Элли Риддл и Зануда в очках (джен)

Десять лет прошло с того времени, как мистер и миссис Барретт внесли маленький сверток в подъезд своего странного, полного приключений дома, и с тех пор дом жутко изменился. Во-первых, на подъездной двери, ранее исписанной разными словами разной степени неприятности, вдруг появилось черное выжженное пятно, которое никто, как ни бился, не мог убрать — не надо было проводить опыт с марганцем там, где он мог бы рвануть, Элли! Диоксид марганца вообще трудновыводимая штука! Черная, сыпучая, лезет везде… прямо как песок.

Во-вторых, вдруг куда-то делись все криминальные элементы и просто честные алкоголики. Раньше, чуть только солнце закатывалось за горизонт, они уже честно выходили во двор, добирались до ближайшего паба и куролесили до самого утра. Но «сикалка» со знаменитым раствором сероводорода сделала свое дело — ежедневный душ из чего-то весьма неприятного и, конечно, ядовитого, пьяницам не понравился, и они исключительно из вежливости согласились кумарить у себя дома.

Словом, произошло очень много изменений: в трехкомнатную квартиру Барреттов сначала пришлось внести набор «Юного химика», а затем самые настоящие реактивы из химической лаборатории. Мистеру Барретту пришлось поднять все свои связи и сделать пару внеплановых аутопсий, но дело увенчалось успехом — у его малютки Элли появилась самая настоящая концентрированная серная кислота. Дело в том, что настоящую концентрированную серную кислоту купить достаточно сложно, если ты не юридическое лицо — ведь эта кислота самый настоящий прекурсор.

Элли, правда, пришлось клятвенно пообещать, что она ни в коем случае не будет производить наркотики и никогда, никогда не запульнет этой кислотой кому-нибудь из своей пресловутой «сикалки» прямо в рожу.

— Пойми, девочка моя, — распинался перед ней мистер Барретт. — Я люблю копаться в кишках мертвых людей, но не в том случае, если они умерли от химического ожога. В таком случае и глаз нет, и ушей тоже, и волос, и кожа висит такими неприятными ошметками. Пожалей отца, не причиняй людям вреда и чти законы.

— Хорошо, па, — Элли Риддл пожала плечами и принялась поедать салат, ковыряясь вилкой в очередном раскуроченном помидоре.

Когда твой отец — не в меру увлеченный патологоанатом и о своих аутопсиях рассказывает прямо за обедом с самого детства, очень сложно потерять аппетит.

Словом, в семье Барреттов все шло как обычно. Фотографии, висевшие на стенах, сначала показывали нечто в куче чепчиков, трясущее кудрявыми черными волосами, но с тех пор Элли Риддл выросла, и теперь на фотографиях была худая черноволосая девочка, то присутствовавшая на своем первом вскрытии, то играющая со скальпелем, то сосредоточенно прижимающая прямо к сердцу набор «Юного химика».

О ней говорили, что она странная, и Элли не возражала. С ней и вправду частенько случались пренеобычные вещи, которые, как она выяснила впоследствии, с другими детьми не происходили. Например, ей живо запомнился случай из раннего детства — тогда Барретты в очередной раз выбрались

С той поры Элли всегда боялась щук и других странных рыбин. Элли вообще не очень любила животных, за исключением, наверное, змей, которые всегда как будто бы понимали, чего она от них хочет. Элли всегда просила у отца завести змею, но тот отнекивался: ему было откровенно лень делать для змеи террариум и ухаживать за ней. Мертвые животные вообще привлекали его больше, чем живые.

— Вот принесу мертвую змею, будете знать, — буркнула как-то Элли, но папа только засмеялся и поднял ее на плечи, щекоча.

— Приноси! — гордо сказал он. — Я тебе покажу, где у нее кишки, а где позвоночник! А лучше двухголовую приноси. Или такую, чтобы у нее было три глаза и два хвоста.

Да. Элли Риддл все еще жила здесь, и в ближайшие несколько лет она вовсе не собиралась отсюда сваливать. У Барреттов ей нравилось. Возможно, они не были ее настоящими родителями — хотя со своей внешностью она и мистер Барретт действительно выглядели, как отец и дочь — но они были прикольные. Да, возможно, Артур Барретт был слегка увлечен своей работой, а Вирджиния Барретт прекрасно могла заломить руку не в меру буйному пьянице, но при этом совершенно не умела готовить — но они любили Элли, и Элли отвечала им тем же самым.

Элли все еще была здесь, в своей комнате, заставленной всяческими реактивами разной степени опасности, и крепко спала, хотя спать ей оставалось недолго. Затрезвонил будильник, стоящий у ее кровати, и Элли застонала.

— Вот чёрт, совсем забыла, что у меня сегодня встреча с Роджером в десять!

Роджер был ее лучшим другом. Старше ее на три года, долговязый и веснушчатый, Роджер видел весь смысл своей жизни в том, чтобы стать психиатром. Тринадцатилетний, он с важным видом ходил по их скромной улице Виктории с томиком Фрейда под мышкой и предлагал любым желающим проанализировать их сон. Как ярый последователь Фрейда, Роджер сводил все сновидения к желанию секса и скрытому гомосексуализму, а потому первые дни был нещадно бит.

Элли, в принципе, это нравилось: после неудавшегося опыта с марганцовкой и пероксидом водорода (тот самый злополучный опыт с подъездной дверью) Роджер даже не думал пытаться анализировать ее сны.

— Ма, ты уже встала? — Элли выползла на кухню.

Мама сидела за столом и сосредоточенно пила уже пятую, а, может, шестую кружку кофе и спокойно курила сигарету.

— Я еще и не ложилась, — сказала она. — Сегодня был такой сложный день на дежурстве. Очередные ипохондрики, которые вызвали скорую на первый же чих — и в итоге еле-еле успела к ребенку с отеком Квинке. А ты куда так рано?

— Мы с Роджем хотим пройтись по Кэмбриджширу и поискать змеиное гнездо, — честно ответила Элли. — Хочу принести папе мертвую змею-мутанта.

— Ни с кем не разговаривай, а если кто-то вдруг решит позвать тебя к себе домой, не ходи, — предупредила мама.

— Да не парься, ма, — и Элли гордо продемонстрировала знаменитую «сикалку», спрятанную в рюкзаке.

Роджер уже ждал ее у входа в лес, возбужденный донельзя.

— Элли, тебе случайно сегодня не снились мыши? Такие белые, нежные маленькие мышки, которые шебуршатся, лезут везде…

— Нет, не снились. Не люблю мышей, только если не мертвых, — пробормотала Элли.

Роджер поежился и повязал шарф покрепче: несмотря на то, что стоял июль месяц, в лесу было довольно холодно. На мгновение повеяло прямо могильным холодом, и Роджер заныл.

— Может, просто завалимся ко мне и поиграем в приставку? Мне отдали картридж «Суперкостоломки-3» ребята из школы, и я только-только начал входить во вкус!

— Игры отупляют, — гордо сказала Элли, подняв кверху указательный палец. — В конце концов, чем тебе не нравится прогулка по лесу? Мы найдем змеиное гнездо, вдоволь его разворошим и найдем какого-нибудь мутанта. Вот папа обрадуется.

— Змеи кусаются, — будущий психиатр сказал очевидную вещь. — И кусаются довольно больно. Может быть, у тебя получится преодолеть пять километров за семь секунд до ближайшей станции скорой помощи, у меня — нет.

— Змеи не будут кусаться, когда с тобой я.

Что, впрочем, было самой настоящей правдой. Элли была довольно странной девчонкой, под стать своим приемным родителям, и зачастую с ней приключались очень странные вещи. Элли умела двигать вещи, не прикасаясь к ним, что чертовски помогало ей на уроках рукоделия. Элли умела внушать свои мысли другим и легко их считывать — и поэтому она всегда отбивалась от самых вредных школьных преподавателей.

А еще Элли умела общаться со змеями. Этот факт она узнала совсем случайно, когда мерзкий мальчишка Смит из школы подбросил ей ужа в портфель.

— Отпусти меня домой, девочка, — сказал ей тогда уж, что Элли и сделала.

Уж полз по классу, девчонки визжали и прыгали на парты, а Смит стоял, бледный и испуганный, с ярко-красными ушами. Элли с тех пор начали считать еще более странной, но ей это даже нравилось. В конце концов, быть обычным — какое-то скучное дело.

Вот и сегодня что-то необычное должно было случиться, и это чувствовали и Элли, и Роджер. Они шли по самой чаще леса — на всякий случай Элли несла в руках припасенную «сикалку» — и нервно оглядывались друг на друга.

— Вот оно, — сказал Роджер, боязливо тыкая пальцем куда-то вглубь кустов, откуда доносилось злобное шипение. — А теперь иди… сама. Я лучше тут постою.

— Как скажешь, — Элли пожала плечами и, повыше затянув носки — не дай бог, кто-то укусит за лодыжку — побрела прямо в чащу.

— Здорово, змейки, — сказала она. Из ее горла вырвался целый рой чего-то шипящего и гортанного, и Роджер попятился еще дальше.

— Риддл, ты ненормальная, — начал канючить он. — Ты в курсе, что змея по Фрейду символизирует мужской половой орган? И что твоя любовь к змеям по Фрейду говорит…

Это кто уж тут ненормальный, подумала Элли и взяла самую огромную и толстую змею в руки. Все змейки вокруг расступились и бешено зашипели что-то про «наглую говорящую, которая и берега-то все попутала».

— Чего тебе, говорящая, — спросила змея. Ей явно не нравилось то, что ее держат на вытянутых девичьих руках, прямо как котенка.

— Да вот, хотела мертвых змеек у вас попросить, — улыбнулась Элли. — Папе нужны новые штуки на опыты.

— Какая же ты наглая, — поперхнулась змея — если бы умела. — Прямо как папаша твой. Тоже, помнится, ходил, подай ему то, подай ему это, убей того, убей этого… Тьфу! Свалила подальше от этого недоучки — а тут вот кто пожаловал!

— Так, давай без переходов на личности, — Элли покосилась на «сикалку», висящую на плече. — Хочешь, чтобы я тут всех змей потравила? Местные только спасибо скажут.

Как были связаны змея и ее папа-патологоанатом, Элли, конечно же, не имела ни малейшего понятия. Он же только людей препарирует, зачем ему змеи? Или змеи попросту не любят патологоанатомов?

Впрочем, после того, как змея сползла с ее рук, крайне сердито шарахнув хвостом по лодыжке, Элли поняла, что это просто крайне невоспитанная змея.

— Вот, держи, говорящая, — змея притащила ей в зубах что-то маленькое, черное и, очевидно, мертвое, похожее на забытый в лесу шнурок от ботинка. — Ужонок мой. Барсук загрыз.

— Спасибо, миссис Змея, — сказала Элли и взяла мертвого ужонка.

Ужонка ей было жутко жалко, и Элли, держа его на руках, как самое настоящее сокровище, побежала к Роджеру.

— Смотри, какая прелесть, — Элли сунула ему ужа в руки, на что Роджера передернуло.

— И любишь же ты всяких болотных тварей, сама скоро змеей станешь. Пошли отсюда.

— Нет, погоди, — Элли положила ужонка на камень.

Камень был теплый, и Элли казалось, что сейчас, будто по волшебству, ужонок сейчас оживет и вернется домой, в гнездо. Отчего-то ей жутко не хотелось, чтобы папа его препарировал и поставил в банку с формалином, коих и так на даче стояла целая куча. Она представила, как ужонок поднимает голову — точнее, тот кровавый ошметок, что был у него вместо головы — и ползет к маме.

Внезапно из глотки ужонка вырвался хрип и шипение. Ужонок принялся ползти, слепо тыркаясь безголовым обрубком то в одну, то в другую сторону, и Элли завизжала. Странное ощущение прошло, и вот ужонок снова мертв.

— Ну ты даешь, Риддл, — Роджер смотрел на нее с удивлением и уважением. — Точно ненормальная. Погнали, что ли, ко мне. В приставку хоть поиграем.

— Пошли, — Элли убрала уже точно мертвого ужонка в рюкзак.

Главное, чтобы папа об этом не узнал. Иначе обидится, что Элли забирает его работу.