Пламя, поглотившее его (джен)

Утром Бонам прибыл в лечебницу, застав Лонгботтома. Старый лекарь часто дышал, утирал платком пот с посиневшего от долгого хождения лица и беспрестанно вздыхал, держась за толстый живот. Лонгботтом указал мясистым пальцем на потрепанные фолиаты и побитые флаконы.

— Здесь набор ингредиентов, используй с умом: корня златоцветки на всех не хватит. Будь осторожен с клыками иглозуба — они крошатся. И всё тщательно взвешивай и записывай в тетрадь, — старый лекарь потрепал истертую временем черную тетрадь. — Если цифры не сойдутся, то Попечители, а с ними и весь Визенгамот, сдерут с тебя три шкуры, задери их гарпии. Дурной ты малый, Мунго: платят здесь меньше, чем клерку, а бумаг больше, чем у Верховного Чародея. Шел бы ты в цирюльники, глядишь, и на происхождение глаза закроют.

— Благодарю вас, но мое место в медицине.

— Медицине? Мунго, ты забудь свои заграничные слова: у нас всё по-другому. Квинси! — гаркнул Лонгботтом, и в воздухе возник большеглазый домовик в дырявой сорочке. — Саквояж, ушастое отродье.

Саквояж выпал из ручонок Квинси. Лонгботтом замахнулся тростью и замер, не понимая, почему ушастое отродье не воет от боли. Бонам перехватил трость и внимательно посмотрел на сжавшегося домовика.

— Подождите: у Квинси больные суставы. Он не может нести саквояж, — доктор опустился на корточки, чтобы его лицо было на уровне лица Квинси. — Вы позволите мне вас осмотреть?

Домовик задрожал, большие, как блюдца, глаза Квинси запуганно смотрели на нахмурившегося Лонгботомма. Лекарь раскурил трубку и царственно кивнул головой, решив наслаждаться действом. Квинси протянул руки. Межфаланговые суставы отекли, будто кто-то нанизал на них несколько тугих колец, большой палец изгибался, как шея лебедя, а оставшиеся четыре отклонялись в противоположную сторону от большого пальца. Бонам задал несколько вопросов, и с каждым ответом Квинси лицо доктора мрачнело. Реку не обратишь вспять — руки Квинси никогда не станут прежними. Но, может, ему удастся снять боль? Бонам открыл свой саквояж, глаза Лонгботтома завистливо заблестели.

— Я дам вам мазь: она снимет отек и боль. Используйте её утром и на ночь. Старайтесь не перетруждать себя физической работой — вашим суставам нужен отдых. Если вы не будете заботиться о них, то я не смогу вам ничем помочь.

По морщинистым щекам Квинси покатились слезы. Маленькое беззащитное существо, неужели за столько лет никто…

— Никто не заботился о никчемном Квинси. Доктор Мунго Бонам — чудесный доктор!

Стоило только Квинси потянуться за мазью, как Лонгботтом с неожиданной прытью выхватил её и обрушил на домовика град ударов.

— Хитрый уродец! — взревел Лонгботтом. — Бери саквояж и проваливай!

Взвизгнув, как собачонка, Квинси вылетел с саквояжем прочь. Лонгботтом отер пот — он снова посинел — и, едва переводя дыхание, пояснил:

— Гаденыш решил бы, что раз я разрешил тебе осмотреть его, то мазь, отданная тобой, его вольная — приказ о свободной жизни. Лекарь-чужестранец лишил чистокровного волшебника слуги — какой бы вышел скандал! Но я тебе прощаю эту оплошность, Бонам, ты здорово меня рассмешил — лечить домовика! Ха-ха-ха!

— Извините? Разве не задача врача: лечить всех, кому нужна помощь?

— Они нелюди, Мунго. Твари. Впрочем, тебе скоро не до тварей будет: придет время урожая. Хо-хо-хо, сколько прощелыги заработают на гробах! Мой последний совет: уходи в гробовщики, Мунго!

Доктор еще долго смотрел, как по улице медленно шел оплывший жиром, как рождественский гусь, старый лекарь. Он громко бранился и бил тростью сгорбленного домовика. А вдалеке небо пронзал позорный столб.

* * *

Гряды облаков цвета киновари, как поднятые в смертельной схватке кулаки великанов, распростерлись над Косым Переулком. Воздух был вязок и душен — из-за жары испарялись скопившиеся в канавах сточные воды, распространяя зловоние. Голова доктора гудела то ли от медного звона — нищие праздновали казнь очередного исповедника магловской ереси, — то ли от порочного круга, в который он попал. Бонам легко избавился от хлама Лонгботтома, но не мог освободиться от удушающего плена репутации, заработанной старым лекарем, — она стала его плахой. Ни внимание к деталям, ни успешное лечение, ни искреннее беспокойство не могли развеять образ оплывшего жиром пьяницы.

Прижимая к лицу надушенный белый ажурный платок, порог лечебницы переступил мистер Гринграсс. Он брезгливо поморщился: будь у доктора волшебный камин, ноги бы главы семьи не было здесь! Гринграсс не тратил время на любезности, справедливо считая, что собеседник не заслуживал их:

— Моя дочь занемогла, её нужно поставить на ноги. Завтра у неё свадьба.

Не зная, с чем будет иметь дело, Мунго взял свой саквояж и коснулся руки мистера Гринграсса. Мунго плохо запомнил дорогу до комнаты больной, его не покидало чувство необъяснимого животного ужаса — что-то должно было произойти! Он несколько раз коснулся нашейных амулетов, спрятанных мантией, но покоя это не принесло. Бонама быстро впихнули к больной и плотно заперли двери.

В комнате больной было темно. От спертого маслянистого воздуха голова загудела с удвоенной силой — курились трубки от любой хвори, продаваемые шарлатанами в Косом Переулке. Под ногами затрещало, Бонам медленно поднял осколок разбитого зеркала. Он зажег огни и отворил окно — повеяло горечью степных трав. Солнце садилось, и пустошь, где располагалось поместье Гринграсс, была залита кровью. С севера шли синие тучи — зима будет долгой и холодной.

Спрятанная балдахином, одеялами, в кровати лежала девица. Она была очень красива, как фея Моргана, и доктор не понимал: отчего на её тумбе лежит столько разбитых зеркал? Ожидая, пока зелья подействуют на нее, Бонам приступил к осмотру. Глаза доктора видели идеально чистую кожу, которой могла позавидовать Афродита, а руки чувствовали десятки бусин, уместившихся на лице, руках, стопах и голенях больной.

Сердце сбилось с ритма, застучало, как сумасшедшее, руки похолодели и задрожали, а в голове поселилась одна трусливая жалкая мысль: «Господи, пусть я ошибусь!» В памяти вспыхнули пустые холодные кварталы, слепота и увечья выживших и долгая-долгая темная ночь, когда болезнь унесла его отца.

Провидение усмехнулось в ответ — пятно, величиной с жемчужину, притаилось на косточке запястья девицы, как изысканная браслетка. Пятно было плотным, наполненным секретом, и со знакомым Бонаму до трясучки углублением в центре.

— Финита! — приказал Бонам, не замечая, как звенит от ярости его голос.

Косметические чары спали с больной, и Бонам осел на пол, ноги не удерживали его. Доктор нервно рассмеялся, уверенный в своей первоначальной догадке и точно зная, что перед ним. С лица больной, превращенного в уродливую медвежью маску, усмехалась натуральная оспа.

* * *

Его била крупная дрожь, в ушах раздавалось эхо бешено стучащего сердца, и, как загнанный в клетку зверь, Бонам мерил комнату большими шагами, ожидая прихода мистера Гринграсса. Минуты ожидания переходили в часы — запуганные до смерти домовики говорили о срочных делах хозяина, которые не требовали отлагательств. Ожидание съедало его рассудок, и Бонам вспоминал прочитанные не раз строчки восточного мудреца Разеса⁽¹⁾.

— Она уже стоит на ногах? — мистер Гринграсс легко вошел в комнату и занял место в кресле напротив бледного Бонама. — Ей нужно еще примерить парадную мантию — она похудела из-за болезни.

— Как давно она больна?

— Восемь дней. Все горела в лихорадке, а потом у нее заболела поясница. Досадная простуда! — мистер Гринграсс взмахнул рукой, и на колени Бонаму приземлился кошелек. — Но ведь господин доктор знает, как сделать так, чтобы прекрасная Белинда Гринграсс была завтра на свадьбе краше всех цветов?

Его назвали «господином доктором», глаза мистера Гринграсса хитро мерцали, а в руке покоился еще один кошелек, доверху наполненный золотом.

— Я понимаю: Белинда совсем плоха, и будет славно, если она сможет прожить еще пару дней. Если завтра она выйдет замуж, я щедро отблагодарю вас, господин доктор, — для вас откроются любые двери.

Это не составило бы большого труда: однажды Бонаму пришлось поднять почти труп. За то дело он расстался с голодом и нищетой и потерял сон — после окончания действия зелий живой труп начал разбухать, как дохлая рыба. Тогда это был вредный старик, которому нужно было переписать завещание по велению родственников, а сейчас он поднимет крышку ларца Пандоры.

— У вашей дочери оспа.

— Именно, господин доктор! Ох уж эта драконья оспа — нет от нее покоя! Жаль, что у легендарной Горбатой ведьмы закончилась её чудесная настойка. Но вы ведь лучше, чем озлобленная старуха, знаете, как лечить драконью оспу?

Бонам чувствовал, как Гринграсс насильно впихивал золотые монеты в его одеревеневшие руки. Алые отблески огня сияли в глазах мистера Грингасса, и Бонам сгорал в этом пламени. Оно шептало: «Протяни руку, дай Госпоже войти в город». Взвоют лишившиеся в одночасье наследников аристократы, закроются на сотни замков двери, разгорятся костры — колдомедики верят, что лишь Адское пламя способно вытравить миазмы черной болезни. Широко и вольготно по земле будет гулять смерть, и ничто не остановит её.

Монеты зазвенели, упав вниз.

— Это натуральная оспа — черная смерть. Вы сознательно скрыли её высыпания, надеясь обмануть всех, но сейчас ваша дочь опасна — она отравит воздух. Вы должны отменить свадьбу.

Улыбка сошла с лица мистера Гринграсса, холодно усмехнувшись, он спросил:

— Болезнь маглов у чистокровной волшебницы? — Бонам кивнул. — Правы были люди: ты такой же дилетант, как пьяница Лонгботтом.

— Вы должны отменить свадьбу! Я ничего не обещаю вам, мистер Гринграсс, но я сделаю всё, чтобы ваша дочь выздоровела.

Бонам не понял, что произошло: секунду назад он держал мистера Гринграсса за руку, веря, что сможет переубедить его, а сейчас безвольно лежал на полу, чувствуя соленый привкус во рту.

— Вы обезумели в своей жажде наживы, — прошептал Бонам. — Я остановлю вас!

Мистер Гринграсс поморщился и размял руки:

— Не забывай, докторишка. Ты — магловский выродок, а мы — могущественное чистокровное семейство.

* * *

Доктор не разбирал дороги: быстро переместился из поместья в Косой Переулок и побежал вперед. «Лишь бы успеть до лечебницы — там стоит зеркало для срочной связи с Верховным Чародеем. Кто-то должен остановить кошмар до того, как он начнется!» — думал доктор, спеша по переулкам, он хотел сократить дорогу, ведь каждая секунда была на счету. Удивительно, что Гринграсс легко выпустил его из поместья, может, не верил, что Верховный Чародей доверится чужестранцу?

Пронзительно завизжала скрипка. Он уже бежал мимо трактира, когда путь ему закрыл мужчина в плаще. Бонам повернулся — позади тоже стоял человек. Его окружили: проулок был узок и едва пропускал одного. Незнакомцы не сказали ни слова: надели на голову Мунго мешок, и град ударов посыпался со всех сторон на доктора. Хрустнула палочка или кость — Мерлин, кто его разберет? — и Мунго упал наземь. Его лупили, как пыльный ковер, надеясь вытрясти из него душу и остатки разумения.

— Помогите!

Крик потонул в водовороте боли, и темнота милостиво приняла доктора в свои объятья.

* * *

В «Дырявом Котле» задорно визжала скрипка — он слышал её отвратительные хрипы — шкворчала рыба, хлопали бутылки, а народ весело гулял, празднуя скорую свадьбу наследницы Гринграсс.

В грязном переулке, как выброшенная собака, замерзал чудесный доктор Мунго Бонам. А высоко-высоко — над покосившейся деревянной крышей домов, над клубами черного дыма — распростерлось бескрайнее одинокое звездное небо.

Спи, любимый, в моей постели,

спи здесь всю ночь.

И если ночь будет холодной,

обнимай меня сильней.⁽²⁾

И когда потом придёт зима

ты даже не заметишь,

Покажется уже весна,

когда я разбужу,

Баю — бай, баю — бай, баю — бай,

когда разбужу,

Баю — бай, баю — бай, баю — бай,

когда разбужу.

1) Абу́ Бакр Муха́ммад ибн Закария́ ар-Рази́ или Разес — известный персидский врач, ученый, философ. Его труды по медицине долгое время служили руководством для врачей не только мусульманских стран, но и европейских. Примечателен тем, что описал классическую картину натуральной оспы, выделил её в отдельное заболевание (до него оспа считалась одной из стадий кори).

Вернуться к тексту

2) Ninna nanna (Mariangela)

Вернуться к тексту