Брак создается на Небесах (гет)

На следующий день Юэ Лао, повсюду скользящий за заговорщиками, поразился их прыти: за считанный шичень евнухи Чжао, Сяо и Ляо высказали свои намерения вдовствующей императрице, устроили помолвку императору и заставили того тем самым кипеть от гнева. Его величество при этом, правда, больше напоминал краба, попавшего в кипяток⁽¹⁾. Даже лицо покраснело.

А закончилось все тем, что государь в крайнем раздражении позвал личную стражу и отправился на охоту, никого о том не оповестив. Лунный Старец попричитал-посетовал, да и отправился за ними.

Евнух Гао, занятый тем временем делами восточного дворца, прознал обо всем этом лишь спустя шичень и, всполошившись, бросился следом. Лошадь он загнал очень быстро, и пришлось спешиться для поисков уже в лесу.

И только забравшись в глубоко в чащу, Гао вдруг понял, как опрометчиво поступил, не взяв с собой охраны. Слишком уж он привык покрывать своеволие молодого императора, слишком уж был обеспокоен…

Ругаясь мысленно и вслух, он повернул обратно, но внезапно из зарослей донесся тяжелый рык. Кусты затрещали, и ему навстречу выступил тигр. Его усы топорщились, а каждая мышца изготовилась к прыжку. Старику не то что сразиться — даже убежать от такого зверя было не по силам. Обомлев, Гао попятился, и зверь тут же кинулся вперед.

По возвращению император узнал о пропаже старого слуги и, побледнев, велел искать его целому отряду. А спустя еще полусотню дней ему принесли только черную изодранную шапочку.

В то же время душа евнуха Гао дрейфовала по Реке Забвения на суд Яньло-вана. Отрешенный взгляд был недвижимо направлен вверх, а тело мирно покачивалось на волнах. Однако эта картина созерцания бренности сущего резко изменилась, как только демоны выловили Гао и поставили его перед своим огромным владыкой. Такого ужасающего лица евнух за все свои годы не видел — подбородок вытянутый, бородка жиденькая, нос острый, а глаза навыкате, вращающиеся, как яйца в кипятке…

Для взора Гао даже пропало жутковатое великолепие каменного дворца Диюя.

Яньло наклонился над ним черной волной и покосился на своих демонов:

— И кого вы привели на этот раз?

Демон с маленькой книжкой в когтях скрипуче зачитал:

— Евнух Гао. Долго вел добродетельную жизнь, служил на совесть, но в последний месяц пытался убить императора смертных.

Кустистая бровь Яньло выгнулась, как хлыст:

— Покушался на жизнь Сына Неба? Как любопытно…

Демон справа зашептал ему на ухо:

— Ежели нам удастся заполучить Сына Неба, да еще обделившего родителей потомками, как же будут унижены Небеса!

Яньло-ван прищурился, а Гао, приняв это за неминуемую кару, тут же затараторил:

— Строго говоря, я отчаялся в попытках убить императора. Я и мои помощники сговорились подослать к нему невесту, чтобы та убила.

— Тем лучше… — пробасил Яньло, а глаза покойного округлились:

— Что?

— Молчать! — владыка Диюя резко выпрямился черной стеной. — Я здесь судья. И мне не пристало возиться еще и с помершими от несчастных случаев! — Вконец рассвирепевший, Яньло кивнул демону слева: — Этого возвращай сразу к смертным, безо всяких перерождений.

Демон в сомнениях помял когтистые кисти.

— Владыка, по правилам, съеденные тигром возвращаются к смертным в форме злых духов и следуют за тигром, пока тот не съест еще одного человека…

— Да хоть так, — отмахнулся Яньло, и демон-писарь, прихватив Гао за плечо, утянул того обратно к Реке Забвения.

Пока покойник нервно озирался среди наползающего вокруг тумана, демон-писарь листал свою книжицу, периодически бросая на него оценивающий взгляд.

— Что ж… поглядим. Сперва тебе суждено возродиться злым духом, а как твой тигр-убийца съест кого, станешь прекрасной девой…

Гао в возмущении вскинулся:

— Злым духом — еще куда не шло, но почему мне суждено стать женщиной?

Демон ухмыльнулся, смерил его взглядом от макушки до пят, нарочно остановил взор у пояса и развел когтистыми дланями:

— Так нет ничего, позволяющего обратное.

— Но ведь было… — обиделся Гао.

— Или женщиной, или в виде тигриных объедков, — отрезал демон, и Гао пришлось кивнуть.

Внезапно все вокруг померкло, и спустя миг Гао обнаружил себя в лесу. Сквозь листву светило яркое солнце, среди ветвей щебетали птицы, а в тени под деревом отдыхал проклятый тигр-людоед с окровавленной мордой. Подле его набитого полосатого брюха копошились муравьи.

И последнее Гао увидел прямо через свои ноги. Тело его стало прозрачным, как бульон, но ужаснее всего было чувство голода — был бы у него желудок, тотчас бы прилип к спине больным комом.

С раздражением плюнув на тигра, Гао решил устремиться на поиски пропитания — раз уж бытие духом не дало ему радости избавления от нужд тела.

Он шагнул вперед, но вдруг наткнулся на невидимую преграду. В панике Гао перепробовал все направления и, к своему облегчению, все же нашел одно, в котором мог двигаться. Снова сплюнув, он направился вдоль просеки, что вела к столице. И только на полпути вспомнил, что согласно сказаниям демоны могут ходить лишь по прямой.

Что тому причиной, Гао не стал задумываться — есть хотелось так сильно, что он готов был наброситься на любой мало-мальски съедобный предмет. По пути он заметил ягоды годжи, но когда потянулся их сорвать — рука скользнула сквозь куст. В отчаянии Гао обернулся. Стоило ли вообще идти вперед? Может, лучше было попробовать как-то разбудить тигра? Может, теперь он будет сыт лишь тогда, когда сыт съевший его тигр?

Однако Гао уже добрался до окраины леса, и возвращаться ему не хотелось. Отчаянно сплюнув уже в третий раз, он все же поплелся в столицу.

По пути он обнаружил, что не чувствует запаха рынка. Как и любого запаха вообще. Он попытался произнести слово, но из горла не послышалось и звука. Прохожие его не замечали и шагали прямо сквозь его тело. Из чувств остались только зрение, слух и мучительный голод. Это ужасало, и дух евнуха с каждым шагом принялся твердить себе, что по крайней мере он не может от этого голода умереть.

Ковыляние, а точнее скольжение в одном направлении привело его прямо к заднему двору восточного дворца.

И к своему удивлению, Гао обнаружил там императора, склонившегося у каменного постамента с чашей риса.

Со скорбным лицом его величество воткнул в кашу палочки благовоний и произнес:

— Все эти годы ты был мне добрым слугой и добрым другом, евнух Гао. А еще наставником, едва отец почил.

Император влажно втянул носом, и Гао невольно повторил его жест. И — о чудо! Вместо аромата благовоний в его призрачный нос вдруг ударил запах свежей рисовой каши.

Вне себя от счастья Гао бросился к подношениям. Зачерпнуть рис не удалось, но сам запах вдруг сделал его сытым.

Император меж тем поджал губы и свесил голову.

— Твоя кончина была столь трагичной. Если бы я только не сбежал в гневе из дворца… И если я не могу защитить даже своих приближенных, то какой же я император?

Гао уставился на него с удивлением. Все эти годы ему казалось, что для своевольного драконьего отпрыска он словно гвоздь в глазу — просто один из придворных лицемеров. Неужели в сердце императора к нему сохранилась та привязанность, что была в детстве?

Гао покачал головой, а император принялся тихо бубнить какую-то молитву.

Внезапно с другой стороны постамента подошел евнух Чжао и, перекинув метелку через плечо, покосился на благовония:

— Ваше величество, до вдовствующей императрицы дошел слух, будто вы выказываете почтение к своему почившему слуге, совершаете излишние моления и оставляете подношения в не предназначенных тому местах. Ее величество велела мне предупредить вас о недопустимости подобного во дворце. А также пресечь столь неприемлемые деяния.

С этим Чжао бесцеремонно снял чашу с постамента, затушил о землю благовония и поклонился, намереваясь уйти.

Гао налетел на него, но оказался бессилен даже колыхнуть его одежды.

Император подавился воздухом, но наконец пришел в себя от возмущения.

— Дерзость! Заботы о Поднебесной и дворце мне передал покойный император. И не вдовствующей императрице определять здесь приемлемость ритуалов.

Из поклона Чжао посмотрел на него затравленным волком.

— Я лишь выполнял приказ вдовствующей императрицы.

Расшитая драконами грудь взмыла глубоким вдохом, и император махнул рукавом, отпуская слугу восвояси.

Гао посмотрел на остовы затухших благовоний, остро сожалея, что не может затолкать их несносному евнуху Чжао в глотку.

Император вскоре тоже удалился, а призрак остался у постамента.

На столицу плавно осела вечерняя синева.

А спустя кэ⁽²⁾ Гао выяснил, что не может отходить от места своего поминовения дальше, чем на чжан. Ему оставалось либо сидеть здесь, на заднем дворе, либо вернуться в лес к тигру. На дрянного зверя Гао теперь не надеялся повлиять, посему устроился на траве под постаментом. Ему хотелось забыться сном, но сон не шел, если вообще был возможен. И, ко всему, уже через шичень его снова начал одолевать голод.

Гао пробовал молиться Небесам. Пробовал поднять воскуренные для него благовония. Пробовал кричать, двигать предметы и пробиться дальше во двор. Однако все его усилия остались тщетны — от его стараний не дернулась и травинка.

А к ночи Гао совсем извелся и свернулся калачиком прямо под постаментом. Одна мысль, что так ему придется провести остаток своих дней, приводила в ужас. И самое жуткое — этот остаток жизни обещал быть бесконечным. Ведь вряд ли тигр в том глухом лесу найдет еще одного глупца…

Гао горестно усмехнулся — все как в притче про обучение осла: за десять лет умрет либо государь, либо осел. Гао же наиболее вероятным исходом виделось собственное безумие.

Однако, когда все вокруг смолкло, и его истощенный разум охватило отупляющее равнодушие, кто-то тихо вышел из внутренних покоев. Гао всмотрелся и с изумлением увидел императора с масляной лампой, благовониями и плошкой в руках.

Тот осмотрелся, присел под постаментом, зажег в чаше с рисом душистые палочки и, осторожно прикрыв все травой, вернулся обратно.

Счастью Гао не было предела. Он снова был сыт! Все-таки зря он когда-то ругал маленького дракона за побеги и вылазки из дворца. Оказалось, в юной монаршей голове и без его увещеваний засели лишь наставления Конфуция о необходимости ритуалов и почитания, а способность незаметно проказничать осталась лишь полезным навыком.

Однако насытившись, Гао горестно задумался, надолго ли такая милость императора. Ведь едва палочки благовоний отгорали, голод возвращался с прежней силой. Сколько еще раз сюда придет его величество? Не будет же он постоянно гневать вдовствующую императрицу…

Однако в следующий месяц Гао с изумлением обнаружил, что ошибался. Каждый день в предрассветные часы император выскальзывал из дворца и приносил для подношения что-нибудь вкусное. Иногда это был рис, иногда рыба, иногда печенье. А когда во дворце начинали судачить о свадьбе для императора, поминальная еда была красного цвета. Гао усматривал в этом нечто мстительно-едкое со стороны императора — вроде запоздалой отповеди на старый спор, но мысль о том, что его величество до сих пор обращается с ним, как с живым, согревала сердце. А когда юный государь начинал безответно жаловаться постаменту на бремя своей власти, Гао и вовсе чувствовал себя размякшим стариком. Заснуть, как оказалось, он теперь мог только под молитвы императора.

Однако в конце своего второго посмертного месяца дух Гао рассудил, что вечно так продолжаться не могло, и все же решил вернуться к тигру.

В этот раз путь наощупь оказался иным и привел к широкой дороге в лесу. Тигр сидел в засаде среди кустов, и, проследив за его взглядом, Гао увидел, что тот примеривался напасть на дюжину людей в отдалении. Шествующие несли за собой богато украшенный паланкин, и все как один были одеты в красное.

Сердце Гао охватили невиданные доселе противоречия. С одной стороны, он мечтал поскорее обрести смертное тело, пусть и женское. С другой — благословенный для других день омрачится трагедией… С третьей — к нему впервые за последние сорок лет вернулась затаенная обида: вот из-за таких вот богатеев сам он однажды лишился весенних радостей и ушел служить во дворец.

Гао тряхнул головой, отбрасывая все эти метания разом: за годы своей службы он видел всякое, перед смертью и сам творил неподобающее, да и вообще ничего сейчас поделать не мог — ни доброго, ни злого, как бы ни относился к происходящему.

Внезапно за его спиной донесся смешок и хлопок в ладони:

— А вот и «невеста»! А я полагал, ты до сих пор варишься в котлах третьего или четвертого судилища Диюя. Видимо, работает-таки моя нить!

Обернувшись, Гао увидел полупрозрачную фигуру старика в красных одеждах и, почесав подбородок, кивнул на толпу у паланкина:

— Ты помер во время этого шествия? Как-то ты староват для слуги знатного рода…

— Побойся Небес, демон! — топнул ногой бессмертный дух. — Я молод, как сама любовь! Или ты совсем от голода обезумел? Я — Юэ Лао, бог брака!

Гао закатил глаза.

— Уж не знаю, сколько лет ты прожил, но зрением ты явно слаб. Какая из меня невеста?

Лунный Старец насупился. Цзы Гу в последнюю встречу тоже укоряла его за невнимательность до слепоты. Наконец он проворчал:

— Я тебя с императором красной нитью связал и жизнь тебе, считай, спас, а ты еще и возмущен, неблагодарный!

— Жизнь спас?! — сжал призрачные кулаки Гао. — Да разве это жизнь?! Да если бы не твоя нитка судеб, я бы наверняка сейчас доживал во дворце припеваючи, вместо того чтобы питаться подаяниями!

Закончив свою тираду, Гао колыхнулся всем невесомым телом — показалось, что сейчас он в чем-то покривил душой.

Юэ Лао открыл рот, но его внимание отвлекла внезапная остановка паланкина. Оттуда выбралась невеста, и Гао, узнав в ней старшую дочь генерала Ли, заворчал:

— Выходит, сейчас ты явился сюда, чтобы завязать новую красную нить между императором и этой девой, так? Оплошал в первый раз, а теперь хочешь исподтишка исправить промах? Вот, значит, из-за кого в Поднебесной не хватает благополучных браков! А еще меня сгубил из-за своей бесталанности!

— А ты что же, считаешь, что годишься императору в жены? — фыркнул Юэ Лао. — Больше похоже на ревность пса-подхалима.

Вне себя от злости Гао кинулся на бога брака и сцепился с ним в полупрозрачный клубок. Пытаясь задушить друг друга, они покатились по траве, и внезапно рядом с ними ударила молния — все же небесная стража не дремала и поддерживала своих в сражениях со злыми духами.

Перепуганный вспышкой тигр ринулся из засады, но будучи замечен людьми, резко притормозил, и вместо того чтобы скрыться, бросился на отошедшую от паланкина невесту.

Заметив это, Юэ Лао отшвырнул от себя духа-евнуха заклинанием, а после с замиранием сердца наблюдал, как тигр унес свою неожиданную добычу в лес.

Слуги вокруг паланкина растерянно застыли.

Удрученно вздохнув, Лунный Старец присел на траву.

— А Цзы Гу была права.

«Даже самой прекрасной на свете невесте

Не сбежать от судьбы и отхожего места…»

Гао посмотрел на него с презрением.

— Конечно, с таким-то отношением небожителей к смертным.

— Да где тебе понять! — буркнул Юэ Лао. — Из-за этих смертных Нефритовый Император теперь с меня шкуру спустит и отправит к Яньло.

Покусав губу, Гао присел рядом.

— Поскольку эта своевольная генеральская дочь все же согласилась на брак, то скорее всего, она вступила в сговор с нашими евнухами и намеревалась убить его величество. Так можешь и передать Нефритовому Императору, если тот на тебя разгневается за новый промах. А я могу подтвердить твои слова.

Юэ Лао усмехнулся.

— Все-таки один императорский слуга всегда поймет другого. Но вообще-то я не собирался связывать госпожу Ли и юного императора.

Гао застыл, но не успел ничего спросить — его воздушное тело вдруг начало уплотняться и меняться. Руки стали тонкими, талия — узкой, поднялась грудь. И теперь ему явно было не больше двадцати.

Юэ Лао спешно отвернулся, замечая, что одежды такое перевоплощение не предусматривало. Гао же это ничуть не смутило. Наложниц и всяческих непристойностей за свою жизнь он повидал достаточно и теперь лишь осматривал себя с любопытством.

Новое тело было действительно красивым — уж он-то мог оценить. Еще недавно ему претила мысль о таком изменении, но только сейчас пришло в голову, что теперь он сможет считаться в обществе полноценным. Теперь можно было попрощаться с многолетними насмешками и приветствовать весенние радости…

Заметив его появление, удрученные слуги у паланкина всполошились.

— Злой дух! Злой дух!

Одни отворачивались, вторые прятались за паланкин, а третьи подсматривали сквозь ладони.

Гао про себя усмехнулся. Смерти он теперь не боялся, но вот репутацию стоило создавать уже сейчас. Отломав от кустов пару веток, он кое-как прикрылся и жалобно пролепетал:

— Я вовсе не злой дух! Просто по пути меня ограбили разбойники, а потом их спугнул тигр.

На миг Гао хотел уязвить Лунного Старца, добавив «меня ограбили до последней нитки!», но тот исчез.

Люди вокруг успокоились, исподтишка рассмотрев появившуюся деву, а та продолжила увещевать:

— И вижу я, у вас тоже стряслась беда.

Слуги разом поникли, как маки по осени, но все же им надоело отводить глаза, и они озаботились тем, чтобы найти для несчастной одежду.

Пока та одевалась, самая плаксивая служанка у паланкина запричитала:

— Мы не уберегли императорскую невесту! Его величество уже выехал встречать паланкин, а как увидит это — всех нас казнит!

Дева Гао наконец завязала ханьфу и рассудительно произнесла:

— Мне надлежит вас отблагодарить, и я знаю, как вам помочь.

Слуги уставились с надеждой, и Гао продолжила:

— Мне ведомо, что дочь генерала Ли прежде никогда не бывала при дворе, своего поместья почти никогда не покидала, а со свадеб сбегала не единожды. А значит, император наверняка не видел ее лица. Так почему бы вам не одеть меня как его невесту и не доставить во дворец взамен почившей госпожи Ли?

Слуги переглянулись.

— Но сможете ли вы притвориться знатной госпожой?

— Дворцовый этикет я знаю лучше, чем свою ладонь, — фыркнула Гао.

— А если генерал Ли вознамерится проведать дочь?

— Вот тогда мы и оповестим его о произошедшем. Вряд ли тот рискнет кому-то рассказать о подмене — ведь за обман императора ему будет грозить казнь.

Слуги снова переглянулись и все же один за другим закивали. Так шествие продолжилось.

По пути Гао переодели и нанесли макияж. Второго свадебного наряда не нашлось, но она уверила всех, что найдет, что сказать на этот счет, и растрепала волосы.

Служанки на это посмотрели молча — полные тревог, они не решались ничего возразить.

Посмотрев в медное зеркало, Гао остался доволен. Не всякая наложница во дворце обладала столь утонченной красотой. Глаза феникса, щеки, как персик, и губы, что лепестки пиона. Сказал бы ему кто, что однажды ему придется оценивать для императора самого себя — он бы забил шутника метелкой.

Впрочем, сейчас его сердце терзали более важные вопросы. Евнухи-заговорщики, в числе которых он состоял при первой жизни, наверняка уже подговорили генеральскую дочь на убийство императора. И если он доведёт этот первоначальный замысел до конца, то после в лучшем случае будет отослан обратно в поместье генерала, а в худшем — будет убит сам как исполнившая свою роль пешка. Если же он и вовсе откажется от идеи убить императора, то скорее всего, евнухи избавятся от него самого…

Гао погладила новообретенный тонкий подбородок. Но что если удастся убедить евнуха Чжао и прочих, что он — их перевоплотившийся союзник?

Эти нелегкие мысли едва не вытрясло из головы новоявленной невесты — паланкин резко остановился.

Снаружи послышался голос глашатая:

— Его величество прибыл встретить свою невесту! Шествие продолжается!

Паланкин снова поднялся и поплыл дальше, только теперь за его стенками слышался стук копыт.

Внезапно ветер поднял занавеску паланкина, и жених с невестой встретились взглядами.

Невеста смотрела исподлобья, а на лице жениха удивление сменилось ухмылкой. И его голос звучал едкой пародией на указ о дарованном браке:

— Старшая дочь генерала Ли умна и добродетельна. И настолько стремилась стать супругой императора, что словно небожительница летела в паланкине, растрепав свои волосы.

Невеста резко отдернула занавес и заговорила еще более елейно:

— По пути мне довелось столкнуться с тигром, и он унес мои свадебные одеяния и фениксовую корону. Быть может, ради сохранения гармонии инь и ян⁽³⁾ дракону лучше жениться на том тигре? Раз уж император видит одежды, а не людей? Или его величество вообще предпочитает оставлять своих подданных в лесу на корм зверям?

Император резко побледнел, но выдавил:

— Видится мне, моя невеста весьма любознательна до происходящего при дворе. И легко заменит тигра для дракона.

Гао решил, что ему следует начать думать о себе как о женщине, коей он теперь являлся. Как о госпоже Ли, не переносящей любых женихов. В конце концов, в его натуре и прежде было немало иньского.

Обмахнувшись веером, «госпожа Ли» закатила глаза и произнесла будто на отвлеченную тему:

— Да нынче каждая рыба мнит себя драконом. А тигры рыбу едят.

Император сперва поперхнулся, но на его лице появилась лукавая улыбка:

— Так выходит, вы все же негодная рыба, раз тигр на вас набросился, но есть не стал?

«Госпожа Ли» сердито опустила веер на сгиб локтя — точь-в-точь так, как Гао прежде опускал метелку. Заметив это, император приподнял бровь, и его невеста фыркнула:

— Наудачу тигр просто был сыт.

— Это несомненно радостно, — холодно улыбнулся император, но сарказма в голосе явно недоставало.

Невеста чинно расправила одеяния на коленях.

— Я тоже рада встретить ваше величество. Говорят, свидишься до свадьбы — не быть браку.

Император надменно усмехнулся:

— Вы проделали весь этот путь в паланкине и столкнулись с тигром ради того, чтобы сказать, насколько не желаете стать моей женой?

— Полагаю, вашего согласия спрашивали так же, как и моего, — развела «госпожа Ли» руками.

— А вы рискнули бы противиться браку?

— Я бы сказала, что императору сперва стоило бы навести порядок на границе и при дворе. Чтобы не получилось очередного Чжао-Сяо-Мяо-Ляо, Гао-Цао-Тао-Чжень.

Взгляд императора застыл, а невеста спешно задернула занавеску.

В полутьме паланкина «урожденная Гао» вцепилась в свой веер.

Конечно, подобные перепалки случались и прежде, но раньше их острота была совсем иной. Прежде император ни на кого не смотрел с таким изумлением. Не было какого-то особого голода в его взгляде, какой-то жажды победить в споре…

И собственное сердце не знало того азартного беспокойства, которое чувствовалось сейчас.

Тряхнув головой, «госпожа Ли» поглядела на служанку, нервно обмахивающуюся рукой, и шепнула:

— Это было непохоже на вашу госпожу?

Служанка сглотнула и выдохнула:

— Напротив, слишком похоже.

Наконец паланкин прибыл ко дворцу, и «госпожа Ли» вышла наружу. Она не заметила руки, что подал ей император, но тут же исправила оплошность, напустив на себя гордый вид. Вместе они зашагали к парадному входу.

Император, сдерживая ухмылку, покосился на ее растрепанную голову.

— Манеры соответствуют виду.

— Императору было бы разумнее использовать недостатки невесты, чтобы препятствовать нежеланному браку.

— Императору положено думать дважды. И Лао Цзы говорит: откажись от одного, возьми другое.

«Госпожа Ли», завидев его загадочную драконью улыбку, опустила вздернутый было нос и покраснела. И что его величество имел в виду? И когда этот мальчишка так вырос? До того, чтобы играть с разумом подданных в интригу? Или, может, будучи евнухом, ему самому приходилось слишком часто склонять голову, и не было возможности заметить?

В поток этих скомканных рассуждений ворвался голос императора:

— И все же вам, госпожа Ли, придется изучить дворцовый этикет.

— О нем мне известно достаточно, — уязвленно буркнула та в ответ и непринужденно продолжила: — Когда мы дойдем до первой ступени, глашатай справа объявит наше прибытие. Потом нас встретит евнух Чжао — опять в пыльной обуви. Он проводит меня в восточный флигель, чтобы подготовиться к церемонии, раз уж по пути случилась такая оказия… А вот объявляющий часы сегодня явно запаздывает.

Император уставился на невесту с удивлением и едва не запнулся. Неловкость он сразу решил скрыть ехидцей:

— Госпожа Ли, к чему же вы так тщательно изучали этикет, если не желали становиться моей супругой?

— Инь и Ян — это вечное противоборство тигра и дракона. А своего врага надо знать в лицо.

Император открыл было рот, но невеста тут же продолжила:

— А сейчас, согласно этикету, вы должны сурово воскликнуть: «Дерзость!», — чтобы тут же вспомнить, что помолвку уже не отменишь, раз уж мой отец сейчас имеет слишком большое влияние при дворе.

Не успел император рассердиться или рассмеяться, как глашатай справа объявил прибытие, а евнух Чжао вышел встречать. Император покосился на его обувь. И точно — в пыли. «Госпожа Ли» в свою очередь усмехнулась — пока его величество поражался ее «предвидению», сама она только что узнала свое полное имя. Впрочем, «Ли Мяо» было куда более благозвучным сочетанием для уст императора, нежели «евнух Гао»⁽⁴⁾.

Под оглушительное «Небо и земля хранят нас! Наступил час Обезьяны!» госпожу отвели в восточный флигель.

Там вокруг нее принялись хлопотать служанки — вымыли, натерли душистыми маслами и принялись за свадебное убранство.

Поначалу «госпожа Ли» откровенно стеснялась. Казалось бы, занявший ее тело старик Гао уже прожил жизнь и давно на все смотрел как сквозь красную пыль⁽⁵⁾. Но какими же новыми красками все заиграло перед взором, когда пришлось принимать заботу прислуги, вместо того чтобы прислуживать самому!

Внезапно служанка, что расчесывала невесте волосы, слишком сильно дернула за прядь и рухнула на колени.

— Я достойна смерти!

«Ли Мяо» закатила глаза.

— Придворная Лю Си, если ты не закончишь с моей прической, мне некому будет это поручить.

Лю Си вылупила глаза так, будто те были треснувшими каштанами.

— Вы…

— Да, мне известно твое имя, — скучающе отмахнулась невеста. — И то, что ты укладываешь волосы лучше других. Посему прекрати дрожать от страха, поднимись и продолжай.

Все еще напуганная Лю Си снова занялась волосами госпожи.

А сама госпожа уставилась в зеркало. Предстоящая брачная ночь тревожила, но, помнится, император сам всячески избегал продолжения рода, опасаясь за свое положение. Посему «урожденная Гао» расслабилась. Если государь — это лодка, а народ — вода, способная эту лодку нести или перевернуть, то он стал той частью воды, что захлестнуло в лодку.

Свадебная церемония «госпожу Ли» интересовала мало. Куда чаще она бросала взгляд на вдовствующую императрицу, чем на окружающее всюду великолепие. А та, судя по удовлетворенному выражению лица, рассчитывала либо получить наследника, либо знала о планах покушения на императора. Не сумев выяснить это наверняка, «госпожа Ли» заскучала. Император тоже больше смотрел на гостей, чем на нее, и это успокаивало.

Оказавшись в брачных покоях, новоиспеченная супруга принялась ходить из стороны в сторону широкими шагами.

А на седьмом кругу к ней черным вихрем ворвался евнух Чжао.

— Госпожа Ли, вы еще помните наш уговор? Вам надо лишь напоить императора отравленным брачным вином, а самой вылить это вино в рукав.

Та с раздражением откинула свадебную вуаль, и Чжао отпрянул в ужасе.

— Вы не госпожа Ли…

— Именно, — последовала в ответ совсем не женственная усмешка. — Однако я отсоветую вам бежать к императору, чтобы доложить о подмене невесты. Ведь я не собираюсь оповещать его о сговоре. А все потому, что я — реинкарнация евнуха Гао.

Чжао сперва застыл, а потом поперхнулся смешком.

— Только я подумал, что вы достаточно безумны, чтобы притвориться невестой государя, как вы убедили меня, что ваш недуг запущен окончательно.

Невеста покачала головой и уселась на топчан.

— Напрасно не верите, почтенный Чжао. Мне, к примеру, известно, что в прошлом году вы вынесли из казны три нефритовых жезла и четыре тысячи лян серебром. В столице вы прячете брата, который задолжал игорному дому и сбежал из-под стражи. А еще вы всегда протираете чашу левым рукавом, прежде чем пить из нее.

Чжао стиснул кулаки.

— Тогда… кем бы вы ни были, нам стоит все отложить.

С этим он заменил кувшин брачного вина и поспешил наружу.

На лице госпожи брови сошлись, как тяжелые тучи, и в этот момент в брачные покои шагнул император.

Заметив на лице супруги напряженность, он заложил за спину кулак, встал в одну из поз благородного мужа и заявил:

— Супруге не стоит переживать. Я не заинтересован ни в этом браке, ни в наследниках.

— Замечательно, — крепко хлопнула по коленям невеста. — Значит, наши интересы совпадают, и вы не будете возражать, если я сейчас займусь более полезными делами?

Император по-совиному моргнул один раз, второй и, наконец, спросил:

— Это какими же?

«Супруга Ли» резко поднялась, но, задумавшись, обернулась.

— Идите за мной и сами все узнаете.

Так они тихо пробрались к покоям почившего евнуха Гао. Император попытался было спросить, что они все же здесь забыли, но шиканье супруги заставило его замолчать.

За дверями послышались голоса.

— Это просто смешно.

— Эта Ли Мяо, или кто она там, знает слишком много. И не исключено, что ее кто-то убедил разобраться с нами. Ведь теперь ей выгоднее не смерть императора, а сохранение ее нового статуса. Лиса, что заняла могущество тигра⁽⁶⁾… Кроме того, она не так уж глупа и наверняка поняла, что после мы все равно должны будем от нее избавиться. Отравленное вино я убрал, но как знать, не поверит ли государь этой лисице на слово…

— Возможно, нам следует вернуться к изначальному плану и устранить императора после появления наследника. И даже если эта Ли Мяо — перерожде…

Тут «Ли Мяо» резко тряхнула императора за плечо:

— Ваше величество, не пора ли вам уже вмешаться?

Император опомнился, громогласно позвал стражу и велел схватить заговорщиков.

Когда евнухам заломили руки, «Ли Мяо» нахмурилась, покусала губу и дернула императора за рукав.

— Ваше величество, не стоит омрачать эту благоприятную ночь приказами о казни. Куда разумнее узнать, как далеко распространяется заговор, пообещав этим евнухам смягчение наказания.

Император задумался и неохотно кивнул.

— Благодарите небеса, что моя супруга милосерднее, чем Гуанинь⁽⁷⁾…

Заговорщики в ответ лишь стиснули зубы, окинув озлобленными взглядами молодоженов, и стража уволокла их прочь.

Император подал супруге руку и мягко предложил:

— Вернемся обратно?

«Ли Мяо» вложила свою ладонь в императорскую и с вызовом спросила:

— Ваше величество совсем не смутили речи о том, что мне прежде была бы выгодна ваша смерть?

Император смешливо закатил глаза:

— Мечтания человека выше неба…

— Неужто ваше величество совсем не опасается покушений?

— Нет смысла опасаться, есть смысл упреждать.

— И как же?

— Подумать дважды.

У порога брачных покоев «Ли Мяо» замерла и повернулась к императору.

— Учитывая произошедшее, следует заменить евнухов у наших покоев доверенными стражниками.

Император с улыбкой кивнул.

— Моя супруга мудра и предусмотрительна. Пожалуй, мне следует сделать вас императрицей, вместо благородной супруги.

С этим император отослал евнуха и подозвал стражника.

Окинув его взглядом, «супруга Ли» нахмурилась — рослый увалень, явно готовый броситься в бой сломя голову…

Со вздохом она назидательно произнесла:

— Напомню, что спустя четверть шиченя вы должны закричать.

— Что закричать? — удивился стражник.

— Вы что, не знаете дворцовых правил?

Внезапно лицо «Ли Мяо» залилось румянцем. Вот же чудеса перерождения! Будучи евнухом, обучать других правилам гарема было легко, но какой же стыд обучать кого-то присматривать за собственными весенними радостями! Даже если эти радости лишь подразумевались…

Вот как, не краснея, объяснить этому олуху, что спустя четверть шиченя евнух за дверями покоев наложницы обязан громко спросить: «свершилось ли благое деяние»⁽⁸⁾?

Тем более как объяснять это сейчас — прямо перед императором. О, тот, конечно, от гордости лопнет, услышав, что супруга называет эти его «деяния» благими…

Не желая давать супругу повод для самодовольства, «Ли Мяо» сурово нахмурилась:

— Что обычно кричат, то и кричите.

— Ах, это! — спешно закивал стражник, состроив на лице полное понимание. Выставлять себя неосведомленным глупцом перед монаршей четой ему вовсе не хотелось, и он спешно отвесил поклон: — Будет в точности исполнено!

Император отвернулся, скрывая улыбку, и «Ли Мяо» на миг подумалось, что стражник нарочно изображал непонимание, чтобы заставить ее говорить непристойности при супруге. Кажется, все во дворце уже знали, что император недоволен заключенным браком и не упустит случая пристыдить или уязвить жену.

И все же теперь можно было не беспокоиться, что супруг останется ночевать в брачных покоях. А четверть шиченя уж как-нибудь сама собой пролетит…

С облегчением выдохнув, «Ли Мяо» прошагала вглубь комнаты и улеглась на топчан. К ее удивлению, рядом бесцеремонно прилег император. Однако он не коснулся ее даже краем рукава и мечтательно произнес куда-то под балдахин:

— Достойная брачная ночь.

«Ли Мяо» покосилась на него с подозрением, присела и осторожно спросила:

— Ваше величество шутит или говорит серьезно?

Император тут же приподнялся, присел к ней ближе и поднял три пальца для клятвы.

— Моя серьезность больше неба. Но, разумеется, я предпочел бы сделать эту ночь еще лучше.

«Ли Мяо» под одеждами подобралась, будто меч проглотила. Однако император тоже застыл недвижимо, всем своим видом олицетворяя принцип Сунь Цзы: «пока враг не двинется, я тоже останусь недвижим».

«Ли Мяо» стиснула зубы: вот ведь наглый дракон! Еще и дразнить жену удумал! Глаза ее опасно сузились — в эту игру могли играть и двое. Шепот полился медом:

— Я даже знаю, как именно ваше величество собирается улучшить эту ночь.

Веки императора дернулись, но тон остался плавным:

— И как же?

— Возможно… — «Ли Мяо» постучала пальцем о подбородок нарочито долго, и все же закончила: — Ваше величество мог бы прочесть мне поэму на четверть шиченя. Я наслышана о вашем красноречии.

Для пущего выражения восхищения «Ли Мяо» стиснула ладони, напустив на себя вдохновленный вид.

Император скривился, как от кислого.

— Придворные имеют дурную привычку преувеличивать и льстить.

— Ах, ветер большой, а дождь маленький⁽⁹⁾. Какая жалость, — едко посетовала «Ли Мяо».

Император шумно вздохнул, но тут же радушно улыбнулся:

— Может, вы голодны?

— У меня нет аппетита. И, ко всему, здесь даже еда напоминает о свадьбе. Десерты и те — красные. — Схватив со столика танхулу, «Ли Мяо» помахала круглобокой палочкой в воздухе: — Сладости яркие, кричащие и даже какие-то неприличные!

Взгляд императора потерял прежний задор.

— Неужели вам все в этой свадьбе настолько не по нраву?

— А как же иначе? — всплеснула рукавами молодая супруга. — Даже эти одеяния будто для павлинов…

Император покачал головой.

— Кажется, Небеса решили наказать меня за неучтивость в прошлом… Просто слива в обмен на персик⁽¹⁰⁾…

«Ли Мяо» вдруг застыла, заподозрив, что выдала себя знакомыми речами, и буркнула правдоподобное объяснение:

— Или у придворных слишком длинные языки.

Император покусал губу, и внезапно в его глазах мелькнула догадка:

— Быть может, все это — лишь ваша защитная бравада? Благородные девы порой предпочитают естественной застенчивости резкие отповеди. Есть слова, да нет сердца⁽¹¹⁾… Возможно, нам просто стоит вместе посмотреть «особенную» книгу?

С этим император достал из-под подушки аккуратную подшивку.

Ли Мяо бросила взгляд на заглавие и закатила глаза.

— И что особенного в весенних радостях? Страница первая: «Переплетающиеся драконы». Вторая: «Рыба с двумя парами глаз». Третья: «Союз зимородков». И далее: «Пара ласточек», «Конь, подрагивающий копытами», «Прыгающий белый тигр», «Прильнувшая темная цикада», «Козел перед деревом», «Кричащая обезьяна обнимает дерево»⁽¹²⁾…

«Ли Мяо» продолжала перечислять, а император поднимал книгу все выше, пока не закрыл лицо целиком.

Наконец его супруга закончила:

— Хотя на «собак в девятый день осени» стоит полюбоваться. Возможность подобной гибкости до сих пор обсуждается.

Император отложил книгу со вздохом, но вдруг улыбнулся:

— Значит, вы все же интересовались такой литературой?

— Любопытство не порок, — фыркнула «Ли Мяо».

— Любопытством может быть первый раз. Второй же — свидетельство интереса. А вы перечислили все весенние картинки наизусть.

— У меня хорошая память. В повторении не было необходимости. И сейчас нет.

«Ли Мяо» осторожно отодвинулась, а император лукаво произнес:

— Когда приходит время использовать знания на практике, можно начать сожалеть, что прочитано мало⁽¹³⁾.

Он подытожил чарующе мягко, но супруга была непреклонна.

— Ночью читают лишь те, кто желает тревожить свой разум непристойностями. А Лао Цзы сказал: не смотри на то, что вызывает желания.

В завершение она скрестила руки на груди, оставляя веер торчать впереди. Императора этот жест рассмешил:

— Вы держите веер, словно евнух — метелку.

«Ли Мяо» нарочно прижала веер крепче.

— Да, я слышала, будто ваше величество отмечает изящество только мужских рук.

— Это лишь слухи.

— Нет ветра — волны не растут.

Император с улыбкой покачал головой.

— Вы все больше напоминаете мне старого друга.

Веер выскользнул и упал на пол. «Ли Мяо» не стала его поднимать.

— Разве во дворце могут быть друзья? Лао Цзы говорит, что правители и князья издревле называют себя сирыми и покинутыми.

— Вы правы, — нахмурился император. — Временами мне казалось, что и этот единственный друг пытался меня убить…

— Казалось?

«Ли Мяо» застыла, а взгляд императора устремился вдаль.

— Негоже судить по одним подозрениям, и Лао Цзы увещевал верить искренним так же, как неискренним. Просто в последние свои дни мой друг вел себя странно… Я думал, что он добавил яд в мой обед, но все блюда на столе были такими, что заведомо вызвали бы у меня отвращение. Я думал, что он отравил мои одежды, но он знал, как я ненавидел то ханьфу, что одобряла вдовствующая императрица. Я думал, он собирается устроить пожар в моем кабинете, но зачем тогда было уловкой отправлять меня ко сну во внутренние покои, используя мою страсть к спору? Сейчас я думаю, что если он и устраивал покушения, то лишь для виду. Будто на него кто-то оказывал давление… — Император вздохнул. — А теперь он мертв из-за того, что в гневе я своевольно нарушил правила.

«Ли Мяо» искоса посмотрела на его профиль и, помедлив, спросила:

— А что бы вы сказали, если бы этот друг вернулся и признался в покушениях и злом умысле?

Император задумался всего на мгновение.

— Я бы сказал, что рад тому, что мы оба живы и снова встретились. И предложил бы разделить чашу вина.

«Ли Мяо» спрятала кисти в рукава и покосилась на кувшин на столе.

— Ваше величество и впрямь не тревожит то, что я могла желать вашей смерти, как говорили евнухи?

Улыбка оживила лицо императора.

— Мне куда интереснее, отчего вы передумали. И кажется, мне уже ясен ответ.

Щеки Ли Мяо сравнялись цветом с одеждами.

— Вы надумываете…

Император широко улыбнулся и наклонился ближе:

— Если это — лишь мое воображение, то почему ты краснеешь?

В голове у «Ли Мяо, урожденно-перерожденной Гао» спутались все мысли.

О том, что ничего юношеского в бывшем воспитаннике не осталось.

И о том, что сейчас император нагло дразнит…

Но более всего — о том, что продолжить было бы любопытно…

Остальное казалось далеким и разом выпало из головы, едва император медленно подался вперед, продолжая буравить супругу взглядом голодного дракона.

Будто под заклятьем «Ли Мяо» потянулась ему навстречу.

В это же время стражник за дверью посмотрел на водяные часы в углу и заметил, что вот-вот минует четверть шиченя с момента, как императорская чета уединилась в брачных покоях. Почесав подбородок, он задумался.

Было велено кричать «что обычно»…

А что обычно кричат подле императора?

Сообразив, он хлопнул по своему шлему, резко распахнул двери и заорал:

— Защитить императора!

Его величество вскочил с топчана, как ужаленный. Только губы, вытянутые для поцелуя, так и остались торчать вперед, будто кисет.

На пороге мгновенно появилась целая толпа солдат.

Едва сдерживая смех, «Ли Мяо» развела руками:

— Что поделать… Главное для солдата — четкий приказ…

Одновременно смущенный и раздраженный император выдворил стражников и наказал им не входить, что бы ни случилось.

Вернувшись, он посмотрел на жену. Та очаровательно прикрывала рот ладонью, уже икая от смеха.

— Смелый же вы человек, ваше величество. Точно богомол по весне!

Император строго поглядел на ее сияющие глаза, и его раздражение мгновенно развеялось. Усмехнувшись, он присел вплотную и взял жену за руку.

— И верно… Богомол ловит цикаду, не замечая чижа позади⁽¹⁴⁾. Но не пора ли этой цикаде сбросить свою золотую оболочку⁽¹⁵⁾?

Глаза «Ли Мяо» заходили из стороны в сторону, как сливы на ветру, и она закусила губу, накручивая бусины фениксовой короны на палец.

— Эта стратагема сейчас очень кстати…

1) Образное выражение, означающее безвыходное положение

Вернуться к тексту

2) Кэ — мера времени, равная 15 минутам.

Вернуться к тексту

3) В древние времена модель двух противоборствующих сил инь/ян изображалась в виде сражающихся тигра и дракона.

Вернуться к тексту

4) Чжао Гао — главный евнух при императорском дворе династии Цинь (207 г.до н.э.), который путём сложных интриг смог захватить фактическую власть в стране и способствовал гибели династии.

Вернуться к тексту

5) «Смотреть сквозь красную пыль» — образно: разочароваться в жизни, осознать бренность всего.

Вернуться к тексту

6) «Лиса пользуется могуществом тигра» — стратагема заимствования чужого авторитета.

Вернуться к тексту

7) Гуанинь — богиня милосердия.

Вернуться к тексту

8) Такой обычай действительно имел место в гареме императора.

Вернуться к тексту

9) Пословица о том, что большие обещания обманывают ожидания.

Вернуться к тексту

10) Идиома о равноценном обмене между людьми.

Вернуться к тексту

11) Часть выражения «маленький послушник читает сутры — есть слова, да нет сердца», означающего «говорить не всерьез, не со зла».

Вернуться к тексту

12) Перечисление поз из эротического трактата Дунсюань-цзы

Вернуться к тексту

13) Устойчивый фразеологизм Китая, означающий, что знаний никогда не будет достаточно, сколько ни изучай.

Вернуться к тексту

14) Поговорка о том, что стремящийся к выгоде порой игнорирует скрытые опасности.

Вернуться к тексту

15) «Золотая цикада сбрасывает оболочку» — двадцать первая из тридцати шести стратагем. Она определяет выход из бедственного положения посредством временной сдачи некоторых позиций, намеренного отвлечения внимания от главного и привлечения его к чему-то преходящему, второстепенному.

Вернуться к тексту