Пока идёт дождь (гет)

Звук пикающих приборов раздражающе давил на виски. И почему они такие громкие? Кто-нибудь, отключите их, пожалуйста! А я ещё немножко посплю…

Голова жутко болела, будто кто-то расколол её топором надвое, и сон как рукой сняло. Глаза ужасно щипало, когда я наконец разомкнула тяжёлые веки. Надо мной нависал серый потолок в мелкую чёрную точку, а неоновая лампа резала зрение, словно кто-то приклеил кусочек солнца прямо над моей головой. Где я? Это что, больница?

Тревожное выражение лица папы испугало меня. Он здесь, значит случилось что-то ужасное. Папа подошёл ближе и взял мою руку, некрепко сжимая.

— Ну как ты? — почему-то шёпотом спросил он, убирая непослушные пряди у меня со лба.

Мои родители живут далеко от Большого Яблока, в маленьком городке Уотертаун почти на границе с Канадой. Путь не близкий — три с половиной часа без пробок по трассе. Мама работает учителем начальных классов, папа выводит новые сорта винограда на местной частной винодельне. Неплохой заработок для маленького уютного городишки. Переехали они туда год назад и уже отлично устроились. Я же осталась в Нью-Йорке, в одиночку покорять его вершины.

Пытаясь вспомнить прошлый вечер, я зажмурила глаза, думая, что так смогу подавить приступ мигрени. Но всё в голове плыло, мысли путались, и последнее, что я помнила — удаляющаяся в темноту парка крупная фигура. А может, это был сон?

— Я не знаю. Я… А где мама?

— Она не смогла приехать, — присаживаясь на кровать, ответил папа. — Её коллега на больничном, не могла подменить. Да и я уговорил остаться дома. Ты же знаешь, какая она впечатлительная.

Да, это верно. Несмотря на то, что чрезмерная эмоциональность в нашей семье больше касается родни со стороны отца, мама, хоть и более сдержана, но всё же очень ранима. О таких людях говорят «человек без кожи». Любой стресс, хмурый взгляд или неправильно подобранное слово может задеть её до глубины души. Я, естественно, пошла не в неё, и хоть поведение тёти Бониты мне чуждо, но в обиду себя не дам и в панику кидаться не буду. Боевой дух у меня от отца.

В смуглой руке папы моя ладонь казалась совсем светлой, и мне стало по-домашнему уютно рядом с ним. Я уже так давно не видела своих родителей. Последний раз, наверное, полгода назад. Всё времени нет с этими бесконечными подработками, да и они стали мне гораздо меньше звонить, чтобы не надоедать своей «самостоятельной» дочери.

Я попыталась приподняться на кровати, но левая нога неприятно заныла, и, прошипев сквозь зубы, я опустилась обратно. Только сейчас заметила на ноге фиксирующий гипс. Бандаж? Как это называется?

— У тебя вывих лодыжки, — ответил папа на мой немой вопрос. — Доктор сказал, что ничего страшного нет. Походишь немного с этой штукой, да перевязки поделаешь, и через пару недель, может, станет лучше. А вот шрам на бедре, скорее всего, останется.

Я коснулась ноги поверх больничной накидки и нащупала шершавую повязку. Ах да, я же, кажется, упала на что-то острое. А почему? Меня толкнули.

— Их было пятеро, — задумчиво сказала я, пытаясь изо всех сил вспомнить тот день. Папа явно оживился от этих слов.

— Ты помнишь хоть что-то? Кто-то напал на тебя? Кто это был? Ты запомнила лица? Они… они успели… они не причинили тебе вред?

— Один такой мелкий был, он всё время был впереди, а остальные почти ничего не говорили. И я… меня схватили. Но кажется… кажется, там ещё кто-то был… Эх, никак не могу вспомнить.

Я ударила себя по лбу, шипя от негодования и резкой боли в затылке, и обессилено опустилась на подушку.

— Ничего, ты отдохни немного, — успокаивающе поглаживал мою руку папа, и его голос навеивал невероятное спокойствие, будто и не было ничего. Будто это всё сон.

Но покой мне только снится. С дикими воплями в палату буквально ворвалась моя любимая тётушка, размахивая руками и с бешеной тревогой выпучив глаза на меня. Надо отметить, что вдовствующая старушка имела свой своеобразный вкус в одежде — от неё веяло забытыми 50-ми. Всегда элегантный сдержанный костюм, маленькая чёрная сумка (почему-то всегда лаковая) и шляпка на голове. Но цвета… В гардеробе у тётушки нет места серым и скучным расцветкам, всё яркое, пёстрое, бросающееся в глаза. Даже сейчас она выглядела так, будто не раненную племянницу пришла навещать, а вышла на парад.

— О, дорогая! — воскликнула Бонита, протягивая ко мне руки. Несмотря на преклонный возраст, двигалась она довольно живенько. Ну, конечно, клуб по танцам «кому за…» каждый четверг, даёт свои плоды, не позволяя этой женщине стареть. — Моя девочка! Я так боялась за тебя! Я ужасно чувствую себя виноватой. Заболтала до ночи и отправила одну до остановки.

— Тётя, не ругайте себя. Это просто случайность. Вы ни в чём не виноваты, к тому же я сама уходить не торопилась.

Я пыталась успокоить разгорячившуюся совесть бедной старушки, но оказалось, что моих слов стало достаточно, чтобы унять её чувство вины. Её глаза хитро блеснули. Ой, не нравится мне это. Видимо, почувствовав то же, что и я, мой дорогой папочка сорвался с места и, тут же придумав внезапно разыгравшуюся жажду выпить крепкого кофе из ближайшего автомата, исчез. Это забавно, но несмотря на то, что мой папа настоящий смелый мужчина, свою старшую сестру он явно побаивается. Хотя и не мудрено: она, если что, и накостылять может, да так, что потом зубов не соберёшь.

— Дорогуша, а ты уже знаешь своего спасителя? — кошачьим тоном спросила тётя.

Я задумалась. Спаситель. Ну конечно, там был ещё один. Тот, который разогнал всех тех мерзких типов. Он, кажется, полицейский… Или нет, нет! Он дежурный. Да, точно! Какой-то невероятной силы мужчина, высокий и крупный в плечах. И куртка такая у него странная на ощупь. Да, я помню. Помню!

— Тётя, а у вас там дежурят по ночам волонтёры? — Старушка приподняла одну бровь, глядя на меня как на сумасшедшую.

— Какие ещё волонтёры? У нас?

— Ну да, тот парень, он сказал, что дежурит периодически там. Что… что он не полицейский. Видимо, следит за порядком, как ночной часовой, или, я не знаю, местный охранник…

— Это он так сказал? — криво улыбнувшись, переспросила Бонита. — А я знаю, кто это.

Я аж чуть не подпрыгнула на кровати от удивления и, видимо, переборщила с эмоциями, раз глаза моей ненаглядной родственницы загорелись, как лампочки на рождественской ёлке.

— Кто он? — непроизвольно схватив её за руку, спросила я.

— Ты скоро сама его увидишь…

Что? Здесь? Сейчас? Я же, наверное, ужасно выгляжу. Кудри в разные стороны торчат, как воронье гнездо, лицо всё помятое, синяки под глазами… Мне до коликов в животе хотелось увидеть своего спасителя, хотелось поблагодарить его за помощь. Ведь неизвестно, что бы сделала со мной та «весёлая» компания и где бы я сейчас была. Хотя, известно, конечно, но думать и фантазировать на эту тему мне не хотелось.

Интересно, какой он? Наверное, внушающей комплекции, высокий и сильный, раз нёс меня на руках и бежал. Теперь я точно помню, что он бежал. Даже слышу до сих пор его сбивчивое дыхание над моей макушкой и бешено стучащее сердце сквозь толстую кожаную куртку. Видимо, уровень адреналина в крови у него подскочил, раз он так легко донёс меня до близлежащей аллеи, где и оставил дожидаться скорой. Мне так показалась. А может, я просто вырубилась и ничего не помню? И половина моих воспоминаний лишь сон? Но уж очень реалистичный.

— Он придёт сюда скоро, — сказала тётушка, выводя меня из своих мыслей.

Я занервничала, даже не знаю почему. Суетливо ощупывала кровать, будто потеряла что-то, а сама думала, как прикрыть эту ужасную больничную накидку, которую не знаю зачем на меня нацепили. Я же не к операции готовлюсь. Зачем это? Попросила тетушку подать мне резинку для волос со столика у окна, но она отказалась.

— Дорогуша, ты и так отлично выглядишь. Если ты залижешь свои волосы в хвост, то будешь похожа на серую мышку, — она взмахнула рукой, словно веером, и игриво приподняла плечо. — Пышные волосы — это гордость любой женщины, а такой гриве, как у тебя, вообще позавидовать можно. Моя девочка должна быть настоящей тигрицей, охотницей. Ох малышка, мне тебя ещё многому надо научить.

Я закатила глаза. Кто о чём, а моя тётушка всё об одном и том же. Да уж, эта бодрая женщина, если бы захотела, могла бы собрать вокруг себя целую свиту из мужчин. Но в память о своём муже, который, надо признать, любил её невероятной безумной любовью Ромео и Отелло в одном флаконе, тетя не позволяла вести себя слишком вульгарно по отношению к другим лицам сильного пола и даже отшивала их крепкими словечками. Но запретный плод, как говорится, сладок, так что на танцах по четвергам у неё нет отбоя от кавалеров.

— Во-первых, прикрой грудь, — ткнув облачённой в чёрную перчатку рукой в меня, приказала тётя. — Это же просто неприлично.

Мне не послышалось, или это сказала сейчас она? Женщина, которая всегда гордилась пышными формами, передаваемые нам по наследству? Которая пытается сбагрить меня уже кому-нибудь, чтобы я глаза ей не мозолила своим статусом «single»? Кто ты и куда дела мою тетю — страстную поклонницу бразильских сериалов и латиноамериканских танцев?

— Разве ты не говорила, что это наша главная гордость? — с усмешкой спросила я, не понимая, что на неё нашло. По телу прошла холодная дрожь от резкого взгляда чёрных глаз.

— Этот парень — приличный молодой человек, — с умным видом заявила Бонита. — И нечего тут непотребства на показ выставлять, — она прокашлялась в кулак и перевела взгляд в сторону. — При первой-то встрече. Вот на пятый раз можно будет и…

— Тётя!

А нет, всё нормально. Тётушка на месте, можно вздохнуть спокойно.

Я посмотрела вниз, оглядывая внешний вид. Тонкая ткань больничного халата свободно висела на груди, нигде не просвечивая и не обтягивая, и даже странно, что моя тетя Бонита увидела в этом что-то срамное. В конце концов, здесь же папа был, он бы не допустил, чтобы я так оконфузилась. Но на всякий случай я последовала совету родственницы и натянула покрывало повыше.

— А что? — выпучив глаза, заявила тетушка. — Девушка должна быть недоступной, скромной, — она выделила это слово интонацией. Эта она сейчас про скромность сказала? — Чтобы ему казалось, что нет больше нигде такой, как ты, понятно? И что такого сокровища не сыщешь. Ну, а потом можно и тяжёлую артиллерию подключить.

О нет! Только не надо начинать курсы «как выйти замуж за первого встречного». Я же просто хочу поблагодарить за спасение и всё. С чего она взяла, что мы вообще друг друга заинтересуем? Может, он женат. Хотя, зная-то тётю… Она наверняка уже давно всё проверила.

— Женщина должна быть желанной, но недоступной, — задрав голову заключила тетушка. — Тогда, уж поверь, никуда он от тебя не денется.

— Он — это кто? — спросила я, не понимая вообще, о чём она говорит. Она что, уже замуж выдать меня хочет? Что за бред. Мне всего девятнадцать. Хотя, это же тётушка. Она была на год младше меня, когда вышла замуж, а между прочим, они с дядей Джоном ещё два года встречались до этого.

На мой вопрос тёте не пришлось отвечать, так как в дверь тихо постучали. Бонита тут же пропела ангельским голосом (впервые слышу от неё такое) разрешение войти, и тихий скрип эхом отразился во мне не хуже дефибриллятора, заставляя сердце забиться с немыслимой скоростью. С больничной койки не было видно вошедшего: между квадратной палатой размером с половину моей квартиры и выходом проходил небольшой коридор.

Из-за угла появился высокий широкоплечий молодой человек в кожаной куртке и с букетом в руках. Это он. Я была уверена на все сто процентов. Да этот парень мог бы с лёгкостью меня поднять. Он что, баскетболист? Я бы не удивилась. Чувствую, как мои щёки предательски покраснели. Я не стесняясь вперила в него взгляд, словно он был новым чудом света, но язык будто онемел.

Надо признать, что внешность моего спасителя была довольно приятной. Моя тётушка заявила бы, что этот горячий мужчина просто Аполлон. И может, в глубине души, я бы даже согласилась с этим. Его белоснежная улыбка, заметно выделяясь на фоне смуглой кожи, смутила меня ещё больше, но, видимо, этот парень тоже был смущён, небрежно проведя рукой по выбритым до тонкого слоя кудрявым волосам.

— Это Дэвид, — представила тётушка молодого человека после долгой (мне казалось, целая вечность прошла, пока кто-то из нас не заговорил) паузы.

Дэвид? Тот самый почтальон, которого так нахваливала моя родственница? Что он делал в такое время в том районе? И вообще, я не знала, что баскетболисты на почте подрабатывают. Хотя его телосложение соответствовало уровню опасности того района — уверена, он мог бы с лёгкостью навалять какому-нибудь любителю тырить чужие письма.

— Ну где там твой отец? — с наигранным недовольством спросила тётя и встала со стула. — Как сквозь землю провалился. Пойду поищу его.

Я хотела попросить её остаться и даже немного потянулась в сторону Бониты, но её уже и след простыл. Как она умудряется передвигаться так быстро в свои семьдесят два года? Мне бы такую выдержку.

Повисла неловкая тишина. Было странно начинать первой, хотя, наверное, я должна была. Букет разноцветных хризантем выглядел довольно весело, но заставил меня покраснеть ещё больше. Не думаю, что он принёс цветы моей тётушке, а мне принимать их было неловко. Надо признать, не каждый день меня одаривают хризантемами. И розами. И даже гвоздиками, на худой конец.

— Эм, привет, — глупо выдавливая из себя улыбку, начала я, так как уже неудобно было молчать.

— Привет. — Его голос абсолютно подходил к внешности. Глубокий и низкий, словно бархатный. Что-то было в нём от Фрэнка Синатры*, что-то от Энди Уильямса*. Ему бы в пору исполнять песни Элвиса Пресли, и я на секунду заслушалась этим коротким скупым «привет». Обволакивающий голос был мне незнаком, и показалось, что тогда он звучал иначе. Хотя я была почти в отключке и плохо соображала. Могла ли я запомнить его?

— Спасибо, — небрежно заправляя кудряшку за ухо, промямлила я. — Спасибо за спасение.

— Да я ничего особенного не сделал, — пожимая плечами, ответил Дэвид. Скромничает. Тут он вспомнил о букете в своих руках и резко протянул его мне, словно пытаясь быстрее избавиться. Он нервничал, это было заметно. Да и я была сама не своя. Коротко поблагодарив, приняла букет и принялась с интересом разглядывать тонкие лепестки, наконец найдя себе отвлекающее занятие.

— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался парень, присаживаясь на папин стул, чтобы не смотреть на меня с высоты своего немаленького роста.

— Пока сама не знаю. Говорят, что ничего серьёзного, просто вывих, а не перелом. Надеюсь сегодня вернуться домой, не люблю больницы.

Не потому что они навевают ужасное осознание своей беспомощности и слабости, вгоняя в страх перед страшной болезнью или смертью, а потому что дорого. Да, за всё надо платить. В больницах не хуже, чем на курорте: лежишь себе, отдыхаешь от работы, заказываешь из меню блюда, какие хочешь, причём бесплатно (хотя это вопрос спорный), смотришь телек. Но и цена не меньше, чем отдых в шикарной гостинице на Гавайях. Что говорить: сутки в больнице обходятся около двух тысяч долларов, а если меня привезли на скорой, то ещё плюс восемьсот. Вот того и гляди, моя месячная зарплата набежит. Хорошо, что можно частями отдавать, а то денег у родителей брать не хочу и заначку на колледж трогать не буду. Всё-таки не в самое лучшее время я попала в такую переделку.

— Рад, что всё обошлось. — Эта фраза заставила меня смутиться по-настоящему. И я даже не знала, что ответить, просто уткнувшись носом в цветы и закрыв своё уже наверняка красное как помидор лицо. — Ты не сказала, как тебя зовут.

Серьёзно? Зачем?

— Уверена, что моя тётушка уже всё сделала за меня, — как-то неловко отшучиваюсь я. Дэвид улыбается (о мамочки, с такой улыбкой ему только в рекламе Бленд-а-меда сниматься).

— Да, она много про тебя рассказывала, — простодушно ответил парень.

— Действительно? — я представляю, что она могла наговорить, и мне уже стыдно за это. Ненавижу, когда тётя начинает сватать меня незнакомым мне парням, и никогда не могла подумать, что с одним из них мне предстоит встретиться. Вот так. Здесь. Тем более, когда я теперь в долгу у него.

Мой вопрос явно заставил Дэвида засмущаться и нервно отвести взгляд, и мне страшно представить, что могла сказать моя ненаглядная родственница.

— Я не в этом смысле… Ну то есть… Она ничего плохого не говорила, — его речь была невнятной и отрывистой, и мне самой стало неудобно ставить Дэвида в неловкое положение. Я и без него знаю, какого рода разговоры ему приходилось вести с Бонитой. И это мне впору чувствовать вину перед ним.

— Всё нормально, — улыбнулась я, действительно смеясь над этой историей. — Моя тётя может иногда перегнуть палку.

— Нет, нет, — размахивая руками, воскликнул Дэвид. — Миссис Уокер очень милая женщина. Она мне нравится. Ну, то есть не в этом смысле… как человек.

Он казался невероятно милым, когда смущался. Здоровый крепкий парень с (ну что скрывать) притягивающей внешностью, а прячет взгляд как маленький мальчишка. От него веяло теплотой, и даже стало спокойно на душе. Дэвид был славным парнем. Может быть, он даже мне понравился…

Я не сдержала смешок на его невнятные объяснения, в каких тёплых дружеских отношениях они находятся с моей тётей и что ничего криминально-романтического в них нет. Дэвид замолчал и засмеялся следом за мной, понимая всю комичность ситуации. Заворожённая его улыбкой, я снова задумалась о том, что этот парень делает на почте.

— Знаешь, в жизни ты ещё красивее, — вдруг резко сорвался комплимент у Дэвида. Конечно, он же видел мои фото у тётушки. Я опустила взгляд, горя и чувствуя, что в комнате уж слишком жарко и неплохо было бы включить кондиционер, и пробубнила в бутоны короткое «спасибо». Может, следует хоть раз внять совету моей любимой родственницы? Думаю, я уже начинаю сдавать свои позиции, глядя сквозь тонкие зелёные листья на парня напротив и слыша, как тарабанит сердце.

* * *

Уже битый час ни тётушки, ни папы в палате не было, словно Землю захватили пришельцы и взяли их в плен. Ну правда, где же мой драгоценный родитель? Оставил меня одну с неизвестными парнем и ушёл, довольный собой. Думаю, тётя зажала где-нибудь его в углу, связала руки и вставила кляп в рот, чтобы не вякал. Так всегда она ему говорит, если он вдруг скажет что-то против неё. Эта женщина — тиран!

Но я была не против. За это время между нами завязался приятный разговор, и спустя час тяжесть смущения развеялась, словно мы были старыми добрыми друзьями. Дэвид оказался лёгким собеседником, и это даже хорошо, ведь я иду на контакт с людьми не очень активно. Но с ним всё получилось проще.

Оказалось, что работает Дэвид на почте уже три года и все эти три года именно в районе, где живёт тётя. Немудрено — никто не хочет обслуживать бандитское гетто. Да и доплачивают за него больше, так как увеличивается риск получить раннюю инвалидность от местных жителей.

Наш разговор прервался внезапно вошедшим доктором, который принёс мне рецепты на лекарства и хотел убедить остаться в госпитале ещё хотя бы на день, но я напрочь отказалась от этого. Теперь-то с такой ногой мне придётся взять отгулы с нескольких работ, а за больничный мне не платят. А до балетной школы как-то нужно с повязкой и на костылях добираться. Там бегать не надо, а пальцы на руках все целы. Мой арендодатель ждать не будет: не оплачу в срок — полиция явится на следующий же день меня выселять. Так что выбора нет. И ещё две тысячи выбросить на ветер, пролежав в больнице, мне сейчас ни к чему.

Доктор настаивать не стал, показал, как делать перевязку, отдал костыли и ушёл, оставляя нас с Дэвидом снова наедине. Небрежно переведя взгляд по комнате, я заинтересовалась урной, стоящей рядом с кроватью. В ней виднелось что-то красное — какая-то ткань, — и воспоминания стали всплывать в голове неясными картинками. Кажется, это было на моей ноге. Или нет? Дэвид, должно быть, что-то приложил к ране на бедре, чтобы остановить кровь или просто закрыть повреждение.

— Это твоё? — спросила я, указывая на урну. Парень заглянул внутрь и пожал плечами.

— Нет, я вроде ничего не выбрасывал.

— Нет, нет. Это же та вещь, ткань, которую ты повязал мне на ногу.

Дэвид вопросительно нахмурился, не понимая, о чём речь, и это меня напрягло.

— Я ничего не делал, — ответил он, и мне показалось, что в голосе его прозвучали нотки разочарования. Но как это не делал? А кто делал? Не понимаю.

— Но как же? Ты ведь когда разогнал тех бандитов, увидел рану и перевязал, и…

— О чём ты говоришь? — качнув головой, спросил Дэвид, искренне не понимая, что я несу. — Я нашёл тебя сидящей на скамейке в парке и позвонил в скорую. Правда, кто-то уже сделал это до меня. Я не видел никаких бандитов.

И тут меня будто окатило ледяной водой — это был не он. Это не Дэвид спас меня. Это был другой. Но кто?

Я попросила достать из урны кусок ткани, и, поборов свою брезгливость, Дэвид протянул мне испачканную кровью странную вещицу. Пальцами ухватилась за края и растянула, изучая этот лоскут. Рваная в некоторых местах хлопковая алая ткань была вся в тёмных пятнах, и только небольшой иероглиф на краю оставался белоснежно-белым. Это нечто напоминало повязку на лицо, доказательством чего служили две больших дырки, видимо, под глаза. Он что, Зорро? Прячет своё лицо под маской?

Тогда он сказал не искать его. Да, теперь я точно помню. Его голос был совсем другим, грубым и слегка хриплым, не таким, как у Дэвида, о котором я тут же забыла, словно его и не было сейчас со мной рядом. Все мои мысли теперь крутились вокруг таинственного спасителя, и я не могла отделаться от мысли, что мне необходимо его отыскать. Просто чтобы сказать спасибо. Просто чтобы вернуть его вещь. Просто чтобы увидеть…