Ты руку другу протяни (джен)

Август 2009

Вот уже больше трёх лет Тедди Люпина мало кто видел с его привычными бирюзовыми волосами. Почти всё время они были ярко-рыжими всклокоченными вихрами. На вопрос о том, кто же из Уизли является его кумиром, Тедди не отвечал и загадочно отмалчивался.

Письмо из Хогвартса принесло много волнений и переживаний, но едва ли не главным стал вопрос о том, смогут ли они видеться с самым лучшим в мире другом. Тот здорово переживал, исчез накануне поездки в школу, но обещал вернуться...

Август 1967

Артур оглядывался вокруг с большим интересом, одновременно пытаясь почистить край мантии, запылившейся при не совсем удачном приземлении. Поместье Пруэтт выглядело милым и уютным, а когда Артур увидел спешащую к нему навстречу Молли, он и вовсе подумал, что это самый чудесный дом на свете.

— Ты как раз вовремя! — просияла Молли и, схватив Артура за рукав, потащила по тропинке так резво, что возможности полюбоваться аккуратными клумбами и небольшим фонтаном на лужайке у него уже не осталось.

И всё же на самом крыльце ему удалось сдержать натиск. Он вцепился в колонну, заставив Молли притормозить.

— Я всё же до сих пор не уверен, что это было хорошей идеей — приглашать меня не семейный обед.

Она закатила глаза.

— Ой, не начинай! Ты должен поближе познакомиться с моими родителями. Уверяю тебя, вы обязательно понравитесь друг другу. Главное, при маме не заводи разговор о маггловских изобретениях, она им не очень доверяет.

Артур неуверенно улыбнулся, поправил волосы, тщательно вытер ноги. Что ж, у него в отношении Молли самые серьёзные намерения. Учиться им осталось всего год, а потом они поженятся. И плевать, что миссис Пруэтт считает, что для её единственной дочери лучшей партией будет один из братьев Лестрейндж.

Тереза Пруэтт — такая же огненно-рыжая, как и её дети — встретила Артура Уизли весьма сдержанно. И на том спасибо. За столом Артур старался вести себя тихо и чинно, вежливо отвечал на вопросы Персиваля Пруэтта, не смотрел на подмигивающих Гидеона и Фабиана и всеми силами пытался не запаниковать, когда коленка Молли будто случайно касалась его ноги.

— Чем вы собираетесь заниматься после школы, мистер Уизли? — услышал Артур очередной вопрос главы семейства и поспешно отодвинул от лица вилку с насаженным на неё кусочком жаркого, который намеревался съесть.

Мясо слетело с зубчиков и шмякнулось в подливку, забрызгав белоснежную скатерть.

— Я хочу заняться изучением изобретений магглов, — выпалил Артур, тут же ощутив одновременно тычок в бок от Молли и прилив краски к ушам.

Артур знал, что теперь они стали ярко-малинового цвета.

Это было почти фиаско.

— Хм-м-м, — не удержалась от шпильки в основном молчавшая Тереза Пруэтт. — Какое перспективное и похвальное занятие для молодого человека!

Артур в надежде кинул на неё взгляд — вдруг она говорит серьёзно, но Тереза, чётко смотря ему в глаза, припечатала:

— Полная безответственность.

Артур понял, что ему вынесли приговор. Не годен.

Что ж, значит, добиться руки Молли будет немного сложнее, чем он рассчитывал.

Он совсем сник и теперь лишь вяло ковырялся в тарелке с пирогом, ожидая момента, когда можно будет встать из-за стола и позорно ретироваться.

Так ушёл в свои переживания, что не сразу обратил внимание на шум на лестнице. Однако там точно что-то происходило: кто-то стучал по перилам, гремел и даже подпевал.

Артур с удивлением посмотрел на дверной проём гостиной, откуда видно было подножие лестницы, а затем перевёл взгляд на семейство Пруэтт, словно ожидая прочитать на их лицах ответ о загадочном виновнике шума.

Мистер Пруэтт выглядел сосредоточенным, Молли встревоженной, а вот лицо Терезы Пруэтт — на удивление — сменило маску суровости на выражение крайнего участия и теплоты. Артур всё бы отдал, чтобы она так посмотрела на него. Но нет, её взгляд был адресован странному молодому человеку, буквально скатившемуся по перилам и приземлившемуся на пол бесформенной кучей. Впрочем, он тут же подскочил, хохотнул и, довольно потирая место пониже спины, быстро засеменил в гостиную.

— Карлсон, милый, ты не ушибся? — с участием спросила Тереза Пруэтт, пока молодой человек отнюдь не тихо усаживался за стол.

Несмотря на довольно-таки упитанную комплекцию, движения его были быстрыми и, как бы это сказать, хаотичными. Он стремительно придвинул к себе ближайшее блюдо, сунул в него нос и с величайшим трагизмом произнёс:

— Ну я так не играю. Всё слопали, а меня не позвали. А где мои тефтельки?

Артура поразило, как мгновенно менялось настроение этого Карлсона. Вот он излучал радость и беззаботность, вот чуть натурально не расплакался, а вот снова засиял улыбкой, когда Тереза поспешно щёлкнула пальцами, призвав домовуху Данки с серебряным блюдом, накрытым колпаком.

— Милый, мы не хотели тебя будить, но Данки держала твой обед под чарами согревания.

Артура так и подмывало спросить, кто это вообще такой — невоспитанный Карлсон, перед которым так заискивает мать Молли, но он считал невежливым задавать вопросы, а потому просто наблюдал, как Карлсон принялся уплетать картофельное пюре с тефтельками с немыслимой скоростью. При этом он чавкал, облизывал пальцы, жмурился от удовольствия и причмокивал. Артур всё же не удержался и посмотрел на Молли. Она еле заметно покачала головой.

Наконец, десерт был доеден, да и внимание старших Пруэттов было полностью занято Карлсоном, который заехал локтем в вазочку с джемом, заляпал скатерть и размазал джем по своей клетчатой рубахе со словами: «Пустяки! Дело житейское!» Тереза и Персиваль Пруэтт принялась хлопотать вокруг Карлсона, Гидеон с Фабианом под шумок выбрались из-за стола, а Молли вновь ткнула Артура локтем под ребра, давая понять, что можно вставать.

— Спасибо. Всё было очень вкусно, — вежливо произнёс Артур, не вполне уверенный, что его кто-нибудь услышал.

Молли схватила его за руку и потащила на второй этаж, в свою комнату.

— Думаю, ближайшие полчаса мама с папой будут заняты, — сказала она, закрывая дверь и прижимая Артура к створке. — Ну? Зачем ты разозлил маму?

Артур уже хотел сказать что-нибудь в своё оправдание, но внезапно понял, что Молли совсем не сердится. В её глазах мелькнули знакомые искорки, а в следующую секунду она его поцеловала.

— Если нас тут застукают целующимися, меня вообще спустят с лестницы и закроют доступ в этот дом, — с трудом разорвал поцелуй Артур, чувствуя, как кровь стучит в висках.

Молли лукаво улыбнулась и потянула его на кровать.

Какое-то время они целовались, а потом Молли крепко обняла Артура и положила голову ему на плечо.

— Думаешь, они разрешат нам пожениться? — спросил Артур.

— Я всё равно не выйду за Лестрейнджа! — воинственно ответила Молли. — Если не разрешат, сбежим. Всего и делов-то.

— Сумасшедшая… — прошептал Артур, ощущая, как внутри разливается теплотой счастье.

Мысли о шальном поступке — если придётся сбегать от родительских запретов — неожиданно повернули к стихийному бедствию под названием Карлсон. Надо же, за поцелуями совсем вылетело из головы!

— Молли, а кто он такой? Этот Карлсон? — тут же выпалил Артур.

Молли вздохнула печально, потом села. Поднялся и Артур, ожидая её ответа.

— Это мой двоюродный брат, — сказала она. — Папин племянник, сын дяди Игнатиуса.

— Правда? — удивился Артур. — Ни разу о нём не слышал. Но как? Я в Хогвартсе никогда не видел его.

— Конечно, — вновь вздохнула Молли. — Он сквиб. Ну или не совсем сквиб, не знаю. Он особенный, понимаешь…

— Я заметил, — осторожно ответил Артур.

— И вообще он не Карлсон.

— А кто?

— Так-то его зовут Гарольд, но когда он был маленький, он не мог выговорить своё имя и называл себя «Карол» или «сын». А чаще сразу и так, и так. Вот и получилось «Каролсын», которое со временем превратилось в Карлсон. Так и осталось.

— И… сколько ему?

На самом деле Артуру хотелось задать десяток вопросов, но он не знал, какой озвучить первым.

Молли подошла к зеркалу, расчесала кудри, потом налила воды из кувшина на столике, сделала глоток, протянула чашку Артуру.

— Ему двадцать четыре.

— В самом деле? Я думал, меньше.

— Он как большой ребёнок, я понимаю, — согласилась Молли.

— Но почему ты никогда не говорила, что у тебя есть двоюродный брат? — всё никак не мог взять в толк Артур.

Молли пожала плечами.

— Да как-то не приходилось. Хотя в нашей семье стараются про него не говорить. А уж в семействе тёти Лукреции и подавно.

— Лукреции Блэк? — уточнил Артур.

Молли кивнула.

— Ну да. Чистота крови для них важнее всего. Рождение сквиба в семье Блэк считается чуть ли не преступлением. Странно, что имя тёти Лукреции не стёрли с родового гобелена. Твою-то маму быстро убрали.⁽¹⁾

— Да разве она виновата, что её сын родился… особенным?

Молли ничего не ответила. Отобрала чашку у Артура, осушила остатки воды одним глотком, села на стул. Артур перебрался на соседний.

— Папа и дядя Игнатиус — близнецы. Они всегда были очень близки.

— Как Гидеон с Фабианом, ага, — кивнул с пониманием Артур и умолк под красноречивым взглядом Молли.

Он понял, что лучше пока не перебивать.

— Они поженились в один год с разницей в несколько месяцев. Дядя Игнатиус взял в жёны Лукрецию Блэк, а папа породнился с Гринграссами. Конечно же, все стороны мечтали о наследниках. Первой забеременела тётя Лукреция, а папа и мама искренне обрадовались и стали поджидать племянника или племянницу. Впрочем, они и сами мечтали о малыше.

Артур слушал внимательно, понимая, что Молли доверяет ему семейную историю, которую на людях при всех рассказывать слишком больно.

— Мне это всё Данки рассказала, когда я сказала ей, что мы с тобой любим друг друга, — пояснила Молли.

Артур дотянулся до ладони Молли. Она продолжила.

— Ну вот. А потом случилась беда. Срок ещё был небольшой, недостаточный для того, чтобы малыш мог выжить. Малыши… Их двое было. Данки говорит, каждый размером с ладошку. Они были как рыбки, которых вытащили на берег. Открывали ротики… А глазки были закрыты.

Голос Молли дрогнул. Артур крепче сжал её руку.

— Артктурус Блэк III и Мелания Блэк, родители Лукреции, задействовали всю свою родовую магию, артефакты и всё такое, но в Мунго только развели руками. А потом дядя Игнатитус от отчаяния по наущению Артура Уизли дал разрешение на использование маггловских препаратов.

— Моего деда? — Артур так удивился, что даже перестал сжимать ладонь Молли.

— Он всегда любил баловаться маггловскими изобретениями. Ты не знал? Это у вас семейное…

— И что… случилось?

— Их назвали Гарольд и Сэмуэль. Один малыш не выжил. А второй был таким слабеньким, что никто не верил, что он выкарабкается. Но он выжил. Данки уверяет, что это его брат отдал ему свою силу. А когда угроза жизни миновала, все поняли, что маленький Гарольд не такой, как все. Он позже других пошёл, долго не говорил, зато в два года уже знал все буквы и больше всего на свете любил считать. Тефтельки — он их всегда просто обожал, — конфеты, пирожные, игрушки… Папа всегда шутил, что Гарольд станет бухгалтером, когда вырастет. Когда родилась я, все смирились с тем, что Карлсон — тогда его уже называли только так — не станет волшебником. Папа считает, что это просто чудо, что Карлсон не ушёл вслед за братом, а мама, что во всём виноваты маггловские препараты.

— Поэтому она не хочет слышать о маггловских изобретениях, да?

— Она обязательно тебя полюбит, когда узнает получше, — с уверенностью сказала Молли и поцеловала Артура.

Он ответил с большим желанием, но тут дверь комнаты распахнулась, впуская неуёмный тайфун по имени Карлсон.

Он запрыгнул на кровать Молли и принялся прыгать, радостно хохоча.

— Карлсон, вообще-то, надо стучаться, — сконфузилась Молли, отодвигаясь от Артура.

— Я самый лучший в мире прыгун! — продолжал подскакивать на кровати Карлсон. — Я умею летать!

Он замахал руками, будто и правда намеревался взлететь, не удержал равновесия и повалился на кровать.

— Карлсон, пошли с нами! Мы покатаем тебя по очереди на мётлах, — в проёме показались одинаковые макушки Фабиана и Гидеона.

Карлсон радостно эгегейкнул и умчался с близнецами.

— Ему кажется, что он умеет летать, — с печалью в голосе Молли принялась поправлять постель. — Он то со шкафа прыгает, то с лестницы по перилам скатывается. Мама боится, что он расшибётся когда-нибудь.

— Часто он у вас гостит? — спросил Артур.

— Каждое лето. И иногда на выходных. В этот раз дядя Игнатиус с тётей Лукрецией собрались на воды поправить здоровье тёти, и мама убедила их, что они с папой прекрасно присмотрят за Карлсоном. Ты не думай, он не всегда такой… несамостоятельный. В нём словно уживаются два человека. Иногда он становится вполне нормальным. Ну почти… Тогда говорит что-то такое взрослое и мудрое, будто у него нет никакого недуга. Но чаще бывают периоды, про которые он говорит, что он шалит, то есть балуется. Просто он всегда остаётся ребёнком.

Прощаясь с Молли возле антиаппарационной границы поместья, Артур думал о том, что губы её пахнут вишней. А ещё о том, что если к вентиляторному моторчику с пропеллером приделать кнопку, зачарованную чарами летучести, то можно поднять объект в воздух.

Или человека, если снабдить его таким моторчиком.

1) Седрелла Блэк была выжжена с родового древа Блэков за то, что её мужем стал предатель крови.

Вернуться к тексту

Не спи, когда стучится горе

В далёкий дом, в далёкий дом.

Не спи! Давай, с бедою споря,

В тот дом войдём. Войдём!

Декабрь 1980

Тереза Пруэтт сидела у камина и смотрела в одну точку.

Огонёк пламени плясал раздвоенным языком, отражался в её зрачках, но она этого не замечала.

Рождество было одним из любимых праздников Гидеона и Фабиана. Когда они были маленькими, больше других сладостей обожали сосульки с фруктовым вкусом из «Сладкого Королевства». Они ходили вокруг пихты, задрав мордашки, выискивали на ветках витиеватые трубочки и срывали их, если удавалось достать. Впрочем, Тереза или Персиваль, украдкой наблюдая за их поисками, всегда подыгрывали сластёнам и позволяли сосулькам соскочить с веток, когда до них было не дотянуться детским ручонкам. Близнецы тут же срывали прозрачную обёртку и сосредоточенно угощались, протягивая друг другу, если те были разного цвета, то есть с разным вкусом. Сосульки Гидеон с Фабианом никогда не лизали, а попросту сгрызали, и Тереза, смеясь, называла их «мои кролики» отчасти ещё и потому, что они родились в год Кролика.⁽¹⁾

Они всегда привносили в Рождество толику хаоса и шума. Веселее было только тогда, когда к их проделкам присоединялся Карлсон.

Сколько воды утекло… Сколько их сменилось, величественных пихт под самый потолок гостиной. Гидеон с Фабианом под руководством Молли развешивали яркие шары на ветках, а потом пускали из палочек снежные вихри, заставляя кружиться от пола к потолку и обратно нетающие мягкие снежинки. Карлсон тогда набирал снег в пригоршни, окунал в них лицо и хохотал. Вся его мордаха покрывалась белым снегом точно сливками на торте. Только голубые глаза весело подмигивали из этого облака, а рыжие космы походили на огненные солнечные лучи.

Потом Молли сбежала со своим Артуром Уизли, и часть праздника безвозвратно погасла. Гидеон с Фабианом, прибыв на рождественские каникулы в тот год, всячески старались делать вид, что ничего не случилось, и Тереза была благодарна им за это. В глубине души она понимала, что сильно погорячилась, надиктовав громовещателю в июне множество обидных слов в адрес так называемых молодожёнов. Тереза была уверена, что к осени Молли наиграется в семью и вернётся в родительский дом. Ну разве можно сравнивать те условия, к которым привыкла Молли, и те, которые окружали её сейчас? Из обрывков разговоров сыновей с Персивалем Тереза знала, что Артур Уизли купил небольшой сарайчик где-то вблизи маггловского поселения. Конечно же, речи не шло ни о каких удобствах и тем более домовиках.

Однако к осени дочь домой не вернулась.

Терезе горько было признавать, что она была не права. Как мягко ей напомнил Персиваль, когда они поженились, для них тоже совсем не важным было наличие родового поместья и крепкого банковского счёта за спиной. Важнее было то, что они на самом деле любили друг друга. Когда же сама Тереза успела забыть об этом?

Она стала бабушкой, но гордость и чувство вины ещё долго не позволяли ей переступить порог Норы — так назывался дом Молли и Артура. Что ж, Тереза поняла для себя, что для Молли нет лучшего мужа, чем её Артур. Они помирились, но Молли выпорхнула из родительского гнезда, чтобы вить теперь своё, а потому рождественские вечера так и не обрели прежнего очарования. Гидеон с Фабианом старались почаще наведываться к родителям, но и они всё чаще пропадали по своим делам, а на все вопросы уклончиво отвечали, что всё в порядке.

В сентябре их не стало.

Тереза в тот день собирала в саду рябину. Она как раз думала о том, что рябиновый отвар — превосходный эликсир против напитка живой смерти, когда заметила министерскую сипуху, кружащую над ней.

«Живая смерть», — эхом отозвалось в голове, и Тереза резко взмахнула палочкой, от чего ведро с ягодой перевернулось.

Оранжевые гроздья рассыпались под ногами, но Тереза не замечала, что идёт по рябиновому ковру, когда на негнущихся ногах двинулась в сторону письмоносца. Ещё не отвязав послание, она почему-то уже знала, что в нём. Кто? Фабиан или Гидеон?..

Оказалось — оба.

Тереза слабо пошевелилась, когда уловила шум за спиной. Кто-то в коридоре уронил стойку для зонтов, и тут же донеслось знакомое:

— Спокойствие, только спокойствие!

Она не хотела никого видеть, но Карлсону была даже рада. Он ничуть не изменился с момента их последней встречи, хотя виделись они пару лет назад. В его жизни произошли некоторые перемены не без участия мужа Молли, Артура Уизли. Теперь Карлсон мог летать без всякой метлы. Для этого надо было всего лишь нажать на животе небольшую кнопочку. Карлсон был счастлив. Он поселился отдельно от родителей в маленьком симпатичном домике с зелёными ставнями и уютным крылечком. Домик был не виден магглам и ненаносимым на карту — уж Блэки были мастерами по части сокрытия своего жилища. Гидеон с Фабианом рассказывали, что в домике Карлсона очень уютно. Кроме деревянного диванчика в комнате стоял верстак, служивший столом, а ещё шкаф, два стула и камин с железной решёткой и таганком. Перемещаться при помощи летучего пороха Карлсон не мог, но камин его успокаивал и напоминал о близких, как он сам признавался.

— Будешь пудинг? — бесцветным голосом спросила Тереза, оглядываясь вокруг.

Вообще-то, она не была уверена, что старенькая Данки не забыла про пудинг без прямого указания хозяев. Но Данки — умница! — не подкачала.

Вскоре Карлсон уплетал пудинг за обе щеки, ни на минуту не прекращая рассказа о том, как он на днях случайно взорвал у одного мальчика настоящую паровую машину.

Тереза с грустью вздохнула. Карлсон так и не перестал искать своего друга. После трагедии при рождении со своим братом-близнецом Карлсон словно жил за двоих. Возле него всегда обитал незримый приятель, которого видел только он. Тереза знала Карлсона с пеленок, но даже она не смогла бы ответить наверняка, каков Карлсон на самом деле. Серьёзный и понимающий, неожиданно проглядывающий из весёлого мужчины с первой проседью в рыжих вихрах, или озорной мальчишка, не желающий взрослеть?

Сначала никто не придавал значения рассказам Карлсона о неведомом друге, потому что мир Карлсона вообще был направлен внутрь себя и не поддавался логическому анализу. Фантазии, игры, постоянные шалости шагали с ним всюду и везде. Время шло, проказы менялись, а рассказы о малыше, друге-приятеле, обретали всё больше ноток печали и горести, как что-то несбыточное. Была ли это неосознанная тоcка по Сэмуэлю, не выжившему брату, или просто мальчишеские грёзы о настоящем друге? Может, именно поэтому Карлсон всегда так тянулся к Гидеону с Фабианом? Потому что они были вдвоём, но при этом единым целым?

— Помнишь, как Гидеон с Фабианом не хотели есть, а ты их кормил? — внезапно перебила Тереза Карлсона, рассказывающего о башенке из тефтелек, которую он построил у своего друга.

Карлсон на секунду замер, а потом усмехнулся и спародировал самого себя.

— Приходишь голодный как пёс, а эти сидят себе как ни в чём не бывало перед полной тарелкой каши, вокруг шеи у них повязаны салфетки, и бубнят себе под нос, что надо съесть ложку за маму, ложку за папу, ложку за сестру Молли и ложку за тётю Августу...

— А они удивлялись и спрашивали: «За какую тётю Августу?» — с грустью подхватила Тереза.

— А я говорил, что те, кто не съест ложку каши, будут отправлены на воспитание к тёте Августе Лонгботтом, — закончил Карлсон.

— А помнишь, как вы играли в привидения и ты был Почти Безголовым Ником? Персиваля чуть удар не хватил, когда он полез в шкаф за мантией, а оттуда выплыл ты в простыне.

— Я — лучшее привидение в мире! — довольно хохотнул Карлсон.

Тереза улыбнулась. Впервые за последние дни искренне. А Карлсон, словно спохватившись, вдруг подскочил и достал из кармана сложенный листок бумаги.

— Чуть не забыл! У меня же, тётя, для тебя подарок!

— Вот как?

Терезе стало любопытно, что же ей нарисовал Карлсон. То, что это рисунок, было очевидно. Карлсон вообще любил рисовать. Правда, в своей особенной манере.

Тереза взяла протянутый лист, развернула его и почувствовала, как в горле встал ком.

Всю середину белого листа занимала толстенькая рыжая лисица с выпирающими боками. Но дыхание перехватило от корявой надписи, сделанной печатными буквами, и комментария довольного Карлсона:

— Эта картина называется «Портрет моих кроликов». А кроликов не видно, потому что они оба в животе у лисицы.

1) 1951 год по Восточному календарю год Кролика.

Вернуться к тексту

Не спи, когда немые трубы

Трубят в тиши, трубят в тиши.

Не спи! Пусть ночь идёт на убыль,

На зов спеши, спеши!

Июль 1997

Аберфорт Дамблдор сидел у камина и смотрел в одну точку.

В такую жару камин, конечно же, не топили, и колдовское пламя символизировало, скорее, тепло домашнего очага, что по мнению владельца заведения могло дополнительно привлечь посетителей. Огонёк пламени здорово напоминал всполохи крыльев феникса, и Аберфорта это раздражало. По правде сказать, он и наведался на Косую аллею, чтобы вновь не столкнуться с фениксом Альбуса. Проклятая птица после смерти своего хозяина решила, что Аберфорт спит и видит приютить её у себя, но Аберфорт не желал видеть Фоукса, а тем более предлагать ему поселиться теперь в «Кабаньей голове».

Или хотел?

Аберфорт лениво ковырнул ложечкой крем-брюле. Занесла его нелёгкая в кафе Фортескью, но ведь надо было где-то пересидеть, не шататься же весь день по улице. Заодно и подумать. Он никак не мог признаться себе по-настоящему, что ему не хватает Альбуса. Какие бы между ними ни возникали разногласия, как бы его ни бесил порой старший брат, Аберфорт любил его. Именно поэтому он и перебрался в своё время в Хогсмид, чтобы быть поближе. Скажи ему кто об этом прямо, он бы плюнул говорившему в лицо.

Факт оставался фактом — без Альбуса мир пошатнулся. Внутри Аберфорта будто зрел нарыв. Он ещё держался, привычно хорохорился и язвил на любые попытки выразить ему сочувствие, но избегал портрета Арианы, потому что уж ей-то он соврать не смог бы.

Но это не отменяло того, что Аберфорт не собирался жалеть дурную птицу, которая неделю назад появилась в сарае во время дойки и напугала козочек до полусмерти. Аберфорт кинул в Фоукса грязной тряпкой и прогнал, а когда тот появился вновь, красноречиво дал понять, что ему не рады. Возможно, эпитеты он подобрал слишком крепкие, потому что Фоукс в следующий раз возник лишь через два дня. Но Аберфорту упрямства было не занимать. Хватит, он не маленький мальчик, чтобы донашивать вещи за старшим братом. Даже если это не вещь, а питомец.

Внимание Аберфорта привлёк странный паренёк, уплетающий мороженое так, что любо-дорого было посмотреть. Приглядевшись, он понял, что «пареньку» минимум полтинник, но сам Аберфорт разменял столетие, поэтому все, кто был младше эдак лет на сорок, казались ему молодыми и зелёными.

Однако больше тут было делать нечего, и Аберфорт поднялся. Когда он проходил мимо соседнего столика, мужчина вылизывал креманку из-под мороженого. Видимо, пальцы его были липкими, потому что креманка внезапно выскользнула из рук, грохнулась о пол и разлетелась на мелкие кусочки.

— Она всё-таки упала! — радостно закричал мужчина, обращаясь к Аберфорту. — Честное слово, она упала! Ты видел? Раз — и вдребезги, да?

Аберфорт молча вытащил палочку из-под полы мантии, соединил осколки в целое и левитировал креманку на стол.

Странный посетитель с восторгом посмотрел на Аберфорта и сделал приглашающий жест. Аберфорт пожал плечами и присел рядом. Чем позже он вернётся домой, тем меньше времени останется на противодействие с оскалом ночи. Почему-то именно по ночам ему было особенно паршиво.

Аберфорт покрутил головой в поисках Фортескью. Пожалуй, можно заказать ещё стаканчик содовой.

В порыве вдохновения он предложил содовой и своему новому знакомому. Тот хитро прищурился.

— Торт со взбитыми сливками подойдёт. Мне срочно нужна подзаправка.

— Сколько тебе лет? — не удержался Аберфорт.

Этот взрослый мужчина вёл себя как ребёнок.

— Я мужчина в самом расцвете сил, — выдал тот и подмигнул.

Аберфорт пожал плечами. Что ж, за годы владения баром «Кабанья голова» он каких только чудиков не встречал.

Молча осушил свой стакан, отсалютовав мужчине. Тот, занявшись принесённым куском торта, вымазал кремом не только руки, но и щёки с носом.

Аберфорт покосился на свой нетронутый кусок. Зря он заказал торт и себе. Сладкое он не любил. Поймав заинтересованный взгляд мужчины, пододвинул блюдце ему. Аберфорта восхитило, с какой скоростью исчез и второй кусок.

— Как тебе удалось съесть столько сладкого и не поморщиться? — не удержался он.

— Я лучший в мире поглощатель тортов. Мне ни капельки не трудно! — ответил мужчина, с блаженством вылизывая блюдце, а потом добавил: — Но не советую повторять это такому увальню, похожему на мешок с сеном.

Аберфорт хмыкнул.

— Что-то вид у тебя слишком кислый, — с заботой в голосе сказал мужчина. — Ты потерял друга?

Аберфорт вздрогнул.

— Я бы с удовольствием с тобой пошалил, но меня где-то ждёт мой собственный малыш.

Аберфорт ничего не понял, но решил, что с него хватит.

— Счастливо оставаться, — поднялся он.

— Подожди! — выкрикнул мужчина.

Он быстро облизал пальцы, вытер руки прямо о рубаху, поозирался по сторонам и стремительно побежал к таблоиду у входа, на котором Фортескью обычно писал завлекательные надписи о скидках дня. Там мужчина схватил красный маркер, потом подобрал из мусорной корзины крышку от торта, оторвал от неё края и помчался обратно к столику. Проделал он всё так быстро, что Аберфорт и глазом моргнуть едва успел.

Теперь этот странный человек отодвинул оба блюдца, положил перед собой неровно оборванный квадрат картона и принялся что-то рисовать на нём красным маркером. При этом он закрыл рисунок от Аберфорта рукой, чтобы тот не подсматривал. Аберфорт давно бы встал и ушёл, но от удивления не сдвинулся с места.

От усердия художник даже высунул кончик языка. Наконец, рисунок был готов. Мужчина посмотрел на результат влюблёнными глазами и протянул его Аберфорту.

На белом почти нетронутом листе в самом углу была нарисована красная козявка.

— Что это? — опешил Аберфорт.

Мужчина хлопнул себя по лбу, отобрал шедевр и, шепча и помогая сам себе, принялся подписывать рисунок. На это у него ушло времени даже больше, чем на изображение самой козявки.

— До чего эта картина прекрасна и печальна! — протянул он Аберфорту рисунок с подписью. — Она создана лучшим рисовальщиком в мире. Это тебе на память.

Поперёк листа теперь красовались печатные буквы.

«Очень одинокий петух».

Возможно, всполох огня камина сыграл злую шутку, но Аберфорту вдруг показалось, что козявка, то есть феникс, печально склонил голову и опустил крылья.

Со всей поспешностью Аберфорт попрощался. Ему срочно нужно было домой. Вдруг Фоукс появится и подумает, что Аберфорт не желает его видеть?

Не спи, когда друзьям не спится,

В тревожной мгле, в тревожной мгле.

Не спи! С крылом подбитым птица

Летит к земле, к земле.

Апрель 1999

Джордж Уизли сидел у камина и смотрел в одну точку.

Посетители давно разошлись, Рон посчитал выручку, сделал записи в журнале и ушёл домой. Джордж ещё утром предупредил, что сегодня не потерпит никаких напоминаний о дне рождения и подарков. Лицо Рона, в предвкушении сияющее улыбкой от уха до уха, тут же помрачнело, словно на него набежала туча. Он что-то хотел сказать, но сдержался. Только кивнул и хлопнул Джорджа по плечу. Потом молча прошёл в торговый зал. Джордж, правда, заметил краем глаза, как Рон посылал их магазинного филина Фокуса с кучей записок. Наверное, предупредил всех домашних, чтобы сегодня они Джорджа не беспокоили. Пожалуй, он был даже благодарен брату за понимание.

Брат…

У него были чудесные понимающие братья. Но ни Билл, ни Чарли, ни Рон или Перси не могли заменить Фреда.

Первый день рождения, который не нужно было делить с ним. Было так паршиво, что хотелось всё бросить, выйти из лавки и уйти куда глаза глядят. Но Джордж продолжал стоять за прилавком со стеклянным взглядом, обслуживать покупателей, которых сегодня, в День смеха, было больше обычного, и вымученно улыбался. Кому нужны эти идиотские приколы? Пукательные подушки, ручки-фонтанчики, палочки-надувалочки и тому подобная чушь? Но он торчал в торговом зале, потому что понимал — стоит ему уйти, и он не справится. Так уже было осенью. Родные всерьёз опасались, что Джорджу придётся лечь на лечение в Мунго. Наверное, на чистом упрямстве он тогда вынырнул из своего тумана. Но хлюпающие звуки мрака никуда не ушли. Всё его окружающее пространство было похоже на одного огромного дементора. Он высасывал остатки тёплых воспоминаний и множил чёрную безысходность. Иногда Джорджу хотелось побыть одному, иногда, наоборот, он стремился на люди, но победить дементора не удавалось. Он ловко научился притворяться, что у него всё более-менее в порядке, правда близкие — и особенно мама — ему не верили.

Наверху раздался шорох — ночная птица разминала лапы на крыше. Джорджу захотелось на воздух. Он поднялся на деревянных ногах и побрёл по лестнице. Выбрался через слуховое оконце, сел на козырёк и свесил ноги. Соседние лавочки и магазинчики подмигивали разноцветными огнями своих вывесок, гавкнул терьер мистера Джингера, хлопнула дверь «Дырявого котла». Дневная жизнь лениво поворачивалось обратной стороной к луне.

Интересно, если спрыгнуть с крыши, можно разбиться? Джордж, будто оценивая площадку для приземления, вытянул шею и всмотрелся в щербатую булыжную мостовую.

В голове зазвенело.

Хотя нет. Не зазвенело, а… зажужжало? Будто совсем рядом включили моторчик. А потом из-за трубы выплыл толстенький человечек и, широко улыбаясь, отсалютовал Джорджу.

Ну конечно! Карлсон. Кто ещё мог так жужжать во время полёта?

С Карлсоном Джордж виделся в последний раз на свадьбе Билла. Они с Фредом тогда как раз, глядя на Карлсона, решили после победы над Волдемортом запустить линейку плюшевых летающих единорогов. Не успели… А на свадьбе они, пошушукавшись с Карлсоном и заручившись его согласием, сделали из него настоящий летающий бочонок. Карлсон, чарами иллюзии превращенный в дубовый бочонок с глазами, летал между гостей и предлагал всем весёлой медовухи. Потом, правда, нагрянули Пожиратели и сменили праздничные декорации разрушающими заклятьями. Хорошо, что все успели укрыться.

Что ж, несмотря на скверное настроение, Джордж был рад Карлсону.

Тот важно приземлился рядом, заглушил моторчик и уселся так близко, что Джорджу пришлось немного подвинуться.

Раньше он вот также прилетал в Нору и приземлялся в их с Фредом спальне. К ним он тянулся больше, чем к остальным братьям, и Джордж никогда не придавал этому значения, считая, что это из-за их с Фредом увлечения всевозможными шалостями и розыгрышами, ведь и сам Карлсон больше всего на свете любил шалить.

Прошлым летом они с мамой как-то сидели на могиле Фреда вдвоём. Сидели и молчали. Долго. В какой-то момент Джордж так ушёл в свои воспоминания, что даже услышал голос Фреда совсем рядом, над самым ухом. Он грустно улыбнулся, перевёл взгляд на маму и увидел, что и она улыбается, хотя на щеке блестела слеза.

Она тогда сказала, что Джорджу тяжелее всех, потому что он потерял половину себя. А ещё она начала рассказывать о своих погибших братьях, со смертью которых до сих пор так и не смогла примириться. Об их проделках в детстве.

— Расскажи ещё, — попросил Джордж после истории о том, как Гидеон натянул Фабиану на голову кастрюлю — защитный шлем, — когда они играли в квиддич, а кастрюля потом никак не желала сниматься; Фабиан едва не лишился ушей, пока дедушка её снимал.

И мама рассказывала. Вспоминала, делилась, проживала те истории заново. Потом они припомнили тысячу и одну шалость уже самих Джорджа и Фреда. Они совершенно не следили за временем, но здесь и сейчас это было не важно. Время остановилось, замерло в моменте. Обоим — и Молли, и Джорджу — нужна была эта терапия воспоминаний. Потом, когда истории исчерпались, а эмоции, всколыхнувшись как на качелях раз по сто, улеглись, накатила дикая усталость и опустошённость. Но одновременно стало легче. А мама сказала:

— Тебе повезло родиться сразу с другом. Так часто бывает у близнецов. Как и Гидеону с Фабианом. Как Карлсону...

Она рассказала Джорджу о Сэмуэле и Гарольде.

— Знаешь, в племени африканских магов йоруба верили в то, что первый из близнецов выходит в мир, чтоб осмотреться перед приходом главного из двойни. Старшим считается тот из близнецов, кто родился вторым, так как он поступил «мудрее», оставаясь подольше в утробе матери. Карлсон родился вторым. Как и ты.

Джордж скосил взгляд на Карлсона, беззаботно болтавшего ногами. Сейчас Джордж посмотрел на него внезапно будто другими глазами. Карлсон потерял свою половину ещё во время рождения. Неужели Сэмуэль до сих пор рядом с ним?

— Как дела? — буднично спросил Карлсон, словно коллега по работе после выходных дней.

— Совсем паршиво, — буркнул Джордж.

— Не спится? — вновь поинтересовался Карлсон и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Пока ещё рано спать. Сперва мы позабавимся. Я не согласен скучать, лёжа в постели. Хотя, знаешь, там тоже есть чем заняться! Можно есть бутерброды с жирной колбасой, можно устроить подушечную битву. Мы начнём с пирогов!

И Карлсон достал из-за пазухи помятый бумажный пакет в промасленной бумаге. Достал оттуда два куска пирога, «взвесил» их на руках, определяя, который побольше, и протянул Джорджу тот, который поменьше.

— Сейчас твоё настроение стремительно осчастливится! — уверенно сказал Карлсон и откусил добрый кусок.

— Поверь мне, Карлсон, — вздохнул Джордж, — не в пирогах счастье.

Карлсон даже жевать перестал.

— Ты что? С ума сошёл? А в чём ещё?

Джордж невольно улыбнулся. Уж больно потешный вид был у обескураженного таким заявлением Карлсона. Джордж откусил от своего пирога и принялся медленно жевать. Сушёные яблоки, вымоченные и измельчённые в кашицу, были любимым лакомством в детстве. Они с Фредом сидели за кухонным столом и ждали, когда мама отдаст доедать им начинку из миски. Она прятала улыбку, а они ловко закидывали в рот по полной ложке, а потом медленно жевали, наслаждаясь вкусом.

— Ты был в Норе? — глухо спросил Джордж.

— Думал, меня там ждёт торт со свечками, — вздохнул Карлсон.

Джордж промолчал.

— О чём ты мечтаешь? — неожиданно спросил Карлсон.

— Я? — Джордж посмотрел на Карлсона так, будто впервые увидел, а потом с горечью ответил: — Я мечтаю выспаться…

«Чтобы не видеть кошмаров, чтобы не мучиться во сне от того, что надо вновь просыпаться без Фреда», — мысленно добавил он.

— Когда я не могу уснуть, я считаю овец, — сказал Карлсон. — Но в последнее время это не помогает.

Джордж зябко передёрнул плечами.

— Дело в том, что одна овца не хочет прыгать, — поделился Карлсон.

— Вот как?

— Представь себе, она просто сидит в своей норе и не выходит.

— Разве овцы живут в норах?

— А разве они должны жить на улице? Или, может быть, ты видел овцу, которая гуляет ночью по крыше?

— Нет…

— Знаешь, я понял, что овца не обязана быть прыгучей овцой. Она может просто хотеть сидеть в своём домике.

Джордж опять промолчал.

— Если ты не хочешь праздника, ты имеешь на это право, — сказал Карлсон. — Ты можешь просто тихо сидеть тут и крошиться. Но всё же я бы на твоём месте наведался в Нору. У Молли получаются потрясающие торты со взбитыми сливками.

— Ты мечтаешь о взбитых сливках? — с горечью усмехнулся Джордж.

— Люди мечтают о всякой ерунде, — невпопад ответил Карлсон. — Они забыли про звёзды, бедняги!

Джордж посмотрел наверх, и слабые в свете уличных фонарей звёзды показались ему бледными точками. Будто россыпь болячек от драконьей оспы на гигантском лице.

— Да, чуть не забыл. У меня ведь есть для тебя подарок, — сказал Карлсон и достал из-за пазухи сложенный вчетверо лист бумаги. Рисунок явно недавно соседствовал с пирогами, поэтому был с жирным пятном и пах яблоками.

Джордж развернул лист, наклонился поближе, чтобы лучше разглядеть.

«Портрет маленькой упрямой овцы, которая не хочет прыгать», — было написано печатными буквами в две строки на весь лист. Внизу был нарисован неровный коричневый круг.

— Это нора, — пояснил Карлсон. — Овца сидит в своей норе.

В своей норе. В Норе… Нора…

Когда Джордж с Карлсоном аппарировал на заднее крылечко Норы, их встретили радостными криками и приветствиями. Джорджа здесь ждали. Но громче всех кричал Карлсон, когда от души хлопнул по ладони Рона:

— Ты проиграл! С тебя торт с восемью свечками. А лучше восемь тортов. И можно без свечек.

Апрель 2006

Тедди сидел в своей комнате и смотрел в окно. На самом деле его звали Эдвард Ремус Люпин, но никто его так не называл, даже бабушка Андромеда. Тедди с грустью думал о том, какой же он одинокий. Вот у дяди Гарри есть тётя Джинни, а у тёти Джинни есть дядя Гарри. У Виктуар недавно появилась сестра, и вообще, у всех кто-нибудь был. У него же не было никого. Ни папы, ни мамы, а значит, и никаких родных братьев и сестёр тоже никогда не будет.

Сколько раз он просил бабушку завести ему собаку, но бабушка отказывала ему ровно столько раз, сколько он просил. А человек без собаки и вовсе одинок.

И вот в эту минуту, когда Тедди чуть не расплакался от жалости к самому себе, за окном сначала послышалось жужжание, а потом показался толстенький человечек, висящий в воздухе безо всякой метлы. Тедди даже рот открыл от удивления.

— Простите, можно здесь приземлиться? — буднично поинтересовался летающий человек.

— Садитесь, пожалуйста, — поспешно ответил Тедди.

— Не каждый день встречаешь такого бестолкового мальчика, — сказал человек, приземляясь прямо на подоконник и нажимая специальную кнопку на животе. — Вот так прилетаешь знакомиться, а тебе даже не предлагают пирога. Имя-то у тебя хоть есть?

— Тедди, — послушно ответил Тедди, ни капельки не обидевшись, что его назвали бестолковым.

— А я — Карлсон! — радостно сказал человечек и подмигнул: — А теперь давай немного пошалим. Но сначала надо подкрепиться. Тащи, что там у тебя есть вкусненького.

Тедди пробрался на кухню и утащил с десяток пирожков. На самом деле он не был уверен, что бабушка одобрит поедание пирогов до обеда.

Карлсон слопал девять пирожков и отобрал у Тедди десятый, потому что он только таращился на Карлсона и незаметно щипал себя за запястье. Карлсон довольно похлопал себя по животу и отсалютовал пухлой ладошкой.

— Привет, Тедди! Рад знакомству! Ты не представляешь, как долго я тебя искал!

— Я тоже очень рад, — поскорее ответил Тедди и неуверенно помахал: — Привет, Карлсон!

И Карлсон протянул руку другу, которого наконец нашёл.