Нет проблем! (гет)

Сцена первая: Знакомство

Невысокая черноволосая девушка робко постучалась в парадную дверь Малфой-Менора. Меньше всего она думала, что когда-нибудь войдёт сюда так: не как пленница и не как член отряда захвата, а просто как посетитель.

Сердце в груди Джинни стучало так, что ей было больно дышать. Руки дрожали. Отчаянно хотелось сбежать или аппарировать, но вокруг Менора был антиаппарационный барьер, заставивший последние несколько сот метров преодолеть пешком. «Это была плохая идея», — только и успела подумать она, когда дверь внезапно отворилась. На пороге стоял хозяин имения.

* * *

— Здравствуйте, — улыбнулся Люциус Малфой, слегка склоняя голову в знак приветствия и приглашая Джин зайти.

Он выглядел... очень по-домашнему. Песочного цвета свитер с V-образным вырезом, из которого выглядывает воротник белой рубашки. Длинные волосы — уже не разобрать: платиновые или просто белоснежно-седые — стянуты в хвост. Неизменная трость. Но если раньше он небрежно ею поигрывал, ясно показывая, что трость необходима ему лишь как украшение, то теперь Малфой опирался на неё всерьёз.

— Здравствуйте, — неуверенно улыбнулась девушка, протянув ему руку.

Люциус ловко перехватил её кисть и, вместо того чтобы просто пожать, поднёс к губам. От неожиданности у Джин вырвался испуганный вздох.

— Не стоит так пугаться обычных проявлений вежливости, — усмехнулся Малфой.

Его тон был вполне добродушным. Но всё-таки он подшучивал над ней, с лёгким, но ясно слышимым оттенком превосходства. И это почему-то придало Джинни храбрости: она впервые посмотрела ему прямо в глаза. Серые. Темнее, чем она помнила. От уголков глаз лучиками расходились морщинки. Он смотрел на неё, чуть склонив голову набок, со спокойствием, интересом и, может быть, даже любопытством. Как большая собака — сембернар или ретривер — респектабельная, спокойная собака, с которой можно смело оставлять детей, если собираешься в театр. Он улыбнулся, и она неуверенно вернула улыбку, всё ещё не зная, чего можно ждать от такого Люциуса Малфоя.

— Милости прошу в дом, — Люциус придержал её за плечи. Джинни невольно вздрогнула, когда его рука сквозь ткань мантии коснулась её лопаток. — Я думаю, мы поговорим в моём кабинете, — он ненавязчиво развернул девушку в направлении больших двустворчатых дверей из тёмного дерева. — Линки!

На зов хозяина перед ними моментально появилась пожилая домовиха в опрятном белом полотенце, задрапированном на манер сари.

— Линки, где Скорпиус?

— Молодой хозяин сейчас обедает, — произнесла домовиха. При упоминании о Скорпиусе на её морщинистом лице расцвела чистая радость. Казалось, в коридоре зажглась маленькая зелёная лампочка с голубыми глазами. «Няня», — поняла Джинни. — Позвать его, Хозяин?

— Нет, пока не надо. Спасибо, Линки! — Люциус улыбнулся домовихе («Улыбнулся домовихе? Я схожу с ума, я просто схожу с ума») и та, кивнув в знак прощания, с хлопком исчезла. Малфой же, заходя вслед за Джинни в кабинет, заключил: — Вот видите, как хорошо. Если всё получится, сможете сразу познакомиться с моим внуком.

Разумеется, он предложил сесть и даже подвинул ей стул. Сел напротив и снова улыбнулся. Искренне, так, что те самые морщинки вокруг глаз сложились в лёгкий прищур. И даже щелчок закрывшейся за спиной двери не напугал Джинни.

— Итак, приступим... — Малфой сцепил руки в замок, опираясь локтями о столешницу. — Надеюсь, вы не возражаете, если интервью будет немного... м-м-м... стрессовым?

— Нет... — покачала головой Джинни и почти непринуждённо улыбнулась.

Малфой выглядел спокойно и миролюбиво. Где-то в этом доме был её будущий подопечный — Скорпиус. Почему-то после сцены с домовихой она перестала бояться, уверенная, что здесь с ней ничего плохого не произойдёт. Зря. Люциус Малфой вскинул на неё взгляд. Другой. Светлый, металлический, переливавшийся, словно расплавленное олово. Зрачки стали маленькими точками, словно он смотрел на яркий свет. Он ещё ничего у неё не спросил, а Джинни уже пробрал озноб, словно она вернулась на двадцать лет назад. И голос тоже стал прежним: резким, требовательным и холодным.

— Сколько вам лет?

«Оборотное, дура! Не забудь, что ты выглядишь моложе».

— Двадцать!

— Где вы работаете?

— Питомник по уходу за ранеными магическими животными, Чехия. Ушла два месяца назад.

— Почему? — серые глаза распахнулись перед ней крыльями стальной бабочки.

— Р-родители хотели, чтобы я поступила в университет в Англии, — запинаясь, пробормотала Джинни. Хорошо, что она, по крайней мере, успела обдумать свою легенду, прежде чем появиться на пороге поместья.

— Я говорил, что мне необходимы люди, умеющие обращаться с детьми. У вас есть дети? — он пытливо оглядел её фигуру и вновь встретился цепким взглядом с её глазами.

Она едва не сказала «да». Не так-то просто отрицать то, что составляет смысл твоей жизни. Но это тело было слишком молодо, чтобы дети удачно вписались в легенду.

— Нет. Но у меня есть маленький брат.

— Как его зовут?

— Дж.. Джеральд.

— Сколько ему лет?

— Девять!

— Прекрасно! — Малфой улыбнулся. Улыбка тоже была непохожа на ту, которую он демонстрировал всего четверть часа назад: хищная, широкая, открывавшая безупречно белые зубы, обнажая чуть выступающие, «волчьи» клыки нижней челюсти. Усмешка как-то неожиданно делала хозяина поместья гораздо моложе. И опаснее. Если до этого у Джин ещё оставались силы бояться, то теперь она была в ужасе, граничащем со ступором. Не хотелось даже и думать, что будет, если её обман вдруг раскроется. — Осталось всего несколько вопросов, — он снова усмехнулся. Властно, покровительственно. Ясно показывая, кому принадлежит контроль над ситуацией. — Как вас зовут?

— Сьюлин МакЭвой.

Малфой закатил глаза, словно что-то вспоминая, но почти сразу покачал головой:

— Первый раз слышу, — пожал он плечами. — И это странно...

Малфой как-то слишком внимательно впился в её лицо взглядом. До окончания действия оборотного оставался почти час, но Джинни почувствовала себя некомфортно. «Дура, какая же я дура. Он же знает в Британии почти всех! Надо было выбрать французскую фамилию. Или испанскую», — лихорадочно думала она. Что ж, отступать было поздно. «Если у тебя выхватывают снитч из-под носа, столкни соперника с метлы»:

— Я маглорождённая, — демонстративно насупилась Джин, подняв взгляд на Малфоя и встретившись с ним глазами. И с вызовом добавила: — Это проблема?

«Что, не ожидал?» Джинни была почти уверена, что он смутится. Или даже слегка испугается. Однако Малфой только лучезарно улыбнулся, на секунду вернувшись к роли радушного хозяина:

— В наше время это преимущество, а не недостаток, юная леди, — произнёс он, галантно поцеловав ей руку.

«Каков лицемер! — мелькало в голове Джинни, когда она подавала Малфою руку. — Говорит так, словно всю жизнь мечтал общаться с маглорождёнными!» Он слегка задержал её ладонь в своей, и Джинни удивлённо подняла взгляд. Видимо, какая-то часть её мыслей отразилась на лице, поскольку Люциус быстро отпустил её руку и нарочито горестно вздохнул. Его лицо преисполнилось такой чистой и благородной печали, что не знай Джинни, на что способен Малфой, она поверила бы ему без оглядки и начала панически извиняться за допущенную грубость и нелепые подозрения.

— Вы вправе не доверять мне, — он печально улыбнулся и пожал плечами. Выдержал паузу, а потом резко сменил тему, заговорив громче и бодрее, чем это было необходимо: — Я думаю, что выяснил всё необходимое! — он потёр руки и вскочил, жестом предлагая Джин следовать за ним. — Осталось только проверить вас в деле.

Джин едва поднялась с кресла. Все мышцы болели, словно после тяжёлой работы. Летать на метле после того, как всего за несколько десятков минут тебя выжали будто губку? Почти самоубийство. И хозяин дома, глядящий на неё с неуловимым, ускользающим выражением — что-то среднее между искренним сочувствием и тщательно замаскированным ехидством. Пришлось гордо выпрямить спину и идти, едва не обгоняя его, чтобы Малфой ни за что не догадался, чего ей это стоило.

* * *

Впрочем, как только она расчехлила принесённую с собой метлу, её спина выпрямилась сама собой, а глаза заблестели. И пусть это не самая новая модель, — старушке-Молнии было уже лет десять, — зато метла была в отличном состоянии и безупречно слушалась её команд. Сколько побед она одержала на этой Молнии! Полчаса Джинни виртуозно выписывала на метле виражи, уклоняясь от бладжеров, запускаемых домовыми эльфами и ища золотистую искорку снитча. Наконец, совершив головокружительный манёвр, она сомкнула пальцы на крылатом мячике, подняв руку в победном жесте. И эффектно приземлилась на траву перед Люциусом... и Скорпиусом! Опьянённая полузабытой радостью полёта Джин даже не заметила, как тот присоединился к деду. Мальчик сильно походил на Люциуса и внешне, и по манерам («или старался походить. Ведь он, наверное, им восхищается...»), однако глаза, блестевшие чистым, незамутненным восхищением, выдавали в нём искреннего и импульсивного ребёнка, вовсе не склонного к виртуозному лицемерию своего деда.

Джин сделала реверанс, опираясь на древко метлы. Скорпиус захлопал в ладоши, Люциус тоже несколько раз вежливо сблизил ладони.

— Ну что, Скорпиус, нравится тебе твоя новая учительница? — спросил старший Малфой, поглядывая на Джинни с непонятной озорной ехидцей. Девушке даже показалось, что он едва заметно ей подмигнул.

— Да! — несколько громче и безапелляционней, чем было прилично, произнёс Скорпиус, продолжая буквально пожирать восхищённым взглядом чудо-метлу и державшую её девушку.

Витрины со сладостями и то не всегда вызывали у детей такую бурю искреннего восторга. «Мальчик так любит полёты... — подумала Джинни, тепло улыбаясь младшему Малфою. — И глаза у него умные... А что, мне Скорпиус, наверное, понравится».

— Ну что ж... желание Скорпиуса для меня закон, — шутливо развёл руками Люциус. — Добро пожаловать ко мне на службу, мисс... МакЭвой!

Ей показалось или он сделал паузу перед тем, как назвать её по фамилии? Просто забыл или сделал это намеренно? Сердце Джинни вновь забилось неровно и сильно, а рука, протянутая для рукопожатия, дрогнула. Но Малфой по-прежнему выглядел непривычно добродушным и «домашним», и Джинни решила отбросить свои страхи. Она лучезарно улыбнулась Скорпиусу и его деду и произнесла:

— Для меня это великая честь, господа!

.

Джин зябко поёжилась. Подстилка совсем не давала тепла, а от стен шёл влажный пронизывающий холод: наверное, склады находились недалеко от воды. Тогда у неё ещё был шанс уйти, а она его не использовала. Даже после подписания контракта с Люциусом, в голове Джин мелькало — где-то посередине между надеждой и опасением — подозрение, что в последний момент что-то пойдёт не так, и ей придётся отказаться. Но случай, видимо, действительно «работал на Малфоя».

Она не знала, с кем оставить сына? Молли прислала ей сердитое письмо, в котором ворчала, что дочь не даёт ей побыть с внуком, а «держит его в душном Лондоне, где кругом камни и этот смог». Дальше шёл полный жутких подробностей рассказ о том, что фабричный дым из магловских кварталов, оказывается, просачивается в магический Лондон и мешает детям нормально дышать и развиваться... Джинни часто потом задавалась вопросом: откуда мать взяла эти страшилки? Неужели стала выписывать «Придиру»? Но Луна клялась, что они больше «такого» не печатают.

Джин боялась, что эта идея не понравится сыну? Всё же он был таким домашним мальчиком, и она никогда не разлучалась с ним больше чем на день... Но Джеймс обрадовался «каникулам у бабушки» так, словно это были билеты в вип-ложу чемпионата по квиддичу. Глядя, как он обнимает Молли, а потом бежит рассказать новость своим двоюродным братьям и сёстрам, Джинни даже испытала невольный укол ревности.

Если кто и воспротивился её новой работе, так это Гарри. Пришлось соврать, что она работает у Рона... кого-кого, а его Гарри точно не стал бы спрашивать. Муж ещё раз подозрительно посмотрел на неё, но спорить не стал. Позже она нашла несколько газет с объявлениями: Гарри искал работу, и Джинни тогда едва не запрыгала на месте от восторга. «Жизнь налаживается!» И ничего, решительно ничего не предвещало того, что произошло потом.

.

Сцена вторая: Квиддич и не только квиддич.

День за днём Джин проводила в поместье. Она быстро подружилась со Скорпиусом, который оказался действительно очень талантливым игроком. Ему равно хорошо удавались манёвры с квоффлом, защита ворот и ловля снитча, и только загонщиком Скорпиус был явно слабым. Джин это не особенно волновало — что такое единственная слабость на фоне стольких удач? — а вот Люциус, выслушав её отчёт, нахмурился и потребовал подтянуть показатели внука в качестве загонщика: безапелляционным, «истинно малфоевским» тоном, не терпевшим возражений.

— Но мистер Малфой... — слабо попыталась возразить Джин, — ведь для школьной команды...

— Я говорю не о школьной команде, — отрезал Люциус. — Речь идёт о его будущем!

Джин не могла понять причин, по которым старший Малфой был буквально одержим спортом и пытался передать свою одержимость внуку. Не мог же он...

— Вы... готовите его к спортивной карьере? — выпалила она первое, что пришло ей в голову.

Люциус секунду удивлённо смотрел на неё, а потом внезапно расхохотался. Весело, громко, искренне. А Джин так и застыла на месте. Странно, но она и предствить себе не могла, что Малфой умеет смеяться: не усмехаться, не иронизировать, а именно смеяться, запрокинув голову и утирая невольные слёзы. И уж тем более что у него окажется такой приятный смех: низкий, ниже его обычного голоса, и неожиданно мягкий, почти вкрадчивый. Наверное, она сама в это время представляла собой презабавное зрелище, стоя с открытым ртом и не зная, что делать со своим внезапным открытием, но Люциус, видя её удивление, оборвал свой смех, словно боясь, что она примет его на свой счёт.

— О Мерлин, нет конечно, — Малфой пытался хранить серьёзность, но морщинки в уголках его глаз снова собрались в насмешливый прищур. Вот он попытался действительно взять себя в руки: — Понимаете, мисс МакЭвой... — Люциус чуть наклонился над столом, подавшись в сторону Джинни, и заглядывая ей прямо в глаза, что оказалось неожиданно смущающим, — ...игра — это модель жизни. У каждого здесь своя роль, своя задача. Многие думают, что главный человек на поле — ловец, что именно от него зависит победа. Это так, но... — он неопределённо пожал плечами, — в то же время совсем не так. Квиддич — командная игра, о чём ловцы, — он веско поднял указательный палец, — часто забывают. Чтобы играть хорошо, надо помнить не только о своей функции, надо видеть поле в целом! — он экспрессивно очертил руками круг. — Понимать каждого игрока! Также и в жизни...

Его глаза снова стали совсем светлыми, ртутными, полными подвижного и переменчивого блеска, но на сей раз Джин не чувствовала себя испуганной, разве что взволнованной. Его увлечённость завораживала, почти гипнотизировала.

— Чтобы управлять... — он положил свою ладонь поверх её руки и, казалось, придвинулся ещё ближе. Голос Люциуса стал тише и ниже, — таким же, каким он смеялся, — но сейчас он говорил серьёзно, словно рассказывал всю свою жизнь в нескольких словах, — ...надо понимать, что движет людьми. Их мечты... — томительная пауза, — ...желания...— голос ещё ниже, еще вкрадчивей, словно тяжёлая, тягучая, плотная морская вода, — ...и цели.

Ровно секунду его голос помедлил, а потом серебристым пузырьком воздуха, стремящимся к свету, начал всплывать из таинственных глубин:

— Поэтому я хочу... нет! Я даже требую, чтобы вы не просто сделали из Скорпиуса первоклассного загонщика, — голос Люциуса скользил по поверхности, словно солнечный зайчик на морских волнах, подгоняемых ветром. Малфой сидел, заложив ногу на ногу, и вальяжно жестикулировал, объясняя свою стратегию, — а объяснили ему, что именно значит быть загонщиком. Что в этом привлекательного, — он выделил последнее слово, играя своим нарочито-безупречным произношением, — и какова цель загонщика. Вы справитесь?

Последний вопрос прозвучал резко и требовательно. Малфоевский, «хозяйский» тон. Наверное, Люциус действительно хорошо играл в квиддич, потому что управлять людьми ему удавалось идеально. Джин глубоко вздохнула, словно внезапно просыпаясь:

— Конечно, мистер Малфой, — вежливо улыбнулась она. — Я сама в этом плохо разбираюсь, но могу поговорить со своим... — она чуть не сказала «братом», но вовремя взяла себя в руки, — ...другом. Он был отличным загонщиком, одним из лучших, кого я когда-либо видела.

— Прекрасно, мисс МакЭвой, — улыбнулся Люциус. — Дерзайте!

И она действительно поплелась к Джорджу выяснять «профессиональные секреты» загонщиков. Почти три года она виделась с братом лишь урывками, — на семейных торжествах и во время прогулок по Косому переулку, — а тут вдруг напросилась к нему в гости, просто потому, что этого потребовал её работодатель, расчётливый и хладнокровный слизеринец, которому ещё несколько месяцев назад она бы и руки не подала! Что-то менялось в жизни Джин, хотя она сама ещё не готова была себе в этом признаться. Впрочем, Джордж почему-то совсем не удивился странному вопросу сестры:

— Что такого в роли загонщика? — он мечтательно улыбнулся и лукаво посмотрел на Джинни. — Ох, сестрёнка, ты не представляешь себе, как это было... — он развёл руками, — здорово, классно, невероятно. Ты ощущаешь себя защитником, героем, благородным рыцарем на страже квиддичного порядка, — брат шутливо отсалютовал. — Понимаешь, Джинни, загонщик — что-то типа овчарки, охраняющей отару овец...

Джинни посмотрела на него заинтересованно, но чуть-чуть обиженно.

— И не надо делать такие щенячьи глазки, хоть тебе и идёт! — он перевесился через высокий, словно трибуна, прилавок и потрепал сестру по рыжей голове — совсем как в детстве. — Бладжеры — волки, а мы должны вовремя их отыскать и защитить всю команду. Ну и подгадить противникам, — усмехнулся Джордж, — но заметь: полностью в рамках правил. Ты видишь всю площадку, всю игру... и аккуратно, незаметно делаешь так, чтобы у твоих людей не было проблем. А у плохих парней по ту сторону баррикад — были. Даже не представляешь, как это...

— Помогает в бизнесе? — улыбнулась в ответ Джинни: кажется, у неё был ответ на вопрос Малфоя.

— Именно, сестрёнка! — Джордж посмотрел на неё с удивлением, и, как показалось Джин, даже с каким-то совершенно особым уважением. — А кстати: чем ты сейчас занимаешься?

— Да так, — уклончиво, почти по-слизерински пожала плечами она. — Преподаю квиддич. Вот, заинтересовалась философией игры. Знаешь ли, не так-то просто объяснить детям, что это им поможет в жизни, даже если они не станут заниматься квиддичем профессионально...

Они проболтали с братом почти до полуночи: сначала в магазине, потом в кафе напротив, а потом и у него дома. И на душе у Джин уже давно не было так радостно. Она словно и правда сравнялась возрастом со своим «оборотным» образом, скинув лет десять, вместе со всеми тревогами, присущими «почтенной замужней даме». И то, что за этот неожиданный подарок судьбы ей в какой-то степени следовало поблагодарить Люциуса Малфоя, отказывалось укладываться у Джинни в голове.

Ещё недавно если бы кто-то спросил её, как она относится к Люциусу Малфою, она бы ответила незамедлительно. И цензурных слов в этом ответе было бы позорно мало: только отборный мат, которым девушки-спортсменки часто владеют даже лучше мужчин. Но сейчас... она просто не знала. Ключевую роль в этом перевороте сознания, конечно, играл её подопечный, Скорпиус.

Как обидно было Джин, что Джеймс, сын двух лучших ловцов Англии, и вполовину так не интересовался квиддичем! Как горько видеть, что внуку Люциуса Малфоя удаются такие финты и фигуры высшего пилотажа, которые Джеймс, возможно, не освоит никогда! Мальчик ведь был будущим слизеринцем, почти что «врагом»... «С каждым уроком ты лишаешь детей твоих друзей победы в кубке школы через пару лет», — думала Джинни, следя за юркой светловолосой фигуркой. Но Скорпиус был таким искренним и сообразительным, что у Джинни душа не поворачивалась относиться к мальчику как к «врагу». Более того, она по-своему привязалась к нему.

А Люциус... глупо было отрицать, что Малфои трепетно относятся к семье. Если с кем-то старший Малфой и был настоящим, так это с внуком. Джин, видя их отношения, всё сложнее было помнить, что это тот самый Люциус. Это пугало. И, как всегда, первой о её страхах узнала Луна:

...— Как тебе Малфой? — Луна заглянула в чашку с ромашковым чаем, точно пытаясь увидеть там будущее, и пояснила: — Тот из них, который твой работодатель.

— Я не знаю... — беспомощно помотала головой Джин, безуспешно пытаясь спрятаться от проницательного взгляда подруги за куском кокосового торта.

— Ну, — осторожно заметила Луна, допивая чай и переворачивая чашку, — в принципе, это прогресс, да?

— Понимаешь, он иногда кажется слишком домашним, слишком нормальным, слишком... — Джин беспомощно выдохнула, не в силах описать мутную смесь эмоций, которую вызывал у неё хозяин Малфой-Менора.

— ...Похожим на человека? — отозвалась Луна.

И как всегда, — точнее не скажешь. Ещё Луна предсказала ей «неожиданное решение финансовых проблем», потому что увидела на дне чашки отблеск золота. Но Джин только отмахнулась: странно было бы видеть что-то другое в чашке с золотистым ромашковым чаем.

.

Джин снова вздрогнула. Время тянулось медленно, и ей казалось, что она находится в этом подвале уже вечность. «Скорее бы уже пришёл этот чистокровный вымогатель», — подумала Джинни, зябко поёжившись. Или, может быть, будет лучше, если он никогда не придёт? Ведь что бы он ни думал, его ожидает разочарование: между ней и Люциусом Малфоем ничего нет. Кроме её проблем, глупости и нескольких секретов. Глупых, эгоистичных, гриффиндорских. Она никогда не умела просчитывать наперёд. «Это так типично для ловца», — голос Люциуса Малфоя в ушах прозвучал так чётко, что Джин в испуге начала озираться. Но нет, всё было тихо.

.

Сцена третья: Ловцы и загонщики.

— Это так типично для ловца!

— Что, простите? — Джин оторвалась от чашки кофе и посмотрела на Люциуса Малфоя.

Джин взяла за привычку уезжать в поместье на целый день. Идею предложил Люциус, а она, подумав и пробормотав положенные вежливые фразы про «не стоит так себя утруждать» и «это совершенно излишне», согласилась. Так было проще: Джеймс всё равно был в эти дни у бабушки, а лишний раз сталкиваться с Гарри было невыносимо. Он наконец-то стал посещать терапию, устроился на неплохую работу в отдел ликвидации заклятий и, разумеется, ждал поощрения за свои усилия. Джинни прекрасно это понимала, но почему-то не решалась показать мужу, что простила его: слишком хрупкими, слишком уязвимыми казались ей наметившиеся изменения. Ей казалось, что, похвалив Гарри, она разрушит его решимость двигаться дальше.

Поэтому Люциус Малфой частенько завтракал в её компании. Задумчиво пил кофе и разбирал утреннюю почту. Как раз сейчас он читал пергамент, принесённый крупной белой совой. Как успела узнать Джин, эта сова принадлежала Драко Малфою.

— Я говорю, что это так типично для ловца... — в голосе Люциуса промелькнуло раздражение.

Он, казалось, задумался, опёршись на подлокотники кресла и соединив кончики пальцев домиком. Люциус выглядел очень сердитым: крылья тонко очерченного носа слегка подрагивали, брови были нахмурены. Джин не решалась его переспросить, — отношения старшего Малфоя с сыном абсолютно её не касались, — поэтому только вопросительно посмотрела на своего работодателя, ожидая, что он как-то пояснит свою мысль. Какое-то время прошло в молчании. Наконец, Малфой заметил обращённый на него взгляд и слабо улыбнулся:

— Простите, мисс МакЭвой, я совсем забыл, что вы тоже ловец. Просто... — он неопределённо взмахнул пергаментом. — Драко, мой сын, опять отличился. Он специалист по закрытию сделок в одной уважаемой компании на континенте. Хороший специалист, — словно бы нехотя добавил Люциус, — но он всё время умудряется вляпаться в какую-нибудь рискованную комбинацию. Он совершенно, совершенно не думает о последствиях, видя только близкий успех, — Малфой протянул вперёд руку, имитируя жест ловца, собирающегося поймать снитч, — и забывая обо всём остальном!

Люциус продолжал метать глазами молнии, так сурово глядя на заварочный чайник, словно пытался его проклясть. Что-то подсказывало Джинни, что Малфой хочет поделиться своими мыслями на этот счёт, но не знает с чего начать. Поэтому она решила задать нейтральный вопрос, который прозвучал бы естественно:

— Вы поэтому не хотите, чтобы Скорпиус был ловцом, мистер Малфой? — как можно вежливей и спокойней спросила Джин.

— Именно! — резко буркнул Люциус. — Это всё психология игры. Охотники — искусные обманщики, любящие хвастаться своей ловкостью. Они не любят выбиваться в лидеры, но им нравится, когда их ценят в коллективе, и для друзей они сделают всё. Вратари — коллекционеры и собственники. Ревнивые защитники от чужих посягательств. Я думаю, — Малфой позволил себе сдержанно улыбнуться, — если бы гоблины играли в квиддич, то их команда состояла бы из одних вратарей.

Джин улыбнулась в ответ. В этом и вправду была доля здравого смысла: во всяком случае, Рон и Билл были вратарями («ни этим ли Билл приглянулся гоблинам?»), а Чарли — охотником.

— А ловцы... — Малфой почти брезгливо пожал плечами. — Они парят в вышине, безучастные к ходу игры, и оживляются только тогда, когда замечают свою, персональную сверхцель, которая остальным игрокам недоступна. Это делает их уязвимыми для меняющихся обстоятельств, потому что большую часть информации мы узнаём от людей и через людей. А люди безразличны к тем, кто безразличен к ним, — он печально усмехнулся, словно что-то вспоминая. — Я пытался привить Драко командный подход, когда он был в школе, даже заказал всем ученикам одинаковые мётлы, чтобы преодолеть «изоляцию ловца», но... — Малфой сокрушённо покачал головой, — всё бесполезно. Ловцы слишком привыкают к тому, что именно они определяют победу...

— Но, в 1994-ом команда Болгарии проиграла, несмотря на то, что... — робко попыталась возразить Джин. Глубоко в душе она чувствовала, что Люциус опять прав, но на сей раз это было так... обидно? Несправедливо?

— Несмотря на то, что Виктор Крам взял снитч, — продолжил за неё Люциус. — Я там был, помню. И что это доказывает, мисс? Он предпочёл закончить игру на своих условиях. Всего десять мячей. Всего десять! Он мог бы дать своей команде шанс отыграть их и заработать победу, но... его больше интересовало, как взять снитч раньше соперника.

Джин не выдержала и обиженно насупилась. Люциус не говорил персонально о ней, но Джинни всё равно чувствовала себя маленькой девочкой, которую отчитывают за плохое поведение. Невыносимый слизеринец... Он не говорил ни слова неправды, но изменял факты так, что белое начинало казаться чёрным. А возразить было абсолютно нечего! Люциус, мгновенно заметив перемену в её настроении, только расхохотался:

— Я же попросил вас не обижаться, мисс МакЭвой. Вы очень молоды и для вас ещё ничего не решено. Я уверен, что зная, к чему может привести упрямство ловца, вы будете гораздо осмотрительнее и дальновиднее. Тем более что теперь вы гораздо лучше стали проявлять себя в других ролях, не так ли?

Джин только хмуро кивнула, всё ещё не в силах совладать с собой. Она была уверена, что его слова о том, что она всё ещё может изменить — не более чем лицемерная вежливость. Он видел в ней «типичного ловца», и это почему-то было ей неприятно.

— Знаете, мисс, упрямство, стремление совершить что-то экстраординарное — не такие уж плохие черты сами по себе... — задумчиво продолжил Люциус, словно счёл свои усилия по успокаиванию учительницы более чем достаточными и больше был не намерен обращать внимания на её состояние. — Но они мешают в жизни. Ловец верит, что достаточно совершить один-единственный поступок, провернуть одну единственную комбинацию, а потом пожинать плоды и почивать на лаврах. Он не понимает, что такое каждодневная работа. Ребёнка недостаточно родить, его надо воспитать. Фирму недостаточно создать, ей надо заниматься. Например, в личных отношениях... Послушайте меня, мисс! — Люциус поймал её взгляд и пытливо заглянул в глаза, не давая их опустить: — Вам это пригодится, когда вы будете строить свою семью... Ловцы легко влюбляются, но любить они не умеют, потому что думают, что обоюдной страсти достаточно для счастливого брака...

Джин еле заметно горько усмехнулась. Малфой не подозревал, насколько он опоздал со своим советом. Действительно, её любви к Гарри оказалось катастрофически недостаточно. И его любви — Джин верила, что Гарри любил её и любит до сих пор, иначе зачем он по-прежнему надеется вымолить её прощение? — тоже. Мелочи, детали, невидимые укусы бесчисленных проблем оказались сильнее. Проще сто раз взять снитч, чем раз за разом уклоняться от бладжеров придирок, недопонимания, недоговорок...

— А брак — это каждодневная работа. Важная, кропотливая, но результатом становится семья, которую ничто не может разрушить. Внимание друг к другу способно сделать даже не самый завидный брак...

— «Лучшим и самым счастливым из тех, что вообще возможны»? — вырвалось у Джин.

Любимая фраза Джорджа. После смерти Фреда Джордж сошёлся с его девушкой, Анджелиной. У них было много общих воспоминаний, возможно, даже слишком много. Но брат действительно считал свой брак с ней «лучшим из возможных». «Интересно, а союз Люциус и Нарциссы тоже результат «работы»? Или всё-таки страсти? — подумала Джин, удивляясь собственным мыслям. — Они, наверное, много всего пережили вместе... Как он относится к жене спустя столько лет? И где Нарцисса сейчас?» Вопросы, ненужные, бесполезные, навязчивые, кружили в голове Джин, мешая сосредоточиться. Но Малфой, казалось, ничего не заметил.

— Да, девочка, ты совершенно права, — Джин могло показаться, но Люциус посмотрел на неё с удивлением. И уважением. «Я, возможно, и ловец, но не настолько глупа, как некоторым бы хотелось», — подумала она, едва сдерживая довольную, торжествующую улыбку. А Малфой продолжал:

— Ловцы вгрызаются в каждую победу, как волки в добычу. В глубине души они не верят, что в следующий раз победят. Они мыслят категориями «всё или ничего», но, по сути, считают, что победа и поражение — лишь случайность, не поддающаяся предсказанию.

— Но... разве это не случайность? — встревожено спросила Джин. Ей сразу вспомнился Гарри с его навязчивым поиском «формулы выигрыша», сочетавшимся с наивной верой в «знак судьбы». Он не мог быть прав? Не мог? — Я имею в виду точный результат.

— Случайность? — Малфой презрительно фыркнул и добавил: — Дитя, квиддич — это ни разу не случайность. Это сложное, но закономерное сочетания многих факторов, приводящее к вполне определённому результату!

Люциус бросил на Джинни подозрительный и возмущённый взгляд, словно она только что сказала что-то не просто глупое, а кощунственное, обидев его в самых лучших чувствах. Умом Джин понимала, что с Малфоем лучше не спорить, но гриффиндорский язык был быстрее рассудка.

— Но, мистер Малфой, согласно теории игр... — Джин плохо разбиралась в Арифмантике, но после того, как Гарри увлёкся тотализатором, прочла всё, что смогла, по этой магловской теории, ясно доказывавшей невозможность просчитать выигрыш в рулетку или лотерею. Гермиона когда-то назвала теорию игр «логически безупречной», а в подобных вопросах бывшей сопернице Джин равных не было.

— Вздор! — резко прервал её Люциус, в запале как никогда похожий на себя прежнего, до победы над Волдемортом. — Не хочу быть грубым, мисс, но это... — он запнулся и закатил глаза, словно бы подбирая подходящее слово, а потом выпалил: — это магловская теория!

Джин открыла рот. Потом закрыла. Это было слишком неожиданно. Вернее, ожидаемо, но она уже настолько свыклась с мыслью о «другом» Люциусе, что его неожиданная антимагловская эскапада застала Джин врасплох. Наверное, она задела действительно болезненную струну, коснулась чего-то слишком важного для Малфоя, если он до такой степени потерял контроль над собой. Сознание подсказывало, что надо было реагировать по-другому — оскорбиться, расплакаться, вскочить, схватив верхнюю мантию, и бежать до антиаппарационного барьера, застёгивая её на ходу непослушными дрожащими пальцами... Чем пафосней и надрывней, тем лучше. Она же назвалась маглорождённой. Но Джин продолжала сидеть, находясь в каком-то странном ступоре: она действительно не знала, что стоит делать... А впрочем, может быть, ступор — это тоже неплохо?

Люциус наклонился, пристально заглядывая ей в лицо. Его взгляд казался участливым, даже встревоженным. «Сейчас, вот сейчас мне надо расплакаться, — лихорадочно думала Джин. — Иначе он всё поймёт!» Но слёзы не шли. В голове было пусто. Джин отчаянно не хватало живого образа, за который можно было бы зацепиться: она знала не так уж много маглорождённых, а единственный близкий пример — Гермиона — к благородному возмущению не располагал. «Это катастрофа!» — с ужасом думала Джин, не в силах поднять взгляда от сложенных на коленях рук и выдавить из себя хоть слово. Но Малфой, к её удивлению, только рассмеялся:

— Милая моя, дорогая мисс МакЭвой... — он подсел чуть ближе, всё ещё посмеиваясь. — Я имел в виду совершенно не то, о чём вы подумали.

Она ждала, что он что-то добавит, но Люциус молчал. Наконец, Джин вскинула на него непонимающий взгляд. А Малфой, убедившись, что теперь полностью завладел вниманием собеседницы, продолжил:

— Маглы отрицают возможность полёта на метле. Существование драконов, вейл, кентавров, единорогов и многих других существ. Они считают, что русалки не смогли бы дышать под водой. И они не верят в ясновидение, которое, как мы знаем, всё-таки существует... — Люциус сделал точно рассчитанную паузу и продолжил. — Вопрос: а можем ли мы доверять науке, которая не подозревает о факторе магии? Не говоря уже о том, что квиддич, в отличие от рулетки, — это игра живых людей, в ней не все исходы равновозможны.

— То есть... — Джин показалось, что у неё из-под ног резко выдернули ковёр, — Вы хотите сказать, что в магическом мире такую формулу действительно можно создать?

— Именно. Я даже не удивлюсь, если она уже создана, — Малфой странно усмехнулся.

Повисла пауза. На лице Люциуса появилось то особенное уклончиво-скромное выражение, какое бывает у людей, выполнивших кропотливую и сложную работу и теперь пожинающих её плоды. Так режиссёр сидит на премьере своей пьесы, так конструктор представляет новую модель автомобиля. «Неужели, он...?» — подумала Джин. Она подняла взгляд, пытаясь прочесть на его лице ответ, но Люциус Малфой только еле заметно улыбался. Не отрицая и не соглашаясь.

— Но... тотализатор. Ставки... это изобретение разрушило бы систему... — пробормотала Джин, слишком удивлённая услышанным. Формула предсказания результатов квиддичных матчей... да это почти философский камень! Неужели правда? А она ещё смеялась над Гарри. Выходит, в его безумии была доля здравого смысла.

— Летучий порох почему-то не разрушил альтернативные системы транспорта, — с деланным равнодушием пожал плечами Малфой. — Информация разрушает систему, только когда она становится общедоступной.

— Да, наверное, вы правы... — пробормотала Джин, безуспешно пытаясь отогнать навязчивые картины того, как могла бы поступить она, будь у неё эта формула.

«Выплатить все долги... Отремонтировать дом... Больше не просить помощи у друзей... Собрать Джеймса в школу... Купить ему новейшую модель метлы Заклинание-15...» Дыхание перехватило. Сложно было не желать такую власть. Это словно стоять в главной сокровищнице Гринготтс, прикасаться к бесценным артефактам и ни на секунду не поймать себя на мысли взять хотя бы немножко. Совсем чуть-чуть. Лихорадочно пытаясь хоть как-то спасти себя из плена нахлынувшего искушения, Джин перевела разговор на другую тему:

— Скажите, мистер Малфой, а кем были вы в школьной команде?

— О... — Люциус польщёно улыбнулся и снова посмотрел ей в глаза каким-то особенным, всегда смущающим её взглядом, — я загонщик, мисс МакЭвой.

.

Джинни вскинулась, зябко поводя плечами. Похоже, что она задремала. Ей снился Малфой, его слишком светлые глаза и слова «я загонщик». Не в прошедшем времени, нет: он сказал это, словно называя титул. Или описывая свою жизненную философию. Почему Люциус приоткрыл свою тайну? Намекнул о том, чего не знала ни одна живая душа, и поставил Джин перед самым сложным выбором за всю её жизнь. «Сначала у меня были принципы, а потом появились дети». Джин не помнила, кто сказал эту фразу, но полностью поддерживала автора. Хорошо быть честной и принципиальной, когда думаешь только о себе и рассчитываешь только на себя. Но Джеймс? Как она могла продолжать растить его в нищете?

Малфой бравировал своим умом и умением просчитать всё наперёд. Как же, он «овчарка», загонщик, всегда вовремя замечающий проблемы и переадресовывающий их другим. Всегда такой выдержанный, он и сейчас не сказал ей ничего определённого. Но намекнул. Может быть, он просто хотел разделить свою тайну с кем-то. Похвастаться. Это было так естественно, «по-человечески». Совсем не похоже Люциуса Малфоя, но разве он не мог позволить себе роскоши хотя бы иногда быть человеком? Было бы очень удобно сказать, что в её нынешнем положении виноват Малфой. Но нет, это она со своим неуёмным гриффиндорским любопытством и «типичным для ловца» желанием моментального обогащения, решила раскопать чужую тайну. И, к сожалению, в этом преуспела.

.

Сцена четвёртая: Тайна кабинета.

Джин не обшаривала Малфой-Менор в поисках подходящего места. Она прекрасно знала, где Люциус Малфой хранил свои записи. Вот только добраться до них не представлялось возможным: графики с результатами квиддичных матчей были приколоты на стене в кабинете. Будучи там в первый раз — на интервью — Джинни обратила внимания на несколько ничем не примечательных кривых, моментально определив, что они изображали: такие графики во время матчей Высшей Лиги висели у многих волшебников. Но только сейчас поняла, в чём была странность запутанной траектории, изображённой позади резного кресла хозяина поместья: там были отмечены не прошедшие матчи, а будущие!

Если бы... если бы она только обратила на это внимание и запомнила пару важных цифр. Джинни целый вечер провозилась с думосбросом — безрезультатно! Графики были нечёткими, с массой «белых пятен», а приблизиться к стене в её воспоминании оказалось невозможно. Единственная ясно видимая точка на кривой описывала — какая ирония! — данные вчерашнего матча. Предельно точно: Аргентина : Франция, 230:160, снитч взят аргентинским игроком на 20-ой минуте. Джин хотелось рыдать от досады: если бы она догадалась заглянуть в думосброс хотя бы двумя днями раньше, то успела бы сделать ставку!

А так приходилось думать, как попасть в личный кабинет к волшебнику, знавшему больше тёмномагических проклятий, чем Джин бытовых чар. За свою сохранность в самом кабинете она не опасалась: в конце концов, Джинни не стала бы к чему-то прикасаться, только посмотрела на стену и сделала пару пометок. А вот дверь... дверь её беспокоила. Чем она могла быть заперта, и какие последствия эти заклинания несли неосторожному нарушителю спокойствия — было исключительно на совести Малфоя, если у того, конечно, была совесть.

Джинни надо было придумать безопасный способ узнать, как запирается дверь. И случай вскоре подвернулся: Скорпиус, недовольный тем, что Линки несколько раз останавливала игру, когда рядом с ним пролетал бладжер, обиделся и приказал домовихе держаться от него подальше. А сам где-то пропал. Скорее всего, в библиотеке или заперся в одной из гостевых комнат, но Джин и Люциус нигде не могли его найти, хотя подходило время урока. Оказавшись рядом с кабинетом, Джинни решила рискнуть:

— Может быть, он в кабинете... — словно бы внезапно предположила Джин и потянулась к резной ручке двери.

— Стойте!

Люциус Малфой в мгновение ока оттащил её прочь от входа в кабинет. «Значит, я была права. Дверь запирается чем-то очень неприятным».

— Вы не успели коснуться ручки?..

Голос Люциуса прозвучал неожиданно обеспокоенно. Его руки обвивались вокруг её талии, удерживая и не позволяя даже шелохнуться, словно в тисках. Он был близко, очень близко, так что Джин чувствовала спиной жар его тела. Волосы шевелило его хриплое дыханье. Эта близость смущала. И волновала, заставляя сердце биться быстро и нервно. Неправильно. Горло перехватило и, вместо того чтобы ответить на вопрос, Джинни только еле заметно покачала головой. Хорошо, что Малфой, по крайней мере, не мог видеть её лица в этот момент.

— Прекрасно... — выдохнул Люциус. Его хватка слегка ослабла, но совсем выпускать Джин из объятий, он, казалось, не торопился. — Пообещайте мне, — прошептал он ей прямо в ухо, снова заставляя вздрогнуть от непонятного волнения, — что никогда не зайдёте в этот кабинет, никогда не прикоснётесь к ручке...

— Обещаю, — еле слышно прошептала Джин. Голова внезапно показалась ей слишком тяжёлой — или это мышцы шеи ослабели? — и Джин слегка склонила её набок, невольно подставляя шею дыханию Люциуса. В следующее мгновение она ощутила на своей шее поцелуй: лёгкое, невесомое касание губ, отозвавшееся томительной дрожью во всём теле.

Она хотела вырваться, возмутиться, дать ему суровую отповедь, что он не имел права так себя вести... Как минимум, это было неэтично, поскольку она у него работала. Но раньше, чем Джин успела что-либо сказать или сделать, объятья внезапно разжались. Мгновение — и Малфой уже стоял у двери кабинета, продолжая распекать её за неосторожность. Так, словно ничего не произошло и всё это ей померещилось. «Возможно, мне и правда показалось. Он просто случайно задел меня, вот и всё», — думала Джин, облегчённо переводя дыхание: меньше всего ей сейчас нужны были сложности в отношениях с Малфоем. Но всё же к облегчению примешивалось разочарование, а прикосновение прохладного воздуха обжигало кожу ощущением утраты.

— ...Когда-то в поместье были слуги-люди, — донеслось до неё как будто откуда-то издалека. — Кабинет был защищён от их чрезмерного любопытства. Маглорождённым нельзя входить в эту дверь, дотрагиваться до ручки. Иначе произойдёт кое-что действительно неприятное. Я понимаю, — добавил он, как ей показалось, слегка смущённо, — что подобное заклинание — анахронизм и варварство, но, к сожалению, не знаю, как от него избавиться. И с входной дверью то же самое: я не могу никому поручить её открыть, даже домовикам.

Кажется, она тогда хотела что-то добавить или о чём-то спросить. Но появился Скорпиус, и, после короткой нотации от деда и требования «не обижать Линки, которая к тебе так привязана» («Почему каждый раз, когда Люциус добр к домовикам, мне кажется, что я схожу с ума?»), в сопровождении Джин отправился на тренировку.

.

Джинни невесело рассмеялась. Звук смеха причудливо отразился от кирпичных стен и вернулся ей какой-то мрачной, механической пародией на себя. Казалось, случай благоволил ей: никаких заклинаний, рассчитанных на чистокровных, плюс идеальное алиби — даже если Люциус что-то заметил, он никогда не подумал бы на неё, потому что по-прежнему думал, что она маглорождённая.

Джинни проникла в кабинет через несколько дней, аккуратно списала с графика все данные и вышла незамеченной. Через пару дней она впервые пришла делать ставку. Тотализатор ослепил и ошеломил Джин своей масштабностью, шумом и неестественной, почти истерической экзальтацией. Окошко для подачи ставок контролировали гоблины. Им же принадлежал детектор, который игроки не без мрачного сарказма называли «Аркой Смерти»: этот магический монстр отсеивал тех, кто пил Феликс Фелицис и другие зелья удачи, тех, кто делал ставку недобровольно (например, под Конфудусом), вёл учёт неблагонадёжных игроков. Джинни «Арка Смерти» пропустила без проблем.

Никогда ещё матч не длился для неё так долго. Но на безупречно предсказанной Люциусом 45-ой минуте игрок сборной Ирландии наконец-то взял снитч. Джинни выиграла. Да, казалось, что случай на её стороне. Но на самом деле он всегда работал на Малфоя.

.

Сцена пятая: Разоблачение.

Прошла неделя с тех пор, как Джин сделала ставку по «формуле Малфоя». Большая часть денег ушла на погашение долга, остальное Джинни положила на счёт Джеймса в Гринготтс. Чудесно! У Джеймса будет свой счёт, и когда ему понадобится ехать в Хогвартс, он сможет купить себе всё необходимое. «Что бы ни произошло». Джинни упросила старого гоблина, управлявшего зачётами по долгам, как можно дольше не извещать Гарри, что его долг погашен. Она думала, что управляющий будет сопротивляться, — ведь гоблины очень щепетильны к финансовой информации, — но тот неожиданно согласился: видимо, старый финансист принял близко к сердцу бессмысленное растранжиривание средств «мистером Поттером».

Джин вышла на улицу. Теперь, когда вопрос с деньгами был улажен, её начала терзать совесть:

«Я поступаю с Гарри нечестно, — думала она, поворачивая к Флориш и Блоттс. — Безусловно, он провинился, но это не даёт мне права врать ему. Как бы он обрадовался, узнав, что над нами больше не висит долг!»

На что другой внутренний голос, с какими-то очень уж слизеринскими нотками, возражал: «Обрадовался и взялся за старое. Сколько раз это уже было? В чём, собственно, проблема, дорогуша? Это ведь не Гарри травит себя четырьмя порциями Оборотного в сутки. Это не он, сам не свой от страха, пробрался в кабинет к Малфою и переписал результаты матчей».

«Ну-у, — попыталась оправдать мужа Джин. — Зачем сравнивать? Он делал гораздо более опасные вещи! Рисковал своей жизнью. Сейчас у него сложный период, но он пытается исправиться. Во время войны...»

«А во времена Мерлина твоя тёзка Джиневра была красивейшей женщиной на земле. Что не отменяет того факта, что она уже много веков под землёй, — ехидничал внутренний голос. — Впрок не надышишься. Какая разница, что было когда-то, если мы живём сейчас? Какая разница, что Гарри когда-то спас Малфою шкуру, если теперь именно ты вынуждена три раза в неделю терпеть его общество?»

Что ж, это сильный аргумент. Она отправилась в логово к дракону. Или в пасть змее — как посмотреть. Пожертвовала своей гордостью, своими принципами, нанялась в рабство к врагу. Довод был очень сильным, но... абсолютно недействительным. Работа оказалась приятной, Скорпиус — талантливым, а Люциус... драккл её подери, Джинни вовсе не было неприятно общество Люциуса!

Озадаченная собственным открытием Джин остановилась посреди улицы, как вкопанная. Так резко, что кто-то сразу же врезался в неё сзади. Темноволосый худой подросток пробормотал невнятные извинения и скрылся. Хмурое лицо показалось Джинни смутно знакомым. Хотя, впрочем, у мальчика была вполне заурядная внешность: обычная городская шпана в залатанной мантии. Джин проводила его рассеянным взглядом. Может, у этого подростка нет родителей, но, скорее всего, они просто слишком бедны. «Если Гарри продолжит делать ставки, Джеймса ожидает та же участь», — с неожиданной горечью подумала Джин. Секунду она постояла так, а потом решительно мотнула головой и прибавила шаг: нет, она этого никогда не позволит, не будь она Уизли!

* * *

От Оборотного слегка подташнивало. Волос той девчонки придавал зелью какой-то неопределённый оттенок: сизый, словно грозовое небо или голуби в парке. Вкус отдавал водой, как бывает, когда разводишь какой-нибудь фруктовый сироп для напитка и перестараешься. Сырой, холодный, словно вода в ноябрьских лужах. Кости ныли, как у старухи: уже в который раз она останавливала обратную трансформацию тела и снова упаковывала себя в личину Сьюлин МакЭвой, ветеринара и учительницы по квиддичу.

Джин побрызгала на лицо водой. Хорошо. Так хорошо. Можно выйти из уборной на первом этаже Малфой-Менора и присоединиться к деду и внуку Малфоям за ужином.

Скорпиус вскоре пожелал деду спокойной ночи и ушёл. Джинни осталась осторожно ковырять вилкой десерт в компании Люциуса. Он говорил что-то о ценах на акции. В целом, это, наверное, даже было занимательно, — хотя Джин в акциях не разбиралась, — если бы не повторяющиеся приступы тошноты. Вот он отпустил какую-то шутку, и Джин вымученно улыбнулась, пытаясь не показать, насколько ей плохо.

— Вы сегодня очень бледны, — заметил Малфой. — С вами всё в порядке, мисс?

— Ничего страшного, — Джинни снова улыбнулась и едва сдержалась, чтобы не охнуть: тошнота сменилась режущей, почти невыносимой болью в желудке. — Со мной так бывает.

Малфой бросил на неё подозрительный взгляд, но Джин выдержала его, почти вызывающе заглядывая Люциусу в глаза и давая тем самым понять, что дальше продолжать эту тему не намерена. Впрочем, у Малфоя на этот счёт было другое мнение:

— В поместье всё равно никто не приезжает. Ни мой сын, ни моя невестка Астория. Здесь только я, Скорпиус и домовики. К чему этот маскарад?

Люциус демонстративно отложил вилку, сложил руки на груди и посмотрел на Джинни в упор. Уже осознавая, что он всё знает, она, тем не менее, попыталась возразить:

— Не понимаю, о чём вы...

— Джиневра Поттер, пожалейте моё чувство собственного достоинства, — прервал её Малфой. — Неужели вы правда думаете, что я настолько глуп?

Голос Люциуса был спокойным, даже усталым, с оттенком лёгкой грусти. Но где-то в глубине звенела стальная нотка, от которой по спине Джинни вновь поползли мурашки. Ей было страшно. Но больше — стыдно. Неловко. Малфой мог быть не самым приятным человеком, но отнюдь не дураком. Конечно, он обязан был догадаться.

— Магловская наука? — прошептала Джин. Её скрутил очередной приступ боли, и Джинни вцепилась пальцами в край стола, пытаясь не закричать. — Всё-таки надо было тогда расплакаться!

— Истинно слизеринская мысль, — усмехнулся Люциус. — Вы правы, это было недостаточно эмоционально. Ни истерики, ни спешной аппарации. Обошлось даже без криков «маглоненавистник» или... как это сейчас принято? — Малфой словно задумался, вспоминая: — Ах да, «фашист». Но я знал до этого. Как вам кажется, я неплохо разбираюсь в квиддиче? — внезапно сменил тему Малфой.

— П-превосходно, — слегка запинаясь, ответила Джин, хотя вопрос был риторическим.

— Именно, — кивнул Люциус. — Так неужели вы думаете, что я мог смотреть на вашу игру и не узнать вас? Ловец «Холлихедских Гарпий», «рыжая молния». Стоило ли так долго скрываться?

— Так вы знали с самого начала, — пробормотала Джин. — Тогда почему...

— Хотел, чтобы вы привыкли к дому, — развёл руками Люциус. — Я понимаю, что для вас работа здесь могла быть немного... — он пожал плечами. — Необычной? Стрессовой? Но я думал, что это давно в прошлом. Посмотрите на меня! — он дотронулся рукой до её подбородка и аккуратно приподнял, вынуждая Джин смотреть на него. — Разве вы не подружились со Скорпиусом? Вам здесь плохо?

— Я... простите меня, — пробормотала Джинни, по-прежнему глядя ему в глаза. Тёмно-серые. Серьёзные. Словно бы с лёгким оттенком сочувствия. «Наверное, он презирает меня за то, что я так глупо врала. И так по-идиотски попалась».

«Вот сейчас он меня выгонит, — рассеянно думала она. — Ладно, всё равно оставалось всего пара уроков... Скорпиус уже отлично летает. Большую часть жалования я получила. И до конца месяца я могу делать ставки». Что ж, жалеть ей было не о чем. Но почему-то Джин всё равно было очень, очень обидно. Она заглянула ему в глаза, но Люциус отвёл взгляд и резко встал из-за стола. Джин проводила его взглядом, не зная, что делать: уйти или сказать ещё что-то. От желудочных колик мысли словно окутала пелена.

— Я дам вам Антиоборотное, — наконец произнёс Малфой, доставая из шкафчика флакон и подходя к столу. — Не травите себя больше, прошу вас, — сейчас он стоял слегка позади Джин, положив руку ей на плечо. — К чему? Ваше настоящее лицо гораздо красивее этого.

Он провёл тыльной стороной ладони по её щеке. Джин вздрогнула. Скорее от неожиданности. Люциус тем временем вылил содержимое пузырька в бокал с водой и пододвинул поближе к ней. Джинни взяла стакан в руку и уже собиралась выпить, но в последний момент остановилась: что если это какой-нибудь яд или снотворное? Мало ли как Малфой мог проучить за попытку его обмануть... Джин осторожно понюхала содержимое бокала: экстракт цветов папоротника, как и должно быть. «Просто антидот и ничего больше», — уговаривала себя Джинни, мелкими глотками осушая бокал. Вопреки тому, что зелье выглядело и пахло совершенно нормально, тревога вовсе не спешила покидать: пальцы дрожали, а зубы, когда она забывала за этим следить, стучали о край стакана. Люциус заметил её манипуляции, но ничего не сказал: только усмехнулся и сел напротив, внимательно наблюдая, как начинается обратная трансформация.

Малфой ничего не говорил, только смотрел. Слегка склонив голову набок, со спокойным любопытством большой респектабельной собаки. Джин было неловко, что за процессом наблюдает чужой человек, но сил отвернуться не было. Наверное, сейчас её черты мяло и плющило, словно у метаморфа в расстроенных чувствах. Наконец боль в желудке отпустила, и Джин смогла перевести дыхание. А Люциус продолжал смотреть со странным, нечитаемым выражением лица.

— Гораздо красивее... — прошептал он, аккуратно заправляя ей за ухо прядь порыжевших и свившихся в непослушные кудри волос.

Глаза Люциуса были светлыми и неспокойными, в них отражался огонь камина, делая Малфоя похожим на хищное животное, глядящее на костёр из тёмного леса. Мучительная неловкость за случившееся ушла, но смущение Джин не стало меньше: просто оно переплавилось в нечто иное. Пристальный взгляд Малфоя, словно вторая волна трансформации, накрывал её с головой, растворяя и смывая очертания. Он был так близко. Вот Люциус слегка склонил голову, придвигаясь ещё ближе. Джинни неосознанно слегка приоткрыла губы... Но Малфой лишь взял её руку и поцеловал, словно устанавливая этим жестом барьер между ними.

— Миссис Поттер, как вы думаете, мы сумеем объяснить Скорпиусу, почему его учительница так сильно изменилась? — Люциус заговорчески подмигнул Джин, всё ещё не отпуская её руку и еле заметно проводя кончиками пальцев по её ладони.

Она улыбнулась в ответ, но, возможно, всё-таки слегка натянуто. А он снова отчитывал её, как маленькую девочку: теперь уже за то, что Джин слишком долго принимала Оборотное. Пусть ей было вовсе не двадцать, но Малфой всё-таки был на двадцать шесть лет старше. Два магических тринадцатилетних цикла. И он снова и снова давал почувствовать эту разницу. Вежливость Люциуса Малфоя слишком напоминала флирт, но пока он не переходил границу, у каждого его действия было больше одной трактовки. Очень по-слизерински. А Джин даже не знала, какой из вариантов устроил бы её больше.

.

Джинни расстелила подстилку на середине камеры и легла на спину, глядя в потолок. В каких смешанных чувствах она тогда возвращалась домой! Люциус предложил воспользоваться камином, но Джин вежливо отказалась. Она даже аппарировала в магловскую часть Лондона и несколько улиц прошла пешком, пытаясь успокоиться и прийти в себя. Все чувства были обострены, в крови блуждало неопределённое волнение. Улицы казались нереальными. И только дома она вновь вернулась в свою привычную реальность. Даже слишком резко, потому что в особняке на Гриммо её ждало ещё одно разоблачение:

— ...Ты запрещала мне играть, говорила, что это путь в никуда, а теперь сама играешь? Вот она, твоя работа, Джинни?

Гарри нашёл чеки. И бесполезно что-то объяснять. Они кричали так, что могли бы перебудить всю округу, если бы не использовали заглушающие. Кажется, Джинни сломалась на фразе: «Это было слишком подозрительно. Даже твой брат не мог взять тебя на такую зарплату!» Джин часто казалось, что муж считает её бездарностью. Даже в далёкие счастливые годы Гарри всегда странно усмехался, когда узнавал, что Джинни просидела на скамье запасных, а «Гарпии» опять выставили в качестве ловца Эмерлин. Он никогда не относился серьёзно к тому, что она делала. И это ранило.

Джинни в ответ назвала его «типичным ловцом». Человеком, верящим в мгновенное обогащение и неспособным к постоянной работе. Хлёсткие, холодные, рациональные фразы — такие безжалостные и «слизеринские», но такие точные! — соскальзывали с языка одна за другой. Сначала Гарри опешил, что она даёт ему отпор. Потом замолчал. А потом хлопнул дверью. Раньше она всегда бежала за ним. А тогда почему-то не стала. В конце концов, она не сказала ни единого слова неправды.

.

Сцена шестая: Может быть.

Гарри не вернулся ни на следующий день, ни через неделю. А потом прислал предварительные документы на развод. Вот так просто — после единственной ссоры, хотя и одной из многих. Если бы когда-то давно, до свадьбы, Джинни спросили, что может разрушить их с Гарри брак, она назвала бы ревность. Но никогда, даже в самом страшном сне, ей не могло привидеться, что это будет ревность к деньгам. И к удаче в азартных играх. У маглов есть поговорка: «Кому везёт в картах, не везёт в любви». Квиддичный тотализатор, видимо, был сродни картам.

После того, как Гарри прислал документы, Джеймса начали мучить кошмары. Джин тоже. Каждую ночь ей снилось, что она бежит, бежит в непроглядном тумане, в котором что-то угрожающе скрипит и гулко перекатывается. Можно было воспользоваться зельем Сна без сновидений, но не давать же его ребёнку? И Джинни продолжала просыпаться от криков: иногда своих, иногда сына. Она понимала, что это значит: Дом пытался угодить хозяину и избавиться от «чужаков». Джеймс стал нервным и пугливым, почти перестал есть и часто плакал: тихо, в уголке, когда думал, что его никто не слышит. Джинни понимала, почему особняк на Гриммо не принимает её, но мальчика?

На душе вскипала злость. Казалось, её можно было пощупать: плотная, болотно-зелёная, она с еле слышным бульканьем клокотала где-то на уровне сердца. Ещё чуть-чуть и затопит с головой. Как Гарри мог так поступить с Джеймсом? И как эта бывшая блэковская развалюха, до сих пор гордо именовавшаяся «особняком», могла пугать единственного сына и наследника своего хозяина? Сменила мораль вместе с ним?

Робкое желание помириться, проклёвывавшееся в сердце первые несколько дней, угасло совсем. Вместо него пришли ярость и желание пойти до конца. Она навестила Гринготтс, подписала все бумаги и разделила счёт. Как оказалось — вовремя, потому что Гарри вновь начал играть. Сына Джинни временно отправила к бабушке, а сама поселилась в «Дырявом котле», целыми днями присматривая им с сыном приличный домик. В особняк она решила больше не возвращаться. Никогда.

Джинни исправно аппарировала в Менор и вела уроки. Скорпиус был почему-то в восторге от её нового образа и только жалел, что его не было рядом, когда происходило обратное превращение: Скорпиусу очень нравилось всё, что связано с зельями.

...— Джинни, с вами всё в порядке?

— Да, не стоит беспокойства, мистер Малфой...

Так они с Люциусом разговаривали каждый раз. Он провожал её подозрительным взглядом, но она ничего не говорила. Сама справится. Она же Уизли. Опять Уизли, хотя пока ещё Поттер по документам. А Малфой теперь всегда называл её по имени. И Джин была ему за это благодарна. Нетипичная для Люциуса фамильярность спасала её от мучительных, удушающих моментов, которые она переживала каждый день, делая покупки и отвечая на письма: «Вам завернуть, миссис Поттер?», «Не хотите ли попробовать, миссис Поттер?», «Уважаемая миссис Поттер!». Нет... Горшок треснул и осколки разлетелись*. Не на счастье. Разве что на память.

Она не позволяла себя грустить. Говорила, что её нынешняя жизнь стала куда лучше, чем та, что была до этого. Что теперь ей больше не надо волноваться за Гарри и что одной даже легче. Покупала красивые платья, баловала Джеймса сладостями (кроме шоколадных лягушек: счастливый вопль сына «опять карточка с папой!» до сих пор стоял у Джин в ушах), а однажды, не вытерпев, всё-таки купила сыну Заклинание-15. Но только когда они с Джеймсом гоняли на мётлах над Норой, радостно хохоча и гоняясь за снитчем, Джинни впервые за месяц почувствовала себя счастливой.

____

* фамилия Potter, как известно, дословно означает «гончар», человек, делающий глиняные горшки.

* * *

Так незаметно подошло время её последнего урока: каникулы заканчивались, и Драко с Асторией должны были вскоре забрать Скорпиуса на материк. Джинни привычно постучала в дверь и отступила на шаг: Люциус Малфой был не в привычной ей домашней одежде, а в костюме. Фиолетовом. С серебряными пуговицами. Поразительно похожем на тот, из воспоминания, хотя, конечно, другом. Ловя отблески густого тёмно-грозового оттенка ткани, волосы Люциуса вновь обретали переменчивый оттенок платины, а глаза — неуступчивый металлический оттенок. Время с грохотом катилось назад...

— Скорпиус в доме или уже на поле? — как можно беззаботнее спросила Джин, проходя вслед за Люциусом в гостиную.

Она уговаривала себя успокоиться. Глупо было вот так, внезапно, вспомнить о своих детских страхах только потому, что Люциусу пришло в голову сменить бежевый цвет одежды на фиолетовый.

— Скорпиус сегодня у родителей... — тихо отозвался Малфой и пояснил, поймав удивлённый взгляд Джинни: — Они решили забрать его чуть раньше, так что я здесь совершенно один.

«Совершенно один». Эти слова отозвались в её сознании чем-то средним между угрозой и обещанием. Джинни и не подозревала, насколько сильно была обязана Скорпиусу своим ощущением безопасности. Гостиная Менора казалась ей уютной и почти домашней, а разговоры с хозяином дома приятными и необременительными. Но сейчас она стояла напротив Малфоя, почти парализованная смесью страха и волнения.

— Сожалею, что не сообщил раньше, — добавил Малфой, — но, если у вас нет срочных планов на сегодняшний день, могу я просить вас остаться?

Мягкий тон его голоса слегка растопил панцирь паники, и до Джинни дошёл второй, гораздо более прозаичный смысл фразы: Люциус остался в поместье один, возможно, скучает по внуку... И ему необходима компания. Джин едва заметно облегчённо выдохнула и улыбнулась:

— Конечно, мистер Малфой.

И снова они говорили обо всём на свете, минуты и часы цвели и опадали, а за окном собиралась гроза, невольно делавшая освещённое люстрами и согретое каминами поместье ещё уютнее. Тогда же Джин задала Люциусу вопрос, мучивший её с прошлой встречи: почему Малфой испугался, что она прикоснётся к ручке кабинета, если знал, что Джин — чистокровная?

...— Всё просто, Джин. Я боялся, что формула заклинания рассчитана на ауру тела.

Кто знает, что она хотела услышать. Может быть — ничего. Просто увидеть секундное замешательство. И понять, что выходка с кабинетом была лишь предлогом, способом сократить дистанцию. Но у Малфоя, как обычно, нашлось логичное объяснение. Рациональное. Правильное. Джин встала с дивана и подошла к окну. Его слова должны были успокоить её. Или испугать, учитывая, что сама Джин такой возможности не предусмотрела: что бы она делала, если бы тело маглы предало её и запустило Воющие чары, а то и какое-нибудь тёмное проклятие? Но вместо этого Джинни чувствовала лёгкую грусть и разочарование. На улице было так темно, что оконное стекло зеркалом отражало гостиную, залитую мягким светом камина. Но Люциуса почему-то нигде не было видно.

Он подошёл к ней сзади, бесшумно и мягко, умудрившись ни разу не отразиться в стекле. Когда его руки, как тогда, возле кабинета, обвились вокруг талии, Джинни вздрогнула. Но эта дрожь только заставила его чуть сильнее прижать её к себе. Возможно, ему была приятна эта смесь трепета и волнения, которой дышало её тело, делая Джинни податливой, словно марионетка. Снова дыхание на её шее, снова поцелуй, накрывающий бешено стучащую жилку. Руки, не позволяющие ей развернуться к нему лицом, хотя так безумно хочется, скользящие по телу, сминающие ткань, подчиняющие, лепящие её тело, сжимающие объятья, подобно змеиным кольцам. Живые, струящиеся, не останавливающиеся ни на секунду, в одно движение расстёгивающие пуговицы на платье, одновременно спуская с плеч рукава. Джинни словно затапливала стихия, унося прочь всё лишнее. Страшная в своей силе. Прекрасная в своей мощи. Тёмная океанская волна, принявшая облик Люциуса Малфоя...

.

Каким-то шестым чувством Джин поняла, что ночь закончилась. Ничего, ровным счётом ничего, не изменилось в обстановке подвала, где она коротала последние несколько часов, предаваясь воспоминаниям и размышляя о собственной участи, но всё-таки было чёткое ощущение, что скоро за ней придут.

Чего она ждала от Люциуса Малфоя? Ничего. Он должен был просто помочь ей пережить одиночество и обиду, нанесённую Гарри, так просто перечеркнувшим пятнадцать лет совместной жизни. Как она должна была помочь Люциусу пережить одиночество уединённого поместья после отъезда внука. «Честная сделка»?

Вот только Джин не знала, сколько ещё продлится её изоляция, и сможет ли она вообще когда-нибудь попробовать начать жизнь заново. Гарри был не просто её первой любовью — он был её целью, её мечтой, которая после развода стала более чем недостижима: её восхищение обесценилось, образ в сердце разбился. У Джин не просто не было мужа: у неё больше не было мечты, как не было и надежды, что когда-нибудь всё снова будет по-прежнему.

А Люциус Малфой был по-прежнему счастлив. Своим излюбленным способом: «лучшим из возможных». Прошло десять дней, и однажды он, просматривая почту, как ни в чём ни бывало, отметил, что скоро приезжает Нарцисса. Просто? Ожидаемо? Да. И обижаться не на что, но всё равно — обидно. Тем более что к обиде примешивалась зависть. Что он счастлив. Что он невозмутим. И что ему всё равно. Джин не умела жить, не привязываясь. Малфой, похоже, умел. Но хуже всего было то, что он по-прежнему был идеально вежлив, не давая уцепиться за грубость, как за повод.

Жизнь продолжалась. Она нашла работу, даже две: учительницы полётов. Теперь Джинни понимала, насколько её умения могут быть востребованы. Нашла хорошенький коттедж возле моря, где они с Джеймсом могли бы поселиться, и который она могла сразу же полностью выкупить: спасибо «формуле Малфоя». Но иногда на неё «накатывало»: беспричинные приступы тоски и ощущение, что в её жизни снова чего-то не хватает. Джинни скучала по Люциусу! И ненавидела его за это. Тоска съедала её изнутри, мешая замечать, что происходит вокруг. Вот так она и попалась: скользнула рассеянным взглядом по лицу смутно знакомого мальчика в потрёпанной мантии, зачем-то свернула в безлюдный переулок и, получив в спину Оглушающее, потеряла сознание, чтобы очнуться здесь.

Джинни невесело усмехнулась. В этот момент раздался скрежет, дверь отворилась, и внутрь вошёл волшебник в маске.

— На выход. Есть разговор, — коротко скомандовал он уже знакомым голосом.