Кандидат на повышение (джен)

Этой мартовской ночью сеньор Буджардини, как и в прошлые два года, остановился в тридцать третьем номере. И снова просил принести ему странный набор вещей. Снова сразу после полуночи в номере были слышны шум, грохот и крики.

Утром портье, как и в прошлые два раза, удостоверился, что в номере всё в порядке, ничего не сломано и не разрушено.

Но в этот раз сеньор Буджардини был особенно весел, весьма доброжелательно улыбался портье — и тот не выдержал.

— Простите, сэр, — вежливо сказал он.— Я ломаю голову над вашей тайной уже несколько лет! Раскройте секрет. Что происходило ночью в номере тридцать три? Зачем вам нож, верёвка и апельсины?

Лицо мужчины стало серьезным.

— Если я расскажу, вы обещаете никогда и никому не раскрывать это? — уточнил он.

— Обещаю, — с воодушевлением произнес портье.

— Поклянитесь!

— Клянусь, сэр.

— Хорошо, — согласился сеньор Буджардини и поведал портье свою тайну. — Видите ли, друг мой, человек — существо, подверженное искушению. Случилось мне однажды встретить прелестную девушку; впервые я увидел её в Венеции, во время карнавала. Прогуливаясь по площади Сен-Марко, я разглядывал пышные костюмы людей, принимавших пафосные картинные позы, любовался прелестными девушками в украшенных золотом и нежными перьями масках. Всё вокруг дышало легкомысленным весельем, озорной смех звенел, сплетаясь с разудалой музыкой.

Внезапно взгляд мой привлекла странная фигура, казавшаяся здесь совершенно неуместной: девушка в чёрной с белым кантом шляпе-трикорно,⁽¹⁾ белой маске-баута ⁽²⁾ и чёрно-белом платье с открытыми плечами, сшитом словно бы из теней и лунного света. Среди разгорячённой толпы она выделялась почти полной неподвижностью и аурой непонятной печали, окутывавшей её. Веселящаяся публика пробегала мимо, странным образом не задевая её; казалось, никто не мог коснуться ни пышных полупрозрачных юбок, ни отброшенного за спину тёмного плаща, ни скорбно опущенных плеч. Я не мог видеть её лица, но оно представлялось залитым слезами…

Очарование момента завладело мною полностью: девушке совершенно точно нужна была моя помощь.

Сделав всего несколько шагов, я учтиво поклонился.

— Прекрасная синьорина, среди веселья этой ночи вы столь печальны. Могу ли я чем-то помочь или как-то развеселить вас? Позвольте мне послужить вам, чем смогу.

Девушка вздрогнула, словно просыпаясь, склонила чуть набок головку: я явственно ощутил пытливый взгляд невидимых под маской очей.

Затем она грациозно повернулась и стала уходить от меня в тень колоннады Дворца дожей. Перед тем, как скрыться в тени, она оглянулась — и я последовал за ней без всяких сомнений.

Утром, проснувшись в гостиничном номере, я не мог припомнить внятно события той ночи. Отрывочно вспоминались комната с огромной кроватью, сброшенная с прекрасного бледного лица маска-баута, безмолвные пылкие поцелуи и горячие ласки. Голова кружилась, я был совершенно обессилен.

На столике рядом с кроватью я увидел чёрный нож, верёвку и три апельсина.

Рядом лежало письмо на листке слегка пожелтевшей бумаги.

«Мой дорогой сеньор!

Ваше благородное предложение помочь незнакомой девушке порадовало меня.

Но ваше чистосердечное желание служить мне тронуло меня несказанно — а потому я не могу навредить вам: просто категорически не хочу этого.

Потому не пыталась узнать ваше имя, да и своё не сообщила вам: поверьте, это для вас смертельно опасно.

Однако опасность для вас пока не миновала.

Во время мартовского полнолуния мы встретимся с вами вновь, и для вас наша встреча будет гораздо опаснее вчерашней.

Поэтому — прошу вас, в ночь полнолуния снимите в любой гостинице тридцать третий номер.

Спросите у портье чёрный нож, верёвку такой же длины, как та, что сейчас лежит на столике, и три апельсина.

До того, как наступит полночь, выложите на столе треугольник из апельсинов, так, чтобы сторона треугольника равнялась длине верёвки, а апельсины лежали по одному в каждой вершине треугольника.

Затем погасите свет, но раскройте шторы на окнах, чтобы в комнату проник свет Луны.

Чёрный нож возьмите в левую руку, сядьте на кровать и обведите в воздухе вокруг себя этим ножом; переложите его в правую руку и снова обведите им вокруг себя. Повторите это трижды.

Затем возьмите нож обеими руками и ждите, не покидая круг и не выпуская нож из рук.

Когда я появлюсь, не выказывайте страха, не отвечайте мне, не говорите со мной, молчите.

Но главное — умоляю, не смотрите мне в глаза.

Не бойтесь ничего: если вы всё сделаете в точности так, как я пишу вам здесь, — я ничего плохого сделать вам не смогу.

Поверьте мне, сделайте всё, чтобы пережить эту ночь полнолуния, и вы заслужите мою искреннюю благодарность».

Подписи не было.

Закончив читать, я бросил письмо на стол, готовый от души посмеяться над собой, восхищенный такой изящной шуткой моей случайной любовницы.

Но когда письмо внезапно вспыхнуло и сгорело, не оставив ни пепла, ни следов на столешнице, охота смеяться у меня утихла.

Каждую оставшуюся ночь февраля и первые ночи марта во сне я видел мою печальную деву.

В неясных, запутанных снах мы шли с нею по бесконечным подземным коридорам; она умоляла меня выполнить все условия, тревожилась, плакала…

Я не мог никому рассказать о том, что произошло: мне казалось, что меня немедленно доставят к доктору как повредившегося рассудком.

И да, конечно — в вечер полнолуния я снял в гостинице тридцать третий номер. Попросил портье принести мне чёрный нож, три апельсина и верёвку длиной тридцать три сантиметра.

Выложил треугольник из апельсинов, замеряя стороны верёвкой. Сел на кровать, скрестив ноги, и трижды обвёл вокруг себя чёрным ножом в воздухе, по очереди — левой, а затем правой рукой.

И сидел там, чувствуя себя совершенным идиотом, до самой полуночи.

Хотелось спать. Но всё же смутные опасения не позволили мне тронуться с места.

И не напрасно!

Ровно в полночь внизу, в гостиничном холле, глухо пробили стоявшие там напольные часы.

Сердце моё забилось сильнее, сон бежал от меня стремглав — потому, что над треугольником из апельсинов медленно проявлялась фигура девушки в чёрной с белым кантом шляпе-трикорно, белой маске-баута и чёрно-белом платье.

Вначале полупрозрачная, она быстро становилась всё плотнее. А затем она стала меняться. Маска-баута словно приросла к её лицу, трансформировавшись в уродливую маску Чумного доктора, руки вытянулись и обзавелись длинными острыми когтями. Прелестные плечи юной девушки превратились в обтянутые кожей кости и покрылись тёмным плащом. Чудовище держало в костлявых руках колбу с ярко-зелёной бурлящей жидкостью: эту колбу оно и метнуло мне прямо в лицо с громким воплем!

Я чуть было не заорал от ужаса, но внезапно вспомнил предупреждение моей лунной сеньориты: не отвечать, не смотреть в глаза, молчать и не двигаться.

Неимоверным усилием воли сдержав порыв к бегству, зажмурившись и крепко сжимая чёрный нож обеими руками, я остался на месте. Колба разбилась со звоном — но меня не коснулись ни сама она, ни осколки, ни светящаяся зелёная жидкость.

Так я и сидел, зажмурившись и сжимая обеими руками чёрный нож, пока чудовище бушевало, кидаясь в стены колбами и бутылками и издавая угрожающие вопли разными голосами — то басовитым мужским, то визгливым женским.

Голоса угрожали мне страшной смертью, грозились оторвать голову, выкинуть в окно, проклинали; звуки бьющегося стекла сопровождали эту какофонию.

Наконец всё стихло; осмелившись, я приоткрыл вначале один глаз. Когда ничего ужасного не случилось, решился осторожно оглядеться.

Над треугольником из апельсинов угасало бледное призрачное сияние: мне на мгновение показалось, что моя лунная сеньорита улыбается мне на прощание.

На столе меж апельсинов лежала записка:

«Мой дорогой сеньор!

Примите моё восхищение и искреннюю благодарность за вашу храбрость и неукоснительное, скрупулёзно подготовленное исполнение моих пожеланий.

Теперь нам предстоит встретиться через год, вновь во время мартовского полнолуния.

Где бы вам ни случилось быть в это время, я найду вас в гостинице, в номере тридцать три.

Прошу вас, не забудьте о необходимых для обеспечения вашей безопасности предметах: верёвке тридцати трёх сантиметров длиной, трёх апельсинах и ноже чёрного цвета.

Если у нас с вами получится встретиться нужное количество раз — и вы останетесь живы, — я надеюсь избавиться от своего проклятия. Как мне хотелось бы лично поблагодарить вас за обретенную свободу!»

Никаких следов от происходившего ночью в номере я не обнаружил. И пришёл к выводу, что моя лунная сеньорита — призрак, которому я непременно должен помочь.

Да и была ли у меня возможность отказаться? Ведь призрак теперь мог найти меня в любом месте, где бы мне ни случилось побывать — и тогда, не подготовься я — мне грозила бы смерть. Поверьте, Чумной доктор, в которого превращалась моя лунная сеньорита, был действительно страшен и абсолютно точно способен на убийство!

С тех пор ежегодно, в канун мартовского полнолуния, я готовлюсь встретиться с моей лунной сеньоритой. И надеюсь, что сумею помочь ей снять неведомое проклятие — и обрести свободу.

Этими словами синьор Буджардини закончил свой рассказ; я был потрясён и выразил ему своё восхищение:

— О, сеньор! Как невероятны и таинственны случившиеся с вами приключения, и как вы великолепно отважны, благородно помогая вашей прекрасной лунной сеньорите. Но скажите, неужто вам совсем не было страшно? И неужели вас не пугает, что теперь каждую весну вам придётся встречаться с призраком, рискуя жизнью?

— Должен признаться, что вовсе не испытывать страха на моём месте было бы странно: опасность очевидна. Но, благодаря помощи моей прекрасной девы, каждый раз мне удаётся выжить. И я к этому, сознаюсь, привык. К тому же — в делах, в первую очередь касающихся прибыли, мне с тех пор сопутствует удача. Правда, в делах сердечных мне не везёт; но мне это и не важно: ни одна прелестница в мире не может затмить для меня мою лунную сеньориту.

Мы помолчали немного; затем распрощались, и он отправился своей дорогой.

А я — я остался на своём посту.

Чего не услышишь, работая ночным портье в гостинице на сотню номеров.

Но эта история мне показалась необычной и таинственной; я не решусь обнародовать её, но сохраню, записав как можно подробнее. На память.

1) Треуголка.

Вернуться к тексту

2) Баута — белая маска своеобразной формы с заостренным выступающим подбородком. Такая форма искажала голос, предавая особую анонимность, а так же позволяла пить и есть, не снимая ее с лица.

Вернуться к тексту