Лучше поздно, чем никогда (гет)

A/N

Уважаемые читатели, большая просьба оставлять отзывы. Автор заходит на сайт и, видя, что нет отзывов, думает, что перевод плохой. И, соответственно, не даст разрешение на последующий. Равно как и другие авторы — это ведь моя единственная для них рекомендация. Я бы слова не говорила, если бы не было подписавшихся, и количество просмотров не возрастало с каждой выложенной главой. Но это не так. Пишите хоть что-нибудь, отрицательные отзывы — тоже отзывы. Заранее вам благодарна.

К тому времени, как мы приехали домой, рождественские пробки, еще больше усиленные пятничным движением на дорогах, вызвали у меня головную боль размером с Англию. Мы выехали с вокзала два часа назад, и сейчас начало восьмого. Добравшись до шоссе, вести машину стало проще, но до этого мы больше получаса продирались сквозь намертво загруженный Лондон. Иногда я ненавижу водить. Дети голодные и капризничают. Нам едва хватало времени на то, чтобы они успели переодеться и разложить свои вещи, прежде чем отправиться к Гарри. Я выхожу из машины, и как только магически открываю багажник, то вспоминаю, почему мы не аппарировали с Кинг Кросса — да, багаж-то дойдет нетронутым, но при этом есть риск, что дети потеряют пальцы рук или ног. Зачем этим детям столько барахла?! Они пробудут здесь всего лишь две недели, прежде чем вернутся в школу. Я не понимаю этого.

— Поторопитесь. Хьюго, ты пойдешь в душ последним. Я не знаю, чем ты там занимаешься, но я не хочу опаздывать из-за того, что ты обнаружил Атлантиду у нас в ванне, — я палочкой отправляю чемоданы в дом, в то время как дети спешат войти вовнутрь.

— Мне кажется, я знаю, что он там делает, и вот что я вам скажу: это отвратительно, Хьюго!

— Роза! — восклицает Хьюго.

— Роза, — начинаю я, но в последний момент передумываю. Я решаю оставить это на Рона — это его территория. Я провела беседу с Розой о менструации, так что Рон должен поговорить с Хьюго о мастурбации, — давай-ка, поторапливайся и первой ступай в душ.

Сейчас, перед Рождеством, на улице очень темно, и я зажигаю фонарь на крыльце легким взмахом палочки. Вдалеке, ниже по холму, я вижу огни своих соседей. Самые близкие наши соседи живут в семи километрах от нас, и, признаться, обычно мне это обстоятельство очень нравится. Но, несмотря на сравнительную отдаленность, люди в городке очень дружелюбные. Они не знают, что мы волшебники, но секретность (и безумно высокая ипотека) — та цена, которую мы платим за этот идеальный дом и вид из него.

Я вхожу вовнутрь, бормоча «Люмос», и слышу, как Хьюго спотыкается на лестнице.

— Почему ты не зажег свет? — кричу я ему снизу.

— Не знаю. Я думал, что ты это сделаешь, — кричит он в ответ, и я закатываю глаза. Он, несомненно, сын Рона.

Недавно мы установили гибридное магитричество. Из министерства пришел волшебник и провел здесь полдня, что было ерундой по сравнению с тем, сколько мы его ждали. Сначала он сказал, что придет в среду, потом в четверг, потом перенес свой визит на следующий четверг. Я вынуждена была, к стыду своему, размахивать своим статусом ветерана войны и недавним статусом Мудрейшего, чтобы как-то ускорить процесс. Большую часть дня он провел, размахивая палочкой и устанавливая выключатели. Когда я обратила внимание на очевидное отсутствие проводов, он объяснил, что источником энергии является министерство, потратив еще пятнадцать минут на лекцию о том, как эта штука работает с магической точки зрения. И что именно от министерства мы будем получать счета раз в месяц. Он все бухтел и бухтел о сложностях, связанных с процессом, и о том, как в зданиях вроде Хогвартса и поместья Малфоев, хранящих очень древнюю магию, установить магистричество будет невозможно, потому что оно все там спалит. По причине того, что две эти вещи — древняя магия и магистричество — несовместимы. По моему твердому убеждению, абсолютно все несовместимо с поместьем Малфоев, и меня всегда поражало, что Малфой продолжал там жить. Даже его мать переехала куда-то во Францию. Волшебник-техник также разъяснил, что можно будет пользоваться только самыми основными электроприборами. Хьюго и Роза были ужасно расстроены, когда узнали, что нельзя будет установить компьютер. А мои родители обрадовались тому, что у них по-прежнему оставалась приманка для внуков, в придачу к любви и привязанности, естественно. Но теперь мы хотя бы могли смотреть телевизор и слушать, как министерство разглагольствовало о всякой ерунде. Люди даже представить себе не могут, какая это морока — ввести новый закон, даже такой простой, как о пользовании магитричеством. Нужно учитывать каждую маленькую деталь, а это необыкновенно сложно. Поэтому, что уж говорить о более серьезных делах, которыми занимаюсь я, связанных с досрочным освобождением заключенных. Все это заставляет меня по-другому смотреть на эти самые маленькие детали и в каждодневной жизни, поэтому я прихожу в ярость, когда обнаруживаю гору немытой посуды в раковине.

Нереально, чтобы один волшебник мог оставить такой беспорядок. Рону должны были в этом помочь. Он встал сегодня очень рано, где-то около четырех, и отправился на задание. Я еще час провела в кровати, а потом поднялась, немного поработала в кабинете и отправилась готовить завтрак. Я и для него оставила завтрак, потому что кто знает — он мог вернуться к семи и к тому времени проголодаться, решила я. Хлеб и варенье, ничего особенного, так как с некоторых пор он отказался от мяса (недавний бзик, винить за который надо Падму Патил). По видимому, Рон таки вернулся домой. Позавтракал. Приготовил обед — овощи, фасоль, рис — и при этом умудрился использовать почти всю, имеющуюся у нас в кухне, посуду. Бардак был невероятный. Но меня возмутило не это. У Рона есть палочка, и он знает, как ею пользоваться. Почему он не мог наложить простое моющее заклятие? Я миллион раз показывала ему, как это делать.

Я взмахнула палочкой, наведя порядок. Мои родители всегда недоумевают, почему я придаю этому такое значение. Они не понимают, что магия связана с человеком, ею пользующимся, и даже если по-настоящему я не мою посуду, постоянное использование магии отбирает силы (хотя, конечно, не столько же сил, сколько ручной труд). Это простое заклинание, и обычно не очень утомительное, но после целого дня, проведенного в Визенгамоте, я прихожу домой очень уставшей. Рон мог бы помыть посуду сам. Я вздыхаю и иду в кабинет, соображая, хватит ли мне времени подготовиться к завтрашнему слушанию, но как только бросаю взгляд на Ежедневный Пророк, я разворачиваюсь и иду в душ.

Сложно сказать, когда все приобрело настолько серьезный оборот, потому что большую часть времени дела обстояли, как обычно. Рон ходил на работу, возвращался вечером домой, мы ужинали, он мог бы заскочить к Гарри или Джорджу, потом приходил домой, мы немного болтали и заваливались в кровать, где могли заняться или не заниматься сексом, смотря по настроению. Увлечения Рона длились обычно недели три, максимум месяц. Когда он сказал Гарри и мне, что в свободное от работы время он хочет попробовать писать для спортивной колонки Ежедневного Пророка, я рассмеялась.

— Что? Я не смогу писать? И всегда-то у тебя этот удивленный тон, — он покачал головой, и я улыбнулась. Этой шутке было уже двадцать лет, но она все еще продолжала вызывать у меня улыбку.

— Конечно же, сможешь. Но ты помогаешь Джорджу в его магазине, не говоря уже о том, что ты аврор.

— Миона, я аврор третьего разряда. Я думаю, что смогу одновременно и писать, и преследовать темных магов.

— Если бы не мог, то отделу авроров следовало бы пересмотреть требования приема, — сказал Гарри с улыбкой, сделав глоток своего огневиски. У меня вырвался смешок, когда я на него глянула. Затем я откинулась на спинку дивана в доме у Поттеров. Джинни уснула на оттоманке. Меня всегда удивляло, что она так быстро пьянела. Мы праздновали мое недавнее назначение начальником отдела исполнения магических законов. Сначала я думала, что Гарри расстроится, не получив этой должности сам, но потом выяснилось, что он никогда ее и не хотел, так что считал мое назначение избавлением от заклятья. Он просто обрадовался, что теперь мы оба стали членами Визенгамота.

Рон поднялся и пошел в туалет. Я придвинулась ближе к Гарри и схватила его за руку прежде, чем он сделал еще один глоток. Он уже был слегка пьян, глаза осоловели. Теперь, когда я сидела так близко от него, морщинки вокруг глаз в виде гусиных лапок были хорошо заметны.

— Он ведь не может работать на Ежедневный Пророк. Ну, будучи министерским работником. Ты же начальник отдела авроров, ты должен это знать.

— Ты думаешь, он не будет этим заниматься?

— Конечно же, будет. Ты же знаешь, как он загорается вначале.

— Ты думаешь, ему не стоит этого делать?

— Просто я не хочу, чтобы он расстраивался, когда выяснится, что у него ничего не получилось. Он не писатель, Гарри. Мы оба это знаем.

— Иногда людям необходимо самим сделать выбор, даже если впоследствии он и окажется неверным.

— Я понимаю, но это не значит, что он должен каждый раз бросаться в омут с головой.

— Мне кажется, ты должна с этим смириться. Это преходящее увлечение — как пришло, так и уйдет, — он усмехнулся собственному выбору слов. — Возможно, мне тоже следует начать писать, — он снова усмехнулся и икнул.

— Ты и твоя жена безнадежны, — сказала я, забирая стакан из его рук.

— Да, это так, — сказал он более мрачно, и я внимательно посмотрела на него. Похоже, он собирался мне что-то сказать. Вид у него был грустный, и мы какое-то время сидели и смотрели друг на друга. И тут вернулся Рон. Я соскочила с дивана и мгновенно об этом пожалела, потому что выглядело это подозрительно. Рон переводил взгляд с Гарри на меня. Гарри откинул голову на спинку дивана и закрыл глаза, ни на что не обращая внимание. Я прикончила остаток его напитка и спросила Рона, на когда у него назначено собеседование в Ежедневный Пророк.

Это произошло больше шести месяцев назад.

Я вышла из ванной и набросила на себя первое попавшееся — нижнее белье, джинсы, голубой свитер и ботинки. Пар из ванной превратил мои волосы в шар, но мне не было до этого никакого дела. Мои мысли были о Роне. Я и представить себе не могла, что Рон окажется хорошим писателем. Ну, то есть, по его же словам — он не совсем писатель. Он хороший рассказчик, и читателям нравится его стиль. Он пишет, но именно Падма Патил, редактор, переводит его английский пятилетнего ребенка в читабельные статьи.

Я сажусь на край кровати и застегиваю ботинки, пытаясь вспомнить, когда в последний раз мы с Роном о чем-то разговаривали. Я даже не знаю, где он сейчас. На расследовании? Или обсуждает свою будущую колонку с Падмой (да и обсуждением ли они занимаются)? Постель не убрана, поэтому, предполагаю, он вздремнул перед уходом. «Интересно, был ли он один?» — шевелятся в голове предательские мысли. Я от них отмахиваюсь, поднимаюсь и взмахом палочки заправляю кровать. Я иду обратно в ванную и вынимаю из пузырька противозачаточную таблетку. Ведьмы пользовались контрацептивами сотни лет, прежде чем эта умная мысль пришла к Магглам. Выкидыш, который случился у меня шесть месяцев назад, заставляет меня задуматься о необходимости принимать эту таблетку. Может быть, мне не суждено было больше иметь детей. И с той сексуальной жизнью, которая у меня есть — в смысле, никакой — я, пожалуй, должна смириться с мыслью, что детей у меня больше точно не будет. Вряд ли у меня сегодня состоится секс с мужем — очень уж нереальное предположение. Но я все равно принимаю таблетку.

Интересно, пойдет ли Рон к Гарри. Просто не верится, до чего все дошло. Он даже не удосужился встретить собственных детей на вокзале. Внезапная вспышка гнева поднимается во мне и мгновенно утихает. Рон мог быть на задании. Он мог сейчас лежать где-нибудь в канаве, раненый. Подобное произошло с ним девять месяцев назад. Он месяц провел в больнице. Я ужасная жена.

Я спускаюсь вниз.

— Хьюго, поторопись. Я готова, — кричу я, подходя к двери.

ХХХ

— Джеймс видел это своими глазами, — говорит Джинни, как только я вхожу в кухню. Хьюго и Роза напрочь забывают обо всем при виде Тедди. Все любят Тедди. Ему будет просто, если он когда-нибудь решит выставить свою кандидатуру на пост Министра Магии.

— Что видел? — спрашиваю я, в то время как она смешивает мне коктейль, а поднос со «свиньями в одеяле» выплывает из духовки и приземляется на кухонный стол. Я с благодарностью принимаю напиток — водку с клюквенным соком. В доме очень шумно.

— Роза пригласила Малфоя на обед в день подарков, — говорит она после того, как отхлебывает свой собственный напиток. Ее палочка в это время выкладывает закуски на подогретое блюдо. Джинни приготовила и вегетарианские закуски, специально для Рона, поскольку он теперь не ест мясо. Странно, я знаю. Это все из-за Падмы.

Я издаю стон.

— Не знаю, что себе думала эта девчонка. Такое чувство, что она была под дурильным заклятием.

— По словам Джеймса, именно ты выглядела так, словно схлопотала это заклятье. Он сказал, что глядя на тебя, можно было подумать, что ты проглотила зонтик, а глядя на Малфоя — что он на него сел.

— М-да, я всегда подозревала, что у Малфоя было что-то в заднице, — пробормотала я в свой бокал, и Джинни чуть не подавилась, рассмеявшись.

— Что ж, возможно, он изменился, — говорит она после того, как вытирает разлившийся напиток со своей могучей груди. Невероятно, но факт — у Джинни теперь могучая грудь. Последствие троих детей, как я полагаю. Я фыркаю в ответ.

— Кто изменился? — произносит Гарри, входя в кухню и хватая сырную булочку с противня. Джинни хлопает его по руке, но слишком поздно: он успевает запихнуть булочку в рот.

— Малфой и Гермиона сегодня на вокзале, — отвечает Джинни.

— Ага. Я только что слышал эту историю.

— Что? Уже?

— Джеймс? — спрашивает Джинни, и Гарри кивает.

— Да. Они изображают всю сцену в лицах, с Алом в роли Скорпиуса. Ему здорово удается мрачный вид, да и говорит он в точности, как Скорпиус. У Розы такое выражение лица, будто она проглотила зонтик или что-то в этом роде. Она, кстати, изображает тебя, — он поворачивается ко мне, и Джинни разражается смехом. Я закатываю глаза и делаю еще один глоток.

— Но, может быть, он действительно изменился. Я-то долго о нем ничего не слышала. С того самого случая, когда его жена покончила с собой, — странно, и это говорит именно Джинни.

У меня с языка чуть было не срывается, что его жена, должно быть, отчаянно хотела от него избавиться. Все так и говорят, но это жестоко. Он действительно ничего такого не делал, чтобы заслужить подобного рода комментарий, и именно с этим у меня и возникают некоторые опасения.

— Он выглядел абсолютно раздавленным на похоронах, если судить по фотографиям из газет, — говорит Джинни.

— Я поверить не могу, что пресса заявилась на похороны. Никакого уважения к чужому горю, — искренне говорю я.

— А как он выглядел сегодня?

— О, он выглядел хорошо. Волосы начали редеть, но он был безукоризненно одет, как всегда, и вот только странно запущенная борода его портила. Он, пожалуй, занимается спортом, потому что не поправился ни на гра...

— Нет, я имею в виду, как он выглядел с эмоциональной точки зрения? Создавалось впечатление, что он вот-вот сорвется или что-нибудь такое?

Я уверена, что щеки у меня пылают, и Джинни награждает меня хитрым и подозрительным взглядом. Я делаю большой глоток, чтобы скрыть смущение.

— Похоже, он хотел свернуть Скорпиусу шею. Скорпиус с недавних пор отвратительно себя ведет. Но, к моему удивлению, Малфой был на редкость терпеливым. Я ожидала от него большего проявления гнева.

— Возможно, он изменился.

— Все продолжают это повторять. Вы что, забыли, каким расистским, самодовольным, мелочным, испорченным отродьем он был? Послушайте, я знаю: существует вероятность того, что он изменился, но в последний раз я видела его в Выручай-комнате, когда он пытался сдать тебя, Рона и меня Волан-де-Морту. Такого рода воспоминания никогда не бледнеют. Прошло огромное количество времени после того случая с дьявольским огнем, прежде чем я решилась зажечь духовку в доме своих родителей, не опасаясь вызванных этим ночных кошмаров.

Гарри криво усмехается, потому что и он прошел через такой же посттравматический шок. Джинни инстинктивно кладет руку ему на плечо. Он сжимает ее руку, а потом отходит от нее и садится за круглый кухонный стол.

— Я сомневаюсь, что Малфой придет к тебе домой в День Подарков, — говорит он, — возможно, он и изменился, но не сошел же с ума. Я уверен, что невозможно поменяться так, чтобы стать совершенно другим человеком.

— Верно. Я даже ожидала, что он скажет что-то вроде «не придуривайся, Грейнджер, ноги моей в твоем доме не будет, даже если кто-нибудь решит мне за это заплатить».

— Это прозвучало истинно по-малфоевски, — похвалила меня Джинни.

— Роза постоянно копирует Скорпиуса. По всей видимости, он разговаривает в точности, как его отец.

— Я все еще не могу привыкнуть к мысли о том, что они подружились. Даже Ал с ним разговаривает.

— Скорпиус терпит Ала, — поправляет Гарри, — не похоже, чтобы они очень-то ладили. Ал в тайне боится его.

Лично я считаю, что Ал боится собственной тени, но не говорю этого вслух. Я не знаю, как он очутился в Гриффиндоре, и как стал вращаться в тех же кругах, что и Скорпиус Малфой — слизеринец и сын бывшего Пожирателя Смерти.

— Я полагаю, в жизни случаются и более странные вещи, — тихо говорю я, но Гарри меня слышит.

— Да, к примеру, если Малфой все-таки заявится.

— Беднягу Рона хватит инфаркт, — говорит входящий в кухню Джордж, — мало того, что его дочь по уши влюблена в малфойского отпрыска...

— Типун тебе на язык, Джордж! — восклицаю я, и Гарри с Джинни смеются.

— ...поэтому я сомневаюсь, что он обрадуется, увидев Малфоя, развалившегося на его оттоманке.

— Рон пришел с тобой? — спрашиваю я.

— Почему он должен был прийти со мной?

— Его не было в магазине?

— Нет, я думал, он на расследовании, — мы оба поворачиваемся к Гарри. Гарри качает головой, и в комнате становится тише, когда он отвечает:

— Наверное, он в Пророке.

— Да, наверное. Дети очень хотели его увидеть.

— Он появится, — говорит Гарри и поднимается, чтобы взять бокал из моих рук. Он пуст, но Гарри его не наполняет. Я смотрю на него, и он награждает меня красноречивым взглядом. Я знаю, что означает этот взгляд. Он означает, что Гарри не хочет, чтобы я сказала что-то такое, что позже можно свалить на алкоголь. Я в ответ поднимаю бровь, давая понять, что обычно это с ним случается. Джинни прочищает горло и объявляет:

— Рон здесь.

Мы все смотрим сквозь дверь кухни и видим, как Роза и Хьюго повисли на своем отце. По пути в гостиную Гарри проходит мимо меня и бросает еще один красноречивый взгляд. «Веди себя цивильно», — говорит этот взгляд.

Я всегда виду себя цивильно; я — положительный персонаж.

Как только я вхожу, то вижу его стоящим в центре комнаты и рассказывающим Розе, Хьюго и остальным детям какую-то дурацкую квиддичную историю. Дети в восторге. Я решаю вручную накрыть на стол. Чуть позже он входит в столовую, сияя, как идиот. Я смотрю на него.

— Гляди, — говорит он, протягивая руку, на которой лежит маленькая галька.

— Что это?

— На прошлой неделе Барри Доннеридж на своей метле проделал парящий прыжок, подняв столб пыли, когда хвост его метлы коснулся земли. Эта маленькая галька застряла в метле, и ты не поверишь: каждый раз, когда он пытался повернуть направо, он оказывался на сорок градусов дальше, чем намеревался. А все из-за этой гальки. Она величиной в горошину, а вызвала такие последствия. Это напомнило мне маггловскую сказку, которую ты детям рассказывала — Принцесса и Горошина, так, кажется? — он глядит на меня, ожидая подтверждения. Я смотрю на него без выражения. — Короче, я всю свою новую колонку посвятил этой гальке.

— Она напоминает тебе о горошине? А она тебе не напомнила о том, что ты должен был встретить сегодня своих детей на вокзале? Роза и Хьюго чуть шеи не свернули, высматривая тебя. Я вынуждена была им солгать, сказав, что ты на задании, потому что ты не позаботился сообщить мне, где на самом деле находишься. Я полагаю, эта галька не напомнила тебе о том, чтобы связаться со мной по каминной сети?

— Миона...

Я беру гальку из его рук и смотрю на нее более внимательно.

— Да, она напоминает мне о горошине. Вернее, о твоих мозгах такого же размера, — я швыряю в него гальку, и он уклоняется. Галька попадает в вазу на буфете, и та опасно качается.

В первую секунду он смотрит на меня с обидой, а потом начинает смеяться. Невероятно, ему кажется это забавным! Я так разозлилась, что протягиваю руку к палочке, но он меня останавливает.

— Подожди, подожди, подожди, подожди. Прости меня, но это действительно было смешно. Ты только что назвала меня горохоумным?

Я гляжу на него, сбитая с толку. Он стоит и изо всех сил пытается не расхохотаться, но это у него плохо получается. Вопреки желанию, уголки моих губ складываются в улыбку, и я трясу головой в раздражении. Он приближается, увидев, что я опустила палочку.

— Прости. Ты права. Я должен был там быть. Я должен был позвонить. Прости.

И именно это слово приводит меня в чувство. Я делаю глубокий (или, как бы он сказал, драматичный) вдох.

— Ты так часто используешь это слово, Рон... оно начало терять свое значение, — я ухожу, оставив его в недоумении. Ваза, наконец, падает и разбивается.