Большие перемены (джен)

— Ты посмотри, Дик! — фабричный грузчик Джек Томпсон толкнул в бок напарника и приятеля Дик Джонса, — и здесь черномазые! Понаехали, уроды, у честных людей работу отнимать!

— Тихо ты, — Дик зыркнул в сторону неторопливо шествующих по тротуару здоровых широкоплечих негров. — Не отмахаемся же!

Один из негров вдруг боязливо покосился на них — и обрадованный Джек, вмиг почувствовавший себя крутым, нахально ухмыльнулся и заорал:

— Эй вы, уроды, вы чего по нашей улице прётесь? А ну валите к себе, обезьянов трахать!

— Ну, так иди сюда, — спокойно предложил второй, и в его руке невесть откуда взялась «пушка». Марку Джек, правда, не опознал, но она была БОЛЬШАЯ.

— Не, ребята, вы сами по себе, мы сами по себе, — торопливо заговорил Дик, оттаскивая приятеля подальше, — выпил человек, с кем не бывает?

— Пить вредно, — сообщил тот, что держал «пушку». И повёл своего приятеля дальше.

— Пошли отсюда, — Дик бесцеремонно поволок напарника в другую сторону, — нашёл, с кем связываться. — Ты глаза этого черномазого с «пушкой» видел? Ему же что тебя пристрелить, что муху прихлопнуть. Понаехали тут в наш Коукворт, уроды...

Негр с «пушкой» зыркнул на него, но говорить ничего не стал.

...Когда Снейп с Эйвери вернулись домой, Снейп сказал:

— Не стоит так откровенно пугаться магглов.

— Северус, — грустно сказал Эйвери, — это же почти как Лютный. Только маггловский. Как ты тут живёшь?

— Отлично живу, — ответил тот, внимательно оглядывая Эйвери. — Тихо и спокойно. Чаю на ночь?

— Может, лучше зелья? — робко попросил Эйвери. — Умиротворяющего бальзама, например?

— Зачем? — изумился Снейп. — Ты нервничаешь?

— Немного, — опустил глаза Эйвери, — здесь так... странно, и запах какой-то непонятный.

— Здесь — это где? — уточнил Снейп. — У меня дома или на улице? Зелье я тебе, конечно, дам, но хотелось бы узнать.

— На улице, — Эйвери с тоской огляделся по сторонам, вспомнил ухоженный чистенький парк возле своего дома, уютную беседку, клумбы с цветами, аллею, на которой росли абрикосы и нежные жёлтые сливы, и подумал, что лучше бы он пригласил друга пожить у себя. Там и воздух чище... и вообще уютнее.

— Ну, так не ходи на улицу, — пожал плечами Снейп. — В следующий раз аппарируем гулять куда-нибудь на природу. Хотя какая разница, что там за окном? — спросил он. — Здесь стоит защита. Магглы на этот дом давно не смотрят даже.

— Как скажешь, — покладисто согласился Эйвери.

— Спать иди, — велел Снейп. — Держи зелье. Завтра у меня весь день уроки, так что еду тебе эльфы сделают. Вот меню, — он выучил ему небольшой листок. — Надеюсь, ничего лишнего они туда не включат.

— Я попрошу, чтобы они строго соблюдали правила, — пообещал Эйвери, внимательно читая листок.

— Ну-ну, — Снейп усмехнулся и, попрощавшись, проводил Эйвери в спальню.

Эйвери с облегчением переоделся в мягкий и уютный домашний халат и отправился в ванную, где стоически перенёс процедуру омовения в ужасных маггловских реалиях крошечной тесной комнатушки, где и не повернуться нормально. Вернувшись, он немного почитал перед сном, чтобы отогнать сосущее чувство голода, и с трудом (на новом месте ему всегда был тяжело ночевать, сколько он на первом курсе слёз в подушку пролил!) заснул.

* * *

Проснулся Эйвери ближе к полудню: как ни странно, спалось на новом месте сладко. Только вот есть очень хотелось...

— Лисси! — позвал он. — Приготовь завтрак!

— Уже приготовила! — отозвалась его старая нянька, и перед Эйвери на столике появился поднос с завтраком. Яичница с беконом, творожное суфле, брокколи в кляре, тосты, масло, мармелад, чай, сливки...

Ну разве можно было устоять и не съесть это всё?

— Бедненький мой хозяин, — причитала Лисси, вытирая глаза краем вышитой батистовой наволочки, — как осунулся, как побледнел!

Эйвери поднёс вилку с яичницей к губам, однако стоило кусочку бекона их коснуться, как раздался громкий и ужасно неприятный гудок, ярко вспыхнул свет, и весь завтрак... исчез. А потом прозвучало весьма ехидное:

— Диету надо соблюдать. Теперь терпи до ланча, никакая еда до него больше в дом не попадёт.

Лисси горестно начала выкручивать себе уши, а Эйвери, растерянно глядя на чистенькую и безнадёжно пустую вилку в своей руке, тихо попросил: — Не надо так, Лисси. Иди домой.

— Бедный мой хозяин! — заплакала домовушка, — Лисси накажет себя! Прижжёт уши, сломает пальцы!

— Я тебе запрещаю себя наказывать, — устало сказал Эйвери. — Иди.

Время тянулось, словно слизь флоббер-червя, и казалось таким же блёклым и неприятным. Эйвери не представлял, чем заняться, — во всяком случае, покуда не зашёл в гостиную, совмещённую, судя по всему, с библиотекой.

Книг у Северуса было много — но все они чётко делились на две группы: труды зельеваров прошлого и настоящего (последние — с ядовитыми комментариями владельца прямо на полях) и темномагические гримуары. Последними Эйвери было не удивить, первые он не слишком любил... и вдруг за двумя громадными книжными шкафами обнаружился третий. Поменьше.

Почти доверху заполненный маггловскими книгами.

Эйвери на пробу полистал пару, не впечатлился, взял ещё одну — и сам не заметил, как начал с интересом читать...

«Человек не может полностью видеть ни себя вне человечества, ни человечество — вне жизни, ни жизнь — вне универсума. Отсюда основные разделы данного труда: преджизнь, жизнь, мысль — эти три события чертят в прошлом и определяют на будущее (сверхжизнь!) одну и ту же траекторию — кривую феномена человека.

Итак, феномен человека. Это слово взято не случайно. Выбрал я его по трём причинам.

Во-первых, я этим утверждаю, что человек в природе есть настоящий факт, к которому приложимы (по крайней мере частично) требования и методы науки.

Во-вторых, я даю понять, что из всех фактов, с какими имеет дело наше познание, ни один не является столь необыкновенным и столь озаряющим.

И, в-третьих, я подчеркиваю специфический характер данного труда. Моя единственная цель, и в этом моя действительная сила, — это просто, как уже сказано, стремление увидеть, то есть развернуть однородную и цельную перспективу нашего всеобщего опыта, распространённого на человека, показать развёртывающееся целое...»

Француз — судя по фамилии, это был француз, хотя книга и была на английском — писал... удивительно. Как бы Эйвери хотел с ним побеседовать! За чтением время пролетело быстро, он даже не заметил, как стемнело, и, когда услышал голос Снейпа, то от неожиданности даже подпрыгнул.

— Что читаешь? — поинтересовался тот, подходя поближе. — И как день прошёл?

— «Феномен человека», — ответил Эйвери, с явным сожалением закрывая недочитанную книгу. — Ты сегодня рано, Северус.

— Полвосьмого, — хмыкнул Снейп. — Я бы не сказал, что рано. Как твоя диета? Терпимо? Нет?

— Диета? — переспросил Эйвери, и в животе тотчас же заурчало. — Да, терпимо.

— Очень хорошо. Тогда идём ужинать. Твои эльфы несколько... кхм... перестарались, но, поскольку они всё же взяли на сей раз только разрешённые продукты, я всего лишь уменьшу наши порции.

— О, перестараться — это они могут, — улыбнулся Эйвери, — готовят столько, будто планируется визит проголодавшейся квиддичной команды. Помнишь, как Флинт с Харпером и Монтегю буквально сметали ужин после тренировки?

— Ну ещё бы, — усмехнулся Снейп. — Может быть, твоим домовикам поработать в Хогвартсе на кухне? У нас там таких команд четыре. Заодно займутся чем-нибудь полезным и отстанут от тебя... скажи, какие упражнения ты сегодня делал?

— Упражнения? — смутился Эйвери. — Я совсем забыл...

— Я сделаю тебе напоминалку, — вполне мирно сказал Снейп. И добавил совсем уж невинно: — Она будет отнимать у тебя все книги. Марк, — он оторвался от капустной запеканки с курицей, — я не требую от тебя невозможного. Но я работаю и не могу следить за тобою ежечасно — тебе нужно действовать самостоятельно.

— Прости, Северус, — опустил глаза Эйвери, — конечно же, я буду всё делать сам. Я и так бессовестно пользуюсь твоей добротой...

— Всё-таки судьба несправедлива, — вздохнул Снейп, внимательно разглядывая Эйвери. — Дорого я дал бы, чтобы семикурсники глядели на меня так, как ты сейчас, и говорили что-нибудь похожее. Но на кой чёрт мне в друзьях семикурсник? — спросил он, забарабанив пальцами по столешнице. — Марк, в чём дело, а? Ещё немного, и я начну ощущать себя твоим папашей.

Эйвери печально вздохнул. Он снова всё испортил! Прав был отец — он самый никчемный человек в мире, ни на что не способный и ни к чему не пригодный. Разве что на корм фестралам.

Снейп некоторое время продолжал молчать. Потом глубоко вздохнул, положил вилку и, вздохнув ещё раз, встал и, обойдя стол, сел рядом с Эйвери. Вздохнул снова и спросил негромко:

— Марк, что происходит? Ты меня как будто опасаешься.

— Что ты! — перепугался Эйвери. — Нет, конечно! Мне просто стыдно. Я со своими ничтожными неприятностями не могу справиться сам и перекладываю их на твои плечи, вынуждая тебя тратить на меня время и силы. Прости, пожалуйста.

— Марк, — Снейп скрипнул зубами. — Я не умею вести такие разговоры. Я не умею и терпеть не могу кого-то успокаивать, подбадривать и вдохновлять. Я. Не. Ойген, — очень тихо отчеканил он. — Я не... Я хочу помочь. И не считаю твою проблему ничтожной. Людям бывает сложно делать самые разные вещи — я это понимаю. Но не требуй и не жди от меня, чтоб я делал это ненавязчиво и мягко! — он, сорвавшись вдруг, стукнул ладонью по столу. — Я недобрый человек, и ты это отлично знаешь, — добавил он — и замолчал.

— Ты один из самых лучших людей, которых я знаю, — возразил Эйвери, на глазах которого при упоминании имени Ойгена показались слёзы, и теперь он отчаянно пытался удержать их, не давая сползти по щекам. Унизительнее зрелища плачущего мужчины может быть только толстый плачущий мужчина. — Мне вовсе не нужно, чтобы ты пытался быть... кем-то другим.

— Я тебе всегда завидовал, — вдруг сказал Снейп. — Хочешь знать, чему?

— Завидовал? Мне? — изумился Эйвери (даже проклятые слезы высохли). — Ты шутишь, да?

— Из меня дурной шутник, — отозвался Снейп. — А уж сейчас — тем более. О да. Я всегда тебе завидовал — сначала твоему положению и состоянию, а после, когда узнал их цену, и до сих пор — совсем другому.

— Другому? — грустно улыбнулся Эйвери. — У меня больше и нет ничего. Только происхождение, фамилия и деньги.

— Ты дурак, — Снейп тихо фыркнул. — Нет, ты очень много знаешь, но ты всё равно дурак. Но добрый. Редкий случай, на самом деле. Дураки обычно злы — как и умники. Ты же умный, добрый, — он снова фыркнул, — милый и уютный. Тебе надо жениться на какой-нибудь славной хаффлпаффке и нанять... а, — он махнул рукой. — Резюмирую: ты — хороший человек, и совершенно непонятно, почему меня боишься. Почему ты меня боишься? — спросил он уже насмешливо.

— Я тебя не боюсь, — возразил Эйвери, — вернее, я боюсь, но не тебя. Мерлин, как бы точнее объяснить? Я боюсь, что ты наконец-то поймёшь, что не стоит тратить на меня время. И тогда я останусь совсем один, — потухшим голосом добавил он.

— А с кем в таком случае останусь я? — спросил Снейп, поймав его взгляд.

— С целым Хогвартсом? — предположил Эйвери и слабо улыбнулся.

— И что мне с ним делать? — ухмыльнулся Снейп. — Глаза б мои на него не смотрели... А ты уникален, как-никак. Тебе мой характер нравится.

— Я в этом тоже не уникален, — покачал головой Эйвери.

— Расскажи тогда, кем бы тебя можно было заменить? — попросил Снейп. — На всякий случай.

— Ну, как минимум, твоими коллегами в Хогвартсе, — с улыбкой сказал Эйвери, — а уж мадам Помфри, по-моему, просто молиться на тебя должна.

— И какой прок от молящейся на тебя женщины? — хмыкнул Снейп. — Что с ней делать? А что до коллег, то даже я не заслужил требования общаться с ними ещё и во внеурочное время. Так что остаёшься только ты — следовательно, ты уникален. Теорема доказана, и давай уже ужинать.

— Хорошо, что хотя бы не аксиома, — Эйвери печально посмотрел на брокколи и взял в руки вилку.