От осени до весны (гет)

В декабре со степных равнин начинает задувать кривец. В Бухаресте стоят морозы, а в январе они только крепчают. Марина возвращается из Министерства, не чувствуя ног. Она открывает дверь, бредет на кухню и разводит огонь под большим котлом с водой. Потом стаскивает чулки и устраивает ноги над котлом, отогревая их паром. Осторожно, сантиметр за сантиметром, она погружает ноги в котел, массирует заледеневшие икры, пока Чезар, у которого мех гуще, чем у русского медведя, обнюхивает медные края.

Раздается звонок в дверь. Небывалое дело в понедельник вечером! Марина, спотыкаясь, босиком бредет к двери, наслаждаясь тем, что снова чувствует пальцы ног. За дверью стоит Виктор в авиационном шлеме. Он дрожит от холода, руки спрятаны подмышками, с плеча свисает кожаный планшет.

— Я пытался связаться с тобой по камину, — говорит он, — но сеть не работает. Можно войти?

Она его впускает. Они склоняются над котлом, не сводя друг с друга глаз, и Марина гадает, зачем он пришел. У Виктора такой домашний вид, когда он сидит на ее кухне, погружая руки в помятый котел с бывшей фермы Васики. Марина ценит одиночество. У нее редко бывают гости, и еще реже — гости-мужчины. Слободан, тот, конечно, заходит постоянно, несколько раз был Чарли, и один раз — Фергал, но она предпочитает сама появляться в заповеднике. Марина ценит одиночество.

Она как раз обнаруживает, что рада этому гостю, и открывает рот, чтобы заметить, как приятно, когда тебя пришли навестить, когда Виктор открывает планшет и бросает на кухонный диванчик коричневую папку. На ней стоит штамп «Для служебного пользования». И штамп «Совершенно секретно». И герб Министерства магии Болгарии.

— Министерство заново расследует дело Добреги, — без улыбки сообщает Виктор. — Я не имею права показывать тебе, что в папке, поэтому просто расскажу, что знаю, и будем считать, что я тебя допросил.

Марина кивает. Вот все и рухнуло.

— Штефан Добрега тебя учил, — начинает Виктор холодным бесстрастным голосом.

Она кивает.

— Его убили.

Она снова кивает.

— Ты мне этого не говорила, — резко бросает Виктор.

Нет, не говорила.

— А должна была.

Ей очень стыдно, но приходится кое-что ему напомнить:

— В Румынии нет ведьмы, которая не потеряла бы близкого человека. Была война.

— Знаю, — отвечает Виктор. — Речь не о ведьмах, речь о тебе.

Она мрачно кивает.

— Я читал протокол допроса, — продолжает Виктор более мягким тоном. — Похоже, вы были друзьями.

Марина соглашается несчастным голосом:

— Были.

Насколько могут дружить сирота-полукровка, в сельской глуши мечтающая о настоящей жизни, и эксцентричный ученый старик. Для Штефана она стала внучкой, которой у него никогда не было.

— Поэтому я и упала с метлы.

Виктор вопросительно смотрит на нее. Марина вздыхает и собирается с духом, чтобы продолжить:

— В восемнадцать лет я поступила на стажировку в драконоводческий заповедник, и ушла, потому что упала с метлы. Слободан с Чарли тебе наверняка рассказали?

Виктор сухо усмехается:

— Они сказали только, что тебя нельзя отпускать летать одну.

— Я умею летать! — негодующе восклицает Марина. — Конечно, не так, как ты, но умею. Я же из драконьей семьи, — подчеркивает она. — У нас все умеют.

— И ты упала с метлы?

— На второй неделе стажировки. Слободан с Чарли повели стажеров первого года осматривать с воздуха венгерских хвосторог. Мы летели почти вплотную к земле, и тут мимо пронесся один из стажеров постарше и выкрикнул, что из Дуная только что выловили труп Штефана Добреги. Он понятия не имел, что кто-то из нас его знает. Просто подумал, что нам может быть интересно: прославленный колдун, родом из Трансильвании… — Марина пожимает плечами. — У меня закружилась голова, я свалилась с метлы прямо на спину хвостороги, не удержалась, оказалась на земле, и та принялась меня обнюхивать и трогать лапой… Ну, Чарли совершил фантастический рывок, выхватил меня у нее из под носа, как снитч, и доставил в лагерь. Я почти не пострадала, но никто не поверил, все решили, что я не в себе от ужаса и наверняка сломаюсь, так что я ушла.

— Мне очень жаль, — говорит Виктор. — Слободан рассказывал совсем по-другому.

— Он не понял, — спокойно объясняет Марина. — Он почти не знал Штефана. Из-за Слободана я и ушла, — добавляет она после минутной паузы. — Осознала, что, останься я работать с драконами, у него не будет ни минуты покоя.

Она думает о смерти отца, и о том, как повел себя Слободан, когда она свалилась с метлы, и думает — а Виктор поймет? Вне себя от ужаса был Слободан, а не она. Марина смотрит на Виктора, видит, что тот вспомнил, и немного успокаивается.

— Слободану не нравится, когда я рискую, — говорит она. — Ему в голову не приходит, что мне может не нравиться, когда рискует он.

Виктор молчит. Потом кладет руку поверх ее ладоней.

— Я позволю тебе рисковать, — произносит он с такой силой и страстью, словно делает предложение. — Я хотел бы посмотреть, как ты летаешь.

Она кивает. Они смотрят друг на друга, и уже готовы поцеловаться, но коричневая папка так и лежит между ними.

И исчезать не собирается.

Виктор вздыхает, берет папку и говорит:

— Пять с половиной лет назад румынское и наше Министерства магии провели совместное расследование: тело нашли в Дунае, на пограничной линии. Пришли к выводу, что Добрега погиб в поединке, скорее всего с каким-то Упивающимся смертью. В отчете он выглядит наивным и доверчивым дурачком.

— Никакого поединка не было, — говорит Марина.

— Согласен, — отвечает Виктор. — Во-первых, Штефану Добреге хватило бы ума не связываться с Упивающимся смертью.

— Хватило бы. Умнее человека я не встречала. Ему было сто с лишним лет, и он давно научился сам выбирать, с кем сражаться. И потом, он не уважал поединки. Он разработал собственную систему защиты посредством трансфигурации. Даже если бы Упивающемуся удалось подстеречь его в укромном месте, Штефан просто превратил бы его в кролика или морскую свинку.

Виктор приподнимает брови.

— У Штефана была целая теория, — объясняет Марина. — О ней мало кто знал. Думаю, кроме меня и его домоправительницы, о деталях не слышал вообще никто. Штефан все время повторял, что, в случае опасности, надо просто превратить нападающего в безобидное травоядное животное. Трансфигурация в животное нарушает логику умственных процессов, замедляет боевые рефлексы и ограничивает возможности предвидения. Только обязательно в травоядное животное, потому что они не агрессивны. Само собой, нелепо превращать противника в льва или тигра…

Теперь кивает Виктор.

— И в маленькое животное, чтобы обезопаситься наверняка. И потом, нет пальцев — нечем держать палочку.

— Есть колдуны, которым палочка не нужна, — замечает Виктор.

Марина фыркает:

— На Балканах не нашлось бы ведьмы с колдуном, которые пошли бы на Штефана без палочки. Разве что он наткнулся на самого Волдеморта!

— Нет, в ту пору Волдеморт был в Англии, — отвечает Виктор. — Я проверял. Так что если у профессора Добреги была палочка…

— Она ему была не нужна, — перебивает Марина.

— Трансфигурация — тонкое искусство…

— Штефан разработал технику беспалочковой трансфигурации. Как часть своей защитной системы.

Виктор недоверчиво смотрит на нее. Марина усмехается:

— Видишь доску, о которую Чезар точит когти?

Она указывает на обитую ковровой тканью стойку, которую Чарли сотворил по маггловскому образцу. Вильгемина привозила такую из Англии в один из своих приездов — купила в магазине для домашних питомцев. Марина закусывает губу, встряхивает головой, и доска превращается в крошечное деревце. Виктор ошеломлен.

— Никогда ничего подобного не видел! — восклицает он. — Тебя Штефан Добрега научил?

Марина кивает.

— И у меня не слишком-то хорошо выходит. Я справляюсь только с небольшими объектами. Полная трансфигурация человека мне без палочки не удается.

— А почему деревце?

— Ну, я однажды читала книгу про Японию, — смущенно признается Марина. Трансфигурация под влиянием момента может открыть такие подробности, о которых ты предпочел бы умолчать. — То есть, я, наверно, никогда туда не попаду…

Виктор бормочет что-то вроде: «После света влезть». А может: «После вместе съездим». Или даже: «После свадьбы съездим». Марина решает, что ей послышалось. Виктор берет себя в руки и интересуется:

— А Штефан Добрега так умел?

— Умел как никто. Однажды превратил меня в лань. Я даже сообразить не успела, что происходит! У него были на то причины, — торопливо добавляет Марина, видя, какое у Виктора стало лицо. — Штефан считал, что такое надо проделать хотя бы однажды, потому что полезно заранее знать, как чувствует себя животное, в которое ты будешь кого-то превращать. Тогда ты сможешь судить, каким способом трансфигурации лучше воспользоваться. Сам он предпочитал кроликов. Окажись он в опасности, будь у него палочка при себе или нет, он бы не стал размышлять, а просто превратил бы нападающих в кроликов. Это совершенно точно, — решительно заявляет она. — Я его хорошо знала. У него это было на уровне инстинкта. Он столько тренировался, что поступил бы так, не задумываясь. Другое дело, что для беспалочковой трансфигурации требуется глазной контакт. Если бы на Штефана внезапно напали со спины…

— Такого не было, — со спокойной уверенностью говорит Виктор. — Я читал отчет о вскрытии. Нападали спереди.

Ох…

Марина отчет не читала. Она помнит многочисленных чиновников, помнит бесконечные допросы, полицейские рапорты, ядовитые передовицы и бесстыдные репортажи — все, что сопровождало ее девятнадцатый день рожденья, но отчет о вскрытии она не читала. Его прочел Томаш Чоран и рассказал ей то, что, по его мнению, ей следовало знать. Теперь она гадает, что он опустил из милосердия, а что — из осторожности.

— Значит, это был тот, кому он доверял, — подводит она итог.

Виктор раскрывает папку и извлекает листок, на котором перечислены родственники и друзья Штефана. Список был составлен сразу после убийства объединенной комиссией по расследованию. Он совсем короткий.

— Нет, — спокойно заявляет Марина.

— Нет?

— Я лично знаю или знала всех, кто тут перечислен. Это не они.

— Так ты считаешь… Что ты считаешь?

— Что это кто-то из министерских чиновников.

— Упивающийся смертью? — уточняет Виктор. — Из тех, кто сейчас в тюрьме, или…

Марина трясет головой.

— Нет. Смертного знака не было. Не знаю, как у вас в Болгарии, но в Румынии Упивающиеся насылали Знак просто для развлечения, даже если ничего не получилось. Убей они Штефана Добрегу, небо было бы в Смертных знаках отсюда до Тимишоары [1]!

Виктор смотрит на нее с ужасом и жалостью.

— Ты считаешь, это кто-то из наших, — спокойно говорит он.

Марина опускает голову. Именно так она и считает.

Они молчат.

— Раз Министерство заново начало расследование… — после паузы начинает Марина.

— Это болгарское Министерство начало расследование, — говорит Виктор. — Румынское и не собиралось.

Как она и думала.

— Марина, — продолжает он, — если ты в это веришь, почему ты на них работаешь? Тебе даже не платят.

Она отвечает:

— Виктор, раз мне не платят, как по твоему, почему я там работаю?

Он вздрагивает, но не произносит не слова. Слободан взорвался бы как огненная саламандра, догадайся он, почему Марина служит в Министерстве, но Виктор держит обещание и не советует ей быть осторожнее.

— Ладно, — говорит он. — Тогда расскажи, что знаешь.

Они засиживаются до девяти, до десяти, до половины первого ночи, вчитываясь в каждую страницу в папке, перебирая каждую деталь воспоминаний Марины и каждую подробность жизни Штефана Добреги. Он расспрашивает ее о слугах Штефана, его родственниках, друзьях, врагах, тех, с кем он состоял в переписке, и тех, чью политику поддерживал. Чезар, зажмурив глаза и свернувшись клубком, спит, уткнувшись пушистой расплющенной мордочкой Виктору в бедро, и только глухо мурлычет, когда тот, наконец, засовывает разворошенную папку в планшет и говорит:

— Марина, если ты хочешь рассказать что-то еще…

— Нет, — отвечает Марина. — Я все рассказала.

— Не только про убийство. Про все остальное тоже.

Марина думает: про отца с матерью он уже знает. Про Андрея, Марко и Павла — тоже. Про Штефана Добрегу он все выяснил сам, а после ее рассказа сегодня вечером должен понимать, почему она упала с метлы.

— Нет, — повторяет Марина. — Больше мне нечего сказать.

Виктор тянется к ней, сдерживает себя и проводит пальцами по ее руке. Потом задумчиво смотрит на нее и говорит на хорошем румынском, в котором все равно сохраняется болгарский выговор:

— Дальше будет лучше.

Она думает: «Пообещай мне! Сделай, чтобы это стало так! Каждый раз, когда я решаю — всё, я достигла дна, маятник должен качнуться в другую сторону, он качается в сторону смерти, разрушения и боли…». Марина гадает, какова бы была ее жизнь, кем бы она стала, родись она в Болгарии в чистокровной семье. В семье Крамов.

— Мне сказали, — продолжает Виктор. — Ну, Чарли сказал, что временами тебе тоскливо, что, по его мнению, ты жалеешь, что… Ты жалеешь?

Марина размышляет. В ее жизни было кое-что хорошее. И есть кое-что хорошее. Только за него приходится платить высокую цену.

Печальная правда в том, что всему хорошему она обязана безвременной смертью родителей. Между нею и Слободаном пять лет разницы, характеры у них тоже не слишком схожи, и они никогда бы не стали так близки, расти они в счастливой семье. После самоубийства матери Марину взялись обучать люди, которым было ее жаль. Вряд ли в Европе найдется другая ведьма, которую два года натаскивал сам Штефан Добрега. Даже убийство Штефана, и то принесло пользу, избавив ее от стажировки в заповеднике. Она поступила туда просто потому, что это был путь наименьшего сопротивления. А так ей пришлось заняться работой, где в полной мере пригодились ее ум, воображение и знание языков.

Виктор — это тоже кое-что хорошее, внезапно понимает Марина.

И цена этому — конец одиночества.

— Я знаю, что это невозможно, — говорит Виктор, — но насколько мы в состоянии понять другого человека, я бы хотел понять тебя.

— Ты поймешь, — отвечает Марина. — Ты уже понимаешь.

Примечание:

1. Тимишоара, она же Темешвар — типичный пример центральноевропейского города. Как большинство городов в этой части Европы, основан немцами, был частью Венгерского королевства и Австро-Венгерской империи, перешел к Румынии вместе со всей Трансильванией по Трианонскому договору после Первой мировой войны (венгры не простили до сих пор). Сейчас — третий по величине город Румынии, в котором живут мадьяризированные немцы.