От осени до весны (гет)

Магический квартал Бухареста служит памятником своему былому величию. Марина живет на полпути между пьяца Чентаура и Министерством, на страда Буфница [1]. Маленькая улочка, зажатая позади отеля «Най», упорно сохраняет респектабельность. Когда в пятницу днем она возвращается домой, Чезар мечется по квартире. Обычно этого толстого, добродушного низзла мало что волнует: он или вылизывается, или гоняется за комками пыли. Но сегодня он буйствует: вылетает в коридор, скатывается по ступенькам, выскакивает на веранду и тут же принимается вертеть головой по сторонам. Марина берет его на руки, и Чезар по-хозяйски впивается в нее когтями, продолжая через ее плечо высматривать кого-то на улице.

Марина несет Чезара наверх и тщательно оглядывает свою двухкомнатную квартиру. На тонкой полоске муки, которую она всегда посыпает перед дверью, отпечаталась подошва — подошва большого мужского башмака. Газеты на кухонном столе кто-то просматривал. Не задумываясь, она хватает в одну руку кошелек, в другую Чезара и бежит вниз по лестнице в квартиру хозяйки.

— Мадам Богачьеру, — задыхаясь выпаливает она, когда пухлая пожилая ведьма открывает дверь. — Мадам Богачьеру, в моей квартире кто-то был. Вы не знаете, кто?

— Твой английский друг со своей девушкой… Ее еще зовут…

— Кэти, — подсказывает Марина.

— Ну да, Екатерина. Точно. Они оставили приглашение на свадьбу, — мадам Богачьеру, переваливаясь, подходит к заваленному бумагами столу.

Марина берет незапечатанный конверт и вытаскивает нарядную открытку. На лощеной бумаге, в самом изысканном стиле мистер и миссис Белл приглашают ее почтить своим присутствием бракосочетание их дочери Кэтрин Элен с мистером Чарльзом Уизли. Открытка украшена движущимся изображением двух крошечных драконов с переплетенными хвостами. Марина смотрит на драконов, потом на мадам Богачьеру, и спрашивает:

— А что им понадобилось в моей квартире?

— А, это… — говорит хозяйка. — Там был еще этот драконовед с таким странным именем… Симпатичный, но для тебя староватый…

— Фергал, — подсказывает Марина.

— Ну да. Он испек тебе печенье из пекарского порошка. На мой взгляд, звучит нелепо, но твои английские друзья заверили меня, что это настоящий деликатес. Они принесли тебе на пробу и оставили на кухонном столе. Они и приглашение собирались там оставить, но когда увидели меня, я сказала, что хочу посмотреть, и английская девушка снесла его вниз. Очень милая девушка. Замуж надо выходить как можно раньше.

История звучит довольно правдоподобно. Марина наложила на дверь мощные защитные чары, но Слободан знает, как их снять. Наверно, он и рассказал Чарли с Кэти. Она поднимается по лестнице вместе с мадам Богачьеру, и на кухонном столе действительно обнаруживается аккуратно упакованная пачка содовых хлебцев. И никакой записки.

Марина терпеть не может, когда люди не оставляют записок.

— Тебе тоже пора замуж, — добродушно замечает мадам Богачьеру, хрустя содовым хлебцем. — Может, на английской свадьбе тебе повезет встретить хорошего румынского парня. Твой английский друг — хороший человек, он заботился о тебе все время, что ты здесь живешь, и у него должны быть хорошие друзья, да?

Марина с трудом удерживается от того, чтобы не объяснить мадам Богачьеру, что у ее английского друга Чарли множество достоинств, вот только хороших румынских парней среди его знакомых нет. Хотя да, один есть. Ее брат Слободан.

В двадцать четыре года Марина начала подозревать, что в Румынии вовсе нет подходящих молодых и холостых волшебников. Румынское магическое общество, как оно ни мало, жестко разделено на части. Бедные чистокровные волшебники (которых великое множество) ищут богатую жену. Богатые чистокровные волшебники (которых можно пересчитать по пальцам) не станут пятнать себя браком с женщиной с нечистой кровью. Магглорожденные — просто неотесанные деревенские парни, которые не знают, с какого конца браться за палочку. Что и неудивительно: всю жизнь они гнут спину на чистокровных, а школа для них не предусмотрена. Румын обучают в Дурмштранге, но грязнокровную шваль туда не берут. Полукровок почти нет: румынские волшебники блюдут чистоту крови. Так что Марина чувствует себя каким-то выродком.

Строго говоря, Марина не полукровка, как и ее мать. Юлиана Облак была магглой только на одну восьмую. В Марине одна шестнадцатая маггловской крови. Но в Румынии одной шестнадцатой вполне достаточно, чтобы считаться полукровкой.

Марина — румынка, она понимает, что ей не выйти за чистокровного, несмотря на пятнадцать поколений чистокровных предков. Она слишком горда, чтобы скрывать свою одну шестнадцатую, как иной раз поступают ведьмы в ее обстоятельствах. Как любил повторять Штефан, трансфигурация человека — могучее оружие, только, чтобы жизнь прожить, оно не годится.

Дело не только в чистоте крови. О ее матери и без того ходили разные слухи. Не о том, что один из ее прадедушек был вовсе не словенским алхимиком, а мелким мадьярским помещиком из магглов. Юлиана выросла в маленькой горной деревушке неподалеку от озера Блед и называла себя словенкой, но среди ее предков кого только не было! Похоже, семейство носило по всей Австро-Венгрии. Кроме навеки запятнавшего род прадедушки-мадьяра имелась гречанка-мать (от которой Юлиана унаследовала свою жгучую южную красоту), и даже капля русской крови. У семейства Облак, к прочим его бродяжьим привычкам, был еще и странный обычай, унаследованный от всеми позабытого русского предка, обучать детей не в Дурмштранге (как подобает уважающим себя чистокровным волшебникам), а в Санкт-Петербурге. В этом огромном городе сыновья набирались новомодных идей, о которых дома, на Балканах, и слышать не хотели. А дочери узнавали о существовании «женского вопроса», после чего не годились в невестки ни в одну приличную румынскую семью.

Даже когда мать была жива, о ней ходили слухи.

Марина гладит Чезара и отделывается от мадам Богачьеру вежливыми уклончивыми фразами. Не объяснять же, что хорошие румынские парни не для нее. Ее бы вполне устроил хороший болгарский парень. Но для этого потребуется чудо. Может быть, это меньше, чем она когда-то рассчитывала, но гораздо больше, чем вправе ожидать от жизни сейчас.

Закрывая дверь за добродушной болтушкой-хозяйкой, Марина думает: если пойти на первое свидание с такими мыслями, второго точно не случится. Взмахом палочки она зажигает свет в ванной и пять раз повторяет своему изображению в зеркале: «Даже если ничего не получится, я хорошо проведу время. Я не буду ждать ничего особенного. Я просто собираюсь хорошо провести время».

И она аппарирует в Будапешт к ресторану «Загнанная Хвосторога».

Для Марины обед в Будапеште — редкое удовольствие. Она оглядывает комнату, переводя взгляд с разряженных посетителей на детишек, болтающих на четырех или пяти языках, а с них — на картину маслом напротив входа, с которой машет шипастым хвостом венгерская хвосторога. Потом внимательно вчитывается в длинное меню на трех языках: венгерском, немецком и английском. Само собой, румынского меню нет. Виктор предлагает помощь, но Марина делает заказ сама, очень тщательно выговаривая венгерские фразы, и официантка, похоже, ее понимает.

— А ты сколько языков знаешь? — спрашивает она, когда официантка уходит.

Виктор ненадолго задумывается:

— Семь. Болгарский, румынский, венгерский, немецкий, английский. Русский и французский — эти плохо. Ну, и по-гречески могу пару фраз сказать.

Марина смотрит на него.

— У нас вилла на Пелопоннесе, — объясняет Виктор, потом, видимо, до него доходит, что у семьи Васики вряд ли имеется собственная вилла в Греции, и он добавляет. — На самом деле она дедушкина.

Марина поджимает губы. Потом спрашивает:

— В Дурмштранге хорошо преподают языки?

Виктор пожимает плечами:

— Я научился читать в четыре года, — поясняет он извиняющимся тоном. — А в Дурмштранг берут с одиннадцати. Родители показывали мне, как колдовать, но опасались ненароком нарушить закон, поэтому наняли учителя, чтобы занимался со мной языками… Я на самом деле хорошо говорю далеко не на всех.

— В Дурмштранге преподают на немецком, верно? — уточняет Марина.

— В основном да. Но учебники все на разных языках: на немецком, русском, английском. Даже один румынский есть — по высшей трансфигурации, написан Штефаном Добрегой. — Он смотрит на нее, чтобы понять, слышала ли она это имя. — Так что мы использовали Быстропереводные перья, — продолжает он после паузы. — Я говорю по-немецки гораздо лучше, чем читаю.

Марина может разобрать немецкий текст, но говорить не умеет совсем. Она никогда не училась в Дурмштранге. Она вообще не училась в школе: сидела дома, как и подобает скромной, послушной румынской девочке, и занималась с матерью, пока ту не поглотила тьма. Потом она делала уроки со Слободаном, а когда тот устроился в Трансильванский драконоводческий исследовательский заповедник, стала учиться сама. К пятнадцати годам она прочла все книги о магии, какие были на румынском, и перешла на французские. Румынский и французский — родственные языки, поэтому читать их было легче, чем английские с немецкими.

Она, конечно, слышала о Быстропереводных перьях, но никогда ни одного не видела. Их трудно достать, особенно если ты беден, твоя фамилия Васики, и ты живешь в Румынии.

Он задает вопрос о ее семье. Все по правилам — так и полагается вести себя на первом свидании, особенно здесь, в Восточной Европе, где традиции значат для волшебников не меньше, чем чистота крови. Он спрашивает, есть ли у нее братья, кроме Слободана, и она отвечает, что нет. Он спрашивает, есть ли у нее другие родственники, и она отвечает, что есть, но мало. Он говорит, что жить без родни, наверно, тяжело, и Марина пожимает плечами и улыбается.

Вообще-то Маринина мать была пятым или шестым ребенком в семье, и с материнской стороны родни у Марины полно. Только проку от них немного. Лавра без особого успеха занималась гербологией, умудрилась попасть под звуковой удар взрослой мандрагоры и скончалась в возрасте тридцати семи лет. Марко сидит в хорватской тюрьме по обвинению в передаче секретной информации румынским Упивающимся смертью, и даже его собственная родня не в силах понять, за дело его посадили или просто подставили. Павел — голубой, а маги на Балканах еще не дозрели до толерантности. Он как-то пристроился в Париже, меняя любовников, которые обычно даже не подозревают, что он — волшебник. Среднего сына, Андрея, поглотила тьма, как и его сестру Юлиану. Так что остается только обидчивая и истеричная тетушка Чечилия, в благородной бедности проживающая в запущенном родительском доме неподалеку от озера Блед.

Если бы Марина лучше знала Виктора, если бы была уверена, что ему можно доверять, она бы ему все это рассказала. Но не на первом же свидании! Поэтому она молча улыбается, а он спрашивает о родителях.

Оба умерли.

— И давно? — спрашивает Виктор.

Эта не та тема, которую Марине хотелось бы обсуждать на первом свидании. Она ломает голову, как бы перевести разговор, но ничего не придумывается.

— Отец погиб, когда мне было одиннадцать.

Они с Виктором одногодки, даже родились в соседние месяцы, и она видит, что он в уме прикидывает даты. Тринадцать лет назад в мире царило спокойствие, хотя и весьма относительное спокойствие, особенно на Карпатах.

— Убили Упивающиеся смертью? — тихо уточняет Виктор.

— Нет, просто несчастный случай. — Виктор нравится Марине, ей кажется, что она начала ему доверять, поэтому она говорит ему то, что всегда говорит тем, кто ей нравится и кому она доверяет. — За границей. Он работал с перуанскими змеезубами.

Всякий, кто имел дело с драконами, сразу бы догадался, что к чему. Всякий. Чарли, когда она сказала ему про Перу, стало плохо. Когда при ней Слободан упомянул об отце директору заповедника, тот едва не разрыдался. Когда она произносит эту фразу при старухах из драконьих родов, те бросаются ее обнимать.

Виктор не догадывается. Он говорит:

— Сочувствую. — И гладит по руке — это приятно, хотя Марине хотелось бы большего. Потом добавляет. — Я не знал. — И уточняет. — Его похоронили за границей или привезли сюда?

Марина опускает глаза. Похоронили? Что там было хоронить? Всякий, кто имел дело с драконами, сообразил бы, что к чему, едва она произнесла «перуанский…». Ясно как день, что Виктор понятия не имеет о змеезубах.

Она смотрит на мужчину, который сидит напротив нее: ястребиный нос, квадратная челюсть, все еще молодое лицо. И впервые чувствует себя равной ему, даже в некоторых отношениях выше. Марина, как любая девушка в Восточной Европе, хорошо знает историю Виктора. Она знает, что широко освещавшийся в прессе брак его родителей соединил два знатнейших болгарских магических рода. И что это был брак по любви, о чем «Друм Либер» и все остальные газеты в ее части света печатали бесконечные умильные статьи. Это было в тот год, когда родился Слободан. Виктор был средним сыном, и единственным, кто выжил. Когда ему исполнилось пять, стало ясно, что больше у его родителей детей не будет. Никто особо не удивлялся его школьным и спортивным успехам — мальчику из богатой чистокровной семьи и полагалось быть вундеркиндом. В семнадцать лет Виктор стал ловцом болгарской сборной. Он был любимым учеником Каркарова в последние годы директорства того в Дурмштранге, и именно Виктора Кубок огня выбрал защищать честь школы на Тремудром турнире. Общительным его не назовешь, но манеры у него безупречные. Классической красотой он тоже не отличается, но Марине его внешность нравится. В Викторе ей нравится все.

Но вот в драконах он не разбирается. Ей нужен сильный человек, на которого она могла бы опереться, и то, что Виктор не разбирается в драконах, заставляет ее остановиться и задуматься.

Примечание:

1. "Буфница", как любезно подсказала Wintertime, это "сова" по-румынски. А как еще может называться улица в магическом квартале?