Совершенное несовершенство (гет)

Я всегда была странной. В детстве я какое-то время огорчалась, что у меня совсем нет друзей — наверное, потому, что вроде бы у любого нормального человека должны быть друзья, а мне очень хотелось быть нормальной. Частью стаи, в которую меня никак не хотели принимать, поскольку я отличалась. В раннем детстве я больше тянулась к сказкам про единорогов и отцовским инструментам, чем к людям, в младшей школе — гораздо сильнее сверстников любила учиться и большую часть времени проводила в столярной мастерской при школе; еще чуть позже, после травмы, у меня начали косить глаза, что вовсе не добавило мне популярности. Я какое-то время переживала из-за этого, однако очень скоро поняла, что люди — в большинстве своем — слишком ненадежны, глупы и жестоки, чтобы тратить на них такой ценный ресурс, как время. Я начала заниматься синхронным плаванием и собирать коллекцию единорогов, что очень заполнило мой досуг, а еще осознала, что мир, который могут предложить мне книги, гораздо более занятен и красочен, и я могу посвятить ему минуты и часы, которые раньше тратила на то, чтобы наладить общение с окружающими.

Так что я оставила попытки всем понравиться и вместо этого углубилась в учебу. О, тут я была на высоте! Я с легкостью и гораздо быстрее сверстников преодолела программу начальной, а потом и средней школы и уже в тринадцать лет перевелась сразу в старшую.

И там познакомилась с Робби, который полностью изменил мою жизнь — хотя я осознала это гораздо позже.

На первый взгляд у нас было мало общего. Он был открытым, веселым, отзывчивым юношей, с немного неуклюжим чувством юмора и неуемной фантазией. Я — тихоня и заучка, проявляющая эмоции лишь на тренировках и соревнованиях по синхронному плаванию. Здесь и обнаружилась наша первая точка соприкосновения. Он танцевал как бог, его пластичность и грациозность были поистине запредельны, но лишь я одна могла их оценить. На публике он становился странно неуклюж и комичен, и все его попытки поучаствовать в школьных мероприятиях обычно заканчивались не слишком приятно. Однако он не сдавался, воспринимал неудачи со здоровым оптимизмом и постоянно говорил, что не ошибается только тот, кто ничего не делает. Именно это вызвало во мне интерес к нему, очень скоро переросший в глубокое уважение.

Когда мы чуть лучше узнали друг друга, я осмелилась рассказать ему о своем увлечении — коллекционировании единорогов. Я собирала книги о них, игрушки, камушки и стеклышки, похожие на единорогов, различные предметы, хоть как-то связанные с ними... Все, кому я прежде пыталась рассказать об этих милых сказочных созданиях, поднимали меня на смех, а вот Робби внезапно проникся и сам стал приносить мне разные мелочи с единорогами. И этим окончательно покорил мое сердце.

Несмотря на то, что никто не горел желанием завести со мной дружбу, к моей увлеченности Робби Стоуном относились с недоумением. Мы были слишком разными: я была "примерной девочкой", почти всегда пребывала в сосредоточенном, вдумчивом состоянии, а он был шебутной, совсем не любил учиться, хотя умел удивить своим кругозором — беседы с ним всегда получались интересными, он много читал, мог поддержать разговор на самые разные темы, на всякий предмет имел свой, отличный от других взгляд… и этим страшно раздражал меня, ведь моя голова была так плотно набита различными «академическими» знаниями, что любое отклонение от общепринятых научных суждений казалось мне кощунством, а Робби то выдвигал самые фантастические теории по происхождению вселенной, то начинал сочинять совершенно дурацкие, бессмысленные стишки, то ставил безумные химические эксперименты...

Многие спрашивали меня: "Что ты в нем нашла? Он ведь мало, что жирный, еще и с прибабахом!"

Я всегда только пожимала плечами на это: отчасти потому, что считала это сугубо моим личным делом, а отчасти — потому что не знала до конца, как ответить на этот вопрос. Да, он не был стройным красавчиком вроде Трэвора, да, его способ взаимодействия с миром был очень уж странным. Но в то же время Робби был добрым и искренним, доверчивым и веселым; у него была удивительная улыбка, и он единственный разделял мое увлечение, которое всем вокруг казалось смешным; он умел зажечь меня своей неуемной энергией, но никогда не досаждал, если мне хотелось покоя.

Но главное — мне было очень хорошо и спокойно с ним. Я к тому времени уже прочла множество произведений, в которых главные герои — внешне непривлекательные, а порой и откровенно уродливые люди — таили в себе удивительно богатый духовный мир, поэтому я знала, что внешность бывает обманчива, и нужно смотреть в душу, чтобы увидеть истинную ценность человека. Душа Робби была прекрасна, и ни один красавец не мог для меня с ним сравниться.

Ради меня Робби умел смирить свой бурный характер, непрестанно требующий неких свершений, и мог просто молча сидеть рядом, когда мне хотелось побыть в тишине. Он был очень нежен и чуток, любил держать меня за руку и никогда не переступал границ приличия (хотя я порой досадовала на его пуританские взгляды). Максимум, который он позволял себе — целомудренные поцелуи в щеку или в лоб и бережные объятия, которые он дарил очень щедро. В такие минуты он становился серьезен, собран, торжественно-величественен, а я наконец могла почувствовать себя маленькой, несмышленой девочкой, которой не нужно притворяться и доказывать свою самостоятельность и значительность. Я была в безопасности. Пряча лицо на его широкой, мягкой груди, я знала, что никто не причинит мне вреда, пока рядом Робби — для всех смешной, нелепый толстяк, вечно попадающий в передряги, жертва насмешек и жестоких розыгрышей.

Он постоянно стремился меня оберегать. Как и его, меня частенько осыпали насмешками, хоть и не так жестоко — все-таки я была сильно младше своих одноклассников, к тому же приносила школе призы, — но тем не менее, и я получала свою долю издевательств. Я научилась игнорировать это, но Робби всегда вступался за меня, переключая огонь на себя. Я много раз просила его не делать этого, потому что мне все равно, а он не заслуживает быть громоотводом для жестокости лентяев и бездарей, но он говорил, что не может вынести, когда со мной плохо обращаются.

Однажды, уже в выпускном классе, он пригласил меня на школьную дискотеку. Я с самого начала знала, что это плохая идея, но Робби был так решительно настроен, что я не осмелилась отказать… и зря. Нет, сначала все шло хорошо: я так обрадовалась уверенности, с какой он принялся зажигать на танцполе, что даже позволила ему увлечь себя в танец, и мы отлично повеселились, удивив половину школы. Но потом все пошло кувырком. Появился Трэвор со своей компанией, и они стали по обыкновению задирать Робби, да и меня заодно. Вопреки обычной своей робости перед ними он завелся, полез в драку и даже, кажется, подбил глаз одному из подпевал Трэвора… Конечно, вечер был безвозвратно испорчен, потому что Робби крепко досталось — на него набросилось сразу несколько парней, и домой он меня провожал, мужественно пытаясь не хромать и то и дело шмыгая разбитым носом.

Этот случай почему-то страшно его расстроил. Он часто становился задумчив и рассеян, промежутки между нашими и до этого не слишком частыми — ввиду моей занятости — встречами увеличились...

А потом я уехала на очередные соревнования — впервые в другой штат, — и в это самое время состоялось то самое знаменательное вручение Национальной премии выпускнику года. Домой я привезла первый приз, а Робби больше не видела.

Школа гудела. Все только и говорили о том, «какая же глупая рожа была у Робби Кривотрахера» и «как нелепо колыхался его жирный зад».

Я пыталась увидеться с Робби, хотя бы просто поговорить с ним, но он не шел на контакт. Он не подходил к телефону, а его мама была настроена воинственно и никого не подпускала к их дому ближе калитки. Тем не менее я не оставляла попыток встретиться с ним, но однажды, прийдя к его дому, увидела, что он продан: незнакомые люди разгружали на подъездной площадке мебель и заносили в дом вещи.

Робби не появился ни на экзаменах, ни на выпускном — никогда после. И только выйдя в последний раз из дверей школы, я осознала, что никогда и никого не смогу полюбить так, как Робби Стоуна.

Какое-то время я была очень занята: поступила в университет, вошла в основной состав сборной штата по синхронному плаванию, строила планы на будущее, которое выглядело безупречно радужным.

Но со временем я все острее стала ощущать отсутствие в своей жизни Робби, и это уже начало сказываться на моей успеваемости. Поэтому я решила разыскать его и спросить: чем же я провинилась, что он с такой легкостью оставил меня? Но все попытки хоть что-нибудь узнать о моем потерянном друге оказались тщетны: он как в воду канул. Последнее место, где мне удалось хоть что-то узнать о нем, был вокзал Юнион Стейшн в Вашингтоне, но дальше его след терялся. И больше — ничего. Будто человека по имени Робби Стоун вовсе никогда не существовало.

Я долго пыталась принять факт, что никогда больше не увижу его, но потерпела в этом полное фиаско и на втором курсе загремела в клинику с нервным срывом. И вроде бы мне даже удалось быстро восстановиться: я сбросила вес, который набрала на фоне депрессии и отсутствия регулярных тренировок, вернулась к занятиям, но тут на меня свалилась новая напасть.

Уже давно меня мучили головные боли и приступы дезориентации, и вдруг это состояние резко усугубилось, начало стремительно падать зрение. Пришлось срочно оперировать мое косоглазие, и это оказалось тяжелейшим для меня испытанием. Длительная постоперационная реабилитация, когда противопоказаны любые физические нагрузки и нельзя напрягать зрение, на несколько долгих месяцев заперла меня внутри собственной головы.

И тогда выяснилось, что моя депрессия никуда не делась, а стала только более масштабной.

Я плохо помню те несколько лет после операции.

Я почти все время то была под антидепрессантами, то пребывала в состоянии полнейшей апатии, то вдруг теряла связь с реальностью, то пыталась свести счеты с жизнью…

Мне постоянно снился Робби. Я так хотела его увидеть, что не знала, куда себя деть. Я взывала к нему тоскливыми бессонными ночами — мне так не хватало его заботы, его тепла, его дурацких стишков, глубокого, теплого взгляда. Я злилась на него — мне казалось, что он бросил меня, просто вычеркнул из своей жизни, как нечто ненужное, не имеющее значения… Психолог, что работал со мной, постоянно напоминал, что Робби сам пережил страшное потрясение, оказавшись обнаженным перед гогочущей толпой, и только Бог ведает, какой глубины травму он получил в тот день. Разумом я все понимала, но мой хваленый мозг не мог помочь мне справиться с эмоциями.

В конце концов, все как-то устаканилось.

Глаза у меня больше не косили, зрение улучшилось (хотя все равно приходилось носить очки), и только в моменты особого волнения глаза снова съезжались к переносице. Врач сказал, что это психосоматика и приобретенный рефлекс: в момент стресса мозг пытается вернуть привычную картинку.

У меня появился аппетит и прекратились истерики. Я стала лучше спать и гораздо спокойнее переносить человеческую глупость.

В университет я не вернулась: приобретение знаний, которое так радовало меня в прошлом, больше не имело для меня никакого значения.

Я устроилась на службу в городской архив, приобрела маленький, уютный домик в тихом районе, почти перестала видеться с людьми.

Я увлеклась моделированием, и теперь мой мир состоял из миниатюрных сказочных дворцов, фантастических, инопланетных сооружений, копий архитектурных памятников, заброшенных лесных башен — я могла быть кем угодно, когда не хотела быть собой.

Я упаковала свою коллекцию единорогов в большую коробку и засунула в самый дальний угол в доме.

Я запретила себе думать о Робби.