Ты руку другу протяни (джен)

Не спи, когда стучится горе

В далёкий дом, в далёкий дом.

Не спи! Давай, с бедою споря,

В тот дом войдём. Войдём!

Декабрь 1980

Тереза Пруэтт сидела у камина и смотрела в одну точку.

Огонёк пламени плясал раздвоенным языком, отражался в её зрачках, но она этого не замечала.

Рождество было одним из любимых праздников Гидеона и Фабиана. Когда они были маленькими, больше других сладостей обожали сосульки с фруктовым вкусом из «Сладкого Королевства». Они ходили вокруг пихты, задрав мордашки, выискивали на ветках витиеватые трубочки и срывали их, если удавалось достать. Впрочем, Тереза или Персиваль, украдкой наблюдая за их поисками, всегда подыгрывали сластёнам и позволяли сосулькам соскочить с веток, когда до них было не дотянуться детским ручонкам. Близнецы тут же срывали прозрачную обёртку и сосредоточенно угощались, протягивая друг другу, если те были разного цвета, то есть с разным вкусом. Сосульки Гидеон с Фабианом никогда не лизали, а попросту сгрызали, и Тереза, смеясь, называла их «мои кролики» отчасти ещё и потому, что они родились в год Кролика.⁽¹⁾

Они всегда привносили в Рождество толику хаоса и шума. Веселее было только тогда, когда к их проделкам присоединялся Карлсон.

Сколько воды утекло… Сколько их сменилось, величественных пихт под самый потолок гостиной. Гидеон с Фабианом под руководством Молли развешивали яркие шары на ветках, а потом пускали из палочек снежные вихри, заставляя кружиться от пола к потолку и обратно нетающие мягкие снежинки. Карлсон тогда набирал снег в пригоршни, окунал в них лицо и хохотал. Вся его мордаха покрывалась белым снегом точно сливками на торте. Только голубые глаза весело подмигивали из этого облака, а рыжие космы походили на огненные солнечные лучи.

Потом Молли сбежала со своим Артуром Уизли, и часть праздника безвозвратно погасла. Гидеон с Фабианом, прибыв на рождественские каникулы в тот год, всячески старались делать вид, что ничего не случилось, и Тереза была благодарна им за это. В глубине души она понимала, что сильно погорячилась, надиктовав громовещателю в июне множество обидных слов в адрес так называемых молодожёнов. Тереза была уверена, что к осени Молли наиграется в семью и вернётся в родительский дом. Ну разве можно сравнивать те условия, к которым привыкла Молли, и те, которые окружали её сейчас? Из обрывков разговоров сыновей с Персивалем Тереза знала, что Артур Уизли купил небольшой сарайчик где-то вблизи маггловского поселения. Конечно же, речи не шло ни о каких удобствах и тем более домовиках.

Однако к осени дочь домой не вернулась.

Терезе горько было признавать, что она была не права. Как мягко ей напомнил Персиваль, когда они поженились, для них тоже совсем не важным было наличие родового поместья и крепкого банковского счёта за спиной. Важнее было то, что они на самом деле любили друг друга. Когда же сама Тереза успела забыть об этом?

Она стала бабушкой, но гордость и чувство вины ещё долго не позволяли ей переступить порог Норы — так назывался дом Молли и Артура. Что ж, Тереза поняла для себя, что для Молли нет лучшего мужа, чем её Артур. Они помирились, но Молли выпорхнула из родительского гнезда, чтобы вить теперь своё, а потому рождественские вечера так и не обрели прежнего очарования. Гидеон с Фабианом старались почаще наведываться к родителям, но и они всё чаще пропадали по своим делам, а на все вопросы уклончиво отвечали, что всё в порядке.

В сентябре их не стало.

Тереза в тот день собирала в саду рябину. Она как раз думала о том, что рябиновый отвар — превосходный эликсир против напитка живой смерти, когда заметила министерскую сипуху, кружащую над ней.

«Живая смерть», — эхом отозвалось в голове, и Тереза резко взмахнула палочкой, от чего ведро с ягодой перевернулось.

Оранжевые гроздья рассыпались под ногами, но Тереза не замечала, что идёт по рябиновому ковру, когда на негнущихся ногах двинулась в сторону письмоносца. Ещё не отвязав послание, она почему-то уже знала, что в нём. Кто? Фабиан или Гидеон?..

Оказалось — оба.

Тереза слабо пошевелилась, когда уловила шум за спиной. Кто-то в коридоре уронил стойку для зонтов, и тут же донеслось знакомое:

— Спокойствие, только спокойствие!

Она не хотела никого видеть, но Карлсону была даже рада. Он ничуть не изменился с момента их последней встречи, хотя виделись они пару лет назад. В его жизни произошли некоторые перемены не без участия мужа Молли, Артура Уизли. Теперь Карлсон мог летать без всякой метлы. Для этого надо было всего лишь нажать на животе небольшую кнопочку. Карлсон был счастлив. Он поселился отдельно от родителей в маленьком симпатичном домике с зелёными ставнями и уютным крылечком. Домик был не виден магглам и ненаносимым на карту — уж Блэки были мастерами по части сокрытия своего жилища. Гидеон с Фабианом рассказывали, что в домике Карлсона очень уютно. Кроме деревянного диванчика в комнате стоял верстак, служивший столом, а ещё шкаф, два стула и камин с железной решёткой и таганком. Перемещаться при помощи летучего пороха Карлсон не мог, но камин его успокаивал и напоминал о близких, как он сам признавался.

— Будешь пудинг? — бесцветным голосом спросила Тереза, оглядываясь вокруг.

Вообще-то, она не была уверена, что старенькая Данки не забыла про пудинг без прямого указания хозяев. Но Данки — умница! — не подкачала.

Вскоре Карлсон уплетал пудинг за обе щеки, ни на минуту не прекращая рассказа о том, как он на днях случайно взорвал у одного мальчика настоящую паровую машину.

Тереза с грустью вздохнула. Карлсон так и не перестал искать своего друга. После трагедии при рождении со своим братом-близнецом Карлсон словно жил за двоих. Возле него всегда обитал незримый приятель, которого видел только он. Тереза знала Карлсона с пеленок, но даже она не смогла бы ответить наверняка, каков Карлсон на самом деле. Серьёзный и понимающий, неожиданно проглядывающий из весёлого мужчины с первой проседью в рыжих вихрах, или озорной мальчишка, не желающий взрослеть?

Сначала никто не придавал значения рассказам Карлсона о неведомом друге, потому что мир Карлсона вообще был направлен внутрь себя и не поддавался логическому анализу. Фантазии, игры, постоянные шалости шагали с ним всюду и везде. Время шло, проказы менялись, а рассказы о малыше, друге-приятеле, обретали всё больше ноток печали и горести, как что-то несбыточное. Была ли это неосознанная тоcка по Сэмуэлю, не выжившему брату, или просто мальчишеские грёзы о настоящем друге? Может, именно поэтому Карлсон всегда так тянулся к Гидеону с Фабианом? Потому что они были вдвоём, но при этом единым целым?

— Помнишь, как Гидеон с Фабианом не хотели есть, а ты их кормил? — внезапно перебила Тереза Карлсона, рассказывающего о башенке из тефтелек, которую он построил у своего друга.

Карлсон на секунду замер, а потом усмехнулся и спародировал самого себя.

— Приходишь голодный как пёс, а эти сидят себе как ни в чём не бывало перед полной тарелкой каши, вокруг шеи у них повязаны салфетки, и бубнят себе под нос, что надо съесть ложку за маму, ложку за папу, ложку за сестру Молли и ложку за тётю Августу...

— А они удивлялись и спрашивали: «За какую тётю Августу?» — с грустью подхватила Тереза.

— А я говорил, что те, кто не съест ложку каши, будут отправлены на воспитание к тёте Августе Лонгботтом, — закончил Карлсон.

— А помнишь, как вы играли в привидения и ты был Почти Безголовым Ником? Персиваля чуть удар не хватил, когда он полез в шкаф за мантией, а оттуда выплыл ты в простыне.

— Я — лучшее привидение в мире! — довольно хохотнул Карлсон.

Тереза улыбнулась. Впервые за последние дни искренне. А Карлсон, словно спохватившись, вдруг подскочил и достал из кармана сложенный листок бумаги.

— Чуть не забыл! У меня же, тётя, для тебя подарок!

— Вот как?

Терезе стало любопытно, что же ей нарисовал Карлсон. То, что это рисунок, было очевидно. Карлсон вообще любил рисовать. Правда, в своей особенной манере.

Тереза взяла протянутый лист, развернула его и почувствовала, как в горле встал ком.

Всю середину белого листа занимала толстенькая рыжая лисица с выпирающими боками. Но дыхание перехватило от корявой надписи, сделанной печатными буквами, и комментария довольного Карлсона:

— Эта картина называется «Портрет моих кроликов». А кроликов не видно, потому что они оба в животе у лисицы.

1) 1951 год по Восточному календарю год Кролика.

Вернуться к тексту