Так говорил Ищущий (джен)

Речь одинокого к Ищущему: «Одиночество!» Воссылал к небу безумный философ свои вопли непросвещенного мраком отчаяния сознания декадента, излечившегося от декадентства, чтобы только заболеть еще сильнее — нигилизмом. «О, отчизна моя, одиночество!». Но иначе скажу я об одиночестве, я — одинокий. Я скажу о том, что одиночество — дурно и грязно. Я скажу, что одиночество — это яд, который Клавдий влил отцу Гамлета в ухо, чтобы тот помер как скотина. Я скажу… да многое я могу сказать тебе, но ты не услышишь. Ибо дневник одинокого не для твоих ушей, не для твоих глаз его откровение, не для души твоей его отчаяние. Нет, не винит одинокий никого в своих ошибках, нет, видит он все ясно. И ясное сознание сохранит до конца. Какого конца? Любого конца. Конца в одиночестве. Как некий книжный герой, сломавший ногу и оставленный ведьмой на дороге умирать, я могу сказать, что вижу ясно будущий путь. Неизбежная смерть. Что же, неужели ты, Ищущий, думал, что твое тело, плоть твоя, которую ты холил и лелеял — бессмертна? Нет, наверняка, ты так не думал и нет, наверняка, в это не верил. Тело твое смертно и превратится в прах, а душа твоя — уже наполовину труп и некому воскресить ее. Есть в одиночестве одна прелесть — упиваться горечью собственных обид, бесконечно растравляя свои раны его ядом. Есть — и это знал Достоевский, создавший подпольного человека, есть — и это знал Лермонтов, пошедший на смертельную для себя дуэль, играя со смертью. Есть — и это знали белые офицеры в конце пути, убивавшие и умиравшие потому, что хотели они вознести высоко над миром свою «честь» и «Россию», а до чести и России самих по себе им зачастую уже не было никакого дела. Бойтесь одиночества — оно обманет и оставит на дороге умирать, а после смерти будет вечным пристанищем ледяных пустынь без покаяния и прощения. Может ли человек измениться? Может ли действительно? Нет. Не может. Не может? Так говорит опыт одиночества. Не может — так говорят стены, в которых одиночество стережет свою добычу. Как вампир вгрызается оно в людскую плоть, как жалкий бродячий торговец вымаливает человек у одиночества свою душу за пару медяков. А пока медяки не превратились в серебряники, одиночество, смеясь, предлагает вместо души человеку — ее подобие. Вот они — дары одиночества: надежда — на то, чему не суждено свершиться, радость — от того, что ничего нельзя изменить и любовь — к самому себе. Первая — горька и, взирая на нее, можно потерять вкус к зрению. Вторая — сладка, как если бы ты упивался своей кровью, наслаждаясь, пальцами своими отправляя в рот огромные сгустки. Третья — не имеет вкуса, цвета и запаха. Как темное изваяние в углу стоит оно. Не та эта любовь, которая похожа на любовь к ближнему, нет, эта любовь похожа на смертельную ненависть. Ненависть к кому? К себе. Противоположности сходятся, любовь и ненависть живут на берегах реки одиночества, но пока не разольется река и не смешаются они, потеряв и вкус, и цвет, и запах… Так говорил одинокий.

Речь одинокого к Ищущему: для чего нужны эти излияния? Да и приличествуют ли они мне вовсе? Для чего писать то, что никто вовек не прочтёт? Со слабой надеждой, что некоторые прочтут? И что? И — пожалеют, как здоровый человек жалеет больного? Некие люди в одной книге, придуманной для развлечения, прочтя речи одинокого, ненавидящего одиночество свое, сказали: «Это работа извращенно-больного ума». Потом они пожалели того, узнав о его бесславной гибели. Это всё, чего следует ожидать от людей, Ищущий. Понять — они могут. Кажется, и я стал глубже понимать. Вечная смерть, вечный ад — это образы одиночества. Ранее я думал, что Бог позволяет каждому грешнику пребывать в аду, потому что это выбор грешника. Теперь я думаю, что, вдобавок, Бог позволяет грешнику пребывать в одиночестве, ибо это не просто «их выбор» — это их страсть, и их проклятье, и их сладость. О, гореть и мучиться ввиду Вечного Совершенства с совершенной Любовью… И лелеять тайную надежду, что никто не поймет и не оценит страдания и мучения отвергнутого, изгоя. Кто-то более глупый сказал бы, что это не ад. Что это все вымысел и сказки больного. Но ад и рай люди носят в себе. Познаваем ли ад? Бесконечное Сознание Бога может познать всё. Познаваем ли выбор? Да. Почему вечная смерть существует? Познаваемо ли желание отказаться от вечного блага? Да. Но не субъективно. Объективно оно познаваемо Богом. Субъективно познать что-то можно только изнутри. Может ли Бог понять грешника изнутри, взять его грех на себя изнутри? Лучше об этом не думать, Ищущий, а то до богохульства недалеко. Лучше не размышлять вечно о том, чего не понимаешь, чтобы душа изошла в ничто от мук познания, не в силах превзойти своего предела. Так говорил одинокий.

И сошёл тогда Ищущий со страниц дневника одинокого и обрёл словно бы новое, некоторое бытие от речей его, позабыв прежнее. В кривом зеркале бесплодных речей одинокого познавал он искаженный образ себя. И в бытии своём поистине был он сам одинок, одиноко скитался он, не ведая о своём одиночестве. Тогда, чтобы заполнить бездну, поглотившую думы его, стал он размышлять обо всём. И вот — мысли его, выношенные в одиночестве, взращенные его сухими почвами, напоенные его горькими снадобьями, увенчанные его зияющими провалами.

И такова была речь Ищущего к одинокому, породившему его. Вот — стены. Вот — стул. Вот — потолок. Вот — комната. Имя комнате — одиночество, имя стенам — абсурдное сознание, имя стулу — саможаление, имя потолку — гордыня. Все сводится к этому. Цвет комнаты — черный, цвет потолка — фиолетовый, цвет стен — серый, цвет стула — у стула нет цвета. Это если кратко. Если описывать честно, не лукавя, без обычной и привычной лжи. Расширь око разума, одинокий, загляни за стену. Но только не гляди слишком пристально и внимательно. Не то сойдешь с ума. Неужто можно сойти с ума от простой зрительной иллюзии? Можно. Сознание заключает в себе все. Религиозные люди, включая тебя, считают, что сознание — феномен, а душа — нумен. Нерелигиозные же отождествляют душу и сознание. И те, и другие иногда используют одинаковые слова. Так говорил Ищущий.

Быть одним не то же, что быть одиноким. Орел, парящий в небесах, чувствует себя царем мироздания и на крыльях своих могучих облетает всю поднебесную. Леопард в зарослях густых, ждущий добычу, чувствует, что живет — живет ожиданием крови и вкусом чужих созданий. Оба создания не чувствуют себя одинокими, они просто одни — перед лицом мира. О, стократно и тысячекратно счастлив один, и стократно и тысячекратно несчастен одинокий! Бог Един — и не одинок. Перед лицом высшего Единства одиночество отступает, как жалкая змея, лишенная жала. Но есть ли это Единство у вас, друзья мои? Обрели ли Вы путь к нему или уже стремитесь потерять? Так говорил Ищущий.

Глас одинокого к тебе — нуждаешься ли ты в обретении спасения от себя? Ибо торговцы предлагают его на всех углах улиц, и глупцы жаждут его! Ибо каждый телевизор продает его, и каждый сайт поистине раздает его даром — как панацею от скуки. И погрузись в виртуальность, чтобы уйти от себя, но погружаясь, двигайся к себе. И так, думая потерять себя, найдешь себя, но думая обрести спасение от себя — потеряешь его. Ибо наивно-радостен нашедший нежданное и ужасно-велик обретший негаданное на пути своем. Так говорил Ищущий.

Люди говорят — всякий, познавший одиночество, жалок. Глупцы говорят — всякий, познавший одиночество, велик. Я не они и не глупец, но все познавшие и вкусившие от терпкого плода одиночества — познали разное. Как можно сравнивать познания их и сводить их воедино? Ибо познается мудрый и разумный не по тому, как он судит всех людей, считая их недостойными себя, а по тому, сколь честен он перед самим собой. И одинокий познается не по тому, что он перенес в одиночестве, а по тому, что вынес он из него. И жалкая пустота, вынесенная из него многими, не равняется тому богатству, что вынесли из него немногие высокие. Но быть высоким не значит судить всех, кто не похож на тебя. Поистине, лишь низкий судит всех по одной мерке. Так говорил Ищущий.

Раньше люди бежали в одиночество, чтобы вынести из него что-то, сегодня же кидаются они в него, как в обрыв, чтобы забыть себя. И никто, пошедший в одиночество ради одиночества, не обрел в нем свой покой и не нашел в нем нечто великое. Скорее обрели они лишь пустоту и более пустоты — ничто. Ибо одиночество ради одиночества есть ничто. Ведь можно быть одиноким и вне толпы, пожираемой обыденностью, но можно быть одиноким и на шумной улице среди карнавала, скрывая маску отчаяния за веселой улыбкой. Так говорил Ищущий.

Вот однажды заблудился Ищущий в стенах своего бытия и там вновь встретил Ищущий одинокого, запертого в пустоте своего "Я". И жаль Ищущему стало его, безумца, и предлагал он ему выйти за грань своих стен. Но безумец рассмеялся ему в лицо своим безумным смехом и ответствовал ему: не упорствуй, называющий себя Ищущим, ибо мои стены находятся внутри меня самого и не могу я выйти за них. Мне мешает другая сущность, о да, другое существо, и не могу я вовек выйти вон. "Что же тебе мешает?" — с некоторым страхом вопросил Ищущий. "Ты" — отвечал одинокий. "Ибо твой призрак отнял у меня надежду". Так говорил Ищущий.

Так окончились встречи Ищущего с одиноким, но что вынес из них Ищущий, сохранил он в сердце своём. И наполнилось сердце его горечью, и стало оно злым. И ко злу обратил свой взор Ищущий, желая узнать его.