День Зимнего Солнцеворота (джен)

Ночь выдалась не слишком холодной. Восточный ветер степенно тянул за собой мягкие облака и лишь слегка подёргивал пламя за яркие кончики. Благодаря эффекту черновика можно было предугадать погоду в некоторых частях долины и узнать, где проводить торжественный ритуал, чтобы он не прервался из-за непогоды.

Шествие и пение замирали лишь на миг, когда один гимн перетекал в последующий. Удивительней всего было самое начало: один из вампиров запевал первые строки, а стоящие рядом подхватывали, и постепенно пение расползалось по всему полю.

Даже не зная слов, я ощущала себя частью действия, оно затягивало и увлекало за собой, как речной поток. Никто не вышагивал в одиночку, так как это было время единства всех жителей долины. В начале вечера они вставали рядом с домочадцами и близкими. Потом, после перекуса и паузы, перемешивались, находили друзей, соседей, дальних родственников.

Мы с Лёном долго шагали бок о бок, держась за руки. Его мягкий баритон над моим ухом действовал несказанно умиротворяюще. Закончилось всё тем, что я начала дремать прямо на ходу, повиснув на его руке. Лён, деликатно меня придержав, дождался окончания гимна и провел до пледов и пирогов.

По пути я увидела Жевену. Она шла в компании другой вампирки. Её твёрдые черты лица словно охватила надменная горечь. Я подумала об Эльне, и моё сердце кольнула печаль.

Взбодрившись тёплыми напитками и подкрепившись, мы вернулись в строй, прихватив с собой Келлу. Лён решительно запретил мне спать, сославшись на то, что я и так провалялась чуть ли не до обеда, — но этой ночью необходимо было присутствовать.

Несмотря на убаюкивающий эффект песнопений, мне одновременно казалось, что я наполняюсь силой. Отдалённо это напоминало соприкосновение с магическим источником, когда в моменте ты замираешь и просто позволяешь энергии течь. Думать ни о чём не хотелось, просто быть — как и сказал Лён.

Костры по-прежнему поднимались высоко, так как в них постепенно подбрасывали поленья. Причём делали это все подряд, да так аккуратно и незаметно, что мне в какой-то момент начало казаться, что они столь же бесконечны, как и эта ночь.

Но даже самая длинная ночь в году когда-нибудь заканчивается. Спустя, казалось, тысячи гимнов, песнопения стали бодрее, голоса громче, поступь быстрее. Лён взял меня под руку и потянул вперед. Я была всего лишь жалкой ведьмой и выносливостью вампира не обладала, поэтому устала страшно, и если бы не его крепкая рука, точно бы свалилась, как мигнувшее полено в костре поодаль.

Но весёлый мотив словно подталкивал, возвращая ощущение эйфории, — когда силы на пределе, но ты продолжаешь идти вперед. Гимн закончился внезапно, все замерли и посмотрели на восток.

В небо над горизонтом начал прокрадываться лазурный всплеск. По-зимнему матовый, слегка припорошенный по верхнему краю облаками, но ясный и прозрачный.

Костры к этому моменту уменьшились: языки пламени танцевали на уровне моих коленей. Со всех сторон поля завиднелись взлетающие искры, и вампиры начали произносить:

— Аггавар тоймен, аггавар веельхен, аггавар ольсат…

Все поблизости достали из кармана порошок и мелкими щепотками отправляли его в огонь.

Лён тоже принялся бросать смесь в пламя, приговаривая заветные слова, но тихо и неразборчиво.

Я запустила руку в карман.

Первая щепотка:

— Аггавар…

Я запнулась. Что я хотела сжечь в остатках пламени вместе с уходящим годом? Я покосилась на Лёна, который выглядел невероятно серьёзным, даже ожесточённым. Он редко что-либо выплёскивал наружу, скорее, взваливал на свои плечи. И тем не менее груз ответственности его не придавливал, он мужественно с ним расправлялся и принимал.

Но что взять с беспечной особы вроде меня?

Я бросила ещё одну щепотку, зашевелила губами, но ничего не произнесла. Искры взметнулись рыжим вихрем и исчезли.

— Аггавар…

В глазах защипало. От дыма, разумеется. Хотя кого мне обманывать? Каждый занят собой.

Неужели у меня нет ничего, что хотелось бы оставить позади? Самое страшное я уже пережила много лет назад, и, благодаря Лёну, кошмары меня почти не посещали.

Лён. Этот гхыров телепат. Он бы узнал, что меня гложет, перерыл бы самые пыльные уголки подсознания и вытянул наружу то, что не следовало.

Я бросила в пламя ещё щепотку.

Вдруг в моей памяти всплыло лицо моего однокурсника из третьей подгруппы. Этот придурок украл у меня доклад по неестествознанию прошлой весной — я пылала праведным гневом почище этого костра. Дурацкий ритуал. Я же ни разу не вспоминала об этом за эти месяцы. Или вспоминала?

А в позапрошлом семестре Учитель влепил мне кол по практической магии. Мне! Это же мой основной предмет! И за что? Ну перепрактиковалась я, ну выбила окна в аудитории. Так она ж предназначалась для практических занятий, кто ж знал, что заговор от разрушений не спасёт от непутёвых адепток.

А вот на экзамене по телекинезу меня уделали аж двое однокурсников, оставив третьей на потоке. Ну и ладно! Чем плохо быть третьей? Пятёрку свою я получила. Преподаватели были довольны. Но вот этот пасс, который перепутала… И самое обидное, что сложное заклинание выполнила без единой помарки, а в простецком так глупо опростоволосилась.

Я бросила ещё щепотку.

Летом из-за меня над Догевой пронёсся небольшой ураган. Я всего-то хотела помочь с урожаем, но попутала векторы и переборщила. Никто не пострадал, и Лён ничего не сказал, но всё равно было обидно. Вдруг он всё же не возьмет меня на стажировку после выпуска? Вдруг я недостаточно хороша?

Да нет, помогала с урожаем я всё же чаще, чем мешала. И Келла меня повадилась запрягать в свои дела. Как в тот раз, когда я перевернула у неё дома чан с успокоительной настойкой. Всё бы ничего, но она пролилась на заготовки из дорогущей чешуи драконов. Что на это сказала Келла, я не услышала, потому что с позором удрала куда подальше, на ходу бросив извинения.

Но до чего глупо об этом беспокоиться! У всех бывают неудачи, у меня побольше, чем у многих. Но и успехов полно, особенно на магическом поприще. Так чего переживать из-за ерунды? Вот я и не переживаю. Совсем.

На ладони осталась небольшая щепотка. Что я больше всего хотела оставить в прошлом? Беспокойство о прошлом.

Я бросила её в огонь.

Только тут я заметила, насколько посветлело. Многие стояли молча и по-прежнему смотрели на восток. Я уставилась на лёгкую возвышенность, на далекий холм и тёмную нить лесного массива, серую из-за оголённых ветвей и синюю из-за елей. Прямо над кромками деревьев разливался жемчужный свет. Он прибывал постепенно, словно кто-то на небесах разливал на землю сияющий эликсир.

Когда меж облаков выглянул первый луч солнца, я зажмурилась. Тепла, как и положено зимой, он не давал, и всё же я почувствовала, как мягкое сияние покрывает мои веснушки.

— Ты в порядке?

Лён мягко коснулся моего предплечья. Он выглядел уставшим, но всё ещё непоколебимым. Я сама взяла его под руку, и мы медленно пошли прочь.

С первыми лучами солнца ритуал длинной ночи завершился. Всё так же степенно вампиры возвращались домой.

Я захватила плед и пиалу от свечи и вместе с Лёном направилась в город.

Начинался самый короткий день в году, и его принято было проводить в тишине и размышлениях. Было странно видеть такую огромную толпу и не слышать ни гомона, ни криков. Кто-то тихо перешёптывался, но большинство сохраняли молчание, которое после песнопений звучало не менее впечатляюще.

Лёну приходилось подстраиваться под мои заплетающиеся ноги и периодически придерживать, чтобы я не навернулась. Около площади перед Домом Совещаний мы попрощались и направились каждый к себе.

Крина уже готовилась ко сну. Тепло улыбнувшись, она помахала рукой и полезла на печь.

Я пошла в комнату и присела на кровать. Тихо скрипнула пружина. Дело было не только в закрытых окнах — да и вообще никто по улицам не шастал — я нутром чуяла, что всё погрузилось в сон.

Тишина самого короткого дня окутала долину.

Конечно, вампиры в основном использовали это время не для благословенных медитаций, а для здорового сна, и я последовала их примеру. Тем более что моему организму требовалось больше отдыха, а я хотела восстановить силы перед вечерним празднеством.

Пока я переодевалась, каждый шорох казался громче положенного — а может, я просто прежде так не прислушивалась?

Забравшись под одеяло, под которым было пока что прохладно, я сжалась в комочек и уткнулась носом в стену.

Странный этот ритуал. Вот живешь ты с философией "всё плохое прочь", в ус не дуешь, а тут заставляй себя вспоминать, перекручивать. Мне что, одного раза мало?

Я шмыгнула носом.

Лён бы сказал: раз достала, значит, где-то оно лежало. Телепата не проведешь. Он всё вытянет наружу, даже тогда, когда ты его об этом не просишь.

* * *

Второе заснеженя

В Доме Совещаний собралось много народу. На приёмах в Догеве я бывала не раз: Лён охотно меня приглашал, чтобы я скрашивала унылые дипломатические или официальные сборища. А если повезёт, ненароком устраивала развлекательные представления из-за своих скудных познаний вампирьего этикета, экстремальной неуклюжести или непосредственного желания поразвлечь и себя, и Повелителя.

Но в этот день в помещении разлилась неприятная тишина, вязкая и подавляющая. Лён сидел в центре на предназначенном ему высоком кресле, облачённый в белую хламиду, вид у него был бесстрастный и отрешённый, как и подобает верховному судье. Совет старейшин, Келла и еще с десяток вампиров и вампирок, избранных для решения важных вопросов, выстроились по левую сторону. Я стояла справа в компании поменьше — там, где подобает быть свидетелям. По периметру зала в ожидающем молчании замерли десятки жителей.

Эльна и Жевена стояли перед Повелителем на соответствующем расстоянии, потупив взгляды. Эльна — бледная как полотно — само олицетворение людских баек о вампирах. Щеки Жевены напротив покраснели, ладони сжались в кулаки.

— К ответу призывается Вольха Редная, свидетель вчерашнего происшествия, — проговорил один из Старейшин.

Я вышла вперед. Каждый шаг отзывался гулким эхом.

— Вы вчера присутствовали во время ссоры между Жевельеной кор Солльвин Д’аммельен и Саэльной инн Ралльдэст Гуоллен?

— Да.

Лён смотрел на меня всё так же беспристрастно, как и на остальных, и мне вдруг стало очень неуютно. Я привыкла видеть в его серых глазах тёплую иронию, которая согревала и давала ощущение надёжной опоры рядом. Глаза Повелителя, всепроникающие и далёкие, заставили моё сердце сжаться в нелепой и неуместной детской обиде.

— Что произошло вчера днём около дома Жевельены кор Солльвин Д’аммельен?

Я пересказала диалог, насколько могла припомнить детали — ничего, Лён все досконально узнает. Запнувшись, я описала и брошенный нож, и обрезанный мной куст.

Конечное решение оставалось за Лёном, и ему не надо было ничего слушать, но разбирательства по важным вопросам проводились публично, чтобы все могли узнать, что произошло, а Повелитель подтверждал, что сказанное — правда. В его присутствии никто не осмеливался врать, а если язык подводил провинившегося, он сухо пересказывал случившееся, считывая воспоминания.

— К ответу призывается…

Я пропустила очередное зубодробительное имя мимо ушей, и вперед вышел пожилой вампир. Конечно, по человеческим меркам он был ещё очень даже ничего, лишь тоненькие ниточки морщин на лбу да легкая седина в тёмной шевелюре.

— Вы стали свидетелем пожара сегодняшней ночью?

— Да.

— Что произошло с бывшим домом Саэльны инн Ралльдэст Гуоллен?

— Я проснулся от больной ноги — поскользнулся накануне. Смотрю, рдеет за окном. Странно, думаю, до рассвета далеко, да и не видать его сквозь чащу. Потом услыхал треск и догадался. Поспешил на улицу, позвал других соседей, — он кивнул на свидетелей, стоящих рядом со мной.

Слушание продолжалось. Расспрашивали о каждой подробности всех, кто застал пожар.

Я смотрела на Эльну. Ей необходимо было говорить первой, и дело шло туго. Она едва выдавливала из себя каждое слово, и в итоге Лён просто проговорил факты, на что ей оставалась пролепетать сдавленное "да".

Жевену опрашивали следом, она тоже отвечала глухо, но, в свою очередь, от злости и трещащей с похмелья головы. Говорила кратко и путано, поэтому и в её случае Лёну пришлось самостоятельно озвучивать неприглядные подробности. Отрицать она не смела — да и всем всё было ясно.

От пожара пострадали лишь старый нежилой дом да пара мелких сосенок. Однако для Догевы подобное событие, как и метание кухонных ножей в ближнего, было из ряда вон. Преступность в долине практически отсутствовала, а жители гордились тем, что дома могли чувствовать себя в безопасности, когда за его пределами их поджидали охотники за "клыкастыми тварями".

И если при желании инцидент с ножом ещё можно было замять, хотя я и в этом сильно сомневалась — слишком Лён заботился о благополучии своих сограждан, — то умышленный поджог, пусть и не на трезвую голову, стал поводом для публичного разбирательства.

Когда все высказались, Лён, Келла и расширенный Совет Старейшин отправились в соседнее помещение для обсуждения. Точнее, все отправились для обсуждения, а Лён, чтобы выслушать дискуссию и принять самостоятельно то решение, которое посчитает справедливым. И все его безропотно примут.

Вернулись они минут через пятнадцать. Лён прошествовал к своему креслу, но остался стоять.

— Я, Повелитель Догевы, Арр’акктур тор Ордвист Ш’эонэлл, — его голос казался таким ледяным, что я поёжилась, — приговариваю Жевельену кор Солльвин Д’аммельен к году бескорыстного служения на благо долины. Если за ней будут замечены агрессия в сторону любого жителя или порча чужого имущества, приговор сменится на пожизненное изгнание.

Жевена так и не подняла глаза, но я заметила, как её плечи слегка расслабились.

В Догеве с трепетом заботились о том, чтобы население не уменьшалось. У вампирок и три ребенка рождались редко, а война, пусть и завершившаяся десятки лет назад, сильно скосила население всех долин. Поэтому смертные приговоры здесь не практиковали, бичевания считали варварством, тюрем в долине тоже не имели, а самым страшным наказанием считалось изгнание. Такой вампир был обречён скрываться среди людей или вымаливать приют в других долинах или среди иных рас. Но кто захочет пригреть преступника?

— Также я принимаю следующее решение, — Лён продолжил: — Саэльна инн Ралльдэст Гуоллен должна покинуть долину по истечении недели.

Я так вытаращилась на него, не веря своим ушам, что чуть не пропустила окончание приговора:

— Сегодня утром я говорил с Повелителем Волии, он согласился принять её у себя.

Все, включая Старейшин и расширенный Совет, изумлённо уставились на Лёна. Я перевела взгляд на Эльну: она в ужасе смотрела на своего Повелителя и, кажется, едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

Я почувствовала, что у меня в груди наконец пробуждается то, что способно воспламенить этот всепоглощающий холод. Сжав кулаки и почувствовав кольнувшее ладони тепло магического пламени, я сделала шаг вперед.

— Но, Лён…

По Дому Совещаний прокатился возмущённый шёпот. На лице Лёна ни один мускул не дрогнул, я же едва удержалась, чтобы не закатить глаза.

— Повелитель, — мой голос заглушил недовольное бормотание. — Саэльна инн… инн… всего лишь вернулась за ветвями кустарника, чтобы украсить свой новый дом к празднику. Она уже была вынуждена покинуть место, где выросла. А теперь ей предстоит уехать из родной долины, когда она даже ничего не сделала?

Половина присутствующих смотрела на меня с открытыми ртами, остальные таращились почище Эльны. Лишь Келла выглядела так, словно едва сдерживалась, чтобы не хлопнуть себя ладонью по лбу. Я же сдерживалась, чтобы не махнуть на них рукой. Несправедливое решение Лёна унесло моё оцепенение.

— Вольха, ты бы хотела оспорить моё решение? — Лён произнёс это спокойно, но я увидела, как в его глазах блеснули знакомые мне искры.

Щёки мои потеплели, но я не отступила, напротив, сделала ещё шаг вперед.

— Повелитель, мне кажется, несправедливо подвергать столь суровому приговору пострадавшего.

— Началу ссоры способствовали обе, а пострадал лишь дом, в котором сорок лет никто не живёт. А благодаря твоей реакции ноги Саэльны также оказались целы и невредимы. Моё решение касается не утешения пострадавшего, а благополучия долины.

— Но…

— Возьмёшь на себя ответственность за то, что многолетний конфликт исчерпает себя сам и в следующий раз не зайдёт ещё дальше?

Я нахмурилась.

Мне не хотелось с ним спорить. Точнее, поспорить как раз очень хотелось, но не в огромном зале, переполненном вампирами, которые нервно переступали с ноги на ногу, шушукались и не могли уразуметь, почему их неприкосновенный Повелитель поддержал мой беспредел, а не вышвырнул ведьму вон.

Наедине я бы как высказала всё, что думаю. Подкрепив громом и молниями, чтобы не расслаблялся.

Но громом прозвучало не моё заклинание, а голос Лёна:

— А не переоцениваешь ли ты свои магические способности? И прими во внимание, Вольха, что наедине и я не стану сдерживаться в выражениях. Но моё решение всё равно останется неизменным.

Если бы я не почувствовала, что проваливаюсь под землю от стыда, я бы точно запустила в него пару-тройку разрядов. Найдя в себе выдержки ровно на то, чтобы коротко кивнуть, я вернулась на своё место и больше не поднимала глаз. Однако ощущала на себе взгляды всех присутствующих.

Кажется, я умудрилась собрать больше возмущенного внимания, чем обе подсудимые.

* * *

Проснувшись, я расслышала из кухни приглушенные голоса. Кажется, я поспала всего несколько часов, но чувствовала себя бодрой, несмотря на бессонную ночь. Видимо, ритуал всё же придавал живительной силы. А заслышав из-за двери тёплый баритон Лёна, я поспешила выбраться из кровати и пойти на разведку.

Он сидел на стуле, откинувшись на спинку, и выглядел отдохнувшим и расслабленным. Крина расположилась напротив и, завидев меня, ласково улыбнулась. Но тут мой взгляд упал на середину стола.

— Где ты её раздобыл?!

Солома была именно такой, как надо, крепкой, но гибкой — аккуратные трубочки ровного светлого цвета. Совсем как его волосы.

— У Повелителя полно связей, — Лён хитро сощурился.

Я не могла поверить своим глазам. Иглы и нити тоже были на месте.

— И сколько моих воспоминаний ты перерыл без спросу?

— Немного. Нашел в Догеве консультанта: Маора, жена одного из фермеров — полукровка. Её мама делала этих ваших пауков — вот она и поделилась добровольно технологией.

— А я совсем не помню уже, — разочарованно проговорила я.

— Ничего, напомню, — Лён серьезно посмотрел на меня, и я тут же почувствовала, как его взгляд проникает так глубоко, куда я сама уже давно не осмеливалась заглядывать.

— Да и не давалось мне никогда рукоделие, — я опустила взгляд.

— Мне тоже, — усмехнулся Лён, — а вот Крина — мастерица.

— А что ты здесь делаешь? — опомнилась я. — Сам же рассказывал, что в этот день все примерные вампиры сидят по домам и думают о жизни.

— Все примерные вампиры проводят этот день рядом с близкими. А мне одному в Доме Совещаний прикажешь торчать? Раньше я навещал Келлу в короткий день.

— А теперь она что?

— Вышла по нужде на минутку, — раздался за моей спиной надменный голос.

Келла прошествовала под моим изумлённым взглядом и опустилась на стул напротив.

Мне не понадобилась телепатия, чтобы догадаться: она скорее бы сварила пару чанов зелий, чем торчала бы тут со мной, занимаясь плетением из соломки.

— Отрезвительных, — развеселился Лён. — Завтра на них будет отменный спрос.

Келла покачала головой.

— Мы будем лепить этих членистоногих?

— Не совсем, — терпеливо сказала я. — Это украшение так называют, потому что пауки плетут паутину, которая собирает на себя всё плохое, что пробирается в дом. Вот и соломенный оберег подвешивают к потолку, чтобы он охранял от напастей. Кажется, начать следует вот с чего.

Я потянулась за нитками и соломой, пытаясь припомнить, как я делала их в детстве. Научиться толком не получилось, я тогда больше путалась под ногами, но Лён доставал из моих воспоминаний движения рук моей мамы и старшего брата — ему особенно хорошо удавалось любое рукоделие.

Я почувствовала, что Лён на меня смотрит.

— Эй! — он схватил моё запястье. — Не туда. Аккуратнее.

Он поправил нить, которой я чуть не спутала несколько соломок. Лёну плетение давалось неплохо, Келле тоже, хотя она продевала нить с таким видом, словно предпочла бы перебирать лапки сушёных пауков — от этого была хоть какая-то польза. У Крины получалось лучше всех. Ее пухлые пальчики ловко перебирали соломки, сгибали нежно и точно, соединяли слаженно и красиво. Ей мы доверили плетение самой большой и центральной фигуры оберега.

Постепенно разговор перешёл от моих невнятных пояснений и чётких инструкций Лёна к воспоминаниям о том, как Келла застала маленького Лёна за украшением ёлки около её дома всеми ингредиентами для зелий, что он в этом доме нашёл. Она попросила его подождать, пока занималась пациентами, а юный Повелитель решил не терять время даром. Крина и Келла вспомнили празднования Дня Солнцеворота до войны, когда в долине жителей было в пять раз больше, а беловолосых Повелителей — больше тысячи. Келла рассказала, как в её детстве на долину налетел небывалый снегопад, и она на следующий день отправилась выкапывать снежную пещеру. Та удалась на славу, но в итоге обвалилась, и Келла чуть не околела, пока взрослые не пришли на помощь.

Я улыбалась и тоже вспоминала. Вспоминала печь, на которой было тепло спать даже в зимнюю пору. Вспоминала, как однажды перед Колядами разукрасила лицо сажей так, что все в селе приняли меня за демона и гоняли вениками, пока дядя не вступился. С громким хохотом он умывал меня снегом и говорил, что с такими девочками никакие демоны не страшны. Вспоминала, как ловко мой старший брат перебирал соломки. Когда его дразнили, что это дело для девчонок, мама посылала всех к Лешему и говорила: если руки растут откуда надо — человек не пропадёт.

— Расскажи и остальным, как тебя метёлками гоняли, — Лён тоже посмеивался.

Я рассказала. А потом про то, как вешала омелу и, пока лезла на окно, свалилась, ухватившись за горшок, который умудрился налезть на мою голову. Снять не получилось — пришлось бить. Хорошо, не чугунный был.

— Темнеет, — сказала Келла. — Надо собираться.

Паука мы доделали. Оберег получился не таким огромным, как в некоторых селянских хатах, но он всё равно был мне дорог. От самой крупной фигуры в исполнении Крины на нитях свисали ромбовидные подвески помельче, которые сделали мы вместе.

— Повесишь в нужный угол? — поинтересовался Лён.

— А можно его на ёлку? — спросила я. — Где и твои игрушки висят?

Он слегка удивился, а затем тепло мне улыбнулся.