Brown (гет)

Лаванда не в первый раз лишала меня дара речи, и я нутром чуял, что не в последний. Пока я молча переваривал её слова, снова начал накрапывать дождь.

– Мэри Мун! – воскликнул я, раздосадованный и смущённый. – Мерлин! Лаванда, такого я... – мысли меня покинули. Я тряхнул головой, испытывая унижение и отчаяние.

Несмотря на моё замешательство, Лаванда начала смеяться. Похоже, она и не подозревала о моих страданиях. Моё смущение было для неё лишь поводом для шутки. Ну почему, подумал я, почему я позволяю ей вытворять со мной такое? Я долгие месяцы выслушивал рассказы Лаванды о её бывших бойфрендах и комментарии в адрес мужчин на улице. Я позволял ей игнорировать меня, выставлять дураком перед другими и никогда ни на что не жаловался. Капли дождя заметно участились. Лаванда схватила меня за руку, с тревогой посмотрела мне в лицо и наконец поняла по моим глазам, как я расстроен.

– Прости, – горячо сказала она, – я не хотела, чтобы мама думала, будто у меня есть парень.

– А против девушки твоя мама ничего не имеет? – с сарказмом спросил я.

– У меня много подруг, – ответила Лаванда, – Парвати, Падма, Сьюзен, Бобби – много. Я не думала, что...

Усилившийся дождь решил, что меня уже можно не щадить, и припустил в полную силу. Мы могли бы укрыться в пабе, но он находился примерно в ста ярдах. Вода лилась сплошными потоками, а туфли Лаванды не подходили для быстрого бега. Оглядевшись, я обнаружил неподалёку спасительный козырёк.

– Держись крепче, – сказал я Лаванде, схватил её за руку и быстро пошёл по боковой улочке к невзрачной нише в стене дома.

Для меня это была бодрая прогулка под дождём, для Лаванды – резвая пробежка. Чтобы не свалиться, Лаванда повисла на мне, вцепившись двумя руками в моё плечо, и даже не попыталась раскрыть свой зонт. Когда мы добрались до ниши, моё шерстяное пальто полностью промокло, влага просочилась под рубашку. Несмотря на капюшон, мои волосы тоже были мокрые. С длинного пальто Лаванды, потемневшего от влаги, стекали капли; её волосы слиплись. На долю секунды меня утешил тот факт, что Лаванда испытывает такой же физический дискомфорт, как и я. Мы оба дрожали от холода.

– Och, noo we’re drookit (1), – сердито сказал я на родном шотландском диалекте.

– Aye, drookit, the noo, – повторила Лаванда, безуспешно пытаясь скопировать непонятный ей акцент. А потом начала смеяться. Это был даже не смех, а какой-то странный отрывистый звук, которого я раньше от неё не слышал. Я посмотрел на неё с беспокойством. Поймав мой встревоженный взгляд, Лаванда перестала издавать этот нервный звук и вяло улыбнулась.

Я открыл рот, чтобы отпустить колкий комментарий, но у неё был такой несчастный вид, что я не мог больше сердиться.

– Это так мило, Марк – когда ты злишься или нервничаешь, то превращаешься в настоящего шотландца. Я надеюсь, твоя фраза означает «всё, теперь мы промокли», а не «всё, теперь мы расстаёмся»? Ты же не бросишь меня только потому, что я сказала родителям, будто ты моя подружка по имени Мэри?

Она обречённо опустила плечи, выпятила нижнюю губу, наклонила голову и сокрушённо посмотрела на меня. Я и раньше видел, как Лаванда манипулирует мужчинами – у неё это всегда хорошо получалось. Настолько хорошо, что я не смог определить, было её раскаяние подлинным или нет. Я знал, что последует дальше, и знал, что не смогу перед ней устоять. Молча проклиная уловки Лаванды, я улыбнулся с уверенностью человека, покорившегося судьбе.

– «Промокли» – так и будет, «промокли», – ответил я, пытаясь сохранить интригу. Затем выждал паузу, но тревога и сожаление, написанные на лице Лаванды, заставили меня сжалиться над ней. – А «Drookit» означает «вымокли до нитки».

Она так стремительно обхватила меня за талию, что я почти поверил в искренность её волнения. Впрочем, вряд ли Лаванда тревожилась всерьёз. Она прекрасно знала, что я давно у неё на крючке – вишу и барахтаюсь в ожидании своей участи. Я не знал, как и когда она получила полный контроль надо мной.

Лаванда крепко прижалась ко мне, положив щёку мне на грудь.

– Малышке Лаванде очень стыдно, большой мистер Марки, – начала она детским голосом. – Лав-Лав не хотела обидеть своего дорогого Эм-м Эм-м. Лав-Лав не подумала; иногда она ведёт себя очень глупо.

С этими словами Лаванда засунула руку в карман своего пальто и достала палочку. Вдруг я почувствовал, что моя одежда стала сухой и тёплой, и мы сами тоже.

– Ну что, доброму Марку тепло, приятно и хорошо? – заискивающе спросила она.

– Aye, it’s aw braw, hen (2), – ответил я на равнинном шотландском.

– Понятия не имею, что ты сейчас сказал, – выпалила она.

Я с удовольствием наблюдал за её недоумением.

– Вот почему тебе не стоит покушаться на скотс, Лаванда, – ответил я, умерив свой акцент. Я глянул поверх её головы на накрытую дождём улицу: вода стекала по тротуарам, превращая водосточные канавы в ручьи. – Твоя попытка произнести «drookit» провалилась, а добавляя «noo» к каждой фразе, ты становишься не больше, а меньше похожей на шотландку. Ты могла бы c таким же успехом сказать: «It’s a braw bricht moonlicht nicht the nicht (3), – сказал я.

Глаза Лаванды загорелись, когда она поняла, что я её дразню, но в тоже время помогаю понять. – Никакая не ясная, не лунная и совсем не ночь, – сказала она, вглядываясь в дождливое серое небо, – а мокрый, серый, унылый день...

– Dreich, – сказал я. – Если хочешь знать, Лаванда, it’s a richt dreich day (4). Мы, шотландцы, мастера придумывать ёмкие словечки для ужасно мокрой погоды, – я посмотрел ей в глаза, сохраняя полную невозмутимость. – Интересно, с чего бы это?

Она рассмеялась, обхватила меня за плечи и потянула вниз для поцелуя.

Это был очень долгий поцелуй; мне показалось, что он был в равной мере осторожный, виноватый, страстный и настойчивый; наши языки причудливо переплетались. Примерно на полпути, когда язык Лаванды забрался ко мне в рот, я схватил её за ягодицы и приподнял над землёй. Когда мы, тяжело дыша, разомкнули объятия, она слегка прикусила мою нижнюю губу. Я осторожно опустил Лаванду на ноги, и она задумчиво посмотрела на меня.

– Я решила, что больше не хочу находиться в Йорке. Погода здесь... dreich, – сказала она. – Держись крепче.

Я сделал, как мне велели. Убедившись, что я держусь за неё, Лаванда аппарировала.

Мы оказались в укромном закоулке. Слева от нас была кирпичная стена; в неё упиралась крутая, поросшая травой насыпь, огибающая нас сзади и справа. Дождя не было. Над нашими головами открывалось светло-голубое небо, по которому плыли грязные, серые облака цвета недельного снега. Возле горизонта небо постепенно сливалось с ними в оттенке. И всё же погода казалась неустойчивой. Это меня не удивило: в конце концов, апрель всегда был месяцем ливней.

Вдохнув воздух нового городка, я уловил слабый запах моря, хотя в целом здесь преобладал аромат выхлопных газов от маггловских автомобилей. Я понятия не имел, где мы очутились. Я полагал, что Лаванда перенесёт нас к себе или ко мне домой, но она этого не сделала. Мы точно не были ни в Эдинбурге, ни в Эпплдоре.

Я не узнал это место, но, где бы оно ни находилось, здесь было теплее и суше, чем в Йорке. Я расстегнул своё шерстяное пальто. Лаванда повернулась и критически осмотрела меня с головы до ног.

Я тоже глянул на свою одежду, гадая, какой приговор ей вынесет Лаванда. Моя старая, слегка выцветшая рубашка была сшита из зелёной шотландки, точнее – из тартана «Охота Стюарта». Мои оливковые штроксы видали лучшие времена, зато отличались удобством. К счастью, мои коричневые замшевые ботинки были совсем новые. Почти вся моя маггловская одежда была старой, потому что в последние полгода все мои деньги уходили на прогулки с Лавандой.

– Ну, как? – спросил я, когда она посмотрела мне в глаза.

– Думаю, сойдёт, – ответила Лаванда и вздохнула.

– Тонкий комплимент, – уныло сказал я.

– Я сама виновата, Марк. Я никогда не занималась твоим внешним видом, потому что мы не были парой, мы всего лишь... – она сделала паузу, не зная, как закончить фразу.

– Гуляли вместе? – предложил я. Она одарила меня задумчивой улыбкой. Я часто видел эту улыбку в течение последней недели, то есть с тех пор, как мы перестали быть друзьями и стали... теми, кем стали.

– Сюда, – сказала Лаванда. Она взяла меня за руку и повела через гаражи по направлению к какому-то переулку. Мы прошли по нему совсем немного, а затем свернули направо и поднялись по странной и очень старой маггловской улице. Машины остались позади. Я взглянул на табличку на одном из домов: черные буквы на белой дощечке, прибитой к побеленной стене, сообщили мне название улицы, но я всё ещё не знал, в каком городке мы находились.

Русалочья улица была узкая и крутая. На ней сгрудились необычные здания, каждое из которых было по-своему уникально. Мой взгляд с интересом перебегал от дома к дому, и я пытался разобраться в многообразии форм, размеров и материалов. Многие стены были причудливо наклонены или искривлены. Отвесные крыши не ладили друг с другом; на некоторых фасадах были фронтоны, другие показывали улице свои карнизы. Верхние этажи тёмных тюдоровских зданий выступали вперёд на фоне своих кирпичных или отделанных дубом соседей. Всё было разным: одни дома большие, другие маленькие, одни возвышались на несколько ступеней над грубо вымощенной мостовой, другие опускались на несколько ступеней ниже её уровня.

Мы шли вверх по улочке, держась за руки, я поглядывал на Лаванду и размышлял о наших с ней отношениях.

Мы были «вместе» уже полгода, и за это время много раз приглашали друг друга в рестораны или в театр. Я даже водил её в кино. Наш первый фильм назывался «Дамы в лиловом» (5) – Лаванда выбрала его из-за «цветного» названия. Фильм растрогал её до слёз. Честно говоря, меня он тоже тронул. Несмотря на слёзы – или, скорей, из-за слёз – Лаванда сочла фильм замечательным.

Ещё на самом первом «не-свидании» мы решили, что каждый будет платить за себя сам, и всегда придерживались этого правила. Но зарплата авроров намного выше, чем зарплата бейлифов, поэтому однажды, будучи на мели, я осторожно предложил Лаванде просто прогуляться по пляжу. Так мы выяснили, что оба любим смотреть на море. Мы провели немало приятных вечеров, изучая самые разные побережья страны.

И всё же мы не были по-настоящему вместе, а я не был её «очередным парнем» – по крайней мере, не в том смысле, какой придавали этой фразе люди, знавшие Лаванду. Фактически, если пользоваться их дефиницией, я до сих пор так им и не стал. Этот факт продолжал угнетать меня, и я не мог понять, почему.

Я не знал, куда Лаванда меня вела, и по глупости даже не потрудился спросить.

Лаванда свернула на выложенный плиткой тротуар, и её каблуки звонко застучали по камню. Равномерное цоканье её каблуков по гранитной плитке было единственным звуком на этой узкой улочке. Вокруг было так тихо, что я слышал собственное дыхание. Позади нас изредка раздавался шум маггловского автомобиля, над нами громко кричали чайки – и больше ничего.

Молчание Лаванды беспокоило меня. Она всё утро была слишком тихой, а Лаванда никогда не бывала тихой. Её непрерывный поток слов всегда служил мне барометром. Я старался внимать каждому её слову, хотя зачастую в этом не было необходимости – хватало случайных фраз. Я следил за её интонацией и оценивал её настроение. Молчание Лаванды погружало меня в море неизвестности. Когда мы прошли под качающейся вывеской «Русалочьей Гостиницы», Лаванда наконец заговорила.

– Расслабься, Марк, они не кусаются, – сказала она.

– Кто не кусается? – удивился я.

– Мои родители, естественно, – ответила она. Это «древний город Рай», один из пяти портов. Здесь живут мои родители. А ты что подумал?

– Я не знаю. Мне достаточно было видеть, что я рядом с тобой и что здесь суше, чем в Йорке.

Я не знал, где нахожусь, и мне было всё равно – я даже не удосужился спросить. Я был действительно жалок. Тем не менее, когда я произнёс «рядом с тобой», Лаванда сжала мою ладонь и улыбнулась.

И только тогда я осознал, что она только что сказала. Теперь у меня появилась более серьёзная пища для размышлений. Её родители! Я запаниковал, потому что оказался в ловушке. Я не мог сбежать и не мог ничего спланировать. До прошлой недели мы вообще не говорили о своих семьях – это было одно из правил Лаванды. Я ничего не знал о её родителях. Это было так важно, а она огорошила меня.

Я должен был возмутиться. Должен был сказать «нет». Должен был уйти. Но я ничего этого не сделал. Вместо этого я, как всегда, промолчал и позволил Лаванде поступить по-своему.

Меня радовал тот факт, что Лаванда решила нас познакомить, но я переживал из-за своей старой одежды, из-за того, что сомнительная репутация её бывших бойфрендов может настроить её родителей против меня, но больше всего из-за того, что они думали, будто я девушка по имени Мэри.

– Здесь направо, – сказала она, когда мы дошли до верхней части улицы. Лаванда выпустила мою ладонь и повисла на моём плече. Она крепко за него держалась, пока мы переходили по неровным камням на противоположную сторону улочки. Как только мы оказались на ровном тротуаре, Лаванда отпустила моё плечо и снова взяла меня за руку.

– Интересные туфли, но немного непрактичные для каменной мостовой, – сказал я, стараясь отвлечься от цели нашего путешествия.

– Они новые и очень дорогие, – ответила она. – Это гвоздичные кожаные ботильоны.

– Гвоздичные? Что это такое? Фирма?

– Ты что, это цвет!

Я оказался прав, эти туфли не были коричневыми. «Гвоздичный» угодил на одну полочку моей памяти с «гераниевым», который, как я знал, был у Лаванды любимым оттенком розового. Впрочем, я сомневался, что моя память сохранит эти сведения надолго. Я уже успел забыть немало названий цветов, потому что, с моей точки зрения, гвоздичный цвет, как ни крути, остаётся коричневым, а гераниевый – розовым.

– Для меня они коричневые, – сказал я. – Почему они не коричневые?

Лаванда с сомнением посмотрела на меня. По моему тону она, конечно, поняла, что я снова её дразню, но не догадалась, в чём подвох.

– Потому что коричневый – это скучно, – ответила она и угодила в мою ловушку.

– Знаю по собственному опыту, что коричневый никогда не бывает скучным. Или тебя теперь можно звать Лаванда Гвоздичная (6)?

Она рассмеялась, резко остановилась, и мы снова поцеловались.

Всего неделю назад я был счастлив, когда мне удавалось просто развеселить Лаванду. Не важно, что это было: обычное хихиканье или фыркающая усмешка в ответ на не совсем приличную шутку. Смех, от которого вокруг её глаз появлялись весёлые морщинки, был для меня лучшей наградой. Но теперь всё изменилось. За смехом следовали поцелуи. Я сконцентрировался, стараясь сделать свой поцелуй нежным и взрослым, стараясь сохранять спокойствие и самообладание.

Лаванда всё ещё улыбалась, когда он завершился, из чего я сделал вывод, что это был вполне хороший поцелуй. Она обняла меня за талию, я обнял её, и мы снова пошли вдоль по улице, которая через несколько дюжин ярдов резко повернула направо. Приближаясь к углу, я заметил впереди небольшую церковь и посмотрел на Лаванду. Она снова погрузилась в молчание; её ярко-красные губы (цвета «спелой ягоды» – хотя до этого я думал, что так зовут певца рок-н-роллов(7)) были плотно сжаты, что свидетельствовало о беспокойстве. Лаванда вдруг почувствовала, что я смотрю на неё, подняла глаза и подбодрила меня улыбкой.

– Уже близко, почти пришли, – сказала она, когда мы миновали последний поворот. Я проследил за её довольным взглядом: она явно вспоминала что-то хорошее из своего прошлого. Церковь, построенная в величественном раннеанглийском стиле, теперь находилась слева от нас, а справа были старые постройки, с одной стороны – кирпичные, с другой – каркасные, тюдоровские. Как и на Русалочьей улице, дорога вдоль церкви была вымощена булыжниками, отполированными за много столетий, но, в отличие от Русалочьей улицы, эта была пологой.

– Я выросла в этом городе, Марк. Что ты о нём думаешь? – возбуждённо спросила Лаванда.

– Красивый, как на картинке, – сказал я. – Чувствуется, что он очень старый. Мы словно переместились во времени.

– Он действительно старый, – сказала Лаванда, – и в нём есть что-то волшебное – даже магглы это чувствуют. Во времена Тюдоров здесь был порт, но с тех пор Рай умудрился отползти от побережья на целых две мили.

Мы добрались до конца улицы, миновали узкий проход между домами и направились к торцу какого-то дома. Я пригляделся внимательней.

У дома была крутая крыша и неровные мансардные окна, но из-за своего местоположения он ничем не выделялся на общем фоне. Наоборот, он словно пытался спрятаться, и я подумал о том, что магглы вряд ли могли его видеть. По сравнению с соседними домами, этот дом располагался глубже и был на пол-этажа ниже уровня тротуара. К красной двери по центру старой кирпичной стены вели вниз семь ступенек. Нарядная кружевная шторка не позволила мне разглядеть, что происходит за дверным витражом.

Лаванда провела меня по ступенькам, позвонила в дверь, и мы вошли.

– Мам, это я! – прокричала Лаванда звонче обычного. – Я передумала. Я привела вам... кое-кого... чтобы вы познакомились.

Она сняла своё длинное пальто и повесила его на крючок возле двери. Я последовал её примеру, тоже повесил своё короткое пальто на крючок и уставился на Лаванду. На ней был надет свитер светло-коричневого цвета (или, вполне вероятно, похожего цвета с более экзотическим названием) с высоким горлышком без малейшего намёка на вырез и рукавами чуть выше локтя. Свитер хоть и облегал её формы, по меркам Лаванды был более чем скромным. Её узкая юбка с завышенной талией была длиннее обычного и доходила почти до колен. Она была сшита из невероятно яркой голубой замши.

– Вот это да, – пробормотал я.

Лаванда улыбнулась и подмигнула мне.

Первое впечатление важней всего, напомнил я себе. Лаванда, конечно, не предупредила родителей и поэтому волновалась не меньше, чем я. Мне было интересно, знакомила ли она с ними раньше хоть одного из своих парней. Я быстро прокрутил в голове наши долгие беседы, её жалобы и признания, и решил, что нет – по крайней мере, после Симуса.

Нужно было отвлечься, чтобы успокоить нервы, и я принялся осматривать прихожую.

Светло-розовая прихожая была яркой и интересной. Стены были увешаны картинами – в-основном, морскими пейзажами, на многих из которых опасно подпрыгивала на волнах одинокая одномачтовая яхта. На полках стояло чрезмерное количество вазочек и украшений. Налево уходил узкий лестничный пролёт. В стене справа была приоткрыта дверь, ещё одна дверь вела прямо, а под лестницей стоял стол, укрытый кружевной скатертью, с дюжиной фотографий и высокой вазой с цветами. Я про себя улыбнулся: страсть Лаванды к излишним украшениям явно была семейной чертой.

– Секундочку, дорогая, – сказал женский голос через открытую дверь.

Я посмотрел на ближайшую фотографию. На ней четырёхлетняя или пятилетняя Лаванда сидела на деревянном полу; её лицо обрамляли перетянутые лентами кудряшки, а в руке она крутила зонтик от солнца.

Соседняя дверь отворилась, и из неё вышел крепкий мужчина с гладко выбритой головой. Моя тревога сразу исчезла, и ей на смену пришли паника и ужас. Мужчина был ниже меня ростом (как, впрочем, почти все мужчины), но зато значительно шире. Он свирепо глянул на меня. На его лице читалось явное неодобрение. Я посмотрел на мужчину, пытаясь сохранять спокойствие, но мне это не удалось, потому что его глаза были такого же фиалкового оттенка, как у Лаванды. В довершение всего, он показался мне смутно знакомым. Но когда и где мы могли встречаться?

– Привет, пап, – сказала Лаванда с волнением в голосе.

– Лаванда, – он вежливо кивнул дочери, сохраняя бесстрастное лицо. Затем повернулся ко мне и спросил довольно резко: – А вы кто?

– Мистер Браун, я – Марк Мун, – я протянул ему свою руку, – рад встрече.

Ладонь её отца была шершавой и сильной. Он яростно сжал мою ладонь – до хруста костей и, притворяясь, что здоровается, попытался расплющить её.

– Ха, – сказал мистер Браун, продолжая сжимать мою руку. Я не пытался ответить на рукопожатие, потому что заранее знал, что проиграю, а просто затаил дыхание, сжал челюсти и направил все свои силы на то, чтобы не сморщиться от боли.

– Папа, пожалуйста, – прошептала Лаванда.

– Хватит, Дон, – произнёс другой голос, и мистер Браун наконец отпустил мою руку.

Я повернулся в сторону второго голоса и увидел стройную, кудрявую женщину в довольно пёстрой одежде и белом фартуке, отделанном кружевом. Присмотревшись к ней, я перевел взгляд на её мужа и удивился, откуда у меня появилось столь сильное чувство дежавю. Что-то в их внешности не давало мне покоя, но мой мозг был занят более важными вещами – вроде возвращения к жизни пальцев правой руки.

– Пожалуйста, проходите в гостиную, – сказала мама Лаванды. – Я правильно услышала – вас зовут Марк?

– Да, миссис Браун, – ответил я, – Марк Мун. Мне очень приятно с вами познакомиться.

Я снова вытянул вперёд руку, и миссис Браун легко и быстро пожала её.

– Мар-к Мун, – задумчиво пробормотала она себе под нос, когда я шёл за ней следом. За моей спиной мистер Браун раздражённо хмыкнул.

Гостиная представляла собой длинную комнату с окнами с обеих сторон, вытянутую на всю длину дома. Возле окна, выходящего на улицу, стоял обеденный стол. Он был застелен нарядно вышитой кружевной скатертью и накрыт на двоих. С противоположной стороны комнаты, откуда открывался отличный вид на крыши маггловского городка и на море, стоял мебельный гарнитур на троих, обитый цветочным ситцем, и низкий столик, украшенный кружевными салфетками.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – сказала миссис Браун, указывая на диван. Диван был двухместным, но почти всё его пространство было занято невероятным количеством искусно вышитых подушечек. Мне пришлось поспешно их раздвинуть, чтобы освободить себе немного пространства.

Как только я опустился на сиденье, Лаванда грациозно уселась на мое колено. До этого она сидела у меня на коленях всего пару раз – и ни разу в присутствии посторонних. Я не знал, куда девать свои руки, поэтому просто положил одну руку на спинку дивана, а второй сжал подушку.

– Здесь мило, правда? – взвизгнула Лаванда.

Я попытался не обращать внимания на эффект, который оказывало её положение на моих коленях, и сконцентрировал своё внимание на миссис Браун. Она казалась гораздо менее враждебной, чем её муж.

– Лаванда, ты сказала, что тебя сегодня не будет. Ты должна была предупредить, что придёшь на ланч, и ты, конечно же, должна была предупредить, что приведёшь гостя, – сурово сказала миссис Браун. Её тон был доброжелательный, почти вежливый, но по тому, как сжались её губы, я понял, что она была недовольна.

– Прости, мама, – сказала Лаванда. – Мы собирались поесть в Йорке, но погода была ужасная, и я решила, что настало время познакомиться вас с Марком.

Мама Лаванды сухо улыбнулась.

– Я совсем забыла о манерах – и Лаванда тоже. Она не представила нас. Марк, меня зовет Кармин Браун. Зови меня Кармин. Я рада встрече. Ты уже познакомился с моим мужем, Дональдом – правда, я не уверена, что он представился, как подобает.

Я не знал, что на это ответить. Я был уверен, что Дональд Браун представился именно так, как хотел, чтобы я его запомнил. Он не назвал своего имени, но мои пульсирующие пальцы обещали запомнить это знакомство надолго. Лаванда не собиралась мне помогать, оставаясь непривычно молчаливой. Она наклонилась, чтобы прошептать что-то мне на ухо, и задела грудью моё плечо. Я закашлялся, пытаясь скрыть свой стон.

– Прости, – сказала она, – но когда-нибудь это должно было случиться.

– Ты давно знаешь Лаванду? Вы вместе учились в школе? Вы вместе работаете? Ты из Шотландии, если я не ошибаюсь? А откуда? Не желаешь ли чаю? – спросила мама Лаванды.

Ошарашенный потоком вопросов, я попытался найти точку опоры, ответив на самый простой из них.

– Было бы неплохо выпить чаю, спасибо, миссис... Кармин.

Кармин Браун победно улыбнулась.

– Лаванда, будь умницей и приготовь нам чай, пожалуйста. И последи там за говяжьей ножкой. И принеси-ка ещё два столовых прибора. И нарежь овощей для себя и Марка. Не волнуйся, мы с папой развлечём твоего друга.

В последней фразе Кармин Браун был очень слабый намёк на угрозу, которого мне хватило, чтобы начать волноваться.

– Извини, – прошептала Лаванда мне на ухо, легко поцеловала в щёчку и встала. – Хорошо, мама, – сказала она. – Кстати, Марк – волшебник. Не беспокойтесь, я не привела к вам маггла.

– Это и так очевидно, – сказал её отец. Миссис Браун вопросительно уставилась на мужа. – Марк не удивился, когда фотографии и картины в прихожей двигались, – пояснил он жене.

– Я быстро, – с излишним энтузиазмом сказала Лаванда и покинула комнату, качая бедрами, оставляя меня наедине со своими родителями. – Кстати, мама, помнишь, я тебе говорила о Мэри? – бросила она через плечо на пороге. – Никакой Мэри нет, есть только Марк. Я уверена, он лучше меня объяснит, что всё это значит.

По лицу Кармин Браун было понятно, что она и так обо всём догадалась. Однако её муж очень удивился.

– Что? – начал он. В этом месте Лаванда сбежала. Как только она исчезла из комнаты, он сжал кулаки и начал вставать.

– Дональд, – резко сказала Кармин. Он сел на место и довольствовался тем, что сердито глазел на меня из-под бровей. Миссис Браун повернулась ко мне и просияла улыбкой тигрицы, готовой к прыжку.

– И давно ты знаком с Лавандой, Марк? – снова спросила она.

– Это зависит от того, что вы понимаете под знакомством, – сказал я, не подумав.

Она посмотрела на меня с подозрением.

– Не умничай, сынок, – проворчал Дональд Браун, хрустнув костяшками пальцев.

– Я хотел сказать, что это долгая история, – поспешно добавил я. – Мы впервые встретились в тот день, когда Лаванду укусил оборотень. Это было пять лет назад. В следующий раз – в прошлом октябре. Я работаю бейлифом в юридической конторе, в Отделе Магического Правопорядка. Я был в Йорке, когда в Уитби прибыл вампир. Шериф назначил меня координатором по работе с авроратом, поэтому я ждал прибытия авроров. Я узнал Лаванду, как только она прибыла, но она меня не вспомнила. Когда она покончила с вампиром, я... пригласил её куда-нибудь сходить. Так мы стали встречаться.

– Шесть месяцев? – сквозь зубы пробормотал отец Лаванды. Я повернулся к нему.

– Как друзья.

Дон Браун продолжал смотреть исподлобья.

– Друзья? Шесть месяцев? Ты гомосексуалист? Тебя нравится, когда тебя называют Мэри? – с подозрением спросил он.

– Я... нет! – воскликнул я. – Просто...

– Это долгая история, – насмешливо сказала Кармин. Её смех необыкновенно напоминал смех Лаванды. – А почему ты здесь, Марк? – спросила она.

– Я пришёл, потому что меня привела Лаванда. В Йорке шёл дождь, и она сказала, что у неё есть идея. Мы аппарировали за гаражами в начале Русалочьей улицы, – ответил я. – Я знаю, что Лаванда вас не предупредила о моём приходе. Меня она тоже не предупредила. Наверное, это было спонтанное решение. Вы же знаете Лаванду.

– Я думала, что знаю, – задумчиво сказала Кармин. – Вы вместе уже шесть месяцев, Марк. Почему она ничего нам о тебе не рассказала? Почему Мэри? Честно говоря, ты совсем не похож на тех мужчин, с которыми Лаванда долгое время появлялась на фотографиях.

– М-м-м... надеюсь, что я совсем не такой, как они, – сказал я. – Полагаю, что Лаванда рассказывала вам обо мне, о нас. Я не был её парнем – я был другом, с которым она общалась. Мы просто гуляли – ну, вы понимаете, что я имею в виду. Я был... мы просто делали то, что нам нравится. Но, вместо того, чтобы делать это в одиночку, мы делали это вместе... без обязательств... без... э-э-э... – я сделал паузу, но миссис Браун никак не отреагировала. – Я думаю, мы делали вместе всё то, что, по словам Лаванды, она делала с Мэри, – я снова задумался и добавил: – Ну, за исключением её обычных преувеличений и неточностей, вроде смены моего пола... И как это я не заметил, что стал девушкой?

Кармин рассмеялась; даже мистер Браун немного расслабился.

– Ты сказал «я не был её парнем», в прошедшем времени. Почему?

– Чай готов! – гордо возвестила Лаванда, вплывая в комнату с накрытым подносом. – Я стояла у двери и слышала часть разговора. – Марк прав. Почти всё, что я делала с Мэри, я делала с ним. Я соврала насчёт его пола, потому что не хотела, чтобы вы думали, будто у меня был парень.

– А теперь он у тебя есть? – спросил её отец.

– Да, – ответила она.

– Да, – кивнул я в подтверждение её слов, пытаясь оставаться невозмутимым под их пристальными взглядами.

– Мун, – в конце концов сказала миссис Браун, – незнакомая фамилия. Ты не из чистокровных?

– Моя мама – маггла, а мой отец был оборотнем и потому не ходил в Хогвартс, – ответил я. Я заметил, с каким напряжением отец Лаванды сжал подлокотники кресла. – Но я не оборотень. Это не передаётся по наследству.

– А на каком факультете ты учился? – спросила Кармин. – Если на Когтевране, то у нас будет полный набор.

– Набор? – переспросил я.

– Лаванда была на Гриффиндоре, Дон – пуффендуец, а я...

– Мама – слизеринка, – перебила Лаванда, разливая чай по чашкам из тонкого китайского фарфора с цветочным узором. – До свадьбы у неё была фамилия Гринграсс, – она передала чашку с блюдцем отцу. – Папа, Марк, как и ты, учился на Пуффендуе.

Кармин широко улыбнулась, принимая из рук дочери чашку с блюдцем.

– Они такие настойчивые, эти мальчики из Пуффендуя – правда, Лаванда? – сказала Кармин. – Если что-нибудь задумают, то ни за что не отступятся, – она нежно улыбнулась мужу.

Тот ничего не ответил, но я разглядел огонёк, блеснувший в его глазах. Я не знал, что на это ответить. Лаванда удивлённо посмотрел на меня. Тишина мне не понравилась, поэтому я добавил:

– Моя сестра Лилит училась на Когтевране. Она была очень умная. Кстати, они с Лавандой учились на одном курсе.

– Мерлин! – воскликнула миссис Браун. – А я всё думаю, где же я тебя видела! Ты был в Хогвартсе во время битвы. У ворот замка на рассвете.

– И вы тоже, – воскликнул я, наконец понимая, откуда их помню. – Вы искали... вы искали свою дочь – вы искали Лаванду!

Кармин кивнула и с жаром сказала, повернувшись к мужу:

– Тот худой паренёк, скотч, который говорил с нами у ворот – помнишь, Дон? – спросила она. – Ты искал свою сестру, Марк. Ты её... – она не закончила вопрос, прочитав ответ на моём лице.

– Лилит погибла во время битвы за Хогвартс, миссис Браун, – сказал я. Все неловко притихли, а я не нашёл ничего лучше, как исправить: – Нужно говорить шотландец. Скотч – это напиток.

– Мне очень жаль, что такое случилось с твоей сестрой, сынок, – сказал Дон. – Ты, наверное, не хочешь об этом говорить?

– Это произошло давно, – сказал я. – Через месяц будет семь лет, но...

Лаванда наклонилась и поцеловала меня в щёку.

__________________________________

Русалочья улица в городке в Восточном Суссексе с чудесным названием Рай:

http://www.pichome.ru/bgL

________________________________

(1) Och, noo we’re drookit. – Ну вот, теперь мы промокли до нитки. (шотл.)

(2) Aye, it’s aw braw, hen. – Да, всё в порядке, детка. (шотл.)

(3) It’s a braw bricht moonlicht nicht the nicht. – Какая ясная яркая лунная ночь! (шотл.)

(4) Dreich – промозглый (шотл.)

(5) «Дамы в лиловом» – «Ladies in Lavender» (англ.)

(6) Намёк на фамилию Лаванды

(7) Rich Berry – цвет спелой ягоды и, соответственно, Рич Берри (англ.)