Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнет алый парус... (гет)

Аллану Бернсу не приходилось выбирать поприще, на котором ему следовало блистать; жизнь несла его, как бурная река, и ему оставалось лишь бороться с волнами, если он не желал утонуть; а утонуть он не только не хотел, но и не имел права.

Его отец, преподобный Питер Бернс, был найдёнышем, которого обнаружила ранним летним утром пасторская чета в деревне Грейстоун, что неподалёку от старинного поместья Грей; Питер вырос, тоже принял сан и женился на младшей дочери пастора Эллен. После смерти тестя он занял его место за кафедрой старинной церкви, чьи серые стены помнили времена далёкого романтического средневековья.

В отличие от своего предшественника, отличавшегося ленивым добродушием и тихим нравом, преподобный Бернс обладал характером решительным и пламенным. Ему не пришло бы в голову бормотать сонную проповедь, полную мудрёных цитат; он смело обличал и увещевал, обращаясь к своим прихожанам с кафедры, и его красноречие порой бранили, а порой оценивали очень высоко. Бедняки любили и уважали его как человека, который всегда способен прийти на помощь — наколоть ли дров бедной вдове, помочь ли починить крышу, потолковать с сельским учителем, чтоб не бранил бедного Тимоти за прогулы: ведь парнишка с ног сбился, помогая семье.

Кроме деятельной доброты, иной раз бившей через край, Питер Бернс обладал ещё одним даром — или проклятием, как посмотреть — Небес: жаждой знаний. Он достаточно хорошо изучил философию и теологию, латынь и историю церкви, но его мысль всегда устремлялась вперёд, к новым и новым вершинам. Он не имел возможности в полной мере удовлетворить эту жажду нового и неизведанного, но всякая книга, всякий журнал, попадавший ему в руки, бывал прочитан им не раз с величайшим вниманием. Это стремление к знанию унаследовал от него и сын.

Вспыльчивый, но отходчивый отец был горячо любим юным Алланом; но наибольшее влияние на формирование его характера оказывала мать. Эллен Бернс горячо любила своего первого и единственного ребёнка, но её любовь была лишена свойственной многим матерям слепоты и снисходительности. Эллен крепко стояла на этой земле и шла по ней твёрдым и уверенным шагом; и её строгий взгляд и поджатые губы удерживали Аллана от проказ и шалостей гораздо успешнее, чем бурные вспышки отцовского негодования.

А искушений у Аллана было немало; он рос среди деревенских мальчишек, был их главарём и капитаном; в отличие от большинства из них, Аллан был весьма начитан и легко превращал сюжеты любимых книг в увлекательные игры; волею их фантазии луга и поляны вокруг деревни превращались в бескрайние прерии, где кочевали племена индейцев, а тихая мелкая речонка, что несла свои воды через кленовую рощу и убегала в поля, а затем на запретную территорию поместья, носила имена всех великих рек, от Нила до Евфрата, и при необходимости обращалась в океанские дали. Индейцы, воители и первооткрыватели, они обрели славу первых сорванцов и маленьких разбойников.

Но время игр коротко; сыновей фермеров ждала тяжёлая работа на земле, а Аллана подстерегало учение и труд, много труда.

Когда Аллану исполнилось десять лет, преподобный Питер Бернс промок до нитки, возвращаясь из города, куда ездил по делам прихода; уже давно переносивший на ногах мелкие недомогания, он тяжело занемог и в несколько дней сгорел от лихорадки.

Горе, обрушившееся на головы Эллен и Аллана, было поистине безгранично. Они потеряли в нём и друга, и опору, и живой голос совести и ума. Ибо Эллен, при всей своей властности, практичности и житейской хватке, глубоко уважала мужа. А уж об Аллане нечего было и говорить.

Но помимо горя утраты, перед матерью и сыном вставала ещё одна неотвратимая беда: их родной дом уже не являлся их домом, а сбережения были невелики и не могли надолго их обеспечить. Первое время Эллен надеялась, что приход займёт холостой священник, и тогда она сможет остаться в качестве экономки. Но новый пастор был человеком семейным, так что Бернсам предстояло навеки покинуть родные места.

С болью в сердце оба покидали родное гнездо; им предстояло ехать в Лондон, к старшей сестре Эллен — тёте Патрисии, или тёте Пэт. Патрисия вышла замуж за делового человека, жила в достатке, только здоровье её со временем ухудшилось, так что помощь деятельной и хозяйственной сестры была ей как раз кстати.

После приволья полей и лугов, после идиллической тишины родной деревни с маленькими коттеджами и знакомыми лицами селян шумный и закопчённый Лондон показался Эллен и её сыну мрачным и чересчур многолюдным.

— Ничего, мама, — храбро сказал Аллан, пожимая её руку в перчатке, — ничего. Пусть это будет нашим большим приключением! Давай представим, будто мы отправились открывать неведомые земли!

Эллен покачала головой, но не могла не улыбнуться попыткам сына подбодрить её.

Дом тёти Пэт и дяди Джейка Тёрнера и впрямь оказался похожим на неведомые земли, где иной климат и иные законы. Мать и сын с глубокой печалью вспоминали собственный дом неподалёку церкви; небольшой старинный коттедж, увитый зарослями дикого винограда и окружённый скромным садиком, где рядом с простыми цветами, не требовавшими внимательного ухода, произрастали кусты смородины и крыжовника. Летом Аллан собирал ягоды, а Эллен варила из них вкуснейшее варенье. Сам дом был обставлен уютно, но весьма скромно; мебель кое-где была потёртой, а полы укрывали домотканые половики. И всё же обитатели сего неброского жилища по доброй воле не променяли бы его на самый роскошный дворец в мире. Но, увы, им пришлось сменить своё родное гнездо на просторный и модный особняк в Лондоне, принадлежавший мистеру Тёрнеру, крупному дельцу.

Здесь было полно прислуги, которой Эллен следовало руководить. В первый момент вышколенные, превосходно одетые горничные и лакеи свысока взглянули на деревенскую кумушку, вздумавшую ими командовать, но вскоре они поняли, что у миссис Бернс характер весьма решительный, а распоряжения её разумны и выполнимы, так что лучше слушаться её, чем терять хорошее место. Ведь вороватую и ленивую кухарку она сразу же рассчитала!

Аллан столкнулся с необычными порядками и другого рода. Он привык к тому, что отец и мать часто разговаривают с ним самим и между собой, и что дела у них всех общие. Миссис Бернс была верной помощницей и правой рукой своего мужа во многих делах прихода; она помогала беднякам, организовывала праздники и чаепития, собирала приданое для младенцев, руководила занятиями воскресной школы. Когда вечерами отец откладывал работу, книги, составление новой проповеди и спускался из кабинета в гостиную, ему всегда было что рассказать и о чём расспросить жену и сына. Аллан знал, что и к отцу, и к матери он может обратиться за советом и помощью; отец спешил поделиться с ним радостью от приобретения новой книги, а мать всегда радовалась его помощи в домашних делах. Родители знали всех его друзей и приятелей, а ему были известны имена их родственников и знакомых, письма от которых то и дело приносила почта. Их жизни, полные таких различных занятий, сплетались в одну, и мальчик не мог представить, что могло быть иначе.

Но дом Тёрнеров был устроен совсем по-другому.

Мистер Тёрнер большую часть времени проводил в конторе, на складах, в деловых поездках, и в своём несколько вычурно обставленном особняке бывал крайне редко. Чаще всего он запирался в кабинете, самой простой комнате из всех, и шуршал там бумагами, принимал посетителей, не видя и не замечая никого из домашних. Казалось невозможным обратиться к нему с самым незначительным вопросом, не то что уж с чем-либо серьёзным и важным.

А миссис Тёрнер не столько переходила, сколько переползала из своей спальни в гостиную, неизменно вялая и скучная, требовавшая развлечений. Её болезни, именуемые нервическими, происходили скорее от скуки и незанятости, чем от каких-либо физических причин. Ей было положительно нечем заняться; дом был уже обновлён и переделан несколько раз сверху донизу и являл образец для модных картинок; её собственный гардероб то и дело пополнялся новыми творениями известных модисток, но, увы, она была уже не так молода и хороша собой, чтобы красоваться на балах и вечерах. Постоянные жалобы, приём докторов и попытки окончить вышивку, начатую пару лет назад, составляли всё её существование.

У Тёрнеров было двое сыновей — Роберт и Генри; мальчики обитали преимущественно в детской и спускались лишь во время обеда — к десерту. Старенький гувернер мистер Харли присматривал за ними, хотя они уже и ходили в школу. Их жизнь протекала совершенно параллельно с существованием родителей.

Поначалу кузены приняли Аллана холодно; они смеялись над ним, называя его деревенщиной, но успехи мальчика в новой школе, куда он вместе с ними был определён благодаря щедрости дяди, и твёрдый отпор, который он дал самому большому хулигану в классе, решили дело в пользу юного Бернса. Его перестали задирать, но дружбы между кузенами не вышло.

Боб Тёрнер, старший, отличался бойкостью, живостью и умом; попади он в другие руки, его способности могли бы развиться и послужить на пользу ему самому и его близким. Но Боб, избалованный и не знающий удержу с пелёнок, уверенный, что богатство отца всегда обеспечит ему лучший кусок и лучшую долю, — Боб был обречён растрачивать свои таланты на нелепые выходки, пустое удальство и бахвальство. Ему всё сходило с рук, и с каждым годом он всё больше убеждался в своей удачливости и исключительности; и становился всё более несносным.

Генри, младший брат, казался полной противоположностью Бобу. Медлительный и флегматичный, он не отличался ни особым соображением, ни великой глупостью; средние способности при среднем старании помогали ему удерживаться посерединке и дома, и в классе, и среди друзей. Со временем Генри привязался к Аллану, а тот, хотя и не мог найти в кузене равного по уму и способностям товарища, ценил хорошее отношение.

Учился Аллан гораздо лучше братьев Тёрнеров, и вскоре стал одним из первых учеников в классе. Учителя хвалили его за усердие, быстроту соображения и неизменную старательность. Аллан был талантлив от природы; пример отца пробудил в нём интерес и тягу к знаниям; но обуздать пылкий, увлекающийся нрав ему удавалось благодаря пониманию, как важны для него годы учения. Дядя обещал отправить его в университет вместе с Бобом и Генри; Аллан высоко ценил эту возможность. Но ещё больше он ценил возможность лелеять одну мечту — она поселилась в его сердце с тех самых пор, как им с матерью пришлось покинуть Грейстоун; с того дня Аллан мечтал, что однажды поступит на службу и, откладывая заработок, сможет обеспечить матери достойную старость. Аллан мечтал, что у них вновь будет собственный дом с садом, на свежем воздухе, среди полей и рощ; что мать вновь будет самой себе хозяйкой, а не экономкой у собственной старшей сестры; что они заживут счастливо и весело, и всё это он, Аллан, добудет своими трудами. Но когда он впервые заговорил об этой фантазии, Эллен Бернс лишь грустно и ласково усмехнулась.

— Едва ли это получится, сыночек, — вздохнула она, — и потом, однажды ты влюбишься, женишься и будет у тебя своя семья и свой собственный дом. А я не так уж и плохо устроилась у твоей тёти Пэт...

Но Аллан знал, что это не так. Мать не жаловалась, но мальчик был достаточно внимателен, чтобы понимать, как капризна и заносчива бывает болезненная, ограниченная тётя Пэт, как нахально ведёт себя Боб, как мало бывает в доме дядя Джейк.

Мечта вырваться из Лондона и дядиного дома всегда жила в мозгу Аллана, соединяясь с остальными его помыслами и занятиями. Чтобы достичь этой цели, он старательно учился, просиживал целые дни в библиотеке и избегал шалостей одноклассников, которые из-за этого недолюбливали его. Боб Тёрнер был первым выдумщиком и хитрецом из всех мальчишек, но его кузен Бернс никогда не принимал участия в проказах. В лицо никто не осмеливался попрекать его, но всё же Аллан знал, что его считают трусом, который пресмыкается перед начальством. Пряча обиду за безразличием, он утешал себя тем, что он-то знает правду: ему никак нельзя вылететь из школы. То, что сойдёт с рук Бобу, не спустили бы ему. Пусть его считают ханжой, но дураком он не будет точно. Иногда ему отчаянно хотелось собрать свои вещи в узелок и уйти куда глаза глядят, далеко-далеко, наняться юнгой на какой-нибудь корабль или перенестись в древние времена, чтобы стать рыцарем и странствовать по свету, побеждая драконов и чёрных колдунов. Стоило Аллану начать представлять себе, как бы это было замечательно, как обиды таяли, а на душе становилось веселее.

Прежде Аллан был заводилой в компании деревенских ребятишек; а здесь вдруг превратился в одиночку. Но одиночество такого рода не тяготило его; на самом деле у него было много друзей, не имевших, правда, материального облика.

Удивительные биографии путешественников, мореплавателей, рыцарей и храбрых вояк продолжали волновать воображение мальчика. Раньше он мог разыграть все великие сражения и приключения на воле, в обществе юных друзей; теперь он стал сдержаннее и старше, и в редкие часы досуга поверял свои фантазии бумаге. Головокружительные приключения, священная дружба, поразительные подвиги, чудеса храбрости и изобретательности — самые замысловатые сюжеты расцветали на тех ненужных листках, которые Аллану с трудом удавалось раздобыть. Со вздохом глубочайшего сожаления он тратил чистые, свободные страницы тетрадей на школьные сочинения, написанные по всем тем правилам, какие обеспечивали ученику высший балл.

С каждым годом времени на писательство становилось всё меньше; и регулярно Аллан сжигал свои старые драгоценные рукописи, смеясь над содержавшимися там нелепостями и ошибками. Он рос, рос быстро, становясь выше ростом и внешне — и внутренне. Студенческие годы принесли ему много радости и пользы; он старательно учился, погружаясь не только в древние языки и философские изыскания, но и в естественные науки, становившиеся всё более и более популярными. Он впитывал, как губка, всё, что только могло ему пригодиться в будущем, и миссис Бернс и дядя Тёрнер могли только гордиться им.

Собственные отпрыски Тёрнеров не предоставляли, увы, поводов для гордости, а Боб и вовсе приносил многих бед и хлопот. Его веселье с каждым годом обходилось всё дороже и дороже, а долги становились столь внушительными, что поставили под угрозу благополучие семьи. Слабохарактерный Генри метался между старшим братом, увлекавшим его в опасные авантюры, и благоразумным кузеном, склонявшимся над книгами и сдававшим экзамены в числе первых студентов курса. К счастью для семьи, влияние Аллана и здравого смысла пересиливало дурную компанию Боба.

Аллан и Генри уже окончили учение и поступили каждый на своё место; атмосфера в доме Тёрнеров накалялась с каждым днём всё сильнее, поскольку мистер Тёрнер предполагал со временем передать бразды правления фирмой не старшему сыну, а младшему — или даже племяннику, если тот окажется способным нести подобное бремя. Роберт же решительно не подходил на роль руководителя; однако ему оказалось очень обидно это услышать. Он то и дело проваливал экзамены и вынужден был пересдавать их вновь и вновь; он тратил время и деньги на пустые развлечения; он ничего не смыслил в коммерции; и всё же он считал себя вправе требовать первого места. И в двадцать с лишним лет впервые услышать отказ из уст отца ему было дико и горько.

— Нет! — гремел голос мистера Тёрнера так, что бахрома модных портьер колыхалась. — Нет! Ты, бездельник! Вообразил себя наследным принцем! Ещё чего! Своими руками, — он поднял руки, мозолистые руки с корявыми пальцами, — вот этими руками создал я своё состояние! Начал с азов! Я был беден, а теперь стал богат! Своим умом и своими руками! И я не позволю! Всё разбазарить! Слышишь, не позволю! Я хотел сделать вас умными и благородными, как важные господа, и послал учиться в университеты, чтоб вы набрались их премудрости. Но ты, Боб! Видеть тебя не хочу!

Боб исчез из дому на несколько дней, и тётя Пэт слегла, рыдая и проклиная сурового мужа, который посмел быть таким жестоким с бедным мальчиком. Неловкие утешения, прозвучавшие из уст бедного Генри, только оскорбили и раздосадовали её. И всё же Генри, пусть и обиженный до глубины души, посоветовался с Алланом и принялся искать блудного брата у его друзей, имена и адреса которых были ему известны. После недолгих и неприятных поисков Роберт был найден и приведён к матери; но с отцом он так и не примирился.

Аллан продолжал служить в конторе, день за днём добросовестно исполняя довольно скучные обязанности. Для человека, глубоко восприимчивого к новым впечатлениям, одарённого стремлением к совершенствованию своих познаний и некоторой мечтательностью, а также склонностью к сочинительству, — для такого человека однообразная работа клерка казалась пыткой. Но долг по отношению к матери, благодарность по отношению к дяде были достаточно сильны и глубоки, чтобы помочь Аллану переносить трудности его повседневных занятий. Вечерами он вновь склонялся над бумагой — нынче он мог позволить себе купить сколько угодно чистых тетрадок, и это, как он говорил себе, смеясь, было уже приятным достижением.

Но нынче под его быстрым пером появлялись и оживали образы не героев, рыцарей и пиратов, путешественников и дикарей, — вовсе нет. Аллан стал достаточно взрослым, чтобы оглянуться назад и разглядеть в своих детских годах то драгоценное и замечательное, чем он хотел бы поделиться с другими людьми. И перед ним оживали товарищи детских игр, их родители, занятые тяжёлым трудом на своих фермах, любившие землю, на которой жили и росли; он вспоминал отца, вспоминал мать, какой она тогда была, всех друзей и знакомых; смешное и трогательное, большое и малое переплетались в его памяти и оживали на тонких листках, исписанных твёрдым крупным почерком. Деревня Грэйстоун и её обитатели были вполне узнаваемы, хотя поменяли имена, а кое-какие детали оказались заменены и смещены. Записанные Алланом истории из детства соединились в отличную детскую книгу — первую пробу пера, но всё же удачную пробу, обещающую в будущем большие и большие успехи.

Правда, когда Аллан при свете свечи поставил точку в самом последнем предложении своей повести, он ещё об этом не знал. Как автор, он любил своё творение всей душой. Но что скажут о нём критики и редакторы? Впервые в жизни Аллан решил вынести своё сочинение на суд людской; но он чувствовал, что не может не сделать этого.

Втайне от всех (то есть это Аллан думал, что в тайне; миссис Бернс догадывалась, куда её сын отправляется то и дело с папкой бумаг, но деликатно молчала), молодой автор принялся осаждать редакторов журналов. Поначалу ему решительно не везло, и он уже было совсем отчаялся, когда издатель журнала "Детское чтение" предложил творение мистера Бернса своему другу, директору издательства — господину Мэйнуэрингу. Печальная правда состояла в том, что дело мистера Мэйнуэринга было на грани банкротства; и он никак не мог согласиться на такое безумие, чтобы взяться публиковать сочинение никому неизвестного юноши. Однако мистер Мэйнуэринг взял рукопись и просидел с нею всю ночь, не ложась спать, покуда не дочитал до конца; он забыл о делах, забыл о грозящем ему разорении, о больном желудке, об арендной плате и ещё множестве неприятных вещей, отягощавших его существование; свежий ветер юности, полной надежд и веры в будущее, овеял его усталую душу. Бедняга, он был ещё меньшим дельцом, чем Аллан Бернс; в своё время он также провёл чудесное детство в провинции, среди идиллических пейзажей, среди деревенских жителей, так похожих на тех, кого описал Аллан. И мистер Мэйнуэринг решил, что либо эта книга спасёт его, либо станет последней попыткой спасти издательство.

Нужно ли говорить, что миссис Бернс дождалась счастливого момента, когда такой молчаливый и сдержанный сын прибежал к ней счастливый, взволнованный, с блестящими глазами, и срывающимся голосом заявил, что его книгу приняли и будут печатать? Аллан вбежал к ней в кладовую, где она как раз сверяла список продуктов, подхватил почтенную матрону на руки и закружил по комнате, а миссис Бернс только и оставалось, что возмущённо требовать, чтобы сын образумился и поставил её на твёрдую землю.

Как, возможно, уже догадался проницательный читатель, вооружённый опытом чтения историй, подобных той, какая предложена его вниманию сейчас, — повесть А.П.Бернса стала спасением для издательства господина Мэйнуэринга. Книга имела успех, продажи росли, и Аллан приобрёл не только известность, но и некоторое состояние. Тётя Пэт была удивлена, мистер Тёрнер — удивлён и обрадован, Генри искренне поздравил кузена с успехом, а Боб... но о Бобе мы лучше умолчим.

Аллан испросил отпуск у дяди Джейка, и тот не очень охотно, но позволил племяннику совершить поездку в родные края. Аллан знал, что его матушка давно мечтала об этом, как и он сам; казалось, тётя Пэт не сможет обойтись без сестры, но мистер Тёрнер отправил супругу на отдых в Бат, и таким образом Эллен освободилась от хлопот впервые за долгие годы. Довольные и уверенные в успехе, мать и сын покинули Лондон.

— Помнишь, мама, как мы приехали сюда впервые?

— Да, и ты сказал, что мы можем представить, что наш приезд в Лондон — большое приключение. Ты всегда был маленьким выдумщиком, Аллан, но... как же мне повезло с сыном! — с гордостью воскликнула Эллен.

Но поездка в родные края принесла не только радость, но и грусть. Многое, очень многое изменилось; люди разъехались, старики уже отошли в мир иной; на месте старых домов появились новые; а кое-где изменился даже пейзаж. Дом священника также подвергся изрядным переделкам; скромный сад превратился в пёстрый и несколько безвкусный розарий. Прежней осталась лишь церковь и старинное поместье.

Когда Эллен и Аллан любовались видом замка Грэй, который высился над грядой холмов и кронами разросшихся парковых деревьев, им встретился плотник, как раз возвращавшийся из поместья, где для него нашлась работа. Он узнал вдову прежнего священника и его сына; они разговорились, и плотник поведал новости из старинного дома.

— Вы, верно, видали в церкви новую плиту — да, помер хозяин, болел недолго и умер. Жаль, он был неплохой, совсем неплохой хозяин! А хозяйка теперь совсем одна, совсем...

— Совсем? Разве у них не было сына — одних лет с моим Алланом, Джон?

— А, неужто вы не слыхали? Барчук-то уж лет десять-то как сбёг. Ни слуху ни духу о нём. То есть ходили слухи, будто он убежал в море и поступил юнгой на какой-то корабль, но это слухи всё. Уж чудно больно. Сказки это всё, вот что. Помню я мастера Артура: худенький, как девчонка, одно слово — барчук. Разве ж по нём на корабле-то по морям шататься? А хороший был мальчик, добрый. Жаль его. И хозяйку жаль. Совсем седая стала. А важная была — ух! Не подойди. Теперь уж не такая. Всё молится, плачет. Сестра моей старухи-то в доме служит уже много лет, рассказывала.

Плотник пошёл своей дорогой, а Аллан и миссис Бернс ещё стояли некоторое время, созерцая старинный замок, словно сошедший со старинной картины и хранивший такие печальные тайны. Эллен подумала о том, что её собственный сын, возможно, не раз мечтал сбежать из опостылевшего дома Тёрнеров на волю и простор, но никогда не сделал бы этого.

Между тем новые беды уже подстерегали дом Тёрнеров, и Аллан догадывался об этом, хотя и не представлял в полной мере масштаба грозившей им катастрофы. Но по возвращении из путешествия в родные края он узнал правду: для фирмы Тёрнера наступили трудные времена. Семейный бюджет подорвало расточительство Боба, и хотя мистер Тёрнер больше не собирался давать сыну ни пенса, это уже не могло помочь; дела фирмы были плохи, положение — весьма опасно.

Стоит ли говорить, что Аллан Бернс, посоветовавшись с матерью, решил вложить в дело дяди свою прибыль от продажи книги и согласился самостоятельно отправиться за океан, чтобы как можно лучше выполнить поручения мистера Тёрнера за границей?

Так он и сделал. Окончательным пунктом его путешествия был Лисс, и на корабле, который следовал в эти далёкие, никому неизвестные и непримечательные края, он и встретил Лорну Уиллоу, которая произвела на него столь глубокое и неизгладимое впечатление, какого не производила ещё ни одна молодая особа.

* * *

Между тем в то самое время, как Эллен Бернс вместе с сыном любовалась замком Грэй, от души сочувствуя горю его хозяйки, бедной леди Лилиан, Артур Грэй был уже в пути. В тот год в Грэйстоун многие возвращались — к родным пенатам.

Письмо матери нашло его уже давно, заставив заныть и зазвенеть струны его сердца. На шхуне "Ансельм" под руководством сурового капитана Гопа Артур из хрупкого и изнеженного мальчика превратился в настоящего юного моряка; он обрёл свободу, доказав себе, что мечта его исполнима. Он приобрёл на корабле своё место — немалое место помощника капитана. Некогда презрительно усмехавшийся и косившийся на него старик Гоп подавал Артуру руку и говорил "мы".

Трудно поверить, но и у капитана Гопа была семья. Его сестра была замужем за миссионером и жила вместе с ним в Африке; их сын, рождённый под жаркими небесами Чёрного континента, был отправлен на учёбу в Англию. Но школа, где он учился, была расположена не в самой здоровой местности, и после жаркого климата холода и туманы родной страны дурно сказались на здоровье мальчика. И вот миссис Картер отправилась к сыну и теперь торопилась в Кейптаун, а капитан Гоп, сам не зная как, согласился взять её с собой на "Ансельм". Миссис Картер оказалась весьма решительной особой, умевшей уютно обустроиться где угодно — какой, пожалуй, и положено быть супруге миссионера. А Томми Картер был живым, любознательным и добродушным мальчиком. Он любил книги, любил корабли и море, и был рад, что покидает скучную, полную ограничений и жестоких подчас традиций школу и отправляется обратно, к отцу и знакомым местам.

Томми с восторгом смотрел на дядю Гопа, о котором прежде лишь слышал, и на Артура Грэя тоже. Мальчик терялся, не зная, кем он хочет стать больше — священником или капитаном. Дядя Гоп был занят и выглядел строже, так что к Артуру Томми особенно привязался; он охотно делился всем, что имел, со своими друзьями, и практически навязал Артуру подарок — любимую книгу.

Давно уже Артур Грэй не брал в руки других книг, кроме судовых журналов и иных документов! Что-то похожее на тёплую ностальгию шевельнулось в его сердце, когда он перелистывал страницы и наткнулся на картинку, где мальчик сидел на верхней ступеньке стремянки посреди библиотеки. Артуру вспомнилась роскошная, богатейшая библиотека в замке Грэй, где он провёл столько счастливых часов; и взрослый, давно забросивший детские развлечения Грэй и сам не заметил, как погрузился в чтение с середины книги. Родным и знакомым повеяло на него со страниц повести; названия мест, обороты речи, пейзажи и образы людей, служивших в замке, — всё это живо напоминало ему детские годы, любовь матери, которую он так давно покинул.

И когда "Ансельм" прибыл с грузом в Дубельт, Артур Грэй воспользовался остановкой, чтобы навестить замок; он давно собирался это сделать; конечно, и без книги некоего А.П.Бернса вошёл бы в родной дом — рано или поздно... да, вполне возможно, что было бы уже поздно.

Но он вернулся именно тогда, застал в живых Лилиан Грэй и был до глубины души растроган встречей с нею.

А затем вышел в море на собственном корабле. Его "Секрет" бороздил моря и океаны, пока не остановился в никому неизвестном местечке, у деревни Каперна, где молодому капитану суждено было встретить Ассоль, услышать её необыкновенную историю — и, что самое важное, понять её так, как никто другой понять не смог бы.

А уж что из этого вышло — читатель, верно, помнит и сам.