Альбом с колдографиями (гет)

Ангст, Драма, POV

Я рад. Я правда рад и не жалею. Не жалею, что тогда, в девятнадцать лет, смог отказаться от помолвки и сбежать из дома.

Сто галлеонов в кармане и летающий мотоцикл. Почти такой же, как был у Сириуса Блека, только мощнее и изящнее, под стать мне. О нем я узнал из рассказов матери и тут же наполнил заклинаниями левитации свой новенький Ducati Diavel Titanium LE — потрясающий красавец, под гладким чёрным корпусом которого вибрировало огненное сердце. Мне бы влетело от отца, узнай Люциус, что за его же деньги я приобрел маггловское транспортное средство, но он не смог бы понять того экстатического восторга, который пронизывал каждую клеточку тела, пока я мчался вперёд, соревнуясь в скорости с самим ветром. Впрочем, я не смог устоять перед ним с того самого момента, как увидел впервые.

Так же, как не смог устоять перед Грейнджер, когда впервые увидел её в том синем платье в Хогсмиде. Ей было восемнадцать, и мне, тогда еще семнадцатилетнему юнцу, внезапно она показалась самой красивой девушкой в Хогвартсе. В ней было что-то неуловимое и магнетическое, какая-то обволакивающая сознание магия, которая чувствовалась даже на расстоянии. В ней было что-то особенное, и при взгляде на неё я отчётливо чувствовал, что моё собственное сердце — пусть не огненное, но живое, вновь чувствующее, настоящее.

Я не знаю, как ей хватило глупости начать принимать мои нелепые ухаживания в тот послевоенный год. После всего, что она натерпелась от меня за восемь лет знакомства. Но тем не менее это произошло. Я добился самой умной ведьмы века и, окончив школу, принял решение бросить все ради новой жизни с ней. С чистого листа. Как прыжок в неизвестность, как рывок вперёд, чтобы обогнать, победить даже ветер. И вот он я, бывший Пожиратель смерти, трус, который храбрится (и ему даже удаётся быть храбрым) ради своей маленькой львицы.

Тетя Андромеда дала мне свое обручальное кольцо, чтобы я смог позвать Грейнджер замуж, тем самым начав новую семейную традицию. Это кольцо покоилось в моем кармане той августовской ночью, когда я вновь сел за руль мотоцикла и, нажав на газ, устремился вперёд. К новой жизни, к своей мечте. Тогда я чуть не врезался в авто простеца, соседа Грейнджеров. На шум, издаваемый скрипом тормозных колодок, выбежала моя Гермиона. До сих пор помню ее бледное лицо и перепуганные озера карих глаз. Помню, как улыбнулся ей и, когда она подбежала ко мне, дал ей кольцо.

Мы вместе около четырех лет, и я ни разу не пожалел о своем решении. Самые яркие воспоминания — это время, проведенное с ней. Самые лучшие мгновения — бархатная нежность её взгляда, чарующая магия голоса и волнующий аромат пушистых волос. Ещё тогда, в Хогсмиде, увидев, как она идёт навстречу, улыбаясь солнцу, позволяя ветру играть каштановыми локонами, я понял, что завидую им — и солнцу, и ветру. А сердце моё осталось с ней с того самого момента и до сих пор. С самой умной, всегда растрепанной, всегда улыбающейся, иногда строгой девушкой, которая смогла простить и полюбить такого, как я.

Я обожаю ее запах, бархат ее рук, каждую клеточку ее тела, которое грешно не одаривать поцелуями при первом же удобном случае. И нет божества прекраснее моей Грейнджер, когда она внимательно вчитывается в очередную статью «Пророка» и смешно хмурится, не соглашаясь с мнением автора. Когда-то я оставил всё — победил самого себя и даже ветер, что уступил мне мою Гермиону с её непослушными волосами. Я не жалею. Я счастлив.

* * *

Прошло четыре года. Я все еще ношу его обручальное кольцо. Я все еще с трепетом вспоминаю последний семестр, когда Драко стал странно себя вести по отношению ко мне. Сначала я думала, что это очередная идиотская шутка. Но его настойчивость, этот его взгляд, в котором не было больше презрения, только всепоглощающая нежность и восхищение. Он действительно стал другим. Нет, возможно, он и не изменился, а просто наконец позволил себе быть собой — заботливым и добрым, внимательным и ласковым — таким, каким был всегда под холодной маской слизеринца. И я сдалась. Это был ураган, ворвавшийся в мою жизнь и закруживший в своём жарком вальсе горячего ветра. Помню, как тайком сбегала к нему в Выручай-комнату, где забывала обо всём на свете. Я растворялась в его объятиях — и казалось, будто не было прошлых школьных ссор, я таяла от его поцелуев — и забывала о пережитых ужасах и бедах войны. Я дарила ему всю нежность, на которую только была способна, чтобы затянулись глубокие раны в его душе. Наши чувства были лекарством для нас двоих, помогая пережить всё то, что осталось позади, но оставило жесткий след в памяти.

И тем не менее я понимала, что эти отношения ни к чему не приведут. Я знала, что его отец скорее убьёт его, нежели позволит жениться на маглорожденной, потому воспринимала все как временное помешательство. По окончании школы наши дороги должны были навсегда разойтись, и однажды я сказала об этом Драко. Помню злость и легкую обиду в его взгляде. Он сказал, что все решил для себя, он бросит ради меня все, что у него есть. Откажется от семьи и богатства, как в свое время мама Тонкс. Мои протесты он пропускал мимо ушей и просил лишь позволить ему изменить свою жизнь рядом со мной. И я позволила.

Сейчас я прихожу в эту палату уже без скандала. Нарцисса сдалась, и теперь меня пропускают к нему, когда он один. Собственно, за эти годы из постоянных посетителей бываем только я и она. Я знаю, что она винит во всем меня. Я сама себя виню.

Я присаживаюсь рядом с ним и любуюсь его лицом. Тонкие черты и безмятежное выражение — словно в счастливом сне. Глажу и целую его ладонь. Я больше не разговариваю с ним часами, не прошу очнуться: он не слышит. Я стараюсь сдержать рвущиеся слёзы, но не всегда получается. Я все еще ношу его обручальное кольцо на цепочке на шее. Он так и не смог надеть его на мой палец. Не успел.

Той августовской ночью его мотоцикл влетел в соседский автомобиль. Мистер Тернер выжил благодаря сработавшей подушке безопасности. На звук столкновения я выбежала из дома, словно в нереальном кошмаре, увидела его в луже крови и, кажется, перестала чувствовать собственное сердцебиение. А он… Он улыбнулся мне и протянул руку. В ладони он сжимал то самое кольцо. Выхватив палочку, я стала останавливать кровь и заживлять видимые раны, в основном царапины. Он закрыл глаза и больше не очнулся. Колдомедики говорят, что это кома. Кома, из которой он никогда не выйдет. Никогда. Это слово, произнесенное лечащим колдо-врачом впервые, показалось оглушительным ударом. Кто-то говорит, что в лучшем случае у него есть самосознание и он видит что-то вроде снов. Я надеюсь, что так и есть и что эти сны хорошие. Многие же считают, что он не видит ничего, что он просто тело, которое почему-то подает признаки жизни.

Сегодня я пришла попрощаться. Мне невыносимо больно, и боль эта не утихнет. Никогда. Я действительно полюбила, и любовь во мне будет жить до самой моей смерти. Я не спала ночами, душа слезы и истерики, проклинала себя за то, что не бросила его, что позволила ему выбрать меня. И чувство вины умрет во мне разве что вместе с любовью к нему.

Я ждала четыре года и ждала бы еще столько же, но Джордж нуждается во мне. Он единственный, кто может понять меня, а я — его, ведь мы оба потеряли часть себя, оба никогда не сможем до конца это пережить и принять. Но можем попытаться жить дальше. Ради друг друга. Потому что Фред и Драко хотели бы этого для нас. А нам остаётся лишь верить, что они — в небесах или на земле — видят счастливые сны, где и для нас когда-то появится место…