Империя прилагается (гет)

Совершенно не представляю себе, с кем имею дело. Это слияние Эли и незнакомки дало неожиданный и непредсказуемый результат. С трудом еще удается как-то не ассоциировать ее с измененной императрицей, но вот определиться в отношениях — крайне сложно. Да еще и Марк возвел ее на недосягаемую высоту — avanta-mou. За красивые глаза такими титулами не разбрасываются. Что же между ними такого произошло? Я, конечно, не спорю, она вернула Мирру и даже ни разу к ней не придралась за эту пару дней. И с Яном проявила несвойственное даже прежней Эле милосердие. Но как-то все слишком. И эти постоянные выходки, не соответствующие положению! Один возмутительный факт торговли в зале приемов чего стоит! Честное слово, хотелось оттаскать девчонку за уши прямо там, но при посольстве пришлось сохранять лицо. Но все же она молодец. С ней приятно работать: чувствует выгоду и следует тому, что правильно для государства. Такое впечатление, что и в том мире незнакомку готовили к управлению. Впрочем, если жрец прав и произошло слияние, то не такая уж это и незнакомка.

Что тут у нас? Новая кипа документов. Снова не выйдет рано лечь спать. Пока все разберешь и рассортируешь будет далеко за полночь. Ох, опять же — нужно что-то решать с ее недавним приобретением. Сдались ей эти ребята. Не спорю, она, конечно, с того света их вытащила, но вот потом, как большой ребенок, забыла о своей игрушке. А их нужно не только вылечить, но и пристроить к делу. Опять же, совсем не ясно, каков будет их статус. Возможно, она захочет ввести их в круг личных рабов? Нужно будет спросить. В последнее время я довольно спокойно ощущаю себя, когда общаюсь с императрицей. Собственно, почти так, как было до пещеры с кристаллами. Да и Марк перестал дергаться при ее появлении — тоже почти не боится. Он надежен и предан короне и лично госпоже... Ох, как въелось в кровь. Даже в мыслях называю ее «госпожа». Значит, признаю рабство, что бы там она в последний раз не говорила. Трудно не признать...

Вот, нужно получить последние проекты указов. Боги, как же мне ненавистно это делать! Но, сжав зубы, стучусь в резные двери Председателя Малого Совета.

— Войдите, — лениво раздается из-за двери.

Вхожу. Аврон, как всегда с бокалом и в кресле у камина. Слишком много пьет, оттого и мерзнет вечно. Он редкостный мерзавец, прекрасно помнит те дни, когда я входил в Совет и пару раз ставил его на место. И до сих пор не отказывает себе в удовольствии отомстить. Стоит только сделать один неверный шаг, и он обязательно воспользуется своим правом. Потому беззвучно прикрываю дверь и, стараясь, чтобы голос звучал ровно говорю:

— Прошу простить, господин, что потревожил ваш отдых. Но только необходимость представить госпоже императрице новые указы Совета заставила меня решиться на этот шаг.

— На колени! — вяло, но с тайным злорадством в голосе бросает он.

Что? Зачем это ему? Я же поклонился при входе. Или нет?

— Ты что, раб, не умеешь себя вести? Господина приветствуют на коленях.

— Только прямого господина, — рискую возразить я.

Его внезапно просто подбрасывает из кресла, в руке — короткий хлыст, он делает несколько шагов ко мне и первой меня настигает волна винных паров. Да он пьян! Это все объясняет. Но от объяснений не легче...

Он резко захватывает ворот моей рубашки и разрывает ее до пояса, потом неторопливо сдирает лохмотья на пол. Тонко хихикает...

— Так лучше...

А потом снова с угрозой требует:

— На колени, Артур. Давай, покажи, где действительно твое место.

Блеклые глазки оживляются, предвкушая редкое зрелище — унижение представителя одной из древнейших аристократических фамилий Атлантиды. Зря ждет. Я не обязан выполнять этот его приказ. Во мне уже кипит глухой ответный гнев. Как жаль, что теперь Малый императорский Совет возглавляет такое ничтожество. Но я продолжаю молчать и с вызовом смотрю ему в глаза. Неожиданно его нездорово одутловатое лицо искажается ненавистью, и высоко, по-женски взвизгнув, он наотмашь ударяет меня хлыстом. Багровая узкая полоса пересекает грудь, а следом приходит и резкая жгучая боль. Ничего, терпимо. Это не самое плохое, что может со мной случиться. Он тяжело дышит и выжидательно цедит сквозь стиснутые зубы:

— Ну?!

Чуть заметно усмехаюсь ему в лицо и коротко, спокойным тоном бросаю:

— Не дождешься.

Он перемещается мне за спину и резко ударяет ногой под колени. Удержаться на ногах нереально, и я падаю, смягчая удар руками. Но перекатиться в сторону и встать не успеваю. Он прижимает мою спину ногой, больно вдавливая под ребро обитый металлом каблук, и с остервенением осыпает градом ударов бича. Остается только сжать зубы и терпеть. Если я подниму на этого слизняка руку, и сам погибну, и Мирру за собой потащу.

Это продолжается минут пять, потом алкоголь и опьянение забирают у Аврона последние силы, и он нетвердой вихляющей походкой удаляется к креслу. Снова наливает вина и жадно опустошает весь бокал. Я незаметно провожу ладонью по лицу, вытирая капли пота и собираю силы. Чтобы встать. Почти не чувствую спины, наверняка придется отлеживаться пару дней, и еще неделю залечивать распоротую кожу. Сжимаю зубы, чтобы случайно не застонать, и все же принимаю вертикальное положение. В глазах роятся черные точки, в ушах шумит. Не хватает только потерять сознание. Встряхиваю головой, прогоняя слабость, и вежливо напоминаю:

— Мне необходимо предоставить госпоже императрице указы Совета, господин. Где я могу их взять?

Одним богам известно, чего мне стоит ровный тон голоса и это обращение — «господин». Аврон усмехается и кидает мне в ноги папку с бумагами. Скотина! Теперь мне придется нагибаться, чтобы поднять ее, а с израненной спиной это не так-то просто. Мысленно усмехаюсь и аплодирую поганцу — ему все же удалось поставить меня на колени. Просто иначе мне не взять документы. Так что я медленно, не делая резких движений, опускаюсь на пол и подбираю папку. Потом собираю остатки сил и, поднявшись, наклоняю голову в вежливом поклоне:

— Благодарю вас, господин.

Ухожу, закрываю двери и только в коридоре позволяю себе тихо застонать от боли и пережитого унижения.

Около минуты отдыхаю, прижимаясь горячим лбом к холодному камню стены. Но что толку тут стоять? Дожидаться, пока Аврон выйдет в коридор и еще что-нибудь придумает? Нет уж, на ближайшее время с меня довольно. Стараюсь на обратном пути придерживаться безлюдных коридоров. Незачем пугать окружающих своим видом. Наконец добираюсь до своей комнаты. С трудом открываю дверь — наконец–то можно позволить себе немного слабости. Кладу на столик документы и просто падаю на кровать. Сейчас мне не до испорченных простыней: слишком плохо.

— Что с тобой?

Женский встревоженный голос заставляет меня резко повернуться, это вызывает волну боли и, не сдержавшись, я громко шиплю сквозь стиснутые зубы. Императрица, собственной персоной.

С трудом встаю, опускаюсь на колено, прижав руку к груди. Больно, но терпимо, если не делать резких движений. Принесла же ее нелегкая так невовремя.

— Чем обязан появлению госпожи?

— Артур! — испуганно восклицает она. — У тебя вся спина в крови! Что случилось?

— Ничего страшного, госпожа.

— Встань, пожалуйста. И лучше пока приляг. Я сейчас попробую что-нибудь сделать.

Она подхватывает меня под локоть и помогает переместиться на кровать. Я в состоянии сделать это и сам, но вырываться и отпихивать женщину как-то невежливо.

Госпожа уже ускользнула в ванную комнату, слышен звук льющейся воды.

— Давай, раздевайся, — командует она, появившись на пороге.

Я недоуменно смотрю на нее.

— Кровь лучше в душе смыть. Иначе все вокруг увозим, — поясняет Эльга. Это, конечно, правильно. Трудно не согласиться. Но вот в помощниках я бы предпочел видеть кого-нибудь другого.

— Извините, госпожа, но мне не удобно раздеваться перед Вами.

— Не удобно — штаны через голову надевать! — упрямо сообщает она.

Вот уж более идиотской ситуации и не придумать! Я не могу возражать, не могу не слушать указаний. Но и оголяться при посторонней женщине — тоже не в состоянии. Что прикажете делать?! Пока я задумчиво рефлексирую, она подходит вплотную и начинает сама расстегивать пряжку брючного ремня. Я чувствую, что безобразно краснею, ловлю ее ладони и совершенно жалобно прошу:

— Не надо...

— Хорошо, раздевайся сам, — любезно позволяют мне.

Кажется, ничего другого не остается и, дрожащими от унижения руками, я расстегиваю ремень, сжав зубы, чтобы не стонать от боли в спине, стягиваю ставшие такими длинными и неудобными брюки на пол. А дальше что? Снимать? Все?! Я и так-то не знаю, куда себя девать от стыда. Кажется, меня начинает колотить мелкая нервная дрожь. А ей, этой противной девчонке, хоть бы что!

— Подъем, — она подхватывает меня под локоть и утягивает в ванну. Потом заставляет сесть и поливает на плечи приятной чуть прохладной водой, смывая кровь, стараясь при этом не направлять струю на поврежденную спину. Наконец, вода становится почти прозрачной и, выключив душ, Эльга набрасывает мне на плечи полотенце.

— Вставай, помогу, — она действительно придерживает меня, пока я неуклюже перебираюсь через бортик.

— Сейчас я выйду, а ты раздевайся до конца, вытирайся. Вон второе полотенце — завернись пока в него. Подготовлю пока смену одежды. Сам справишься?

— Да.

— У тебя нижнее белье где разложено?

Вот ведь неугомонная душа. Лучше бы ушла — сам бы справился.

— Слева от зеркала в шкафу на третьей полке снизу.

Она выходит, а я бросаю взгляд в зеркало. Хорош, и уши и щеки горят, как закат на речке. Встаю вполоборота и разглядываю спину. Ну, все не так плохо, как представлялось вначале. Ничего, зарастет. Следую советам несносной девчонки и, обмотавшись полотенцем, выползаю в свою небольшую комнатку.

А быстро она сориентировалась. Одежду стопочкой на кровати сложила. И... гм... трусы сверху. Ох, опять краснею.

— Я пока насчет чая распоряжусь, — вежливо улыбнулась Эльга и исчезла за дверью. Кажется, мне тактично предоставили возможность переодеться. Улыбка сама появляется на губах: почему-то девочка не вызывает больше раздражения.

Времени она мне дала явно больше, чем было нужно, и прежде чем войти, постучалась. Я сперва разрешил, а потом стушевался: вот уж кто может вламываться в мою комнату хоть среди ночи, так это она.

— Вообще-то, госпожа имеет право входить без стука и совсем не обязана к тому же сама носить чай! — решительно забираю из ее рук сервированный на двоих поднос.

— А если не госпожа, Артур? А просто знакомая? — спрашивает она, внимательно и чуть печально глядя большими карими глазами. Я только вздыхаю.

— Вы извините, госпожа, но принять вас просто в знакомые — не могу.

Вижу, как Эля обиженно прикусывает нижнюю губу и смягчаю:

— Пока не могу.

— Ну и ладно.

Она устремляется к чайнику, но я решительно перехватываю инициативу.

— Я не настолько ушиблен, чтобы не налить чаю своей гостье. Присаживайтесь, госпожа.

Эльга приняла чашку из моих рук и обожгла меня серьезным цепким взглядом. Никогда не думал, что глаза цвета горячего шоколада могут быть холодными льдинками.

— Положи себе побольше сладкого, — советует она. — Кто тебя так?

— Не обращайте внимания, старые счеты между давними знакомыми.

Я с удовольствием делаю пару глотков. Нет, девочка, в эту историю тебе лучше не лезть. Ты еще не сможешь на равных играть с Малым Советом.

— Артур, я рискую быть невежливой, но все же настаиваю на объяснениях.

— Зачем это вам? — бросаю с досадой.

— Понимаешь ли, я видела, как ты владеешь оружием. И если ты вернулся избитым, значит, был в заведомо неравном положении относительно своего противника. Мне не нравятся люди, которые таким образом используют свое преимущество. И я хочу знать, кто они.

— Логично, — соглашаюсь я. — Но при условии, госпожа.

Она недовольно кривится, потом согласно кивает:

— Говори.

— Вы не будете предпринимать никаких действий. Просто ограничитесь знанием.

— Почему?

— Вам сейчас не с руки иметь лишних врагов. Тем более столь высокопоставленных.

— Вот значит, как... — тянет она задумчиво, а потом, тряхнув головой, соглашается:

— Хорошо, я пока (выделяет это голосом) не буду ничего предпринимать.

Мне достаточно этого обещания, и я коротко передаю происшедшее. Она не перебивает, только губы сжимаются в тонкую упрямую нить.

— Так с тобой и другими может поступить любой?

— Никаких ограничений относительно телесных наказаний не существует. По «Установлению» нельзя калечить и убивать чужого раба. Придется выплатить его тройную стоимость владельцу. Но к данному случаю это не относится.

— А как обычно поступает в таком вот случае владелец раба?

— Да обычно никак. Но может еще и сам добавить, чтобы в следующий раз не вызывал чужого гнева.

Она смотрит возмущенно и недоверчиво и восклицает:

— Да куда уж тут добавлять!

Я тихонько пожимаю плечами:

— Находят.

— Ты почему рубашку не надел?

— Запачкаю.

— А спать как будешь?

— На животе, — улыбаюсь. — Да все будет нормально. Не в первый раз.

Она недовольно хмурится.

— Вот что! Мне вся эта история не нравится. Я сегодня же подпишу приказ, чтобы документы раз в три дня, а при необходимости — срочно — представлялись Председателем Малого Императорского Совета императрице лично. Так ты будешь избавлен от унизительной необходимости общаться с этим моральным уродом!

— Но зато такая необходимость постигнет вас, госпожа.

— Да, не привыкать! С вами же как-то общаюсь, хотя вы меня уже достали своим «госпожа», — небрежно отмахивается она.

— Могу не называть вас так, — предлагаю я. — Только при посторонних придется.

— Так я же устала об этом просить! Сделай одолжение, Артур.

— Хорошо, как тогда обращаться?

— Да как тебе самому нравится.

— Тогда... — задумываюсь, чуть прищуривая глаза, а потом неожиданно для себя самого говорю:

— Avanta-mou.

Она не понимает и улыбается:

— Забавно, ко мне так Марк несколько раз обращался. А что это значит?

— Трудно объяснить.

— Ну, Артур, ну пожалуйста! Я же умру от любопытства. Может, это вы меня обзываете так заковыристо!

Тут я уже не выдерживаю и тихо смеюсь. От смеха и боли в спине на глаза наворачиваются слезы. Я их смахиваю тыльной стороной ладони и пытаюсь объяснить.

— В том-то и дело, что заковыристо. Но уж не обзываем — это точно. Просто это что-то вроде титула... или звания. Между прочим, очень уважительное обращение, которое не так-то просто заслужить.

Она слушает внимательно. На смех не обиделась, а слово «заслужить» вообще мимо ушей пропустила.

— На самом деле, если один человек так называет другого, значит, добровольно признает его право распоряжаться своей жизнью, смертью и самой душой. Потому, что твердо уверен, что этот человек достоин такого доверия и не воспользуется им во вред. Не воспользуется потому, что стоит на высшей ступени понимания мира, людей, своего места в нем. И это не полное и далеко не точное определение, — улыбаюсь я, заканчивая краткую лекцию.

Она выглядит растерянной.

— Артур, но это слишком серьезно. Я не уверена, что заслуживаю этого звания и такого доверия.

— А вам и не нужно быть уверенной. Достаточно, что те, кто вас так называет, в том убеждены.

— Ладно, — соглашается она. — Я еще могу понять, почему Марк. Но ты? Ты же совсем недавно был готов убить меня. И надо признать, твоя ненависть вполне справедлива.

Умеет же императрица задавать непростые вопросы. Но лучше попытаться ответить. Заодно, может, и сам себя пойму.

— Просто Марк, в силу своей подготовки и давно занимаемой должности, очень быстро и часто подсознательно «прокачивает» ситуацию. Его выводы обычно стопроцентно верны. Но он довольно подозрительно ко всему относится. Если Марк первым вас так назвал, значит, так оно и есть в действительности.

— С ним ясно, но ты опять о себе ничего не сказал.

— Я, собственно, к этому и подхожу. Имейте терпение, драгоценнейшая, — улыбаюсь я.

— Сначала я удивился его выбору. А потом прислушался к собственным ощущениям и с изумлением понял, что стал иначе к вам относиться. Все же то, что произошло слияние, очень вас изменило. В лучшую сторону. Да, знаю, что произошло, — отвечаю на ее удивленный возглас.

— Марк рассказал?

— Нет, Жрец. Не стоит забывать, кем я был раньше.

— А кем?

— Собственно, раньше я занимал место Председателя Малого Императорского Совета.

— Ого!

Она искренне удивлена. Видимо, действительно в наследство ей досталось не так уж много от прежней императрицы. Уж не память — точно!

— Да это давно было, не важно. Так вот, я понял, что непосредственно к вам ненависти не испытываю. Скорее, скрытое раздражение. Во-первых, внешне вы абсолютно похожи, а с той императрицей меня связывают не самые лучшие воспоминания.

— А есть еще во-вторых?

— Есть, — неспешно доливаю ей и себе чай. — Вы уж простите, Avanta-mou, но вести себя настолько бестолково и вызывающе — это нужно особый талант иметь. Не злитесь?

— Нет, — открыто улыбается она.

— Вот и хорошо, потому что на правду обижаться не стоит.

— Ну а отчего же все таки «Avanta-mou»?

— Да вот, сегодня, собственно, и дозрел, — развожу я руками.

— Как это?

— Да видишь ли, — незаметно для себя перехожу на «ты», — пожалеть и помочь могут многие. А вот подумать о том, как предотвратить и обезопасить — это уже «над миром».

Она смотрит в свою чашку сосредоточенно и задумчиво.

— Странно, — произносит она наконец, — я даже не задумывалась над тем, что говорю. Просто мне кажется естественным искать путь для устранения проблемы.

— И что очень важно — находить! — уточняю я. — А вообще, спасибо тебе.

— За что?

— За помощь, за этот вечер, за чай... За то, что дала возможность просто почувствовать себя человеком.

Глядя на нее, невольно улыбаюсь. Оказывается, она тоже умеет краснеть...