Империя прилагается (гет)

Странная она все же вернулась. Почти не орет, извиняется за что-то. Непривычно. Теперь вот Артур не знает, что думать — за девочкой собралась на прииски.

— Рик, ты мне нужен. Созови свою пятерку. Сбор через двадцать минут. Легкое вооружение — малый эскорт.

— Понял. Работаем.

Хороший парень, грамотный. И воин приличный. Правда, спешит. Нужно с ним в паре поработать. Дошлифовать. Что у нас тут… Так — малый парализатор, парные клинки, набедренный метательный кинжал, поручни с сюррекенами. И хорош. Если что-то несерьезное, вшестером справимся. А если серьезное, то ничто не поможет.

— Адим, подготовь машину и пять мотто. Баки под завязку. Шины литые, чтоб без проколов — в горы едем. Через десять минут. Как хочешь успевай. Не успеешь — тебя в телегу запрягу и тащить заставлю.

Работничек! Вечно ноет. Сколько времени ни дай — все мало. Хорошо, что с Императрицей ему общаться не приходится. Семь шкур уже потерял бы. Но везет парню — на роль мальчика для битья есть я. Так, сколько по времени осталось? Пятнадцать минут. Хватит, чтобы зайти за госпожой. Вот ведь — вспомнишь, и холод по позвоночнику. Вроде и не виноват, а все равно напрягает. Хорошо, хоть сейчас поспокойнее стала. Надолго ли? Так… все… Да соберись же ты, твою мать! Ну не съест же она!

— Можно? Вы готовы, госпожа?

Однако… Даже переобулась. Неплохо, со вкусом — черное с серебром ей идет. Но чего-то не хватает. Угу…

— Малую корону оденьте, пожалуйста, госпожа.

— Я не госпожа!!!

Ох, зачем же так кричать. Ну да — очередная прихоть. Все время забываю, а нужно запомнить наконец. Ни к чему дергать пантеру за хвост. Артур молодец: помог ей сориентироваться — подал этот чертов обруч. Как раз. Да кто бы сомневался — Императрица — она и есть.

— Пойдемте за мной, гос… Ваше Величество.

Язык меня погубит — вон, как зыркнула. Сложно с ней, но деваться некуда. У Артура, конечно, неплохая идея была — прикопать ее в том мире. Да только нельзя. И вовсе не за себя страшно — клинок в висок — и весь спрос. Да только гражданской войны в Атлантиде не хватает. И так все погано, хоть волком вой. А ведь герцоги тут же схлестнутся. И добро бы друг другу глотки перерезали, так это вряд ли. Рабов стравят. И личную гвардию. Но этих уже потом, когда рабы передохнут. Потому пусть уж будет один знакомый паук, чем несколько. Вернее, паучиха.

— Вам в машину, Ваше Величество.

— Да уж! Мотоцикл — явно не мое!

— Артур, ты с нами? Тогда поведешь.

Мне нужны свободные руки. Так… На всякий случай.

Молчит. Хорошо, пусть молчит. Мне так спокойнее.

Ребята ведут грамотно — двое впереди, трое позади. А вот Артур спешит. Нужно, чтобы между первой двойкой и нами было метров пятьдесят.

— Сбавь скорость. Держи дистанцию.

Молча кивнул, сделал как надо. Уважаю: хоть он и из бывших господ, но человек. И выдержка стальная. Он должен госпожу смертельно ненавидеть, но держится. На чем — не знаю. На гордости, должно быть… Мне проще: не было и нет свободы, и гордости нет.

Так… теперь нужно внимание. На дороге серия крутых поворотов, холмы перекрывают обзор. Если бы я планировал акцию, то только здесь. Хотя, вряд ли. Об этой поездке никто не осведомлен…

— Артур! Тормози!!! Госпожа — на сиденье — лежать — быстро!!!

Машину занесло боком, но не опрокинуло — тяжелая, бронированная. Взгляд назад — молодец, легла на сиденье, не высовывается.

— Артур, госпожа — на тебе.

Открыть двери, резко перекатом на обочину. Впереди ребята ведут бой — двое против пяти. Работают спина к спине — справятся. Сам учил — знаю. Затаиться в зарослях, выжидать. Сердце, дыхание — привести в норму. Мечи в руках. Ага… вот они. Эти и есть основной отряд. Первая и последняя пятерки всего лишь, чтобы охрана завязла. Тихонько кладу правый меч — и парализатор холодит ладонь. Ждать, пусть их немного отвлечет Артур. Он тоже хорош. Двое. Трое… А вот и оставшаяся пара — подходят сзади к двери, за которой госпожа. Теперь моя партия. В правого, взявшегося за ручку двери, разряжаю парализатор. Он уже вне игры. Второй реагирует быстро — меч в руке, готов к встрече. Не думаю, что против меня, двурукого, выстоит долго. Провожу серию ударов, «Мельницу», парень понимает, что попал. На виске бисеринки пота. Боится. Это хорошо. А вот и ошибка. Извини, брат, эту партию заказал не я. Кровь веером разлетается по воздуху и красным узором раскрашивает боковое стекло задней дверцы. Взгляд назад — плохо. Тройку замыкающих оттеснили слишком близко к машине. Шагов семь — и бой будет вокруг авто. Из нападающих вышел только один. Взгляд на Артура — против него уже двое, один мертв. Из двоих живых один ранен. Там все под контролем. Справится. Будем танцевать с тройкой замыкающих.

— Рик, вправо.

Понял, ушел, освободил мне дорогу. Против меня гибкий худощавый противник. Лицо скрыто маской. А вот стиль — ооочень знакомый — школа Крона. Понятно, почему ребят отжали. Приятно работать с таким оппонентом. У него один меч, свободна левая рука — это плохо. Приходится отвлекаться, за этой рукой нужно постоянно следить. А вот и подарок — едва успеваю отклониться от метательного кинжала, но пропускаю удар меча, свожу на минимум потери. Плохо. Правое плечо горит от глубокого пореза. Сам он не опасен — опасна кровопотеря. Нужно заканчивать быстрее. Серьезный парень. Хоть бы отвлекся, на секунду — мне бы хватило. Опа! Да, булыжником в голову — не сладко, но я добавлю. Прости, брат, начал не я. Удар милосердия обрывает хрип. Против нас остался один противник. Разберутся. Артур — ноль, стоит наготове, не расслабляется. Против первой пары танцуют двое. Сейчас поможем. Кинжал коротко свистнул и , конечно, нашел цель. Сюда тоже можно больше не отвлекаться. Стоп! Машина!!! Открытая дверь! Где госпожа?!

— Я тут.

Голос сбоку. Слава Солнцу — жива и цела! Брезгливо вытирает от грязи руку. От грязи? Булыжник. Так вот кому обязан.

— Госпожа, зачем покинули машину?

— Я не госпожа.

Смотрит исподлобья, взгляд не злой, скорее обиженный.

— Я не собираюсь хоронить твою тушку, Марк. Он же тебе руку располосовал. Ты весь в крови.

Да, действительно. В ушах уже шумит. Нужно остановить кровь. Ребята закончили работу и подтянулись, грамотно рассредоточились и держат оборону.

— Сядьте в машину. Пожалуйста. Артур, аптечка есть?

— Обижаешь! Держи.

Что тут у нас… Ага, жгут, антисептик…

— Артур, помоги.

Все верно — приладил жгут, крепко затянул. Больно! Но пока терпимо. Кровь замедлилась, еще пара минут и встанет.

— Давай, перебинтую. Я умею, нас учили.

Это госпожа. Учили ее. Интересно, где это? Хотя… хуже не будет. Артур вообще ничего не умеет, да и ребята не лучше. Нас то этому как раз НЕ учили. Вот только, что там по этому поводу «Установление о рабстве» говорит… Может, мы какую статью нарушаем? Хотя… все равно.

— Помогите, госпожа, пожалуйста. Если вам не трудно и не противно.

— Слушай! Замолчи! Не был бы ушибленным — сама б ушибла!

Уверенно разрывает намокший от крови рукав.

— Это что? Чем можно рану обработать?

— Синий флакон.

Обильно смачивает вату и начинает чистить рану. А вот теперь — больно. Не могу сдержаться и тихо сдавленно шиплю сквозь сжатые зубы. Сердце заходится в груди. Дышать получается короткими судорожными глотками. Что за дрянь они туда заливают? Словно огнем прожигает. Госпожа смачивает свежую вату, отбрасывая в сторону окровавленный комок. Еще одна волна боли.

— Потерпи, солнышко, немножко сталось. Нужно хорошо обработать, иначе будет хуже. Ну потерпи, ты же сильный…

Это госпожа меня уговаривает?! Сам себе не верю. От удивления забываю даже шипеть. У Артура тоже глаза не в формате и брови домиком. А госпожа отбрасывает еще один кровавый комок и промокает чистую от грязи и крови рану сухой ватой. Ну это уже не больно — словно ветерок поглаживает. Забавно. Это ей зачем? Часть бинта сворачивает квадратом, внутрь ровным слоем вкладывает слой ваты и , смочив антисептиком, прикладывает к ране. Снова больно.

— Так надо, солнышко, зато воспаления не будет. Оно скоро перестанет жечь, но первый день будет немного подергивать. Потерпи.

И уверенно накладывает бинт. Да… верю, что учили. Красиво перебинтовала, и очень удобно. Не сползает ничего, и рукой можно двигать свободно.

— Эй! Ты что делаешь?! А ну-ка — меч в ножны, руке нужен покой. Сейчас я тебе перевязь сооружу.

— Да спасибо, госпожа, не нужно. Рана не серьезная.

— Я знаю, но порез глубокий и кровопотеря приличная. Не нужно бравады, Марк.

Все же нацепила перевязь из бинта и зафиксировала в ней полусогнутую руку. Да ладно, я, если что, и левой управлюсь.

— Рик, освободите дорогу. Пора ехать.

Кивнули, оттащили трупы на обочину

— Осталось совсем немного… Ваше Величество.

— Да, Марк, хорошо.

Помолчала немного, а потом тихо спросила:

— Марк, а за что они на нас напали?

И глаза… печальные. Вообще-то, она красивая, наша госпожа. Стройная, черты лица тонкие, правильные. И очень яркие глаза — карие, теплые. А сейчас еще и добрые. Боги! Ну будьте вы милосердны! Сделайте так, чтобы она снова изменилась, чтобы хоть жить, а не пресмыкаться… Что же ей ответить? Правду нельзя. Рано. А врать отчего-то не хочется.

— Госпожа, позвольте не отвечать на ваш вопрос. Если честно, вряд ли смогу на него правильно ответить.

Вот ведь — и не соврал, и правды не сказал.

— Хорошо. Пусть будет так. И — спасибо вам огромное. И тебе, Марк, и тебе — Артур.

— За что, госпожа?

— За жизнь. И пожалуйста, — устало попросила она, — не надо называть меня так. Зовите по имени, мне так спокойнее и приятнее.

Как же ей объяснить, что я не нарочно. Просто привык за столько лет. Раньше как? Забудешь правильно обратиться, не успеешь вовремя на колени встать — наказание. А теперь вот так сразу — все с ног на голову. Артур? Поговорить решил. Ну точно — сегодня день чудес.

— Уважаемая, поймите правильно, люди… рабы привыкли к определенным… ритуалам. За пару дней сложно переучиваться. Воспринимайте это спокойнее — скоро или вы привыкнете, или мы.

— Хорошо, Артур. Постараюсь. И я хочу, чтобы ты знал — я твою девочку хочу забрать не для того, чтобы сделать ей или тебе что-то плохое. Наоборот, я очень, очень хочу, чтобы вы были хоть немного счастливы. И мне очень горько, что отчасти — отчасти! — из-за меня все так случилось. Пожалуйста, поверьте. Я сделаю все для того, чтобы не быть на нее похожей..

Голос звенит от эмоций. Она сейчас говорит правду. Может, Боги услышали мои молитвы?

Начало ощутимо трясти и очень хочется пить. Это последствия приличной кровопотери. Ничего, главное — зубами не стучать. Но пить — очень хочется. Кажется, что пересохло не только во рту, но и в горле. Похоже, госпожа заметила, что со мной не все в порядке, слишком внимательно ко мне приглядывается. Спросила участливо:

— Плохо, Марк?

Сняла плащ и подает мне.

— Укройся, тебе холодно.

Что же делать?! Плащ Императрицы — великая честь. И кому? Мне…

— Спасибо. Не стоит.

Усмехнулась печально и начала укрывать меня сама. Кровь прилила к лицу, очень неуютно от ее заботы. Не знаю, что хуже — когда бьет, или когда вот так… Боги! Какая она маленькая, хрупкая и … беззащитная. Запястья — соломинки, двумя пальцами переломить можно. И запах очень приятный — от нее и от плаща. Что-то цветочное, весеннее. А на поясе у нее фляга. Странно, обычно она ее не брала. Так хочется пить, что трудно перевести взгляд. А она опять, кажется, заметила — отстегнула флягу, крышку открутила, сделала сама глоток и мне протягивает.

— Держи, это обычная вода, Марк. Пей, сколько хочешь. Тебе бы сейчас лучше сока гранатового или горячего очень сладкого чая, но хоть водой потерю крови восполни. А чай попрошу для тебя по приезду организовать.

Ничего не могу с собой поделать. С трудом выдавливаю из пересохшего горла:

— Спасибо!

И я взял эту флягу. Ее глаза были такими добрыми, понимающими. Никогда вода не казалась мне такой ослепляющее вкусной. Я не мог остановиться, пока во фляге не осталось ни капли.

— Простите, госпожа, — я чувствовал себя виноватым. Ведь это была ее вода, что же мы теперь будем делать, если она захочет пить? Она в ответ только улыбнулась тепло.

— Ничего, все в порядке, Марк. И ты все же поплотнее накройся плащом. При потере крови всегда холодно.

Она заботилась обо мне, словно сестра, будто я был ей дорог. Это было неожиданно, но очень приятно. Где-то в области груди шевельнулся теплый живой комочек. Он словно жил отдельной от меня жизнью.

И он хотел, чтобы эта женщина продолжала со мной разговаривать, заботиться обо мне, чтобы ее теплые маленькие руки снова касались моей кожи. Теперь я, кажется, понимал Яна и даже завидовал ему. Ведь так или иначе, через боль и страх, но он был рядом с ней, мог обнимать ее и даже целовать. И я почувствовал, что самым большим моим желанием, моей мечтой теперь станет поцелуй. Страшное, непреодолимое наваждение — коснуться губами хотя бы краешка ее идеально очерченных губ. Я с трудом отвел глаза. Не стоит так откровенно пялиться на госпожу, ведь ей это может не понравиться. Но проснувшийся живой комок отчаянно воспротивился этому. Ему было больно, ему было насущно необходимо находиться с ней рядом и видеть ее. Со мной никогда раньше такого не было. Может быть, это и есть то, что люди зовут любовью? Хотя, вряд ли. Эти чувства не для рабов. Наверное, это просто признательность за заботу. Обо мне ведь никто никогда не заботился, кроме матери. Но это было так давно, что время уже успело стереть из памяти черты ее лица. Я совсем ее не помнил, даже запах и касания рук уже давно не всплывали в моей памяти. Жизнь раба не очень то располагает к воспоминаниям. Да, лучше будет знать, что это благодарность. Тогда я смогу с этим жить. И скоро все вернется на привычный путь, очень скоро — после первого же наказания. Боль великолепно отрезвляет.

А она и не замечала моего состояния, просто задумчиво смотрела в окно. Но и это было отлично, потому что тогда я беспрепятственно мог на нее смотреть. Боги! Пусть это будет просто признательность!