Ведьмин час (джен)

Тесно жить. Покинем клеть.

Будем в небо улететь.

* * *

— "Заря", здесь "Байкал", как слышно? — он повторил это уже раз пятьдесят. Ответа не было, но сдаваться он пока явно не собирался. — "Заря", здесь "Байкал", как слышите, ну?

— Очевидно, всё-таки не слышат, — вздохнул его сосед, откидываясь на спинку. — Уже б хоть как-то отреагировали. Похоже, действительно нету больше никакой "Зари"...

— Да ладно тебе! — горячо возразил связист. — Ну есть же там хоть кто-то? С другим позывным, другим названием организации, но занимающиеся тем же!

— Если и есть, то успели перейти на другую частоту, или модуляцию, или ещё что-нибудь, — развёл руками штурман. — Сколько лет-то снаружи прошло? Сорок?

— Или они тупо разучились вносить поправки на эффект Доплера, — от досады Черкасов громко хлопнул по приборной панели. — Ну вот как так, а? Уже почти дома, а тут какая-то срань...

— Подобное предполагалось и учитывалось изначально, — назидательно-ироничным тоном проговорил Игнатенко, демонстративно подняв палец.

— Ой, не начинай! — отмахнулся Черкасов. — Если там, например, просрали не только позывной, но и вообще всю инфраструктуру, то хохмить тебе явно больше не захочется!

— Да мне и сейчас не особо охота, если честно. Просто должен же кто-то уравновешивать твою нервозность?

Черкасов не ответил.

— Всему экипажу срочно прибыть в кают-компанию, — вдруг прохрипел динамик. — Повторяю: всему экипажу без исключений!

Они молча переглянулись.

— Это как — без исключений? — выразил общую мысль Черкасов. — У нас же тут вроде как вахта!

— Ну-у-у... Раз начальство сказало, значит, пойдём, — рассудил Игнатенко, отстёгиваясь от кресла.

— Да, ребятки, и вы тоже, — неожиданно отреагировал динамик. — Успеете ещё навахтоваться.

В голосе капитана, несмотря на плохое качество звука, была отчётливо слышна какая-то совсем уж тоскливая обречённость.

— Ох не нравится мне это... — пробормотал Черкасов.

* * *

Кают-компанией эта хрущёвочная комнатушка могла именоваться только благодаря тому, что все остальные помещения, за исключением некоторых чисто технических, были ещё теснее. Низкий потолок с жёлтыми лампочками в углублениях, узкий продолговатый стол, низкие ободранные диванчики у дальней стены, жёсткие стулья с магнитами в ножках, и непонятно каким чудом оказавшийся тут фикус в натуральной дощатой кадке — для неподготовленного зрителя всё это создавало бы совершенно психоделическую атмосферу. А уж на стенах — чего только не висело, разве что без ковра обошлось, и капитан Михальчишин, хоть и кривился иногда от всей этой попугайской пестроты и безвкусицы, но никаких замечаний не высказывал. Людям всё-таки нужно развлекаться, глаза должны периодически натыкаться на что-то новое, или хотя бы просто яркое, иначе привет, депрессия. Впрочем, "привет" она скажет и так, пусть и с отсрочкой. Которую он, капитан, сейчас неизбежно укоротит.

— Итак, — начал он, как только все влетели и разместились. — У меня для вас... вернее, для всех нас, пренепреятнейшее известие.

— К нам летит ревизор? — подхватил Игнатенко. — Или сразу первый отдел?

Но разрядить атмосферу у него, увы, не получилось. Не у одного Черкасова были плохие предчувствия по поводу предстоящего разговора.

— Товарищ Афанасьев сообщил мне, — продолжил капитан, кивнув в сторону названного. — Что мы вполне сможем погасить остаточную скорость, и даже отжечь до стабильной геоцентрической, но есть один нюанс.

Вопреки всеобщим ожиданиям, Игнатенко промолчал.

— Горючки нам хватит буквально впритык, — тихо произнёс Афанасьев. — Я только что от вычислителя. Уже почти сутки без передышки прогоняю все возможные варианты, и разброс более-менее оптимальных, при которых мы хотя бы не улетаем по параболе через несколько витков, сводится к одной схеме.

Он достал фломастер и начал рисовать прямо по столу.

— Мы пересекаем эклиптику примерно под... вот таким углом. Без той коррекции, что мы провели неделю назад, нас в любом случае пронесло бы насквозь транзитом, и Землю было бы видно разве что в телескоп, в виде точки... В общем, помимо штатного торможения, нам надо будет провести ещё две коррекции с интервалом один час десять минут, и если с первой всё в порядке, то вторая... Кхм...

— С вероятностью девяносто три процента мы заденем лучом выхлопа Землю, — завершил капитан. — Сами знаете, что такое наш двигатель, и почему проект был засекречен как минимум до момента нашего отлёта.

— Нет, мы можем, конечно, вильнуть хвостом чуть в сторону, — продолжил он, словно извиняясь. — Но при этом потеряем часть дельта вэ, ⁽¹⁾ и её придётся компенсировать за счёт топлива, которого у нас на это нет. Антипротоны, сами понимаете, в теплице не растут.

— Там уже ничего толком не растёт, — буркнул врач, биолог, и по совместительству корабельный агроном — профессор Ливадный. — Загубили мне плантацию, вандалы...

— Давайте об этом попозже, — остановил его Михальчишин. Ворчать профессор мог буквально целый час беспрерывно, и Игнатенко это однажды экспериментально доказал при помощи секундомера. — Наверняка вы все уже поняли, к чему я клоню.

— Да уж куда понятнее, — буркнул штурман. Остальные молчали. Выждав немного, капитан вновь продолжил:

— Должность обязывает меня принимать подобные решения самостоятельно, но я не могу не выслушать всех вас, — он вдруг горько улыбнулся. — Да и кто ж вас заткнёт-то? Мы ведь уже практически семья!

Игнатенко лишь коротко хохотнул. Остальные упорно продолжали молчать, глядя куда угодно, только не на капитана.

— Вот с тебя и начнём, — резюмировал он. — Что скажешь, Серёжа?

— А что тут сказать-то? — развёл руками штурман, и тут же скрестил их на груди. — В принципе, мы все были готовы к тому, что не вернёмся. Хотя, конечно, не вернуться, находясь прямо у порога, почти дома, всё-таки обидно до невозможности. И помирать на этом унылом корыте — тоже крайне уныло! Кроме того, Толик мне уже говорил про это аккурат перед тем, как засесть за вычислитель — я ж всё-таки штурман, потому мимо меня такое не прошло бы никак. Так что время для подумать у меня было. Доклад закончил.

Сделав жест, который, казалось, был во все времена и абсолютно у всех народов, капитан потёр глаза и посмотрел на Черкасова.

— А ты, Стас?

Пилот-связист, глядевший невидящим взглядом куда-то сквозь стол, поднял голову и, рассеянно осмотрев всех присутствующих, изрёк:

— Не, я грех на душу брать не буду, даже не просите! — и вновь уткнулся взглядом в схему на столе.

— Ну почему же сразу грех на душу, молодой человек? — Ливадный поправил очки и неспешно пригладил седую бородку. — Вот вы скажите мне: а сколько процентов земной поверхности обжито людьми? А? И ещё: сколько её процентов — вообще суша? Наш уважаемый энергетик любит считать вероятности, так извольте — посчитайте! Какова вероятность того, что наш выхлоп облучит именно город, а не пару десятков тонн какого-нибудь планктона посреди океана?

— Хотите сыграть в рулетку, профессор? — с неожиданной злостью процедил Черкасов. — И вам нормально потом спаться будет, когда проиграте? Никаких кошмаров? Или снотворное будете глушить?

— Сто-о-оп! — капитан поднял руку. — Брэйк, товарищи!

— Я, Стасик, лично — лич-но! — отвечаю за жизнь и здоровье экипажа, — ответил Ливадный обманчиво спокойным тоном. — И не хуже любого из присутствующих понимаю, как работает двигатель "Фотон-Гамма", и особенно — почему он так называется! ⁽²⁾

— Помнится, на стендовых испытаниях, — заговорил энергетик почти минуту спустя. — Ребята смеху ради нацелили зеркало на Луну и дали импульс в десять миллисекунд — меньше там технически было нельзя. Влетело им потом, конечно...

— Зато сколько в итоге публикаций вышло по лунному вулканизму! — улыбнулся Игнатенко. — Но там, справедливости ради, луч был специально сфокусирован в точку на лунной поверхности, а у нас сейчас — нет.

Заулыбались понемногу и все остальные, всё-таки история была поистине эпичной, во всех смыслах.

— Ладно, посмеялись, давайте всё же вернёмся к делам нашим скорбным, — вздохнул капитан. — О, а почему галёрка молчит? Лена!

За дальним концом стола сидели двое, действительно всё время молчавшие, лишь изредка перешёптываясь между собой: Елена Соловьёва — психолог и, как ни странно, кок, и Григорий Манько — астрофизик и геолог.

— Как психолог, я не могу одобрить самоубийство, — начала Лена, заправив непослушный локон за ухо. Её движения были неловкими, дёргаными. — Но и убийство — тоже не могу, тем более — массовое. Я... не знаю, что выбрать, это просто невозможно! — всхлипнув, она закрыла лицо руками.

— Извини, — тихо произнёс капитан. Та лишь молча мотнула головой. — Гриша?

— Честно говоря, я больше склоняюсь к точке зрения Стаса, — ответил астрофизик. — Извините, доктор. Вы без всяких сомнений правы, но как подумаю, к чему может привести неудачное попадание... — он развёл руками.

Некоторое время все сидели в тишине. Наконец, неуверенно поёрзав на стуле, Афанасьев сказал:

— Решение надо принимать сейчас, иначе время примет его за нас. Окно для начала коррекции закроется через... — он посмотрел на часы. — Через четыре часа. И в любом случае, стоит заняться подготовкой данных экспедиции к пересылке по радио.

— Точно, — кивнул Черкасов. — Пойду займусь делом. Кэп?

Михальчишин одобрительно махнул рукой, и связист вылетел из-за стола, направившись к выходу. Пока все находились тут, двигатель был отключён, и на корабле царила невесомость.

— Ну что ж... Решение, похоже, принято? — профессор медленно снял очки.

— Похоже на то, — тихо ответил капитан.

Лена продолжала тихо плакать.

* * *

Условная корабельная ночь наступила чётко по графику — примерно через полчаса после судьбоносного совещания. Михальчишин в порядке исключения объявил всеобщий отбой, порекомендовал принять снотворное и строжайше приказал всем выспаться. Несмотря на то что возвращение отменялось, результаты экспедиции ни в коем случае не должны были затеряться в космосе вместе с кораблём.

И в связи с этим капитана больше всего тревожило то, что ни одна попытка установления связи с ЦУПом не увенчалась успехом. Да, их миссия была засекреченной, как и все ключевые разработки, вроде "Фотон-Гаммы" или бортовой ЭВМ "Абакан". Никто в Советском Союзе, ни один человек за пределами круга непосредственно вовлечённых, так и не узнал о звездолёте "Тёмное пламя", однако был один момент, подлинную важность которого капитан осознал только сейчас.

Однажды, незадолго до вылета, они вместе с куратором проекта сидели в ничем не примечательном кабинете, пили хороший армянский коньяк и говорили за жизнь. Вопреки стереотипным представлениям о кагэбистах, данный товарищ был вполне нормальным мужиком, честным и отзывчивым, иной раз даже в убыток себе помогавшим решать неизбежно возникающие по партийной линии проблемы. В тот вечер он, уже хорошо приняв на грудь, демонстративно пододвинулся к Михальчишину поближе, и практически на ухо, полушёпотом поведал ему, что секретность эта на самом деле не продлится долго. Дескать, по расчётам его коллег, предприятие с настолько огромным числом задействованного персонала — порядка двухсот тысяч! — неизбежно начнёт "течь" едва ли не с самого начала, вопреки любым усилиям "конторы", а полностью окажется раскрытым максимум года через четыре. Да и попробуй тут скрой то, что поначалу регулярно поглощает дикое количество ресурсов, затем буквально пролетает над головой каждые полтора часа, а в итоге — и вовсе начинает светиться, как десять Сириусов, и хорошо что хоть недолго.

Контролируемая утечка планировалась на третий год после старта. И Михальчишин очень надеялся, что она так или иначе произошла, потому как в противном случае... Он тряхнул головой. Не может всё оказаться зря. Просто не должно, и точка!

Оставшись в одиночестве, капитан улёгся на диван прямо в кают-компании, пристегнулся ремнём, чтоб не улететь из-за случайного движения, и закрыл глаза.

* * *

Ему снилось, что он падает с кровати. Не просто — раз! — и на полу, а именно находится в процессе падения, которое всё продолжается и продолжается, хотя никаких пропастей и близко нигде нет. Финальным аккордом стал слабый, но ощутимый толчок в сторону, натянувший ремень безопасности и заставивший наконец-то открыть глаза.

Корабль был под слабым ускорением, капитан ни с чем не спутал бы это чувство. Более того, он мог поклясться, что помимо ускорения была ещё и смена вектора тяги, которую почти сразу же компенсировали поворотом жилого отсека на пару градусов. Бросив взгляд на часы, капитан чертыхнулся и пулей полетел к выходу. "Тихий час" ещё не закончился, и запускать двигатель было просто некому... если только не нашлось желающих посамовольничать.

— Доктор! — крикнул он в коридор. — Где вы, профессор?

Подозрение было крайне идиотским, но ничего иного спросонку в голову не пришло.

— Что? — немедленно отозвался Ливадный со стороны фельдшерской. — Что случилось, кому плохо?

Его взлохмаченная голова высунулась из-за двери. Капитан ощутимо растерялся.

— Это не вы включили тягу? — спросил он уже чисто по инерции.

— Нет, конечно! — удивился Ливадный. — Я что, похож на пилота?

Из двери напротив показалась заспанная Лена в обтягивающем спортивном трико.

— Что происходит? — произнесла она, подавив зевоту.

— Пилот... — пробормотал Михальчишин. — Доктор, найдите мне Черкасова! Прямо сейчас!

Оттолкнувшись от косяка, он длинными прыжками понёсся в сторону рубки, лишь чудом не задевая коммуникации над головой.

— Стас, открой! — кнопка не реагировала, ручной привод что-то заклинило, и он несколько раз просто ударил в дверь кулаком. — Толя, Серёга, подъём! — он обернулся. — Лен, ну чего смотришь? Тащи сюда мужиков с инструментом — будем вскрывать!

Испуганно пискнув что-то невразумительное, она метнулась по коридору в противоположную от рубки сторону. Но не успела она сделать и трёх шагов, как вновь вернулась невесомость.

Десять минут спустя, благодаря общим усилиям, дверь поддалась. Сунувшиеся туда поперед батьки энергетик и штурман тут же с удивлением замерли.

— Нет его, да? — вздохнул капитан за их спинами.

— Нет, — ответил Игнатенко, задумчиво разглядывая обстановку. — Зато вон чего есть!

Он залетел внутрь и ткнул пальцем в навигационную панель. Из прорези считывателя змеилась отработавшая перфолента с непривычно длинным ракордом. Приглядевшись, капитан увидел, что на нём есть какие-то надписи от руки, а рядом со считывателем светится индикатор "программа завершена". Он подлетел поближе и выдернул ленту.

— "Профессор, не только вы один отвечаете за жизнь экипажа", — прочёл он вслух. — "Я сказал, что не буду брать грех на душу, но потом понял, что возьму ещё больший грех, если ничего не сделаю. Капитан прав, вы все стали для меня семьёй, хотя я, детдомовский, наверняка плохо понимаю, что это такое. Анют, не плачь по мне, я ведь знаю, какая я на самом деле задница. Счастливо вам всем добраться! Стас".

Он не заметил, как перед входом в рубку собрался весь оставшийся экипаж, включая Ливадного, который, добросовестно обыскав каждый закуток, так и не смог найти Черкасова на борту.

— И что теперь делать? — тихо, будто лишь для себя самого, произнёс Афанасьев.

— Жить, молодой человек, — так же тихо ответил профессор. — Как-то жить с этим.

— Серёж, — сказал капитан севшим голосом. — Проверь, куда мы теперь летим. Толя... это наверняка твоя программа — убедись, что совпадает, — он отдал ленту Афанасьеву. — Пойдёмте, ребят.

К воздушному шлюзу в тот день так никто и не подошёл, а следующим утром на его пульте оказались четыре белых ромашки, тщательно приклеенных изолентой. С этого дня профессор больше не ругался из-за того, что на его любимой "плантации" кто-то посеял цветы.

* * *

— Всем-всем-всем! Мэйдэй, мэйдэй, мэйдэй! Говорит капитан советского звездолёта "Тёмное пламя", позывной "Байкал". Это не шутка, не розыгрыш, не радиоспектакль! У нас проблемы со связью, топливом и провизией, мы не можем выйти ни на центр управления полётами, ни на руководство страны — ни на кого уполномоченного. У нас на борту информация, представляющая высокую научную ценность, и люди, которые очень хотят домой. Ответьте наконец хоть кто-нибудь!

1) Δv, или характеристическая скорость — изменение скорости космического аппарата, которое необходимо для выполнения орбитального манёвра (изменения его траектории)

Вернуться к тексту

2) Фотонный двигатель — гипотетический ракетный двигатель, где источником энергии служит тело, которое излучает свет, рентгеновское или гамма-излучение

Вернуться к тексту