу телом управлять, пока им управляет Гарри. Но до ванной же дошла, значит, пока его сознание спит, то я могу сама завладеть телом. Надо проверить.

Не долго думая, сосредоточилась и, поднявшись с топчана, немного привыкнув к ощущениям, пошла на выход.

Ориентируясь в темноте, нашла кухню и, притворив за собой дверь, открыла холодильник. По-быстрому подъела из кастрюли вчерашнего жаркого, стащила кусок хлеба, по паре ложек разного варенья и так, понадкусывала в холодильнике разного по мелочам. Запила все холодной водой с пятью ложками сахара, и, прибрав за собой на кухне, вернулась в чулан, пока Вернон на ночной жор не проснулся. Бля… вот без мяса мне придется хреново.

Лежала на топчане сытая и довольная, словно в посторгазменной неге. Вот что значит вкусно и обильно пожрать на ночь.

Родственники Гарри не били и голодом не морили. Но поесть вкусно и досыта ему не удавалось. Утром семья всегда ела бекон и яичницу. Пять яиц Вернону, четыре Дадли, два тетке и два Гарри. Бекон распределялся просто. По одному ломтику тетке и Гарри и по четыре остальным представителям семейства Дурсль. Ко всему этому прилагался тост либо с маслом, либо с чайной ложкой варенья. И вроде бы никто ничего не говорил, вздумай Гарри взять лишнюю ложку сахара или сэндвич. Но Вернон так провожал взглядом каждый кусок, съеденный племянником, что бедный ребенок был рад, когда совместная трапеза заканчивалась, и ему наконец позволяли выйти из-за стола. В другое время заходить на кухню ему было категорически запрещено.

Иногда его наказывали. Сажали на хлеб и воду и запирали в чулане на щеколду. Обычно такая кара настигала его за странности. Вообще, даже от слова «волшебство», сказанное не племянником, а, например, в телевизоре, Вернон багровел, сатанел и долго не мог успокоиться, нервируя окружающих плохим настроением.

А в целом родственники Гарри не докучали особо. Бесцельно бродить вне дома ему было запрещено, чтобы снизить риск. Вдруг кто-то увидит его странности, а выползти из чулана означало словить новую работу по дому. Они просто заваливали его домашней работой, когда замечали, что он слонялся без дела. Так что сидеть в чулане Гарри никто не заставлял, он сам там прятался, дабы не попадаться на глаза тете и дяде, меньше огребать люлей и работать. А Дурсли, в свою очередь, жили своей жизнью и, видимо, представляли, что у них и вовсе нет никакого племянника.

Единственная реальная угроза исходила от Дадли. Дома он не мог сделать кузену ничего особо серьезного, так, тычки, щипки и подъ…ки, а вот в школе он отрывался по полной. И гонял Гарри — мама не горюй! Но я уже выяснила все, что меня интересовало, и приступила к обдумыванию плана. Ситуацию подгонял, того не ведая, сам Гарри. Из-за нашего общения он стал выглядеть гораздо веселее и счастливее. А благодаря моим ночным обжираловкам и не сложным комплексам тренировки, еще и крепче. По крайней мере, ветром его уже не шатало. Даже Дурсли заметили его нетипичное поведение и подозрительно поглядывали.

Еще я приучила его каждый день принимать душ, менять нательное белье и два раза в неделю мыть свою шевелюру. Вернон хоть и кривился, и распинался по поводу трат на воду и моющие средства, но в глаза Гарри так ничего не сказал. Просто каждый вечер, стоило племяннику скрыться в ванной, сотрясал воздух собственной значимостью.

Оказалось, ребенок был настолько ранимый и совестливый, что сам, добровольно, отказывал себе в необходимом, видя негативную реакцию родни. И старался вести себя тише и незаметнее, чтобы не доставлять родственникам неудобств и убытков, и не нарваться на очередные упреки. Но под моим мудрым руководством, пока я занимала его разговорами за завтраком, он незаметно для себя научился подкладывать себе добавки, не отвлекаясь на ворчание Вернона. И вечером, в ванной, тоже абстрагировался от его недовольного бубнежа, отвлекаясь на мои рассказы.

Я попала в это тело в конце мая. Двадцать третьего июля семейство с помпой отпраздновало девятилетие Дадли, задарив его подарками по самою крышу коттеджа, ко всему еще приехала тетушка Мардж, которая души не чаяла в племяннике и, к удовольствию Дурслей, во всю поливала маленького Гарри помоями. Но я смогла примириться с ее присутствием и даже была благодарна Дадли за то, что этот свин родился на свет. Ведь мои ночные обжираловки стали намного обильнее, главное — надо было успеть попасть на кухню между Мардж и Дурслем, а утром, сколько бы я не съела, они оба виновато отводили глаза от пытливого взгляда Петуньи, и на меня ни разу никто не подумал. Гарри, кстати, просто обалдел от моей смелости, когда однажды я его разбудила и провела ночью на кухню, чтобы он поел торта. Этот блаженный пацан его никогда не пробовал. Надо было видеть, как он урчал и жмурился от удовольствия. Вот уж воистину, Святой Поттер. Ему даже в голову не приходило, что можно ослушаться тетю и чего схомячить ночью, раз днем не дают.

Гаррина днюха прошла мимо, и только я от души его поздравила и подарила сплетенный ночами из кожаных ремешков простой браслетик и шнурок для волос, нарезанный и выделанный из старых выброшенных мокасин дяди Вернона. Именинник впечатлился, пустил слезу, после чего мы целый день провели в парке, пуская кораблики в местном пруду. Бедный ребенок даже не знал раньше, как их смастерить. А когда его шхуна пришла к финишу раньше моей галеры (не иначе как магией ее подгонял), так радовался, что обратно, казалось, без метлы летел. И даже хмурое семейство, оставившее его за опоздание без ужина, не испортило настроения. Хотя ночью я, как всегда, перекусила, так что Гарри проснулся сытым.

План помощи мальчику, а значит и себе, был прост. Сплошная психология и манипуляции. Потому как угрожать Дурслям опекой или магией особого повода вроде бы не было. Ну не ест досыта, так ведь не голодает. Ну спит в чулане, но не мерзнет, и постельное белье Петунья меняет как остальным, раз в неделю зимой и два раза летом. А что обноски за кузеном донашивает, так не скажу за всю Англию, но в этом городишке через одного за старшими детьми детвора донашивает. Просто на них это не так заметно. Может, другие дети вещи более аккуратно носят. Хотя, мне думается, у Гарри с кузеном просто размеры слишком разные. Все равно как с кита снять и на салаку набросить. Так-то вещи качественные были, брендовые, целые и даже не сильно ношеные. Тетка любимому сыночку часто из одежды что-то покупала, и не фуфло. А кузен так стремительно толстел, что снашивать шмотки не успевал. Вот и выглядел Гарри, вроде бы почти в новом, а смотрелось — не всякий бомж так пиз…то одевался.

Вот с обувью реально проблемы были. Кроссовки Гарри всегда убитые доставались. Дадли за месяц так умудрялся их растоптать, словно в них всю магическую войну прошли — чисто лапти. Но тоже целые и без дырок, ладно хоть не воняли. Короче, не было повода Дурслям угрожать, но меня житье в чулане не устраивало, как и вещи с чужой жопы. Пришло время действовать.

Незадолго до этого предложила Гарри заняться спортом. Конечно, поднимать по ночам пару баллонов с жидким порошком для стирки вместо гантелей не перестала, как и растяжку делать, но надо бы равномерно нагрузку распределить, а не только по ночам корячиться. Но пацан оказался с ленцой и физ-ру не любил. Тогда и предложила уступать мне часть дневного времени, и мальчик неожиданно согласился. Хотя сначала хихикал, когда я в парке подальше от всех прыгала через кусок веревки, заменившую мне скакалку. А так ему мои занятия нравились, и я его понимала. Всегда приятно наблюдать, когда люди работают, и при этом отдыхать самому.

— Гарри, — закинула я однажды пробный камень, — что ты думаешь о том, чтобы переехать из чулана в комнату и нормально одеваться?

— О, я был бы рад, — с готовностью отозвался пацан, — только Дурсли вряд ли так поступят, они меня ненавидят.

— Они просто боятся твоих странностей, Гарри, — уточнила я, — и их опасения имеют основание.

— Но ведь ты знаешь, что я не специально, Ал, — возмутился он, — я не хотел разбить то окно, тем более, оно же потом склеилось обратно. Не понимаю, за что меня тогда наказали. Дядя даже ничего не понял — только услышал звон, и мне попало.

— Ты не можешь контролировать свои силы, Гарри, — помолчав, ответила ему, пытаясь подобрать слова. — Они просто боятся, что в следующий раз ты можешь разрушить что-нибудь еще, и тогда пострадают не только вещи, но и люди.

— Но я не знаю, как с этим справляться, — чуть не плача ответил Гарри, — правда не пойму, почему со мной происходят все эти странности.

— Это не странности, Гарри, это волшебство. Ты маг, и твои родители были магами. Таких, как ты, немного, по сравнению с обычными людьми, но они есть, и в одиннадцать тебе придет письмо в волшебную школу.

Мальчик сначала весело рассмеялся, а потом резко замолк.

— Ты меня разыгрываешь, Ал, — с долей сомнения спросил он, — так ведь не бывает. Зачем ты все это придумал?

— Я ничего не придумал, Гарри, — спокойно ответила, чувствуя его волнение и надежду, — и если ты как следует подумаешь и вспомнишь все странности, что с тобой происходили, то поймешь, что я прав. А когда успокоишься, то расскажу тебе про родителей и волшебный мир.

Парнек пораженно замер, видимо, ударившись в воспоминания, и затих.

До вечера позанималась, вернулась домой, поужинала с Дурслями и, помыв посуду, вернулась в чулан, серьезно опасаясь, что Гарри и вовсе теперь никогда не выползет из своей раковины. Но стоило мне закрыть дверь, как он отозвался, и я послушно передала ему управление телом.

— Я тут подумал, что ты, похоже, прав, — довольно несмело начал он, — со мной и впрямь много чего случалось, и волшебство для этого подходящее объяснение. Обычно такое происходит со мной в школе, и не знаю почему, а летом почти никогда.

— Думаю, что ты сливаешь излишки магии в розы, когда в сезон за ними ухаживаешь, — подумав, ответила я, — а зимой твоя магия копится, не имея выхода, и выливается во все эти странности. Поэтому розы в нашем саду самые красивые, пышные и долго не вянут.

— Очень может быть, — подумав, признался мальчик, — я всегда желаю им цвести, когда удобряю и подрезаю, ведь они такие прекрасные и вкусно пахнут. Я тебе верю, Ал, а теперь ты расскажешь о родителях? Например, как звали моих маму и папу?

— Ты что, даже не знаешь их имена? — удивилась я.

— Нет, — смутился он, поправляя очки, — тетя всегда сердится, когда я про них спрашиваю, а дядя говорит, что они были плохими людьми. Расскажи про них, они же меня не бросили?

— Нет, Гарри, они тебя очень любили, — ответила я. — Твою маму звали Лили…

Не стала посвящать пацана во всю историю. Такие вещи надо говорить дозировано, чтобы информация усвоилась. Но незнание мальчишкой истории собственной семьи играло мне на руку.

Гарри согласился уступать мне тело на целый день, когда попрошу, и не вмешиваться, что бы я не говорила.

На следующий день воспользовалась случаем отсутствия Дурслей и аккуратно порылась в бумагах. Ничего ценного там не обнаружила, но то, что мне было нужно, нашла. А именно, свидетельство о смерти родителей Лили и Петуньи. Причина там указана не была, но мне этого и не требовалось. Достаточно знать, что они умерли. Не хотелось бы принести вести с того света, чтобы узнать, что отправитель живет и здравствует в соседнем графстве.

Вечером случилась еще одна «счастливая» случайность. Дадли толкнул Гарри с лестницы, и мальчик, соскользнув по ступеням, ударился головой. Сильно он не пострадал, просто испугался и рассек кожу, но крови было прилично, и тетка не на шутку струхнула. Хотя к врачу не отправила и, наскоро обработав раны, отправила племянника в чулан.

Утром я переняла управление телом и, дождавшись, когда мужская часть семейства свалит, подошла к отдыхавшей в кресле Петунье.

— Чего тебе? — довольно нелюбезно спросила она, заметив мою фигуру, робко топтавшуюся у двери в гостиную, — если у тебя есть время бесцельно болтаться, то займи себя работой — почисти картошку для рагу. Ступай.

— Я все сделаю, тетя, — отозвалась я, — но мне нужно срочно с вами поговорить.

— Мне не о чем с тобой говорить, мальчишка, — окрысилась женщина, недовольно поджав губы, — что ты можешь сказать, кроме глупостей. Иди.

— Моя мама просила передать вам это письмо, тетя, — кинулась в омут с головой, — она сказала, что вас обманули, и родители не разбились в автокатастрофе, их убил волшебник.

Петунья выпучила глаза и задеревенела, хватая воздух как рыба, выброшенная на сушу. Не знаю, чего она ожидала, но только не этого.