Brown (гет)

Моя квартира была на последнем этаже старой каменной многоэтажки, находившейся в старом городе, примерно в полумиле от замка. Я вышел на свежий воздух Эдинбурга, обошёл свой дом и направился прямиком в нишу для мусорных баков. Я часто использовал это место для безопасной аппарации. Нервно взглянув на часы, я аппарировал.

Когда без десяти одиннадцать я покинул Эдинбург, там было ясно, сухо, но довольно холодно. Переместившись на двести миль к югу, я прибыл в пункт назначения и тут же почувствовал перемену в погоде. Сначала я надеялся, что попал под обычный скоротечный апрельский ливень, но, оглядевшись, понял, что заблуждался.

Небольшая роща за королевским судом Йорка, в которой я оказался, послужила мне укрытием от непогоды. Справа от меня поверхность реки Фосс, рассечённая широкими полосами неровной ряби, так и плясала под дождём. Я посмотрел на небо сквозь весеннюю листву, и мне на лицо упала капля. Я вгляделся, но не смог обнаружить ни одного просвета. От горизонта до горизонта надо мной простиралось небо цвета мокрого сланца.

Застегнув своё короткое шерстяное пальто и подняв капюшон, я вышел из-под спасительного зелёного навеса. Мы договорились встретиться в одиннадцать у подножия Клиффордской Башни*. Я, как обычно, явился на несколько минут раньше. Подойдя к углу здания суда, я снова с недовольным видом взглянул на небо. Моё первое впечатление оказалось верным: в ближайшее время дождь не собирался заканчиваться.

Я полагал, что до появления Лаванды мне предстоит долгое и мокрое ожидание. Как ни странно, я ошибся.

Впервые на моей памяти она прибыла на место нашего рандеву раньше, чем я. Увидев меня, Лаванда улыбнулась и помахала мне рукой. На ней было надето светлое двубортное пальто с пояском и поднятым воротником; она пряталась от дождя под ярко-розовым в ромашках зонтом. Благодаря погоде вокруг не было ни души.

Лаванда передвигалась короткими шажками, так часто стуча каблуками, словно боялась упасть с высоты собственных туфель. Я с ужасом наблюдал за тем, как резво она бежала ко мне. Испугавшись за Лаванду, я ускорил свои шаги ей навстречу.

Я приближался, критически изучая её выбор туфель. Я мог бы назвать их коричневыми башмаками, если бы не блестящие чёрные шпильки, поднимающие пятки над мостовой не меньше чем на четыре дюйма. Я вздохнул про себя, втайне недоумевая, зачем нелепая маггловская мода, которой Лаванда всё время следовала, превратила удобные туфли в совершенно непрактичные. Несмотря на то, что они были похожи на башмаки, я точно знал, что не должен был их так называть при Лаванде. Я также знал, что для неё они будут какого угодно цвета, только не коричневого. Критиковать выбор обуви Лаванды себе дороже. У неё хорошее чувство юмора, но мода – рискованная тема для шуток.

Пока Лаванда шла мне навстречу, тучи немного рассеялись, и дождь начал ослабевать. У меня появилась надежда на приличную погоду. В противном случае мы всегда могли аппарировать назад в Эдинбург. Лаванда перешла с бега на шаг и опустила зонт – очень мудро с её стороны, потому что спицы зонта находились как раз на высоте моих глаз. Мы встретились ровно посередине дороги, ведущей к парковке. Лаванда протянула руки к моему лицу, сбросила с моей головы капюшон и стала наклонять меня вниз. Благодаря её каблукам, мне пришлось нагнуться гораздо меньше обычного.

Мы поцеловались прямо в губы. После шести месяцев «просто дружбы» и всего одной недели в статусе «пары» даже лёгкий, дружеский поцелуй в губы, больше напоминающий касание, очень взволновал меня. Я насладился им сполна. Это был наш четвёртый приветственный поцелуй в общественном месте, и мне стало интересно, сколько раз Лаванда должна поцеловать меня, чтобы я, наконец, перестал вести счёт.

– Привет, Марк, – сказала она, играя ямочками на щеках.

– Доброе утро, Лаванда, – я улыбнулся в ответ.

Она подняла голову и посмотрела на серое небо.

– Что в нём доброго?

– Ты пришла, – сказал я с широкой усмешкой. Эта фраза принесла мне ещё один поцелуй. – Лаванда, ты сама захотела встретиться здесь. Честно говоря, я думал, что после вчерашнего прерванного вечера ты снова придёшь ко мне. Я пригласил тебя на воскресный ланч, помнишь?

Раньше мне было всё равно, где встречаться с Лавандой, но сейчас выбор нейтральной территории меня насторожил.

– Я помню, Марк, но мне захотелось чего-нибудь необычного, а здесь было наше первое свидание. Точнее, – поправилась Лаванда, – наше первое «не-свидание».

Я понял, что, несмотря на долгие дискуссии, Лаванда, как и я, не могла точно сказать, когда начались наши отношения. Шесть месяцев назад, в наш первый вечер – или неделю назад, когда она, наконец, согласилась, что мы пара, а не просто друзья?

– Итак, что ты спланировала для нас на сегодня? – спросил я.

– Я думала, мы сможем прогуляться вдоль берега, а потом зайдём на воскресный ланч в тот ресторанчик на Коппергейт, – предложила она.

– Звучит неплохо, – я не хотел возражать и потому кивнул, прикидывая в уме, смогу ли я позволить себе ещё один ланч в дорогом маггловском ресторане. Я помнил это место – мы были там перед Рождеством. Впрочем, я даже не был уверен, что меня впустят в тот ресторан. В прошлый раз я знал, куда иду, и оделся соответственно. Я с сомнением посмотрел на свои штроксовые брюки и короткое шерстяное пальто.

Лаванда и не подозревала о моих сомнениях – она счастливо улыбнулась, взяла меня за руку и повела мимо высокого кургана, на вершине которого примостилась старая башня в форме четырёхлистника. Пока мы шли к Тауэр-стрит в сторону парка и речке Аус, Лаванда рассказывала мне про «СТА» – Сигнал Тревоги Авроров, который вытащил её из моей квартиры накануне вечером.

Я думал, что прошлая ночь станет для нас «той самой», но Лаванду, как говорится, позвал долг. СТА – это сигнал о помощи. Его звук сообщил, что один или несколько авроров, коллег Лаванды, попали в беду. Она зажала зубами своё удостоверение Аврора, в экстренной ситуации служившее портключом, – оно автоматически активировалась через тридцать секунд после сигнала. СТА прервал наш вечер, который становился всё более пылким.

Лаванда не была в ту ночь на дежурстве и могла бы не реагировать на сигнал тревоги, но авроры всегда на него отвечали. В конце концов, однажды помощь могла понадобиться любому из них. Лаванда сжала удостоверение зубами, потому что в момент исчезновения ей пришлось одной рукой держать палочку, а второй рукой застёгивать блузку. Хорошо ещё, что перед уходом она успела застегнуть лифчик.

Удостоверение вспыхнуло короткой голубой вспышкой, которая выдернула Лаванду из моей гостиной и перенесла в неизвестность. Мне сразу стало не по себе. Я частично переживал из-за опасности их миссий, но ещё больше – из-за выражения лица Лаванды в момент исчезновения. Мне показалось, она обрадовалась тому, что нас прервали. Я боялся, что она передумает.

Это было, в общем-то, объяснимо. У меня тоже имелись опасения насчёт моих с ней, в прямом и переносном смысле, «отношений на ощупь». Я не хотел, чтобы Лаванда уходила, и всё же испытал облегчение, когда она ушла. С тех пор как неделю назад наш статус изменился, я понимал, что рано или поздно случится неизбежное и мы с Лавандой окажемся в одной постели. Это должно было произойти вчера. Но я волновался. Всё ли у меня получится? Не опозорюсь ли я перед ней? Что мне делать? Как ей угодить?

Я вернулся в настоящее. Лаванда радостно щебетала, и я должен был её слушать.

– Тревогу подняли Бланделл, МакЛоклин и Пепперелл, – сказала она. Я с умным видом кивнул. Эти имена мне ни о чём не говорили, но Лаванда считала, что я должен знать всех авроров поимённо. – Они поймали Бориса Булстроуда. Он был в розыске за то, что наложил Империус на хранителя драконьего заповедника в Фафнерфелле. У Булстроуда оказался с собой Перуанский затемняющий порошок, с помощью которого он в суматохе обрушил потолок, засыпав Труди Пепперелл. Бланделл поднял тревогу, когда чёртов идиот МакЛоклин пальнул в темноте Редукто. Он не попал в Булстроуда, зато взорвал стену. Булстроуд чуть не сбежал, но Фэнни Апджон, старина Паук Уэбб и я вовремя оглушили гада, когда тот пытался смыться на метле. У Булстроуда была мягкая посадка – он свалился в драконье дерьмо, которое сам же и украл. Ты же знаешь, Марк, какая от него вонь! Надеюсь, я им не пахну? – Лаванда умолкла, чтобы перевести дух.

– Ты чудесно пахнешь, Лаванда, – уверил её я.

Она остановилась, чтобы обнять меня.

– Спасибо, Марк. В любом случае, когда я избавилась от этого запаха и закончила бумажную работу, был уже час ночи. Прости.

– Всё в порядке, – уверенно сказал я.

Лаванда умолкла, и я снова погрузился в свои размышления.

Лаванде исполнилось двадцать четыре – на три года меньше, чем мне. В ней было пять футов и четыре дюйма сплошного очарования и соблазнительной женственности. Но дурная репутация преследовала её по пятам, как злобный дракон. Все знали, что Лаванда Браун – оборотень, аврор и пожирательница мужских сердец; женщина, которая каждую ночь меняет мужчин. Так писали газеты. Когда я встретил её шесть месяцев назад, я подумал, что она одинокая и немного потерянная.

Моя мама со мной не согласилась. Однажды (вероятно, очень скоро) я должен буду познакомить их с Лавандой. Не могу сказать, что предвкушаю эту встречу. В прошлые выходные, сразу после того, как мы с Лавандой решили, что стали парой, я наконец назвал маме имя девушки, с которой встречаюсь. Маме отказала её обычная вежливость. Вместо сдержанно-неодобрительного «какой интересный выбор!» она назвала Лаванду потаскухой на нашем сочном шотландском диалекте. Моя мама не стала единственной, кто считает, что я встречаюсь, мягко говоря, с неуправляемой женщиной вольных нравов. Многие мои друзья и коллеги тоже так думали.

У Лаванды действительно было много бурных, коротких связей. Но мы продержались рекордные шесть месяцев. Она не раз приглашала меня в качестве спутника на официальные мероприятия в Министерстве, но мой статус был неопределённым.

Долгое время я был для неё другом, который всегда готов выслушать, но никогда не пытается затащить в постель. Но на прошлой неделе всё изменилось. Мы сделали шаг от дружбы к… чему? Лаванда согласилась стать моей девушкой, но я не форсировал события. Хотела ли она этого?

Я повторял себе, что это безумие. У нас были долгосрочные, комфортные, хоть и невинные, отношения. Я решил всё изменить – и всё изменилось с удивительной быстротой. Я поменял звание «друга» на титул «бойфренда», что неизбежно вело нас к…

В этом-то и была моя главная проблема. Одна часть моего «я» хотела наброситься на Лаванду, сорвав с неё одежду, но ещё большая часть моего «я» боялась, что у меня ничего не выйдет, что я не смогу её удовлетворить и всё закончится, не успев толком начаться. Я хотел удержать Лаванду, но не знал, как. Ремарка, которую она отпустила вчера, сидя на моём диване, не прибавила мне уверенности. «Расслабься, Марк – ты целуешься, как восторженный подросток», – сказала она незадолго до сигнала тревоги.

Я не встречался с девушками с тех пор, как Кара бросила меня в день четвёртой годовщины битвы. Она обвинила меня в отсутствии амбиций и в том, что я слишком долго страдаю, зациклившись на смерти младшей сестры, Лилит. Приближалась седьмая годовщина. Семь лет прошло с тех пор, как мою сестру убили, и вот теперь, впервые после Кары, у меня появилась девушка.

К сожалению, как говорили все мои знакомые, Лаванда была неподходящей девушкой. Я считал Рианну Риглсворт своим другом: мы вместе проработали целый год в Йорке, мы сидели за соседними столами и делились личными переживаниями. Я сообщил ей радостную новость, когда она навестила меня в шотландском офисе. Перед этим мы какое-то время не виделись, потому что я вернулся в Эдинбург. Рианна не стала ходить вокруг да около. Она была прямолинейна, как настоящая йоркширка.

– Ты встречаешься с девушкой с репутацией шлюхи, которая училась на одном курсе с твоей сестрой и которую ранил оборотень, убивший твою сестру. Ты и вправду считаешь, что это нормально? – спросила она.

Я ответил, что не достоин Лаванды. Я сказал, что люблю её, но Рианна посмеялась надо мной.

– Не забудь сообщить, когда она тебя бросит. Марк, ты безнадёжен. Ты что, совсем не разбираешься в девушках?

Видимо, мне суждено было стать законченным неудачником.

– Ты больно сжал мою ладонь, – сказала Лаванда, глядя на меня с беспокойством.

– Прости, – я выпустил её руку, понимая, что неосознанно передал Лаванде свои тревоги. За это время мы дошли до реки и повернули направо. – Мы идём в «Королевское Оружие»? – спросил я, надеясь отвлечь её от ненужных мне расспросов.

Лаванда снова умолкла, что было для неё не типично.

– В «Королевское Оружие»?

Мы шли против течения вдоль правого берега реки в сторону Королевской пристани. Я хорошо знал эту часть города: на противоположном берегу, на Вудсмиллской набережной, стоял кирпичный дом, в котором когда-то давно был склад и где я жил во время стажировки в Йоркширском Отделе Правопорядка. Мы медленно двигались к «Королевскому Оружию» – пабу, где ужинали в наш самый первый вечер.

– «Королевское Оружие», помнишь? – спросил я.

– Конечно, помню. Там было наше первое «не-свидание», – ответила она.

Возле лодочной станции Лаванда резко остановилась. Я тоже затормозил. Она развернулась, подняла ко мне голову, и я заглянул в её фиалковые глаза.

– Почему ты тогда пригласил меня? Почему согласился на мои условия?

Я внимательно посмотрел ей в лицо. Размышляя над ответом, я принялся разглядывать тёмную подводку вокруг глаз, тушь, тени и подумал о том, сколько времени у неё ушло на наведение красоты. Интересно, она старалась для меня или для себя? Впрочем, какая разница?

– Это вышло случайно, – признался я.

Она изогнула тонко выщипанную, аккуратно подведённую бровь и обдумала мой ответ.

– Я хотел сказать, – поспешно добавил я, – что мне представилась такая возможность, и я за неё ухватился. Я знал, что если не приглашу тебя, второго шанса не будет. Через секунду ты бы ушла из Йоркширского офиса и больше не вернулась. Что касается условий – ты сказала «будем друзьями», и я обрадовался, – я глупо улыбнулся, – хоть и надеялся на большее.

– Но почему я? – спросила Лаванда. – Ты же знал, что обо мне писали в газетах.

– Конечно, знал. Я читал газеты, но не верил им. Я хотел узнать тебя поближе. Хотел познакомиться с той смелой и красивой девушкой, которую впервые увидел пять лет назад, – ответил я. – Почему ты согласилась? И почему поставила такие условия?

Она вздохнула.

– Пожалуйста, не думай обо мне плохо, Марк, – сказала Лаванда. Я сделал невозмутимый вид, хотя такое начало не предвещало ничего хорошего. – Я хотела тебе отказать, – призналась она, – но передумала. Я решила, что должна отблагодарить тебя, что ты заслужил по крайней мере одно свидание.

Лаванда разглядывала моё лицо, читая мою реакцию.

– Мерлин… Марк, ты знаешь, почему, – тихо продолжила она. – Глупо быть настолько скромным. «Впервые увидел пять лет назад»? Звучит, как будто ты встретил меня на улице. Ты не просто увидел меня, а вытащил из-под горящих обломков и отправил в Мунго! Я была в шоке, а ты помог мне добраться до больницы. Симус пришёл в Мунго и прогнал тебя до того, как я успела выяснить твоё имя. Когда я увидела тебя год назад в Йорке, то не сразу узнала, и повела себя невежливо, но ты всё равно мне помог. А ещё ты выглядел таким несчастным и одиноким, когда пригласил меня, – Лаванда посмотрела на меня с сочувствием. – Вот почему я согласилась.

Она сказала «да» из жалости. Отлично! Я снова мысленно вернулся в прошлое, уверяя себя, что были и другие мотивы.

Полгода назад мы с Лавандой встретились у подножия Клиффордской башни. Это было в субботу перед Хэллоуином, а днём раньше Лаванда попала на первую полосу «Ежедневного Пророка» по очень важному поводу. У меня до сих пор сохранилась вырезка. «Аврор-оборотень убивает вампира», – гласил заголовок. Я знал, что отчёт в газете был неполным. В нём не упоминались ни аврор Боунс, ни инспектор Бидль, которые тоже в этом участвовали. Я знал правду, потому что сам там был.

Так мы познакомились. В наш первый вечер мы ели, пили и разговаривали. Говорила в основном Лаванда, но я ничего не имел против: мне нравилось наблюдать и слушать. Когда она входила в раж, то начинала говорить всем телом: ладонями, руками, бровями и даже носом. Меня очаровали её жесты, и я быстро научился их читать. Когда она упоминала неприятного ей человека, её нос морщился, как от плохого запаха. Как правило, это случалось, если Лаванда говорила об одном из своих многочисленных «бывших».

Если она когда-нибудь поморщится при упоминании моего имени, я буду точно знать, что между нами всё кончено. Пока что этого не произошло, повторял я себе, с надеждой хватаясь за эту мысль, как за соломинку.

Я многое узнал в тот пасмурный октябрьский день, во время нашего первого «не-свидания». Мне было интересно смотреть и слушать, как она рассказывает о своей работе в Аврорате, о своих друзьях. Она раскритиковала статью в «Пророке», но призналась, что её родители будут довольны тем, что их дочь не попала в колонку сплетен из-за своего непристойного, ветреного поведения. Я сказал ей, что не представляю, что же в её поведении такого ветреного. Лаванда ответила, что у неё постоянно гуляет ветер в голове, а её папа считает, будто она пустила на ветер все свои моральные принципы.

– Кнат за твои мысли, – сказала Лаванда.

– Я думал о нас, о нашем первом свидании… точнее, о нашем первом «не-свидании», – ответил я.

– Это была твоя идея отправиться по тропе привидений! – воскликнула она. – Меня очень развеселили те маггловские страшилки. Я так смеялась – думала, что гид нас прогонит! – Лаванда ласково посмотрела на меня. – Ты знаешь, а ведь я тогда собиралась придумать отговорку. Ещё перед свиданием я решила, что оно будет единственным. Когда мы встретились у подножия Клиффордской башни, я собиралась сказать, на случай второго приглашения, что очень занята и всё такое. Но ты использовал запрещённый приём, Марк – ты пригласил меня, когда я смеялась.

– Я знал, что другого шанса у меня не будет, – я заглянул в глаза Лаванде и решил рискнуть. – Ты не такая, какой пытаешься выглядеть, Лаванда. Ты, конечно, умеешь себя подать, сверху ты…

– Я всегда знала, что моё главное оружие находится сверху, – перебила она и многозначительно посмотрела на свою грудь.

– Я не шучу, Лаванда! Если у нас всё всерьёз, то мы должны хотя бы иногда говорить всерьёз.

Она ничего на это не ответила.

– Зачем мы здесь? – спросил я. – Почему ты выбрала Йорк? Я хотел приготовить для тебя воскресный ланч. Мы могли бы встретиться у меня или у тебя на квартире. Почему здесь?

– Потому что я не знаю, что делать, Марк, – ответила она. – Потому что сегодня утром мои родители тоже пригласили меня на ланч и попросили привести с собой Мэри. Они считают, что должны с ней наконец познакомиться.

– Мэри? Какая Мэри? – растерянно спросил я.

– Мама с папой заметили, что я перестала попадать в колонки сплетен, – сказала Лаванда, – что я больше не появляюсь на фотографиях под руку с незнакомыми мужчинами. Мама решила, это оттого, что я стала «чудить» исключительно с магглами, но я ответила, что у меня появился друг. И рассказала ей о тебе.

– Правда?

Лаванда покачала головой.

– Не совсем, Марк. Рассказала, но не до конца. Потому что тогда ты ещё не был моим парнем, и я не хотела, чтобы мама неверно меня поняла. Я рассказала ей, куда мы с тобой ходим, что мы вместе делаем, и она считает, что ты на меня хорошо влияешь.

Я улыбнулся.

– А ещё она думает, что ты моя подруга по имени Мэри Мун.

________________________________

*Йорк, подножие Клиффордской башни в форме четырёхлистника:

http://www.pichome.ru/bR7

Лаванда не в первый раз лишала меня дара речи, и я нутром чуял, что не в последний. Пока я молча переваривал её слова, снова начал накрапывать дождь.

– Мэри Мун! – воскликнул я, раздосадованный и смущённый. – Мерлин! Лаванда, такого я... – мысли меня покинули. Я тряхнул головой, испытывая унижение и отчаяние.

Несмотря на моё замешательство, Лаванда начала смеяться. Похоже, она и не подозревала о моих страданиях. Моё смущение было для неё лишь поводом для шутки. Ну почему, подумал я, почему я позволяю ей вытворять со мной такое? Я долгие месяцы выслушивал рассказы Лаванды о её бывших бойфрендах и комментарии в адрес мужчин на улице. Я позволял ей игнорировать меня, выставлять дураком перед другими и никогда ни на что не жаловался. Капли дождя заметно участились. Лаванда схватила меня за руку, с тревогой посмотрела мне в лицо и наконец поняла по моим глазам, как я расстроен.

– Прости, – горячо сказала она, – я не хотела, чтобы мама думала, будто у меня есть парень.

– А против девушки твоя мама ничего не имеет? – с сарказмом спросил я.

– У меня много подруг, – ответила Лаванда, – Парвати, Падма, Сьюзен, Бобби – много. Я не думала, что...

Усилившийся дождь решил, что меня уже можно не щадить, и припустил в полную силу. Мы могли бы укрыться в пабе, но он находился примерно в ста ярдах. Вода лилась сплошными потоками, а туфли Лаванды не подходили для быстрого бега. Оглядевшись, я обнаружил неподалёку спасительный козырёк.

– Держись крепче, – сказал я Лаванде, схватил её за руку и быстро пошёл по боковой улочке к невзрачной нише в стене дома.

Для меня это была бодрая прогулка под дождём, для Лаванды – резвая пробежка. Чтобы не свалиться, Лаванда повисла на мне, вцепившись двумя руками в моё плечо, и даже не попыталась раскрыть свой зонт. Когда мы добрались до ниши, моё шерстяное пальто полностью промокло, влага просочилась под рубашку. Несмотря на капюшон, мои волосы тоже были мокрые. С длинного пальто Лаванды, потемневшего от влаги, стекали капли; её волосы слиплись. На долю секунды меня утешил тот факт, что Лаванда испытывает такой же физический дискомфорт, как и я. Мы оба дрожали от холода.

– Och, noo we’re drookit (1), – сердито сказал я на родном шотландском диалекте.

– Aye, drookit, the noo, – повторила Лаванда, безуспешно пытаясь скопировать непонятный ей акцент. А потом начала смеяться. Это был даже не смех, а какой-то странный отрывистый звук, которого я раньше от неё не слышал. Я посмотрел на неё с беспокойством. Поймав мой встревоженный взгляд, Лаванда перестала издавать этот нервный звук и вяло улыбнулась.

Я открыл рот, чтобы отпустить колкий комментарий, но у неё был такой несчастный вид, что я не мог больше сердиться.

– Это так мило, Марк – когда ты злишься или нервничаешь, то превращаешься в настоящего шотландца. Я надеюсь, твоя фраза означает «всё, теперь мы промокли», а не «всё, теперь мы расстаёмся»? Ты же не бросишь меня только потому, что я сказала родителям, будто ты моя подружка по имени Мэри?

Она обречённо опустила плечи, выпятила нижнюю губу, наклонила голову и сокрушённо посмотрела на меня. Я и раньше видел, как Лаванда манипулирует мужчинами – у неё это всегда хорошо получалось. Настолько хорошо, что я не смог определить, было её раскаяние подлинным или нет. Я знал, что последует дальше, и знал, что не смогу перед ней устоять. Молча проклиная уловки Лаванды, я улыбнулся с уверенностью человека, покорившегося судьбе.

– «Промокли» – так и будет, «промокли», – ответил я, пытаясь сохранить интригу. Затем выждал паузу, но тревога и сожаление, написанные на лице Лаванды, заставили меня сжалиться над ней. – А «Drookit» означает «вымокли до нитки».

Она так стремительно обхватила меня за талию, что я почти поверил в искренность её волнения. Впрочем, вряд ли Лаванда тревожилась всерьёз. Она прекрасно знала, что я давно у неё на крючке – вишу и барахтаюсь в ожидании своей участи. Я не знал, как и когда она получила полный контроль надо мной.

Лаванда крепко прижалась ко мне, положив щёку мне на грудь.

– Малышке Лаванде очень стыдно, большой мистер Марки, – начала она детским голосом. – Лав-Лав не хотела обидеть своего дорогого Эм-м Эм-м. Лав-Лав не подумала; иногда она ведёт себя очень глупо.

С этими словами Лаванда засунула руку в карман своего пальто и достала палочку. Вдруг я почувствовал, что моя одежда стала сухой и тёплой, и мы сами тоже.

– Ну что, доброму Марку тепло, приятно и хорошо? – заискивающе спросила она.

– Aye, it’s aw braw, hen (2), – ответил я на равнинном шотландском.

– Понятия не имею, что ты сейчас сказал, – выпалила она.

Я с удовольствием наблюдал за её недоумением.

– Вот почему тебе не стоит покушаться на скотс, Лаванда, – ответил я, умерив свой акцент. Я глянул поверх её головы на накрытую дождём улицу: вода стекала по тротуарам, превращая водосточные канавы в ручьи. – Твоя попытка произнести «drookit» провалилась, а добавляя «noo» к каждой фразе, ты становишься не больше, а меньше похожей на шотландку. Ты могла бы c таким же успехом сказать: «It’s a braw bricht moonlicht nicht the nicht (3), – сказал я.

Глаза Лаванды загорелись, когда она поняла, что я её дразню, но в тоже время помогаю понять. – Никакая не ясная, не лунная и совсем не ночь, – сказала она, вглядываясь в дождливое серое небо, – а мокрый, серый, унылый день...

– Dreich, – сказал я. – Если хочешь знать, Лаванда, it’s a richt dreich day (4). Мы, шотландцы, мастера придумывать ёмкие словечки для ужасно мокрой погоды, – я посмотрел ей в глаза, сохраняя полную невозмутимость. – Интересно, с чего бы это?

Она рассмеялась, обхватила меня за плечи и потянула вниз для поцелуя.

Это был очень долгий поцелуй; мне показалось, что он был в равной мере осторожный, виноватый, страстный и настойчивый; наши языки причудливо переплетались. Примерно на полпути, когда язык Лаванды забрался ко мне в рот, я схватил её за ягодицы и приподнял над землёй. Когда мы, тяжело дыша, разомкнули объятия, она слегка прикусила мою нижнюю губу. Я осторожно опустил Лаванду на ноги, и она задумчиво посмотрела на меня.

– Я решила, что больше не хочу находиться в Йорке. Погода здесь... dreich, – сказала она. – Держись крепче.

Я сделал, как мне велели. Убедившись, что я держусь за неё, Лаванда аппарировала.

Мы оказались в укромном закоулке. Слева от нас была кирпичная стена; в неё упиралась крутая, поросшая травой насыпь, огибающая нас сзади и справа. Дождя не было. Над нашими головами открывалось светло-голубое небо, по которому плыли грязные, серые облака цвета недельного снега. Возле горизонта небо постепенно сливалось с ними в оттенке. И всё же погода казалась неустойчивой. Это меня не удивило: в конце концов, апрель всегда был месяцем ливней.

Вдохнув воздух нового городка, я уловил слабый запах моря, хотя в целом здесь преобладал аромат выхлопных газов от маггловских автомобилей. Я понятия не имел, где мы очутились. Я полагал, что Лаванда перенесёт нас к себе или ко мне домой, но она этого не сделала. Мы точно не были ни в Эдинбурге, ни в Эпплдоре.

Я не узнал это место, но, где бы оно ни находилось, здесь было теплее и суше, чем в Йорке. Я расстегнул своё шерстяное пальто. Лаванда повернулась и критически осмотрела меня с головы до ног.

Я тоже глянул на свою одежду, гадая, какой приговор ей вынесет Лаванда. Моя старая, слегка выцветшая рубашка была сшита из зелёной шотландки, точнее – из тартана «Охота Стюарта». Мои оливковые штроксы видали лучшие времена, зато отличались удобством. К счастью, мои коричневые замшевые ботинки были совсем новые. Почти вся моя маггловская одежда была старой, потому что в последние полгода все мои деньги уходили на прогулки с Лавандой.

– Ну, как? – спросил я, когда она посмотрела мне в глаза.

– Думаю, сойдёт, – ответила Лаванда и вздохнула.

– Тонкий комплимент, – уныло сказал я.

– Я сама виновата, Марк. Я никогда не занималась твоим внешним видом, потому что мы не были парой, мы всего лишь... – она сделала паузу, не зная, как закончить фразу.

– Гуляли вместе? – предложил я. Она одарила меня задумчивой улыбкой. Я часто видел эту улыбку в течение последней недели, то есть с тех пор, как мы перестали быть друзьями и стали... теми, кем стали.

– Сюда, – сказала Лаванда. Она взяла меня за руку и повела через гаражи по направлению к какому-то переулку. Мы прошли по нему совсем немного, а затем свернули направо и поднялись по странной и очень старой маггловской улице. Машины остались позади. Я взглянул на табличку на одном из домов: черные буквы на белой дощечке, прибитой к побеленной стене, сообщили мне название улицы, но я всё ещё не знал, в каком городке мы находились.

Русалочья улица была узкая и крутая. На ней сгрудились необычные здания, каждое из которых было по-своему уникально. Мой взгляд с интересом перебегал от дома к дому, и я пытался разобраться в многообразии форм, размеров и материалов. Многие стены были причудливо наклонены или искривлены. Отвесные крыши не ладили друг с другом; на некоторых фасадах были фронтоны, другие показывали улице свои карнизы. Верхние этажи тёмных тюдоровских зданий выступали вперёд на фоне своих кирпичных или отделанных дубом соседей. Всё было разным: одни дома большие, другие маленькие, одни возвышались на несколько ступеней над грубо вымощенной мостовой, другие опускались на несколько ступеней ниже её уровня.

Мы шли вверх по улочке, держась за руки, я поглядывал на Лаванду и размышлял о наших с ней отношениях.

Мы были «вместе» уже полгода, и за это время много раз приглашали друг друга в рестораны или в театр. Я даже водил её в кино. Наш первый фильм назывался «Дамы в лиловом» (5) – Лаванда выбрала его из-за «цветного» названия. Фильм растрогал её до слёз. Честно говоря, меня он тоже тронул. Несмотря на слёзы – или, скорей, из-за слёз – Лаванда сочла фильм замечательным.

Ещё на самом первом «не-свидании» мы решили, что каждый будет платить за себя сам, и всегда придерживались этого правила. Но зарплата авроров намного выше, чем зарплата бейлифов, поэтому однажды, будучи на мели, я осторожно предложил Лаванде просто прогуляться по пляжу. Так мы выяснили, что оба любим смотреть на море. Мы провели немало приятных вечеров, изучая самые разные побережья страны.

И всё же мы не были по-настоящему вместе, а я не был её «очередным парнем» – по крайней мере, не в том смысле, какой придавали этой фразе люди, знавшие Лаванду. Фактически, если пользоваться их дефиницией, я до сих пор так им и не стал. Этот факт продолжал угнетать меня, и я не мог понять, почему.

Я не знал, куда Лаванда меня вела, и по глупости даже не потрудился спросить.

Лаванда свернула на выложенный плиткой тротуар, и её каблуки звонко застучали по камню. Равномерное цоканье её каблуков по гранитной плитке было единственным звуком на этой узкой улочке. Вокруг было так тихо, что я слышал собственное дыхание. Позади нас изредка раздавался шум маггловского автомобиля, над нами громко кричали чайки – и больше ничего.

Молчание Лаванды беспокоило меня. Она всё утро была слишком тихой, а Лаванда никогда не бывала тихой. Её непрерывный поток слов всегда служил мне барометром. Я старался внимать каждому её слову, хотя зачастую в этом не было необходимости – хватало случайных фраз. Я следил за её интонацией и оценивал её настроение. Молчание Лаванды погружало меня в море неизвестности. Когда мы прошли под качающейся вывеской «Русалочьей Гостиницы», Лаванда наконец заговорила.

– Расслабься, Марк, они не кусаются, – сказала она.

– Кто не кусается? – удивился я.

– Мои родители, естественно, – ответила она. Это «древний город Рай», один из пяти портов. Здесь живут мои родители. А ты что подумал?

– Я не знаю. Мне достаточно было видеть, что я рядом с тобой и что здесь суше, чем в Йорке.

Я не знал, где нахожусь, и мне было всё равно – я даже не удосужился спросить. Я был действительно жалок. Тем не менее, когда я произнёс «рядом с тобой», Лаванда сжала мою ладонь и улыбнулась.

И только тогда я осознал, что она только что сказала. Теперь у меня появилась более серьёзная пища для размышлений. Её родители! Я запаниковал, потому что оказался в ловушке. Я не мог сбежать и не мог ничего спланировать. До прошлой недели мы вообще не говорили о своих семьях – это было одно из правил Лаванды. Я ничего не знал о её родителях. Это было так важно, а она огорошила меня.

Я должен был возмутиться. Должен был сказать «нет». Должен был уйти. Но я ничего этого не сделал. Вместо этого я, как всегда, промолчал и позволил Лаванде поступить по-своему.

Меня радовал тот факт, что Лаванда решила нас познакомить, но я переживал из-за своей старой одежды, из-за того, что сомнительная репутация её бывших бойфрендов может настроить её родителей против меня, но больше всего из-за того, что они думали, будто я девушка по имени Мэри.

– Здесь направо, – сказала она, когда мы дошли до верхней части улицы. Лаванда выпустила мою ладонь и повисла на моём плече. Она крепко за него держалась, пока мы переходили по неровным камням на противоположную сторону улочки. Как только мы оказались на ровном тротуаре, Лаванда отпустила моё плечо и снова взяла меня за руку.

– Интересные туфли, но немного непрактичные для каменной мостовой, – сказал я, стараясь отвлечься от цели нашего путешествия.

– Они новые и очень дорогие, – ответила она. – Это гвоздичные кожаные ботильоны.

– Гвоздичные? Что это такое? Фирма?

– Ты что, это цвет!

Я оказался прав, эти туфли не были коричневыми. «Гвоздичный» угодил на одну полочку моей памяти с «гераниевым», который, как я знал, был у Лаванды любимым оттенком розового. Впрочем, я сомневался, что моя память сохранит эти сведения надолго. Я уже успел забыть немало названий цветов, потому что, с моей точки зрения, гвоздичный цвет, как ни крути, остаётся коричневым, а гераниевый – розовым.

– Для меня они коричневые, – сказал я. – Почему они не коричневые?

Лаванда с сомнением посмотрела на меня. По моему тону она, конечно, поняла, что я снова её дразню, но не догадалась, в чём подвох.

– Потому что коричневый – это скучно, – ответила она и угодила в мою ловушку.

– Знаю по собственному опыту, что коричневый никогда не бывает скучным. Или тебя теперь можно звать Лаванда Гвоздичная (6)?

Она рассмеялась, резко остановилась, и мы снова поцеловались.

Всего неделю назад я был счастлив, когда мне удавалось просто развеселить Лаванду. Не важно, что это было: обычное хихиканье или фыркающая усмешка в ответ на не совсем приличную шутку. Смех, от которого вокруг её глаз появлялись весёлые морщинки, был для меня лучшей наградой. Но теперь всё изменилось. За смехом следовали поцелуи. Я сконцентрировался, стараясь сделать свой поцелуй нежным и взрослым, стараясь сохранять спокойствие и самообладание.

Лаванда всё ещё улыбалась, когда он завершился, из чего я сделал вывод, что это был вполне хороший поцелуй. Она обняла меня за талию, я обнял её, и мы снова пошли вдоль по улице, которая через несколько дюжин ярдов резко повернула направо. Приближаясь к углу, я заметил впереди небольшую церковь и посмотрел на Лаванду. Она снова погрузилась в молчание; её ярко-красные губы (цвета «спелой ягоды» – хотя до этого я думал, что так зовут певца рок-н-роллов(7)) были плотно сжаты, что свидетельствовало о беспокойстве. Лаванда вдруг почувствовала, что я смотрю на неё, подняла глаза и подбодрила меня улыбкой.

– Уже близко, почти пришли, – сказала она, когда мы миновали последний поворот. Я проследил за её довольным взглядом: она явно вспоминала что-то хорошее из своего прошлого. Церковь, построенная в величественном раннеанглийском стиле, теперь находилась слева от нас, а справа были старые постройки, с одной стороны – кирпичные, с другой – каркасные, тюдоровские. Как и на Русалочьей улице, дорога вдоль церкви была вымощена булыжниками, отполированными за много столетий, но, в отличие от Русалочьей улицы, эта была пологой.

– Я выросла в этом городе, Марк. Что ты о нём думаешь? – возбуждённо спросила Лаванда.

– Красивый, как на картинке, – сказал я. – Чувствуется, что он очень старый. Мы словно переместились во времени.

– Он действительно старый, – сказала Лаванда, – и в нём есть что-то волшебное – даже магглы это чувствуют. Во времена Тюдоров здесь был порт, но с тех пор Рай умудрился отползти от побережья на целых две мили.

Мы добрались до конца улицы, миновали узкий проход между домами и направились к торцу какого-то дома. Я пригляделся внимательней.

У дома была крутая крыша и неровные мансардные окна, но из-за своего местоположения он ничем не выделялся на общем фоне. Наоборот, он словно пытался спрятаться, и я подумал о том, что магглы вряд ли могли его видеть. По сравнению с соседними домами, этот дом располагался глубже и был на пол-этажа ниже уровня тротуара. К красной двери по центру старой кирпичной стены вели вниз семь ступенек. Нарядная кружевная шторка не позволила мне разглядеть, что происходит за дверным витражом.

Лаванда провела меня по ступенькам, позвонила в дверь, и мы вошли.

– Мам, это я! – прокричала Лаванда звонче обычного. – Я передумала. Я привела вам... кое-кого... чтобы вы познакомились.

Она сняла своё длинное пальто и повесила его на крючок возле двери. Я последовал её примеру, тоже повесил своё короткое пальто на крючок и уставился на Лаванду. На ней был надет свитер светло-коричневого цвета (или, вполне вероятно, похожего цвета с более экзотическим названием) с высоким горлышком без малейшего намёка на вырез и рукавами чуть выше локтя. Свитер хоть и облегал её формы, по меркам Лаванды был более чем скромным. Её узкая юбка с завышенной талией была длиннее обычного и доходила почти до колен. Она была сшита из невероятно яркой голубой замши.

– Вот это да, – пробормотал я.

Лаванда улыбнулась и подмигнула мне.

Первое впечатление важней всего, напомнил я себе. Лаванда, конечно, не предупредила родителей и поэтому волновалась не меньше, чем я. Мне было интересно, знакомила ли она с ними раньше хоть одного из своих парней. Я быстро прокрутил в голове наши долгие беседы, её жалобы и признания, и решил, что нет – по крайней мере, после Симуса.

Нужно было отвлечься, чтобы успокоить нервы, и я принялся осматривать прихожую.

Светло-розовая прихожая была яркой и интересной. Стены были увешаны картинами – в-основном, морскими пейзажами, на многих из которых опасно подпрыгивала на волнах одинокая одномачтовая яхта. На полках стояло чрезмерное количество вазочек и украшений. Налево уходил узкий лестничный пролёт. В стене справа была приоткрыта дверь, ещё одна дверь вела прямо, а под лестницей стоял стол, укрытый кружевной скатертью, с дюжиной фотографий и высокой вазой с цветами. Я про себя улыбнулся: страсть Лаванды к излишним украшениям явно была семейной чертой.

– Секундочку, дорогая, – сказал женский голос через открытую дверь.

Я посмотрел на ближайшую фотографию. На ней четырёхлетняя или пятилетняя Лаванда сидела на деревянном полу; её лицо обрамляли перетянутые лентами кудряшки, а в руке она крутила зонтик от солнца.

Соседняя дверь отворилась, и из неё вышел крепкий мужчина с гладко выбритой головой. Моя тревога сразу исчезла, и ей на смену пришли паника и ужас. Мужчина был ниже меня ростом (как, впрочем, почти все мужчины), но зато значительно шире. Он свирепо глянул на меня. На его лице читалось явное неодобрение. Я посмотрел на мужчину, пытаясь сохранять спокойствие, но мне это не удалось, потому что его глаза были такого же фиалкового оттенка, как у Лаванды. В довершение всего, он показался мне смутно знакомым. Но когда и где мы могли встречаться?

– Привет, пап, – сказала Лаванда с волнением в голосе.

– Лаванда, – он вежливо кивнул дочери, сохраняя бесстрастное лицо. Затем повернулся ко мне и спросил довольно резко: – А вы кто?

– Мистер Браун, я – Марк Мун, – я протянул ему свою руку, – рад встрече.

Ладонь её отца была шершавой и сильной. Он яростно сжал мою ладонь – до хруста костей и, притворяясь, что здоровается, попытался расплющить её.

– Ха, – сказал мистер Браун, продолжая сжимать мою руку. Я не пытался ответить на рукопожатие, потому что заранее знал, что проиграю, а просто затаил дыхание, сжал челюсти и направил все свои силы на то, чтобы не сморщиться от боли.

– Папа, пожалуйста, – прошептала Лаванда.

– Хватит, Дон, – произнёс другой голос, и мистер Браун наконец отпустил мою руку.

Я повернулся в сторону второго голоса и увидел стройную, кудрявую женщину в довольно пёстрой одежде и белом фартуке, отделанном кружевом. Присмотревшись к ней, я перевел взгляд на её мужа и удивился, откуда у меня появилось столь сильное чувство дежавю. Что-то в их внешности не давало мне покоя, но мой мозг был занят более важными вещами – вроде возвращения к жизни пальцев правой руки.

– Пожалуйста, проходите в гостиную, – сказала мама Лаванды. – Я правильно услышала – вас зовут Марк?

– Да, миссис Браун, – ответил я, – Марк Мун. Мне очень приятно с вами познакомиться.

Я снова вытянул вперёд руку, и миссис Браун легко и быстро пожала её.

– Мар-к Мун, – задумчиво пробормотала она себе под нос, когда я шёл за ней следом. За моей спиной мистер Браун раздражённо хмыкнул.

Гостиная представляла собой длинную комнату с окнами с обеих сторон, вытянутую на всю длину дома. Возле окна, выходящего на улицу, стоял обеденный стол. Он был застелен нарядно вышитой кружевной скатертью и накрыт на двоих. С противоположной стороны комнаты, откуда открывался отличный вид на крыши маггловского городка и на море, стоял мебельный гарнитур на троих, обитый цветочным ситцем, и низкий столик, украшенный кружевными салфетками.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – сказала миссис Браун, указывая на диван. Диван был двухместным, но почти всё его пространство было занято невероятным количеством искусно вышитых подушечек. Мне пришлось поспешно их раздвинуть, чтобы освободить себе немного пространства.

Как только я опустился на сиденье, Лаванда грациозно уселась на мое колено. До этого она сидела у меня на коленях всего пару раз – и ни разу в присутствии посторонних. Я не знал, куда девать свои руки, поэтому просто положил одну руку на спинку дивана, а второй сжал подушку.

– Здесь мило, правда? – взвизгнула Лаванда.

Я попытался не обращать внимания на эффект, который оказывало её положение на моих коленях, и сконцентрировал своё внимание на миссис Браун. Она казалась гораздо менее враждебной, чем её муж.

– Лаванда, ты сказала, что тебя сегодня не будет. Ты должна была предупредить, что придёшь на ланч, и ты, конечно же, должна была предупредить, что приведёшь гостя, – сурово сказала миссис Браун. Её тон был доброжелательный, почти вежливый, но по тому, как сжались её губы, я понял, что она была недовольна.

– Прости, мама, – сказала Лаванда. – Мы собирались поесть в Йорке, но погода была ужасная, и я решила, что настало время познакомиться вас с Марком.

Мама Лаванды сухо улыбнулась.

– Я совсем забыла о манерах – и Лаванда тоже. Она не представила нас. Марк, меня зовет Кармин Браун. Зови меня Кармин. Я рада встрече. Ты уже познакомился с моим мужем, Дональдом – правда, я не уверена, что он представился, как подобает.

Я не знал, что на это ответить. Я был уверен, что Дональд Браун представился именно так, как хотел, чтобы я его запомнил. Он не назвал своего имени, но мои пульсирующие пальцы обещали запомнить это знакомство надолго. Лаванда не собиралась мне помогать, оставаясь непривычно молчаливой. Она наклонилась, чтобы прошептать что-то мне на ухо, и задела грудью моё плечо. Я закашлялся, пытаясь скрыть свой стон.

– Прости, – сказала она, – но когда-нибудь это должно было случиться.

– Ты давно знаешь Лаванду? Вы вместе учились в школе? Вы вместе работаете? Ты из Шотландии, если я не ошибаюсь? А откуда? Не желаешь ли чаю? – спросила мама Лаванды.

Ошарашенный потоком вопросов, я попытался найти точку опоры, ответив на самый простой из них.

– Было бы неплохо выпить чаю, спасибо, миссис... Кармин.

Кармин Браун победно улыбнулась.

– Лаванда, будь умницей и приготовь нам чай, пожалуйста. И последи там за говяжьей ножкой. И принеси-ка ещё два столовых прибора. И нарежь овощей для себя и Марка. Не волнуйся, мы с папой развлечём твоего друга.

В последней фразе Кармин Браун был очень слабый намёк на угрозу, которого мне хватило, чтобы начать волноваться.

– Извини, – прошептала Лаванда мне на ухо, легко поцеловала в щёчку и встала. – Хорошо, мама, – сказала она. – Кстати, Марк – волшебник. Не беспокойтесь, я не привела к вам маггла.

– Это и так очевидно, – сказал её отец. Миссис Браун вопросительно уставилась на мужа. – Марк не удивился, когда фотографии и картины в прихожей двигались, – пояснил он жене.

– Я быстро, – с излишним энтузиазмом сказала Лаванда и покинула комнату, качая бедрами, оставляя меня наедине со своими родителями. – Кстати, мама, помнишь, я тебе говорила о Мэри? – бросила она через плечо на пороге. – Никакой Мэри нет, есть только Марк. Я уверена, он лучше меня объяснит, что всё это значит.

По лицу Кармин Браун было понятно, что она и так обо всём догадалась. Однако её муж очень удивился.

– Что? – начал он. В этом месте Лаванда сбежала. Как только она исчезла из комнаты, он сжал кулаки и начал вставать.

– Дональд, – резко сказала Кармин. Он сел на место и довольствовался тем, что сердито глазел на меня из-под бровей. Миссис Браун повернулась ко мне и просияла улыбкой тигрицы, готовой к прыжку.

– И давно ты знаком с Лавандой, Марк? – снова спросила она.

– Это зависит от того, что вы понимаете под знакомством, – сказал я, не подумав.

Она посмотрела на меня с подозрением.

– Не умничай, сынок, – проворчал Дональд Браун, хрустнув костяшками пальцев.

– Я хотел сказать, что это долгая история, – поспешно добавил я. – Мы впервые встретились в тот день, когда Лаванду укусил оборотень. Это было пять лет назад. В следующий раз – в прошлом октябре. Я работаю бейлифом в юридической конторе, в Отделе Магического Правопорядка. Я был в Йорке, когда в Уитби прибыл вампир. Шериф назначил меня координатором по работе с авроратом, поэтому я ждал прибытия авроров. Я узнал Лаванду, как только она прибыла, но она меня не вспомнила. Когда она покончила с вампиром, я... пригласил её куда-нибудь сходить. Так мы стали встречаться.

– Шесть месяцев? – сквозь зубы пробормотал отец Лаванды. Я повернулся к нему.

– Как друзья.

Дон Браун продолжал смотреть исподлобья.

– Друзья? Шесть месяцев? Ты гомосексуалист? Тебя нравится, когда тебя называют Мэри? – с подозрением спросил он.

– Я... нет! – воскликнул я. – Просто...

– Это долгая история, – насмешливо сказала Кармин. Её смех необыкновенно напоминал смех Лаванды. – А почему ты здесь, Марк? – спросила она.

– Я пришёл, потому что меня привела Лаванда. В Йорке шёл дождь, и она сказала, что у неё есть идея. Мы аппарировали за гаражами в начале Русалочьей улицы, – ответил я. – Я знаю, что Лаванда вас не предупредила о моём приходе. Меня она тоже не предупредила. Наверное, это было спонтанное решение. Вы же знаете Лаванду.

– Я думала, что знаю, – задумчиво сказала Кармин. – Вы вместе уже шесть месяцев, Марк. Почему она ничего нам о тебе не рассказала? Почему Мэри? Честно говоря, ты совсем не похож на тех мужчин, с которыми Лаванда долгое время появлялась на фотографиях.

– М-м-м... надеюсь, что я совсем не такой, как они, – сказал я. – Полагаю, что Лаванда рассказывала вам обо мне, о нас. Я не был её парнем – я был другом, с которым она общалась. Мы просто гуляли – ну, вы понимаете, что я имею в виду. Я был... мы просто делали то, что нам нравится. Но, вместо того, чтобы делать это в одиночку, мы делали это вместе... без обязательств... без... э-э-э... – я сделал паузу, но миссис Браун никак не отреагировала. – Я думаю, мы делали вместе всё то, что, по словам Лаванды, она делала с Мэри, – я снова задумался и добавил: – Ну, за исключением её обычных преувеличений и неточностей, вроде смены моего пола... И как это я не заметил, что стал девушкой?

Кармин рассмеялась; даже мистер Браун немного расслабился.

– Ты сказал «я не был её парнем», в прошедшем времени. Почему?

– Чай готов! – гордо возвестила Лаванда, вплывая в комнату с накрытым подносом. – Я стояла у двери и слышала часть разговора. – Марк прав. Почти всё, что я делала с Мэри, я делала с ним. Я соврала насчёт его пола, потому что не хотела, чтобы вы думали, будто у меня был парень.

– А теперь он у тебя есть? – спросил её отец.

– Да, – ответила она.

– Да, – кивнул я в подтверждение её слов, пытаясь оставаться невозмутимым под их пристальными взглядами.

– Мун, – в конце концов сказала миссис Браун, – незнакомая фамилия. Ты не из чистокровных?

– Моя мама – маггла, а мой отец был оборотнем и потому не ходил в Хогвартс, – ответил я. Я заметил, с каким напряжением отец Лаванды сжал подлокотники кресла. – Но я не оборотень. Это не передаётся по наследству.

– А на каком факультете ты учился? – спросила Кармин. – Если на Когтевране, то у нас будет полный набор.

– Набор? – переспросил я.

– Лаванда была на Гриффиндоре, Дон – пуффендуец, а я...

– Мама – слизеринка, – перебила Лаванда, разливая чай по чашкам из тонкого китайского фарфора с цветочным узором. – До свадьбы у неё была фамилия Гринграсс, – она передала чашку с блюдцем отцу. – Папа, Марк, как и ты, учился на Пуффендуе.

Кармин широко улыбнулась, принимая из рук дочери чашку с блюдцем.

– Они такие настойчивые, эти мальчики из Пуффендуя – правда, Лаванда? – сказала Кармин. – Если что-нибудь задумают, то ни за что не отступятся, – она нежно улыбнулась мужу.

Тот ничего не ответил, но я разглядел огонёк, блеснувший в его глазах. Я не знал, что на это ответить. Лаванда удивлённо посмотрел на меня. Тишина мне не понравилась, поэтому я добавил:

– Моя сестра Лилит училась на Когтевране. Она была очень умная. Кстати, они с Лавандой учились на одном курсе.

– Мерлин! – воскликнула миссис Браун. – А я всё думаю, где же я тебя видела! Ты был в Хогвартсе во время битвы. У ворот замка на рассвете.

– И вы тоже, – воскликнул я, наконец понимая, откуда их помню. – Вы искали... вы искали свою дочь – вы искали Лаванду!

Кармин кивнула и с жаром сказала, повернувшись к мужу:

– Тот худой паренёк, скотч, который говорил с нами у ворот – помнишь, Дон? – спросила она. – Ты искал свою сестру, Марк. Ты её... – она не закончила вопрос, прочитав ответ на моём лице.

– Лилит погибла во время битвы за Хогвартс, миссис Браун, – сказал я. Все неловко притихли, а я не нашёл ничего лучше, как исправить: – Нужно говорить шотландец. Скотч – это напиток.

– Мне очень жаль, что такое случилось с твоей сестрой, сынок, – сказал Дон. – Ты, наверное, не хочешь об этом говорить?

– Это произошло давно, – сказал я. – Через месяц будет семь лет, но...

Лаванда наклонилась и поцеловала меня в щёку.

__________________________________

Русалочья улица в городке в Восточном Суссексе с чудесным названием Рай:

http://www.pichome.ru/bgL

________________________________

(1) Och, noo we’re drookit. – Ну вот, теперь мы промокли до нитки. (шотл.)

(2) Aye, it’s aw braw, hen. – Да, всё в порядке, детка. (шотл.)

(3) It’s a braw bricht moonlicht nicht the nicht. – Какая ясная яркая лунная ночь! (шотл.)

(4) Dreich – промозглый (шотл.)

(5) «Дамы в лиловом» – «Ladies in Lavender» (англ.)

(6) Намёк на фамилию Лаванды

(7) Rich Berry – цвет спелой ягоды и, соответственно, Рич Берри (англ.)

– После вас, – сказал я, открывая дверь из кухни. – Кармин улыбнулась, шагнула вперёд и вошла в гостиную. Я услышал краем уха, как Лаванда сказала «Абердин», и понял, что они с отцом обсуждали мою работу.

– Лаванда говорит, что ты надеешься на повышение, – сказал мне Дон Браун.

– Да, – ответил я, сел на диван рядом с Лавандой и приготовился к долгому перекрёстному допросу. – Интервью на следующей неделе.

– Не рассиживайся, Марк. Нам пора идти, – твёрдо сказала Лаванда, не дав отцу задать очередной вопрос.

Я глянул на узорные настенные часы, сделанные из тонкого фарфора. Они показывали чуть за половину восьмого. Мы провели большую часть дня с её родителями, а я даже не заметил, как пролетело время. А теперь по не ясной мне причине Лаванде срочно потребовалось уйти. Вероятно, ей просто не хотелось, чтобы мама показала мне ещё больше альбомов с фотографиями.

Я посмотрел в окно на море, на юг. Серо-зелёная вода пенилась, подгоняя к берегу белые гребешки. Облака наплывали вместе с приливом; солнце выглядело серо-розовым пятнышком у западной части горизонта. Начинало темнеть, и ночь обещала быть ненастной.

– Ты уверен, что не хочешь выпить напоследок немного огневиски? – снова спросил меня Дон.

Он твёрдо решил не упустить шанс открыть бутылку пятнадцатилетнего «Баннахавейна». На прошлое Рождество Лаванда купила для меня дорогой огневиски, выдержанный в дубовой бочке, и подарила такой же своему отцу. Я уже начал жалеть, что упомянул, как мне понравилась та бутылка.

– Спасибо за предложение, Дон, но – нет. Не хочу себя расщепить. Я и в трезвом виде аппарирую с трудом, – признался я. – Может, в другой раз? – я повернулся к миссис Браун. – Спасибо, что показали мне фотографии. Лаванда в детстве была такой милой, – я сделал паузу и внимательно посмотрел на Кармин. У меня сложилось впечатление, что у неё был очень озорной характер. – Кто бы мог подумать, что Лаванда столько времени тратила на наряды и игру в принцессы? – с невинным видом спросил я. Кармин улыбнулась.

Лаванда качнула ногой и нежно опустила шпильку своего ботильона на носок моего ботинка. Я решил прислушаться к этому вежливому предупреждению.

– Спасибо, что помог мне с посудой, Марк. И с вечерним чаем тоже, – сказала Кармин. – Я рада, что ты ориентируешься на кухне, потому что Лаванда в этом плане совершенно безнадёжна. Я старалась научить её, когда она была помладше, но она лишь...

– Мама, – уверенно сказала Лаванда, – думаю, Марку хватит секретов для одного дня.

– Мне кажется, ты тоже поделилась с ним своими секретами, – не менее твёрдо ответила миссис Браун, глядя дочери в глаза. – Он знает о тебе кое-что, чего не знали мы.

Лаванда с сомнением хмыкнула, встала с места и поправила юбку.

– Пойдём, Марк, – приказала она. Я тоже встал.

Кармин улыбнулась.

– Марк, ты должен снова нас навестить – например, в следующее воскресенье.

– Он будет занят, – сказала Лаванда, прежде чем я успел прикинуть в уме, какая у меня смена.

– Разве? – спросил я, всё ещё пытаясь вести подсчёты.

– Да, – уверенно ответила Лаванда.

– Очень жаль, – сказала Кармин. – Ну что ж, Марк, не жди, пока Лаванда тебя пригласит. Просто постучи в дверь, когда будешь проходить мимо. В следующий раз я покажу тебе её фото в десять дет.

– Мама, – Лаванда простонала и потащила меня в прихожую. Её родители встали и последовали за нами.

– Кармин, я живу в Эдинбурге, – напомнил я, подавая Лаванде пальто. – Вряд ли я буду проходить мимо.

– Удачи тебе с интервью, парень, – сказал Дон. – Если тебе понадобится совет...

– Пока, папа, – Лаванда быстро поцеловала отца в щёку. Ей не терпелось уйти, поэтому я поспешно натянул пальто.

– Пока, принцесса, – сказал он, обнимая Лаванду.

– Пока, мама, – она поцеловала и обняла Кармин.

– До свидания, дорогая, – ответила мама и серьёзно посмотрела на Лаванду. – Будь умницей, девочка моя, и не обижай своего друга.

– Хорошо, мама, – ответила Лаванда со вздохом.

– До свидания, Дон, до свидания, Кармин, – сказал я. Кармин перевела на меня взгляд и выжидательно сложила губы, поэтому я наклонился и поцеловал её в щёку.

– До свидания, Марк, – она потрепала меня по плечу и тоже поцеловала на прощанье.

Дон протянул мне руку, я с опаской поднял свою. Его рукопожатие было твёрдым, но на этот раз безопасным для здоровья. Пока мы пожимали друг другу руки, он похлопал меня по плечу.

– До свидания, сынок, – сказал Дон, – рад был познакомиться.

– Я тоже, – согласилась Кармин.

Лаванда открыла дверь и вытащила меня на улицу. Родители махали нам, обнимая друг друга в дверях.

– Они очень милые, правда? – спросил я. Лаванда лишь хмыкнула в ответ, и мы пошли в сторону церкви. Лаванда хранила молчание, пока мы не помахали родителям в последний раз и не скрылись за поворотом.

– Я тебя ненавижу, – сердито выпалила она.

– Что? – сказал я, чувствуя, что мой мир начинает рушиться.

– Как тебе это удалось? – спросила Лаванда. – Ты покорил маму за десять минут. Она считает, что ты чудесный – просто идеальный. Чёрт возьми, Марк – ты помог ей помыть и вытереть всю посуду! О чём, во имя Мерлина, вы там разговаривали?

– О тебе, – признался я. Она простонала.

– И что она тебе сказала? – спросила Лаванда.

– Что ты на самом деле хорошая девочка.

Лаванда фыркнула и недовольно покачала головой.

– Ты даже отцу понравился, а ему никто не нравился из моих парней, кроме Симуса. Это нечестно, – с обидой сказала она.

Я резко остановил Лаванду, повернулся к ней лицом и схватил её за плечи, заставляя посмотреть на меня. На самом деле она вовсе не злилась и не была похожа на шипящую кошку с выпущенными когтями. Она была просто немного раздражена, а с раздраженной Лавандой я умел ладить.

– Прости, что понравился твоим родителям, Лаванда, – виновато сказал я. – Я неправильно тебя понял. Я думал, что для этого ты меня и пригласила – чтобы... их со мной познакомить. Чего ты на самом деле хотела? Чтобы они меня убили? Запретили тебе со мной встречаться?

– Они попытались это сделать с Кормаком, – сказала Лаванда. – Мама и папа как-то столкнулись с нами в Косом переулке. Папе он ужасно не понравился. Папа потребовал, чтобы я больше с Кормаком не встречалась, потому что...

– На самом деле, именно об этом мы говорили с твоей мамой на кухне, – сказал я. – До сих пор не понимаю, как ты могла встречаться с Маклагеном, Лаванда. Но мы с ним пару раз пересекались в школе, так что я верю, что у него хватило глупости, ни капли не разбираясь в рыболовном деле, давать твоему отцу ценные советы.

– Папа всю жизнь провёл в море, – сказала Лаванда. – Но это Кормака не остановило, он же эксперт во всём. Я не послушалась, конечно. Я совершенно не слушала, что говорили мои родители. Кормак умеет сражаться только языком. Делает умный вид, а сам способен только на болтовню. Он даже не был хорош в... – она остановилась посреди фразы.

– Я не уверен, что понравился твоему отцу, – сказал я, стараясь не замечать подтекста повисшей паузы. – Думаю, что он просто решил ко мне присмотреться. Сначала он показался мне немного зловещим, но после того, что твоя мама рассказала мне о Кормаке и Деклане, я понимаю его реакцию на моё внезапное вторжение. Он желает тебе добра, и мама у тебя тоже очень милая.

Я следил за реакцией Лаванды: её попытка выглядеть сердитой провалилась. Она пыталась делать вид, что раздражена и дуется. Чего она всё-таки от меня ожидала?

– Лаванда, если ты так хотела, чтобы они меня возненавидели, нужно было предупредить заранее, – с серьёзным видом сказал я. – Я бы рыгнул, пукнул, поковырялся в носу, выругался и вёл бы себя по-хамски.

Лаванда посмотрела на меня и рассмеялась.

– Ты бы не смог, Марк, – убедительно сказала она. – Ты не умеешь притворяться. Ты – это ты. Никакого обмана, никаких тайных планов.

Я отпустил её плечи, и Лаванда тут же уткнулась в меня, обняла за талию и прижалась щекой к моей груди.

– Ты ошибаешься, Лаванда, у меня всегда был тайный план, – признался я, – ты знаешь, какой, – я тихонько щёлкнул её по носу указательным пальцем.

– Ты думаешь, это была тайна? – она прищёлкнула языком. – Ох, мой бедный невинный Марк. Ты пригласил меня на свидание, забыл? Ты согласился какое-то время быть просто другом, но на самом деле хотел большего. Все парни этого хотят.

Я пожал плечами и решил не доводить её мысль до логического завершения.

– Пожалуйста, не сердись на своих родителей, – сказал я. – Они переживают за тебя. Твоя мама сказала мне, когда я вытирал посуду. Они переживали, когда ты была ранена в битве. Переживали, когда тебя укусил оборотень, и когда ты порвала с Симусом и начала... развлекаться – так это назвала твоя мама. Они не знали, что делать.

Лаванда виновато улыбнулась.

– Твои родители тебя очень любят, Лаванда, – сказал я. – И не только они. Я...

– Ты не должен был рассказывать им о маггловских ночных клубах, в которые я ходила, – сердито выпалила она, и я понял, что зашёл слишком далеко. Я снова рассердил её. Не в первый раз Лаванда дала мне понять, что не хочет слышать от меня те самые слова, которые я собирался ей сказать.

– Прости. Я не знал, что они не в курсе, – сказал я. – Я думал, что они знают то же, что и я, что ты им всё рассказала... – я растерянно умолк. Меня удивило, что Лаванда доверила мне такие вещи, которыми больше ни с кем не делилась. – Я хорошо провёл сегодняшний день, спасибо, что познакомила нас. Но если ты не хотела, чтобы я им понравился, и не хотела, чтобы я им грубил, зачем ты меня пригласила?

Лаванда ответила не сразу, видимо, размышляя над тем, стоит ли ей и дальше дуться. Она решила, что не стоит.

– Я хотела узнать их мнение о тебе, – сказала она. – И ещё я... не важно, потом скажу.

Я знал, что настаивать было бессмысленно.

– Когда я снова тебя увижу? – спросил я.

– Снова? – спросила Лаванда неожиданно игривым тоном. – Вечер ещё не закончился, – она посмотрела вдаль, а потом наверх, в мрачные сгустившиеся сумерки. – На самом деле вечер ещё и не начинался. Во сколько тебе завтра на работу?

– Я только что сменился, – напомнил я Лаванде, – завтра у меня ночная смена. В моём распоряжении целые сутки.

– Хорошо, – она заговорщицки улыбнулась. – Я не отпущу тебя домой, Марк. Тебе так легко не отделаться. Пойдём.

Лаванда снова умолкла, и я снова начал волноваться. Она молчала всю дорогу, пока мы не миновали гаражи и не оказались в безопасном для аппарации месте, куда прибыли днём.

– Держись крепче, – скомандовала Лаванда.

Я сделал, как меня просили, и через секунду перенёсся на порог её дома в Эпплдоре.

– Ой, – нервно сказал я.

Затащив меня внутрь дома, Лаванда стянула с себя пальто и помогла мне снять моё. Продолжая хранить молчание, она повесила наши пальто на крючки, взяла меня за руку и, миновав дверь в гостиную, повела наверх, в свою спальню.

– Лаванда, – сказал я, когда она приоткрыла дверь. Больше я не смог ничего сказать, потому что она осторожно приложила палец к моим губам.

Лаванда впустила меня в свою разноцветную спальню, украшенную оборочками, подвела к четырёхместной кровати, укрытой кружевным покрывалом, и сказала:

– Садись.

Я подчинился.

Она опустилась передо мной на колени.

– Я... – начал было я, но её взгляда оказалось достаточно. Не следовало ничего говорить, пока мне не разрешат. Глядя вниз, на мои ноги, Лаванда расстегнула мои ботинки, развязала шнурки, разула меня и сняла носки. Опираясь на мои колени, раздвинула их в стороны и встала. Сделав шаг вперёд, она обхватила мою голову и притянула её к своей груди. Моё правое ухо оказалось прижатым напротив её сердца. Моя голова закружилась от прикосновения к такой мягкой подушке. Лаванда наконец заговорила – сбивчиво, путано и прерывисто.

– Я знаю, Марк, что ты нервничаешь, – сказала она. – Я поняла прошлой ночью. Ты видел мои шрамы... ты видел меня обнажённой... в буквальном смысле... но ты видел меня обнажённой и в другом смысле. Ты единственный человек, который провёл ночь с волчицей. Ты единственный, кто был готов провести ночь с волчицей. Прошло шесть месяцев, Марк. Я знаю тебя, ты знаешь меня... Ты беспокоишься о том, что случится, если мы... когда мы... Я должна тебе кое-что сказать... Я тоже нервничаю. На самом деле я ужасно боюсь. Я познакомила тебя с родителями, потому что... Нет, я не знаю, почему... Может, я надеялась, что они тебя возненавидят... Может, надеялась, что они наконец одобрят хоть один из моих поступков...

Биение её сердца возле моего уха подтверждало, что она не лжёт. Мои руки были опущены; я даже не прикасался к ней, но меня тоже охватило невероятное волнение. Я поднял руки. Провёл левой ладонью по спине Лаванды, ещё крепче прижимаясь к её груди. Моя правая ладонь скользнула по её бедрам и легла на правую ягодицу. Лаванда до боли сжимала мою голову; я чувствовал, как острые ноготки впиваются в кожу.

Мы прижались друг к другу, и Лаванда завладела всеми моими ощущениями: я не чувствовал ничего, кроме её тела; не слышал ничего, кроме её прерывистого, смущённого голоса; единственным запахом был запах её духов; мои глаза видели только свитер, плотно облегающий её правую грудь.

– А вдруг я...

Она перебила меня.

– Я волнуюсь по той же причине, что и ты, Марк, – она глубоко вздохнула. Её сердце продолжало бешено стучать, но пальцы расслабились и стали ласково перебирать мои волосы прядь за прядью. Я чувствовал макушкой её нежное дыхание, её теплые слова словно ласкали меня. – Я нервничаю, потому что это всё изменит. Я нервничаю, – она замерла, а потом заговорила, проглатывая слова: – Я нервничаю, потому что, как бы там ни было, это... это будет очень важно для меня. Не так, как с другими.

Она обхватила ладонями мою голову и слегка отклонила её. Я поднял взгляд: её лицо приближалось к моему. У Лаванды были влажные глаза – я успел заметить, прежде чем она их закрыла. Мы поцеловались; её губы были мягкими и теплыми, а поцелуй сдержанным, почти невинным. Я провёл ладонями вверх по её спине, обнял её за плечи, а потом мягко отстранил.

– Нам необязательно... если ты не хочешь, – сказал я. – Ты же знаешь, Лаванда?

– Но рано или поздно это должно случиться, – сказала она. – Ты же знаешь, Марк?

– Да... – начал я.

– Но всё изменится, так? – сказала она.

Я кивнул.

– Мой папа говорит, что люди – как лодки в море. Он говорит, что мы тщательно планируем свой курс, но иногда внезапный ветер относит нас в непредсказуемом направлении. Иногда нам это нравится, иногда нет, но мы обязательно должны плыть дальше, – мягко сказала она, снимая мои ладони со своих плеч.

– И ты считаешь, что сейчас подходящий момент, чтобы вспомнить твоего папу? – спросил я.

Лаванда рассмеялась, толкнула меня спиной на кровать и опустилась сверху; её руки забрались мне под мышки, её ладони обхватили мою голову. Лаванда меня поцеловала, и на этот раз поцелуй уже не был невинным. Мои ладони скользнули вверх по её ногам и остановились на бёдрах. Она совсем чуть-чуть подняла голову. Наши носы соприкасались, губы Лаванды были в миллиметре от моих.

– Застёжка слева, – прошептала она.

Её лицо было так близко, что я почувствовал губами её слова.

Мои неловкие пальцы обнаружили молнию, но не смогли с ней справиться с первой попытки.

– Не нужно спешить, Эм Эм, – сказала она, – до твоей смены ещё целые сутки. А до моей и того больше.

Я перестал суетиться, стал следовать её указаниям, и у нас наконец всё получилось.