Империя прилагается (гет)

Вот бы построить волшебный город,

Время с гармонией подружить,

Чтобы был каждый кому-то дорог

И не опаздывал жить…

Как это странно всегда,

Вроде бы взрослые люди,

А в голове — ерунда -

Мечтаем, как дети, о чуде…

(Сергей Трофимов)

Ооо, опять утро! За окном было темно. Естественно, а чего же еще можно ожидать от шести часов утра в ноябре месяце в Подмосковье? Сегодня тринадцатое — понедельник. Некстати вспомнилась детская боязнь тринадцатых чисел на пятницу. Ха, именно детская — что может быть хуже рабочего понедельника? После него пятниц бояться, на работу не ходить. Так, вставать все же надо. До работы, как до Луны рукой — вроде близко, а фиг доедешь. Опять занимать место в набитой маршрутке, с боем взять первую же электричку… А что делать? Надо, Федя, надо! Все работают, кроме олигархов. Нет, те тоже работают, а вот их детишки — отдыхают. А я не их детишка, поэтому — надо, Федя…

За такими мыслями, ставшими уже нормой в рабочие будни, я неспешно занялась утренним моционом, самыми главными вещами в котором была чашка шоколадного кофе и мило накрашенная морда лица. Опять же надо, чтобы не пугать коллег и начальство своим бледным видом. Дело в том, что кожа у меня от природы несколько блеклая, с эффектными сиреневыми кружочками под глазами, губы с синим оттенком, абсолютно холодные руки и ноги в придачу. Как шутил надо мной папа в раннем детстве — дай курицу в руках подержать — и холодильник уже не нужен. Врачи только руками разводили, потому что не было у меня никаких видимых наукой отклонений от нормы, кроме пяти непонятных обмороков на ровном месте и странноватых снов. Впрочем, сны к науке не относятся.

— Вы ей глистов раз в полгода прогоняйте, — жизнеутверждающе ободрила родителей терапевт.

Вот так и живу с тех пор уже почти двадцать лет и три года. Прямо сказка какая-то. Впрочем, жаловаться и впрямь не на что. Высшее образование, хорошая работа и не обременяющие своей заботой продвинутые родители. Все просто и правильно. Кроме одного. Странная такая у меня есть особенность — всё, что действительно пожелаю — сбывается. И жизнь от этого такая становится предсказуемая… И еще одна, уже поганая особенность — если сильно разозлюсь на человека — все, пиши пропало, обязательно с ним пакость какая-нибудь произойдет. Причем в ближайшее после моего эмоционального взрыва время. Друзья об этих моих особенностях быстренько узнали, особенно о второй. С тех пор отношения у нас просто идеальные — ни одного скандала. Даже если я начинаю, хитрые други мужественно отмалчиваются. Правда, я с возрастом научилась себя контролировать. Старше стала, умнее, сдержаннее. Опять же, работа напряженная — много сил и времени отнимает. Иной раз по несколько месяцев с родителями не созваниваюсь. Они на это сперва обижались, а теперь ничего, привыкли, наверное.

Мы с маршруткой подошли к остановке одновременно. Дверка открылась, и я уже совсем было собралась туда запорхнуть первой, как передо мной выросла спина какого-то мужчинки. Мда, ну и нравы у мужиков пошли… Этот культурист, естественно, меня оттер и сел на единственное свободное место. Мало ему того, что мне пришлось стоять всю дорогу — целых пять минут!!! — так он еще все это время на меня нахально пялился. А ведь кого-то эта наглая и неприятная морда мне напоминает… Вот только где я его уже видела, ума не приложу.

Это я размышляла, направляясь на привычное место на перроне. Там еще такая трещинка на асфальте заметная. Когда электричка останавливается, именно напротив нее двери бывают. Обычно, если машинист уже проснулся. В этот раз повезло, но только я хотела забиться в переполненный трудягами тамбур, как давешний хам снова меня оттер и влез туда первым! Все, этого я уже стерпеть не могла! Ведь следующий поезд через шесть минут, а на нем я уже опаздываю!

— Мужчина, вы не подержите хрупкую барышню? — нахально предупредила я и взгромоздилась сапогами на его лощеные — видно, утром начистил — туфли. Мужик от неожиданности онемел, но двери со скрежетом затворились и, припадочно дернувшись, электричка поползла к следующей остановке.

— Спасибо, — вежливо, но ехидно поблагодарила я, стараясь все же не очень прыгать ногами на его обуви. — Дорогие, наверное, ботинки-то? — не удержалась я от маленькой мести. Нахал неожиданно покраснел, но быстро справился и в ответ поинтересовался, глядя мне прямо в глаза:

— А вы, девушка, не боитесь с незнакомыми мужчинами в тамбуре находиться?

Тамбур, наполовину состоявший из представителей сильной половины человеков, сдержанно заулыбался.

— А чего тут бояться, — беспечно сообщила я. — Вот сейчас познакомимся и будем ехать в одном тамбуре со знакомыми мужчинами!

В тамбуре радостно захохотали. Похоже, фаворитом сегодняшней поездки буду я. Недолго, примерно до Новогиреева, где большая часть народа схлынет, и останутся только пассажиры, не торопящиеся и способные продержаться до конечной. Интересно, этот остряк в ближайшее метро не торопится? Все неплохо, вот только прижали меня к нему довольно плотно, даже голову отвернуть некуда, а он настойчиво просто сверлит меня глазами. Маньяк, что ли? Некстати вспомнился бородатый анекдот: «Девочки, говорят, в этом лесу насилуют? — Не с нашим счастьем, дорогая!»

— Ну, — выжидательно сообщил «маньяк».

— Что «ну»? — спросила я.

— Вы обещали познакомиться, — настойчиво напомнил он.

— Так без проблем! Меня зовут Хельга. Мне почти что тридцать, замужем, с тремя детьми на руках, маленькая зарплата, квартира с родителями и плохое здоровье, — намеренно соврала я забавному типу. Дело в том, что фигурой меня Бог не обидел. Прямо-таки совсем не огорчил. Даже учитывая не особо подвижную работу, я умудряюсь без особых диетных истязаний оставаться в своем весе — сорок девять килограмм. Не уступаю еще и потому, что обладаю небольшим вкусом в одежде и скромным чувством меры. Поэтому со мной довольно часто пытались познакомиться. Да что там греха таить, почти каждую неделю, а иногда и чаще. Вот для таких случаев у меня и был в запасе готовый монолог на тему «девушка, как вас зовут». Обычно моего ответа хватало, и несостоявшийся любовник испарялся на поиски менее обременительного счастья. Оставшиеся делились на две категории: пьяные и нерусские мужчины с сильно восточной внешностью.

— Ян, — спокойно ответил мой терпеливый попутчик.

— Что? — не сразу поняла я. Ах, да, это его так зовут. Мда, странненько. Вроде не пьяный и, прямо скажем, не восточный.

— Вы меня не помните? — вдруг очень тихо и печально спросил он.

К счастью, электричка, громыхнув и дернувшись, остановилась, и поток народа, плывущий к выходу сразу со всех сторон, оттер меня от странного типа. Я скоренько проскользнула в вагон и даже успела занять освободившееся местечко.

— Вы ушли от ответа, — спокойно напомнил материализовавшийся рядом со скамейкой мужик. Вот прицепился на мою голову. Только приключений мне не хватает. Особенно в понедельник, особенно перед неизбежным свиданием с начальством.

— Я просто села, — спокойно сообщила я прилипале. — Скажите, Ян, а Вас моя большая семья не смущает? И возраст не очень беспокоит?

— Нет, — просто ответил он. — Меня смущает только одно: вы ничего не помните. Это плохо. Будет, наверное, трудно объясниться, — с тоской в голосе добавил он.

Все, это уже слишком. Он не просто маньяк, а сумасшедший маньяк. Редкая штучка, наверное… И все мне, все мне… За что счастье-то?!

— По-моему, Вы меня с кем-то путаете, — строго сказала я, давая понять странному типу, что продолжать разговор не желаю, но он проявил завидное упрямство.

— Не думаю, но если Вы покажете мне Ваше правое запястье, то мы с Вами точно будем это знать.

— Зачем? — подозрительно поинтересовалась я .

— А у моей знакомой на правом запястье длинный тонкий шрам примерно сантиметров пять длиной. Он как раз вдоль вены идет, — уголком рта криво улыбнулся подозрительный знакомец.

У меня нехорошо так екнуло в животе. Да, был у меня этот шрам на запястье, был. Вроде бы очень давно. Кажется с самого детства. Просто еще одной моей особенностью было то, что свое детство я помнила только по рассказам родственников, и совершенно не помнила сама. Себя осознанно припоминала только с выпускного вечера. А до того — вроде да, а вроде и нет.

— Я ничего вам показывать не собираюсь, у меня нет никаких шрамов. Вы обознались, — не глядя ему в глаза, скороговоркой проговорила я и закрыла глаза, притворившись спящей.

К концу поездки я убедилась, что спящий лебедь не проплыл. Ян все еще стоял надо мной и явно не собирался идти по своим делам.

— Я на работу сейчас пойду, а там у нас пропускной режим, охрана,— дальновидно предупредила я его возможные действия.

— Хорошо, — покладисто согласился он. — Я только провожу Вас, а в здание входить не буду, если Вы не хотите.

Оставалось только раздраженно пожать плечами и отправиться к выходу. Странно, кого-то он мне точно напоминает. Роста такого среднего, крепкого телосложения, правильное, слегка осунувшееся лицо, синие, слишком яркие (наверняка контактные линзы) глаза. Единственное, что его портило, так это полная седина. А может, перекрасился специально, или природный альбинос, — размышляла я, дожидаясь очереди на выход. И тут этот подозрительный субъект в полной мере оправдал подозрения. Он вплотную прижался ко мне, в его руке мелькнул иглой тонкий и нереально маленький шприц, который он профессионально ввел мне в запястье.

— Извините, госпожа, но так надо, — спокойно и тихо сказал он.

И это было последнее, что я смогла услышать.

Самое главное, что голова не болела. Да и вообще, ощущения на пять с плюсом. Такое впечатление, что шприц на вокзале просто приснился. Но, судя по тому, что в опасной близости от меня слышались голоса посторонних, минимум троих мужчин, все далеко не так радужно, как хотелось бы предположить. Не спеша открываю глаза и поворачиваю голову в сторону чужаков. Или маньяков? Черт его знает, поживем — увидим. Не такая уж я Клавка Шифер, чтобы за мной по Москве озабоченные мужчины со шприцами на троих соображали. Мда, а обстановочка — Лувр отдыхает, доложу я вам. Скорее всего, дача какого-то богатенького папика. Вот только мужики за столом на роль папиков, по-моему, не тянут. Молодые слишком. Яна я узнала легко. Остальные двое — это что-то! Колоритные особи, иначе не скажешь. Этих ребят в толпе точно заметят. Один достаточно высокий, совершенно черноволосый, причем шевелюра роскошная, до плеч, на лбу перехвачена простым тонким обручем из плетеной кожи. Глаза несколько глубоко посаженные и угольно-черные. Если бы не европейские черты лица, арабский шейх, и только. Второй незнакомец сидел ко мне спиной. Но, боже ж мой — что это была за спина! Гризли отдыхают. Волосы обстрижены достаточно коротко, цвет — то ли стальной, то ли тоже что-то темненькое с проседью. Да и у Шейха по вороновой шевелюре тоже шла широкая белая прядь. Мода у них тут такая, что-ли?

Я невольно слышала их разговор. Даже напрягаться не пришлось — в доме стояла идеальная тишина. Похоже, кроме нас в нем никого не было.

— Ты понимаешь, что с нами теперь будет? — устало спрашивал Шейх Яна. — Мы будем иметь крупные неприятности, — отвечал он сам себе. — Я дважды наблюдал Элю в гневе, и искренне надеялся, что третьего раза мне не выпадет, да и не выдержу я третьего раза. И нервы, и здоровье уже не те.

— Ты не поверишь, но не вышло по-другому, — вяло оправдывался Ян.

— Так надо было нам отзвониться и сказать, а мы бы думали, что еще можно сделать по-хорошему, — жестко отчитывал его Шейх. И тут в беседу вступил Гризли.

— Успокойся, Артур, — за ее безопасность в конце-концов отвечаю все равно я. И если Ян не смог по-хорошему, значит, и никто из нас не смог бы. А чему быть суждено, того не миновать. Покричит госпожа, может, не только покричит, но успокоится. А если получится, чтобы она все вспомнила, значит, все не зря. Даже если шкуру спустит. Ничего — не первый раз, потерпите!

Интересно, о ком это таком кровожадном они разговаривают? Кто это все у нас должен вспомнить? Что-то вроде Ян ко мне все с похожими вопросами приставал. Уж не я ли это страшное чудовище, которого боятся Шейх и Гризли? Забавно, не замечала в себе кровожадности и людоедства. Ну, двум смертям не бывать... Вообще–то у меня другая любимая поговорка есть для подобных случаев: даже если Вас съели, у Вас есть два выхода. Вот ею и будем руководствоваться, и нагло пойдем к похитителям скандал устраивать, а заодно и знакомиться.

— Привет, мальчики! — радостно сообщила я, появляясь в дверном проеме. Мальчики малек побледнели, встали, как по команде, и церемонно опустились на одно колено, приложив руки к груди. Мда, эффектненько это я появилась. Вот только жутко неудобно. Все–таки взрослые люди, и вдруг такое…

— Вы бы встали, мужики, а то я страшно стесняюсь разговаривать со спинами, — вздохнув, сообщаю их затылкам. Эти ребятки слаженно встали и молча уставились на меня. А я на них. Пауза затягивалась.

— Милиционер родился, — радостно сообщила я, чтобы хоть как-то разрядить обстановку. Мужики переглянулись, но не сказали ни слова. А ведь как хорошо говорили, как душевно беседовали… Похоже, соло предоставляется мне. Ну, не подкачаю — все же факультет русской словесности за плечами. А там чего только не было, даже актерское мастерство и курсы фельдшеров. Факультативно.

— Может быть, кто–нибудь объяснит, что все это значит, а то мне как-то перед начальством оправдываться еще предстоит. Вашими, между прочим, стараниями, — нейтрально спросила я.

Мужики слаженно посмотрели на черноволосого Шейха. Похоже, вот тут кто главный. Ну что же, будем знать — глядишь, пригодится. Тот вздохнул и начал:

— Меня зовут Артур, госпожа. Мне жаль, что Яну пришлось применить к вам столь нестандартные методы. Я бы сказал даже — принуждение. Но дело в том, что мы не можем вернуться без Вас. Даже если вы ничего не помните. Это ничего. Лучшие лекари помогут Вам вновь обрести себя. Мы же смиренно отдаем себя на справедливый суд и, если позволите, просим о милосердии.

Тут вся честная компания снова опустилась на колени. На этот раз на оба. Меня, как цивилизованного человека, снова передернуло. Ну не люблю я, когда вот так — унизительно это как-то. Сама на коленях стояла только один раз в жизни — редиску пропалывала — и не могу сказать, чтобы процесс мне понравился. А у мужиков прямо падучая какая-то. Надо с этим что-то делать. Отвертеться, что я — не я и хата с краю, похоже, не выйдет. Судя по расстегнутому рукаву блузки ребятки успели убедиться в наличие у меня искомого шрама. Значит, будем считать, что вся компания дружно сошла с ума. А кто же еще?! Не я ведь! Значит — они. Психов надо жалеть. Злить психов не следует. Они от этого становятся непредсказуемыми. А вот этого нам не надо. Поэтому я постаралась совместить выуживание информации с попыткой пожалеть поганцев, хотя, если честно, больше хотелось их тихо и незлобиво прибить.

— Артур, Ян, а товарища вашего как звать-то? И мужики, вы бы встали, душевно вам предлагаю.

Однако на этот раз мои увещевания не подействовали. Бравые парни вставать упорно не желали. В плане информации, правда, повезло больше.

— Я Марк, ваш советник по безопасности и начальник вашей личной охраны, госпожа,— представился парень с широкой спиной. Правильно, кем же еще ему быть с такими габаритами. Не балет же танцевать?

— Я просила вас встать, — напоминаю мягко и терпеливо.

Парни странно переглянулись и медленно встали. Лица при этом у них стали какие-то похоронные. Да что с ними такое?!

— Меня зовут Хельга, для посторонних — Хельга Александровна. Попрошу впредь так ко мне и обращаться, — ровным тоном сообщила я приунывшей троице. Троица хором вздохнула. Честное слово, их даже жалко стало!

— Мужики, ну, объясните мне, для чего я вам понадобилась. Ничего не понимаю! Честное слово!

— Вы — единственный потомок правящей королевской династии Карди. Эльга Карди Первая, — буднично так поведал мне Марк. — А мы Ваши рабы и обязаны вернуть вас обратно.

— В каком смысле, рабы? — обалдело спросила я.

— В прямом, госпожа, — ответил Марк и одним жестом снял с себя белую рубашку. \"Отработанным каким-то жестом\", — отметила я про себя. Мда… Лучше бы он этого не делал. Видала я в газетах людей с татуировками по всему телу. Так вот, у Марка вместо татушек вся спина, да и часть груди были обильно разукрашены шрамами. Даже мне, человеку двадцать первого века, не знакомому со средневековыми пыточными застенками, стало понятно происхождение некоторых из них. Но самое поганое было у него на левом предплечье — там стояло тавро. Хорошо так, глубоко выжженное. То, что это ожог, сомнений не было. Восходящее солнышко и семь лучиков в разные стороны. Детский кошмарик...

— Это кем же надо быть, чтобы сотворить такое с человеком, — осевшим голосом тихо спросила я.

— Вами, госпожа, — спокойно ответил Марк.

У меня онемели губы и потемнело в глазах. Еще, кажется, ноги стали ватными. Затем привычно зашумело в ушах, и мое сознание плавно погрузилось в обморок. Как всегда, внезапно и не вовремя. Правда, и пришла в себя практически сразу, тоже, как обычно. Сперва появился назойливый шум в ушах, который становился все тише и тише, а на его фоне стали различимы человеческие голоса. И еще, что странно, лежала я на чем-то мягком, не на полу. Впрочем, кажется, на ком-то. Зная коварный характер своих привычных обмороков, с подъемом я решила не торопиться. Так сказать, полежать, о наболевшем поразмышлять… Ситуация, похоже, резко не контролировалась. Такого бреда от современной действительности не предполагалось. То, что меня перепутали с какой–то важной особой было ясно. Но то, что эта особа явная садистка, да еще и законодательство РФ нарушает — это уже знаете ли!

— Ребятки, — ровным голосом сообщила я. — Вы меня только очень внимательно выслушайте. Точно говорю вам, что я не та дамочка, которую вы ищете. Может, у нас очень много похожего. Включая шрам. Но я — не она!

Тут я открыла глаза и попробовала сесть. Оказалось, что меня аккуратно придерживает за плечи Ян, а Артур и Марк расположились на полу вокруг нас живописной мужской группой на тему «уныние». Марк, кстати, успел одеться, что на мой взгляд ему больше шло. Бережно и нежно поддерживая под локти, Ян помог встать и усадил в стоявшее рядом кресло. Сами ребятки встали напротив меня, не предпринимая попыток приблизиться. И замолчали. Похоже, мы с ними при таких темпах беседы роту милиционеров воспроизведем. Надо с этим что-то делать…

— Давайте спокойно разберемся в ситуации, — предложила я. — Вы, наверное, отличные, очень хорошие люди. Мне очень хотелось бы вам помочь. Но, боюсь, что это невозможно. Вы внимательно на меня посмотрите. Я же другая! Да я кошку, которая на подушку нагадила, наказать не смогла. А вы говорите, что я способна с человеком — такое… И что вдобавок из людей рабов делаю!

Они меня очень внимательно и бесстрастно выслушали. И только. Потом Артур так же спокойно посмотрел на Марка и сказал:

— Да, ты был прав. Ян выбрал единственно верный ход. Госпожа совсем не в себе. Убеждать бесполезно, — на что тот только слегка пожал необъятными плечами.

— Не, не, не, так дело не пойдет! — возмутилась я. — У меня своя, давно налаженная жизнь, работа! Мне сегодня домой вернуться надо. У соседки день рождения и меня пригласили. Неудобно будет перед людьми, — попробовала разжалобить я своих обознашек.

— Значит, вернетесь, — спокойно ответил Марк. — А заодно подготовитесь к отъезду.

Ну, это уже слишком! Любое терпение когда-нибудь заканчивается. И я взорвалась. Много чего кричала, плохо контролируя фразы, кажется, даже ругалась. И очень неприличными словами, хотя обычно не пользуюсь ненормативной лексикой. Я, наверное, еще бы поразорялась, если бы не встретила глазами взгляд Марка. Такой обреченности и страха в глазах человеческих я никогда не видела. Этот невысокий, но сильный мужчина, который мог бы, наверное, одним ударом сделать из меня панно на стенке, был просто раздавлен моей злостью. Стало стыдно… Ведь судя по тем страшным шрамам на его теле, дамочка, с которой меня перепутали, не отличалась особой добротой. Наверняка он просто ждет, что следом за словами будет более ощутимое и неприятное продолжение. Мне и в голову не пришло бы ударить человека, если тот только сам не нападет. А для нее, наверное, это было делом привычным. Вот они все и затихли. Вот и ждут.

— Ребята, — тихонько сказала я, — вы не волнуйтесь, ладно? Ну, хотите, я вам помогу ее искать? Давайте, вы мне расскажете, где и когда она пропала.

Марк нервно дернул щекой и послушно рассказал. Печально было, что он все же полностью ассоциировал меня с пропавшей, повторяя «Вы ушли», «Ваш кристалл слежения был найден в салоне автомобиля». Но рассказ, надо признаться, произвел впечатление. Очень гнетущее. Особенно мне не понравилось, что в салоне ее машины под сиденьем была найдена карта Московской области с отмеченным на ней кружком поселком. Именно в этом поселке я и жила. Еще мне не понравились два совпадения: этот старый, почти незаметный шрам на правом запястье и большая родинка на левой лопатке. У меня они тоже были! И я начала серьезно опасаться за свой рассудок.

— Так, одно из двух, — сказала я, когда Марк закончил излагать факты. — Или мы с ней близнецы, дальние родственники, двойники. Или вы правы, а я сошла с ума. И мне это не нравится. Кстати, а почему первый разговор со мной вы доверили Яну?

— Так он Ваш любовник, госпожа, — спокойно сообщил Артур.

Я с новым интересом присмотрелась к парнишке. А что? Очень даже милый мальчик. Вполне в моем вкусе. Правда, очень уж покладистый. Мне же больше нравятся мужчины, которые сами принимают решения, сами ошибаются, а потом сами убеждают себя и окружающих, что именно этого они и хотели достичь. Впрочем, у него хватило наглости вколоть мне какую-то гадость!

— Что за дрянь ты мне ввел? — запоздало позаботилась я о своем здоровье.

— Очень сильное быстродействующее снотворное, оно совершенно безопасно, — поспешил заверить меня свежеобретенный любовничек.

— А вот умру от лекарственной несовместимости в расцвете лет! Вот уже и сознание теряю… — грозно предупредила я его.

Он заметно изменился в лице и искренне сказал:

— Это будет просто ужасно! Ведь если мы не вернем Вас империи живой и в полном здравии, начнется война, а нас ждут такие… — он не смог договорить, но расширившиеся зрачки глаз выдали его страх и волнение. Вот значит как. Если не вернут, им конец. Тогда понятно это упорство и нежелание признать тот очевидный факт, что они обознались.

— Ребята, я все поняла. Вам очень важно ее найти, потому что для вас это вопрос жизни и смерти. Но вы ее не нашли, а нашли меня. Я похожа, и все такое. И вам не важно, что я не она. Главное — найти и притащить куда-то там. Но вы поймите! Что мне с родителями делать, с работой? Ну, хорошо, я даже войду в ваше положение и возьму на работе отпуск. И совру семье, что еду в санаторий лечить нервы. Ну, месяц могу из себя вашу ненаглядную поизображать. А дальше? А если она сама объявится? Что тогда?

— Не объявится, — уверенно возразил Марк.

— Почему? — удивилась я.

— Потому что вы и она — один человек.

Все. Приплыли. На колу мочало, начните все сначала.

Спустя два часа утомленная я и не менее уставшая группа оппонентов сосредоточенно молчали и пили маленькими глоточками отличный кофе. Можно сказать, что о себе мне стало известно много нового. И зачастую эта новизна отдавала нереальностью. Хвала моим способностям, я многое читала и шапочно знаю разные интересные теории, но то, что рассказали ребята, не могло присниться даже с большого перепоя, если бы я, с детства ненавидевшая все спиртное, умудрилась наклюкаться. Выяснилось для начала, что я управляю империей, да не какой-то там мелочью, а той самой запропавшей в давние времена Атлантидой. Кстати, по их словам, Атлантида утонуть забыла. Там метеорит упал, или извержение какое-то подводное было, но в результате произошло что-то типа расслоения пространственно-временного континуума, и образовался некий мир, полностью идентичный нашей родной планетке. С той только разницей, что в ТОМ мире Атлантида была, а прочих государств не было. Своя какая-то мелочевка потом, правда, образовалась. А в НАШЕМ мире не было Атлантиды, но благополучно расположились все остальные. По словам ребят, жрецы Атлантиды с помощью каких-то кристаллов научились со временем открывать окна в покинутый мир. То, что они там увидели, их не вдохновило, и было принято решение контакты с планетой-родиной ограничить, дабы ее прогрессивные идеи не мешали неспешному и привычному укладу рабовладельческой Атлантиды. А вот чтобы вырождения не происходило, жрецы время от времени похищали с планеты-родины детей обоих полов. Раз в пятьдесят лет каждая высокопоставленная семья атлантов обязана была усыновить или удочерить ребенка. Причем за кукушонка жрецам выплачивались огромные деньги. И только семья Императора обходилась без подкидышей, сохраняя чистоту изначальной крови. Постепенно такая позиция дала свои негативные результаты. Большинство императорских детей умирали в раннем детстве, женщины с трудом беременели и рожали, а мужчины отличались завидной склонностью к бесплодию. Пока у царствующей четы не осталась единственная дочь.

Девочка росла живой и жизнерадостной на счастье так и не сумевших обзавестись другим потомством венценосным родителям, но, как сказали врачи — совершенно бесплодной. Лучшие медики оказались бессильны в решении возникшей проблемы. И тогда за дело взялись жрецы бога Солнца, самого почитаемого Атлантами. Они предложили провести в пещере Кристаллов — тех самых, которые были вспомогательным элементом при открытии окон в наш мир — очень необычный и сложный обряд. Результатом его должно было стать полное исцеление девицы, достигшей к тому времени возраста семнадцати лет. Деваться было некуда, ибо в случае гибели девочки или отсутствия наследника по прямой правящей линии, империя, скорее всего, погрузилась бы в затяжную гражданскую войну. И император дал согласие на проведение обряда. В ночь на пятницу тринадцатого октября девушка в сопровождении жрецов вошла в пещеру. Утром следующего дня вышла без них. На вопрос, где остальные, флегматично пожала плечами и безразличным тоном сказала: «А они умерли». И это был новый этап в жизни империи, потому что вышедшая из пещеры девушка хоть и была внешне той самой милой принцессой, но полностью изменилась в плане характера и привычек. У нее появилась нездоровая бледность кожи, стали совершенно ледяные руки и ноги, казалось, что пещера отняла у нее сердце, а вместо него вложила холодный и безжалостный кристалл. Ей нравились пытки, и нравилось не просто смотреть, но принимать в этом участие. Ей доставляло удовольствие унижать тех, кто был в ее подчинении. И вскоре дворец, всегда радовавший подданных гостями, балами и приемами, опустел. Лишь слуги и рабы тенями скользили по огромным залам и прекрасным галереям, но и те старались не попадаться на глаза юной наследнице.

Вскоре при невыясненных обстоятельствах погибли Император и Императрица. Их кони внезапно понесли и почему–то добровольно прыгнули в пропасть. Императрица запуталась ногой в стремени, а император до последнего пытался ей помочь и не успел спрыгнуть с коня. Впрочем, среди придворных ползли упорные слухи, что, если бы ему это даже и удалось, он ненадолго пережил бы свою искренне любимую жену, уж больно необычно отреагировала на известие о безвременной кончине обоих родителей юная Императрица. На следующий день после пышных похорон была назначена церемония коронации, а следом за ней — роскошный бал. И никто не решился сказать ей, что следовало бы выдержать год траура. К тому времени ее уже слишком боялись, ибо несколько известных всей Атлантиде фамилий внезапно лишились юных наследников, которые пропали без вести. Надо сказать, произошла эта «маленькая неприятность» (так отозвалась об этих происшествиях новая Императрица) именно с теми фамилиями, которые были замечены в осуждении деяний имперской наследницы. Поэтому-то все и молчали.

А над благополучной империей сгущались тучи зла. Иначе и сказать было нельзя. Ибо первым указом Императрицы было «Установление о рабстве», которое коренным образом меняло сложившееся отношение к несвободным гражданам Атлантиды в худшую для них сторону. Если ранее рабы были почти членами семей, им давали образование, нередки были случаи смешанных браков, после заключения которых рабам давалась свобода, то после принятия «Установления о рабстве», их поставили на один уровень с домашними животными. Речи о браках и свободе не велось вовсе. Более того, по приказу Императрицы были созданы школы рабов, целью которых было отбирать из семей несвободных детей в возрасте старше пяти лет и обучать в условиях скотских. Обучать лишь тому, что надо знать для работы на благо господина, добиваясь полного и беспрекословного подчинения. После таких «школ» получались существа, внешне походившие на людей, совершенно лишенные своего «я», готовые ради куска хлеба и отсутствия боли выполнить все, что им прикажут.

А Императрица была полностью удовлетворена результатом своих трудов. Единственная беда — через пять лет своего правления ей стало невыносимо скучно. Все виды пыток были ею перепробованы, все жуткие идеи нашли свое воплощение. Враги и недовольные были уничтожены. И она нашла себе новое развлечение.

Надо сказать, что после массовой гибели жрецов Солнца походы в наш мир временно прекратились. Оставшиеся в живых жрецы отказывались даже приближаться к пещере кристаллов. Но Императрица заставила их открыть для нее эту дверь. И один из старых служителей культа под страхом смерти и пыток вошел в пещеру и вынес для нее кристалл нужного размера, объяснил, как им воспользоваться. Но напоследок сказал: «Ваше Величество! Не стал бы я на вашем месте пользоваться этим кристаллом. Откуда знать, как он повлияет на вас. Ведь однажды вы уже воспользовались этой силой». На что Императрица рассмеялась и сказала:

«Замолчи, старый идиот! Когда будешь на моем месте, тогда и станешь каркать, а я в твоих советах не нуждаюсь, впрочем, как и в услугах!» — и кивнула страже, которая тут же убила жреца.

Атлантида к тому времени была государством довольно развитым технически. Контакты с нашим миром позволили Атлантам перенять ряд полезных открытий: у них было и электричество, и двигатели внутреннего сгорания, и мобильная связь. Поэтому путешествие в новый для себя мир Императрица планировала провести на личном авто. От сопровождения охраны — отказалась. От денег — тоже. «Я хочу настоящих приключений!» — сообщила она, — «а вы собираетесь снова запереть меня в привычные рамки!» И снова ей не посмели возразить. Только Марк, отвечавший за ее безопасность, на всякий случай поставил на машину и в сотовый телефон кристаллы сопровождения и прослушки. Как оказалось, не зря…

На третьи сутки своего пребывания в нашем мире Императрица пропала. Ее мобильный стал недоступен для связи. Но не это насторожило службу наблюдения, а тот факт, что личное авто Ее Величества более двадцати часов не двигалось с одного и того же места, причем, судя по карте, явно пустынного. Об этом доложили Марку, и он немедленно отправился к жрецам Солнца с просьбой перебросить его в тот мир. С ним вместе отправились обеспокоенные ситуацией Артур, Ян и двое опытных агентов службы безопасности. После осмотра пустого и брошенного на старой лесной дороге автомобиля Императрицы стало ясно, что приключения ее все же нашли. А заодно и всю Империю.

— И вот теперь мы отыскали Вас, госпожа, но Вы ничего не помните и не хотите возвращаться, — закончил рассказывать Артур. — Скажите же, что нам теперь делать?

Еще несколько часов назад я, не задумываясь, сообщила бы им, что не собираюсь вешать на себя чужие проблемы. Но это было бы несколько часов назад, а теперь я вдруг отчетливо поняла, что обязательно с ними поеду, даже если потом буду жалеть об этом, даже если они врут. Поеду именно для того, чтобы убедиться в этом. Потому что не хочу верить в то, что где-то, пусть даже не на Земле, существует целый мир несчастных людей. Несчастных из-за того, что какая-то похожая на меня пигалица обладает скверным характером и неумеренной кровожадностью. Ну, а если они не врут, и этот мир реально существует, тем лучше. Я займу в нем ее место и верну все на круги своя. А если она надумает вернуться — что ж, тем хуже для нее.

— Хорошо, поеду с вами, — решительно сказала я.

Ребята радостно оживились. А Ян даже улыбнулся, словно это было самым заветным желанием всей его жизни. Похоже, парень действительно любит эту стерву.

— Но при условии, что вы дадите мне три дня на решение вопроса на работе и дома, — твердо заявила я.

— А разве мы не берем с собой тех, кого Вы считаете близкими, госпожа? — удивленно спросил Марк.

— Нет, пойми, мне сперва самой надо во всем разобраться, а уж потом объясняться с семьей.

Не могу сказать, что ответ пришелся Марку по душе, но он промолчал. А вот это уже не понравилось мне. Как говорится, в тихом омуте — черти водятся. Мало ли что там у него в голове за планы: может, они и моих родителей в сонном виде в эту Империю затащат, а потом будут объяснять все с позиций безопасности. Поэтому я решила его немного припугнуть, тем более, что подобный стиль общения должен быть для них привычным.

— И вот что я тебе скажу, дорогой Марк. Если мои родители вопреки моим желаниям все же окажутся в вашей Атлантиде — пеняй на себя. Месть будет ужасна!

Конечно, получилось несколько театрально, но Марк побледнел и, судя по всему, поверил. А именно это мне и было нужно.

— Теперь отвезите меня на работу. Мне надо объясниться с начальством и взять отпуск. Это…

— Знаю, — прервал меня Марк. — Ваша работа расположена на Воронцовом поле, дом шесть.

— Все-то Вам уже известно. Это сколько же меня выслеживали?

— Три месяца, — серьезно ответил Марк.

— А не утомились?

— Нет, мы привыкли, — неопределенно ответил Ян по пути к довольно необычного дизайна черному авто.

Внутри машинка выглядела еще лучше, чем снаружи. Рядом со мной сел Артур. Марк вел машину. Смотреть за окно оказалось скучным занятием. Названия проезжаемых нами населенных пунктов ни о чем не говорили, оставалось развлечь себя разговором.

— Артур, а ты давно знаком с Императрицей? — пристала я к своему попутчику.

— Семнадцать лет, — тут же ответил он. Значит, они были знакомы еще до того, как она превратилась в чудовище. Это уже интересно.

— А ты тоже … — я замялась, называть его рабом не хотелось, а замены этому слову подобрать не удавалось. Но он понял меня сразу.

-Да, тоже раб, — просто ответил он. И я готова поспорить, что ему это далось нелегко. Ой, скрывает он что-то. Не похожи они на тех забитых и запуганных людей, о которых я от них наслушалась.

— Артур, а ты всегда им был? — задала я уточняющий вопрос. На этот раз он ответил не сразу. Видно было, что разговор ему решительно не по нраву. Ничего, перетопчется. Их, между прочим, никто не просил в мою жизнь вмешиваться.

Я уже собиралась его поторопить, но тут он сам решил проснуться.

— Нет, не всегда. Только последние шесть лет.

— А до этого? — мне стало интересно.

— До этого был одним из очень уважаемых людей. Но это была другая жизнь другого человека, — напряженно ответил он.

— И как же ты докатился до жизни такой? — намеренно не замечая его нежелания общаться на эту тему, спросила я.

Он отвернулся и снова надолго замолчал. Понимая, что все равно расскажет, я не стала его поторапливать. Наконец, мне соизволили ответить.

— С Вашей помощью, госпожа. Вы, конечно, не помните, но готов освежить Вашу память. У меня были жена и дочь. Вы прекрасно их знали и были осведомлены о том, что моя жена не была свободной женщиной. Я уже начал оформлять необходимые документы для ее освобождения, когда с вами произошли события в пещере кристаллов. Потом Вы лишились родителей и стали императрицей, тут же издав Положение о рабстве. Вот под действие этого Положения и попала вся моя семья. Я, конечно, мог бы избежать печальной участи, если согласился бы отречься от любимых жены и дочери, отправив обеих в школы рабов и поставив Ладе клеймо на предплечье. Но это было невозможно для меня. Если бы я только знал, какую судьбу им приготовили, то лучше убил бы обеих. Но я не знал. Не знал до тех пор, пока в имение не ворвалась группа наемников, пока мне не показали указ, подписанный Вами, по которому я, не выполнивший Положение о рабстве, лишался титула, прав, всего имущества и самой свободы. Ваши … — он сбился и замолчал, проглатывая резкие слова, а потом справился с волнением и продолжил негромко и нервно. — Они на глазах трехлетней дочки заклеймили меня и Ладу, а потом … Ладу изнасиловали. По очереди — трое мерзавцев. А я ничего не мог сделать, потому что мои руки были прибиты к двери моего бывшего дома, а в грудь моей дочки смотрело два копья: одно мое неверное движение — и девочку убили бы. Тогда я не понимал, что это было лучшим выходом для всех нас. Спасибо Марку, который был в составе этой группы. Марк видел мое отчаяние и пожалел то ли меня, то ли нас всех. Он должен был... Ладу... был следующим в очереди. Но вместо этого он быстро и точно ввел в ее сердце острый стилет. Она умерла мгновенно, не мучаясь. Правда, это самоуправство дорого обошлось ему.

Артур замолчал. И только сжатые до белизны суставов кулаки говорили о том, что ему все еще больно вспоминать тот день. А мне стало действительно страшно. Как можно быть таким жестоким и при этом считать себя человеком! И это чудовище ассоциируют со мной!

— Артур, — сказала я тихо, — Мне жаль, что это случилось с тобой и твоей семьей. И я очень тебя прошу — не думай, что это сделала я. Кстати, ты не сказал, что стало с твоей маленькой дочкой.

— Ей уже тринадцать лет. Она прошла через ад. Теперь она одна из Ваших служанок. И этим Вы полностью контролируете меня. Ведь если я сделаю хотя бы шаг в сторону, Вы превратите ее жизнь в кошмар, — ответил он.

— Но тогда ты должен ее ненавидеть — ту женщину, которая так похожа на меня! Почему же ты поехал ее искать и спасать?! — изумленно воскликнула я.

— Чтобы найти и убить,— едва слышно прошептал Артур.

Я пораженно замолчала. А Марк остановил машину. «Мне конец», — промелькнула в пустой голове спокойная и равнодушная мысль. Марк неспешно открыл дверцу со стороны Артура и жестко сказал:

— Выходите оба.

Артур вылез первым, а я заморожено и обреченно полезла за ним следом. Машина стояла на пустынной дороге. Справа и слева возвышались темные мохнатые ели, высотой с трехэтажный дом. Вокруг была полная и абсолютная тишина, в которой звук захлопнувшейся за моей спиной двери прозвучал как выстрел. Я вздрогнула, но даже не попробовала убежать — куда? Эти ребята нагонят в два счета. Интересно, под какой елочкой меня прикопают. Вон та, вторая слева — настоящая лесная красавица — хорошо бы под ней. Хотя не все ли равно? А Марк тем временем подошел вплотную к Артуру и сгреб в кулаки его куртку, тряхнул так, что слышно было, как щелкнули зубы, и угрожающе сказал:

— Ты думай, о чем болтаешь и с кем. Пока я жив, ты ее не тронешь, — и еще раз от души его тряхнул.

— Но она же и тебя… Ты забыл? Сейчас такой случай — скажем, что не нашли, пропала. Кто не поверит? — сдавленно простонал Артур. Марк оттолкнул его от себя.

— Я сказал — нет, — жестко припечатал он. — Ты сам знаешь, к чему это приведет империю и кто погибнет первым.

Странно, что не вмешивается Ян. Он же мой, тьфу ты, ее любовник. Я посмотрела на него. В глазах Яна застыла боль и непонимание, но он ничего не предпринимал. Я тихонько придвинулась к нему и, приподнявшись на цыпочки, шепнула в самое ухо:

— Почему ты молчишь? Тебе все равно?

Он удивленно посмотрел на меня и отрицательно покачал головой. Потом, наклонившись, тихо ответил:

— Я просто с ними не справлюсь. Но если дело будет плохо, бегите в лес, задержу, насколько смогу.

Марк посмотрел на нас.

— О чем вы шепчетесь? Если думаете, что я позволю причинить Вам вред, госпожа, то не стоит беспокойства. Вы в полной безопасности. Ян, сядешь за руль. Артур — на переднее сиденье. А Вас, госпожа, я попрошу сесть на свое место. Прошу извинить нас за вынужденную остановку, — и открыв дверь, усадил меня в машину, заняв место рядом. «Наверное, чтобы не сбежала с перепугу», — подумала я, и только теперь заметила, как зубы выбивают неуемную дрожь, и какими ледяными стали мои руки. Да, а как интересно и почти хорошо все начиналось…

…

Не могу сказать, что легко было выбить у начальства внеочередной отпуск. Но всеми правдами и неправдами как-то все утряслось. Намного сложнее оказалось объяснить родителям, куда это меня так внезапно понесло, почему не приглашаю в санаторий никого из друзей и, главное, почему не беру с собой мобильник.

— Понимаешь, — неуверенно мямлила я маме в трубку. — Это же санаторий для лечения нервной системы, там только по показаниям, и мобильники поэтому просят оставить дома. Люди нервные, постоянный трезвон неблагоприятен для лечения. Я сама буду звонить, как только появится возможность.

Она напряженно вздохнула и спросила странным голосом:

— Скажи правду — ты попала в беду?

Честно говоря, примерно этого развития сюжета я и опасалась. У мамы просто чутье на мои неприятности. Вот что ей сказать? Все, что ни скажешь, будет казаться ложью. Поэтому я просто ответила:

— Нет! — и крепко чмокнула трубку. А у самой защемило сердце и захотелось бросить все к чертовой матери и никуда не ехать. В самом деле, что мне до чужих проблем! Пусть живут, как хотят. Куда я лезу? Зачем? Кого-то спасать? Я не бэтмен и не служба спасения… Но тут перед глазами встало неприятное воспоминание — изуродованная шрамами спина Марка. И все утряслось на свои места. Есть такое слово — надо, и ничего я с собой не смогу поделать. Не смогу себя изменить. Поздно меняться. Поздно… Поэтому надо было закончить все эти сантименты поскорее, что я решительно и сделала, весело попрощавшись, повесила трубку, утирая потихоньку непрошеную влагу с глаз.

Соседке, которая настойчиво набивалась меня проводить, еще вчера объяснила, что время раннее, сумка небольшая — сама доберусь. Единственное, чего не знал никто, это того, что в районе Курского вокзала меня будет встречать черная машина эффектного вида и трое незнакомых мужчин. Если бы мама знала, то, наверное, точно утвердилась в своих подозрениях…

Машина действительно была на месте. И хотя я опоздала на полчаса от назначенного мной же времени, они все еще ждали. Увидев меня, с трудом подволакивающую казавшуюся при выходе из дома небольшой сумочку, Марк бегом поспешил на помощь.

— Зачем вам это? — укоризненно спросил он, отобрав поклажу.

— А что я, по-твоему, должна сказать соседям и друзьям — что в санатории, куда я, по их мнению, отправляюсь, выдают отдыхающим даже трусы и зубную пасту?

Марк и Ян сдержано улыбнулись.

— А Артур где? — не увидела я третьего «богатыря».

— Мы решили его не брать,— спокойно сказал Марк.

Я уселась в машину рядом с Яном. Марк, положив вещи в багажник, завел мотор.

— Боитесь, что он меня убьет? — напрямую спросила я Марка. Он полуобернулся к нам и неожиданно улыбнулся открытой и солнечной какой-то улыбкой.

— Нет, за вас не боимся. За него, честно говоря, боюсь. Вдруг вы его убьете?

— Я?! Разве я похожа на убийцу?

— А разве Артур похож? — парировал Марк. — Не обязательно казаться опасным для того, чтобы быть им. — И спокойно вывел машину на Садовое кольцо, ловко вписавшись в казавшийся сплошным поток транспорта.

— Вот Марк, например, кажется самым обычным человеком, — тихонько сказал Ян, наклонившись ко мне. — А на деле — идеальная машина для убийства, причем всеми видами оружия и просто руками. Он для этого был выращен и воспитан соответственно. Когда другие дети играли в песочке, он учился выживать.

— Как это? — удивилась я.

— Он из школы воинов Карона. Теперь — школа рабов Карона. Там готовили идеальных воинов, причем специально тестировали мальчиков, отбирали только тех, кто проявлял нужные способности. Марк — очень успешный ученик.

— Так он не телохранитель?

— Почему же нет? Ведь для того, чтобы идеально охранять, надо идеально знать все способы умерщвления человека, — резонно ответил Ян. Да, похоже, логика в Атлантиде весьма своеобразна…

Ехали мы относительно недолго — часа три. Наконец, за окнами авто, кроме деревьев и покосившегося указателя — «Запретная зона. Въезд по пропускам» — ничего не осталось. Указатель был ржавым и мятым, похоже, зона уже лет тридцать, как перестала быть запретной. Поэтому я не удивилась, когда Марк спокойно въехал под указатель на запущенную дорогу.

— Пристегнитесь, — не оборачиваясь, сказал он.— Сейчас будем уходить в наш мир.

Ян деловито вытащил откуда-то из недр сиденья ремни безопасности и пристегнул нас обоих.

— И глаза закройте, — улыбнувшись, попросил Марк.

— Это еще зачем? Чтобы дорогу не запомнила?

— При переходе будет яркий свет. Глаза потом могут несколько часов болеть, — предупредил он, сам одевая плотно прилегающие к лицу черные очки.

Не могу сказать, что меня это обрадовало. К разного рода излучениям я еще с уроков физики вынесла стойкое предубеждение. Но выбора особого не было. Успокаивало то, что ребята не проявляли никакого волнения. Значит, все будет хорошо. Или должно быть. Хотя вспомнилась неожиданно пропавшая императрица. Ну да бог с ней, со стервой!

Интересно, когда будет переход? И как это будет выглядеть? В прочитанных мною книгах переходы из мира в мир обставлялись очень эффектно. И тут таинственности хоть отбавляй — запретная зона, старая дорога, ремни безопасности, глаза опять же закрыть. Машину ощутимо болтало, что было неудивительно — заброшенная дорога была в отвратном состоянии. По крайней мере, ясно стало, для чего понадобились ремни безопасности. Если бы не эта предосторожность, я уже раза два точно стукнулась головой в стекло. Ужасно хотелось открыть глаза и посмотреть на переход. Но, помня предупреждение, решила не причинять вреда охраняемому имуществу и терпеливо ожидала окончания этой странной поездки. Еще и ладонями лицо прикрыла. Ненавижу слишком яркий свет. Постепенно машина пошла ровнее, толчки прекратились.

— Можете снять ремни и открыть глаза, — послышался голос Марка.

Я тут же последовала его совету и восхищенно охнула. Авто шло на приличной скорости по совершенно прямой и гладкой дороге, терявшейся где-то за линией горизонта. Пейзаж за окнами навязчиво не напоминал осеннюю Подмосковную серость — похоже, здесь вовсю буйствовала весна. Редкие деревья по обочине были сплошь усеяны яркими соцветиями лиловато-сиреневых крупных цветов, напоминающих распространенные на земле фаленопсисы. Справа и слева, насколько хватало глаз, простирались засеянные поля, словно горбушка хлеба, разрезанные пополам стрелой нашей дороги. Яркое синее небо чуть курчавилось пухом белоснежного суфле облаков.

— Но как? Почему ничего не чувствовалось? — удивилась я.

— Сам переход очень прост и быстр и никак не ощущается физически, — ответил Ян. — Вспыхивает яркое световое пятно, и открывается что-то вроде ворот. В них следует войти или въехать. Последним должен войти тот, у кого в руке кристалл. Сразу после этого ворота схлопываются. Вот, собственно, и весь переход.

— Да, по твоим словам действительно ничего сложного. А ехать нам сколько, и главное, куда?

Марк на секунду оглянулся и удивленно ответил:

— К жрецам, конечно, — надо вернуть кристалл. — А потом добавил:

— Если, вы не против.

Я была «не против». Самой хотелось бы встретиться с этими жрецами и поговорить. Некоторые вопросы требовали серьезных ответов, а из общения с ребятами стало понятно, что они мне в этом не помощники.

— Сколько ехать к жрецам?

— Около двух часов.

— А если с пробками? — уточнила я на всякий случай.

Ян сдержано улыбнулся:

— Пробок не может быть, госпожа. Это императорская трасса. Только Вы и высшие чиновники имеют право пользоваться трассами этого уровня.

Удивившись, я углубилась в расспросы и узнала еще кое-что о социальном устройстве «своей» империи. Оказалось, что для первых лиц были проложены спецдороги, которые связывали наиболее часто посещаемые для дела города и места Империи. Прочий люд ими не пользовался. Это позволяло избавиться от ставшей серьезной проблемой на земле необходимости временно перекрывать общие дороги при проезде по ним первых лиц государства. Соответственно, не возникало многочасовых пробок и неприятных пожеланий власть предержащим от простаивавших в этих пробках водителей. Похоже, в Атлантиде с логикой было намного лучше, чем на Земле. И с финансами тоже дела обстояли неплохо. Это сколько они на спецдороги потратили? Это хорошо — если уж быть императрицей, то хотя бы не нищей.

Постепенно менялся пейзаж за окном. Равнины стали перемежаться холмами, а холмистая местность медленно обзавелась небольшими горами на горизонте. Именно к этим горам и лежал наш путь. Природа тоже стала пышнее. Кроме придорожных цветущих деревьев появился достаточно густой кустарник, усыпанный мелкими фиолетовыми листочками. За ним ничего нельзя было рассмотреть, что меня немало огорчало. Однажды на дорогу за десяток метров до автомобиля выпрыгнул небольшой стройный олень. Он был намного меньше и изящней своих земных собратьев. Ярко-рыжая шерстка густо усеяна желтыми леопардовыми разводами, а маленькая точеная головка чудесного создания увенчивалась каскадом переплетенных ветвистых рогов, сделавших честь королю оленей. Обиженно взбрыкнув задними ногами, животное одним прыжком пересекло дорогу и вновь пропало в кустарнике. Для меня осталось секретом, как он умудрился не запутаться в нем рогами.

— Какой красавец! — не удержалась я от восхищенного вздоха.

Ян посмотрел на меня, в глазах у него мелькнуло понимание, и такая волна нежности накрыла меня с головой, что просто стало трудно дышать, а я почувствовала, как заливаются краской и горят уши и щеки. Не могу сказать, что это мне понравилось. Надо будет с ним что-то делать. В мои планы не входит пользоваться чужими любовниками. А ведь мальчик искренне влюблен. Жаль будет его. Впрочем, я не виновата, что все у них так вот получилось.

Между тем, авто, сделав крутой поворот, вышло на круглую площадку у подножия какой-то горы. К ее скалистому краю прилепился маленький и невыразительный домик, на пороге которого стоял молодой мужчина в длинном одеянии, напоминающем римские тоги. Он не сделал попытки выйти нам навстречу. Просто стоял, сложив на груди руки, и ждал, пока мы сами подойдем к нему. Странно, это у них этикет такой — гостей на пороге встречать, или мне конкретно не рады? Определить степень удовлетворенности нашим высоким визитом так и не удалось. Лицо жреца напоминало посмертную маску, и я не удержалась, чтобы не съязвить.

— Скажите, вы случайно инъекциями ботокса не увлекаетесь? Нет? А то, похоже, вы немного переборщили.

Жрец даже бровью не повел. Железная выдержка у мужика. Уважаю! Правда, с такими вот типами надо или откровенно, или никак. Придется подстраиваться по ходу дела. Жрец кивнул Марку, как старому знакомому, что, признаться, меня несколько удивило. Не похожи, ох не похожи мои знакомцы на тех простых ребят, которыми представились. И мне, кажется, открыли только маленькую вершинку айсберга. Похоже, они ведут свою игру и непонятно, какое место в ней отведено мне. Зря я, наверное, в это вязалась. Между тем Марк снял с шеи цепочку с невзрачным, похожим на кусок неограненного горного хрусталя кристаллом и передал Жрецу. Тот принял вещицу, как само собой разумеющееся, и неспешно убрал в небольшую сумочку на поясе.

— Прошу вас, Императрица, пройти со мной. А вы пока тут погуляйте, — распорядился он «моими людьми». Интересно, что они послушались беспрекословно. Значит, или мне ничего не угрожает, или Жрец — один из участников этой непонятной игры с явным двойным дном. Я решила не показывать пока своего удивления и не высказывать опасений, и прошла вслед за жрецом в казавшийся небольшим снаружи домик. Его убранство искренне поразило меня. Надо сказать, что реальные объемы помещения были раз в пять больше, чем казалось с улицы. Большую часть площади искусно выбили в скальном массиве и высокохудожественно отделали барельефами из природного камня, перемежаемого предметами совершенно бытового интерьера. Заметно было, что такому большому помещению явно не хватает рабочих рук. На мебели покоился довольно солидный слой пыли, в углу на столике печально засыхали тарелки с остатками многодневных трапез. Жрец уловил мой взгляд, неожиданно покраснел и, пробормотав сбивчивые извинения, сгреб замызганную посуду и унес в соседнюю комнату. Звонкий грохот и сдержанная явно нелицеприятная фраза в адрес коварного фарфора возвестили мне о печальной кончине по крайней мере нескольких предметов, имеющих особенность разбиваться при падении. Вернулся Жрец, задумчиво посасывающий порезанный палец. Вынув покалеченную конечность из пасти, поморщился и поспешно замотал довольно чистым носовым платком.

— Перебинтовать? — вежливо предложила я свою помощь.

Он удивленно посмотрел и отрицательно покачал головой. Ну что ж, наше дело предложить. Мы люди не навязчивые. Жрец неожиданно вздохнул и спросил:

— Скажите, вам странные сны последнее время не снятся?

Ну, вот как он узнал?! Сны меня действительно мучили. Именно мучили, потому что все были просто кошмарами — убийства в них плавно перемежались со сценами из жизни средневековой инквизиции. Причем я сама казалась явным наблюдателем и участником этого безобразия. Обычно я просыпалась в поту, со сбившимся дыханием, в самом жутком моменте своего кошмара. Заснуть уже не удавалось. Я даже попробовала одно время принимать снотворное, но было еще хуже. Я не смогла проснуться, и кошмар мучил меня до утра. Утром я чувствовала себя не только разбитой, но и глубоко несчастной, потому что во сне стала причиной гибели двух человек. Больше я не принимала снотворного.

— Допустим, — уклончиво ответила я.

— Значит, снятся, — задумчиво протянул он. — Это понятно. Сознание отключается — выходит Она.

— Кто Она? И куда выходит? — уточнила я.

Жрец внимательно посмотрел на меня, словно раздумывая, следует ли со мной вообще говорить. Потом все же снизошел до ответа.

— Понимаете, я прекрасно знаю, что Вы и Императрица — два совершенно разных человека. И в то же время, вы и она — одно и то же лицо.

— Интересно, вы сами себя слышали? — воскликнула я,— Вы же первым утверждением делаете невозможным второе! Где же логика?

— А нигде, — равнодушно пожал он плечами. — Какая может быть логика при побочных эффектах работы с кристаллами? Хотите, попробую популярно объяснить?

-Хочу! — кратко подтвердила я.

— Объясняю! — в тон мне пошутил он и улыбнулся.— Да вы не напрягайтесь, больше никто не знает. А я не собираюсь посвящать в это кого попало. Не в моих интересах. Понимаете, мы хотели сделать как лучше, а получилось… В результате обращения к силе кристаллов Имперская наследница должна была обрести способность к деторождению. Правда, старейший возражал. Говорил, что нельзя вершить добро для одного человека за счет зла для другого. Но, учитывая обстоятельства и особенную важность момента, его слова решили не принимать во внимание. Как выяснилось позднее, совершенно напрасно. Собственно, из Посвященных жрецов в живых остался я один.

Он снова вздохнул и задумчиво уставился на порезанный палец. Медитация над увечьем явно затягивалась.

— За счет вреда кому? Я по-прежнему ничего не понимаю. И до сих пор не получила ответа ни на один свой вопрос,— тактично прервала я «мыслителя».

Он снова внимательно взглянул на меня. Казалось, что Жрец так и не смог решить для себя — о чем и в какой мере откровенно со мной можно говорить. Но я не собиралась отступать и, изогнув бровь, с заинтересованным видом, не моргнув, выдержала его взгляд.

— Я пытаюсь объяснить. Только это не так просто, — немного обиженно ответил он. — Видите ли, у почти что каждого человека есть так называемые астральные проекции, проще говоря, двойники. Вот такого двойника нашли и у наследницы Имперской семьи. Думаю, вы уже догадались, что вы и есть тот самый астральный близнец.

Согласно киваю. В общем, к этим выводам я и сама пришла, по крайней мере, внешнее сходство меня и пропавшей императрицы наводило на такие мысли.

— Так вот, — продолжил объяснения жрец, — В результате манипуляций с кристаллами в принципе возможно частичное изменение свойств одного близкородственного объекта за счет другого. В принципе, возможно было вернуть наследнице способность к деторождению за счет отнятия этой возможности у ее астрального двойника.

Жрец виновато на меня покосился. Скрипнув зубами, я решила не проявлять пока своего отношения к подобной постановке вопроса и сделала вид, что искренне интересуюсь продолжением рассказа, а вовсе не его этической стороной.

— В принципе, — вздохнул он, — все должно было пройти ровно, но то ли мы что-то напутали, то ли прав был старейший и с кристаллами нельзя делать хоть что-то, выходящее за рамки привычного представления о добре, но в результате этого эксперимента произошло вовсе не то частичное изменение объекта, на которое мы рассчитывали.

Он снова вздохнул и, недоуменно пожав плечами, пробормотал себе под нос:

— Черт его знает, почему…

Потом уже для меня продолжил:

— Видоизменение произошло, действительно частичное, только в несколько иной части. Вышло так, что все, что есть в человеке отрицательного, из астрального двойника втянулось в наследницу, но по закону сообщающихся сосудов — все положительное из наследницы вытянул астральный двойник. Вместо двух уравновешенных в полюсах плюс и минус субъектов мы получили два отдельно уравновешенных субъекта с разной полярностью, — несколько туманно и заумно закончил он.

— Проще говоря, — подначила я его, — Вы получили одну большую заразу!

— Увы, да! — печально согласился он.

— Ну, с последствием вашего неэтичного и антинаучного эксперимента все более менее понятно. Но объясните мне, что там за фраза прозвучала насчет подсознания и чьего-то выхода в свет во время моего сна? С этого момента, если можно, поподробнее! — твердо попросила я.

— Хорошо, — покорно согласился жрец, — у меня есть основания подозревать, что с некоторых пор вы и императрица реально стали одним человеком, — сказал он совершенно серьезно. — И произошло это пять месяцев назад, когда она воспользовалась кристаллом для перехода в ваш мир. Скажите, приблизительно в это время у вас не было периода странного замутнения сознания?

Сказать, что его слова меня удивили — значит ничего этим не выразить… Да! Было! Только не замутнение, а необъяснимая ничем потеря сознания! Причем, по скорой меня доставили в больницу и не могли привести в себя более шести часов. Я ужасно перепугала не только свою семью, но и начальство и коллег по работе, так как случилось все во время совещания в кабинете у руководителя. Он как раз решил сообщить мне, что я, по его мнению, еще не доделала, и высказывал это в своей обычной крикливой манере, а тут я резко бледнею и замертво сползаю со стула на пол. Причем, по словам коллег-очевидцев, практически не дышу, имею слабо прослушивающееся сердцебиение и чертовски замедленный пульс. Приехавшая скорая констатировала нереально низкое давление и тут же, не перенося в машину, вкатила какую-то капельницу. Причем затребовала по рации реанимобиль, на котором меня и вывезли прямиком в отделение реанимации. Если это обозвать как-нибудь помягче, то, пожалуй, случай как раз подпадает под «замутнение сознания». Очевидно, на моей физиономии отразилась вся гамма пережитых чувств, потому что жрец удовлетворенно кивнул и сказал:

— Значит, имело место быть! Что ж, это подтверждает мою теорию.

— Какую еще теорию? — вяло поинтересовалась я.

— Совмещения Вашего сознания и сознания императрицы. Вероятнее всего, не только сознания. Полагаю, что объект поглощения был в результате дематерилизован и частично впитан объектом поглощателем.

— А попроще?

— Проще говоря, произошло слияние двух астральных двойников в один объект. Теоретически эта возможность была описана еще Аврелием Диторическим, но практически за все время работы с кристаллами были только две попытки провести подобное объединение — обе неудачные, закончившиеся гибелью обоих двойников. Собственно, то, что Вы живы — уникально само по себе.

Он с интересом рассматривал меня. Наверное, так профессора рассматривают редкий вид микроба через микроскоп. В роли микроба ощущения были так себе.

— Выходит, императрицы больше нет? — глупо спросила я.

Жрец удивленно приподнял брови:

— Ну почему же нет. Есть — Вы и есть нынешняя, да, собственно, и прежняя императрица.

— А она никак не вернется? — с надеждой спросила я.

— Нет! — теряя терпение, ответил Жрец. — Ну, подумайте сами, как она может вернуться, если как самостоятельный объект императрица дематерилизована и частично поглощена Вами? Как можно отделить ее и Ваши клетки, ее и Ваши черты характера?

— Но я не изменилась!

— Это вам просто пока не очень заметно. Времени-то прошло не так уж много, — спокойно ответил он. — Потом Вы сами увидите, как начнете меняться. Я же прошу Вас лишь об одном: если заметите что-то странное, нереальное, что не должно быть у человека — пожалуйста, сообщите об этом мне. Мне не хочется Вас пугать, но думаю, что Вы можете стать опасной — и не только для себя.

Он внимательно и печально смотрел на меня, а я все еще не могла до конца осознать услышанное, не могла поверить, что где-то глубоко во мне живет теперь что-то чужое, жуткое, что-то, что может исподволь, незаметно изменить меня и превратить в монстра.

— Это все Вы,— тихо и с ненавистью сказала, наконец, я, — Вы и Ваши мерзкие опыты. Вы на людей смотрите, как на астральные проекции — что Вам до моих чувств, до переживаний, до того, что я чуть не умерла! Вы… просто… Я Вас ненавижу! И я Вам не верю — ничему не верю — не желаю верить! — закричала я в отчаянии.

Жрец спокойно и устало смотрел на меня, не делая попыток встать с кресла или как-то отодвинуться.

— Так не верите, или не хотите верить? — словно издеваясь, уточнил он. — И если не верите, к чему такой всплеск эмоций? Учитесь управлять своими чувствами, пока они не начали управлять Вами. В Ваших руках империя, судьбы миллионов людей. Для Вас эмоции так же недопустимы, как мысль о смерти или о возвращении. Я искренне советую Вам — забудьте о том, что существует другой мир. Для Вас с сегодняшнего дня он только один, и его имя — Атлантида.

Я молча развернулась и, почти не видя ничего вокруг себя от пелены гнева, застилающей глаза, бросилась вон из этого дома, все равно куда — лишь бы не видеть этого издевательски спокойного лица, не слышать самоуверенного голоса. Злость окрашивала мир в красные тона. Вылетев на улицу, я не сразу осознала, что солнце в самом зените, что меня зовут по имени и, кажется, даже тормошат. Потом несколько раз глубоко вздохнула и попыталась взять себя в руки. В одном этот урод был прав — не стоит позволять эмоциям управлять разумом. Ни к чему хорошему это не приведет. Постепенно в реальность вернулись краски и звуки, и первое, что я поняла, а вернее — почувствовала — что кто-то довольно крепко держит меня за плечи. Подняв глаза, увидела обеспокоенное лицо Яна.

— Что случилось? — тревожно спросил он.

— Ничего, — выдавила я сквозь стиснутые зубы. — Ничего. Просто мы не сошлись во мнениях по ряду этических вопросов. И вряд ли когда-нибудь сможем договориться.

У машины, облокотившись на открытую дверь, стоял Марк. Мне очень не понравился его взгляд. Мрачно как-то он на меня смотрел.

— Что тебя не устраивает? — с неожиданной для себя злостью спросила я.

Марк стушевался, опустил глаза и торопливо ответил:

— Нет, все в порядке. Куда теперь? Во дворец?

— А что? Разве вы оставили мне хоть какие-то варианты? По-моему, идеально рассчитанная ловушка. Теперь для меня нет обратной дороги. Не так ли? Всю дорогу меня обвиняли во всех смертных грехах! И что же?! Выясняется, что лишь для того, чтобы мое чувство вины не дало мне возможности трезво подумать и отказаться от этой авантюры!

Под конец я уже в голос кричала, перед глазами снова поплыли красные круги, испуганное лицо Марка вызывало только ненависть и желание ударить эту тварь так, чтобы захлебнулся кровью, чтобы понял, как это — меня обманывать! Тварь! Они оба твари! Я их убью! Вот только доберусь до дворца, вызову стражу — на кусочки разрежу! И, размахнувшись, я изо всех сил раскрытой ладонью ударила Марка в лицо. Резкая боль в руке заставила меня согнуться пополам, прижимая покалеченную конечность к животу и тихонько поскуливая. Зато резко, словно ее и не было, пропала злость. Господи, что со мной происходит? Мне страшно! И очень больно!

— Вау! Как же больно!

— Давайте, посмотрю, — неуверенно предложил Марк.

Я медленно разогнулась и подняла на него глаза. По его подбородку тоненькой струйкой из рассеченной губы стекала кровь. Он почему-то не обращал на это внимания и лишь виновато смотрел на меня.

— У тебя кровь идет, — хрипло сказала я. Он только усмехнулся и вытер подбородок тыльной стороной ладони.

— Это ничего — не серьезно. А вот Вы, кажется, кисть вывихнули. Позвольте Вам помочь.

Стало стыдно. Ведь это я его ударила. За что? Ведь не за что было. Совсем не за что.

— Извини, пожалуйста. Я не хотела…

— Хотели, — невесело улыбнулся Марк. — Иначе — не ударили бы. Зато теперь точно знаем — мы не ошиблись, госпожа. Вы — императрица. Только она …

И он внезапно замолчал, не договорив. Впрочем, я и так поняла, что он хотел сказать.

— Посмотри руку, только не больно, хорошо? — попросила я, уводя разговор от опасной темы.

Марк согласно кивнул, умело обхватил мою руку и кисть обеими руками и как-то хитро дернул, одновременно слегка поворачивая сустав. Резкая боль заставила меня вскрикнуть, из глаз хлынули слезы.

— Ведь просила — не больно! — плача простонала я, утыкаясь лицом в чью–то вовремя подставленную широкую грудь. Меня успокаивающе обняли за плечи и трогательно поглаживали по голове, дожидаясь, когда смогу успокоиться.

— Ну вот, — прогундосила, печально хлюпая носом, — Тушь потекла, рука распухла, глаза покраснели, чувство вины — усилилось. А ведь я даже до дворца доехать не успела!

Подставленная под меня грудь затряслась от беззвучного смеха, и сверху раздался голос Яна:

— Это ничего! У нас еще много экстремальных развлечений на сегодня запланировано.

Голос у него был веселый, и я рискнула посмотреть на ребят. Они оба улыбались. И Марк тоже, кровь у него уже остановилась и запеклась тонкой темной корочкой, которую он не спешил вытирать. В глазах затаились смешливые огоньки. Хороший он все же парень: даже не обиделся и с рукой помог — быстро и умело. Хорошую, видимо, школу прошел.

— Садитесь в машину, госпожа, — спокойно посоветовал он. — Путь приличный — даже с нашей скоростью часа четыре. Так что задерживаться не стоит.

И впрямь — здесь больше нечего было делать. На меня навалилась неожиданная усталость — должно быть, сегодняшний день вымотал не физически, но морально лучше, чем любая работа. Я, не споря, забралась на заднее сиденье и с удовольствием прислушалась к урчавшему на низких частотах мотору. Звук его приятно расслаблял и убаюкивал. Но прежде, чем заснуть, мне хотелось сказать ребятам кое-что очень важное. В первую очередь для меня самой. Я дождалась, когда Марк развернет машину и выедет на дорогу и тихонько кашлянула, обращая на себя внимание. С таким же успехом я могла выстрелить в воздух из автомата. Парни как по команде посмотрели на меня.

— Ты за дорогой-то следи, — поежившись, посоветовала я Марку. Он молча отвернулся, но по напряженной спине я поняла — слушает.

— Ребята, — неуверенно начала я. — Мне надо извиниться перед вами — за то, что руки распустила, за то, что гадостей наговорила.

— Не стоит, — не оборачиваясь, сдержанно отозвался Марк. Ян только улыбнулся, покачивая несогласно головой.

— Нет, стоит! — твердо продолжила я. — Извините меня, особенно ты, Марк, прости. И еще — я хочу, чтобы вы знали, о чем мне сказал жрец.

На этот раз меня не стали перебивать. Видимо, эта тема была всем нам интересна.

— Ян, Марк — вы действительно не ошиблись. Жрец подтвердил, что я и императрица — один и тот же человек.

Ян сжался на сиденье рядом со мной и попробовал незаметно отодвинуться к двери. Марк внимательно посмотрел на меня в зеркальце заднего вида. Оба молчали, и это тягостное молчание душной пеленой повисло в салоне машины.

— Но все не так плохо. Я не совсем она. Не перебивайте только, а то не смогу объяснить! Он сказал, что я — ее астральный двойник, который полностью поглотил саму императрицу. Знаю, нереально звучит, но он сказал кое-что, чего не мог знать. Это убедило меня в его правоте. Теперь мне страшно.

По спине непроизвольно побежали мурашки и я почувствовала, как, несмотря на жаркий день, леденеют ладони. Ребята молчали. Даже заботливый Ян не сделал попытки как-то утешить меня, а ведь я, кажется, уже начала к этому привыкать.

— Мне страшно,— повторила я настойчиво, — страшно потому, что она может изменить меня. Если я правильно поняла жреца, в то время, когда ослабляется самоконтроль, из подсознания поднимается она — и управляет мной. Так, выйдя от жреца, я была очень расстроена разговором. И мне кажется, что, несмотря на то, что я полностью осознавала себя, моими эмоциями руководил кто-то другой — и не только эмоциями. Я НИКОГДА не стала бы бить человека по лицу, тем более зная, что мне не ответят. Это значит, что она может захватить меня во сне. Я не смогу не спать, но прошу вас, очень прошу — если вы вновь увидите, что происходит что-то подобное — постарайтесь меня вернуть. И, кажется, я поняла как. Марк, ты догадался — как?

— Я не смогу, — просто ответил он.

— Почему? Что в этом сложного? Не обязательно мне руку ломать. Мне Ян сказал — ты умелец — неужели на теле человека нет таких точек, которые вызывали бы боль?

— Есть, только я не палач. Кроме того, причинять боль женщине — вовсе не мой профиль. Вот быстро и безболезненно убить — могу.

— Убивать не надо — жить хочу, — невесело пошутила я. — Так что же — мне с собой особого палача возить теперь?

Марк не спеша остановил машину на обочине и обернулся. Он тоже выглядел уставшим.

— Как вы себе это представляете, госпожа? Во дворце вы почти постоянно на виду. К вам подходит раб, нагло мнет, например, руку. Вы кричите от боли — и все в порядке? Даже если я просто дотронусь до вас без согласия — мне лихо придется. А если предположить, что реально причиню вам боль — описать, что будет со мной? Или воображение подскажет?

— Не надо описывать, Марк. Я не хочу причинять тебе неприятности. Только, думается мне, если позволить ей взять верх, неприятности все же будут всенепременно — и не у тебя одного, — я смотрела ему прямо в глаза. Выразительный все же у него взгляд — уверенный, чуть насмешливый, и в то же время где-то в глубине проскальзывает странное такое выражение — словно человек потерял что-то очень важное, очень дорогое для него в жизни.

— Значит, надо искать другой способ, — улыбнулся он, — менее травматичный и жестокий.

— Где искать-то? — приуныла я. — Ведь больше никому довериться нельзя.

— И не надо! Не унывайте, госпожа, что-нибудь придумаем. Ну не всегда же она будет просыпаться.

Марк улыбался очень странно — только губами, а глаза не улыбались — оставались немного печальными. Кажется, Артур говорил, что что-то у него там с императрицей произошло, какой-то конфликт. Надо будет об этом поподробнее узнать.

— Янек, — обратился между тем Марк к молчавшему до сих пор напарнику,— ты просвети госпожу, что она должна будет сделать во дворце.

Марк успокаивающе кивнул мне и вновь завел двигатель.

Голова шла кругом… Ян, конечно, старался. Он подробно все рассказал. Слишком подробно. Радовало одно — Императрица не особо утруждала себя именами слуг и даже редких придворных. Ошибаться можно. Все общение строилось по типу: я ошиблась — ты дурак. Соблюдать придворные реверансы тоже нужды не было. Предшественница творила, что хотела. Главным было одно — не подписывать пока никаких официальных документов, а лучше всего вообще не писать. Как ни крути, а почерк мне не подделать. Марк обещал раздобыть к вечеру образцы почерка и подписи Императрицы и принести мне — тренироваться. Мне, если честно, уже ничего не хотелось. В душе рос страх и безразличие — довольно странный эмоциональный коктейль. Я сожалела, что решилась на такой необдуманный шаг. Может быть, теперь и моя жизнь не продлится долго… Может быть, через день, два, неделю кто-то укажет на меня пальцем, и с криком \"самозванка!\" меня потащат на эшафот. И самое ужасное, что скорее всего я больше никогда не вернусь в привычный мне мир. Почему я должна спасать чужих людей?! А кто позаботится обо мне?!

— Останови! — обратилась я к Марку. Машина плавно въехала на обочину. Марк кинул острый взгляд в зеркало заднего вида. Ян обошел машину и, открыв двери, подал мне руку. Солнце уже перевалило за полдень, но легкий ветерок приносил приятную прохладу. Я с удовольствием подставила ему горящее лицо, прикрыла глаза и спокойно сообщила:

— Никуда не поеду.

Кто-то из мужчин обреченно вздохнул. Потом Марк задал ожидаемый мной вопрос:

— Почему?

— А зачем? Вы обманули меня. Я не смогу вернуться. Все бессмысленно. Мне все равно, что теперь будет со мною, с вами… да с кем угодно!

Марк несогласно качнул головой.

— В чем мы Вас обманули — мне не ясно. Да и не позволил бы ни я, ни кто-то другой себе такого в отношении Вас, госпожа.

— Прекрати меня так называть! — почти крикнула я.

— Хорошо, как Вам будет угодно, — спокойно ответил Марк. — Но примите как данность — при посторонних я обязан так к вам обращаться. Иначе — наказание. Весьма неприятное.

— При посторонних — пусть, — соглашаюсь тихонько.

— А что касается возвращения и ваших родителей, то прошу вспомнить — я предлагал взять их с собой. Вы не согласились. Это раз. Второе. Кто Вам сказал, что Вы не сможете вернуться? В любое удобное время. Я возьму кристалл и лично буду сопровождать Вас.

— Правда? — с надеждой спросила я. И поразилась тому, как жалко и просительно прозвучал мой голос. Я, наконец, решилась посмотреть Марку в глаза. Мне было жизненно необходимо увидеть подтверждение сказанному. А глаза у Марка были очень интересные — карие с прозеленью. И сейчас в них плескалась смешинка, но сам он сохранял самое серьезное выражение лица.

— Правда! — уверенно ответил он и добавил: — Может, мы все же поедем во дворец? Иначе появимся там уже затемно. И если это жрец сказал о невозможности возврата, то вы могли бы догадаться, что все люди имеют свои цели. Видимо, у него они тоже есть.

Оставалось только согласиться.

Уже смеркалось, когда меня вежливо и аккуратно разбудили. А что вы хотите? Несколько часов монотонного движения по ровной и гладкой трассе. Да и денек выдался славный — в эмоциональном плане немало досталось. И эта странная усталость. Как–то я за собой раньше не замечала быстрой утомляемости. Наверное, смена климатических поясов сказывается, — успокоила я себя. Дворец был… как дворец. На мой взгляд, от Эрмитажа и прочих сооружений этого типа он отличался только размерами, абсолютно белым цветом и явным перебором с числом колон и ступеней. В залах было неожиданно пусто. Конечно, можно сделать скидку на позднее время, но это противоречило всему, что я читала о нравах всяких там сэров и графов. Вроде бы они только оживать должны. Сопровождал нас высокий пожилой мужчина в какой-то форменной хламиде. Про себя я назвала его мажордомом. И хотя при встрече он старался изобразить радость от лицезрения меня — неповторимой, но удавалось ему это не особо. \"Не верю!\" — как говаривал небезызвестный Станиславский. Убранство дворца тоже не впечатлило. Пара-тройка картин на стенах, незатейливая роспись на манер фресок — и, собственно, все «великолепие». Неожиданно вспомнился «бородатый» анекдот про нового русского. Его я и не замедлила процитировать:

— Да скромненько, скромненько тут у нас… но!.. чистенько! — и многозначительно подняла вверх указательный палец. Мажордом нервно сглотнул и спал с лица.

— Ваше Великолепие! — дребезжащим противным голосом сообщил он. — Скажите, что вы хотели бы видеть, все выполним!

— А денег-то хватит? — засомневалась я.

Позади послышался сдавленный смешок, переходящий в покашливание. То ли Марку, то ли Яну за мой счет было слишком весело. Сперва затащили в чужой мир, повесили свои проблемы, а теперь им еще весело! Хорррошо… сейчас выясним, кто это у нас такой веселый. Я на каблуках медленно развернулась и увидела эти две наглые морды. Вон как глазенки-то блестят! Смешно им!

— Извольте объяснить, что такого веселого сказано? — почти прошипела я от сдерживаемого гнева.

Мажордом мимикрировал со стеной. Это он правильно… Иначе я и на него взглянула бы — может, тоже веселится за компанию. Марк и Ян молчали, стараясь не смотреть в глаза.

— Я, видимо, с собой разговариваю?...— удивляюсь ласково.

— Ваше Величество, вы не сказали ничего смешного. Простыл я немного, закашлялся, — спокойно ответил Ян.

— Вылечить? — вкрадчиво поинтересовалась я. — Это быстро!

Злость уже вовсю требовала выхода, и, схватив Яна за ворот рубашки, я изо всех сил ударила его о стену. И тут же вскрикнула — резкая боль пронзила руку и змеей скользнула вдоль позвоночника. А Марк, неизвестно когда успевший оказаться рядом, вежливо придерживал меня под локоть.

— Осторожно, госпожа, не ушибитесь.

Да, конечно…

Опять. Я снова не контролировала себя. Такая вспышка — без причины. Боги! Что со мной происходит…

— Марк, проводи. А ты, любезный, свободен.

Мажордом молча поклонился и резво усеменил в боковой коридор. Сил осмысливать происходящее уже не было. Как же я устала! Марк словно почувствовал мое состояние.

— Тут рядом, — сказал он и подхватил меня на руки.

— Не надо. Я сама…

-…

Ну и ладно. Пусть…

Дальнейшее почти не сохранилось в моей памяти. Вроде бы меня разули, уложили в постель и тихо обсуждали — снять одежду или лучше не надо. Судя по всему, побоялись. Так я и провалилась в тяжелый сон, полный гадостных теней, шорохов и странного речитатива, звучащего то тише, то громче почти на самом краешке сознания…

Мне снился странный сон… Старинный город с узкими улочками. Совершенно безжизненный — нет даже птиц и насекомых. Только ветер носит сухую пыль и сухие осенние листья по улицам, кружит их вальсом смерти у небольшого круглого фонтана на площади. Я присаживаюсь на старый облупленный мозаичный бортик фонтана и заглядываю в чашу. Там пусто… несколько сухих голышей, пустой домик улитки и паутина мелких и крупных трещин. Воды нет. Такое ощущение, что воды нет совсем. Во всем городе, во всем мире. Только тишина. Вдруг на дно фонтана падает чья-то тень. Я медленно поворачиваюсь, сердце сжимается от ужаса… За спиной в паре шагов странная женщина. Белая до синевы туника, волосы скорее светлые… Трудно определить их цвет. Они как-то странно светятся. Светятся и ее глаза. Пронзительным белым светом. Нет зрачков, трудно уловить, что это создание чувствует, о чём думает.

— Не бойся, — не разжимая губ произносит видение. Я понимаю, что голос звучит в моих мыслях. Не удивляюсь. Во сне возможно все, что угодно.

— Мы не причиним вреда. Хотим помочь. Мы знаем твой страх и неуверенность. Понимаем. Но просим — переломи себя. Останься. Ты сможешь, справишься. А мы поможем. Не будешь знать, как поступить — закрой глаза и подумай обо мне. Я приду. Пойми. Атлантиде очень нужен Правитель — справедливый, мудрый, добрый. Очень давно у этого народа не было такого правителя. Это наша последняя попытка. Ты из другого мира — быстрого, дерзкого, доброго. У тебя разносторонние знания, опыт управления и мягкое сердце. Ты умеешь ценить чужие жизни, потому что понимаешь, как нелегко эти жизни даются. Останься и попробуй изменить этот мир к лучшему, пожалей его народ. Как мать жалеет своего ребенка.

— А моя жизнь, мои близкие? Как же я брошу их?

Видение улыбается.

— Не беспокойся. Время в разных мирах течет неодинаково. Здесь — век, там год. Здесь день — там минута. Ты успеешь, а они даже не успеют почувствовать, что тебя нет рядом.

— Ну да! И встретят рассыпающуюся от старости ветхую старушенцию, которая с криками \"Родные мои!\" кинется им на шею через две недели?! — возмутилась я.

Странная женщина чуть склонила голову и на несколько минут умолкла, словно советовалась с кем-то невидимым мне.

— Мы решим эту проблему просто, — ответила она. Затем подошла ко мне и накрыла ладонями виски и глаза.

У нее были странные руки — прохладные, словно принадлежали не живому существу из плоти и крови, и исходило от них приятное покалывание и тепло. Тепло от холода. Забавно…

— Все, — сказала она, отпуская меня… — Теперь ты можешь не беспокоиться об этой мелочи. Мы замедлили твои биологические часы и немного перестроили генную структуру. Чтобы постареть, тебе понадобится не одно тысячелетие. Удачи, и не забывай — мы рядом…

Неожиданно понимаю, что сна уже нет. А я просто лежу с закрытыми глазами и вспоминаю приснившееся. Сами собой сложились строчки известной песенки: «Я довольно молодой бог… и опыта совсем нет… лала-ту-ту…» Угу… интересные сны на новом-то месте. На новом месте приснись жених невесте?! Забавная у меня, однако, ориентация прорисовывается. Фыркнув от смеха и откинув одеяло, я с удовольствием потянулась и с неудовольствием оглядела себя! Ну, нельзя спать ложиться в одежде! Теперь все мятое и неопрятное. Причем и морда лица тоже мятая.

— Крыысота — стрррашная вещь! — Сообщила я отражению в зеркале и начала тыкаться во все дверки в поисках ванны и туалета. За одной из дверок неожиданно обнаружились два громоздких типа и длинный коридор дворца, уходящий в двух равно неизвестных направлениях.

— Ой! — пробасил один из типов.

— Ой! — согласилась я. — А вы кто?

— Охрана, Ваше Величество, пресветлая Императрица, госпожа….

Судя по количеству вдохнутого охраной воздуха, хвалить меня положено долго и прочувствованно. Меня это не устраивало. Меня бы туалет сейчас очень устроил.

— Минуточку! — остановила я словесный поток. Хм, а парень силен — ни разу не повторился. — А где тут туалет?

Охранник изменил цвет лица на помидорный, прикрыл глазки и затанцевал с ноги на ногу. Балет в его исполнении был так себе.

— Ну?..

Мужчина не меняя цвета лица ткнул пальчиком в непримечательную дубовую панель слева от входа.

— Хм, никогда бы не подумала. А как это открывается? — задала я совершенно невинный вопрос. Охранник онемел и побурел еще больше.

— Вам плохо, давление? — обеспокоилась я.

Лицо мужчины покрылось белыми пятнами. Припадочный какой-то. Ну его — еще помрет! Я повернулась к панели и задумчиво на нее посмотрела. Обычный мореный полированный дуб с резной рамочкой, колоночками внизу и цветком типа «клематис» в центре. Ни тебе ручки, ни защелки. Ну кто так строит?!

— Помочь?

Это Ян. Улыбается. Ого! Какой синяк и шишак на лбу. Это, наверное, когда я его вчера об стену двинула.

— Ага, — согласилась я, — очень пора.

Ян повернул влево центр цветка, панель отъехала в стену. Впереди сиял вожделенный «белый друг». Но я не стала торопиться, а с подозрением спросила:

— Обратно как?

— Так же. Мозаичный цветок с обратной стороны — поворот вправо.

И, понизив голос, добавил:

— И, пожалуйста, не смущайте охрану. У нас задавать такие вопросы не совсем прилично.

— Ниче! Пусть привыкают. Развели тут ханжество!

Двери закрылись за моей возмущенной спиной.

Когда я, довольная и умытая, вывалилась из ванной, наполнение моей комнаты уже несколько изменилось. В наличии была вся троица. Вот только присутствие Артура меня напрягало. Тяжело как-то общаться с человеком, который хотел тебя убить.

— Доброе утро, — буркнула я. Молодые люди синхронно опустились на одно колено и приложили правую руку к груди.

— Что случилось-то? — удивилась я.

— Обычное приветствие, госпожа, — отозвался Ян.

— Нет, мне такое «здрасти» не нравится! Я себя неуютно чувствую. Давайте с этим заканчивать — «доброе утро» сказали — и хватит! Давайте лучше чайку или кофейку вместе попьем, — увидела я сервированный к завтраку столик. Поужинать, как и пообедать вчера как-то не вышло, и сейчас желудок настойчиво требовал положенного. А какие тостики, салатик! Булочки!!! А в чайничке — кофе? Похоже! Не дожидаясь ребят, я быстренько налила чашечку ароматного напитка, добавила сливок и с удовольствием вцепилась зубами в хрустящий тост с вареньем. Кажется, ежевичное. Вкуснятина!

Я посмотрела на ребят. Марк наблюдал за мной с легким интересом. Ян удивленно и растеряно. Артур… хм… с явным неодобрением.

— Ну что опять не так-то?!— с трудом проглотив кусок обиженно воскликнула я.

Как ни странно, просветил меня Артур.

— Не стоит что-либо делать самой. Вам все нальют и подадут. Обычно специальные горничные. Сегодня — в виде исключения — мы. Не стоит забывать, госпожа, что Императрица и рабы — несовместимые социальные статусы. Если вы изволите обратить внимание, на столе только один прибор.

Мне стало очень неудобно. Как-то не принято самой жевать, а людей заставлять в рот заглядывать.

— А вы-то завтракали? — уточнила я, пытаясь унять проснувшуюся некстати совесть.

— Мы рано встаем, не беспокойтесь, — по-доброму улыбнулся Марк, — Кушайте, а Артур пока расскажет, какие у Вас планы на день.

— Да вообще-то никаких, — удивилась я, отхлебывая кофе.

— Вообще-то, много каких, — в меру язвительно сообщил Артур. — Привыкайте к тому, госпожа, что время Императрицы не принадлежит ей.

Я только вздохнула, признавая его правоту. Что-то подобное я из истории помнила. Но вот что-то не давало мне покоя. Причем это что-то касается именно Артура. Сосредоточенно дожевывая булочку я пыталась вспомнить, что я о нем знаю и, наконец, понять, что же меня напрягает.

— Да Вы меня совсем не слушаете! — возмутился Артур.

— Ага, — согласилась я, — Не слушаю. Да ты не переживай. Сходим, куда надо, сделаем все, что положено. Все равно, я последовательности не запомню.

И тут пришла она — мысль! Вот, что не давало мне покоя.

— Артур, а где твоя дочь?

Он побледнел и до хруста сжал листы бумаги.

— На плантациях адоманта, — хрипло ответил он.

— Адомант — это что?

— Довольно красивый минерал, произрастающий на стенах соляных пещер.

— А что она там делает? И, кстати, как ее зовут?

Артур недобро посмотрел на меня.

— Звать — Мирра. Вы ее сами туда отправили. За «косорукость». Кофе она пролила.

— Угу. Интересная информация, — я немного помолчала. — А как для нее лучше, Артур, вернуть сюда или оставить на добыче?

— Вы издеваетесь? За те слова на дороге? — тихо спросил Артур. — Адамант растет на отвесных соляных стенах. Добираются к нему методом скалолазания. Снаряжение — не новое, оттого подводит. И смертность среди добытчиков весьма высока.

— Значит, девушку нужно вернуть, — определилась я. — Артур, вы знающий человек — подскажите, как это сделать?

Надо отдать должное ребятам, никто не удивился, не усомнился. Просто все живо вступили в обсуждение проблемы. Выходило не очень–то хорошо. Отправила моя «вторая половина» девушку на плантации письменным распоряжением. Следовательно, им же должна и отозвать. А вот это никак не возможно. Почерк-то — память тела — он у нас разный. Но спасительная идея появилась у меня.

— Знаете, что я вам хочу предложить? А давайте на эти прииски я лично съезжу и сама девочку заберу. Без всяких писем. Отдадут ведь?

Марк только плечами пожал:

— Попробовали бы не отдать!

— Вот только у вас сегодня делегация северопромышленников и три личных аудиенции, — напомнил Артур.

— А мы их перенесем!

— Какую охрану взять — малую или большой выезд?

— Марк, не издевайся, пожалуйста, я представления не имею, в чем между ними разница. На твое усмотрение.

— Хорошо, через полчаса все будет готово, госпожа.

— Не смей меня так называть!

Странная она все же вернулась. Почти не орет, извиняется за что-то. Непривычно. Теперь вот Артур не знает, что думать — за девочкой собралась на прииски.

— Рик, ты мне нужен. Созови свою пятерку. Сбор через двадцать минут. Легкое вооружение — малый эскорт.

— Понял. Работаем.

Хороший парень, грамотный. И воин приличный. Правда, спешит. Нужно с ним в паре поработать. Дошлифовать. Что у нас тут… Так — малый парализатор, парные клинки, набедренный метательный кинжал, поручни с сюррекенами. И хорош. Если что-то несерьезное, вшестером справимся. А если серьезное, то ничто не поможет.

— Адим, подготовь машину и пять мотто. Баки под завязку. Шины литые, чтоб без проколов — в горы едем. Через десять минут. Как хочешь успевай. Не успеешь — тебя в телегу запрягу и тащить заставлю.

Работничек! Вечно ноет. Сколько времени ни дай — все мало. Хорошо, что с Императрицей ему общаться не приходится. Семь шкур уже потерял бы. Но везет парню — на роль мальчика для битья есть я. Так, сколько по времени осталось? Пятнадцать минут. Хватит, чтобы зайти за госпожой. Вот ведь — вспомнишь, и холод по позвоночнику. Вроде и не виноват, а все равно напрягает. Хорошо, хоть сейчас поспокойнее стала. Надолго ли? Так… все… Да соберись же ты, твою мать! Ну не съест же она!

— Можно? Вы готовы, госпожа?

Однако… Даже переобулась. Неплохо, со вкусом — черное с серебром ей идет. Но чего-то не хватает. Угу…

— Малую корону оденьте, пожалуйста, госпожа.

— Я не госпожа!!!

Ох, зачем же так кричать. Ну да — очередная прихоть. Все время забываю, а нужно запомнить наконец. Ни к чему дергать пантеру за хвост. Артур молодец: помог ей сориентироваться — подал этот чертов обруч. Как раз. Да кто бы сомневался — Императрица — она и есть.

— Пойдемте за мной, гос… Ваше Величество.

Язык меня погубит — вон, как зыркнула. Сложно с ней, но деваться некуда. У Артура, конечно, неплохая идея была — прикопать ее в том мире. Да только нельзя. И вовсе не за себя страшно — клинок в висок — и весь спрос. Да только гражданской войны в Атлантиде не хватает. И так все погано, хоть волком вой. А ведь герцоги тут же схлестнутся. И добро бы друг другу глотки перерезали, так это вряд ли. Рабов стравят. И личную гвардию. Но этих уже потом, когда рабы передохнут. Потому пусть уж будет один знакомый паук, чем несколько. Вернее, паучиха.

— Вам в машину, Ваше Величество.

— Да уж! Мотоцикл — явно не мое!

— Артур, ты с нами? Тогда поведешь.

Мне нужны свободные руки. Так… На всякий случай.

Молчит. Хорошо, пусть молчит. Мне так спокойнее.

Ребята ведут грамотно — двое впереди, трое позади. А вот Артур спешит. Нужно, чтобы между первой двойкой и нами было метров пятьдесят.

— Сбавь скорость. Держи дистанцию.

Молча кивнул, сделал как надо. Уважаю: хоть он и из бывших господ, но человек. И выдержка стальная. Он должен госпожу смертельно ненавидеть, но держится. На чем — не знаю. На гордости, должно быть… Мне проще: не было и нет свободы, и гордости нет.

Так… теперь нужно внимание. На дороге серия крутых поворотов, холмы перекрывают обзор. Если бы я планировал акцию, то только здесь. Хотя, вряд ли. Об этой поездке никто не осведомлен…

— Артур! Тормози!!! Госпожа — на сиденье — лежать — быстро!!!

Машину занесло боком, но не опрокинуло — тяжелая, бронированная. Взгляд назад — молодец, легла на сиденье, не высовывается.

— Артур, госпожа — на тебе.

Открыть двери, резко перекатом на обочину. Впереди ребята ведут бой — двое против пяти. Работают спина к спине — справятся. Сам учил — знаю. Затаиться в зарослях, выжидать. Сердце, дыхание — привести в норму. Мечи в руках. Ага… вот они. Эти и есть основной отряд. Первая и последняя пятерки всего лишь, чтобы охрана завязла. Тихонько кладу правый меч — и парализатор холодит ладонь. Ждать, пусть их немного отвлечет Артур. Он тоже хорош. Двое. Трое… А вот и оставшаяся пара — подходят сзади к двери, за которой госпожа. Теперь моя партия. В правого, взявшегося за ручку двери, разряжаю парализатор. Он уже вне игры. Второй реагирует быстро — меч в руке, готов к встрече. Не думаю, что против меня, двурукого, выстоит долго. Провожу серию ударов, «Мельницу», парень понимает, что попал. На виске бисеринки пота. Боится. Это хорошо. А вот и ошибка. Извини, брат, эту партию заказал не я. Кровь веером разлетается по воздуху и красным узором раскрашивает боковое стекло задней дверцы. Взгляд назад — плохо. Тройку замыкающих оттеснили слишком близко к машине. Шагов семь — и бой будет вокруг авто. Из нападающих вышел только один. Взгляд на Артура — против него уже двое, один мертв. Из двоих живых один ранен. Там все под контролем. Справится. Будем танцевать с тройкой замыкающих.

— Рик, вправо.

Понял, ушел, освободил мне дорогу. Против меня гибкий худощавый противник. Лицо скрыто маской. А вот стиль — ооочень знакомый — школа Крона. Понятно, почему ребят отжали. Приятно работать с таким оппонентом. У него один меч, свободна левая рука — это плохо. Приходится отвлекаться, за этой рукой нужно постоянно следить. А вот и подарок — едва успеваю отклониться от метательного кинжала, но пропускаю удар меча, свожу на минимум потери. Плохо. Правое плечо горит от глубокого пореза. Сам он не опасен — опасна кровопотеря. Нужно заканчивать быстрее. Серьезный парень. Хоть бы отвлекся, на секунду — мне бы хватило. Опа! Да, булыжником в голову — не сладко, но я добавлю. Прости, брат, начал не я. Удар милосердия обрывает хрип. Против нас остался один противник. Разберутся. Артур — ноль, стоит наготове, не расслабляется. Против первой пары танцуют двое. Сейчас поможем. Кинжал коротко свистнул и , конечно, нашел цель. Сюда тоже можно больше не отвлекаться. Стоп! Машина!!! Открытая дверь! Где госпожа?!

— Я тут.

Голос сбоку. Слава Солнцу — жива и цела! Брезгливо вытирает от грязи руку. От грязи? Булыжник. Так вот кому обязан.

— Госпожа, зачем покинули машину?

— Я не госпожа.

Смотрит исподлобья, взгляд не злой, скорее обиженный.

— Я не собираюсь хоронить твою тушку, Марк. Он же тебе руку располосовал. Ты весь в крови.

Да, действительно. В ушах уже шумит. Нужно остановить кровь. Ребята закончили работу и подтянулись, грамотно рассредоточились и держат оборону.

— Сядьте в машину. Пожалуйста. Артур, аптечка есть?

— Обижаешь! Держи.

Что тут у нас… Ага, жгут, антисептик…

— Артур, помоги.

Все верно — приладил жгут, крепко затянул. Больно! Но пока терпимо. Кровь замедлилась, еще пара минут и встанет.

— Давай, перебинтую. Я умею, нас учили.

Это госпожа. Учили ее. Интересно, где это? Хотя… хуже не будет. Артур вообще ничего не умеет, да и ребята не лучше. Нас то этому как раз НЕ учили. Вот только, что там по этому поводу «Установление о рабстве» говорит… Может, мы какую статью нарушаем? Хотя… все равно.

— Помогите, госпожа, пожалуйста. Если вам не трудно и не противно.

— Слушай! Замолчи! Не был бы ушибленным — сама б ушибла!

Уверенно разрывает намокший от крови рукав.

— Это что? Чем можно рану обработать?

— Синий флакон.

Обильно смачивает вату и начинает чистить рану. А вот теперь — больно. Не могу сдержаться и тихо сдавленно шиплю сквозь сжатые зубы. Сердце заходится в груди. Дышать получается короткими судорожными глотками. Что за дрянь они туда заливают? Словно огнем прожигает. Госпожа смачивает свежую вату, отбрасывая в сторону окровавленный комок. Еще одна волна боли.

— Потерпи, солнышко, немножко сталось. Нужно хорошо обработать, иначе будет хуже. Ну потерпи, ты же сильный…

Это госпожа меня уговаривает?! Сам себе не верю. От удивления забываю даже шипеть. У Артура тоже глаза не в формате и брови домиком. А госпожа отбрасывает еще один кровавый комок и промокает чистую от грязи и крови рану сухой ватой. Ну это уже не больно — словно ветерок поглаживает. Забавно. Это ей зачем? Часть бинта сворачивает квадратом, внутрь ровным слоем вкладывает слой ваты и , смочив антисептиком, прикладывает к ране. Снова больно.

— Так надо, солнышко, зато воспаления не будет. Оно скоро перестанет жечь, но первый день будет немного подергивать. Потерпи.

И уверенно накладывает бинт. Да… верю, что учили. Красиво перебинтовала, и очень удобно. Не сползает ничего, и рукой можно двигать свободно.

— Эй! Ты что делаешь?! А ну-ка — меч в ножны, руке нужен покой. Сейчас я тебе перевязь сооружу.

— Да спасибо, госпожа, не нужно. Рана не серьезная.

— Я знаю, но порез глубокий и кровопотеря приличная. Не нужно бравады, Марк.

Все же нацепила перевязь из бинта и зафиксировала в ней полусогнутую руку. Да ладно, я, если что, и левой управлюсь.

— Рик, освободите дорогу. Пора ехать.

Кивнули, оттащили трупы на обочину

— Осталось совсем немного… Ваше Величество.

— Да, Марк, хорошо.

Помолчала немного, а потом тихо спросила:

— Марк, а за что они на нас напали?

И глаза… печальные. Вообще-то, она красивая, наша госпожа. Стройная, черты лица тонкие, правильные. И очень яркие глаза — карие, теплые. А сейчас еще и добрые. Боги! Ну будьте вы милосердны! Сделайте так, чтобы она снова изменилась, чтобы хоть жить, а не пресмыкаться… Что же ей ответить? Правду нельзя. Рано. А врать отчего-то не хочется.

— Госпожа, позвольте не отвечать на ваш вопрос. Если честно, вряд ли смогу на него правильно ответить.

Вот ведь — и не соврал, и правды не сказал.

— Хорошо. Пусть будет так. И — спасибо вам огромное. И тебе, Марк, и тебе — Артур.

— За что, госпожа?

— За жизнь. И пожалуйста, — устало попросила она, — не надо называть меня так. Зовите по имени, мне так спокойнее и приятнее.

Как же ей объяснить, что я не нарочно. Просто привык за столько лет. Раньше как? Забудешь правильно обратиться, не успеешь вовремя на колени встать — наказание. А теперь вот так сразу — все с ног на голову. Артур? Поговорить решил. Ну точно — сегодня день чудес.

— Уважаемая, поймите правильно, люди… рабы привыкли к определенным… ритуалам. За пару дней сложно переучиваться. Воспринимайте это спокойнее — скоро или вы привыкнете, или мы.

— Хорошо, Артур. Постараюсь. И я хочу, чтобы ты знал — я твою девочку хочу забрать не для того, чтобы сделать ей или тебе что-то плохое. Наоборот, я очень, очень хочу, чтобы вы были хоть немного счастливы. И мне очень горько, что отчасти — отчасти! — из-за меня все так случилось. Пожалуйста, поверьте. Я сделаю все для того, чтобы не быть на нее похожей..

Голос звенит от эмоций. Она сейчас говорит правду. Может, Боги услышали мои молитвы?

Начало ощутимо трясти и очень хочется пить. Это последствия приличной кровопотери. Ничего, главное — зубами не стучать. Но пить — очень хочется. Кажется, что пересохло не только во рту, но и в горле. Похоже, госпожа заметила, что со мной не все в порядке, слишком внимательно ко мне приглядывается. Спросила участливо:

— Плохо, Марк?

Сняла плащ и подает мне.

— Укройся, тебе холодно.

Что же делать?! Плащ Императрицы — великая честь. И кому? Мне…

— Спасибо. Не стоит.

Усмехнулась печально и начала укрывать меня сама. Кровь прилила к лицу, очень неуютно от ее заботы. Не знаю, что хуже — когда бьет, или когда вот так… Боги! Какая она маленькая, хрупкая и … беззащитная. Запястья — соломинки, двумя пальцами переломить можно. И запах очень приятный — от нее и от плаща. Что-то цветочное, весеннее. А на поясе у нее фляга. Странно, обычно она ее не брала. Так хочется пить, что трудно перевести взгляд. А она опять, кажется, заметила — отстегнула флягу, крышку открутила, сделала сама глоток и мне протягивает.

— Держи, это обычная вода, Марк. Пей, сколько хочешь. Тебе бы сейчас лучше сока гранатового или горячего очень сладкого чая, но хоть водой потерю крови восполни. А чай попрошу для тебя по приезду организовать.

Ничего не могу с собой поделать. С трудом выдавливаю из пересохшего горла:

— Спасибо!

И я взял эту флягу. Ее глаза были такими добрыми, понимающими. Никогда вода не казалась мне такой ослепляющее вкусной. Я не мог остановиться, пока во фляге не осталось ни капли.

— Простите, госпожа, — я чувствовал себя виноватым. Ведь это была ее вода, что же мы теперь будем делать, если она захочет пить? Она в ответ только улыбнулась тепло.

— Ничего, все в порядке, Марк. И ты все же поплотнее накройся плащом. При потере крови всегда холодно.

Она заботилась обо мне, словно сестра, будто я был ей дорог. Это было неожиданно, но очень приятно. Где-то в области груди шевельнулся теплый живой комочек. Он словно жил отдельной от меня жизнью.

И он хотел, чтобы эта женщина продолжала со мной разговаривать, заботиться обо мне, чтобы ее теплые маленькие руки снова касались моей кожи. Теперь я, кажется, понимал Яна и даже завидовал ему. Ведь так или иначе, через боль и страх, но он был рядом с ней, мог обнимать ее и даже целовать. И я почувствовал, что самым большим моим желанием, моей мечтой теперь станет поцелуй. Страшное, непреодолимое наваждение — коснуться губами хотя бы краешка ее идеально очерченных губ. Я с трудом отвел глаза. Не стоит так откровенно пялиться на госпожу, ведь ей это может не понравиться. Но проснувшийся живой комок отчаянно воспротивился этому. Ему было больно, ему было насущно необходимо находиться с ней рядом и видеть ее. Со мной никогда раньше такого не было. Может быть, это и есть то, что люди зовут любовью? Хотя, вряд ли. Эти чувства не для рабов. Наверное, это просто признательность за заботу. Обо мне ведь никто никогда не заботился, кроме матери. Но это было так давно, что время уже успело стереть из памяти черты ее лица. Я совсем ее не помнил, даже запах и касания рук уже давно не всплывали в моей памяти. Жизнь раба не очень то располагает к воспоминаниям. Да, лучше будет знать, что это благодарность. Тогда я смогу с этим жить. И скоро все вернется на привычный путь, очень скоро — после первого же наказания. Боль великолепно отрезвляет.

А она и не замечала моего состояния, просто задумчиво смотрела в окно. Но и это было отлично, потому что тогда я беспрепятственно мог на нее смотреть. Боги! Пусть это будет просто признательность!

После этого жуткого нападения я чувствовала себя подавлено. Видимо, не так все просто в этом мире, и у меня много врагов. А самое ужасное в том, что я даже не предполагаю, кто они. Зато знаю, что это достаточно могущественная сила: ведь они смогли очень быстро организовать покушение. Значит, знали, куда и когда мы поедем. Конечно, и у стен есть уши, но сдается мне, что не в данном случае. Кто-то предал. Причем, кто-то из тех, кто знал о поездке, а таких людей совсем не много. Что ж, тем легче будет выяснить, кто это. Вряд ли Марк или Артур. У них обоих был отличный шанс убить меня. Никто бы ничего не узнал — не усмотрели во время нападения и все. Причем, нападавших было в несколько раз больше — все естественно. Остаются двое охранников у дверей императорских покоев или… Ян?! Но зачем это ему? Видно было, что он влюблен в Императрицу. А может быть, именно потому что влюблен? Ревнует к кому-то? Или был ею обижен? Да, не стоит сбрасывать его со счета. Нужно будет на обратном пути посоветоваться с Марком. Если он, конечно, будет себя хорошо чувствовать. Все таки, у него приличная кровопотеря. Интересно, а переливание крови в этом мире практикуется? Нужно будет узнать у местных эскулапов. Да и вообще не повредит выяснить, в каком состоянии находится медицина «во вверенном мне государстве». Я улыбнулась — вот уже и мыслить начинаю, как «государев человек» — масштабно.

Кажется, приехали. Мрачное место — больше на тюрьму или концлагерь какой-то похоже: вон и вышки с наблюдателями по периметру и казармы из серого камня. Или склады. Главное, что пропустили нас без задержки. Ой! Боже мой! Какая жуть… Это немыслимо! Надеюсь, что в этих ужасных сооружениях не трупы.

— Останови!

Я не стала дожидаться, когда Марк или Артур откроют мне двери и помогут выйти. Сама справлюсь — не калека. Со всей возможной скоростью я рванулась к этой площадке, на которой в странных деревянно-металлических конструкциях стояли на коленях, а где и висели на руках три неподвижных тела. Это были молодые мужчины. Один тихо стонал, двое других не подавали признаков жизни. Толстые синие мухи неторопливо копошились в лужицах крови и мерзко жужжа и сталкиваясь в воздухе перелетали на обезображенные тела людей. Я постаралась нащупать пульс у первого, чья голова и кисти рук были продеты в отверстия деревянной колодки. Он полустоял — полувисел коленопреклоненным и была видна только окровавленная спина с одной стороны и русый затылок с другой стороны деревянной планки. Чтобы нащупать пульс нужно было запястье или шея, но их не было видно. И мне осталось только одно — приложить ладонь к левой стороне груди и попытаться «услышать» сердце. Оно билось, но очень тихо, почти не слышно. Этот человек был еще жив. Ладонь оказалась измазанной в крови. Видимо, изуродована была не только спина. Хорошо, что я не боюсь крови. Не думая о последствиях, я вытерла руку о свои штаны. Ничего, одежда темная и заметно не будет, и поспешила к следующему мужчине. Это был совсем еще юноша, почти ребенок, но, судя по остекленевшему взгляду и чуть приоткрытому рту, я опоздала. Он мертв… Оставался тот, что был подвешен за руки. Судя по редким тихим стонам он был жив и в сознании. Я тихонько, стараясь не причинить боли, подняла его опущенную голову за подбородок. Мужчина был молод — лет двадцать пять, тридцать. Правильные черты лица, русые волосы и глаза неопределенного зеленовато-карего цвета. Он с трудом сфокусировал на мне мутный взгляд и чуть слышно прошептал:

— Пожалуйста, помогите, госпожа…

— Да, да… Что нужно сделать? — воскликнула я с болью.

— Подарите мне и брату смерть, госпожа. Пожалуйста…

Это было уже слишком. Для любого нормального человека это было слишком… Позади раздались тихие уверенные шаги. Я оглянулась — Марк. Артур остался у авто.

— Как их освободить? Двое еще живы. И где доктор?

Марк спокойно и чуть печально смотрел на меня.

— Почему ты молчишь?!

— Не кричите, госпожа. Пожалуйста. Освободить-то их не сложно. Они и так вам принадлежат — будет, как прикажете. Но вот доктор? Кто их лечить будет? Это рабы. Опять же, оставлять тут — бесполезно. Не с собой же их во дворец тащить?

— Мне все равно, Марк. Но тут они не останутся. И если местные доктора так брезгливы, я сама буду их лечить — как умею. Как их отсюда вытащить?

Марк слегка пожал плечами:

— Нужно обратиться в дирекцию — там отдадут распоряжение. Но на чем вы их повезете? Машина у нас одна, а они к тому же лежачие.

Конечно, в его словах был смысл. Но сделать вид, что меня это не касается, я не могла. Это было против всего моего существа.

— Вы, госпожа, хотя бы выясните, за что они наказаны. Они могут быть и убийцами.

И снова я не могла не согласиться с ним. Марк очень умный человек, похоже, что его жизненный опыт несравним с моим.

— Тогда, едем в дирекцию, — приняла я решение.

Внутри меня непрерывно отсчитывались секунды, мне казалось, что времени неумолимо не хватает. Еще не успев доехать к искомому хданию, я уже приняла решение: будь, что будет — даже, если убийцы, они все же заслуживают хоть немного человеческого отношения. Да и наказаны несчастные сполна. Я все равно буду добиваться их освобождения.

Здание дирекции ничем не отличалось от десятков административных корпусов, которые пришлось мне повидать за свою жизнь. Обычная серая квадратная коробка, разве что без решеток на окнах. Видимо, по мнению местного начальства, красть тут было решительно нечего. Или само же это начальство было слишком беспечным. Впрочем, в оперативности им было не отказать. Едва лишь наше авто остановилось, в распахнутые двери дирекции уже выкатился маленького росточка упитанный человечек в чем-то напоминающем римскую тогу. Мало того, что сам он был не в меру упитанным, а оттого походил на крупный колобок, но и все в нем было очень уж круглым: круглое личико с утонувшими в круглых щеках копейками глаз подчеркивались небольшим катышком носа. Даже пальцы на руках были похожи на короткие кругленькие баварские колбаски. Человечек неожиданно прытко скатился с крыльца и кинулся открывать двери автомобиля. Он не только услужливо подал мне руку, но успел слюняво поцеловать ладонь. Фу! Всегда не любила слюнявые поцелуи. Я постаралась незаметно от человечка вытереть руку об обивку сидения.

— Здравствуйте, здравствуйте, Ваша Светлость, я бы даже не побоялся сказать — Ваше Святейшество. О! Как мы рады вновь лицезреть вас! — казалось, слова сыпались из него, словно горох из дырявого пакета.

— Мы? — вызывающе переспросила я. Этот человек отчего-то сразу и безоговорочно мне не понравился.

— Простите, Ваша Светлость? — не понял он.

— Мы — это кто?

— Э-э-э... Мы — это... э... я.... — растеряно сообщил он.

Управляющий мне не просто не нравился, он меня злил. Очень. Мало того, что обслюнявил, так еще и премерзко потел. Вот уже из подмышек расползаются по одежде темные пятна влаги. И эта тупая манера примитивно льстить!

— У «я» есть имя и должность? — рявкнула я.

У него теперь руки затряслись и, наверняка, вспотели ладони. Отчего–то у таких скользких типов вечно омерзительно потные и липкие ручонки.

— Ва-ва-ваше Величие... — пролепетал человечек. — Я смотритель рудника «Кристальный лабиринт» Клирт, к Ва-вашим услугам.

Я отшвырнула потную дрянь с дороги и, ногой распахнув двери, вошла в помещение дирекции. А неплохо этот Клирт устроился!

— На чьи деньги тут все куплено? — не поворачиваясь рыкнула я.

Влетевший следом за мной смотритель неожиданно рухнул на колени и шустро пополз ко мне, заламывая руки и причитая на ходу:

— Слаб, слаб телом и духом я, верный Ваш слуга! Не убивайте, Ваше Величие, не убивайте. Все отработаю, до последнего глота все отдам! Верой и правдой! Не судите... слаб... телом... верный слуга...

— Заткнись и не смей ко мне прикасаться, если хочешь продолжать жить, — холодно прервала я его словесный поток. В углу у стола стояло уютное кресло, в него я и устроилась, так как продолжать общение с этой слюнявой тварью стоя сочла ниже своего достоинства.

— Кто те трое людей на площадке при въезде? За что они наказаны?

— Людей? — не понял этот идиот.

— Да! Я что — должна их описывать, дожидаясь, пока ты проснешься и изволишь внятно ответить!

— Простите, госпожа, простите... Но никто из моих... ваших людей не наказан.

— Госпожа говорит о трех рабах, закованных в колодки, — от дверей пояснил Артур.

— О! О рабах?! — с явным удивлением повторил Клирт.

Как человек, обладающий столь скудным умом, занял должность управляющего — мне было определенно непонятно! Я не удержала злости и швырнула в это тупое животное первым, что подвернулось мне под руку. А подвернулся бокал тонкого стекла с позолотой.

Надо сказать, я попала, и бокал, тихо звякнув, разбился об его полулысую башку. Мелкие осколки рассекли кожу на лбу, и потекшая тонкими стрелками кровь раскрасила кожу поперечными полосками. Теперь он стал похож на кота — тупого толстого полосатого кота. Это было смешно, и я от души расхохоталась. Он дрожащей пятерней попробовал смахнуть кровь со лба, но только еще больше ее размазал.

Я смеялась над ним, словно сумасшедшая, его жалкие ужимки были так нелепы! Я хохотала до рези в животе, до слез... Я смеялась бы, пока не остановилось мое дыхание, но кто-то резко и решительно плеснул мне в лицо холоднющей водой. Влага попала в рот на вдохе, и я закашлялась, пытаясь восстановить дыхание... Сильные руки рывком выдернули меня из кресла, наклонили вперед и слегка надавив на какую-то точку под грудиной, аккуратно шлепнули по спине. Сразу стало легче дышать. Я пару раз кашлянула, прочищая горло, и вытерла ладонями лицо. Хорошо, что не красилась, иначе хороша бы была после такого душа.

— Простите, госпожа. Мне показалось, что вы не очень хорошо себя почувствовали, — Марк настороженно смотрел на меня. Рукава его рубашки были мокрыми, стало быть, вот кому я обязана неожиданным умыванием. Но на него ни обиды, ни злости не было. Умничка... Уже неоднократно выручает.

— Ты зачем поврежденную руку потревожил? Немедленно в фиксирующую повязку. Не хватало, чтобы кровотечение вновь открылось, — попыталась я скрыть невольное смущение. — И спасибо. Кажется, ты был прав — я неважно себя чувствовала. Видимо, устала с дороги.

Странно, но я действительно ощущала только усталость. Ни от злости, ни от непонятного веселья не осталось и следа. Впрочем, над особенностями своего настроения я подумаю вечером в одиночестве. А сейчас есть дела и поважнее.

— Клирт, немедленно отдайте распоряжение об освобождении людей из колодок. Один, к сожалению, уже мертв. Выдайте тело родным или похороните. Не знаю, как там у вас положено... А двоих живых — сюда. Сами идти они вряд ли смогут. Распорядитесь, чтобы их донесли. Аккуратно. Все ясно?

Он мелко закивал головой в знак согласия и шустро бросился к выходу. Уже через несколько секунд от крыльца раздался его срывающийся голос, отдающий распоряжения. Нет, все же я была несправедлива к управляющему. Он очень быстро справился с поручением и уже вернулся в комнату. Его лицо все так же было в крови, и мне стало жаль толстяка. В сущности, не так уж он и плох — просто человек своей эпохи, своего мира. Глупо с моей стороны ожидать от него проявлений гуманности и человечности. Но и сама хороша, нечего сказать! Кинуть во взрослого, уважаемого человека стеклянный предмет, нанести ему травму. Совсем на меня не похоже.

— Вы умойтесь, уважаемый. И вызовите лекаря. Вам, и Марку, и тем двум людям нужна медицинская помощь.

Клирт растеряно развел руками.

— Так нет у нас лекаря, Ваше Величие. Не положено нам.

— А как же, если заболеет или поранится кто? — искренне удивилась я. — Ведь столько людей и, насколько я знаю, опасное производство. Как же так?

Управляющий, избегая смотреть мне в глаза, виновато пролепетал:

— Вашим распоряжением отменен лекарь, не сердитесь, госпожа. Ваше распоряжение — не нужен мол каторжникам лекарь. Мы, если надобность случается, из города приглашаем. Не так уж часто он нам и нужен.

— Тогда умойтесь хотя бы. И аптечка есть у вас? Ну, там для перевязки и обработки ран что-нибудь?

— Конечно, госпожа, я сейчас, очень быстро! — и Клирт исчез за неприметной дверью.

— Не вздумайте его лечить, госпожа, — предостерег меня Артур. Он все так же стоял в тени у двери.

— Почему?

— Вам по статусу не положено.

— Мало ли, что мне не положено, Артур, — пожала я плечами. — В конце-концов, это я нанесла ему травму.

— Не такую уж серьезную, — неожиданно поддержал Артура Марк. — Вам действительно не стоит оказывать помощь ни ему, ни тем двум рабам.

— Вот уж нет, голубчики, — устало возмутилась я. — Эти решения предоставьте принимать мне самой. Я готова советоваться с вами по многим вопросам, так как плохо ориентируюсь в местной экономике и политике, но вот в таких вещах — увольте — обойдусь без рекомендаций.

— Как будет угодно госпоже, — сухо ответил Артур. Кажется, он немного обиделся на меня. А Марк только тихонько вздохнул и едва слышно сказал:

— Упрямство хорошо лишь тогда, когда помогает достичь цели.

Неожиданно шумно распахнулись двери, умытый и успевший переодеться управляющий пыхтя втащил и водрузил на стол небольшой обитый темно-шоколадной кожей сундучок.

— Вот, госпожа, наша аптечка, — Клирт открыл сундучок и начал показывать содержимое. Там действительно было все необходимое для оказания первой помощи. Все, кроме обезболивающих препаратов. Неужели они об обычных анальгетиках не знают? Или существует другая причина? Сейчас в любом случае не стоит задавать этих вопросов — это может показаться подозрительным. Но есть повод поговорить с Марком и Артуром вечером. Я еще раз оценила ущерб, нанесенный бокалом голове управляющего. Пожалуй, он действительно обойдется без моей помощи. Эти порезы и царапины зарастут сами. Интересно, с моей стороны правильным будет принести ему извинения, или это не совпадает с правилами навязанной мне роли? Пожалуй, лучше будет промолчать. А вот с самоконтролем срочно нужно что-то делать, ведь не всегда рядом будет Марк.

— Да, этого достаточно, Клирт. Но где люди, которых я распорядилась доставить сюда?

— Они уже доставлены, — сообщил управляющий, — во внутреннем дворике. Там источник и удобные каменные скамейки. Я распорядился обмыть их от пота и крови.

Что ж, толстяк прав: прежде чем оказать помощь, сначала нужно смыть кровь.

— Хорошо, Артур, возьми аптечку. А вы, любезнейший, покажите дорогу.

Во внутренний дворик можно было попасть как через улицу, так и из дома. Клирт повел нас по второму пути и уже через пару минут я смогла оценить красоту и удобство небольшого садика и источника, сделанного в виде фонтана, окруженного квадратом мраморных скамеек. На двух из них лежали тела людей. Пол под скамьями в спешном порядке затирали тряпками трое женщин разного возраста. Эта работа была им привычна, и нам не пришлось долго ждать. Быстро поклонившись они удалились через уличный вход.

Оба мужчины теперь были в сознании, и тот, с которым я разговаривала, даже попытался приподняться, но сил не хватило, и он неуклюже упал обратно на мрамор скамьи. Из многочисленных ран и порезов выступили капли крови.

— Простите, госпожа... — с отчаянием прошептал он.

— Не стоит вставать, — поспешила я прервать его извинения. — Вы сейчас не в лучшей форме. Давайте я взгляну, чем можно помочь. Да, — обратилась я к управляющему, — распорядитесь по поводу горячего и очень сладкого чая. По дороге к руднику на нас напали, и один из моих людей ранен. Ничего серьезного, но большая кровопотеря. Ему нужно поддержать себя. И этим двоим не помешало бы.

Клирт, если и был удивлен моим распоряжением, то вида не подал и молча удалился.

— Артур, Марк, помогите мне — поднимите его, нужно осмотреть спину.

Марк быстро и очень бережно, стараясь не причинять незнакомцу боли, помог ему сесть. Артур открыл аптечку и тихо попросил:

— Не стоит беспокоиться, госпожа. Я все сделаю сам.

Он предупреждающе посмотрел мне в глаза, и я согласилась. Если ребята считают, что так правильно, то не стоит им мешать. По крайней мере, пока. Если увижу, что не справляются, вмешаюсь.

— За что вас так? — спросила я у парня. Артур начал каким-то раствором обрабатывать спину. Лицо незнакомца исказилось от боли. Но он нашел в себе силы ответить.

— За... (судорожный полувздох-полувсхлип) побег, госпожа. Почти получилось... Если бы не... собаки.

В его непонятных болотных глазах стояли слезы, и я отвернулась, чтобы не смущать его и себя.

— Это твой брат? — кивнула я на второго.

— Да, его зовут Лэд, госпожа (в голосе слышится боль и слезы). А я — Нэд. Мы близнецы, госпожа.

Я повнимательнее присмотрелась к Лэду. Да, определенно, близнецы. Вот только выглядит он похуже брата, совсем измучен, бедняга. В лице ни кровинки и темные тени под глазами. Смотрит сквозь нас как-то безразлично, словно вовсе нет сил даже на самые простые эмоции. Я подошла ближе и убрала у него со лба мокрую прядь волос. Мне казалось, что капли воды с нее попадают ему в правый глаз. Он даже не пошевелился, только в глубине зрачка мелькнула какая-то тень мысли.

— Ничего, сейчас напоим тебя горячим сладким чаем, обработаем раны, укутаем в теплый плащ. Ты поспишь, а когда проснешься, будет уже легче, — расстроено прошептала ему я.

Сзади раздалось тактичное покашливание. Это вернулся управляющий.

— Все готово, Ваше Величие. Куда прикажете подавать?

— Пусть принесут сюда. Да, и чашки на всех. И про себя, Клирт, не забудьте, — улыбнулась я.

Толстяк недоверчиво и восторженно кивнул и бесшумно умчался раздавать распоряжения.

Это было абсолютно сумасшедшее чаепитие, достойное встать в одну шеренгу с небезызвестным действом из книги Кэррола. Чего только стоили округлившиеся еще более глаза управляющего. Клирт, видимо, никак не мог поверить в то, что императрица, славящаяся отвратительным нравом, словно заботливая мамаша поит чаем из блюдечка избитых по ее же указанию рабов. Я и сама прекрасно осознавала некоторую несообразность происходящего. Особенно способствовали этому осуждающие взгляды Артура и Марка.

Все было неплохо, и даже брат Нэда начал понемногу приходить в себя. Но меня мучило странное ощущение, словно я что-то забыла. Знаете, бывает такое сосущее в груди беспокойство, словно утюг не выключен, или не заперта входная дверь... Я была рассеяна, задумчива и молчалива. Это не украшало «веселое» чаепитие... Пока я не увидела взгляд Артура. Столько было безнадежности в его черных маслинах глаз. И я вспомнила! Боже мой! Ведь мы приехали сюда вовсе не за Нэдом и Ледом. Я же обещала вернуть его дочь — Мирру. Сразу все встало на свои места и тревога ушла в закоулки души, чтобы вновь приняться за меня в соответствующий момент.

— Артур, извини, я забыла. Но ты мог бы и напомнить! — укоризненно сказала я ему.

— Уважаемый Клирт, я собственно посетила вас несколько по иному поводу. В свое время к вам на рудник была сослана моя личная служанка — Мирра. Я хотела бы вернуть ее обратно.

— Конечно, Ваше великолепие, как Вам будет угодно. Если, конечно, рабыня жива.

При этих словах Артур даже не побледнел, он просто стал белым, словно алебастр. И я поспешила выровнять ситуацию:

— Разве вы не ведете учета погибших?

— Отчего же — ведем. Но не персонифицированный — поштучно. Ушло на рудник сто пять. Вернулись сто два.

— Тогда, уважаемый, распорядитесь выяснить, жива ли Мирра, и, если жива, привести ее ко мне. Немедленно!

Расторопный управляющий не заставил долго ждать. Но мне казалось,

что каждая минута отнимала год жизни Артура. И хотя он не сказал ни слова, сильнейшее душевное напряжение словно повисло в воздухе. Наконец охранник ввел во внутренний двор невысокую хрупкого телосложения девочку-подростка. Достаточно было бросить на нее один взгляд, чтобы ясно стало, что они с Артуром родственники. Те же цвета воронова крыла прямые волосы, темные миндалевидные глаза, и что-то неуловимо знакомое в чертах лица. Увидев ее, Артур невольно сделал шаг навстречу, но, словно наткнувшись на невидимую стену, остановился. Девчушка только сдержано улыбнулась отцу, ее выдержке можно было позавидовать. Клирт, между тем, отослал охрану и радостно заявил:

— Вот, Ваше Величие, и ваша рабыня. Слава Солнцу, жива.

— Это я и так вижу, любезнейший. А не подскажете, что у нее с руками? — Обратила я его внимание на опухшие, испещренные глубокими порезами ладони и запястья служанки.

— Но это же кристаллы. При отбивании их от стен образуются острые углы, которыми довольно легко порезаться. У них у всех такие руки.

— Тогда вам тем более нужен штатный лекарь, уважаемый, — покачала я головой. — Достаточно ли вам моего устного указания на этот счет?

— Разумеется, Ваше Величие, — поспешно согласился Клирт.

— Но имейте в виду, любезнейший, вводя в штат лекаря, я требую, чтобы он оказывал помощь всем — в том числе и рабам, работающем на руднике. При найме этого специалиста укажите на это особо.

Клирт согласен был и на это. Сильно подозреваю, что главным его желанием было скорейшим образом избавиться от опасной посетительницы, пока ей не взбрело в голову разбить об его череп что-нибудь более увесистое, нежели тонкостенный бокал. И не важно было, какой ценой будет достигнуто желаемое. Сейчас он готов отдать все на свете. Возможно еще и оттого, что очень не хочет разбирательства по поводу дорогостоящей обстановки управления. Но сегодня ему повезло, мне тоже не нужны были лишние проблемы. В общем, мы с управляющим добивались одной и той же цели — я тоже хотела бы побыстрее оказаться подальше отсюда. Правда, было одно \"но\". А точнее три \"НО\". Имена им были — Нэд, Лэд и Мирра. Мне совершенно не на чем было везти всю эту компанию. Но, кажется, Клирт упоминал о том, что за доктором в город «посылают». Наверняка не голубя с депешей. Потому я вновь набралась нахальства и потребовала у управляющего транспорт. И даже почти не удивилась, что транспортом оказалась довольно дорогая с виду машина. Усиленно потевший и отводивший глаза в сторону смотритель, конечно, наводил на нехорошие мысли относительно того, «откуда деньги, Зин?», но и это подождет. Подумаешь, казнокрад. Словно их и в моем мире мало! Главное не деньги — главное люди. По крайней мере, в этом я была абсолютно уверена из опыта собственной жизни. Потому мы довольно спокойно расстались с управляющим и всем этим унылым местом и отправились восвояси — в ставший привычным уже дворец.

Я хотела, чтобы отец и дочь, долгое время не видевшие друг друга могли поговорить без лишних свидетелей, и попросила Артура повести машину управляющего, Мирру — сесть к нему на переднее сидение, а на заднее мы положили Лэда, который до сих пор скорее был мертв, чем жив. Мы же с Марком и Нэдом прекрасно разместились в нашем авто. Полная идиллия нарушалась лишь тем, что я чувствовала невольное напряжение, проезжая место нападения. И невольно возвращалась мыслями к тому, кто же сообщил о нашем маршруте. Марк, кажется, не очень замечал свое ранение и я не видела никаких причин для того, чтобы отложить обсуждение этой темы.

Управлять автомобилем с порезом на руке было не очень удобно, но это мелочи, к которым быстро приспосабливаешься.

Госпожа все же сдержала обещание, и девочка Артура возвращается с нами. Правда, не ясно, для чего ей понадобились близнецы. Даже не рискну предположить — радоваться за них, или лучше посочувствовать. Тут ведь как карта ляжет, как настроение у госпожи будет. Хотя, Нэд мне понравился. Одна попытка побега чего стоит. Глупый, но смелый поступок. Если его обучить, может и пригодиться.

Госпожа задумалась над чем-то. Дай Солнце, не над очередной пакостью... А все же малый коронобруч ей идет. Профиль — как на монетной чеканке.

Меня все еще познабливает, несмотря на теплый императорский плащ и пару кружек горячего чая. Я, признаться, был удивлен, что она вспомнила о брошенном вскользь обещании. Чай был очень кстати.

А вообще, она молодец — лихо прижала управляющего. Он так перепугался, что готов был на что угодно. Но вот рабов чаем поить при нем не следовало: наверняка сплетни распустит по всей Империи. Но она ведь упрямая. И характер взрывной. Задумаешься, обращать ли на себя лишний раз внимание.

— Марк, есть разговор серьезный.

Чуть руль не дернул от неожиданности.

— Конечно, госпожа, слушаю...

Ну вот — опять забыл — назвал не так, как требует. Но, вроде бы, обошлось: или не заметила, или не захотела замечать.

— Я все думаю, кто мог передать нападавшим наш график движения? Идея возникла внезапно. Времени на подготовку было мало. Знал о поездке ограниченный круг лиц. Я тут поразмышляла: собственно, три человека — двое охранников и Ян. Хотелось бы узнать, что ты по этому поводу думаешь?

Вот это да! Ай да девочка! Логика-то стальная. Я даже не приступал к разбору акции, а она за столь короткий промежуток времени уже сделала выводы. И выводы верные. Действительно, только трое. И все они не поехали с нами.

— Вы правы, госпожа, — соглашаюсь с ней. — Теоретически вся тройка могла быть информаторами. Но практически — только один человек — Ян.

— Почему?

Смотрит внимательно и требовательно, но, кажется, не злится. Просто хочет понять.

— Охрана заступает на сутки. И эти охранники еще не сменялись. Они не могли не то что покинуть территорию дворца, но даже на несколько минут уйти с поста. Значит, шансов передать информацию у них нет.

— Но кто-то мог сам к ним подойти, — не соглашается она.

— Вряд ли. Пары охраны не стабильны. Никто не может знать, с кем будешь дежурить в следующий раз. Это сделано специально — усложняет различные интриги, сговор и простую безалаберность в несении службы. Слишком ничтожен шанс, что оба охранника — информаторы, и именно в этот день им совпало стоять в паре. Если же информатор только один из них, то тем более невероятно, что он рискнул общаться с посторонним в присутствии чужих ушей.

Она какое-то время молчала. Наверное, пыталась найти изъян в моих словах. Но я знал, что изъяна нет. Мне тоже не нравится мысль, что предал Ян. Но другого, кажется, не дано.

— Марк, почему ты не пытаешься как-нибудь его прикрыть? — напряженно спросила она.

Все, что угодно, кроме такого странного вопроса, мог я ожидать.

— Что значит «прикрыть», госпожа?

— Ну... выгородить. Перекинуть вину на других.

— А зачем?

— Но ведь ты и он в одинаковом положении, — пытается объяснить она. — Вы оба рабы. Неужели нет чувства объединения одной бедой?

Странные слова, необычные для нее мысли. Видимо, это влияние чужого мира.

— Нет, мы не в одинаковом положении, госпожа.

Я старательно подбирал слова, словно нащупывал верный путь через трясину.

— Он остался во дворце, в безопасности, не пожалел ни вашу, ни наши жизни. И прикрывать его я не стану. Я, если госпожа изволит вспомнить, отвечаю за вашу безопасность. Если с вами что-либо случится, отвечать снова будет не Ян — отвечать мне. И спросят с меня жестко. Так отчего же я должен его прикрывать?

— Да, конечно, ты прав. Я как-то не подумала о последствиях. Но кто же с тебя спросит, если, например, императрица погибнет?

Я только усмехнулся невесело.

— Найдется кому, Ваше Величество. Поверьте, не в моих интересах ваша смерть.

— А моя жизнь?

— Ваша жизнь...

Я задумался. Еще вчера с чистой совестью признался бы себе, что и жизнь ее мне безразлична. Но не теперь. Вот только стоит ли об этом говорить?

— Вы задаете сложные вопросы, госпожа.

— Знаю.

— А что вы хотите услышать?

— От этого, насколько я понимаю, будет зависеть ответ?

— Конечно, госпожа.

— Тогда правду, Марк. Даже если она мне не понравится.

При таком раскладе можно сказать и правду, очищенную от неясных мне пока эмоций.

— Ваша жизнь мне не безразлична, госпожа. Если понадобится, можете на меня рассчитывать. Не могу сказать, что готов отдать за вас жизнь, но охотно расплачусь своей кровью.

— Спасибо, Марк, — тихо сказала она. И снова о чем-то задумалась. Интересно, зачем ей знать, как я к ней отношусь? Ищет замену Яну? Фу! Пакость какая в голову лезет. А ведь как не крутись, с Яном придется что-то решать. Допросить, конечно, нужно вначале. И допрашивать придется мне. Вот это я в своей работе ненавижу. Каждый раз невольно представляешь, что когда-нибудь кто-то будет так же вести твой допрос. Сделай только один неверный шаг.

Хотя и к боли можно привыкнуть. Ко всему привыкаешь. А я вот, кажется, начинаю привыкать к «новой» императрице. Это, наверное, плохо. Не знаешь, чего ждать, не знаешь, как себя вести, что отвечать. Такая императрица мне нравится больше. Но вот только надолго ли она такая? А если... это не блажь — то, что она не императрица. Мы же исходим из предпосылки, что у госпожи временная амнезия из-за длительного пребывания в иномирье. А если предпосылка изначально не верна? И мы действительно притащили в Атлантиду женщину лишь похожую на императрицу. Так, думай... Думай! Что в этом случае? Как это использовать в интересах подполья? Можно ли тогда играть с ней в открытую? Ведь если псевдоимператрица будет на нашей стороне, можно попробовать протолкнуть ряд реформ. Можно — страшно подумать! — полностью изменить «Установление о рабстве»...

Но, если я ошибаюсь, моего допроса лучше не дожидаться. То, что придется делать с Яном, всего лишь дружеский упрек. В случае ошибки умирать мне придется долго и тяжело. Очень хотелось бы этого избежать. Значит, не будем торопиться. И внимательно присмотримся к императрице. Можно даже пару-тройку раз спровоцировать ее неординарными поступками. Чтобы уж знать наверняка, с кем имеем дело. Для начала привлеку ее к допросу Яна. Настоящая госпожа приветствовала такие «развлечения». Кстати, подъезжаем. Все... отдых закончился.

Артура сейчас лучше не трогать, пусть побудет с девочкой. Близнецов — под опеку ребят Рика. Пусть устроят на постой. В казармах мест достаточно. А самого Рика и пару парней сопровождения придется тоже привлечь к допросу.

— Госпожа, думаю, вы понимаете необходимость скорейшего выяснения обстоятельств нападения?

— Конечно, — устало соглашается она.

— Тогда я вынужден немедля приступить к допросу и прошу вас присутствовать на нем.

Она излишне быстро бросила на меня острый и внимательный взгляд.

— Это необходимо? Я имею в виду мое присутствие?

Конечно нет, драгоценная. Но как же хорошо, что вы либо не помните об этом, либо не знаете. А мне обязательно нужно, чтобы вы, драгоценная, там были. Нужно видеть ваши глаза, оценить поступки. Нужно, чтобы понять.

— Да, госпожа, ведь Ян — ваша собственность. Вы должны оценить степень вины и назначить наказание. Это должен делать только владелец раба.

Должен-то должен, да только все это не к спеху. Но я снова промолчу. Так надо. Она зябко передернула плечами и, не дожидаясь пока я выйду из машины и открою ей двери, сделала все сама. Хм... Конечно, это нарушает традиции, но не затрагивает этикет. Мне не в чем ее упрекнуть, но отчего-то мерзко на сердце. Словно я незаслуженно обидел неспособного защищаться человека. И, кажется, что она поступила так из-за того, что злится на меня. Вернее, считает недостойным даже того, чтобы открыть двери и подать руку.

Становится обидно, глупо, по-детски, обидно. Смешно сказать из-за чего: не дали открыть дверцу. Нелепо и так непохоже на меня.

Кивнул Рику, дал знак паре ребят следовать за нами. Догоняю госпожу и начинаю «выполнять планы» — честно говоря, откровенно нарываюсь на свидание с кнутом. А именно, прихватываю госпожу за локоть и, полуобняв, притормаживаю.

— Подождите. Прежде, чем идти, нужно знать, куда.

Вот так. Не добавляю обязательное «госпожа» и продолжаю физический контакт. Нет, держу ее, конечно, аккуратно, не причиняя ни боли, ни неудобства. Но это совершенно недопустимо. Сам пьянею от собственной наглости и краем зрения улавливаю совершенно ошалевшего от моих поступков Рика. Он отрицательно покачивает головой, пытаясь вернуть меня в привычные рамки. Знаю, знаю, дружище, но не могу. Так надо.

— Хорошо, Марк. А куда нам идти?

Похоже, она нисколько не удивляется происходящему. И ничуть не злится. Выдыхаю облегченно, сегодня мне не придется свидеться с давней подругой болью. Отпускаю госпожу, пытаясь сделать это естественно и не грубо. Первый пробный шар дал странный результат. Но этого очень мало. Судить лишь по одному опыту недопустимое легкомыслие. Не будем пока делать выводы.

— Сперва Рик и его подопечные отыщут и доставят в допросную Яна. Потом позовут нас. А мы пока можем передохнуть с дороги. Думаю, у нас будет минут двадцать, госпожа.

Она зябко передергивает плечами и обнимает себя руками за плечи. Похоже, замковые сквозняки доставляют ей беспокойство.

Рик и ребята уже скрылись в левом коридоре. Там комнаты личных рабов госпожи.

А я все еще стою столбом и пытаюсь разобраться в своих мыслях и ощущениях. И если с первыми все в общем-то понятно, то с эмоциями мне явно не везет. Сердце заполошным комком колотится в горле, губы немеют от невыносимого желания прикоснуться к прохладной коже женщины, которую я обнимал несколько десятков секунд назад. А к чувству так и не ушедшей обиды примешивается тонкая приправа безнадежной нежности. Вот если бы она сейчас спросила, как я отношусь к ее жизни, услышала бы совсем другой ответ: выше и дороже, чем к своей. И если бы две наших жизни лежали на весах судьбы, и нужно было бы решать, чьей чаше остаться на земле, а чьей встретиться в небесах с богами, я не раздумывая выбрал бы ее жизнь и свою смерть.

Нет, дружище, не стоит себя обманывать: это не чувство признательности, это хуже, гораздо хуже. Потому что сильнее, чище и безнадежнее — это любовь. Хоть самому себе нужно найти силы в этом признаться...

Вот и сказаны эти слова. В тишине своего сердца и в глубине разума. Пусть там и остаются. И если мне никогда не дозволено будет стать любимым, никто не сможет мне запретить любить и оберегать. И я снимаю пожалованный мне плащ и бережно и нежно накидываю его на плечи моей госпожи.

— Вы замерзли.

— Да, как то зябко. Спасибо, Марк.

И мне подарили теплую признательную улыбку. Чувствую, как против воли совершенно по-глупому улыбаюсь в ответ.

Тихо подходит Рик.

— Все сделано.

Обращается ко мне.Он не входит в круг личных рабов госпожи и потому не имеет привилегии обращаться к ней напрямую. Пора заняться делом — той работой, для которой выращен, которую прекрасно знаю.

— Пойдемте, госпожа, — следую по коридорам и лестницам впереди, показывая дорогу.

Допросная находится в подземном этаже здания. Это сделано с умыслом: из-под земли почти не слышны крики, и ничто не тревожит благопристойную тишину императорского дворца. Тут нет решеток. Это не тюрьма, и они не требуются. Те, кто входит в этот коридор, редко покидают его самостоятельно. Хорошо, если вообще покидают это место живыми. Зато вокруг вдосталь черного камня — с камней легко смывается кровь. Толкаю обычную, разве что немного более плотную дверь, и все мы по-очереди входим в помещение допросной.

Как часто я бывал здесь за все годы служения госпоже? Много и часто. Особенно в последние годы. Кажется, привык ко всему, но взглянул на Яна, и сердце резануло жалостью и сочувствием. Не связан, не прикован, стоит у стены с решеткой — мерзким приспособлением для закрепления человеческих тел. Белый, словно мел, с безнадежно опущенными плечами. Госпожа удивленно оглядывается, словно оказалась тут впервые.

— Ваше кресло, — указываю ей подготовленный заранее полутрон — мягкий и удобный. Раньше, до посещения запретного мира, напоминать не пришлось бы. Это было излюбленное место госпожи. Молча прошла и села, все так же кутаясь в плащ. Что это: все еще мерзнет, или пытается неосознанно отгородиться от того, что будет тут происходить? Подавляю лишние эмоции и коротко бросаю Яну:

— Снимай рубашку.

— Только рубашку? — безжизненно и безнадежно уточняет он.

— Пока да.

Он подчиняется молча, пару секунд думает, куда положить одежду, а потом безразлично бросает ее в угол на пол. Молчит... Я тоже молчу. Не потому, что хочу наполнить его сердце страхом и укрепить ожидание неизбежной боли. Просто решаю, как и какой вопрос следует задать первым. От правильности этого вопроса многое зависит. Наконец, определяюсь.

— Что тебе пообещали за информацию?

Он резко вскидывает опущенную голову и молча долго смотрит мне в глаза. В его взгляде нет ненависти, нет вызова. Уже хорошо. Значит, предал не по велению сердца и разума. Что-то заставило. Вот это и есть то, что нужно выяснить — причина предательства. На самом деле, вовсе не важно, кому переданы сведения. Это наверняка не заказчик, а мелкий посредник. Важно, почему он это сделал. Важно для обеспечения дальнейшей безопасности. Узнать, устранить, не допустить впредь.

— Не слышу ответа.

Молчание.

— Это ты рассказал о поездке? — неожиданно вмешивается госпожа. Чувствую легкую досаду — совершенно лишний вопрос. И так ясно, что он. Молчание... Что ж, ты не оставил мне другого пути, братишка. Коротко киваю ребятам Рика:

— Малый круг боли.

Ловлю его удивленный взгляд. Да, все еще хочу обойтись малой кровью. Люди Рика уже закрепили его запястья в оковах и растянули тело на решетке. Он развернут к госпоже лицом, чтобы дознавателям было удобно задавать вопросы. Они уже выбрали бичи и ждут приказа начинать. Но я все еще медлю. Надеюсь, что Ян использует свой последний шанс. Но он молчит. Пауза бесполезно затягивается, и я киваю — даю разрешение на пытку.

Хотя, малый круг — это еще не боль, это только вход в ад. Самое начало. Еще один шанс. Кому, как не мне — главе службы безопасности — знать слабые звенья всех приближенных к императрице. Знаю и то, чего боится Ян — он плохо переносит боль. И даже Малый круг для него на самом деле — страшное, почти невыносимое испытание. Уже сейчас, в самом начале, он до крови прокусил губу, но все еще молчит. Слышен только свист пары бичей, разрезающих воздух и тяжелое, неровное дыхание Яна.

— Стойте!

Приказ госпожи выполняется немедленно. Смотрю на нее... Да, так не сыграешь: в глазах слезы, губы дрожат, словно сама проходит через пытку. Молча ожидаю, пока она справится с волнением.

— Не надо, — наконец негромко произносит она.

— Что «не надо», госпожа?

— Все это... делать не надо.

Совсем не понимаю, что она хочет, пожимаю плечами.

— Ваш приказ, госпожа? — уточняю вежливо.

— Отпустите его.

Ребята размыкают оковы. Ян чуть пошатываясь, делает шаг в сторону от решетки и опускается на колени, ожидая решения госпожи. С правого плеча по руке сбегает тонкая нитка крови, в тишине допросной слышно, как она капает на камень пола. Пауза неприлично затягивается. Ну же, девочка, давай — решай, что всем нам делать дальше!

Наконец она говорит:

— Я, конечно, понимаю, что все мы могли погибнуть в том нападении. Я понимаю, что любое предательство заслуживает наказания. Я понимаю, что несу ответственность за... за своих... за тех, кем управляю. Я понимаю все это. Но не хочу и не могу так поступать с людьми. Это неправильно. Не по-человечески. Я должна принять решение?

Это она меня спрашивает? Бедная девочка... Как же ей плохо. Придется помогать. Чувствую себя виноватым за то, что заставил ее прийти сюда.

— Любое ваше решение, госпожа, неоспоримо и справедливо.

— Тогда... отпустите его. И не нужно никакого дознания. Пусть то, что он сделал, будет на суде его совести.

И, помолчав, добавляет:

— И еще, я больше не хочу тебя видеть, Ян. Пусть тебе найдут какое-нибудь дело так, чтобы нам не пришлось сталкиваться друг с другом.

Смотрит на меня огромными чуть влажными глазами, словно спрашивает — «все так, все верно?». Губы — твердо сжатая нить, скулы заострились, побелевшие пальцы стискивают ткань плаща. Что ж, девочка моя, это тоже решение. Не самое лучшее для меня, как для управляющего службой безопасности, но кто посмеет сказать, что неправильное?

— Ты проводишь меня, Марк?

— Конечно, госпожа.

Чувствую, что против воли в моем голосе звучит тепло и неподдельное уважение. Я все еще не рискну сделать выводы, но сейчас передо мной истинная avanta-mou — госпожа, властвующая над душой. Она понимает, что на самом деле подчиняющий и подчиненный — всего лишь две стороны одной монеты. И чтобы добиться результата, этой паре нужно идти вместе и рядом. Только добровольное подчинение — самое настоящее и крепкое. Только оно и существует реально. Все остальное — не власть, а лишь иллюзия власти. И я уважительно открываю двери перед моей avanta-mou.

Эльга

Доигралась?! Хотелось почувствовать себя этакой героиней, спасительницей мира. Это, дорогуша, только в рыцарских романах все торжественно, бело и пушисто. А на самом деле — грязь, кровь и сопли веером. Сопли, правда, пока только мои. А вот кровь и грязь — чужие. Меня снова передернуло от отвращения. Оказалось, что к такой ответственности я совершенно не готова. Там, в моем таком далеком сейчас мире о смерти я слышала только из TV-программ. А кровь была только результатом порезанного на кухне пальца. Зато в этом мире телевидения не было. А вот всего прочего — в избытке. Было ли мне страшно? Нет, как ни странно, страшно не было. Было... было больно видеть чужую боль. «Наверное, я не приспособлена управлять», — с горечью подумалось мне. И еще, я снова чувствовала себя совершенно разбитой. Хотелось только одного — добраться до отведенных мне комнат и попытаться заснуть. Даже голода я не чувствовала. Наоборот, в горле стоял ком, и вряд ли мне удастся что-то в себя пропихнуть.

Обратный путь показался мне очень долгим, но наконец, после очередного поворота, мы вышли в знакомый коридор. Призрак отдыха обрел реальные формы. Марк вежливо открыл передо мной двери. Ха! Призрак отдыха печально вздохнул и помахал ладошкой, прощаясь до лучших времен. В кресле у камина сидел Артур, на журнальном столике перед ним лежала стопка бумаг. При нашем появлении Артур встал и сдержано поклонился.

— Нужно разобрать документы, госпожа. Я выбрал те, что не терпят отлагательств.

Я только вздохнула: назвался груздем — лезь в тарелку.

— А подписывать надо?

— Конечно. Как обещал, я принес образцы подписи императрицы. Вы потренируетесь и все подпишете. Но сначала примите решения.

— Угу! Прям счас! Усе брошу и приму. Я ж по–вашему читать не умею, олухи!

Артур сдержано и недоверчиво приподнял левую бровь.

— Ну хорошо, хорошо! Сейчас возьму эти бумажки и убеждюсь… фу ты, убежусь? А, ладно!

Хм, забавно... Или тут по-русски, или я не я. Или еще что-то? Я сделала вид, что до этого просто неудачно пошутила и занялась изучением бумаготворчества. Наконец, минут через тридцать сосредоточенного сопения мне стало понятно, что ничего не понятно. Придется признаваться в своей полной некомпетентности, как главы данного государства. Я постаралась незаметненько оценить обстановку. Артур, сидя в кресле напротив, откровенно скучал. А Марк, расположившись на стуле у дверей, наоборот — внимательно за мной следил. Разумеется, он прекрасно оценил размер моих затруднений, но отчего-то не спешил вмешиваться. Видимо, культура общения не позволяла. Ну и к кому кидаться за помощью?! К Артуру не очень хочется, я ведь прекрасно знаю, как он ко мне относится. И то, что вернулась его дочь, в сущности ничего не меняет. К Марку... тоже как-то не хочется. После жуткой сцены в подвале мое мнение о нем трудно было назвать однозначным. Да, он всегда принимал мою сторону, да, он защищал меня при нападении. Да и от самой себя защищал. Но то, как хладнокровно он применил пытки к своему товарищу. Просто потому, что считал это правильным. И как его воспринимать? Кто же он — жертва, палач? Кажется, я его теперь боюсь даже больше, чем открыто недолюбливающего меня Артура. Значит, лучше обратиться к понятному мне человеку, чем к темной лошадке. И я со вздохом посмотрела на Артура.

— Уважаемый!

Он вздрогнул, словно не ожидал увидеть меня в соседнем кресле.

— Я хотела бы уточнить ряд неясных мне деталей.

— Разумеется, госпожа.

— Вот эта бумажка отдает часть земель другому государству. А зачем?

— Эта договоренность позволяет беспошлинно использовать южный торговый путь, проходящий именно через Сурим.

— Экономическая выгода просчитана? Если да, то почему к документам не прилагаются итоговые расчеты? Без расчетов я его не подпишу. Повторно со всеми выкладками представьте его завтра.

Артур не возражая принял смущавшую меня бумаженцию.

— Далее, этот документ, если я верно поняла, вносит поправки в законодательство. Меня не устраивает его содержание: « В пункте пять статьи семь параграф десять заменить слова... на слова...». Очень содержательно! Кто готовил поправки?

— Малый Императорский Совет, госпожа.

— Отлично. Передайте «это» обратно в Малый Совет и объясните господам «советчикам», что ежели они вносят законодательные поправки, то пусть прилагают сопроводительное письмо, в котором объясняют понятным языком их необходимость и целесообразность. На доработку.

Артур едва слышно хмыкнув принял второй документ. Так я придралась еще к кучке бумажулек, оставив самые «вопиющие» напоследок.

— И, наконец, вот это — что?

— Позвольте взглянуть, госпожа.

Артур взял протянутые три листа, мельком их просмотрел и положил передо мной.

— Указы о смертной казни.

— Спасибо, — язвительно сообщила я. — Это я уже прочла, как и имена и должности казнимых. Вот только формулировка мне не понятна. Что значит «за измену»? За измену кому? Жене? Гастрономическим пристрастиям?

Артур явно был обескуражен.

— Но это стандартная формулировка!

— Кто проводил дознание?

— Члены Малого Императорского Совета. Это ведь высокородные господа, их допрос не дело службы безопасности.

— Опять этот Совет! Откуда, скажи на милость, я могу знать, что они просто-напросто не устраняют чем-то насоливших им соседей?

— Не могу ответить на ваш вопрос, госпожа, — сухо сказал Артур.

— А я смогу, — внезапно подал голос Марк. Я внимательно посмотрела на него, ожидая объяснений.

— Эти люди, госпожа, нарушали и неоднократно «Установление о рабстве». По данным моей службы вот этот и этот (он отложил в сторону два приказа) скрывали беглых рабов и оказывали помощь в переправке их через границу, снабжая продовольствием и средством передвижения.

— А третий?

— О, это особый случай, госпожа, — Марк чуть лукаво усмехнулся. — Этот третий публично с помощью кирки расшиб в мраморное крошево статую Вашего Величества, установленную на Площади Солнцестояния в честь Вашего последнего дня рождения.

— Хм... и чем он объяснил свой поступок?

— Хм... сказал, что «она была слишком похожа на оригинал»!

Я от души рассмеялась.

— Забавный парень этот «изменник». Честное слово — хотела бы с ним пообщаться за чашечкой чая!

Марк улыбался, а Артур чуть снисходительно покачивал головой.

— И что — за это нужно лишать людей жизни? — удивилась я.

— Не всегда, — ответил Артур. — Еще их можно лишить свободы.

Я задумчиво посмотрела на него. Что-то я не понимаю этого типа.

— А как ты думаешь, Артур, что милосерднее: лишить жизни или лишить свободы?

— Жизни! — не раздумывая ответил он.

— Нет, мой драгоценный, печально улыбнулась я. — Ты не прав.

Он упрямо вздернул подбородок. А я продолжила.

— Лишить человека жизни — очень просто — чик — и нет головы. А лишить свободы — вообще невозможно. Свобода внутри каждого из нас. Ты можешь запереть человека в подвале, но запрешь лишь его оболочку. Ты можешь поставить на его теле клеймо раба, но он все равно будет свободен. Только когда сам человек скажет себе, что он подчинен кому-то или чему-то — только тогда он лишится свободы. Так что отнять (я подчеркнула это слово голосом) свободу у человека невозможно в принципе. Можно только лишить жизни. Значит, лишать жизни — совсем не милосердно, потому что безальтернативно.

Артур уже не раздувал ноздри, как сицилийский бык на арене, а слушал меня очень внимательно. Да и Марк выглядел серьезным и сосредоточенным.

— Вот ты, Артур, не смотря на клеймо, по-прежнему свободен. В тебе кипит противоречие и несогласие. И это хорошо. И ты, Марк, вовсе не производишь впечатления покорного жизни экземпляра. Для этого ты слишком умен.

Он сдержано улыбнулся в ответ. Странная у него была улыбка: губы растягивались в карикатурном подобии веселья, а глаза оставались цепкими и серьезными.

— Я много читал, госпожа, — ответил он.

— Возможно, — согласилась я. Развивать эту тему вдруг отчего-то показалось мне опасным. — Так что же нам делать с этими тремя?

— Не нам, а Вам, avanta-mou, — странно отозвался Марк. Артур бросил на него удивленный взгляд, но не стал ничего спрашивать. Я тоже не заострила внимания на последних словах, спрошу как-нибудь потом.

— Знаешь, мне совсем не хочется идти на поводу у Малого Совета. Но, с другой стороны, не хочется ставить этим людям рабское клеймо. Как я понимаю, другого выхода из этой ситуации нет?

Артур недоуменно пожал плечами и ответил:

— Если бы я его знал, подсказал бы, госпожа. С доном Лораном я был хорошо знаком... в прошлой жизни. Он достойный человек, и я не желаю ему ни смерти, ни судьбы раба, — на последних словах он горько усмехнулся.

— Принято! — согласилась я. — Твое мнение важно для меня, Артур. По-этому я не стану ни казнить этих людей, ни делать рабами. Тем более, что есть другой выход!

Оба мужчины удивленно смотрели на меня, ожидая объяснений. Удивленно. Но не одинаково: Артур — удивленно-недоверчиво, а Марк — удивленно и с надеждой. Странно... а должно бы быть наоборот.

— Вот этот — последний документ — потрясла я бумажкой в воздухе, — он нам говорит о чем? О том, что грядет праздник. Если я не ошибаюсь, через две недели.

— Да, верно, госпожа.

— А в моем мире (при этих словах и Марк и Артур дали ясно понять, что по-прежнему не очень–то верят, что именно тот мир мой) принято во время больших праздников объявлять амнистию!

И я победно посмотрела на мужчин. Как-то они вяленько прореагировали. А если точнее — никак.

— Ну, амнистию! — пояснила я. — Это когда в честь праздника отменяют наказания преступникам, чьи действия не опасны для общества.

Марк радостно блеснул глазами. Вот теперь была обратная картина — лицо серьезное, а глаза смеются! Артур сдержано улыбнулся и сказал:

— А что? Это вполне может сработать. Нужно только состряпать соответствующий указ.

И наша троица совершенно позабыв, кто из нас императрица, кто начальник службы безопасности, а кто опальный царедворец, сгрудилась над столом, живо обсуждая будущий документ.

Ян

Я не хотел! Видит Солнце, я совсем не хотел, чтобы так все получилось. Хотя и предполагал, что на госпожу будет нападение! Я просто не смог противостоять ему. Любому другому, но не ему — своему первому господину, владельцу школы рабов. Слишком глубоко впечатались в память и в тело те несколько лет, проведенных в его власти. Именно тогда я начал бояться боли, бояться до потери воли и контроля над собой. Поэтому, когда он властным окриком остановил меня в коридоре дворца, ноги сами согнулись в коленях, а сердце упало в желудок и свернулось тугим комком.

— Куда собирается императрица?

Я молчал, что-то подсказывало мне, что надо молчать, но резкий удар трости по щеке заставил вздрогнуть от тошнотворного страха перед этим человеком.

— Не слышу, тварь!

И я сказал, сказал, ощущая себя хуже, чем тварью... А потом сидел в своей комнате и ждал. Просто ждал, когда за мной придут. Оправданий нет и не может быть. Я просто готовился к смерти и понимал, что она не будет ни легкой, ни быстрой. Это не свойственно госпоже. И еще молился, чтобы с ней и теми, кто ее сопровождает, все было хорошо. Когда Рик пришел за мной, я почувствовал странное облегчение. Теперь уже ясно, что все обошлось. Если бы что-то случилось с ней, никто из сопровождения не вернулся бы живым.

В допросной никого не было, императрица и Марк в сопровождении охраны пришли с небольшим опозданием. И я мог потратить это время на то, чтобы подготовить себя к казни. Конечно, смешно думать, что смогу все выдержать достойно. Не с моим счастьем. Но и несколько драгоценных минут до того, как я перестану быть человеком, тоже дорогого стоят.

Марк, смотрит оценивающе. Конечно, ему просто нужно знать, зачем я это сделал. Но что мне ему ответить? Извини, Марк, я испугался. Я — трус! При ней? Нет, этого я точно сказать не смогу. И врать не хочу. Лучше промолчать. Думаю, к этому я готов. Все же, меня передергивает от холода стальных браслетов и ледяного плетения решетки. Надеюсь, не заметно для госпожи. Я не ошибся в Марке, ошибся только в вопросе. Что мне пообещали?! О Боги! НИЧЕГО! Мне снова нечего ему сказать... Горько от сознания своей беспомощности. Что ж за все нужно платить. И за страх, и за трусость... и за предательство тех, кто тебе дорог. Я готов заплатить сполна. А Марк — не готов. Малый круг?.. Эх, друг, лучше бы ты сразу начал с Высокого. Тогда все быстрее бы закончилось и для меня, и для всех. Но я смиряюсь. Я же знал, что быстро не будет. На самом деле страшно лишь ожидание боли, по-этому, когда первые удары обжигают кожу, мне уже не страшно. Мне все равно. Только боль и шум в ушах. Стараюсь сосредоточиться на биении своего сердца, но все равно получается плохо. Чтобы не кричать, сжимаю зубы, кажется, прокусывая губу. Боль резкая и острая, и я не чувствую ничего, кроме нее. И почти ничего не слышу. Тем неожиданнее, что они останавливаются. Очень быстро. Что произошло?

— Отпустите его!

Императрица, моя госпожа... видимо, ее не устраивает такой разворот событий. Страшно? Да. Страшно. Слишком хорошо я знаю, на что способна ее фантазия. Я встаю на колени и с замиранием сердца жду ее решения. Тем неожиданнее оно звучит.

— Отпустите его... И еще, Ян — я не хочу больше тебя видеть.

Ее слова все еще звучат в ушах... Я почти ничего не вижу вокруг, глаза застилают слезы. О, Солнце! За что?! Я же готов был умереть. Лучше бы я умер. Оказывается, самое страшное — это вовсе не боль. Самое страшное — когда ты никому не нужен. Совсем никому — ни друзьям, ни женщине, которую любишь. Самое страшное — это одиночество.

Я не помню, как дошел в свою комнату. Впрочем, она не долго будет оставаться моей. Нужно куда-то перебираться. Но все завтра, завтра. Сегодня я ничего не могу и не хочу делать. Мне очень плохо и больно. Причем эта боль внутри меня, от нее невозможно избавиться. Как много хотел я сказать своей госпоже. Моей любимой. Как много... Все как-то не решался, все не находил то времени, то нужных слов. Теперь уже никогда не смогу...

Страшное слово «никогда»...

Она сказала — мой поступок на суде моей совести? Хорошее решение — избавить от физических пыток и заменить их моральными. Да, это так на нее похоже, она всегда умела находить самое болезненное решение. И сейчас нашла. На мой суд. Мой собственный. Значит, судьей и палачом придется стать самому. Чего я заслуживаю? О... если быть справедливым, то жизни, вот такой — с разрывающей сердце болью. Изо дня в день слыша в памяти слова: «я больше не хочу тебя видеть». Но я для этого слишком слаб. Я приговорю себя к смерти, и в меру своих возможностей приведу приговор в исполнение.

Но завтра, все завтра. А сегодня я буду вспоминать все то хорошее, что было в моей глупой, бездарной и такой короткой жизни.

Улыбаясь, наливаю в бокал вино и разглядываю его на свет. Оно такое же рубиновое и чуть маслянистое, как в том самом первом бокале, который я подал Эле. Как давно это было...

Она и тогда уже была ослепительно хороша. Еще совсем юная девушка с забавными ямочками на щеках. Они возникали неожиданно, когда она улыбалась. Тогда ее улыбка совсем не содержала язвительности и была просто улыбкой очаровательной девушки, которая готова любить весь мир и надеется, что мир тоже рад ее видеть. А я... О, я был совершенно нескладным, худым от вечного недоедания и пугающимся собственной тени.

Хозяин приказал передать всем рабам, что будущая императрица должна остаться довольной, иначе наше отродье будет очень сожалеть о своем появлении на свете. И все мы очень старались, потому что понимали, что для хозяина это не простая угроза и не обычный визит. При нас он не стеснялся рассуждать о своих планах. Конечно, разве люди стесняются, скажем, шкафа, или привычной собаки? Для хозяина мы все были такими же привычными предметами обстановки. И для нас не было секретом, что он считает себя достаточно привлекательной партией для юной принцессы. Собственно, для того и были организованны различные встречи с наследницей, пусть привыкает к будущему мужу. Тогда хозяин был самим очарованием, рассказывал что-то забавное, правда, лишь с его точки зрения. Принцессе не очень нравился его прямолинейный юмор, и было заметно, что она улыбается скорее из вежливости и хорошего воспитания. Но вот он — ничего не замечал. Я подавал бокал дорогого вина «Сердце рубина», когда он рассмеялся и неожиданно выпрямил под столом ногу, попав мне по стопе. От неожиданности я дернул рукой и несколько глотков тягучего напитка пролились на атласное с дорогой ручной вышивкой платье, быстро расползаясь уродливыми кровавыми пятнами.

Я даже не успел осознать, что произошло, когда страшный удар сбил меня с ног, над головой раздалось разъяренное рычание хозяина и хриплое, брошенное сквозь зубы — «убью, паскудника!». Удары подкованных сапог сразу же сломали реберо справа, носок сапога уверенно вошел в солнечное сплетение и воздух перестал поступать в легкие. Я мог только хрипеть и стараться свернуться клубком, подставляя разъяренному хозяину спину.

— Перестаньте, прекратите, я приказываю! Да вы же убьете его!

И легкие чуть прохладные ладони подхватили мою тяжелую голову, поднося к губам тот самый бокал, содержимое которого стоит дороже, чем моя жизнь, заставляя сделать несколько глотков.

Она была добра и искренне возмущалась тяжестью понесенного мной наказания. Чтобы как-то загладить удручающее впечатление от происшествия, хозяин просто подарил ей меня. Конечно, это повлекло смену клейма, потом долгое почти двухнедельное выздоровление... Но оно стоило того. Юная госпожа стала госпожой моего сердца. Усмехаюсь печально... Выходит, что даже самые светлые мои воспоминания вовсе не такие уж светлые?

Что же мне ей сказать? Нужно оставить что-то самое важное, чтобы она знала, как я сожалею о том, что сделал. И чтобы поняла, как я ее люблю. Она не хочет меня видеть — не надо. Но я точно знаю, что ей обязательно передадут мое последнее письмо. И сами собой на бумагу ложатся строки...

Какие нелепые мысли,

Какие пустые слова...

Все кончено...

В мире повисли

Не сделанные дела.

И странно сжимают сердце

Глухие удары кровИ,

Все кончено...

Тихо стучится острою болью в виски...

Нелепо было надеяться

Ненужно было любить,

И безразличное время

Поможет меня забыть.

А я не держу обиды,

Я отпускаю боль...

Если любви не стало,

Другого ты не неволь.

Если она разбилась,

Сломались оба крыла -

Значит, не очень сильной

Эта любовь была...

Вроде бы, все верно. Вот только чего-то не хватает. Вот, пожалуй, чего. И я продолжаю:

Меня не страшат ни метели, ни вьюга -

Всё это снаружи, а в сердце огонь.

Он согревает теплом мою душу -

Только тихонько любить мне позволь...

Мозг разрывают фонтаны эмоций,

Пульс, словно белка внутри колеса...

Только твой образ даёт остановку,

Только лишь с ним есть покой для меня.

Но ты не думай, я не претендую

Ни на любовь, ни на что-то еще.

И не найти мне другую такую...

Просто любить мне позволь, вот и всё...

Пожалуйста, прости и забудь.

И ставлю свою подпись в конце, хотя это и не обязательно. Она и так поймет, от кого это. Подпись — всего лишь сила привычки. Теперь все верно, я сумел передать и свое сожаление, и боль, и любовь. Больше мне добавить нечего. Оставляю сложенный лист на журнальном столике и ложусь спать. Я уже знаю, что сделаю завтра. Последняя ночь, последний отдых перед «дальней дорогой», последние стихи...

Эльга

Следующий день был примечателен тем, что на прием ко мне, то есть к императрице, конечно же, прорвалось посольство того самого Сурима, которому нужно было отдать часть территории. Спешно собирая меня в зал приемов, Артур обрисовывал экономическую и политическую раскладку. Сурим — довольно густонаселенное небольшое государство, граничащее с Атлантидой на западе, остро чувствует нехватку земель и необходимость расселения. Мы же в свою очередь хотим снизить оплату за транзит грузов через его территорию.

— Где?

— Что где?

— Экономической целесообразности расчеты — где? Я же просила!

— Не успели! — извиняющимся голосом ответил Артур.

— Ну и как мне с ними разговаривать?!

Артур закусил губу и промолчал.

— Ладно! Разберемся, не переживай. Показывай, куда идти. Если буду что-то не то делать, кашляни, если наоборот — моргни. Я на тебя буду ориентироваться.

— Понял. Следуйте за мной, госпожа.

Он щелкнул какими то финтифлюшками на резной дубовой панели стены, которая открыла... пожалуй что — тайный ход. Очень уж там было узко, темно и неубранно.

— И много в моей спальне таких дырок? — с непередаваемыми эмоциями в голосе поинтересовалась я.

— Еще две, — хищно улыбнулся Артур.

А потом без лишних церемоний пропихнул меня в узкий коридорчик, вошел следом и захлопнул двери. Так действительно оказалось быстрее и намного короче. Минут через пять мы вылезли аккурат за троном в зале приемов. Артур критически осмотрел мое величество, отряхнул с платья налипшую паутину, поправил малый коронобруч и, буркнув «сойдет», довольно невежливо выпихнул к трону. Чувствовала я себя не очень то уверенно, но деваться некуда, и, бочком проскользнув к неудобному сидению, я выпрямила спину и разместила пятую точку на бархатной подушке.

Посольство представляло собой пятерку весьма колоритных особей мужского пола разного возраста. «Цыгане», — про себя окрестила их я. Значит, ухо нужно держать востро. Посольский народ церемонно раскланялся, как положено отмерил порцию обязательных комплиментов и заверений, и в цветистых и обтекаемых формах высказал неудовольствие до сих пор неподписанным документом.

— Право, господа, вы требуете невозможного, — осторожно ответила я.

— Как?! Ведь это нужно обоим нашим государствам. Так выгодно!

— Кому, драгоценнейший, выгодно? — вкрадчиво уточнила я и начала безбожно торговаться.

Посол увлекся не на шутку, дошло до кидания шапки на пол, топтания ее ногами... Пару раз посольство обиженно откланивалось и даже неспешно добиралось до выхода из зала, но вспомнив что-то новое, возвращалось обратно. Это все больше и больше напоминало сцену на восточном рынке. Причем по радостному и азартному блеску глаз посла, я могла утверждать, что торг доставлял ему немалое удовольствие. Ну и я, конечно, от души развлекалась. Кашлявший, словно от чахотки Артур, неожиданно «приобрел» нервный тик. Случилось это «прискорбное» событие после того, как в процессе торговли к беспошлинному провозу товаров мне удалось присоединить медный рудник, а потом и сорок тысяч местных монет. Когда к этому добавился табун племенных лошадей в стандартные сто голов, я сочла договор вполне рентабельным и милостиво подписала. У нас с императрицей была довольно похожая манера расписываться, и это уже не доставляло мне труда. Восхищенный посол искренне выразил свою благодарность, и мы расстались, бесконечно довольные друг другом. Я даже не устала!

— Ну, как, Артур? Такой договор гораздо лучше?

Артур откашлялся и ответил возмущенно:

— Несомненно. Вот только опускаться до торговли?! Это... это просто ни в какие границы не вписывается! Я ни за что на вас бы не женился — вы совершенно не умеете себя вести!

— Естественно, драгоценный, я никогда не вписывалась в границы. И, кстати, пока не делала тебе предложения руки и сердца, — хмыкнула я.— Да брось ты, не дуйся. Ведь главное — дело.

И я просительно снизу вверх заглянула Артуру в глаза. И увидела в них смешинки, он на самом деле вовсе не сердится на меня. По-моему, после совместной работы над указом об амнистии, наши отношения немного потеплели. Меня это радовало.

— Что у нас дальше? Ну, по твоему плану на мою тушку и ее расположение в пространстве?

Артур чуть улыбнулся.

— Можно вернуться в ваши апартаменты и подписать доработанные документы.

— Хорошо, давай, документы посмотрим. Только за чашечкой кофе, а то из-за этого посольства я без завтрака осталась.

— А не нужно так долго спать, госпожа! — весело отозвался Марк, незаметно отделяясь от стены.

— А не нужно было вчера меня до нервного истощения доводить! — не осталась я в долгу. А Марк от чего-то смутился. Шуток не понимает!

— Только без паутинных коридоров! Пусть дольше и дальше, зато чище! — потребовала я.

Артур убрал подписанный договор в аккуратную папочку, Марк отпустил охрану, и мы вышли из зала, но не через парадный, а через боковой вход.

— А почему не вслед за посольством? — удивилась я.

— Неужели хочется на каждом шаге с кем-нибудь здороваться?

— Ой, нет! Совсем не хочется! Я с послом на день вперед наговорилась.

— Вот, госпожа, а тут обходные коридорчики. О них мало, кто знает, спокойнее, — объяснил Марк.

— Только, госпожа, есть одна проблема, — сказал он, протягивая сложенный вдвое листок бумаги.

— Что это?

— Это Вам, — коротко ответил Марк и почему-то отвернулся.

Читать на ходу было неудобно, текст прыгал, и я остановилась у ближайшего окна, повернувшись так, чтобы на бумагу падал свет. Бегло прочла, потом прочла еще раз, внимательно остановившись на непрофессиональных, но искренних стихах. По позвоночнику пробежались холодные пальчики страха.

— Это... выглядит так, как будто он прощается? Или мне кажется? Марк, прочти!

— Я читал, госпожа.

— И что?

— Не кажется, — тяжело уронил он.

Ой, мамочки! Что же это? Выходит, я где-то ошиблась? Но я же хотела, как лучше! Кажется, последнее я произнесла вслух. Артур и Марк старательно отводили глаза.

— Но нужно что-то делать! Где он?

Марк пожал плечами:

— Ищут.

— Давно?

— Часа полтора.

— А когда найдут, нам сразу скажут? — жалобно уточнила я.

Марк вздохнул.

— Avanta-mou, обязательно, в ту же минуту. Обещаю.

— Что бы... как бы все не сложилось?

— Да.

Он осторожно и неловко погладил меня по плечу.

— Не надо переживать заранее. Может быть, все еще обойдется.

— Это моя вина!

— Нет.

— Да! Нужно было предполагать такую реакцию. Нет, я отделалась от человека словами, даже не попытавшись понять, — с горечью воскликнула я.

— Да что понять-то? — не выдержал Артур.

— Человека понять! Он же не просто так это сделал. Значит, грош мне цена в базарный день.

— Вот что, прежде, чем устраивать необоснованные истерики, займитесь сперва своими прямыми обязанностями — разберитесь с документами!

И он, не особо церемонясь, подхватил меня под локоть и отволок почти силой в кабинет. Там Артур сгрузил мое слабо возмущающееся тело в кресло и вручил в трясущиеся лапки кипу листов.

— Извольте поработать, госпожа, — жестко потребовал он.

Марк сочувственно протянул мне чашку свежего кофе. И когда только успел? Делать нечего... Работа лучше всего отвлекает от дурных мыслей. Прихлебывая мелкими глотками неплохой кофе, я старательно вчитывалась в строки приказов и прочей документалистики. Даже немного отвлеклась от мучительного ожидания. Чего я ждала? Если честно, самого плохого: вот сейчас откроется дверь, и какой–нибудь мрачный человек скажет, что найдено тело. И уже ничего нельзя будет исправить...

... Если он уйдет, это навсегда,

Так что просто не дай ему уйти...

Как не дать? Господи, хоть бы не было поздно, хоть бы он был жив! Глупый, несчастный, запутавшийся мальчишка... Я ведь совсем не это имела в виду, когда сказала, что не хочу его видеть. Точнее нужно выражать свои мысли словами, а еще лучше трижды подумать, следует ли эти мысли вообще озвучивать.

Я успела изучить и подписать семь документов и еще в десяток внести поправки и замечания, когда двери распахнулись, и двое людей в форме личной охраны под руки втащили Яна в кабинет, аккуратно сгрузив тело на ковер.

— Живой?! — воскликнула я.

— Да, Госпожа, — неуверенно ответил охранник.

Я, уронив документы, опустилась рядом с Яном на колени. Воздух с каким-то странным сиплым хрипом проникал в его легкие. Он лежал лицом вниз и даже не делал попытки перевернуться. Я бережно повернула его на бок и ужаснулась: поперек шеи шла широкая багровая полоса, лицо и губы имели какой-то нездорово-синюшный оттенок, глаза закрыты.

— Что с ним?

— Из петли вытащили вовремя. Да и опыта у него нет — узел неправильно завязал, откачали, — пояснил охранник. Они коротко поклонились и вышли, прикрыв двери.

— Ему можно помочь? Кажется, он задыхается, — беспомощно посмотрела я на Марка.

Тот вздохнул, плеснул в бокал что-то из невысокой бутылки из бара и, опустившись рядом, попросил:

— Отойдите, присядьте в кресло, госпожа, не мешайте, пожалуйста.

Я тут же выполнила его просьбу, а Марк, перехватив Яна под плечи, запрокинул его голову и, насильно разжав зубы, влил ему в рот содержимое бокала. Ян поперхнулся, закашлялся, жадно хватая ртом воздух, в раскрывшихся глазах выступили слезы. Видимо, это было что-то очень крепкое. Но задышал он определенно лучше, и синий цвет лица сменила нездоровая бледность. В его глазах наконец-то появилось осмысленное выражение: сперва недоумение, затем понимание и... обида?

— Зачем? — хрипло спросил он.

— Что?

— Зачем все это? Говорить... больно.

— И не говори, не надо, — остановила я его. — Лучше послушай. Давай, садись удобно.

Я с помощью Марка усадила Яна в кресло. Сама по привычке уселась на угол журнального столика, проигнорировав недовольное шипение Артура.

— Янек, — я сделала паузу, подбирая слова. А подобрать нужно было самые важные и правильные. Ох, отчего же с ними так трудно общаться, словно на разных языках разговариваем! — Ты даже не представляешь, как я рада, что ты остался жив.

И подкрепляя слова делом, наклонилась, крепко обняла дурашку и расцеловала в обе щеки. Он даже покраснеть умудрился и удивленно молча смотрел на меня.

— Больше так не делай. Пожалуйста. Считай это моей огромной личной просьбой.

Говоря это я внимательно смотрела ему в глаза, и то, что я видела мне совсем не понравилось. Все это можно было выразить одним словом: безнадега. Значит, опять не то говорю. Думай, анализируй... Что было в записке? Стихи. О чем? Вина, сожаление, признание в любви, сожаление, что любви больше нет... Стоп! Повторяется сожаление. Попробуем танцевать от этого.

— Янек, нам всем ясно, что ты сожалеешь о случившемся. Но это не значит, что жизнь закончилась. Жизнь, как книга, в ней много страниц. Прошлое — уже написанное начало, настоящее — то, что мы пишем сейчас, а будущее — огромное число чистой белой бумаги. Не стоит сжигать чистые листы, ведь на них можно будет написать то, что исправит неудачное начало.

Ян слушал внимательно, но его взгляд все еще внушал мне опасения.

— Янек, не важно, что произошло. Главное, что ты понимаешь и принимаешь свою вину и больше этого не повторишь.

— Нет, — неожиданно перебил он меня.

— Что «нет»?

Он тяжело вздохнул, опустил голову и признался:

— Повторю, госпожа. И именно поэтому не надо было оставлять меня жить.

— Братишка, давай честно, что случилось? Это важно, — попросил Марк.

— Ему больно говорить! Давайте позже.

— Ничего, потерпит, — прекратил Артур мою попытку заступничества.

Ян обнял себя руками за плечи, не поднимая головы, глядя в сторону, в нескольких предложениях объяснил, кому и почему передал информацию.

Когда я услышала правду, сил на эмоции уже не было. Я просто подошла к глупому мальчишке, обняла его и тихонько гладила по бестолковой голове. Он, как большой ребенок с готовностью приткнулся куда-то в область живота и замер. Ребята тоже молчали. Да и о чем тут говорить? Все мы были по-своему не правы.

— Ладно, — вздохнув, сказала я. — Давайте вместе завтракать и пить кофе. А тебе, дорогой мой, вот что скажу! — Я взяла руками его лицо, заставила поднять на меня синие потеплевшие глаза. — Хорош дурака валять! Ну не переносишь ты этого человека — понятно. Просто не забывай предупредить вон хоть бы того же Марка, что и когда сказал. Кто предупрежден — тот вооружен. И не вздумай снова разбрасываться столь ценным даром, как жизнь. Вобщем, не уходи никуда, оставайся с нами, Янек.

Он так счастливо и ярко улыбнулся, что невольно и я улыбнулась в ответ.

А потом мы пили кофе, оставляя на разбираемых документах пятна от измазанных в шоколаде пальцев...

Совершенно не представляю себе, с кем имею дело. Это слияние Эли и незнакомки дало неожиданный и непредсказуемый результат. С трудом еще удается как-то не ассоциировать ее с измененной императрицей, но вот определиться в отношениях — крайне сложно. Да еще и Марк возвел ее на недосягаемую высоту — avanta-mou. За красивые глаза такими титулами не разбрасываются. Что же между ними такого произошло? Я, конечно, не спорю, она вернула Мирру и даже ни разу к ней не придралась за эту пару дней. И с Яном проявила несвойственное даже прежней Эле милосердие. Но как-то все слишком. И эти постоянные выходки, не соответствующие положению! Один возмутительный факт торговли в зале приемов чего стоит! Честное слово, хотелось оттаскать девчонку за уши прямо там, но при посольстве пришлось сохранять лицо. Но все же она молодец. С ней приятно работать: чувствует выгоду и следует тому, что правильно для государства. Такое впечатление, что и в том мире незнакомку готовили к управлению. Впрочем, если жрец прав и произошло слияние, то не такая уж это и незнакомка.

Что тут у нас? Новая кипа документов. Снова не выйдет рано лечь спать. Пока все разберешь и рассортируешь будет далеко за полночь. Ох, опять же — нужно что-то решать с ее недавним приобретением. Сдались ей эти ребята. Не спорю, она, конечно, с того света их вытащила, но вот потом, как большой ребенок, забыла о своей игрушке. А их нужно не только вылечить, но и пристроить к делу. Опять же, совсем не ясно, каков будет их статус. Возможно, она захочет ввести их в круг личных рабов? Нужно будет спросить. В последнее время я довольно спокойно ощущаю себя, когда общаюсь с императрицей. Собственно, почти так, как было до пещеры с кристаллами. Да и Марк перестал дергаться при ее появлении — тоже почти не боится. Он надежен и предан короне и лично госпоже... Ох, как въелось в кровь. Даже в мыслях называю ее «госпожа». Значит, признаю рабство, что бы там она в последний раз не говорила. Трудно не признать...

Вот, нужно получить последние проекты указов. Боги, как же мне ненавистно это делать! Но, сжав зубы, стучусь в резные двери Председателя Малого Совета.

— Войдите, — лениво раздается из-за двери.

Вхожу. Аврон, как всегда с бокалом и в кресле у камина. Слишком много пьет, оттого и мерзнет вечно. Он редкостный мерзавец, прекрасно помнит те дни, когда я входил в Совет и пару раз ставил его на место. И до сих пор не отказывает себе в удовольствии отомстить. Стоит только сделать один неверный шаг, и он обязательно воспользуется своим правом. Потому беззвучно прикрываю дверь и, стараясь, чтобы голос звучал ровно говорю:

— Прошу простить, господин, что потревожил ваш отдых. Но только необходимость представить госпоже императрице новые указы Совета заставила меня решиться на этот шаг.

— На колени! — вяло, но с тайным злорадством в голосе бросает он.

Что? Зачем это ему? Я же поклонился при входе. Или нет?

— Ты что, раб, не умеешь себя вести? Господина приветствуют на коленях.

— Только прямого господина, — рискую возразить я.

Его внезапно просто подбрасывает из кресла, в руке — короткий хлыст, он делает несколько шагов ко мне и первой меня настигает волна винных паров. Да он пьян! Это все объясняет. Но от объяснений не легче...

Он резко захватывает ворот моей рубашки и разрывает ее до пояса, потом неторопливо сдирает лохмотья на пол. Тонко хихикает...

— Так лучше...

А потом снова с угрозой требует:

— На колени, Артур. Давай, покажи, где действительно твое место.

Блеклые глазки оживляются, предвкушая редкое зрелище — унижение представителя одной из древнейших аристократических фамилий Атлантиды. Зря ждет. Я не обязан выполнять этот его приказ. Во мне уже кипит глухой ответный гнев. Как жаль, что теперь Малый императорский Совет возглавляет такое ничтожество. Но я продолжаю молчать и с вызовом смотрю ему в глаза. Неожиданно его нездорово одутловатое лицо искажается ненавистью, и высоко, по-женски взвизгнув, он наотмашь ударяет меня хлыстом. Багровая узкая полоса пересекает грудь, а следом приходит и резкая жгучая боль. Ничего, терпимо. Это не самое плохое, что может со мной случиться. Он тяжело дышит и выжидательно цедит сквозь стиснутые зубы:

— Ну?!

Чуть заметно усмехаюсь ему в лицо и коротко, спокойным тоном бросаю:

— Не дождешься.

Он перемещается мне за спину и резко ударяет ногой под колени. Удержаться на ногах нереально, и я падаю, смягчая удар руками. Но перекатиться в сторону и встать не успеваю. Он прижимает мою спину ногой, больно вдавливая под ребро обитый металлом каблук, и с остервенением осыпает градом ударов бича. Остается только сжать зубы и терпеть. Если я подниму на этого слизняка руку, и сам погибну, и Мирру за собой потащу.

Это продолжается минут пять, потом алкоголь и опьянение забирают у Аврона последние силы, и он нетвердой вихляющей походкой удаляется к креслу. Снова наливает вина и жадно опустошает весь бокал. Я незаметно провожу ладонью по лицу, вытирая капли пота и собираю силы. Чтобы встать. Почти не чувствую спины, наверняка придется отлеживаться пару дней, и еще неделю залечивать распоротую кожу. Сжимаю зубы, чтобы случайно не застонать, и все же принимаю вертикальное положение. В глазах роятся черные точки, в ушах шумит. Не хватает только потерять сознание. Встряхиваю головой, прогоняя слабость, и вежливо напоминаю:

— Мне необходимо предоставить госпоже императрице указы Совета, господин. Где я могу их взять?

Одним богам известно, чего мне стоит ровный тон голоса и это обращение — «господин». Аврон усмехается и кидает мне в ноги папку с бумагами. Скотина! Теперь мне придется нагибаться, чтобы поднять ее, а с израненной спиной это не так-то просто. Мысленно усмехаюсь и аплодирую поганцу — ему все же удалось поставить меня на колени. Просто иначе мне не взять документы. Так что я медленно, не делая резких движений, опускаюсь на пол и подбираю папку. Потом собираю остатки сил и, поднявшись, наклоняю голову в вежливом поклоне:

— Благодарю вас, господин.

Ухожу, закрываю двери и только в коридоре позволяю себе тихо застонать от боли и пережитого унижения.

Около минуты отдыхаю, прижимаясь горячим лбом к холодному камню стены. Но что толку тут стоять? Дожидаться, пока Аврон выйдет в коридор и еще что-нибудь придумает? Нет уж, на ближайшее время с меня довольно. Стараюсь на обратном пути придерживаться безлюдных коридоров. Незачем пугать окружающих своим видом. Наконец добираюсь до своей комнаты. С трудом открываю дверь — наконец–то можно позволить себе немного слабости. Кладу на столик документы и просто падаю на кровать. Сейчас мне не до испорченных простыней: слишком плохо.

— Что с тобой?

Женский встревоженный голос заставляет меня резко повернуться, это вызывает волну боли и, не сдержавшись, я громко шиплю сквозь стиснутые зубы. Императрица, собственной персоной.

С трудом встаю, опускаюсь на колено, прижав руку к груди. Больно, но терпимо, если не делать резких движений. Принесла же ее нелегкая так невовремя.

— Чем обязан появлению госпожи?

— Артур! — испуганно восклицает она. — У тебя вся спина в крови! Что случилось?

— Ничего страшного, госпожа.

— Встань, пожалуйста. И лучше пока приляг. Я сейчас попробую что-нибудь сделать.

Она подхватывает меня под локоть и помогает переместиться на кровать. Я в состоянии сделать это и сам, но вырываться и отпихивать женщину как-то невежливо.

Госпожа уже ускользнула в ванную комнату, слышен звук льющейся воды.

— Давай, раздевайся, — командует она, появившись на пороге.

Я недоуменно смотрю на нее.

— Кровь лучше в душе смыть. Иначе все вокруг увозим, — поясняет Эльга. Это, конечно, правильно. Трудно не согласиться. Но вот в помощниках я бы предпочел видеть кого-нибудь другого.

— Извините, госпожа, но мне не удобно раздеваться перед Вами.

— Не удобно — штаны через голову надевать! — упрямо сообщает она.

Вот уж более идиотской ситуации и не придумать! Я не могу возражать, не могу не слушать указаний. Но и оголяться при посторонней женщине — тоже не в состоянии. Что прикажете делать?! Пока я задумчиво рефлексирую, она подходит вплотную и начинает сама расстегивать пряжку брючного ремня. Я чувствую, что безобразно краснею, ловлю ее ладони и совершенно жалобно прошу:

— Не надо...

— Хорошо, раздевайся сам, — любезно позволяют мне.

Кажется, ничего другого не остается и, дрожащими от унижения руками, я расстегиваю ремень, сжав зубы, чтобы не стонать от боли в спине, стягиваю ставшие такими длинными и неудобными брюки на пол. А дальше что? Снимать? Все?! Я и так-то не знаю, куда себя девать от стыда. Кажется, меня начинает колотить мелкая нервная дрожь. А ей, этой противной девчонке, хоть бы что!

— Подъем, — она подхватывает меня под локоть и утягивает в ванну. Потом заставляет сесть и поливает на плечи приятной чуть прохладной водой, смывая кровь, стараясь при этом не направлять струю на поврежденную спину. Наконец, вода становится почти прозрачной и, выключив душ, Эльга набрасывает мне на плечи полотенце.

— Вставай, помогу, — она действительно придерживает меня, пока я неуклюже перебираюсь через бортик.

— Сейчас я выйду, а ты раздевайся до конца, вытирайся. Вон второе полотенце — завернись пока в него. Подготовлю пока смену одежды. Сам справишься?

— Да.

— У тебя нижнее белье где разложено?

Вот ведь неугомонная душа. Лучше бы ушла — сам бы справился.

— Слева от зеркала в шкафу на третьей полке снизу.

Она выходит, а я бросаю взгляд в зеркало. Хорош, и уши и щеки горят, как закат на речке. Встаю вполоборота и разглядываю спину. Ну, все не так плохо, как представлялось вначале. Ничего, зарастет. Следую советам несносной девчонки и, обмотавшись полотенцем, выползаю в свою небольшую комнатку.

А быстро она сориентировалась. Одежду стопочкой на кровати сложила. И... гм... трусы сверху. Ох, опять краснею.

— Я пока насчет чая распоряжусь, — вежливо улыбнулась Эльга и исчезла за дверью. Кажется, мне тактично предоставили возможность переодеться. Улыбка сама появляется на губах: почему-то девочка не вызывает больше раздражения.

Времени она мне дала явно больше, чем было нужно, и прежде чем войти, постучалась. Я сперва разрешил, а потом стушевался: вот уж кто может вламываться в мою комнату хоть среди ночи, так это она.

— Вообще-то, госпожа имеет право входить без стука и совсем не обязана к тому же сама носить чай! — решительно забираю из ее рук сервированный на двоих поднос.

— А если не госпожа, Артур? А просто знакомая? — спрашивает она, внимательно и чуть печально глядя большими карими глазами. Я только вздыхаю.

— Вы извините, госпожа, но принять вас просто в знакомые — не могу.

Вижу, как Эля обиженно прикусывает нижнюю губу и смягчаю:

— Пока не могу.

— Ну и ладно.

Она устремляется к чайнику, но я решительно перехватываю инициативу.

— Я не настолько ушиблен, чтобы не налить чаю своей гостье. Присаживайтесь, госпожа.

Эльга приняла чашку из моих рук и обожгла меня серьезным цепким взглядом. Никогда не думал, что глаза цвета горячего шоколада могут быть холодными льдинками.

— Положи себе побольше сладкого, — советует она. — Кто тебя так?

— Не обращайте внимания, старые счеты между давними знакомыми.

Я с удовольствием делаю пару глотков. Нет, девочка, в эту историю тебе лучше не лезть. Ты еще не сможешь на равных играть с Малым Советом.

— Артур, я рискую быть невежливой, но все же настаиваю на объяснениях.

— Зачем это вам? — бросаю с досадой.

— Понимаешь ли, я видела, как ты владеешь оружием. И если ты вернулся избитым, значит, был в заведомо неравном положении относительно своего противника. Мне не нравятся люди, которые таким образом используют свое преимущество. И я хочу знать, кто они.

— Логично, — соглашаюсь я. — Но при условии, госпожа.

Она недовольно кривится, потом согласно кивает:

— Говори.

— Вы не будете предпринимать никаких действий. Просто ограничитесь знанием.

— Почему?

— Вам сейчас не с руки иметь лишних врагов. Тем более столь высокопоставленных.

— Вот значит, как... — тянет она задумчиво, а потом, тряхнув головой, соглашается:

— Хорошо, я пока (выделяет это голосом) не буду ничего предпринимать.

Мне достаточно этого обещания, и я коротко передаю происшедшее. Она не перебивает, только губы сжимаются в тонкую упрямую нить.

— Так с тобой и другими может поступить любой?

— Никаких ограничений относительно телесных наказаний не существует. По «Установлению» нельзя калечить и убивать чужого раба. Придется выплатить его тройную стоимость владельцу. Но к данному случаю это не относится.

— А как обычно поступает в таком вот случае владелец раба?

— Да обычно никак. Но может еще и сам добавить, чтобы в следующий раз не вызывал чужого гнева.

Она смотрит возмущенно и недоверчиво и восклицает:

— Да куда уж тут добавлять!

Я тихонько пожимаю плечами:

— Находят.

— Ты почему рубашку не надел?

— Запачкаю.

— А спать как будешь?

— На животе, — улыбаюсь. — Да все будет нормально. Не в первый раз.

Она недовольно хмурится.

— Вот что! Мне вся эта история не нравится. Я сегодня же подпишу приказ, чтобы документы раз в три дня, а при необходимости — срочно — представлялись Председателем Малого Императорского Совета императрице лично. Так ты будешь избавлен от унизительной необходимости общаться с этим моральным уродом!

— Но зато такая необходимость постигнет вас, госпожа.

— Да, не привыкать! С вами же как-то общаюсь, хотя вы меня уже достали своим «госпожа», — небрежно отмахивается она.

— Могу не называть вас так, — предлагаю я. — Только при посторонних придется.

— Так я же устала об этом просить! Сделай одолжение, Артур.

— Хорошо, как тогда обращаться?

— Да как тебе самому нравится.

— Тогда... — задумываюсь, чуть прищуривая глаза, а потом неожиданно для себя самого говорю:

— Avanta-mou.

Она не понимает и улыбается:

— Забавно, ко мне так Марк несколько раз обращался. А что это значит?

— Трудно объяснить.

— Ну, Артур, ну пожалуйста! Я же умру от любопытства. Может, это вы меня обзываете так заковыристо!

Тут я уже не выдерживаю и тихо смеюсь. От смеха и боли в спине на глаза наворачиваются слезы. Я их смахиваю тыльной стороной ладони и пытаюсь объяснить.

— В том-то и дело, что заковыристо. Но уж не обзываем — это точно. Просто это что-то вроде титула... или звания. Между прочим, очень уважительное обращение, которое не так-то просто заслужить.

Она слушает внимательно. На смех не обиделась, а слово «заслужить» вообще мимо ушей пропустила.

— На самом деле, если один человек так называет другого, значит, добровольно признает его право распоряжаться своей жизнью, смертью и самой душой. Потому, что твердо уверен, что этот человек достоин такого доверия и не воспользуется им во вред. Не воспользуется потому, что стоит на высшей ступени понимания мира, людей, своего места в нем. И это не полное и далеко не точное определение, — улыбаюсь я, заканчивая краткую лекцию.

Она выглядит растерянной.

— Артур, но это слишком серьезно. Я не уверена, что заслуживаю этого звания и такого доверия.

— А вам и не нужно быть уверенной. Достаточно, что те, кто вас так называет, в том убеждены.

— Ладно, — соглашается она. — Я еще могу понять, почему Марк. Но ты? Ты же совсем недавно был готов убить меня. И надо признать, твоя ненависть вполне справедлива.

Умеет же императрица задавать непростые вопросы. Но лучше попытаться ответить. Заодно, может, и сам себя пойму.

— Просто Марк, в силу своей подготовки и давно занимаемой должности, очень быстро и часто подсознательно «прокачивает» ситуацию. Его выводы обычно стопроцентно верны. Но он довольно подозрительно ко всему относится. Если Марк первым вас так назвал, значит, так оно и есть в действительности.

— С ним ясно, но ты опять о себе ничего не сказал.

— Я, собственно, к этому и подхожу. Имейте терпение, драгоценнейшая, — улыбаюсь я.

— Сначала я удивился его выбору. А потом прислушался к собственным ощущениям и с изумлением понял, что стал иначе к вам относиться. Все же то, что произошло слияние, очень вас изменило. В лучшую сторону. Да, знаю, что произошло, — отвечаю на ее удивленный возглас.

— Марк рассказал?

— Нет, Жрец. Не стоит забывать, кем я был раньше.

— А кем?

— Собственно, раньше я занимал место Председателя Малого Императорского Совета.

— Ого!

Она искренне удивлена. Видимо, действительно в наследство ей досталось не так уж много от прежней императрицы. Уж не память — точно!

— Да это давно было, не важно. Так вот, я понял, что непосредственно к вам ненависти не испытываю. Скорее, скрытое раздражение. Во-первых, внешне вы абсолютно похожи, а с той императрицей меня связывают не самые лучшие воспоминания.

— А есть еще во-вторых?

— Есть, — неспешно доливаю ей и себе чай. — Вы уж простите, Avanta-mou, но вести себя настолько бестолково и вызывающе — это нужно особый талант иметь. Не злитесь?

— Нет, — открыто улыбается она.

— Вот и хорошо, потому что на правду обижаться не стоит.

— Ну а отчего же все таки «Avanta-mou»?

— Да вот, сегодня, собственно, и дозрел, — развожу я руками.

— Как это?

— Да видишь ли, — незаметно для себя перехожу на «ты», — пожалеть и помочь могут многие. А вот подумать о том, как предотвратить и обезопасить — это уже «над миром».

Она смотрит в свою чашку сосредоточенно и задумчиво.

— Странно, — произносит она наконец, — я даже не задумывалась над тем, что говорю. Просто мне кажется естественным искать путь для устранения проблемы.

— И что очень важно — находить! — уточняю я. — А вообще, спасибо тебе.

— За что?

— За помощь, за этот вечер, за чай... За то, что дала возможность просто почувствовать себя человеком.

Глядя на нее, невольно улыбаюсь. Оказывается, она тоже умеет краснеть...

Я все больше привыкаю к новому миру и к своему месту в нем. Слава Богу, наладились нормальные человеческие отношения с ребятами. Как ни странно, даже с Артуром. Он оказался интересным собеседником и ценным советником в государственных делах. Последним я откровенно пользовалась, зачастую отвлекая его от многочисленных забот и обязанностей. Однако, он ни разу не дал понять, что недоволен моим очередным визитом и с большим терпением отвечал на глупые иногда вопросы. Напротив, в очередной раз увидев мое растерянное Величество, тепло улыбался и, если никого не было рядом, спрашивал:

— Что сейчас, Avanta-mou?

К слову, он единственный обращался ко мне на «ты», и я очень дорожила его доверием. Правда, умудрилась заслужить и серьезный нагоняй.

Дело в том, что я все же не удержалась от мелкой мести. Когда, согласно изданному мной указу, Председатель Малого Совета принес документы, от души над ним поиздевалась, заставив добрых три часа провести на ногах. К тому же каждые пять минут у меня возникали мелкие просьбы и неотложные желания. В общем, к концу аудиенции с мерзкого мужичонки даже не семь — все десять потов сошло. А нечего было руки распускать! Именно это я и заявила разъяренному Артуру, когда он силой приволок меня в ближайший пустой кабинет, втиснул в кресло и просто, грубо, на повышенных тонах выразил свое мнение о моем характере и умственных способностях.

— Нет, ты невозможна! — нервно сообщил он.

— Ага! А ты хотел бы сделать из меня этакую усредненную серую личность? Не выйдет, мой дорогой! И вообще — мог бы поаккуратнее — у меня теперь на предплечье синяки от твоей хватки останутся!

— Что, правда, больно? — смутился он. — Дай взгляну.

Я с готовностью закатала рукав и продемонстрировала начавшие наливаться багровым пятна. Он тихонько простонал:

— Ум... извини. Пожалуйста, прости. Я не рассчитал силы.

Артур тихонечко опустился на колени у кресла снизу вверх заглядывая в мое сердитое лицо.

— Ну, хочешь — ударь в ответ.

— Вот еще! Совершенно не хочу. Придет же тебе в голову. Что ты вообще его защищаешь? Он же над тобой издевался!

— Не его, а тебя, глупая, — печально улыбаясь, Артур покачал головой. — Он хоть и мерзавец, но умен и опасен. Лучше бы ты с ним не связывалась. А я... что ж я... все по статусу. Потерплю.

— Я так не хочу! — твердо заявила я, чувствуя, как напрягаются скулы и расширяются крылья носа.

— Понимаю, — кивнул Артур. — Можно подумать, я хочу.

— А чего ты хочешь? — спросила я.

Он встал, отряхивая колени.

— То, что я хочу — невозможно.

— Ты просто скажи, а я подумаю над реализацией, — пообещала я. — Знаешь, в своем мире я усвоила одну простую истину: невыполнимых задач нет. Есть выполнимые трудно, долго или дорого. Но — выполнимые!

— Забавная позиция.

— Так что ты хочешь?

Артур посмотрел на меня, улыбаясь привычной своей кривой улыбкой.

— Свободы. Но не себе одному. Скорее, возможности получить свободу всем, у кого ее нет. Не обязательно сразу. Просто саму возможность.

— А разве сейчас этого нет? — удивилась я.

— Нет, — покачал он головой. — По нынешнему «Установлению» в рабство легко попасть, но вот обратно — уже никак.

— А раньше было можно?

— Было, — он вздохнул. — Давно. Уже никто и не помнит, как оно было.

— А вернуть возможно?

— Не все так просто, дорогая моя девочка. Вспомни, кого сейчас готовят школы рабов? Это же подобия людей. Дать им свободу — все равно, что приговорить к смерти. Они беспомощны и не привыкли распоряжаться своей жизнью. Почти у всех фобии, как у Яна. Им, боюсь, уже не помочь.

— Но ведь есть и другие? — не согласилась я.

— Есть. Но как их различать? Понимаешь, нужно будет подробно прописать механизм действия закона — когда, к кому можно применять. Опять же, что делать с клеймами? Вопросов больше, чем ответов.

— Да, — протянула я. — Даже не думала, что все так сложно. Но, Артур, если ты так говоришь, значит, уже размышлял об этом?

Он рассмеялся довольно и замахал руками.

— Думал, думал. Разве от тебя что утаишь? Есть у меня кое-какие соображения. Но все еще очень сырые.

— А когда дозреет? — коварно уточнила я.

Он сперва не понял, а потом снова рассеялся.

— А давай, девочка моя, так сделаем: я свои соображения в письменном виде упорядочу, а ты почитаешь и внесешь поправки.

— Согласна!

— А теперь, кстати, время обеда. Думаю, тебя уже ищут.

— Я есть не хочу!

— Не капризничай. Если хочешь, пойдем вместе.

Конечно, я согласилась. Если бы знать заранее, к чему приведут наши поступки, отправила бы Артура так далеко, как только позволяют помещения дворца. Но я не знала...

Это был самый обычный обед — я одна во главе длиннющего стола человек на двадцать. И эта глобалистика именовалась Малой трапезной. Большую я пока не видела, но подозреваю, что без компаса и провожатого рискую там потеряться. Вокруг стола располагаются не менее четырех человек, которые в строгом порядке что-то подают, наливают, убирают и даже разрезают на кусочки мясо. Спасибо хоть не жуют за меня! Все это проходит в гробовом молчании. Меня все время подмывает поднять бокал и трагичным голосом сообщить: «Покойся с миром, дорогой товарищ! Выпьем не чокаясь!». Пока невероятным усилием воли сдерживаюсь, чтобы не злить Артура. Еще я могу приглашать на обед кого-нибудь из придворных, если они «заслужили». До сих пор не понимаю, чем это для них будет — наказанием или поощрением. И могу в любом количестве приводить личных рабов. Вот только кушать с ними за столом нельзя. Когда я только заикнулась об этом, Артур сделал огромные возмущенные глаза, Марк смешно фыркнул (по-моему, скрывал смех), а Ян, улыбаясь, сообщил, что если я хочу от них избавиться, то существуют более гуманные методы. Поэтому, за столом я всегда была в гордом одиночестве.

Сегодня, кроме четверых слуг присутствовала вся троица. Обычно они обедали раньше, чтобы я «не капризничала и не пыталась нарушить традиции», впихивая в них кусочки повкуснее с императорского стола. Их присутствие вносило разнообразие в эти сорок минут (а меньше трапезничать императрице не пристало). Кто-нибудь делился новостями, еще можно было обсудить планы на завтра и наметить проекты указов.

Вообще большую часть моего времени занимала бумажная волокита. Деться от нее было совершенно некуда, если, конечно, не отдать право подписи Малому Совету. Но, зная его главу, делать это совершенно не хотелось. Сегодня все шло как обычно. Мы обсуждали грядущий через неделю Большой Императорский Прием. Собственно, почти вся подготовка проходила без моего участия. Мне же следовало определиться со списком почетных гостей, просто гостей и приглашенных. А из почетных гостей выделить несколько (строго до пяти) человек личных гостей императрицы. Проблема была в том, что я совершенно не видела разницы между всеми этими группами. Да и с дворянами была не знакома.

— Какая мне разница! Распихивайте их как хотите сами! — не выдержала я наконец.

— Так нельзя, госпожа, — уговаривал меня Ян. — Определитесь хотя бы с личными и почетными гостями.

— Не хочу! Не буду!

— Не капризничай!

— Хочу и буду капризничать! А вы не приставайте с дурацкими и никому не нужными бумажками. Что в этом толку? Не приказы, не законы — ерунда какая-то!

— Это, девочка моя, поважнее законов будет, — устало и строго сказал Артур. — Это называется «внутренняя политика». Люди, которых ты выделишь — твоя опора на весь следующий год. Личные гости — круг особого доверия. От того, насколько серьезно ты подберешь этих людей, зависит, как эффективно и быстро будут выполняться приказы, и как будет исполняться законодательство. А вот все остальные хоть и не будут являться опорой, тоже важны. Если ты не пригласишь некоторые семьи, это означает императорскую немилость. Тут тоже следует быть осторожной, чтобы не нажить врагов там, где не следует.

Я пристыжено молчала и слушала, что умные люди говорят. Ну, кто бы знал, что списки гостей — так серьезно!

— Артур, — если бы у меня был хвостик, обязательно бы завиляла, — солнышко, а ты мне разве не поможешь? С выбором?

— Мы сейчас кому исполнительный аппарат подбираем — мне или тебе? — вздернул он бровь.

— Нам, — нахально улыбнувшись, заявила я.

От неожиданности он поперхнулся и закашлялся, а потом строго отчитал:

— Запомни: никогда так не шути! Никогда, нигде и ни с кем! Ты сейчас даже не поняла, что сказала.

— А что я сказала-то?!

— «Нам» — значит, ты предлагаешь мне разделить с тобой трон. Из чего следует, что ты мне только что сделала предложение о супружестве. И, значит, готова разделить со мной власть и постель, — ехидно улыбаясь, он наблюдал за изменением моего цвета лица и продолжал: — Кстати, после замужества в течение двух лет нам с тобой, дорогая, придется всенепременно родить наследника или наследницу. И лучше, если не одного.

Под конец ребята уже полным составом откровенно ржали. Ага! Как кони — в голос! А я не знала, куда себя девать, хоть под стол лезь.

— Ну ладно, все, успокоились, — сказал Артур, вытирая слезы от смеха. — Эльга, не дуйся (он снова хохотнул), но все, что я сказал — совершеннейшая правда. Представляешь, как обрадовался бы какой-нибудь придворный, скажи ты все это ему?

— Да вы, вроде бы, тоже не опечалились, — проворчала я.

— Ладно, — поднял Артур ладони. — Давайте по бокалу вина и без взаимных обид.

— Давайте, — согласилась я.

Артур взял графин и разлил рубиновый темный напиток по бокалам, сперва ребятам и себе, а потом, в конце, наполнил и мой бокал. Причем тот, что стоял прямо передо мной он решительно забраковал, осмотрев на свет, и взял другой, стоявший недалеко на сервировочном столике.

— За понимание! — прозвучал веселый тост.

Ребята уже сделали несколько глотков, я тоже поднесла край бокала ко рту, как вдруг в зеркале напротив увидела свое отражение. То ли свет давал такое странное преломление, то ли мне показалось, но внутри прозрачного сосуда в рубиновой чистоте вина скользнула какая-то черная тень. Я с недоумением подняла его на уровень глаз и стала разглядывать содержимое.

— Что такое? — напряженно спросил Марк.

— Не знаю... — неопределенно пожала я плечами. — Наверное, показалось.

Но он решительно отнял у меня бокал и, держа его на вытянутой руке, поставил на край стола — подальше от всех.

— Что вам показалось? — строго спросил он.

— Да ерунда, не стоит внимания... — я уже не рада была, что завела этот разговор.

— Решать, на что следует обращать внимание, буду я, — жестким, не терпящим возражений тоном возразил Марк. — Что вас насторожило?

— Там в бокале... я в зеркало посмотрела, и мне показалось, что там было что-то черное, как клякса. Наверное, игра света.

Марк побледнел и каким–то чужим голосом скомандовал:

— Ян, глубокую миску.

Тот быстро метнулся к сервировочному столику, высыпал прямо на чистые тарелки и салфетки лед из серебряной глубокой лоханки и поставил ее рядом с бокалом. Потом Марк удивил меня еще больше, потому что обмотал ладонь полотенцем, отобранным у лакея, только после этого взял в руки бокал и аккуратно начал переливать его содержимое в глубокую лоханку. Вдруг в тонкой струйке блеснуло какое-то черное небольшое, похожее на пиявку создание. Оно извернулось в воздухе и ухватилось за край бокала... зубами! Стекло, не выдержав давления двух рядов мелких острых зубов, обломилось, и странный зверек плюхнулся в лохань, подняв кучу брызг.

— Что это? — потрясенно спросила я.

Марк кинул на меня острый напряженный взгляд:

— Лорх. Страшная штука. Если человек проглатывает его с пищей, лорх начинает питаться самим человеком, просто прогрызая себе путь во внутренних органах. И очень быстро при этом размножается. Уже через пару дней прогрызанием занимается целая колония лорхов. Удалить его невозможно — он постоянно передвигается. Вытравить тоже. У него пониженная чувствительность к ядам. Человек-носитель отравится быстрее. Проще говоря, вас только что пытались убить.

— А он оттуда не выберется? — хрипло спросила я, указывая на лохань.

Марк взял нож и точным быстрым движением кольнул в посудину. Когда он вынул нож, на его лезвии безвольно висела тушка лорха, проткнутая насквозь.

— Теперь нет, — коротко ответил он. Потом брезгливо скинул тельце обратно в лохань и медленно повернулся к Артуру.

— У меня есть ряд вопросов. К тебе. И я хотел бы получить ответы немедленно.

Артур молча склонил голову и они, не говоря ни слова, вышли из зала.

Артур.

Я молча следовал за Марком. По дороге он быстро отдал ряд распоряжений охране. Суть их сводилась к одному: никто не должен покинуть дворец до конца расследования. Еще двоих охранников Марк попросил сопровождать нас. Куда? Я не питал иллюзий — естественно, в допросную. Ничего личного, это его работа. Ведь вино наливал я.

По дороге мы молчали. И это тоже верно — у стен бывают уши, а вот в допросной такое просто исключено. Наконец мы спустились в подвальный уровень и довольно быстро достигли нужного нам помещения. Марк плотно прикрыл двери и повернулся ко мне:

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Марк, это не я.

— Почему я должен тебе верить?

— Она моя avanta-mou. Ты же должен понимать.

Он недолго помолчал, а потом отрицательно покачал головой.

— Этого мало. Я слишком хорошо помню, как ты хотел ее убить, там — на дороге.

— У меня было достаточно возможностей сделать это иначе.

— Но вино разливал ты. И налил ей последней. И в другой бокал. Да и идея с тостом была твоей.

О, Солнце. Когда он успел все это заметить и запомнить? Марк молча ждал ответа.

— Мне нечего сказать, кроме того, что уже сказано, — твердо ответил я.

Он скрипнул зубами, на скулах обозначились желваки.

— Раздевайся.

Сердце пропустило удар. Значит, мои ответы были не убедительны. Хотя действительно было бы странно, если он поверит кому бы то ни было на слово. Я неторопливо снял и положил на стол рубашку.

— Дальше.

Вот теперь мне действительно не по себе. Если дальше, значит, или средний или высокий круг боли. Это уже серьезно. Хотя, не буду спорить, и происшествие достаточно серьезно для того, чтобы предоставить начальнику службы безопасности почти неограниченные полномочия. Молча расстегиваю ремень и стаскиваю брюки. Стараясь, чтобы голос звучал ровно, спрашиваю:

— Дальше — снимать?

Марк отрицательно качает головой, а я вздыхаю с облегчением: значит все же средний круг. Есть шанс выжить.

— Артур, — Марк подходит ко мне вплотную. — У меня нет выбора.

— Я понимаю, делай, что должен.

— Начинайте!

Двое охранников защелкивают на запястьях и щиколотках стальные браслеты и быстро растягивают меня на решетке. От холода металла рефлекторно передергиваюсь.

— Где ты взял лорха? — спрашивает Марк.

— Я этого не делал.

— Начинайте.

И меня накрывает первая волна боли. Теряю счет времени, потому не могу сказать, сколько все продолжается. Иногда звучит один и тот же вопрос, на который у меня нет ответа. Когда боль сменила свою интенсивность, меня стошнило. Охранники отцепили браслеты от решетки и я, не имея сил стоять, падаю тут же рядом. Пара ведер холодной воды смывает в сетчатые люки пола остатки моего обеда и немного освежает, приводя мысли в относительный порядок.

— Где ты взял лорха? — снова спокойно и ровно спрашивает Марк.

— Нигде, — чуть слышно шепчу я.

— Продолжайте. Первая ступень Высшего круга.

Сердце и желудок смерзаются в общий ледяной ком страха и помимо своей воли я тихо прошу:

— Не надо.

Марк опускается рядом, аккуратно, не причиняя боли, переворачивает меня к себе лицом. Теперь я вижу его глаза — в них сожаление. Но он снова спрашивает твердым голосом:

— Так, где ты взял его, Артур? Скажи, и все закончится.

— Это не я, пожалуйста.

Марк осторожно опускает меня на пол.

— Продолжайте.

Я вижу, как откуда-то сбоку один из охранников подносит добела раскаленный на конце прут. Жар опаляет кожу справа у верхнего ребра, а потом резкая невыносимая боль по нарастающей вгрызается под ребра. Кричу и теряю сознание...

Прихожу в себя медленно, какими-то рывками. Сперва боль и ощущение, что лежу на животе на твердой, но не холодной поверхности. Потом, спустя несколько ударов сердца, появляются звуки. Разговаривают двое — мужчина и женщина. Их голоса кажутся мне странно знакомыми, но измученный постоянной болью мозг отказывается вспоминать, кому они принадлежат.

— Я тебе этого никогда не прощу, так и знай! — со слезами в голосе тихо говорит женщина.

— Avanta-mou, это моя работа, — твердо возражает мужчина.

— Быть палачом? Заправлять пытками друзей?! Хорошая работа — достойная. А если завтра я сделаю что-нибудь не так, или, если меня сместят с трона и скажут: «Давай, докажи, что она самозванка!» — что ты выберешь для меня? Лучше сейчас расскажи, чтобы я успела приготовиться!

В словах женщины слышится гнев и горечь. А в памяти с трудом всплывает имя \"Эльга\" — императрица. Вот только никак не вспомню ее лицо.

— Avanta, — в голосе мужчины нотки обиды, — я просто обязан вас защищать.

— Не такими способами, Марк!

Да, точно, мужчину зовут Марк. И мне он, как человек, нравится. Я даже помню, как он выглядит.

— Я не знаю других.

— Это ничего не меняет и не извиняет тебя. Артур сказал, что не имеет к этому отношения?

— Да.

— Разве этого мало?

— Да, мало.

— Черти тебя подери, Марк! Если ты не веришь друзьям, то кому ты вообще веришь?

Пожалуй, попробую открыть глаза, может, это хоть немного прояснит обстановку. Неяркий свет вызывает волну головной боли, но неожиданно проясняет память. О Солнце! Лорх в бокале, допросная...

Но сейчас я в своей комнате. Одно хорошо — допрос окончен. И раз я все еще жив, значит оправдан. Есть повод для радости. А вот то, что я успел услышать, настораживает — между Эльгой и Марком пробежал эскадрон черных кошек вражды. Если из-за меня, а, похоже, что так оно и есть, нужно срочно исправлять ситуацию. Плохо, когда императрица не доверяет начальнику службы безопасности. Интересно, я могу говорить? Язык вроде бы на месте, значит, можно попробовать. С трудом поворачиваю голову в сторону голосов. По спине прокатывается волна боли. Да, судя по ощущениям, отлеживаться мне не меньше семи дней. Лучше пока вообще воздержаться от движения. Собираю остатки сил:

— Эля, Марк...

Плохо, почти шепот. Но они услышали. Вижу, как полыхнули радостью и облегчением глаза Марка. Я тоже рад видеть тебя, дружище. Эльга осторожно присаживается на край моей кровати.

— Слава Богу, пришел в себя, — вздыхает она. — Как ты?

— Бывало лучше, — я пытаюсь улыбнуться.— Главное, все живы.

У нее в глазах стоят слезы.

— А вот плакать не надо, девочка, — прошу ласково.

— Я не плачу, — всхлипывает она и тихонько гладит меня по голове.

— Я тут кое-что услышал. Могу просить тебя об одолжении?

Она с поспешностью соглашается, улыбаюсь про себя: как же легко ее просчитать.

— Пожалуйста, не сердись на Марка. Он прав.

— Вот еще!

— Прав! — настаиваю я. — Если бы он был в моей ситуации, допрос вел бы я. Вел бы по тем же правилам.

— Да вы здесь все параноики, — недовольно ворчит она и убирает руку.

Не могу сдержать стон, боль возвращается с новой силой. Только сейчас я осознаю, что какое-то время ее не было. Она закусывает нижнюю губу и кладет прохладную ладонь мне на лоб, вытирая выступившую испарину. Как только ее рука касается кожи, боль снова сворачивает кольца и едва заметным комочком затихает в глубине мозга.

— Эльга, — прошу я тихонько, — Не удивляйся. Ты сейчас убери руку. Только не пугайся, если я дернусь или что-нибудь еще.

Она послушно убирает ладонь. На этот раз я готов и только стискиваю руками край простыни. Сквозь зубы прошу:

— Положи обратно.

Она возвращает руку на прежнее место. Пара секунд — и боли снова нет.

— Не убирай, — прошу я. И кратко рассказываю о своих ощущениях. Марк заинтересованно слушает. А вот Эльга, похоже, не удивлена.

— Ну и прекрасно! — заявляет она. — Значит, сколько смогу — буду рядом. Пока тебе не станет легче.

— Спасибо, конечно,— улыбаюсь в ответ, — но не стоит давать невыполнимых обещаний. Из-за меня никто не станет отменять приемов, и документы не следует запускать.

Она скептически хмыкает. Но в глазах уже танцуют бесенята — что-то задумала.

— Знаешь, — тянет она, — я тоже хочу поэкспериментировать. Отчего-то мне кажется, что получится. Только, если будут очень неприятные ощущения, предупреди.

Я соглашаюсь. Эльга прикрывает глаза, сокращает частоту дыхания. Одну руку оставляет на лбу, а вторую, откинув простынь, прикладывает к глубокому ожогу на ребрах. Боли почти не ощущается, но по-инерции я замираю.

— Как дела? — замечает она.

— Нормально.

Ее ладонь начинает ощутимо нагреваться, а через пару десятков секунд — светиться мягким голубым светом. Я чувствую острые покалывания в месте ожога, постепенно они сливаются в очень неприятное ощущение — словно в ране что-то переползает, передвигается. Не больно, но очень противно. Терплю. Вместо ползания чувствую странное натяжение, и тепло руки avanta-mou резко возрастает, становится почти непереносимым. А потом постепенно температура и все неприятные ощущения угасают. Эльга с облегчением выдыхает воздух и убирает ладонь с ожога. Впрочем, его больше нет! Такое впечатление, что оставшемуся на его месте шраму минимум пара недель. Эльга довольно оглядывает результат и, лукаво улыбаясь, спрашивает:

— Ну-с, больной, где будем лечить дальше?

Марк опускается перед кроватью на пол, осматривает шрам, потом берет в руки ее ладонь и внимательно разглядывает ее.

— Как это?

— Ловкость рук и никакого мошенства! — отшучивается Эльга. — Ну ладно, ладно! — сдается она под нашими вопрошающими взглядами. И рассказывает какую-то невероятную историю со своим сном.

— Конечно, я понимаю, что это звучит не серьезно. Но другого объяснения у меня нет.

— Ладно, — соглашается Марк. — Только рассказывайте мне, если опять приснится что-то необычное. Я вас пока оставлю — дела.

И коротко поклонившись, уходит.

— Что дальше лечить? — уточняет Эльга.

И уже через час я делаю робкую попытку встать. Голова, конечно, кружится, но в целом — я в полном порядке.

— Спасибо! — с чувством говорю радостно улыбающейся несносной девчонке, на секунду обнимаю ее и от души целую в макушку. Ну, вот нравится мне, когда она краснеет!

Эльга.

Большой Императорский прием... Через час.

Ужас! Я боюсь!

Конечно, мы с Артуром за три дня «по косточкам» уже раз десять все разобрали. Но он все равно смотрел со скрытым подозрением, которое я разделяла целиком и полностью. Кто ж меня знает — вдруг от волнения все перепутаю. Да еще это жуткое платье, похожее на римскую тогу. И как только они в нем ходят? Ужасно длинное, при ходьбе все время наступаешь на передний край. И дурацкие сандалики из золотистой кожи со стразиками (наверняка что-то зашибись, какое дорогое), которые мне совершенно не идут — у меня ногти на ногах некрасивые! И еще куча тяжелых украшений (к концу приема я под их тяжестью просто рухну) очень стесняет движение. Когда я попробовала уменьшить их количество, Артур зашипел рассерженным котом и потребовал вернуть все на место. И, чтобы меня добить — не иначе — вместо малого коронобруча, к которому я уже привыкла, на голову водрузили тяжелое сверкающее сооружение, имитирующее восходящее солнце. В нем я выглядела, как пугало, но кого это волнует? И цвет самого платья мне тоже категорически не нравился — ненавижу фиолетовый!

Когда я все это высказала Артуру, он посмотрел на меня очень строго и после традиционного «не капризничай» добавил — «так надо!». Конечно, я смирилась. А что мне еще остается?

За неделю до приема, потратив целый день, мы определились со списками почетных гостей. Прочие приглашения Артур взял на себя (как, подозреваю, и большую часть работы). А по поводу личных гостей императрицы всех собравшихся будет ждать сюрприз моего изготовления. Дело в том, что после официального открытия приема будет оглашена подготовленная нами амнистия для той забавной троицы. Вот их я и решила пригласить в «личные гости». А отчего бы нет?! Они ничем не хуже, чем все остальные. Потом, если честно, мне импонировал тот факт, что эти люди были осуждены за лояльное отношение к рабам. Теперь я злорадно и даже с некоторым нетерпением ожидала момента, когда смогу объявить это свое решение. Очень хотелось увидеть выражение лиц некоторых экземпляров — особенно Председателя Малого Императорского Совета. Надеюсь, он не считает, что входит в круг моих приоритетов? Еще следовало посмотреть на того человека, которого так боится Ян. По его словам, этот тип в свое время покушался на мою руку и сердце. Странно, чем его прочий-то ливер не устроил? К тому же, врагов нужно знать в лицо. Одно покушение он мне уже устроил — что дальше? Может, самой на него «покуситься»? Подсадить в бокальчик того же лорха...

Что-то я размечталась. Артур выразительно постукивал по циферблату настольных часов, намекая, что время медитаций перед зеркалом подошло к концу.

— Пора? — испуганно пискнула я.

— Пора. И перестань беспокоиться. Бояться нужно не тебе, а окружающим. Ты же обладаешь абсолютной властью и даже не обязана объяснять свои решения. Достаточно простого «хочу». И помни, я не на виду, но рядом.

Потом он аккуратно, чтобы не повредить украшения, обнял меня и шепнул на ухо:

— Удачи, девочка.

Артур подмигнул и вышел из комнаты, предлагая следовать за собой.

Я все же очень волновалась и потому почти не помню, как мы дошли до Большого Солнечного зала. Солнечным он назывался потому, что представлял собой идеальный круг, в стороны от которого расходились лучи коридоров. На входе из каждого коридора стоял церемониймейстер, который объявлял прибывших. Я искренне позавидовала памяти мужиков. Мне б такую! Но Артур подсказал, что если не помню имени и звания очередного дворянина, можно откровенно «быковать» и обзывать всех «милейшими» и «любезнейшими».

Церемониймейстер «нашего» коридора гордо приосанился и проорал:

— Ее Императорское Величество...

Минут пять я, с бесстрастным лицом выпрямив спину, слушала императорские титулы, понимая, что мне все это ни в жизнь не запомнить. Наконец, мужик выдохся, и я не спеша (ха, попробовал бы кто-то в этом шмотье и бижутерии поспешить!) вплыла в зал.

Народу было — завались! На вскидку — человек восемьсот. Причем всем им не было тесно. По дурацкому расположению зала трон находился на высоком постаменте в центре. Шесть ступенек в длинном платье и с неудобной обувью потребовали полной самоотдачи. Убила бы модельера (лорха ему в печенку!). Но я справилась! Сказалось природное упрямство и врожденная позиция — «красота требует жертв» (хотя, в моем случае скорее «страшная сила» с упором на страшная).

Впрочем, моя жуткая тушка вполне устроила своим экзотическим видом собравшихся. Я уселась — хвала заботам Артура и подушкам — вполне удобно. Вокруг трона была довольно большая площадка. Из ликбеза для императриц я уже знала, что она предназначена для личных гостей, которые должны расположиться вокруг трона, где и находятся всю официальную часть приема, а именно два часа. Дурацкие правила предписывали им все это время стоять, так как сидеть в присутствии императрицы ну никак низ-з-з-зя.

— Господа, я счастлива приветствовать вас в зале Солнца по случаю ежегодного Большого Императорского Приема в честь дня Солнцестояния, — бесстрастно, негромко, медленно, как было заученно и не раз отрепетировано, произнесла я. В руке у меня был свиток, перевитый вышитой золотой лентой с пышными кистями, в котором занесен список почетных гостей Императрицы. Его нужно передать Председателю малого Совета для оглашения. Самой Императрице так много говорить не полагалось. Потому я продолжила:

— Председатель малого Императорского Совета, поднимитесь.

Ненавижу гаденыша! Я, несмотря на предыдущую отповедь Артура, приготовила ему еще один моральный пинок. В конце концов, Артурчик сам разрешил мне «быковать»! Неприятный мне тип уже поднимался, я с каменной мордой лица протянула ему свиток и (Вот незадача то! Ох! Ах!) «уронила» его, да так «неудачно», что бумаженция весело скатилась с верхней на нижнюю ступеньку. Председатель побагровел, а затем побелел (как бы удар не хватил болезного), но, сдержано поклонившись, шустро отправился подбирать свиток. В зале раздалось оживленное шелестение — народ смаковал происшествие. Я удовлетворенно дождалась окончания устроенной мной физкультминутки, с изумлением отметив в глазах моей «игрушки» нешуточный страх. С чего бы это? На мой взгляд, вполне невинная проделка. Но список он зачитал хорошо поставленным уверенным голосом.

А теперь, господа, самое интересное. Я внутренне собралась, напоминая самой себе готовую к броску кобру. Каждый прием по учрежденному десять лет назад прежней императрицей обычаю отличался замысловатой казнью неугодных короне дворян. В этом году все ожидали, как отправится в иной мир уже известная мне троица. Из краткого экскурса (от него меня чуть не стошнило) следовало огромное разнообразие садистских развлечений. Интересно, кто может от подобного получать удовольствие? А ведь в зале довольно много женщин...

Из правого третьего от трона коридора вверх по лучам донеслось звяканье цепей. По традиции «злобные изменники» были в наручных кандалах. Конвой из шести охранников и трех осужденных (да, я все же подписала указы о казни, ведь потом будет амнистия) медленно приблизился к трону.

Несмотря на предварительные приготовления, выглядели все трое неважно: темные круги под глазами, сходящие синяки и ссадины на лицах явно говорили о том, что гуманное отношение тут и рядом не стояло. Нужно будет после приема вплотную заняться некоторыми традициями. Особенно манерой вести допрос подозреваемых. Придется Марку осваивать новые методы.

Между тем, конвой остановился в пяти шагах от трона, и я получила возможность поближе рассмотреть своих личных гостей.

Самый молодой — парень не старше двадцати двух лет — на скуле ссадина — стоит, чуть пошатываясь, но взгляд исподлобья — упрямый, с вызовом. Это Ричард — тот, который имеет претензии к мраморным статуям. Единственный наследник уважаемой аристократической семьи. Ко мне на прием пытались прорваться его мать и тетка, но я их не приняла. Ясно, что собирались за него просить, а я не могла открыть карты раньше положенного срока. Лично мне Ричард понравился, хотя Артур отзывался о нем, как о несдержанном и импульсивном молокососе.

Второй — серьезный мужчина лет сорока. Впрочем, возраст выдает только седина на висках. Это граф Бальтазар Ноэл. Именно он переправлял беглецов и выделял им транспорт. Я не вижу его глаз: он смотрит в пол. Жаль, так хотелось бы понять, кто передо мной, что он думает, что чувствует.

Последний — барон Волант Мируэл. Собственно, укрывал рабов. Говорят, когда его приехали арестовывать, дом барона пришлось брать приступом: вся прислуга и рабы взялись за подручное оружие. Только приказ барона, желавшего избежать кровопролития, заставил их уступить. Одно это многое говорит о человеке. Он не боится — в серых глазах только усталость и мысль «скорее бы». Ничего, господин барон, я не заставлю вас долго ждать. Киваю Председателю Малого Совета.

Он с важностью зачитывает Императорский указ о признании вины всех троих и гордо провозглашает, сделав в конце эффектную паузу:

«Приговариваются к смертной казни, путем постепенного усекновения».

Вот, значит, что они в своем Совете выбрали — разрезать бедолаг по кусочкам. Ой, ну даже как-то неудобно портить людям такой праздник!

Ричард заметно побледнел. Ничего, мальчик, мерзкий дядя не сделает тебе больно.

И я, нарушая все существовавшие до этого дня традиции, встаю. В зале — тишина, на лице Председателя — растерянность и недоумение. Я же достаю из рукава свернутый в тонкую трубочку лист с королевской печатью и лично, негромко, медленно и с наслаждением зачитываю \"Указ о полной амнистии\". Почему полной? А это значит, что этим троим не только оставят жизнь, но и вернут все конфискованные земли и имущество, что особо подчеркивается текстом Указа. Дочитав, передаю документ Председателю. Он, не мешкая, почти выхватывает бумагу и быстро пробегает глазами текст. Я чуть изгибаю бровь:

— Что-то не так, любезный?

— Нет-нет, Ваше Величество, все в полном порядке, — поспешно отвечает он.

— Снимите с господ кандалы, — распоряжаюсь я.

Охрана предупреждена, потому все происходит очень быстро. Я недовольно хмурюсь — руки под кандалами сбиты в кровь. Безобразие! С этим тоже нужно будет разбираться. Но мое неудовольствие, кажется, понято неверно. Начальник охраны испуганно отдает приказ и конвой в неприличной поспешности покидает зал.

Среди гостей — приглушенный шепоток — обсуждают. Это нормально, не стоит прерывать. Я даю им ровно три минуты на «поделиться впечатлениями». Сама в это время наблюдаю за забавной реакцией жертв амнистии. Удивлены, растеряны. Но радости не заметно, видимо, не уверены до конца, что это серьезно. Наконец, граф Бальтазар делает несколько шагов вперед и опускается на колени у первой ступени трона. Чуть помедлив, к нему присоединяются товарищи по несчастью. Хотя, это как посмотреть — по-моему, им еще повезло.

— Ваше Величество (голос у него срывается, все же волнуется человек), я... мы благодарим вас за оказанную милость. От имени своего рода уверяю вас в полной преданности короне.

— От имени своего рода уверяю вас в преданности короне.

— От имени... от своего имени (это Ричард) уверяю вас в преданности империи, — с вызовом говорит он и отчаянным взглядом смотрит мне в глаза. Я только улыбаюсь про себя: «Да как хочешь, мальчик. Лично мне ничего от тебя вовсе не надо. Империи, так Империи».

Вслух же говорю совсем другое:

— Встаньте, господа. В вашей преданности у меня нет сомнений. Поэтому (делаю паузу) — граф Бальтазар Ноэл, барон Волант Мируэл, наследник рода Холуэл виконт Ричард — объявляются личными гостями Императрицы. Прошу вас занять свои места, господа.

Нужно отдать должное выдержке потомственных аристократов: сдержано поклонившись, они поднялись к трону и встали слева от меня так, будто именно за этим пришли в зал приема.

Невольно позавидовала — мне вряд ли удастся хоть когда–нибудь в обозримом будущем выглядеть настолько достойно. Даже как-то неудобно при них сидеть, честное слово! Но я не была бы собой — нужно же какую–нибудь бомбочку запустить, чтобы вдребезги разнести самомнение всей этой толпы разряженных кукол.

И я «рванула»:

— Ах, да, я запамятовала и не назвала имя последнего личного гостя.

Зал снова замер, а на мордочке милейшего Председателя Малого Совета отразилось удовлетворение и уверенность — видимо, сей достойный недоумок считал этим человеком себя. С особым удовольствием, приторно улыбаясь, я провозгласила:

— Артур Баруэл (сделала паузу)... личный раб Императрицы.

Кажется, кто-то из дамочек потерял сознание? Ха, нечего корсеты затягивать! Шум в зале превысил все возможные нормы приличия. А через толпу, разрезая ее на две части, словно горячий нож кусок масла, шел Артур. Это был совсем не тот немного ироничный, почти всегда чем-то недовольный человек — это шел аристократ, представитель древней семьи Империи. Он с необычайной грациозностью, не спеша, поднялся к трону и кинул на меня отчаянный взгляд, в котором ясно читалось: «Убью мерзавку!». Я улыбнулась в ответ: «Я тоже тебя очень люблю, дорогой!».

Но он все же воздержался от немедленных разборок — вот, что значит воспитание!

Я кивнула церемониймейстеру, и тот трижды жахнул каким-то разукрашенным дрыном по полу. Громыхнуло знатно, видимо, наконечник палки был из метала. А когда толпа вспомнила, где находится, и притихла, начал провозглашать имена почетных гостей. С ума сойти — как только запомнил! Все они с представителями своих семей подходили к трону и несли что-то прилично-ритуальное, на что я обязана была отвечать одно и то же: «Рада видеть вас, господа». Чуть не заснула — тридцать семей как-никак.

Все это время с тревогой посматривала на троицу, стоявшую у трона. Все же тюрьма — не курорт. Особые опасения внушал нездорово бледный Ричард, который время от времени слегка пошатывался. Как бы в обморок не грохнулся. Как мне докладывали, последние три дня он упрямо отказывался от еды. Видимо, ослаб. Но все обошлось. Представление последней семьи означало, что официальная часть приема подошла к окончанию, и я могу на время (около сорока минут) покинуть зал. Этикет требовал сменить шмотки и драгоценности.

Аристократия все это время плясала по правилам и развлекалась болтовней друг с другом. Меня должны были сопровождать только личные гости. Со всей возможной в моем положении скоростью, я покинула зал и умоляюще взглянула на Артура:

— Может, тайными тропами, а?

Он фыркнул.

— Ну не могу больше все это барахло таскать!

— Ладно.

Он прошел немного вперед, шагнул в нишу за большую в мой рост напольную вазу и что-то нажав, сделал приглашающий жест:

— Прошу.

— После Вас, — вежливо уступил мне дорогу Бальтазар.

Я не заставила себя ждать и вошла в темный, узкий коридор, продвинувшись чуть вперед, уступая место идущим следом.

— Артур, куда?

— Прямо до первого поворота налево.

Так, следуя его указаниям, мы минут через семь вошли в мой кабинет.

Я с наслаждением стянула с головы тяжелую корону и скинула с шеи и пояса прочие «шедевры» местного кузнеца-ювелира. Потом с наслаждением шмякнула тельце в кресло и вытянула ноги.

— Присаживайтесь, — вежливо предложила я своим гостям и добавила для Артура:

— Ну, давай, пили...

Он криво улыбнулся и неожиданно сказал:

— Не буду.

— Ого! — удивилась я. — Это еще почему? Я же все, что могла, испортила и кучу традиций «выкинула в пропасть»!

Он пожал плечами, и устало опустился на ковер у моего кресла, облокотившись на него спиной.

— Это да. Но с другой стороны, я что-то так и не смог припомнить ни одного закона и указа, который запрещал бы рабу быть личным гостем Императрицы.

— Да, таких документов нет, — подтвердил Бальтазар, решив вмешаться в нашу беседу. — И я искренне поздравляю Ваше Величество с удачным выбором в отношении этого человека.

— А в отношении вас, граф?

— Мне трудно непредвзято судить о себе, но надеюсь, что смогу быть вам полезным.

— Спасибо, уважаемый. Вы мне нравитесь, а в вашей возможной пользе я лично просто уверена. Артур был с вами близко знаком и дал весьма лестные отзывы.

Бальтазар благодарно протянул Артуру руку, и тот с достоинством ее пожал. Получился какой-то очень земной и знакомый жест.

Я чуть печально улыбнулась: до Земли мне еще очень долго и далеко.

— Скажите, господа, вас лично не смущает социальный статус Артура? — уточнила я.

Бальтазар ответил, не задумываясь:

— Нисколько, Ваше Величество.

— Нет, — покачал головой барон. — Не имел чести быть знакомым лично, но наслышан. И о постигшем несчастье тоже.

— Разумеется, нет! — несколько резковато ответил Ричард.

— Вот и славно! Тогда, думаю, вы не будете возражать, если вас всех четверых я введу в состав Малого Императорского Совета?

— Думаю, выражу общую мысль, если скажу, что мы несколько удивлены вашим предложением, — осторожно ответил Бальтазар.

— Ведь в Совете всего десять человек, — напомнил Волант.

— Я знаю, барон. Но, по-хорошему, мне нужно, чтобы шесть из десяти были моими людьми. Нужно с чего–то начинать.

— Начинать что? — аккуратно уточнил Бальтазар.

— Не знаю, как это выразить прилично, но если неприлично, то будет крайне нецензурно! Я имею в виду весь этот ни к черту не годящийся порядок!

— Вы говорите о?..

— Да, дорогой граф, всю политическую и социальную систему Империи! Как, не боитесь такой вот задачи?

— Серьезное предложение.

— Можете подумать, уважаемые. Если откажетесь, пойму.

— Я согласен! — не сомневаясь, ответил Ричард.

— Пожалуй, я тоже, — кивнул Бальтазар.

Волант улыбнулся и развел руками:

— Поскольку мы с уважаемым Бальтазаром уже начали подобные изменения, то было бы глупо закапываться в сено, когда карт-бланш дает Императрица.

— А я не согласен! — вдруг неожиданно заявил Артур.

Вот от него я совсем не ожидала отказа и растерялась:

— Но почему?

Он серьезно посмотрел мне в глаза.

— Ты хоть понимаешь, avanta-mou, сколько врагов (и каких врагов!) появится у тебя, если в Малый Императорский Совет войдет раб?

— Нет, немножко не так, — поправила я его. — Не если, а когда. И не войдет, а возглавит Совет.

— Сумасшедшая, — как-то очень спокойно сообщил Артур.

— Знаешь, я устала бояться всяких там мифических врагов. Думаю, что самым правильным будет заставить бояться их самих.

— Страх не означает покорности.

— Я знаю, Артур, но мне нужна реальная власть. Нужно на кого-то опираться.

— Могу я вмешаться, Ваше Величество? — вежливо осведомился Волант.

— Конечно.

— А отчего бы вам не опереться на существующее подполье? У них вполне разветвленная структура. Они пусть не очень хорошо, но вооружены. Это вполне реальная сила.

— Подполье? — удивилась я. — Это еще что за зверь?

— Ну, назовите это «движением сопротивления», — пожал плечами Бальтазар.

— Все чудовастее и чудовастее, — констатировала я. — Оказывается, у нас есть сопротивленцы. Артур, дорогой, а почему я об этом ничего не знаю? — ласково уточнила я.

Он повернулся ко мне лицом и уселся, по-турецки скрестив ноги.— Дело в том, дорогая (он тоже говорил зашибенно ласковым сахарным тоном), что лично для тебя они совершенно не опасны. Они помогают рабам, иногда прижимают в темном углу особо зарвавшихся владельцев школ рабов. Но и в мыслях не держат причинение вреда Императрице.

— Мило, мило! А вот отчего-то сдается мне, что некоторым из присутствующих в этой комнате, говоря о подполье, нужно употреблять местоимение «мы», а не «они». Разве я не права, господа?

— Вам не откажешь в наблюдательности и прозорливости, — вежливо склонил голову Бальтазар.

— Значит, господин барон, господин граф, а, может быть, и виконт? (но Ричард с сожалением покачал головой, с завистью и интересом поглядывая на своих старших товарищей). Через вас я могу наладить отношения с движением сопротивления и получить в их лице поддержку в решении ряда серьезных проблем Атлантиды?

— Вполне, Ваше Величество, — согласился граф.

— Но мы с Вами уже потратили довольно отпущенного на смену одежд времени. Думаю, мы продолжим этот разговор позднее. А сейчас, позвольте нам откланяться. Мы слишком долго не были дома.

— Конечно! Граф, барон, виконт, рада была познакомиться. Артур, будь любезен, распорядись относительно транспорта для моих гостей. Я думаю, им затруднительно будет без денег добираться пешком в свои дома.

Они вежливо поклонились и в сопровождении Артура покинули кабинет. Как хорошо все получается! Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. В двери тихонько постучали.

— Войдите!

А, это служанка. Конечно, мне же надо переодеться. Видимо, она будет помогать. Девушка поклонилась и молча проскользнула мне за спину. Интересно, что ей там надо? Гардеробная в другой стороне! Я уже начала поворачиваться, чтобы задать этот вопрос, но не успела. Мокрая, пахнущая чем-то неприятным тряпка зажала мне рот и нос. Я попыталась отодвинуть неожиданно сильные руки, позвать на помощь, но в ушах противно зазвенело, и я потеряла сознание.

Марк.

Они напали внезапно. Хорошо, что я никогда не расстаюсь с коротким засапожным ножом. Только благодаря ему и зеркалу, которое отразило первого противника я среагировал вовремя: поднырнул под высокий замах длинного тяжелого меча и всадил нож в печень первого нападавшего, для верности провернув его влево. Следующий просто не успел отреагировать — он умер, так и не поняв, что его убило. В третьего слева я метнул свой нож и перехватил чужое оружие — тонкую обоюдоострую рапиру предыдущего покойника. Нож вошел в горло и пробил его насквозь. Последний пытался бежать, но слишком торопился и потерял в дверях несколько роковых секунд. Он умер, унося рапиру в мозжечке. Впрочем, его оружие — неширокий и недлинный сбалансированный клинок — было мне более удобно. Идеально вернуться в свою комнату и обзавестись обычным вооружением, но не сейчас.

В правом коридоре и на боковой лестнице слышались приглушенные крики и лязг оружия. Значит, скорее всего, стычки происходят по всему дворцу. Нужно пробиваться к императрице. В том, что придется именно пробиваться, у меня не было ни малейших сомнений. Ведь все нападение происходит явно не из-за моей скромной персоны. Ближе всего — на лестницу. Выглянув, я увидел внизу Рика и двух его ребят, которые успешно сдерживали семерых нападавших, прикрывая невооруженного Яна. Быстро перепрыгнув через перила, я оказался за спиной у последнего противника и резким движением меча перерубил ему шейные позвонки. Следующий обернулся, услышав хрип за спиной и получил удар меча в правый глаз. Дальше мы просто и незамысловато вырезали уцелевших, попавших в наш маленький капкан.

— К императрице!

— Поздно, — покачал головой Ян. — Я видел, как ее уносили на нижние ярусы.

— Кто уносил?

— Отпусти рубашку, — Ян разжал мои пальцы и отряхнулся. — Откуда мне знать?

— Ее состояние?

— Без сознания, но никаких внешних повреждений заметно не было.

Я задумался. Лезть сейчас на нижние ярусы в таком составе — просто самоубийство. Мы не знаем ни числа напавших, ни их вооружения, ни, собственно, на каком из подвальных этажей нужно искать госпожу. Неясна и раскладка с внутренней охраной дворца. Словно прочитав мои мысли, Рик сказал:

— Охрана приняла первый удар, но даже не успела поднять тревогу. Лишь ненадолго задержала продвижение врагов. Думаю, на этот момент выжили единицы. В коридорах, насколько мы видели при отступлении, мелкие стычки. Работают наши — личная охрана императрицы. Все идут к выходам из дворца, как это и предписывает порядок действия в подобных ситуациях. Думаю, мы сможем найти прорвавшихся в течение ближайших трех суток на месте рандеву.

— Что ж... — решение давалось мне нелегко. — Придется отступать, оставляя императрицу в руках врагов. Я думаю, что их цель иная, нежели тривиальное убийство. Если хотели бы убить — сделали бы это сразу. Значит, у нас будет хотя бы пара дней на подготовку ответного удара. Или диверсионной группы. Будет зависеть от того, сколько наших людей сможет вырваться из дворца. В стычки не вмешиваемся, уходим тихо.

Это нам почти удалось. Уже почти у выхода в небольшом коридоре к кладовым около кухни мы услышали лязг оружия и сдавленные проклятия нескольких голосов. Я дал знак остановиться. Какая-то из наших групп выбрала тот же путь. По шуму попробовал оценить общее число людей. Выходило — человек шесть-восемь. Я показал на себя и Рика, потом на Дика и Нортона. Это значило, что мы пойдем волной — сперва из-за угла в коридор выметывается первая пара, убираем двоих противников и резко прижимаемся к стенам, Дик с напарником, на поясных сумках которых я приметил метательные ножи, убирают самых шустрых, которые среагируют достаточно быстро и обернутся лицом к нам. Потом снова «танцуем» я и Рик. Такой расклад был неизбежен ввиду слишком узкого коридора, в котором с трудом могли развернуться двое бойцов. Полезь мы большим числом, обязательно мешали бы друг другу. Что, собственно, и произошло с нападавшими. Это я увидел сразу, как только мы с Риком скользнули за угол. Двое против пяти. Я почти не ошибся с раскладом. Даже жаль, что так мало противников. Ближних мы сняли без заморочек. Еще двое легли от ножей. Последнего быстро уложили оборонявшиеся. Кстати, у этих ребят под ногами уже лежала пара тел, явно не имеющих шансов продолжить наслаждаться жизнью. Неплохо. Кто это у нас? Ого! Нежданная покупка госпожи — братишки-близняшки!

— Приветствуем Вас, — робко и неуверенно отозвался один из них. Ребята по-прежнему не опускали оружия. Это правильно, меня они видели лишь несколько раз. Отчего бы доверять?

— Вот что, расшаркиваться некогда. Решайте быстро: или вы идете с нами и четко выполняете мои указания, или выбирайте свою дорогу.

Близнецы молча переглянулись, словно советуясь, а потом тот, что здоровался, ответил:

— Мы идем под вашим руководством, уважаемый Марк.

Вот как, у ребят, значит, неплохая, я бы сказал профессиональная память. Нужно будет в более спокойной обстановке пообщаться с ними поближе. Как-то я упустил из виду их проверку, они все это время были в лазарете. Я коротко кивнул:

— Займите места в центре отряда рядом с Яном.

Они не стали перечить. Это хорошо, значит, приучены к дисциплине.

Так мы и вышли на неширокий двор, примыкавший к кухне. Из него за территорию дворца вела небольшая калитка. Именно через нее торговцы приносили свежие продукты на продажу. У распахнутой настежь дверки лежали тела четверых охранников — все мертвы. Значит, прорыв в здание шел с помощью кого–то из своих. Он убил охрану, а потом открыл нападавшим двери. Видимо, этого кого-то охрана неплохо знала, я заметил, что они даже не вытащили оружия. Разбор полетов будет потом. Сейчас же я аккуратно выглянул в калитку, оценив опасность для нашего передвижения. Улица была пустынной. Потому я сделал знак: идем парами. Каждая следующая — прикрывает предыдущую, последнюю прикрываем все.

Так мы передвигались на два квартала вглубь от дворца. Потом я приказал убрать оружие — незачем привлекать к себе повышенное внимание. Ближайшее место сбора — небольшой гостиный двор на самой окраине города с названием «Дубовая ветвь». Ее хозяин — человек нашей службы безопасности. О том, что он работает на императрицу, не знал никто, кроме меня и Артура. Правда, список мест рандеву был наизусть выучен всей сотней личной охраны императрицы, но в преданности этих людей сомнений не было. Вспомнив карту города, я взял немного левее.

— Куда идем? — спросил один из близнецов.

— Не важно.

— Я не в том смысле, — с досадой скривился он, — Мне не нужен адрес. Просто — мы знаем, куда идти?

Я внимательно посмотрел на него:

— Да.

— Ну и хорошо, — пожал он плечами.

— А вы неплохо владеете мечом. Откуда навыки?

— Мы гладиаторы. Бывшие, — невесело улыбнулся он.

— Ты Нэд?

— Нет, Нэд — это он. Нас легко различить на самом деле. У меня шрам на левой щеке. Не очень заметный, но если специально смотреть — видно, — он демонстративно повернулся ко мне профилем.

— Почему «бывшие»?

— Хозяин немного не рассчитал, выставляя нас на ринг в один день. В результате нам пришлось сойтись в паре друг против друга. Победил он, — Лэд кивнул на молчаливого брата. — Зрители требовали моей смерти, но брат не смог. Хозяин уплатил огромный штраф. Потом избил, когда немного пришли в себя — продал на рудники. Там было совсем нерадостно. Пытались бежать, но глупо попались. Остальное вы знаете.

— Не «вы», а «ты»,— поправляю его. — Я такой же раб.

Оба близнеца недоверчиво улыбнулись.

— Мне что — клеймо показать?

— Не стоит. Просто что бы там у вас на плече не стояло, но вы — командир. И приближенный госпожи. Для того, чтобы это заметить, не нужно ничего, кроме обычной наблюдательности.

Разубеждать их мне не хотелось, тем более, что среди нечастых машин, следовавших на невысокой дозволенной скорости, я внезапно увидел знакомый дворцовый номер — одно из авто императрицы. Мелькнула и безжалостно была запихнута в дальний уголок сознания надежда, что ей все же удалось каким-то невероятным способом вырваться из западни. Но в машине явно кто-то из своих. Потому я, недолго размышляя, выхватил с пояса Дика метательный нож и резко бросил в направлении заднего стекла. Оно было бронированным и потому, конечно, не пострадало. Но неожиданный звук привлек внимание пассажиров, и автомобиль плавно пристроился у обочины. Дверь водителя чуть приоткрылась, оттуда выглянул Артур. Он узнал меня и жестом попросил подойти.

— Марк? Что вы тут делаете? — удивился он.

— Значит, ты ничего не знаешь?

— О чем? Что–то случилось?

— Кто с тобой? — я просунул голову в салон и, привыкая к приглушенному свету, рассмотрел пассажиров.

— Приветствую! — коротко кивнул старым знакомым.

— Вы знаете друг друга? — удивился Артур.

— Есть такое дело, уважаемый, — мягко улыбаясь, ответил Бальтазар. — Если вам будет интересно, объясню позднее.

Артур согласно кивнул. При этих людях можно было чувствовать себя спокойно. Я коротко доложил диспозицию. Лица у всех стали серьезными и напряженными.

— Странно... Когда я уходил, охрана была на месте, и с Элей все было в порядке, — произнес Артур.

— Все меняется, а кое-что, как выяснилось, стремительно, — заметил Волант.

— Мы будем рассуждать?! И ничего не делать? — воскликнул Ричард.

— Странно, что это волнует вас, уважаемый, — Бальтазар с неодобрением взглянул на молодого аристократа. — Что-то я не замечал вас среди поклонников императрицы.

Юноша покраснел, но, зло сверкнув глазами, поддел графа: — Как точно заметил господин Волант, все стремительно меняется.

— Будет вам, дорогой Ричард, никто над вами не смеется. И, конечно, мы все окажем императрице обещанную поддержку. Правда, мы и предположить не могли, что она понадобится так скоро. Вот что... — Бальтазар ненадолго задумался. — Марк, приходите сегодня вечером часиков в одиннадцать ко мне в городскую резиденцию. Через боковой вход. Ну, ты знаешь. С собой кого-то возьмешь?

— Да, Рика.

— Я предупрежу охрану и слуг. Вот там посоветуемся и поработаем над планом совместных действий. Думаю, что к этому времени у вас будут предварительные данные о том, сколько ваших людей живы.

Я коротко кивнул, соглашаясь. Вообще-то я уже сейчас мог дать примерную раскладку по численности, поскольку хорошо знал всех своих ребят. Но не стоит спешить — лучше дождаться вечера. Во истину, это удача, что Бальтазар и Волант свободны. Значит, мы в большей степени, чем ранее можем опереться на подполье. Это уже сила и вполне реальный шанс вернуть дворец в кратчайшие сроки и с минимальными потерями. Я захлопнул двери, и машина неторопливо тронулась своей дорогой. Мы же продолжили наш путь.

К вечеру стало ясно, что нападавшие очень неплохо подготовились и, скорее всего, располагали точной информацией об охране дворца и расположении постов. Мои прикидки относительно вырвавшихся из западни людей потерпели полное фиаско. На явках собралось не более пятидесяти человек — половина от всего численного состава дежурной охранной сотни. Казалось невероятным, что пятьдесят опытных бойцов не смогли пробиться на свободу. Я ждал до последнего, но в десять тридцать вечера вынужден был в сопровождении Рика отправиться в дом Бальтазара.

Охрана была предупреждена, и нас без лишних слов проводили в небольшой круглый. Отличное место — четыре выхода, отсутствие лишней мебели и просматриваемых для стрелков окон — просто идеальное для тайных собраний. Кажется, мы были последними. Я удивился, увидев полный состав руководителей подполья. Мне кивнули, как давнему знакомому и указали на свободные места. На наших собраниях ко всем относились подчеркнуто одинаково, независимо от социального статуса и благосостояния. Если вначале я чувствовал себя довольно стесненно (многие из собравшихся представляли высокие аристократические фамилии Атлантиды), то после вполне освоился, и теперь с улыбкой наблюдал за внутренними метаниями Рика. Ничего, пусть привыкает.

— Все на месте. Еще раз приветствую Вас, господа. — Бальтазар был строг и серьезен. Он успел привести себя в относительный порядок, но следы пребывания в тюремных подвалах все еще были заметны.

— Мы тоже рады видеть Вас с господином Волантом живыми и в добром здравии, — добродушно улыбнулся чуть полноватый субъект с простым лицом. Этого человека звали Феликсом — единственный имперский князь во всей нашей компании. Его внешность была весьма обманчивой. Под напускным добродушием скрывался неординарный ум, цепкость в ведении дел и жесткость принимаемых решений. Бальтазар благодарно поклонился.

— Я собрал вас по очень важному делу. Важному и настолько срочному, что оно не терпит отлагательств. Как вы, должно быть, уже наслышаны, императрица не только сохранила наши жизни, но и полностью восстановила утраченный статус. Кроме того, в приватной беседе мы получили предложение принять самое активное участие в процессе преобразования существующей политической и социальной системы Империи. Для начала — путем вхождения в Малый императорский совет.

— «Мы», уважаемый Бальтазар, следует понимать, как Вы и господин Волант? — уточнил Феликс.

— Не совсем так. Императрица предлагает нам шесть из десяти мест Совета.

— Нам?

— Нашей организации.

В зале поднялся чуть слышный ропот.

— Значит, ей известно о нашем существовании? Несмотря на всю осторожность? — возмущенно воскликнул рыжеволосый высокий мужчина — граф Патрик.

Бальтазар поднял руку, требуя тишины.

— Позвольте объясниться, господа. В ходе приватной — я подчеркиваю, что наши слова никто не слышал, — беседы я и барон Волант поняли, что императрица приступает к формированию особой группы людей, на которую намерена опираться в планируемых ею преобразованиях. Было бы непростительной глупостью отдать такой шанс другим. Потому я принял единовластное решение и сообщил императрице о том, что такая группа людей уже существует и готова оказать помощь в решении ряда вопросов. Если вы считаете мои действия неверными — вы вправе отказать в этой поддержке. Но я, барон Волант, а так же любезно присоединившийся к нам виконт Ричард эту поддержку императрице оказать намерены. — Думаю, все присутствующие примут свое решение прямым голосованием в конце заседания, — уточнил Бальтазар.

Это сняло многие вопросы. По крайней мере, все успокоились, и восстановилось подобие прежнего порядка.

— Однако, после нашего отбытия из дворца, там произошел ряд событий, которые требуют незамедлительных организованных действий и нашего организованного участия. Думаю, что об этом лучше расскажет кое-кто другой. Прошу вас, Марк.

Я предполагал такое развитие событий и заранее подготовил краткую информацию. Сказать, что события прошедшего дня удивили присутствующих, значит, не сказать ничего. Гвалт, который поднялся после моего краткого выступления не шел ни в какое сравнение с последовавшим за известием о том, что императрица в курсе существования подполья. Только те, кто был осведомлен о нападении, оставались спокойными.

Феликс дал на обмен мнениями даже меньше, чем я ожидал. Ровно через три минуты он резким ударом кулака о столешницу завоевал внимание присутствующих и, не повышая голоса, сказал:

— Очень похвально, что всех вас так волнует судьба Империи. Я думаю, что всем присутствующим ясно, что мы говорим именно об Империи, а не об участи самой императрицы. Хотя бы потому, что одно тесно связано со вторым, и последствия внезапной смерти единственной представительницы правящей династии или узурпирования власти новым лицом каждому известны и крайне нежелательны. Следовательно, вопрос о необходимости срочной поддержки группы личной императорской охраны в нападении на дворец обсуждению не подлежит.

— А Вы сами, дорогой герцог, не хотите взойти на престол? Ведь Ваш род имеет на это косвенное право! Нам всем было бы удобнее, если императором станет наш человек.

Я напрягся, такого я не ожидал. Если сейчас они примут это решение, нам с Риком и Артуру отсюда не выйти живыми. Феликс хищно улыбнулся.

— Не хочу, дорогой Патрик. И всем остальным хотеть не рекомендую. Совсем не сложно захватить власть — гораздо труднее ее удержать. И вовсе невозможно ее удержать без серьезных экономических и территориальных потерь для Империи. А управлять разоренным огрызком, населенным проклинающими тебя за глаза людьми? Увольте! Для таких поступков меня слишком хорошо обучали. Смена власти не обсуждается! — припечатал он жестким тоном, не допуская возражений и дальнейшего обсуждения темы.

Я тихонько выдохнул.

— Уважаемый Марк, сколько ваших людей живы?

— На тот момент, когда я уходил на собрание, в нашем распоряжении был пятьдесят один человек.

Артур посмотрел на меня в крайнем изумлении.

— Всего? — потрясенно спросил он.

— Да. Я надеюсь, что подойдут еще люди. Все же, это была сотня отлично обученных бойцов. Но, думаю, не более десяти человек.

— С кем же тогда мы столкнулись?

— В первую очередь, с изменой, Артур. По моим наблюдениям и выводам, нападавшие знали о расположении стационарных постов охраны и действующих передвижных пикетах. Кроме того, на некоторых постах большая часть охраны не успела воспользоваться оружием. Я думаю, никому из присутствующих не нужно объяснять, что это означает.

— Конечно, нет, уважаемый, — согласился Бальтазар. — У вас есть конкретные предложения относительно наших совместных действий?

— Да. Пока собирались мои люди, мы с Риком разработали на ваш суд два возможных плана.

Через полчаса обсуждений был выбран вариант, который удовлетворял даже придирчивого Феликса. Однако, на сбор и вооружение основных ударных сил опять требовалось проклятое время! Казалось, что в моей голове тикают минуты часового механизма смертельной бомбы, взрыв которой будет означать мою собственную смерть. С момента нападения я совсем не мог есть — в горле стоял тугой ком, который просто не пропускал пищу, и только иногда, когда совсем пересыхали губы, с трудом я проталкивал в себя несколько глотков воды. Я так волновался, что с удивлением увидел, что листы бумаги с планом, протянутые Феликсу, мелко дрожат. Это была дрожь моих рук. Кажется, Рик заметил мое состояние, потому что в его взгляде была видна неприкрытая тревога. Я попробовал улыбнуться ему. В настенном зеркале вместо улыбки отразилась какая-то мучительная гримаса.

— Успокойтесь, Марк, мы успеем, — мягко одернул меня Феликс. Он всегда был очень наблюдательным человеком и сейчас правильно понял мое волнение. — Ее не убьют сразу. Эти три дня у нас есть. Если вам интересно мое мнение, то я, на месте организаторов захвата, попробовал бы сделать положение узурпатора правомерным. Добиться этого можно только двумя способами: либо «добровольное» отречение императрицы от власти в его пользу, или женитьба на императрице и провозглашение супруга полновластным императором. Естественно, второй путь выгоднее, так как всегда найдется группа несогласных с отречением, а это снова внутренняя война и потери. Насколько я знаю характер императрицы, быстро она не сдастся. Я думаю, что в запасе у нас даже не три, а верных семь дней. Но мы уложимся в три! — быстро добавил он, заметив, с каким отчаянием я взглянул на него, услышав о неделе. С трудом разомкнув снова пересохшие губы, я хрипло заметил:

— Лучше быстрее. Характер императрицы несколько изменился. Я вовсе не уверен в том, что она выдержит грамотное давление.

— Что вы подразумеваете под грамотным давлением? — уточнил Феликс.

— Физическое воздействие, — слова с трудом дались мне.

— То есть, вы считаете вероятным, что к ней применят пытки?

Оставалось только согласно кивнуть.

Эльга.

Я пришла в себя от холода. Вокруг меня разлилась лужа не очень чистой воды. Мокрые волосы облепили лицо, и я дрожащей от холода рукой, убрала их наверх и за уши. Потом открыла глаза, огляделась. Судя по обстановке — подвал. А судя по его наполнению — у меня ооочень большие неприятности. Кроме моего тельца, живописно располагавшейся в центре, у противоположной стены на единственном стуле, вольготно закинув ногу на ногу, сидел никто иной, как Председатель Малого Совета... Как там его имя? Кажется, Артур называл. Аврон, Аврелий? Не важно. У двери — пара нехилого телосложения охранников — значит, я под арестом? Уточним.

— Как это понимать, любезнейший? Видимо, я неважно себя почувствовала и столь оригинальным способом вы решили оказать мне помощь? — приподнимаясь из лужи, как можно непринужденнее поинтересовалась я.

Мдя, а самочувствие и впрямь не особо... Голова малек кружится и ноги дрожат. Может, лучше обратно — в водичку? Но не при этом типе — не дождется! Кажется, выражение «сесть в лужу» сейчас очень применимо ко мне не только в переносном смысле.

Он отвратительно улыбнулся:

— Помощь? Хе-хе, можно сказать и так. Дорогуша, (меня передернуло от такого обращения) думаю, тебе (он нарочно подчеркнул тыканье — вот урод!) точно очень нужна помощь. Например, в управлении большим и сложным государством. Такой красивой женщине нужен рядом сильный и умелый мужчина. Тогда она сможет заниматься тем, что ей интересно: балами, выездами, новыми платьями и украшениями. А все сложности и неинтересные бумажки возьмет на себя супруг и император.

— И кто же этот благородный спаситель и помощник? — вежливо уточнила я, сгорая от ненависти.

— Он перед тобой, дорогуша! Разве ты меня не видишь?! — делано удивился он.

Что ж, теперь понятен весь расклад. И, кстати, очень ясен тот страх, который я заметила в этом мерзком субъекте во время приема — он просто решил, что стало известно о задуманном. Но почему я здесь? Где охрана, служба безопасности? Не думаю, что Марк или Артур позволили бы забрать меня просто так. Что происходит? Как мало сведений!

— Ваше предложение понятно. Полагаю, мне следует подумать над ним, взвесить все «за» и «против». Вы же понимаете, любезнейший, что такие решения не принимаются сразу? Так что соблаговолите проводить меня в мои покои. Мне необходимо переодеться ко второй части церемонии.

— Думаю, тебе не стоит торопиться — второй части не будет, поскольку все гости уведомлены о внезапном плохом самочувствии императрицы и уже разъезжаются по домам. Тихо, мирно и спокойно разъезжаются. А подумать ты можешь прямо здесь (он криво ухмыльнулся)— и сейчас!

— Вот, значит, как... — протянула я. — А если императрица не согласится?

Он внезапно вскочил со стула, в два шага преодолев разделявшее нас расстояние, грубо, больно схватил меня в охапку, прижав к своей груди и заплывшему жиром животу, и смачно впился губами в мои губы. Слюняво, мерзко и противно. Я попыталась отпихнуть его, но куда мне с моим весом и силами против этой туши! Он попытался раздвинуть мои губы и проникнуть в рот языком, но тут мой организм банально не выдержал: тело сотряс рвотный спазм, и его парадное одеяние приобрело довольно необычные новые украшения в виде полупереваренных утренних булочек с джемом. Он брезгливо оттолкнул меня и сморщился.

— Дерьмо! Вот дрянь! Да дайте же воды!

— Можете считать это моим ответом! — сплевывая тягучую слюну хрипло сказала я.

Он уже успел с помощью тряпки, воды и одного из охранников кое-как избавиться от моего «подарка». Потому, отпихнув старательного холуя в сторону, снова подошел ко мне и резко, не соизмеряя силы, отвесил пощечину. Голова мотнулась, я, потеряв равновесие, упала на пол. Снова в ту же лужу. Щека горела — наверняка останется след. Но, как ни странно, страха не было. Просто как-то противно казалось его бояться.

— Кстати, меня ни разу не ударил ни один мужчина, — медленно сказала я. — И это позволяет мне сделать вывод, что раз мужчины так не поступают, значит, вы, любезнейший, к ним не относитесь.

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять изящное оскорбление. А потом он взревел и начал бить меня ногами — по ребрам, в живот... Я свернулась клубком, защищая руками голову... Потом — просто потеряла сознание.

Очнулась от очередной порции холодной воды. На этот раз лужа была окрашена кровью. Моей кровью. Тело била непроизвольная крупная дрожь — от холода и боли. Но я все же нашла в себе силы и вытолкнула через разбитые губы:

— Тот, кто бьет беззащитного — унижает себя.

Меня услышали, потому что следующий удар подкованного сапога пришелся по голове, и я снова провалилась в блаженную тьму.

Я пришла в себя от боли и холода. В подвале никого не было. Это хорошо, будет возможность хоть немного привести себя в порядок. Мое тело все еще лежало в луже на ледяном полу. Потому первой задачей стало сесть, встать и доползти до узкой каменной скамьи, которую я заприметила у правой стены. Это оказалось совсем не легко: вставать было не просто больно, а очень больно. Было трудно дышать, наверное, так должны болеть сломанные ребра. Пренеприятно, однако. Голова казалась чужой и ужасно тяжелой. Из опыта поднятия тела я поняла, что в ближайшее время ею лучше не качать. Еще не слушалась левая рука. Попытка воспользоваться ею закончилась острой болью. Трещина или тоже перелом? Хорошо хоть рука не правая. Я все же добралась до этой скамьи. Она тоже была холодной: камень — он и есть камень. Но хотя бы не мокрый. Хорошо, конечно, отжать одежду, но одной рукой сделать это нереально. Будем надеяться, что тепла моего тела все же хватит на ее самостоятельное высушивание. Я, стараясь не делать резких движений, осторожно прилегла на твердую ровную поверхность и свернулась комочком — так создавалась хоть какая-то иллюзия тепла. Хорошо, первую задачу будем считать выполненной. Теперь — анализ небогатых данных. Да, я понимаю, бедная головушка, что тебе плохо и больно, но надо, надо думать! Что мы имеем: сомнительное предложение замужества, я избита, никого рядом нет, и помощи тоже нет. Судя по тому, что я очень хочу пить и есть, прошло немало времени. Если до сих пор никто из принцев на белом коне не появился, значит, меня не ищут, а с Артуром, Марком, Яном и другими что-то случилось. Уж они точно бы меня нашли — с их то знанием дворца. Стоп! А отчего я, собственно, решила, что это дворец? Меня могли куда-нибудь перевезти, пока я была без сознания. Ум... как голова то болит! Нет, это дворец. Он сказал, что гости «уже разъезжаются» — значит, без сознания я была не долго. Этого времени не хватило бы, чтобы куда-то меня увезти. Значит что-то плохое случилось с ребятами. Это все из-за меня! Вообще у них со мной одни неприятности — сперва ранили Марка, потом я чуть не угробила Яна. и Артуру тоже из-за меня досталось! А теперь всех их, может, вообще убили! От обиды и боли я тихонько заплакала. Было жаль и себя и ребят. Причем, ребят почему-то жальче. Может быть, потому, что у меня все же были десятки лет прекрасной счастливой жизни, а у них ничего не было. Ну, разве что у Артура, но давно и недолго. Все, хорош носом хлюпать! Если так дальше пойдет, то и тут станет мокро и неуютно. Нужно искать решение. Даже если вас съели, есть два выхода! Попробуем найти два выхода. Первый напрашивается сам — не соглашаться с предложением этого урода. Скорее всего, меня в этом случае просто придушат. Умирать, честно говоря, не хочется. Жаль. Как то это направление печально заканчивается. Рассмотрим альтернативный вариант. Допустим, я принимаю предложение о замужестве. Тут веточка возможного развития событий многовариантна. Первое, что может быть — замужество состоится. Второе — я сумею сбежать и попытаюсь спрятаться. В первом случае после состоявшегося замужества опять много вариантов. Или меня оставят при троне ряженой куклой, фактически устранив от управления государством. Или меня снова убьют через какое–то время, достаточное, чтобы муженек крепко уселся на троне. Подстроить несчастный случай — не такая уж проблема. Все поскорбят и забудут. Ууу... как болит голова от всех этих вариаций. А ведь еще нужно определиться с правильным. Ужасно хочется пить. Я огляделась. Вот гады! Даже воды не оставили — пусто. Только лужа на полу, из которой я недавно выбралась. И вода в ней — грязная. Но пить хотелось очень сильно и, стараясь не обращать внимания на боль, я сползла со скамьи и, встав на четвереньки над полом, попыталась вытянуть разбитые губы трубочкой и собрать воду с самой поверхности лужи. Она была солоноватой от крови, немного пахла болотом, на зубах скрипел песок, но все же это была вода. И жажда хоть немного отступила. На голод можно было не обращать внимания. Пару раз в далекой земной жизни мне доводилось сидеть на диетах, и я знала, что через пару часов он притупится. Неторопливо (так я скоро в улитку превращусь) добралась до скамейки и на этот раз села на нее. Вернемся к нашим баранам. Пока я не приму решение, ни о каком отдыхе и сне не может идти и речи. Уже сейчас понятно, что шанс выжить есть. Но только в том случае, если я соглашусь принять предложение Председателя. Значит, в следующее его прибытие, а в том, что оно будет, я не сомневалась, нужно согласиться. А вот дальше — будем посмотреть. В идеале — сбежать и добраться к жрецу. Я примерно представляю себе, где это. Там взять кристалл и вернуться в свой мир. Да, возможно, переход и новое использование кристалла для меня не безопасно, но уж лучше умереть так, чем в холодной камере. Если сбежать не получится, можно попробовать убить муженька. Как я знаю, для прежней императрицы это вполне логичное поведение. Надеюсь, мне пригодится ее опыт и навыки. Случай, когда я становлюсь реальной женой ненавидимого мной урода можно даже не рассматривать. Меня от него просто тошнит — причем буквально. Итак, соглашаюсь — а там, как кривая вывезет! \"Авось, небось и как-нибудь\" еще никто не отменял. И я довольно улыбнулась.

Как выяснилось, решение было принято весьма вовремя — в дверях заскрежетал отодвигаемый снаружи засов. В открывшуюся дверь сперва вошли те же два охранника, а потом и мой мучитель. Я вежливо улыбнулась, чувствуя, как треснула подсохшая корочка, и от губы по подбородку побежала тонкая струйка крови. Председатель мрачно смотрел на меня, но не спешил приближаться и пока не проявлял агрессии. Самое смешное, что я его по-прежнему совсем не боялась. Вот уж не думала, что у меня полностью отсутствует инстинкт самосохранения. Впрочем, сейчас мерзавец был не один. Следом за ним вошел еще один мужчина. Среднего роста, крепкого телосложения. Недурственно одет — мне понравилось подобранное в его одежде сочетание цветов. По виду лет около сорока. Довольно приятное лицо с некрупным носом и красивыми глазами темного карего оттенка. Хорошая стрижка умело подчеркивала чуть седые виски, намекая на опытность. Весь его вид говорил о самодостаточности и, как ни странно, настораживал, вызывая подсознательную тревогу.

— Чем обязана вашему очередному визиту? — вежливо спросила я.

Председатель угрюмо ответил:

— Если уж я вам так не нравлюсь, то вот второй кандидат в мужья. Вибирай..те.

— Представь нас, — велела я.

Он передернулся, уловив в моем голосе тон приказа. Но снова не стал возражать. Неужели так благотворно на него влияет присутствие этого незнакомца? Хм... Тогда я, пожалуй, должна быть ему признательна.

— Даниэл Шахри, владелец школы рабов Крона, ненаследный барон Шахри, — коротко представил его Председатель.

— Отчего это школу Крона возглавляет господин Шахри? — удивилась я.

— Обстоятельства, — коротко поклонился Даниэл и вежливо осведомился:

— Вы желаете принять решение сейчас или предпочитаете несколько дней подумать?

От перспективы застрять в холодном подвале надолго меня охватил нешуточный ужас, и я довольно поспешно ответила:

— Лучше сейчас. Откровенно говоря, вы, господин Шахри, устраиваете меня больше.

— Отлично. Я почти не удивлен. Думаю, вы в этом случае не откажете мне в маленькой формальности? Ну, коли уж наш брак — дело решенное?

Я внутренне напряглась. Интуицию просто зашкаливало от беззвучного вопля: «опасность!».

— Поясните.

— Охотно. Дело в том, что удерживать трон формально — весьма утомительно. К тому же, как вы наверняка заметили по звучанию моего имени, я не принадлежу к аристократии. Будет странно и непонятно, отчего это у императрицы такой муж.

— И как вы предлагаете решить этот вопрос — присвоить вам наследный титул?

— Что вы! Слишком вызывающе, пойдут кривотолки. Ведь такой титул дается за особые, очень весомые заслуги, а таковых за мной нет, — развел он руками. — Наше решение намного проще и будет всеми понято именно так, как надо.

Он умолк, видимо, ожидая моих вопросов, но я решила, что показать любопытство — значит, проявить слабость. Подожду. Сам все расскажет. Он, между тем, подчеркнуто опечаленно вздохнул и продолжил:

— Решение, собственно, на поверхности. Ведь если императрица (тут глаза его сощурились, превратившись в две узкие бойницы) будет ждать моего ребенка, то ясно, отчего таков выбор супруга. Да и само мое положение на троне приобретает совершеннейшую законность.

— Что?! Да вы с ума сошли!

Они деланно рассмеялись.

— О, вовсе нет! Обещаю, дорогая, что вам понравится. Я довольно умелый любовник.

Я уже сумела прийти в себя после этого наглого заявления и вместо сердца заставила себя думать тем, чем и положено — головой. Потому ответила вполне спокойно и без лишних эмоций.

— И как же вы себе это представляете? Дети — не котята, за сорок дней не родятся.

— Разумеется. Оттого нам следует поторопиться. Это, кстати, будет хорошим способом скрепить наш договор и научит немного доверять друг другу.

— Боюсь, что для этого я несколько не в форме. Мой предыдущий «жених» имеет весьма своеобразное представление о том, как следует вести себя с женщинами.

Толстяк что-то тихо прошипел сквозь зубы, а я еще раз порадовалась, что с ним сейчас этот странный Шахри. Но вот ответ его меня весьма не обрадовал.

— Я уже говорил — я опытный мужчина. Даже в этом плачевном положении я смогу все сделать так, чтобы вам не было больно.

Мда... Ну и что тут сказать?! Опытный он видите ли!

— Скажите, а Камасутру случайно не вы написали? — невинно уточнила я.

Шахри задумался, а потом на полном серьезе ответил:

— Нет, что-то я такого названия не припомню. Вы меня, наверное, с кем–то путаете.

Я неприлично заржала и поплатилась за это болью в ребрах. Отдышавшись, заметила:

— Извините, лично к Вам — никаких претензий. Но даже ради спасения собственной шкурки я не торгую своим телом. Родить ребенка для меня, значит — любить его отца. А к Вам я не испытываю ровным счетом никаких чувств.

— Да что мы с ней разговариваем! — вызверился председатель. — Привязать к койке и весь вопрос!

Но Даниэл прервал его властным жестом.

— А вот до этого уже не опущусь я.

Он чуть поклонился и вежливо улыбнулся мне:

— Жаль. Вы мне всегда нравились. Давайте договоримся так: вы подумаете... скажем, еще три дня. А чтобы вам легче было принять решение, извините, придется обойтись без воды и еды (он с сожалением посмотрел на меня), и без медицинской помощи. Это должно ускорить процесс. Право слово, я хоть и не аристократ, но вовсе не животное, и мне неприятна вся эта ситуация. Просто другой выбор еще хуже. В первую очередь для вас. Три дня! — напомнил он, покидая мою камеру.

Ну, что, дорогая, все твои планы и рассуждения — перья на ветеру? Так оно обычно и бывает. Я горько усмехнулась — моей жизни, кажется, осталось совсем немного. Глупо все как-то... А, может, принять это его предложение? На секунду я даже задумалась. Но лишь на секунду! Нет, не для меня эти игры — слишком унизительно. И дело тут вовсе не в гордыне, а в обычной человеческой гордости. Трое суток голода — справлюсь. А вот с водой засада. Не уверена, что продержусь. Но нет другого выхода! Больше нет. Надо настроиться на самое худшее и беречь силы. Спать. Немедленно спать...

Снова этот город. И снова ни одного человека на площади. Только на бортике высохшего фонтана сидит та же странная женщина.

— Привет, — тихо здороваюсь и присаживаюсь рядом. — Спасибо за дар.

— Какой?

— Умение залечивать раны.

— Да не за что, — улыбается она. — Вообще-то это побочный эффект.

— Полезный. А еще чего-нибудь в том же роде ожидать?

— Не о том думаешь, — укоряет она. — Почему не попросила о помощи? Ведь сейчас она нужна тебе, как никогда.

— А чем вы тут поможете? — философски пожимаю плечами. — Вот — не оправдала ваших надежд?

— Глупый ребенок... — ее ладонь ласково накрывает мою руку. — Мы можем очень многое, почти все. А на счет надежд... Напротив, оправдываешь. Даже больше, чем мы могли надеяться.

— Если все можете, то сделайте что-нибудь! Я не хочу замуж и не хочу умирать.

Она смеется — голос колокольчиками — кажется слишком громким на пустынной площади.

— Могу кое-что предложить! — молодо и задорно улыбается она. Я с нетерпением и странной надеждой жду продолжения.

— Как на счет очень глубокого сна? Почти комы?

Честно говоря, я разочарована. Ожидалось чего-то большего. Она понимает и объясняет.

— Это многое даст. Ты перестанешь чувствовать боль, а тело станет твердым, как камень, и никто больше не сможет причинить тебе никакого вреда. В таком состоянии ты можешь провести без изменений не одну тысячу лет.

— Кажется, идея начинает мне нравиться.

Теперь я тоже улыбаюсь.

— А как все это устроить?

— На первый раз я тебя поведу. Уловишь суть и дальше, при необходимости, сможешь все делать сама.

— Хорошо, а обратно как?

Она задумалась ненадолго.

— Вообще нужно делать зацепки. На чей-то голос, или слово, действие. Достаточно зафиксировать: услышу голос такого-то человека, и представить при этом его образ, хранящийся в памяти, как можно более подробно — и очнусь. Так оно и будет.

— Угу! А если не услышу, то буду памятником! Отличная перспектива. Кажется, я уже начинаю не любить голубей!

Она смеется:

— Вот для этого и делают несколько зацепок. Как правило, все три сразу — голос, действие, отдельное слово. Как вариант, можно и запах. Но с этим сложнее: почти никогда не бывает двух идентичных запахов.

— Хорошо. Где и когда начнем?

— Сейчас, здесь. Устраивайся поудобнее на бортике фонтана — он достаточно широк для этого.

Я послушно ложусь.

— Закрой глаза, — командует она.

Странно — я закрываю глаза во сне!

— Расслабься. Будешь дышать, следуя моим указаниям. Не бойся. Твоему телу достаточно одного неглубокого вдоха в день. Остальное поступает через поры кожи. Непосредственно в кровь, минуя легкие. Вдох... Выдох...

Я послушно следую ее командам. В ушах появляется негромкий гул, похожий на шум морского прибоя. Сколько себя помню, всегда любила море. Мне кажется, что сейчас я даже чувствую его аромат, что еще чуть-чуть — и услышу резкие гортанные крики чаек. Но в мысли врывается чужая властная воля:

— Первая зацепка — голос. Вспомни человека, чей голос станет сигналом к пробуждению.

Я послушно вспоминаю. Пусть будет Артур. Он вселяет уверенность. Это именно то, чего мне сейчас так не хватает.

— Вторая зацепка — слово!

Слово... Что могут сказать те, кто не желает мне зла? «Вот она!» — нет, не то. «Жива?» — снова не то. «Прости!» — да, если они увидят меня такую всю из себя красавицу, то наверняка посчитают умершей. Может, извинятся, а может, порадуются? Ну да ладно — пусть будет так.

— Третья зацепка — действие!

Мое почти уснувшее сознание вовсе не стремится работать. Хочется покоя, встречи с морем, шума прибоя и ласкового тепла солнечных лучей. Но чужая воля по-прежнему не отпускает меня. И только для того, чтобы отвязаться, я шепчу — \"поцелуй\".

— Принято. Отдыхай.

Меня отпускают. Здравствуй, море...

Марк.

Завтра. Мы выступаем завтра — так решено на совете. Бальтазар настоял на том, чтобы мне доверили вести первую сотню. Мы пойдем через старые катакомбы. Это целая паутина полуразрушенных коридоров, в которых гниют кости многих смельчаков, искавших сокровища. По преданиям эти сокровища там есть. Вот только нигде не сказано, в какой части лабиринта они скрыты и что из себя представляют. Искали многие — не нашел никто. И никто не вернулся. Но у нас есть преимущество — план подземелья. Несколько лет назад я нашел его в рассыпающейся от ветхости книге в замковой библиотеке. Времени на проверку карты было мало, но пару коридоров я все же прошел — их разветвления и повороты в точности совпадали с рисунком. Только два выхода из лабиринта вели в замок. Один открывался на нижнем ярусе темниц. Второй (именно из него я совершал вылазки) — в здании старой конюшни. Для нас самым лучшим был первый вариант. Но на тот случай, если своды подземелья в нужном коридоре обрушены временем, был в лабиринте перекресток, где ход один и два пересекались. Совсем уж невероятно, что оба пути будут недоступны. Этот старый лабиринт — крепкая штучка.

В мою сотню вошли пятьдесят восемь человек личной императорской охраны — все уцелевшие во время бойни во дворце. Остальные — личная гвардия Бальтазара — люди опытные и хорошо обученные даже на мой придирчивый взгляд. Я еще раз заставил всех попрыгать, проверяя, как закреплено снаряжение. Нашим главным оружием оставалась внезапность. Тихими тенями должны мы пройти ко всем воротам и калиткам дворца и, связав боем стражу, открыть остальным путь изнутри. Ни о каком поиске императрицы до захвата контроля над дворцом не шло и речи.

Но вот что я мог поделать со своим глупым сердцем? Днем все мое время было заняты подготовкой к бою. Но по ночам, когда я оставался наедине с тишиной, темнотой и измученной душой, странные мысли и образы не давали мне спать. Лишь под утро совершенно измученный, проваливался я в тяжелый, напоминающий беспамятство сон без сновидений. Выдерживать такой ритм позволял только сотни раз проклинаемый опыт школы Карона. Эта последняя ночь была самой страшной для меня. До самого утра я не мог заснуть. Только лежал в жаркой постели и, закрыв глаза, сотни раз прокручивал наш путь в лабиринте, каждый поворот, перекресток и развилку. Еще раз вспоминал роль каждого десятка, пытаясь найти слабый узел — и не находил его. С учетом моего опыта — план не имел изъянов.

Наконец встало это проклятое богами солнце. Его медлительность просто сводила меня с ума! Все — мы выступаем...

— Поправь засапожный нож — вылетит по дороге, — заметил я одному из гвардейцев Бальтазара. Тот молча выполнил приказ. Это хорошо — не хотелось бы доказывать свое право командовать. Больше замечаний не было. Воины опытные — собраны безупречно. От дома к нашему строящемуся отряду бежал Ян. Вот только его мне не хватало!

— Я с вами, — задыхаясь выдавил он.

— Нет.

— Да!

Смотрит отчаянно и зло. Нет времени на объяснения с ним.

— Ты недостаточно подготовлен и плохо обучен воинскому делу. Тебе лучше остаться здесь.

— Я пойду с вами! Послушай меня, Марк, — он схватил меня за плечо и отчаянно посмотрел в глаза. — Да, из меня неважный воин, но я не собираюсь путаться у вас под ногами. Пока вы будете убивать, я буду искать. Искать ее — нашу госпожу. Кто знает, может, мой слабый меч будет ее единственной защитой до тех пор, пока вы не закончите ваше дело?

Что ж, это было разумное предложение. Отправить на поиски воинов я не мог — каждый на счету. А Ян отлично ориентируется во дворце. К тому же, его хорошо знает прислуга. Думаю, он сможет узнать, где находится avanta-mou. И, возможно, сумеет спрятать ее до нашего прихода. Если, конечно, она в состоянии передвигаться самостоятельно. Сердце резануло острой болью и на какие-то полминуты стало трудно дышать. Если только хоть кто-то посмел причинить ей боль — найду и задушу, повесив на его собственных кишках. Видно что-то отразилось в моих глазах, потому что Ян отпустил меня и, сделав шаг назад, все же упрямо повторил:

— Я все равно пойду с вами!

— Хорошо. Только двигайся в центре отряда. В случае стычек не лезь под руки. Найди тихое место в стороне и пережди. Это — ясно?

— Да! — он бросился занимать указанное место.

— Выступаем!

По счастливому стечению обстоятельств ближний вход в катакомбы находился на соседней с домом Бальтазара улице под невзрачной часовней в старом парке. Сам парк вплотную подступал к западному крылу дома. Открывался для посещений он не ранее десяти часов утра и в этот рассветный час был совершенно пустынным. Люди графа еще ночью выставили целый пролет забора, отделяющего домовый сад от городского парка, и теперь нам ничто не мешало двигаться по безлюдным тенистым аллеям к старой часовне. Мы шли тихо, словно тени, и даже белка, копошившаяся в корнях сосны у края посыпанной красноватым крошевом дорожки, лишь настороженно проводила нас темными бусинами глаз.

Часовня показалась внезапно, словно выпрыгнув навстречу из-за густых лап елей, почти полностью перегородивших дорожку. В эту часть парка редко забредали путники: о старой развалюхе ходило много нехороших слухов. И хоть ни один из них не подтверждался фактами, но то ли ты украл, то ли у тебя украли, а неприятный душок оставался. Сейчас нам это было только на руку. Вход, как и сказано было в пояснениях к карте, находился аккурат под алтарем. Двое крепких ребят без труда сдвинули в сторону тяжелую плиту — во тьму уходили слегка выщербленные временем ступени. У каждого десятого к поясу был прикреплен мощный фонарь. Время работы аккумуляторов — четыре часа. Еще два запасных заряда на восемь часов — в сумке за поясом. Если за это время мы не выйдем из лабиринта, значит, не выйдем уже никогда. Тогда через тринадцать часов Бальтазар начнет разворачивать вторую, запасную часть плана. Она была опасной и кровавой. Оставалось молиться Солнцу, чтобы все шло как надо.

Но я всегда предпочитал молитвам действие. Вот и сейчас уверенно повернул направо на первой развилке лабиринта. Света фонарей было более чем достаточно, и я заметил, что в этом коридоре кто-то шедший до нас оставил на стене отметки мелом в виде указательных стрелок. Глупо. Отчего-то все в подобных случаях рисуют мелом одинаковые стрелки, а потом удивляются, что заблудились. Конечно! Кто же даст гарантию, что обратно ты возвращался, следуя своим знакам, а не чьим-то очень похожим, но чужим. Судя по желтому и местами почти стершемуся мелу, эти художества были сделаны очень давно. Значит, шансов встретить художника нет.

Я никогда не страдал детским страхом темноты. В моем детстве были куда как более реальные и опасные вещи, которых следовало бояться. Но приходилось учитывать, что многие могут неуютно чувствовать себя в темных, давящих каменной массой коридорах. И потому через два часа я скомандовал первый привал.

— Стоянка десять минут. По естественным надобностям далеко не отходить — барышень нет, стесняться некого.

Сам я пока ни в отдыхе, ни в чем-либо ином не нуждался. Оттого просто присел на корточках у стены, направив луч фонаря вверх. Думать ни о чем не хотелось. Я просто отсчитывал минуты. Рядом присел, Рад, командир замыкающего десятка.

— Марк, — неуверенно, чуть извиняющимся тоном начал он, — Ты знаешь, я не трус и не паникер, но мне страшно. Сперва я думал, что мерещится, но когда третий из десятка сказал одно и то же...

— Не тяни, в чем дело? — насторожился я.

— Да похоже, идет что-то за нами, — тоскливо пожаловался он.

— Что-то, или кто-то?

— Что-то! — он уверенно выдержал мой взгляд и пояснил:

— Оно не дышит. Во время движения мы не могли это определить — слишком шумно. А сейчас, во время остановки, я приказал создать минуту тишины. Так вот — шум от шагов есть, а дыхания не слышно.

— Может, далеко?

— Нет. Следует четко от тридцати до двадцати метров за нами. Не отстает и не подходит ближе.

— Фонарем резко светить не пробовали? Коридоры прямые — скрываться некуда.

— Обижаешь, командир, светили. И не единожды. Только бестолку все — пустые коридоры. Шаги есть, а человека или другого кого — нет. Такие вот дела... Что делать будем, командир?

Я задумался, пытаясь отыскать в закоулках памяти хоть какую-то информацию о проявившемся таинственном спутнике. В книжице была забавная глава: «Хранители сокровищ». Страшилок там было описано немало, но вот шаги за сценой среди них не значились.

— Вот что, Рад, поменяйся местами с предпоследним десятком. Не подумай плохо, я тебе и твоим людям, как себе доверяю. Только не считаю полезным для нервов все время идти и прислушиваться. Пусть твои немного расслабятся. Да, и не стоит другому десятку ничего говорить. Сами разберутся — не дети.

Рад согласно кивнул и бесшумно растворился в темноте. Мне совсем не нравилось то, что он рассказал. Потому условленным коротким свистом я дал команду «боевая готовность». Так надежнее.

В темноте слышен был негромкий лязг вынимаемого оружия. Пора. Мы продолжили движение. Поворот налево, через сто шагов будет перекресток. На стенах по-прежнему встречались меловые стрелки. Только какие-то кривые, словно рука рисовавшего прилично дрожала. Вот и перекресток. Луч фонаря метнулся по стенам и на мгновение выхватил из тьмы нереальную и оттого жуткую картину. Я вновь осветил странную фигуру, замершую в нелепом полупрыжке-полуполете на выходе из правого коридора. За моей спиной напряженно сопели воины из первого десятка. Только отличная выдержка и приказ удерживали тишину. В странных каменных щупальцах, словно в объятиях невидимого спрута, удерживаемый в воздухе висел молодой человек. Лицо его застыло, перекошенное маской ужаса. Руки, словно надеясь стать крыльями, были нелепо раскинуты в стороны. Стеклянные глаза навсегда отразили боль и панику — то, что чувствовал этот бедняга в последние моменты своей жизни. Я осторожно подошел к жуткой находке и обратил внимание на то, что правая ладонь парня сохранила следы белого мела. Видимо, это и был незадачливый художник, чьи стрелки сопровождали нас всю дорогу. Я тихонько дотронулся до его плеча — камень. Хотя все цвета человеческого тела, костюма, глаз — полностью сохранены. Я достал нож и попытался проткнуть его руку — метал ударился о камень, проскрежетал, и лезвие отскочило в сторону. Определенно, этот парень так же мертв и холоден, как и каменные своды, окружающие нас со всех сторон. Видимо, это один из неудачливых искателей сокровищ. Он нам не опасен — сейчас это главное. А вот то, что схватило и убило его, следует изучить повнимательнее. Каменные щупальца, похожие на нити паутины (только странно изогнутые, словно черви), вырастали в хаотическом беспорядке из потолка, пола, стен. Это походило на двери, видимо, живые когда-то двери. Судя по тому, что этот человек выбегал из коридора, они, как ловушка, сработали на возвращающийся объект. Значит, их сущность — всех впускать, но никого не выпускать обратно.

— Командиров десятков ко мне! — приказал я по цепочке. Через пару минут я передал собравшимся свои наблюдения.

— Предупредите людей — никаких попыток покинуть коридор обратной дорогой. Что бы не встретило нас впереди — выход только один — вперед.

Все согласно кивнули. Я выждал еще минуты три — этого вполне достаточно, чтобы довести приказ до людей — и свернул в левый проход. Нам было нужно именно туда. Странное напряжение уже ни на минуту не отпускало меня. Первые пятьдесят метров прошли в сосредоточенной тишине. Сто. Сто пятьдесят. Казалось, что можно расслабиться. Но еще в детстве проснувшееся чувство опасности тревожно кричало — внимание, полная готовность. Готовность? К чему? Вокруг ничего, кроме тихого шелеста пары сотен ног и чуть слышного дыхания, разве что на грани слышимости — кап-кап-кап... Я поднял руку, колонна встала. Теперь, в почти идеальной тишине, стук капель был более заметным. Обычное дело: где-то сквозь камень просачиваются грунтовые воды. Но что-то заставляло меня медлить и прислушиваться к равномерной капели. Слишком уж равномерной! Я стал автоматически отщелкивать пальцами ритм... Через пару минут до меня наконец-то дошло, что в этих каплях было не так — они стучали в ритме сердца. Обычного человеческого сердца. Я невольно потянулся к фляге и сделал несколько глотков. Ясно, что всей сотней лезть на этот странный стук — полное безумие. Если бы можно было, сам пошел бы на разведку. Но судьба командира — не рисковать своей жизнью зря. Придется отправлять кого-то другого. К тому же, только я знаю карту лабиринта. Довольно, даже самому себе не могу признаться в том, что боюсь! Да — страшно! Мы совсем не ожидали столкнуться в подземелье с непонятной опасностью. Если бы это только это был знакомый враг! Но и стоять в бездействии бесполезно. Тем более, что выход только один — вперед.

— Рик! — Позвал я негромко своего надежного помощника. — Он услышал и тут же бесшумной тенью возник рядом.

— Возьми пару ребят. Поверьте, что впереди. И помните — назад не возвращаться. Если впереди опасно — один свист. Если безопасно — три. Если что-то непонятное — остановитесь и свистнете дважды. При опасности — действовать по обстановке.

— Ясно! — он вызвал пару своих людей, и вся тройка скрылась во тьме. Фонарь они не взяли. Просто уже давно — шагов сто — было ощутимо светлее обычного. Казалось, что серые каменные стены излучают тусклое неясное свечение. Обычному человеческому зрению для комфортного видения этого было недостаточно, но его вполне хватило бы для того, чтобы незаметно прокрасться к возможному врагу, не выдавая себя ярким светом.

Время тянулось ужасающе медленно. Казалось, что тройка Рика ушла очень давно, хотя на самом деле не прошло еще и пяти минут. Я с трудом удерживался от необдуманных поступков. Наконец из коридора раздался короткий свист: один... два... Все? Значит, ребята что-то нашли, но не могут это идентифицировать.

— Двигаемся строго десятками. Боевой порядок. Расстояние в пятнадцать шагов, — достаточно громко, чтобы меня расслышали в конце колонны, распорядился я. Что бы там ни было впереди — разберемся!

Наконец свет фонаря выхватил из темноты фигуры трех разведчиков. Рик подошел и кратко обрисовал обстановку:

— Впереди что-то вроде круглого зальчика, но без разветвлений — только один проход прямо. Капли падают сверху, но на полу лужи нет. Нет уклона пола ни в какую сторону, судя по звукам — нет углубления или колодца. Но, если пол ровный — непонятно, куда девается вода. Потолок достаточно высокий — не видно, откуда она капает.

— Ясно, — кивнул я. Хотя, если честно, ничего было не ясно. В любом случае, нам придется воспользоваться светом. Я пригласил Рика и его людей следовать за мной до границы расширения коридора.

— На всякий случай — приготовьте оружие.

— Обижаешь, Марк, давно готовы.

Я выдвинул факел вперед и осветил небольшую пещеру. И тут же непроизвольно отшатнулся. Неконтролируемый животный ужас сдавил горло. Хотелось бросить все и бежать назад, к людям, к дневному свету. Но именно этого ни в коем случае нельзя было делать. Позади сдавленно вскрикнул кто-то из ребят Рика. Да, парень, я тебя понимаю — сам чуть не заорал. Одна только разница у нас с тобой: решения принимать мне. Дорого бы заплатил, чтобы поменяться с кем-то местами, да не выйдет. Уняв бешеный ритм сердца, снова освещаю пещеру. К сожалению, увиденная картина никуда за это время не делась: к потолку был приколот, словно экзотическая бабочка к подушечкам коллекционера, еще один неудачливый искатель сокровищ. Руки и ноги мужчины были насквозь пробиты чем-то вроде каменных копий с расплющенными концами. Именно эти утолщения не давали телу упасть. Но самое ужасное было в том, что, в отличие от первого, этот человек был все еще жив. Его глаза мучительно медленно повернулись к свету, и с трудом через пересохшие, искусанные от боли губы, он прошептал:

— Помогите...

Рик дернулся, хватаясь за метательный нож, но я остановил его. Да, единственная помощь, которую мы можем оказать бедолаге — это быстрая смерть. Но сперва было бы правильным узнать, как он попал в эту ловушку и что еще он встретил в коридорах подземелья. Он долго терпел — несколько минут ничего для него не изменят, но могут сохранить наши жизни.

— Хорошо, — ответил я. — Мы поможем тебе уйти быстро. Это все, что в наших силах. Но, извини, мне нужно знать, во что это ты вляпался. И не попадем ли и мы туда же.

Человек собрал остаток сил и наконец чуть слышно ответил:

— Меня зовут Рони. Рони-везунчик. Но тут нет везения и нет удачи. В подземелье есть только смерть. Главное — никогда не идите по своим следам назад — не вернетесь.

— Это мы уже поняли, Рони. Кто-то ждет тебя на поверхности? Кому передать весть о твоей смерти?

— Никто. Это не важно. Я польстился на сказки о сокровищах — сам, дурак, виноват.

Парень дернулся и мучительно застонал. Капли продолжали методично срываться с острого конца пятого копья, окровавленное острие которого выходило из его груди в области сердца.

— Эта ловушка уже сработала — на меня. Проклятый коридор живой. Утолщения — камеры желудков. Посвети на пол. Только не становись на него.

Я последовал его совету и содрогнулся от омерзения: вся поверхность пола представляла собой пористую пульсирующую багровую губку, которая с жадностью впитывала кровавый дождь капель. Вот и ответ — куда что девается!

— Как через это пройти, Рони?

— Главное, чтобы эта дрянь не почуяла ваше тепло. Идите по металлу — оно не любит металл. И еще одно — пока все не минуют камеру, не убивайте меня. Иначе ловушка снова будет взведена.

— Спасибо, друг! — искренне поблагодарил я. — Но, может, ты подскажешь, как избежать таких камер в будущем?

Рони рассмеялся, но тут же скривился от боли.

— Никак. Об этом можешь не беспокоиться. Я же сказал, что эта дрянь живая. Но, сдается мне, что не только живая, но и разумная. Ловушки не повторяются — никогда не повторяются. Так что будьте осторожны. Ничему не верьте и готовьтесь к смерти. Еще никто отсюда не возвращался. Пусть боги смилуются над вами, и ваша смерть будет быстрой. Ну, идите же! Чем быстрее закончится моя пытка, тем лучше! — с мольбой воскликнул он.

Действительно, не стоило продлевать его мучения сверх необходимого. Он и так выручил нас своими советами. Что же касается его пессимизма, то на краю смерти это вполне понятно.

— Рик, прикажи своему десятку собрать сабли, мечи и плащи — у всех. Быстро!

Он кивнул и кинулся выполнять. Менее, чем за пять минут все было собрано.

— Свяжите концы плащей узлами так, чтобы получилась длинная матерчатая дорожка. Длина — метров десять.

Я прикинул с запасом, чтобы уж точно хватило на всю пещеру. Четверо ребят принялись за дело. Я проверил — плащи связывались на совесть — развязать бы потом. Впрочем, их скорее всего придется выкинуть. Когда первая дорожка в десять метров была готова, я приказал сделать еще одну и прикрепить их одну поверх другой. Получился довольно плотный и прочный рулон. Теперь самое сложное. Поручить эту работу нужно было самым спокойным и ответственным. Кого же выбрать? Неожиданно на помощь пришел Рик.

— Марк, догадываюсь, о чем думаешь. Есть пара ребят — они подойдут даже лучше нас с тобой.

— О ком ты?

— Помнишь последнее приобретение госпожи — братья-близнецы?

А что? Пожалуй, он прав. Гладиаторы обладают отличным боевым опытом, ловкостью и железными нервами — ведь до последнего не ясно, с чем ты столкнешься на арене.

— Зови, — согласился я.

Они не заставили себя долго ждать. Я объяснил, с чем мы столкнулись, и осветил камеру, дав возможность оценить обстановку.

— Плащи раскатываете впереди себя. Дряни на полу не касайтесь. На ткань руками не опираться. Раскатанное пространство выкладываем мечами. Становимся только на металл. Справитесь?

— Конечно! — уверенно ответил Лэд.

Им даже договариваться не пришлось — за работу принялись слаженно без обсуждения деталей. Виден был долгий опыт работы в паре. Уже минут через семь оба находились у противоположного хода коридора, а в нашем распоряжении была чуть колышущаяся и слегка звякающая тропинка шириною в полметра. Более, чем достаточно.

Десятки быстро, без разговоров, тенями, проскользнули на ту сторону. Наконец, остались лишь мы с Риком.

— Прощай, Рони. Мне жаль, что удача так не вовремя отвернулась от тебя. Хотя, как сказать. Если бы мы не шли этой дорогой, то, наверняка, еще пару суток мучений тебе бы пришлось пережить.

— Пару суток?! — он криво ухмыльнулся. — Так вы думаете, что я только вляпался? А три — три месяца — не хотите?! Эта дрянь не дает мне умереть, — в его голосе явно слышалось отчаяние. — Я не сумасшедший, уж поверьте. На лацкане правого кармана у меня хронометр. Так что за три месяца ручаюсь, — тихо добавил он.

Все было сказано... Мы быстро перешли пещеру, стараясь уклоняться от капель крови Рони.

— Вытягивайте за края всю дорожку — распорядился я, придерживая готового к броску Рика.— Подожди. Пусть сперва достанут оружие. Мы не знаем, что произойдет, когда откроется ловушка.

Наконец последний метр полязгивающей ткани вполз нам под ноги. Рику не пришлось напоминать — точный резкий бросок — и метательный нож вошел в висок Рони. Он дернулся и обмяк, безвольно провиснув всем телом в каменных путах. По пещере прошла недовольная рябь, пол под ногами ощутимо дрогнул. Мы осторожно отступили на полметра назад и в слабеющем свете все же увидели, как тело бедняги с неприятным чавкающим шлепком упало на пол и начало медленно погружаться в расступившуюся бугрящуюся губку.

— Пойдем, тут все кончено, — одернул я замершего Рика. Он встряхнулся и молча проскользнул вперед к своему десятку. Я тоже поспешил к началу колонны — мои обязанности проводника никто не отменял. Краем глаза отметил осунувшиеся, сосредоточенные лица людей: увиденное произвело на всех удручающее впечатление. Но нет времени разбираться с эмоциями. Мы должны идти вперед. Из отпущенных нам тринадцати часов с этой непредвиденной задержкой мы исчерпали уже четыре. Слишком медленно! А ведь там, во дворце, мы сразу ввяжемся в бой и нужно будет оставить в конце пути минимум час на отдых...

Направо, до поворота, налево, на развилке налево, перекресток направо — автоматически отсчитывал я. Сейчас с благодарностью вспоминались ненавидимые мною уроки развития зрительной памяти. Они стоили мне не одной порки, но теперь карта вставала перед глазами, словно привязанная. Да... Учителя в школе Крона не зря получали свои деньги. Стоп! А это еще что за ерунда? Этого перекрестка на карте не было. Я еще раз мысленно вспомнил наш путь от пещеры с Рони. Все верно — я нигде не сбился. Но откуда тогда этот чертов перекресток?!

— Что–то не так? — бесшумно возник рядом Рик.

— Да. У нас проблемы. Этого на карте не было.

Он слишком хорошо меня знал, чтобы задавать дурацкие вопросы — все ли я помню, нет ли ошибки. Просто уточнил:

— Что будем делать?

— Не знаю. Теоретически дворец слева от нас. Значит, следует выбирать левый ход. Но в лабиринтах короче — не значит правильно. Думаю, что влево идти не следует.

— А что на твоей карте?

— Прямо. Вообще нет ответвлений.

— Тогда идем прямо?

— Да, пожалуй. Хотя мне все это очень не нравится.

Но стоять на месте — полная глупость, и я с уверенностью, которой вовсе не чувствовал, пошел прямо. Через триста метров пришлось пожалеть о своем решении: ровный до того ход начал неожиданно сужаться. Сперва это не доставляло ощутимого неудобства, но вот уже приходится нагибать голову, а спустя сотню шагов и вовсе продвигаться пригнувшись. К тому же, ход сужался и сбоку. Теперь часто слышался лязг оружия, которым воины то и дело цеплялись за узкие каменные стены. Только понимание того, что поворачивать нельзя — верная смерть — заставляло нас, стиснув зубы, упрямо протискиваться вперед. Коридор теперь больше напоминал щель в сплошной скальной породе. Я молча молился всем богам пантеона — только бы не застрять в камне, как мухи в варенье. Только бы лаз не становился уже. Позади раздался чей-то хрип и тихий, успокаивающий голос Рика. Молодец, парень. Главное, чтобы от страха никто не потерял сознание. Нам не протащить сквозь эту расщелину бесчувственное тело. Может быть, погибший Рони был вовсе не так уж безумен? Нет! Мы не можем погибнуть! Я просто не имею на это права! Ведь тогда за жизнь моей маленькой, беззащитной avanta-mou никто и ломаного гроша не даст. Тогда другим отрядам придется в лоб штурмовать охраняемый дворец. Тогда те, кто держат ее в плену, успеют убить мою девочку. Нет!

И я с отчаянием и непонятно откуда взявшимися силами рванул через узкий коридор, до крови царапая руки и не обращая внимания на треск рвущейся материи и через один шаг, не удержавшись на ногах, вывалился в какое-то широкое пространство. В памяти тут же всплыла бугристая масса, заменявшая пол в пещере Ронни, и я рефлекторно вскочил на ноги. Сердце билось так быстро, словно хотело поставить новый скоростной рекорд. Но под ногами ощущался обычный недвижный камень. Я поспешил зажечь фонарь. Их пришлось выключить — в слишком узком коридоре обе руки нужны были, чтобы протиснуть тело вперед — не до света. Действительно, пещера. Мощный направленный луч света не доставал ни до стен, ни до потолка. Из узкой щели вслед за мной, пыхтя и скрипя железом о камни, продирались и без сил выпадали на пол люди. Надо отдать должное: все шли плотными десятками и тут же выстраивались в боевые порядки.

— Привал на полчаса, — отдал я распоряжение.

Все устали и неизвестно, что ждет нас впереди. Сейчас отдых просто необходим, как бы не стремилось вперед мое сердце.

Я отыскал Рика. Близнецы шли вместе с ним — удачно. Рик выглядел не лучшим образом — от напряжения дрожали руки, держащие у рта флягу с водой. Правая щека поцарапана о камень.

— Я думал, мы не выберемся, Марк, — тихо, чтобы не слышали другие, сказал он.

— Я тоже. Но, видимо, умирать пока рано. Я к тебе за советом.

Рик внимательно посмотрел на меня — слушает. Он всегда был немногословен. В сущности, я знал о нем не так уж много — только то, что было необходимо. Но за все эти семь лет мне ни разу не пришлось сомневаться в его преданности. Даже странно, что мы так и не стали друзьями. Что ж, если выживем, будет возможность наверстать упущенное.

— Пещера очень большая, мы не знаем, с чем можем столкнуться. Рисковать всеми, словно слепцы, полагаясь на удачу, считаю неверным. Если мы знаем, что нельзя возвращаться обратно по коридорам, то насчет пещер такого положения нет. Может, отправить разведку?

— Сколько человек?

— Не более четверых — вправо и влево. Пусть придерживаются стен.

— Хорошо. Сейчас распоряжусь.

— Не торопись. Пусть немного придут в себя.

Один из близнецов (я все еще плохо различал их) предложил:

— Мы можем пойти прямо сейчас — не устали еще.

— Добро.

Братья тут же вскочили на ноги, и луч их фонаря отправился вправо вдоль стены.

— Не стоит ждать, — не согласился со мной Рик. — Слишком мало осталось времени, а мы еще не у выхода. И сколько потеряем в этой пещере неизвестно. Я лучше отправлю людей сейчас.

— Тогда выбери тех, кто выносливее.

Он кивнул и ушел к своему десятку. Да, как-то все не так складывалось в этом походе. Оказалось, что в нашем привычном мире слишком много необычного, невероятного. Того, что разум соглашается принимать не иначе, как страшную сказку. Неожиданно быстро вернулись близнецы.

— С этой стороны метров через пятьсот обрыв. Довольно далеко уходит в сторону от стены, и весьма широкий.

— Спасибо. Отдыхайте.

Что ж, одним направлением меньше. Плохая новость лучше никакой. Внезапно слева, с той стороны, куда ушла вторая пара разведчиков, раздался странный грохот и чей-то быстро оборвавшийся крик. Все невольно обернулись на звук, руки сжались на оружие. Но больше ничто не нарушало тишины. Если во тьме и скрывался враг, то его не было видно и слышно. Я посмотрел на часы. Прошло семнадцать минут из получаса, отпущенного на отдых, и двенадцать минут с того времени, как мы отправили разведку. Если через десять минут вторая пара не вернется, будем считать, что они погибли. Придется условно считать это направление опасным и идти, придерживаясь центра пещеры. Рик тронул меня за плечо и, наклонившись к самому уху, прошептал:

— Марк, приложи руку к полу.

Я тут же последовал его совету. Камень чуть ощутимо то ли подрагивал, то ли гудел. В этом не было закономерности или ритма.

— Ты считаешь, это началось после шума слева?

— Не уверен, — пожал плечами Рик. — Это могло быть изначально. Я случайно заметил — подвернул ногу на неустойчивом камне, чтобы уберечь при падении голову — выставил руки, а когда коснулся пола — почувствовал вот это.

Я продолжал держать ладонь, прижатой к камню.

— Мне кажется, что он усиливается, — с тревогой обратился я к Рику.

Тот припал к полу рядом, упираясь обеими ладонями, а потом просто приник к камню ухом и замер.

— Это приближается, Марк. Похоже на чьи-то шаги.

— Сколько?

— Много — не могу определить.

— Боевая готовность! — не скрываясь в полный голос закричал я. — Круговая оборона по три десятка три ряда!

Приказ был выполнен немедленно. От расслабленности и усталости не осталось и следа. Люди ощетинились тремя круглыми ежами. Последний неполный десяток Рика окружил нас. Теперь уже не было сомнений, что кто-то приближается к месту нашей стоянки.

— Откуда?

Рик покачал головой:

— Не могу понять. Кажется, что со всех сторон.

— Все фонари пирамидой в центры кругов, свет вверх! Включить на полную мощность!

Вокруг стало ощутимо светлее, но мы по-прежнему все еще не видели противника. Пол под ногами непрерывно вибрировал. Нервы были натянуты до предела.

— Стоять! Держать строй до приказа!

Пусть. Я и так уверен, что без приказа никто никуда не пойдет. Но людям спокойнее, когда перед неизвестной опасностью они слышат уверенный голос командира.

— Марк, слева!

В голосе Рика слышался нешуточный страх, и я поспешно развернулся в том направлении, куда он указывал рукой.

— Твою... — негромко выругался стоявший рядом близнец. Люди крепче сжали оружие и сдвинули строй.

— Справа! — раздался крик от соседнего ежа.

— Прямо!

— Слева...

То, что со всех сторон подступало к нам не имело никакого логического объяснения. Но оно существовало! И с этим нужно было что-то делать. Отовсюду с неспешной последовательностью уверенных в себе насекомых, на нас наступали огромные, по полметра в длину, каменные шестиногие тараканы. Шесть, семь, нет — одиннадцать... А, возможно, что и больше. Один из них, методично двигая огромными острыми жвалами перемалывал свисающую из пасти человеческую ногу. Похоже, мы не дождемся второй пары разведчиков.

— Рик, по-моему, это из камня?

— Судя по цвету и отблеску света от слюдяных вкраплений — из гранита, — педантично уточнил он.

— Против гранита наше оружие бесполезно. Смотри внимательно, куда можно бежать.

— Кажется, по центру. Только там довольно приличная брешь. Должны успеть.

Я согласно кивнул и громко крикнул:

— Делай, как я!

Так быстро, как только мог, рванулся сквозь подступавших с флангов монстров вглубь пещеры, сжимая в руке фонарь и закинув в ножны бесполезное оружие. Главное — быстро! За мной сотня людей — и все они должны успеть проскочить до того, как сомкнется круг каменных уродов. Фонарь выхватывал пару метров впереди — мелкая каменная крошка не в счет — главное, чтобы не попалось разлома или больших глыб камня — я не уверен, что успею притормозить.

— Да что б я хоть куда-то... глубже канавы... хоть еще раз... — сквозь сбитое дыхание процедил бегущий рядом Рик.

Я полностью был солидарен с его мнением. Только бы вырваться отсюда. Если, конечно, из этой ловушки вообще есть выход. Но думать о плохом, значит проиграть. Фонарь высветил впереди темную гладь воды. Подземное озеро? Как не вовремя!

— Всем стоять!

Люди дышали тяжело, но наш забег того стоил. Думаю, минуты три форы точно есть. Только бы это озеро имело противоположный берег! Я добавил мощность фонаря на максимум и направил луч вперед. Хвала Солнцу! Метрах в пятидесяти — каменная полоса суши. Возможно, острова — сейчас не важно. Главное — я с детства точно знаю — камни обычно тонут! Значит, у нас есть реальный шанс отделаться от монстров.

— Кто не умеет плавать? Подойти ко мне — быстро!

Я обождал секунд десять — никто не подходил. Прекрасно, меньше ненужной возни.

— Внимание! Закрепить оружие так, чтобы не мешало двигаться в воде. Всем, кто готов, не дожидаясь товарищей — вплавь по направлению луча моего фонаря. На том берегу — боевая готовность! Вперед!

Люди один за другим быстро входили в воду. Всем хотелось оставить монстров на этом берегу.

— Рик, мы пойдем последними.

— Хорошо.

Пол под ногами снова начал подрагивать — наши преследователи уже совсем близко.

— Быстрее!

Воины шли в воду непрерывным потоком, но человек двадцать все еще были на берегу и ожидали своей очереди. Только бы успеть! Сейчас мне пришла в голову мысль: «А вдруг в озере водится какая-то дрянь?». Но пока это предположение не подтверждалось. Я отчетливо видел, что более половины отряда уже миновало водную преграду. Монстры были уже метрах в пятидесяти. При их габаритах у нас менее минуты. На берегу человек пять.

— Все в воду! Рик, и нам пора.

А водица — жуть! Ноги сводит, даже сердце пропустило удар. Видимо, это один из подземных ключей. Удивительно, что ни у кого не случилось судорог. Наверное, сказалось нервное напряжение и тот факт, что мышцы были неплохо разогреты бегом. Немного мешала обувь, но плыть совсем недалеко — не утонем. Я оглянулся. Монстры выстроились вдоль линии берега. Ни один не пытался лезть в воду. Видимо, они тоже знали, что камни не плавают. Тело немело, зубы начинали выбивать непроизвольную дрожь, но до берега оставалось всего несколько метров. Наконец я ощутил под ногами дно и тут же побрел к берегу, стараясь как можно активнее двигаться. Такая вода бывает разве что зимой. Первым делом нужно вылить воду из сапог, отжать одежду. Все это нужно ухитриться делать так, чтобы оружие было постоянно под руками. Кто его знает, что это за берег? Синие, трясущиеся, мы построили десятки и продолжили движение в колонне. Фонари тряслись в руках, но согреться в холодном подземелье можно было только движением. И я в хорошем темпе гнал людей вперед. Мы уже давно потеряли направление, и было ясно, что о карте лабиринта можно забыть. Я шел на удачу и только упрямство и животное желание жить заставляло бороться и двигаться. Луч высветил впереди две странные колонны — слишком правильные, чтобы быть природными образованиями. Я подошел ближе и дал знак к остановке. Нужно было внимательно осмотреть столь странную находку. Определенно — дело человеческих рук, хоть и прилично подправленное временем. Между колон начиналась мощеная плитами дорога. Судя по мелкому щебню, ею давно никто не пользовался. Но я всегда считал, что любая дорога лучше ее отсутствия.

— Смотри, что-то написано, — указал Рик на повернутую к тропинке сторону колонны.

Я осветил надпись.

— Да, только нам это не поможет. Очень древний текст. Руны какие-то.

— Красивые...

Рик попытался отряхнуть от пыли участок надписи и неожиданно тихо вскрикнул.

— Что?!

— Порезался. Они острые, словно ножи.

На его пальцах выступила кровь, капли упали на плиты дороги. Неожиданно колонны и камень плит начали светиться мягким оранжевым светом. Он словно шел изнутри и с каждой секундой становился все ярче.

— Кажется, твоя кровь сыграла роль ключа.

— Да, похоже, — согласился Рик. — Вот только не взвело ли это пару десятков новых ловушек?

Я пожал плечами:

— Кто знает?

— Смотри! Надпись меняется!

Я с удивлением увидел, что незнакомые руны, плавно перетекая, превращаются во вполне читаемые буквы, слова, фразы. Наконец, их движение остановилось.

— «Приветствуем ищущих на пороге вечности. Чистые помыслы, доброе сердце и то, ради чего стоит жить, будут твоими провожатыми к победе», — прочитал Рик.

— Ну, что скажешь?

— В принципе, все ясно, кроме разве что последнего, — поделился он соображениями.

— Да уж! «То, ради чего стоит жить!» Обожаю ребусы! — проворчал я. — Но одно хорошо: думаю, что ловушек уже не будет. Видимо, именно эту тропинку они и охраняли. Ты заметил — тараканы за нами не полезли.

— Угу, хорошо бы ты был прав.

— Это что же получается: мы нашли сокровища, о которых столько воплей было?

— Нам бы не сокровища — нам бы выход найти. И желательно — во дворец.

— Это точно! Ну что, командир, будем тут стоять, или дальше пойдем?

— На неумные вопросы не отвечаю!

Рик широко ухмыльнулся и первым вступил на дорогу, сделал несколько шагов и, приостановившись, попрыгал. Ничего жуткого не произошло. Камни все так же светились, дорожка убегала куда-то вперед. Ну что ж — идти, так до конца! А там разберемся — и с загадками, и с сокровищами. Я направился к Рику.

— Следовать за нами. Дистанция пять метров. Действовать по обстановке. Передать по цепочке!

Через двадцать метров я понял, что от камней тропинки идет не только свет, но и мягкое приятное тепло. Нагретый воздух поднимался волнами вверх и чуть колыхался, немного искажая видимость. После ледяного озера это было очень кстати.

— Смотри, кажется, впереди что-то есть? — обратил внимание Рик на показавшуюся овальную площадку. На границе светового круга виднелись громоздкие тени, но яркости не хватало, чтобы рассмотреть, что это.

— Дойдем — узнаем! — философски пожал я плечами.

— Эй, подождите! — окликнули нас сзади.

Мы обернулись. Первый десяток растеряно толокся метрах в десяти от нас. Ребята вели себя как-то странно: ходили вправо и влево поперек дороги, ощупывали перед собой руками воздух.

— Вы чего?

— Да вот — не можем пройти. Тут стена какая-то.

— Нет, говоришь, ловушек? — прищурился Рик.

Я разозлено сплюнул.

— Чтоб его! Сколько раз зарекался о чем-то вслух говорить!

Да, действительно — стена. Прозрачная и странно упругая. Хоть головой об нее бейся.

— А если уйти с тропинки? — спросил Рик.

— Пробовали, не выходит. Там по краю та же ерунда.

— А если подальше отойти?

— Последний десяток передал, что обратно тоже никак. Стена не пускает.

— Очаровательный получился загончик, не находишь?

— Рик, не язви. Нужно решить, что делать.

— Да вариантов, командир, не особо.

— Собственно, один. Ждите нас на месте. Отдохните, поешьте. Используйте время с пользой. Но обязательно выставите часовых. Мы попробуем выяснить, что впереди и понять, как вас вытащить.

— Хорошо, командир, — кивнул Лэд. Сейчас на свету я увидел, что они с братом прикрепили к нагрудным карманам ленточки с именами — очень удобно. Давно пора.

— Все, загорайте, мы пошли.

Мы с Риком старались двигаться в темпе, но в то же время — особо не торопясь. Если еще и мы во что-то вляпаемся, у ребят, пожалуй, шансов выжить будет ой как немного! О госпоже я и вовсе старался пока не думать. Неудачный у меня оказался план, совсем неудачный!

Рик шел шагов на пять впереди. Пожалуй, это было неправильно. У меня больше и сил, и опыта. Окликнув его, я предложил поменяться местами. Он не возражал. Я двигался осторожно, предварительно выбрасывая вперед себя набранные на тропинке мелкие камешки. Это, скорее, была слабая попытка самоуспокоения. Вряд ли мелкий щебень убережет от серьезной ловушки, но все же лучше, чем ничего. Временами я приостанавливался и оглядывался — Рик шел за мной. Невидимой стены больше не возникало.

А впереди... Впереди уже можно было разглядеть нечто невообразимое. Больше всего это походило на огромный каменный трон, на котором виднелась замершая фигура — мужчина или женщина — непонятно. Чтобы подойти к нему следовало миновать выстроившиеся в две шеренги по шесть человек в каждой каменные статуи воинов в легких доспехах. Мы как раз подошли к первой паре. Рик догнал меня, но, как и я, не торопился вперед.

— Что ты об этом думаешь?

— Похоже на памятник. По крайней мере, все из камня. Но сделано очень реалистично.

— Вот то ж! — многозначительно глянул на меня Рик.

— Думаешь, они тоже живые, как те тараканы?

— Уверен, Марк. Посмотри, у них лица разные. А какая искусная работа: даже морщинки на сгибах пальцев видны. Вот мы пойдем, а они как шарахнут сзади мечом!

— Допустим, ты прав, это еще одна ловушка. Но бездействовать — бессмысленно. Если есть конкретные предложения — говори.

Вместо ответа Рик поднял с тропинки немного мелкого щебня и кинул вправо от себя. Щебень словно наткнулся на препятствие, крошки камня осыпались обратно на дорожку. Я швырнул остатки своих камушков в другую сторону — с тем же успехом.

— Значит, только вперед! — пожал я плечами.

— Ну, командир, два раза не умрем, — улыбнулся Рик. — Кто первым пойдет?

— Я.

— Хорошо.

Я глотнул воды и внутренне собравшись, неспеша пошел вперед — к трону — между шеренгой воинов. Неожиданно позади раздался странный довольно громкий скрежет и приглушенный вскрик Рика. Оружие само оказалось в моей руке. Я резко повернулся. Что ж — он был прав: эти воины живее всех живых. Сейчас вторая пара весьма недвусмысленно перегородила ему дорогу скрещенными мечами. Первая пара выжидающе заняла позицию за спиной Рика. Он был бледен, но вполне жив и пытался сохранять спокойствие.

— Марк, похоже, дальше ты идешь один.

— Хорошо. Ты не нарывайся. Подожди меня здесь.

Рик пожал плечами и, разбросав ногой щебень, уселся прямо на тропинку, удобно скрестив ноги. Я убрал бесполезное оружие. Давненько не чувствовал себя таким беспомощным. Бросил пару нервных взглядов на каменных стражей и, сжав зубы, пошел к трону. Логично предположить, что фигура, занимающая его, тоже вполне живая.

— Конечно, — прозвучал в моей голове безжизненный и бесцветный, но определенно женский голос. От неожиданности я остановился.

— Не бойся.

— Я и не боюсь! — ответил я.

— Не обязательно произносить — просто думай.

— Спасибо, но вслух как-то удобней. Кто вы?

Женщина засмеялась. Точнее, изобразила смех. Потому что он был таким же неживым, как слова.

— Иди и смотри.

Я последовал совету и уже не соблюдая ненужных предосторожностей подошел к самому трону. При моем приближении он тоже начал светиться, и я смог без труда рассмотреть сидящую на нем женщину. Она тоже была каменной, но казалось, что белый мрамор, из которого она была изваяна, полупрозрачен. Еще чуть–чуть — женщина станет по-настоящему живой.

— Ну как? Нравлюсь, или страшная?

Я улыбнулся.

— Очень женский вопрос.

— Не хами!

— Даже не думаю, госпожа. Вы очень красивы.

— Умен, — она чуть наклонила каменный подбородок к груди. — Почему не радуешься? Ты же в одном шаге от обретения сокровищ.

— Госпожа, я не знаю Вашего имени и прошу простить, если обращаюсь к Вам не так, как полагается, — вежливо поклонился я.

Она чуть махнула белоснежной мраморной кистью руки:

— Не важно.

— Госпожа, я вовсе не искал сокровищ и не претендую на них сейчас. Мне и моим людям нужно пройти сквозь лабиринт. Только пройти.

— Не ври! Все в мой лабиринт приходят только за сокровищем!

— Но не мы. У нас свой путь и своя задача, — твердо ответил я.

— Странно... Что же это за задача, из-за которой ты готов отказаться от невообразимого богатства? — «удивилась» статуя.

— Я должен спасти из плена мою avanta-mou.

— Кто это? Она друг?

— Нет, просто женщина.

— Мать, дочь, сестра ?

— Госпожа.

— Госпожа? — уже более живо удивилась каменная собеседница.

— Да. Я принадлежу ей. Полностью — телом и душой. Сейчас она в беде, и мне надо пройти сквозь лабиринт во дворец, чтобы помочь ей.

— Ты говоришь правду, — задумчиво сообщила статуя. — Но вот ведь незадача — ты единственный за последние шесть тысяч лет, кого слуги лабиринта пропустили ко мне. Значит, можешь быть достоин того великого сокровища, хранительницей которого я являюсь. И я, наконец, смогу уснуть навсегда. Знаешь ли ты, человек, как это невыносимо скучно — шесть тысяч лет во тьме сидеть на этом троне? Не иметь возможности уснуть или поговорить с кем-либо?

— Даже предположить не могу, госпожа, — с сочувствием отвечал я.

— Да куда тебе с твоей коротенькой жизнью мотылька осознать всю глубину моего кошмара! Нет. Даже если ты не искал сокровище, я не отпущу ни тебя, ни твоих людей до той поры, пока ты до конца не пройдешь испытания.

Я понял, что влип, как муха в варенье. Остается плыть по воле обстоятельств.

— Если нет иного выхода, я готов. Но скажите, госпожа, что будет со мной и моими людьми, если я не пройду испытания?

— Ты умрешь. И они умрут. Только медленно — по-очереди. Так мне хоть какое-то время не будет скучно, — спокойно ответила она.

Понятно. Кажется, это называется «беспереспективняк».

— Что хоть за испытание? — со вздохом уточнил я.

— Ответишь на мой вопрос.

— И только?

— Да.

— На один вопрос?

— Да. На один.

— А сколько у меня на это времени?

— Вечность, — обрадовала каменюка.

— Вполне достаточно. Спрашивайте, госпожа.

Она лупнула каменными веками, очень по-человечески поерзала на своей табуретке и спросила:

— Что дороже жизни, сильнее воли, выше власти?

— Упс, — сообщил я.

— Это ответ?

— Нет, конечно, — в раздражении откликнулся я. — Это эмоциональная оценка. С детства не люблю загадки. Я, когда буду отвечать, так и скажу — ответ!

— Ясно.

Я лихорадочно прокручивал задание. Сильнее воли — чужая воля. Выше власти? Как-то вообще туго... О,Солнце, за что?! Дороже жизни? Тут у каждого свое. Кому что важнее. Что-то вакуум в голове. По-отдельности на каждый вопрос уйма вариантов. Вот только в один они склеиваются.

— А посоветоваться можно?

Каменюка задумалась.

— На этот счет ничего не сказано. Можно, наверное.

— Ваша охрана пропустит? — поосторожничал я.

— Конечно.

Я вернулся к Рику, кратко обрисовал то место, куда мы, собственно, все попали. Прилично и цензурно не получилось, но он понял. Еще и от себя пару комментариев добавил. Загадку выслушал, заставил еще раз повторить и задумался.

— Хочешь, свои соображения выскажу?

— Нет, не надо. Иначе думать начнем одинаково, — отказался он. Вздохнул.

— Я вот, что Марк считаю: она ведь женщина, хоть и каменная. Значит, и отгадка должна быть в женских штучках. Нужно от того танцевать, что они вообще любят. Ну, все женщины вцелом.

— Логично, — согласился я. — Ты мне одно, Рик, скажи: ты как — хорошо женщин знаешь? Много их у тебя знакомых-то было?

Он развел руками:

— Да как-то не особо. Ты же сам понимаешь, кто рабами интересоваться будет?

— И у меня тот же фокус, — усмехнулся я. — Кроме госпожи все эти годы и рядом никого не было. Вот и пойми, что любят женщины. Ну мы и попали!

— Но хоть попробовать порассуждать надо! — не сдавался Рик.

— Надо. Я буду первым пробовать, ты дополняй. Что женщины любят? Детей, драгоценности, меха пушистые...

— Мужчин, — добавил Рик.

Я скептически на него посмотрел.

— Ага, больше жизни! Из моего опыта, они ими скорее пользуются. И то — пока не надоест.

— Ну у тебя и опыт! — посочувствовал Рик.

— Это к делу не относится. Давай дальше.

— Выше власти... Если для женщин — то, по-моему, их собственные желания: хочу — не хочу, нравится — не нравится...

— Точно! — обрадовался я. — Это и под вторую часть вполне подходит — «сильнее воли». Если уж что захотят, то ни запреты, ни что иное не остановит. Не силой, так хитростью, обманом — своего добьются.

— Знаешь, Марк, мне кажется, что мы уже, если и не под фонарем, то в круге света. Это что-то нематериальное, что-то из рода желаний, эмоций, чувств.

Мы ненадолго замолчали, каждый прокручивал варианты.

— Мне кажется, есть кое-что... — неуверенно сказал наконец Рик.

— Что?

— Возможно, речь идет о чувствах вообще. Женщины эмоциональны. И потому чувства для них так важны. Они без них словно и вовсе не живут. Да и этот процесс у них не управляемый ни волей, ни властью.

— Да, возможно... Вроде, подходит.

Я и так, и так примерял нашу общую отгадку. Что–то меня смущало в ней.

— Знаешь, Рик. Какой-то у нас ответ неконкретный получается, — поделился я своими сомнениями.

— А по-моему, вполне женский ответ. На довольно неконкретный вопрос, кстати.

Я вздохнул и решился:

— Ладно, не вечность же нам тут сидеть. Попробую.

— Удачи! Даже руку пожать не могу, извини. Эти истуканы шага сделать не дают. Иди!

И я пошел. Чем ближе подходил к трону, тем четче понимал — не то. Все это не то. Не спорю, очень близко, но не конкретно. И с очень большой натяжкой подходит к первой части вопроса. Как-то сомнительно, что чувства дороже жизни.

— Ну, надумали? — спокойно спросила статуя.

— Вроде да, а вроде и нет. Я пока не буду спешить с ответом.

— Как знаешь! Мне-то уж точно спешить некуда.

Я мысленно застонал и взглянул на часы. Нет у нас обещанной вечности. Через четыре часа мне она уж точно будет не нужна. Я просто не могу, да и не хочу представить себе эту вечность без нее — моей маленькой госпожи. Я вспомнил ее теплые глаза, тоненькие запястья аккуратных маленьких рук. Вряд ли она сможет противостоять им. И она мне верит! Верит! Наверняка ждет, что я приду с помощью. А мы застряли тут! И если я не найду эту чертову отгадку, сам погибну, отряд положу и ее погублю! Ей, может быть, сейчас плохо, а я сижу тут, тупой балбес! Уммм... Как же я ее люблю... Глупец! Это бесполезно, я понимаю. Это все равно, что любить солнце. Она — императрица. Для нее все мы никто. И я тоже. Только вот ничего с собой не могу поделать — хоть ты меня на части режь. Эта женщина — самое дорогое, что есть в моей жизни. Моя любимая женщина... Стоп!!! Вот же он! Это ответ!

— Любовь! Это любовь! Вот мой ответ! — закричал я, вскакивая на ноги.

— Ну да, любовь. Зачем же так орать? — чуть пожала плечами статуя. — Даже жалко, что так быстро все закончилось. Слуги лабиринта не ошиблись — у тебя смелое и доброе сердце, ты очень умен. И, главное, совсем не жаден. Только так и можно было найти это несравненное сокровище.

Статуя внезапно вонзила в свою грудь обе руки и со скрежетом раздвинула каменную плоть. Потом засунула правую руку в образовавшуюся дыру почти по локоть и достала на свет... два хрустальных флакона. В одном жидкость переливалась странным холодным серебристым цветом с искрами, то вспыхивающими, то гаснущими в глубине. Во втором напоминала багровый огонь, расчерченный пробегающими по стеклу всполохами.

— Держи, — протянула она мне бутылочки. — Флаконы не бьются. Пробки отвинчиваются справа налево.

Клянусь — в ее голосе слышалось благоговение!

— Что это? — спросил я, принимая бутылки из ее рук.

— Сокровище!

— И что с ним делать? — тупо уточнил я.

— Не знаю. Делай, что хочешь. Мне то что за дело? Я больше не хранительница. Теперь я смогу наконец уснуть.

— Странное какое-то сокровище, — удивился я. — Даже что с ним делать — непонятно.

— Идиот! — рассердилась статуя. — Ты что — даже не знаешь, за чем охотился?

— Я за этим не охотился. И вообще ни за чем не охотился. Я мимо проходил. Мы вообще люди не местные.

Статуя успокоилась и обычным тоном сказала:

— Я, честно говоря, думала, что ты обманывал, когда сказал, что ничего не ищешь. Теперь вижу — правда. Видимо, судьба... А зачем ты тогда полез в лабиринт? Да еще целый отряд с собой притащил.

— Вы и про отряд знаете?

— А как же. Мои помощники сопровождали вас все время.

Она небрежно щелкнула пальцами и сквозь тьму пещеры по кругу от ее трона стали проступать сперва неясные, а потом все более отчетливые светящиеся фигуры людей. Они стояли, безвольно опустив руки, и смотрели сквозь меня в какую-то невидимую и неясную мне даль.

— Это духи погибших в лабиринте искателей. Они были обречены стать моими глазами до той поры, пока сокровище не обретет истинного хозяина. Теперь ты можешь ими распорядиться.

У меня пересохло в горле и, кажется, немного дрожали руки. Теперь стало ясно, чьи шаги слышал замыкающий десяток. Среди фигур я заметил Рони-везунчика. Похоже, парню опять «повезло».

— А что мне с ними делать?

— Да все равно что. Хочешь, забирай с собой на поверхность. Они могут быть невидимыми, их не надо одевать и кормить. И приказы выполняют в точности — идеальные рабы, — сообщила статуя.

Я с сочувствием посмотрел на людей. Их было довольно много — около сотни фигур, может, чуть меньше. В основном мужчины, но попадались и женщины. Я невольно покраснел, вспомнив, что по дороге мы не очень–то стеснялись друг друга. Взгляд снова зацепился за Рони. Парень старался нам помочь, а мог бы и наоборот. Ему было нечего терять... И принял решение.

— Я хочу их освободить. Это можно сделать?

— Конечно, — кивнула статуя. — Скажи им: «Покойтесь с миром!» — и они развоплотятся. Но подумай — это большая сила, которой никто не сможет противостоять.

Я вздохнул. Конечно, было очень привлекательно использовать их при захвате дворца. Вот только как-то не по-человечески.

— Знаешь, слишком часто не спрашивая моего согласия, мои господа пользовались мной. Я не хочу им уподобляться.

Я повернулся спиной к статуе и, глядя на Рони, произнес: «Покойтесь с миром!». По пещере словно пробежал легкий ветер, призрачные фигуры подернула рябь, и одна за другой они начали расплываться туманом, растворяясь в вечности. И мне показалось — всего на секунду! — что прежде, чем исчезнуть, Рони улыбнулся мне. За спиной раздался громкий хохот. Я обернулся — это смеялась статуя. Наконец, она успокоилась и сказала:

— Молодец! Ты даже не представляешь себе, какой молодец! Поздравляю — ты прошел последнее испытание. Знаешь, абсолютная власть — это посерьезнее алчности будет. Что же ты за человек такой? Богатство тебя не интересует, власть не прельщает? Что же тебе нужно в жизни? Что тебе по-настоящему дорого?

Она с интересом склонила голову к плечу и уставилась на меня немигающими каменными глазами, ожидая ответа.

— Свобода и любовь, — спокойно сказал я. — Вот то, что для меня по-настоящему дорого. Может быть, оттого, что у меня нет и, наверное, никогда не будет ни первого, ни второго.

— Ты ошибаешься, — покачала она головой, — Если Боги выбрали тебя, значит, ты достоин и любви и свободы. И когда-нибудь у тебя будет то, что по-настоящему тебе дорого. Ты, главное, верь в это, жди и не соглашайся на меньшее. А теперь слушай: я расскажу тебе, как воспользоваться сокровищем. Узнать об этом мог лишь тот, кто пройдет испытание властью. Для всех остальных оно было бы бесполезным.

Статуя чуть помолчала, затем продолжила.

— Посмотри на первый серебристый флакон.

Я послушно поднес его к глазам, разглядывая в свете фонаря странные блуждающие в жидкости искры.

— Это то, что давно было отобрано у людей Богами... То, чего ваш мир лишился из-за злобы, алчности и властолюбия. Это — высшая концентрированная сила творения — того, что люди называют волшебством. Тот, кто владеет им, обретает силу, с которой невозможно бороться оружием. Этот человек сможет создавать и разрушать, зажигать и гасить звезды, порождать новые формы жизни. Нет! — властно подняла она ладонь, останавливая готовый сорваться с моих губ вопрос. — Он не станет равным Богам! Боги намного выше этого. Но его мощь и сила будут огромны. Теперь посмотри на второй флакон.

— Почему у него такой неприятный цвет? — спросил я. — Словно кровь смешали с огнем.

— Отличное сравнение, — улыбнулась статуя.— Может быть, оттого, что так оно и есть. Ты уже понимаешь, какая огромная сила заключена в первом флаконе. Вот только эта сила бывает беззащитна перед обычной сталью. Представь себе, как будет печально и необратимо, если носитель волшебства будет уничтожен обычным бандитским ножом! Вот для того, чтобы этого не произошло, для первой силы нужна защита. И второй флакон — это сила идеального воина. Тот, кто будет владеть ею обретет, уникальные возможности в бою, недоступные обычному человеку из-за несовершенства его тела. Это будет великий воин. Он один стоит сотни хорошо обученных бойцов. Представь себе, что было бы с миром, если оба эти сокровища попали бы в руки недостойного человека!

— Да, — согласился я, — Понимаю. Теперь я, пожалуй, не стану говорить о том, что с искателями сокровищ обошлись слишком жестоко. Ставки очень велики. Мне даже не по себе, что все это в моих руках. Вы уверены, что я смогу?

Статуя совсем по-человечески тепло улыбнулась.

— Уверена. К тому же тебе вовсе не обязательно самому быть носителем как первой, так и второй силы. Боги считают, что ты достаточно мудр, чтобы правильно ими распорядиться. Если только ты не решишь воспользоваться всем сам.

Она лукаво улыбалась.

— А как вообще это активировать?

— Выпить. Достаточно и половины флакона.

— То есть, это все только на четверых человек?

Статуя усмехнулась.

— Не только. Если кровь обращенных — не много — хватит и половины стакана — попадет в кровь обычного человека, он тоже обретет силу. Вот только делиться этими силами со всеми подряд я бы не советовала.

— Это понятно, — согласился я. — Вот только не чувствую я себя вправе распоряжаться таким сокровищем. Но, думаю, что знаю человека, которому это можно доверить. Я ей верю.

— Ей? — печально улыбнулась статуя. — Ты ее любишь?

— Да.

— А она? Она тебя любит?

— Нет, — отвечал я дрогнувшим голосом.

— Ты уверен, что нет?

Я только вздохнул в ответ.

— И все же ты готов отдать ей самое дорогое, что есть в этом мире?

Я рассмеялся:

— Да! Готов! Только самое дорогое — это вовсе не эти флаконы. Тут я с вами не согласен. Я ей готов отдать свое сердце, душу и свою любовь. Жили ведь люди без этих сил? И не умирало человечество. Потому, наверное, что любить умело. Даже ваша суперзагадка об этом, а вовсе не о мифической силе. А в этой женщине я уверен, — серьезно продолжил я.— Можете не беспокоиться, в ее руках этому самое место. Вот только одна беда, — я болезненно скривился, глядя на часы.

— Что такое?

— Времени почти не осталось! Нам нужно попасть во дворец. Эта женщина сейчас в руках врагов. Мы, собственно, спешили ей на помощь. И через лабиринт пошли лишь затем, чтобы незаметно проникнуть во дворец.

— Ну этому легко помочь, — сообщила бывшая хранительница. — Ты только сокровище прибери так, чтобы никто не видел.

Я послушно убрал флаконы в кожаный мешочек и, подумав, перевесил его на шею, покрепче затянув двойной узел на плетеном кожаном ремешке. Статуя удовлетворенно кивнула.

— Возвращайся к своим спутникам, а потом следуйте за светящейся тропинкой. Менее, чем за час выйдете во дворец. Не опасайся — ловушек больше не будет. Мне жаль прощаться с тобой, странный человек, но мое время подошло к концу. О лабиринте — забудь. Как только вы выйдете на поверхность, часть стен сомкнется, а в оставшиеся коридоры хлынет вода. Иди! Пусть Боги будут на вашей стороне! Не оборачивайся!

Я побежал обратно, по дороге столкнулся с Риком.

— Представляешь, — возбужденно сообщил он. — Эти каменюки вдруг взяли и рассыпались в песок. Я сразу к тебе.

— Хорошо! Быстрее к остальным. Нам покажут выход. Мы успеваем!

— Как? Кто покажет? — удивился Рик.

— Не важно! Потом расскажу.

И мы со всех ног поспешили к оставленному отряду.

Артур.

Ее сразу же перенесли в императорскую спальню. Сразу же, как только стало ясно, что мы контролируем дворец. Перенесли очень бережно и тут же послали за лучшим лекарем. На императрицу было страшно смотреть: синяки на лице, руках, по всему телу. Темные круги под глазами, разбитые опухшие губы, изорванное в клочья бальное платье — то самое, в котором она была на Большом приеме. Сквозь белую мраморную кожу просвечивали вены. Эльга казалась скорее мертвой, чем живой — даже тело успело заледенеть. Она так и замерла в позе человеческого зародыша: видимо, до последнего пыталась сохранить крохи тепла. Умом я понимал, что все кончено, но сердцем — просто не хотел верить. Потому и послал за врачом. Если он не поможет девочке, то, возможно, успеет спасти Яна.

Парень увязался с отрядом Марка. Пока десятки пробивались к воротам, связывая боем охрану, он бросился на поиски госпожи. Надо признать, что это была хорошая идея — он успел вовремя. Эти уроды пытались поджечь камеру с телом императрицы. Что ж, хороший ход: нет тела, нет и преступления. А потом, через полгода, можно и вопрос о престолонаследии поднять. И все факты перевернуть так, что не ясно будет, кто на кого напал, а кто от кого защищался. Конечно, Ян не важный воин, но на его стороне была внезапность и отчаяние. И еще — пара близнецов-гладиаторов, недавно купленных Элей. Словно она предвидела, что эти ребята еще пригодятся. Близнецы связали боем отряд, сопровождавший Первого Советника и его спутников, а Ян ввязался в бой в камере. В ограниченном пространстве не всякий мастер грамотно развернется, да еще против умелых противников. Когда я узнал, кто ему противостоял, то весьма удивился, что Ян вовсе не бросил меч. Их было трое. И если Первый Советник подзарос жирком, да и руки от пьянства тряслись, то двое других — очень серьезные противники. Тем более, что один из них — бывший владелец Яна. Человек, которого Янек боится до потери сознания. Но он скрестил с ними мечи. Когда подоспели близнецы, закончившие с охраной, Ян уже был зажат в угол. Отбивался одной правой рукой, а левой зажимал страшную рану на животе. Удивительно, как он не потерял сознание! И у него хватило сил крикнуть близнецам, что оба мятежника (одного он все же убил) нужны живыми. Гладиаторы вообще серьезные ребята — против них и Марку не просто придется, так что минут через пять все было кончено. Пока один скручивал оглушенных мятежников, второй подручными средствами перевязал Яна. Затем Нэд отправился за подмогой и наткнулся на мой небольшой отряд. Об этих событиях мы, собственно, узнали от него.

Теперь avanta-mou лежала в своей постели: холодная, неподвижная, избитая до неузнаваемости. А из соседней комнаты изредка доносились тихие и мучительные стоны Яна. На мой взгляд, они скоро встретятся — в мире мертвых. Это, наверное, правильно. Ян ее всегда любил, да и ей там будет не так одиноко.

Я встал и сделал совершенно глупый поступок — накрыл свернутое калачиком маленькое тело одеялом. Ее кожа была холодной, и мне показалось, что она мерзнет. Глупый разум все еще отказывался принять факт ее смерти. Внезапно распахнулись двери. Врач? Я обернулся: нет — Марк. Выглядит не лучшим образом — на руке неглубокая резаная рана, весь в крови, бледный от усталости и, должно быть, кровопотери. Рука вон до сих пор кровит.

— Убери меч, — тихо посоветовал я.

Он с удивлением взглянул на залитый чужой кровью клинок, словно успел забыть об оружии. Затем с тихим лязгом, не глядя, забросил его в ножны.

— Как она?

Мне нечего было ему сказать, я молча отвел взгляд в сторону. Марк порывисто подошел к кровати и, наклонившись, тревожным взглядом уставился в безмятежное лицо императрицы. Если бы не синяк на щеке, не спутанные и слипшиеся от крови волосы, можно было подумать, что она спит и сны ее светлы и радостны. Через пару минут Марк встревожено спросил:

— Она ведь дышит? Жива?

Я пожал плечами.

— А врач?

— Должен быть. Вот, кстати, и он, — заметил я тихо вошедшего в комнату невысокого человека с небольшим кожаным саквояжем в руках.

— Что тут у нас? — спросил тот, деловито раскрывая свой чемоданчик, полный каких-то склянок и неясного назначения острых металлических предметов.

Я указал на императрицу. Конечно, следовало бы сделать наоборот, Ян ведь еще был жив. Но, на мой взгляд, его ранение смертельно. Потому не важно, к кому врач подойдет первым: к настоящему покойнику или к пока еще живому кандидату в умершие.

Марк напрягся, до белизны суставов сжал кулаки и смотрел на врача так, словно от того, что он скажет и сделает, зависит его собственная жизнь. Да так оно и есть. Скорее всего, в случае смерти императрицы, начальник ее личной охраны, не сумевший предотвратить нападение, тоже долго не проживет. Вот только сдается мне, что причина его волнения вовсе не в этом. Марк довольно спокойно относится к смерти. Может оттого что слишком часто с ней встречается — устал бояться.

Между тем, врач отбросил одеяло и осуждающе цокнул языком.

— Варвары, — пробормотал он себе под нос. Не смущаясь холодной кожи и отвердевших мышц, быстрыми белыми тонкими пальцами музыканта пробежал по всему телу пациентки, особо останавливаясь в тех местах, где виднелись явные следы ушибов. Потом зачем-то достал зеркало и, поднеся к губам императрицы, долго держал его. Затем достал стетоскоп — забавное изобретение, которое наши жрецы пропустили с Земли — и тоже очень долго прикладывал круглую металлическую бляшку к спине, бокам и груди неподвижного тела. Наконец он снова прикрыл ее одеялом и, убрав свои инструменты, начал стягивать перчатки. Вопреки моим ожиданиям, лицо у него было скорее задумчивым, чем печальным.

— Ну что? — не выдержал Марк. — Что с ней?

Доктор вздохнул и провел нервными тонкими пальцами по густой белой шевелюре, наводя на голове еще больший беспорядок, чем был до этого.

— Видите ли, молодые люди, довольно редкий и странный случай. Я остерегся бы делать поспешные выводы. Думаю, прежде, чем говорить о диагнозе и прогнозировать хоть что-нибудь, мне нужно будет посоветоваться с парой моих коллег.

— Вы хотите сказать, что она жива? — удивился я, когда до меня дошло, что трупам диагноз не ставят и прогнозировать там, собственно, нечего.

— Конечно, — поднял на меня врач серые удивленные глаза. А потом, спохватившись, всплеснул как-то по-женски руками и воскликнул:

— Ах, прошу простить! Так задумался об этом уникальном случае, что совсем упустил из виду тот факт, что вы не сведущи в медицине. Да-да, несомненно, жива! Но ее состояние... не берусь ставить диагноз... явно какая-то разновидность летаргии. Мда, несомненно, именно летаргии. Говорить о коме, пожалуй, не следует — совсем другие признаки.

Потом поднял на нас задумчивый взгляд и спросил:

— Я понятно объясняю?

— Не очень, — честно ответил Марк.

— Ну, если проще — она спит, но очень необычным, не свойственным человеку образом. Я бы сказал, что подобное — похожее, но не такое же — состояние мы можем наблюдать у ряда рептилий, если поместим их в неблагоприятный температурный режим.

— Она замерзла? — уточнил я. — Нужно отогревать?

Врач недовольно поморщился.

— Ну что вы, молодой человек, так все упрощаете? Я вовсе не говорил, что ее состояние является следствием фактора низкой температуры. Ведь не из холодильника же вы ее достали?

— Нет, из камеры, — ляпнул я. — Но там тоже прохладно.

Эскулап смотрел на меня, как на умственно неполноценного. Я поспешно замолк, хотя, кажется, в его глазах ниже мне уже не упасть.

— Возможно, неблагоприятные условия в комплексе с другими факторами оказали определенное воздействие на организм и являлись частью предпосылок к развитию данного состояния. Но я еще раз подчеркиваю — случай уникален! Не свойственен человеку. И вовсе не стопроцентно идентичен рептилиям. Мы впервые столкнулись с таким видом летаргии.

— Ну, а что делать-то? — тревожно спросил Марк.

— А я откуда могу знать?! — возмутился лекарь. — Добрых десять минут твержу: уникальный случай!

— Может, ее все таки согреть? — не отступал Марк. Его натура просто не могла вынести бездействия.

— Укройте, конечно, но не переусердствуйте, чтобы не было перегрева и не наступило обезвоживания. Но не думаю, что это чем-то поможет, станет ключом, так сказать.

— Поподробнее про ключ. Ваши предположения, доктор, — потребовал я.

— В случае летаргических состояний больные иногда могут реагировать на внешние раздражители — резкий свет, болевые ощущения, звук знакомого голоса. Вы вот, я заметил, почти шепотом говорите, а следовало бы попытаться ее позвать по имени, разговаривать с ней, меняя тональность голоса. Вот только тормошить не советую! — остановил он протянувшего к Эле руки Марка. — Явно сломаны пара ребер справа. Не удивлюсь, если со смещением. Сейчас это невозможно установить вследствие особого положения и состояния тела. Так что поаккуратнее.

Марк скрипнул зубами, и я искренне посочувствовал оставшимся в живых заговорщикам. — Кстати, что за звуки в той комнате? — указал врач на соседние двери.

— Там еще один больной.

— Так пойдемте! Что же вы молчите, молодой человек! Летаргия — дело длительное, а там, возможно, действительно нужна помощь.

Он оперативно защелкнул саквояж и требовательно посмотрел на меня.

— Доктор, — я вздохнул. Черт бы побрал эти условности! — Я должен вас предупредить...

— Ну что вы мямлите? Что там? Больной буйный? — в нетерпении воскликнул он.

— Нет, — отрицательно покачал я головой и, пряча глаза, сказал:

— Он раб.

— Ну и что? — удивился сперва врач, а потом понимающе протянул:

— Ах, да... понимаю...

Несколько минут он молчал, а потом каким-то чужим голосом сказал:

— Что ж, значит, так надо! Нельзя всю жизнь прятать голову в песок. Ведите!

Я посмотрел на него: тонкая прямая линия губ, отчаянные серые глаза.

— Подумайте, — тихо сказал я. — Многие пациенты скорее всего откажутся от ваших услуг, как только узнают, что вы лечили раба.

— Я прекрасно об этом осведомлен, молодой человек, — твердо ответил он. — Но я слышу, что там нужна моя помощь. И мне безразлично, есть ли у этого человека клеймо. Не стоит терять мое и его время.

— Идемте, — я с уважением распахнул двери перед этим невысоким и решительным человеком.

Он стремительным вихрем ворвался в небольшую комнату, властным жестом отодвинув от небольшого кожаного дивана кого-то из близнецов. Кинул беглый взгляд на бледного до синевы Яна, на намокшую от крови неумелую повязку — и распорядился:

— Теплой кипяченой воды. Лучше много. И какую-нибудь тряпку на пол.

— Уже готово, — сообщил один из братьев. — Вот вода, в тазу. Этого хватит?

— Вполне. Надеюсь, сосуд был чистым?

— Мы помыли, господин.

— Хорошо разбираетесь в медицине? — удивленно посмотрел он на предусмотрительных братьев.

— Скорее, в ранах, — усмехнулся один из них.

— Они бывшие гладиаторы, — пояснил я.

Врач понимающе кивнул, раскрыл несколько склянок и взял в руки довольно большие, сверкнувшие сталью ножницы.

— Вам придется помочь. Кому-то одному, а возможно двоим, — сообщил он.

— Нет проблем, господин. Мы с братом сделаем все, что нужно.

— Угу, — пробурчал он, аккуратно разрезая кое-как намотанную на рану повязку. Когда ножницы принялись за нижний, последний слой окровавленной тряпицы, Ян дернулся и застонал.

— Спокойнее, я еще ничего не сделал.

— Он неважно переносит боль, — предупредил я врача.

— Это плохо, — напряженно отозвался он. — Придется терпеть. Вы меня понимаете, молодой человек? — требовательно спросил он Яна.

— Да, — с трудом очень тихо ответил тот.

— В сознании. И хорошо, и плохо. Терпение! И не дергайтесь, иначе будет только хуже.

Я видел, что Ян старался, но сил у него оставалось совсем немного. «Лучше бы добили быстро!» — мелькнула и, сама себя испугавшись, спряталась мысль. Врач между тем очень осторожно, не торопясь убрал от раны последние лоскуты повязки и бывшей когда-то белой рубашки. Я невольно отвернулся: ранение было просто ужасным. Сквозь разрубленные ударом кожу и мышцы почти вываливались наружу окровавленные сизовато-бурые внутренности. В верхнем крае раны сквозь разорванные мышцы белело ребро.

— У вас есть что-нибудь, что он сможет зажать в зубах? — спросил врач. Странно беречь эмаль зубов при ране, с которой явно не живут. Но я протянул свой шейный платок, свернув его жгутом.

— Подойдет?

— Вполне. Молодой человек, я должен осмотреть возможные внутренние повреждения. Все, что делаю, буду предварительно проговаривать, чтобы вы были готовы. Сейчас зажмите в зубах эту повязку и постарайтесь не дергаться. А вы, молодые люди, зафиксируйте его так, чтобы он не мог произвести непроизвольных движений. Держите крепко.

Врач распоряжался уверенным голосом человека, хорошо знающего свое дело. И я рискнул спросить:

— Доктор, у Яна есть шансы?

— На что?

Я промолчал. Он на секунду отвлекся от своих склянок и бросил на меня серьезный взгляд.

— Если вы перестанете мешать, возможно, он будет жить.

Потом снова повернулся ко мне спиной и строгим голосом сказал:

— Посторонних прошу покинуть помещение.

Поскольку братья были заняты, а кроме меня в комнате больше никого не было, я здраво решил, что «посторонний» относится ко мне, и тихо вышел, закрыв за собой двери. Если этот доктор сможет вытащить их обоих, стоит подумать о том, чтобы предложить ему должность личного врача императрицы. Да, я, кстати, совсем забыл спросить, как его зовут.

Марк.

Артур с доктором отправились к Яну. Судя по мрачной физиономии первого, дела у Янека явно плохи. Боюсь показаться жестоким, но это сейчас волновало меня не так уж сильно. Я разрывался на части сразу несколькими чувствами. Во-первых, жгущей изнутри ненавистью к тем тварям, которые посмели поднять руку на мою любимую. Да, я уже смирился со своими чувствами, уже понял, что буду любить эту женщину столько лет, сколько отпущено моей никому не нужной жизни. Это просто часть меня, это неизбежно. Думаю, что когда-нибудь смогу научиться с этим жить. А сейчас... сейчас хотелось немедленно встретиться с ее врагами в допросной и неторопливо и методично познакомить их со всеми кругами боли. Ни зачем. Просто так. Чтобы получить удовлетворение от их боли взамен той, что они причинили ей.

Сердце словно резало острой бритвой — за нее, за то, что не успел, оттого, что меня не было рядом, когда над ней издевались. Эту боль невозможно было ничем унять, а из нее неубиваемым монстром вырастала вина. Да, это я виноват. Во всем: и в том, что проморгал заговор, и в том, что не сумел защитить свою avanta-mou. Думаю, когда схлынет горячка боя и восстановится подобие прежнего порядка, с меня за все это еще спросят. И это будет справедливо. Я даже жду с нетерпением: может, наказание избавит меня, если не от боли, то хотя бы от чувства вины. Ко всему прочему примешивалась острая приправа безнадежности и беспомощности. Совершенно непонятно, как помочь госпоже. Я готов был на все, только никто ничего от меня не требовал.

Я стоял у ее постели, до боли сжимая кулаки, и сквозь пелену слез вглядывался в такие знакомые черты. Сейчас можно позволить себе эту маленькую слабость — я один, и мне не от кого скрываться. Вытираю рукой глаза... Забавно — думал, давно разучился плакать...

А что, если никто так и не найдет способа ей помочь? Тогда она насовсем, по-настоящему умрет?! И ее больше никогда не будет рядом? И никогда я не услышу ее голоса, никогда уже не выполню свое единственное желание — не смогу ее поцеловать?!

Какое страшное слово — НИКОГДА. Везет Яну: если он умрет, будет сопровождать ее в царство мертвых. Впрочем, тогда и я недолго задержусь на этом свете. Может быть, если суд будет недолгим, даже успею догнать их на дороге в Страну вечных сумерек. И тогда тоже буду рядом с моей маленькой госпожой. Нет, это было бы слишком хорошо для меня после всего, что я тут натворил. Наверное, она не захочет меня видеть.

Чувство вины жгло не хуже раскаленного железа, я уже не вытирал бегущих по лицу слез. Что толку? Это не зависело от меня — на смену одним вытертым соленым каплям, глаза рождали их точных близнецов. Вот только, вопреки расхожему мнению, легче от этого не становилось. Я сглотнул застрявший в горле комок. Будь, что будет! Наклонился и, закапав слезами ее лицо, нежно, чуть прикасаясь, поцеловал разбитые, запекшиеся от крови губы.

— Прости меня... Если только сможешь — прости меня... — тихо попросил я и с любовью погладил ее спутанные волосы.

Я тихонько гладил ее по голове, стараясь придать прическе какое-то подобие порядка, когда мне показалось, что алебастрово-белая кожа госпожи до того расцвеченная только синяками, начала принимать более естественный смуглый оттенок. Нет! Не показалось! И кожа становилась ощутимо теплее, и веки чуть дрогнули, словно она моргнула, не открывая глаз.

В комнату кто-то вошел. Я оглянулся — Артур.

— Марк! Что это? Она дышит! — удивленно воскликнул он. И его голос, словно дверной колокольчик, разбудил нашу спящую императрицу окончательно.

Она чуть шевельнулась, перевернулась на спину и потянулась всем телом, точно спавшая на кресле кошка. Но тут же жалобно, по-детски захныкала и, наконец, открыла глаза. Взгляд ее был каким-то мутным, а зрачки забавно свелись чуть к переносице, потом она проморгалась и посмотрела на нас уже совсем осмысленно. Улыбнувшись пересохшими разбитыми губами, чуть хриплым голосом сказала:

— Мальчики, если бы вы только знали, как я рада вас видеть!

— Ага! Если бы только знала, насколько это взаимно! — очень вредным голосом съязвил Артур, но не сдержался — широко улыбнулся и засмеялся с облегчением.

— Лучше объясни, что ты тут за фокусы устроила? Мы от волнения чуть с ума не сошли! — возмутился он.

Госпожа серьезно взглянула на наши лица.

— Вижу,что беспокоились. Марк, ты хоть умойся что ли... Извините, друзья. Просто по-другому было никак.

Я покраснел и, отвернувшись, быстро вытер от слез лицо валявшейся на столике салфеткой. Мда... Не краснел я тоже очень давно — примерно столько же, сколько не плакал. А госпожа тем временем кратко объяснила, кто и что от нее требовал.

— Понятно, — напряженно отозвался Артур.

— Думаю, что после общения этих господ со мной у нас будет достаточно доказательств измены, — поддержал его я. И очень нехорошо улыбнулся.

— Бррр... Марк, не делай так, иначе пожалею, что вернулась, — передернуло госпожу.

Боги! Все время забываю, что она изменилась. Я виновато опустился на колени у кровати.

— Простите, госпожа.

Она нахмурилась и с неудовольствием покачала головой.

— За что, Марк? Если уж есть, за что — выкладывай сейчас. Тут все свои, в своем кругу и разберемся.

— Есть за что, — тяжело вздохнул, потом собрался с силами и высказал все до конца. Если наказание неизбежно (а я знал, что оно неизбежно), то уж лучше пусть все произойдет скорее. Ожидание хуже всего.

Она слушала, не перебивая, очень внимательно. Потом спросила у Артура:

— Это все так? За обнаружение всяких заговоров тоже отвечает он?

Артур молча кивнул, подтверждая.

— Один человек? — уточнила она.

— Ну, у него есть помощники.

— Сколько? Сколько у тебя помощников, Марк?

— Десять человек, госпожа.

— Прекрати меня так называть! Это на все про все?

Я совсем не понял ее вопроса и с недоумением поднял на нее глаза.

— Что вы хотите узнать, госпожа?

— Эти десять человек помогают контролировать всю Империю?

Я удивился еще больше.

— Нет. Только столицу.

Она смотрела на меня, словно на ребенка, который едва научился даже не ходить — нет! — ползать! Наконец, затянув паузу до невозможного, сказала:

— Дорогой мой мальчик! Неужели ты всерьез считаешь, что столь малых сил достаточно для того, чтобы обеспечить безопасность?

Я неуверенно кивнул. Она хмыкнула.

— Тогда позволь тебя разочаровать. Ты человек умный — выводы сделаешь сам. Думай! Если высшее дворянство соберется, скажем, не в столице, а на окраине и спланирует какую-нибудь бяку — ты сможешь об этом узнать и все предотвратить? Ну, что молчишь-то?

— Не уверен, — вынуждено согласился я. — Но есть другие способы.

— Это какие же? — с интересом прищурилась госпожа.

— Мне вовсе не обязательно охватывать надзором всю империю. Достаточно приглядывать за теми аристократами, которые могут быть реально опасными и отслеживать их контакты и перемещения.

— Умно! — согласилась госпожа.

Я тяжело вздохнул.

— Вот потому и считаю, что в этом заговоре моя вина: не отследил вовремя. И это чуть не стоило вам жизни.

— Чуть меньше трагизма, Марк. Как видишь, я жива. А то, что мы теперь знаем врагов в лицо — просто отлично. В моем мире сказали бы так: если этого нападения нет, то его нужно организовать! Ловля «на живца» всегда приносит самые лучшие результаты. Не грусти! — она взлохматила мои короткие волосы. — Все произошло так, как и должно было. Поразмысли сам — одни плюсы.

— Какие? — с легкой усмешкой спросил Артур.

— А такие! Узнали и нейтрализовали врагов. Проверили в деле новых союзников и, считай, заручились полной поддержкой подполья. Ну, и я тут мимоходом кое-чему полезному научилась.

Тут я вспомнил про бутылочки и добавил:

— И еще одно полезное есть.

Они оба посмотрели на меня: Артур серьезно, а госпожа улыбаясь.

— Мы шли во дворец через лабиринт. И совершенно случайно нашли то сокровище, о котором упоминали в старых легендах. Вот.

Я достал из мешочка на шее оба флакона и передал их госпоже.

— Это сокровище? — недоуменно вздернул бровь Артур.

— Говорят, да.

— Кто говорит?

— Да уже, похоже, никто, — ответил я, вспомнив предупреждение каменной дамы о скорой гибели всего лабиринта.

— Что-то ты загадками озадачиваешь, — недовольно проворчал Артур.

— А ну, тихо оба! — неожиданно резко приказала госпожа. Мы немедленно умолкли. Не выполнить прямой приказ? Увольте — самоубийц нет. А она закрыла глаза и, зажав один флакон в правой, а другой в левой руке, замерла. Казалось, даже дышать перестала. Это странное оцепенение, впрочем, длилось недолго — минуты три. А потом госпожа серьезно и задумчиво взглянула на меня и тихо поблагодарила:

— Спасибо, Марк! И за то, что делишься этим со мной — отдельная большая благодарность. Вот только красный флакон, извини, не для меня.

Я улыбнулся. Было очень приятно принимать ее благодарность. Оказывается, делать подарки любимой женщине — отдельное, ни на что не похожее удовольствие. Пожалуй, эти несколько минут стоили всех ужасов подземелья. Я тихо сказал:

— Да не за что. Могу рассказать, что для чего, и как пользоваться.

— Не надо. Я уже знаю, — ответила она. — Кстати, ты долго собираешься так стоять? Лучше присаживайся рядом.

Я вздохнул. Что это — не понимает или издевается?

— Простите, госпожа, не могу.

— Заболел? — обеспокоено спросила она.— Что-то с позвоночником? Ранен? Встать не можешь? Недомогание давно почувствовал?

Она просто засыпала меня вопросами, не давая даже рта раскрыть, чтобы объясниться. Артур тихо положил руку ей на плечо.

— Нет, все с ним в порядке. Просто, как начальник службы безопасности, действительно несет ответственность за происшедшее. И ты должна принять решение о мере и сроках его наказания.

Лицо ее поскучнело, она серьезно посмотрела на Артура и спросила:

— А это обязательно?

— Да.

— А какое наказание? Да я, собственно, вовсе считаю, что его не за что наказывать.

Артур осуждающе нахмурился.

— Ты, дорогая, можешь считать, как угодно. Но существует так называемое «общественное мнение». И вот тут я тебе со всей ответственностью заявляю: если ты спустишь все без последствий, как для виновных в измене, так и для службы безопасности, тебя не поймут! Более того — сочтут слабой. А значит, очень скоро на горизонте появятся новые желающие получить власть.

— Понятно, — убитым голосом согласилась она. — И что я должна делать, чтобы все было, как надо?

Артур вздохнул и словно непонятливому ребенку растолковал:

— В отношении взятых живыми изменников провести следствие. Его результаты предать огласке, а виновных — публичной казни.

Она скривила лицо и передернула плечами, тут же зашипев от боли в сломанных ребрах.

— Я не хочу никого убивать!

— Не обязательно. Достаточно лишения звания, поместий, состояния и публичной порки. Потом — вечное заключение. При таком раскладе — никаких трупов.

— Варварство!

— С тобой, как я погляжу, тоже не особо церемонились, — напомнил Артур.

Она вздохнула, но промолчала.

— Теперь что касается службы безопасности.

Артур бросил на меня короткий, полный сожаления взгляд.

— Тут ничего не поделать. Ответственность и наказание несут глава и его заместитель.

— А кто заместитель?

— Рик, госпожа, — ответил я. — Вы его видели: невысокий, гибкий, с темными волосами и немного оливковым цветом кожи.

— Ах, да! — припомнила она. — Он еще очень красиво мечом махал, когда на нас тогда на дороге напали.

Я невольно скривился. Ну кто так говорит — «мечом махал»? Не махал, а работал!

— Ну, и что с ними? — спросила она Артура.

Я замер, ощущая, как по позвоночнику скользнула волна холодных мурашек, и онемели губы.

— Вариантов много. На твое усмотрение: от продажи на рабском аукционе и смертной казни до ссылки и публичного наказания.

— Я не хочу их наказывать, — чуть слышно, не поднимая глаз, проговорила avanta-mou.

— Понимаю, — так же тихо ответил Артур. Потом взял ее маленькую ладонь, накрыл сверху другой рукой и твердо сказал:

— Надо.

— Не хочу.

— Эля!

— Не буду...

— Не капризничай!

— Не кричи на меня! — воскликнула она со слезами в голосе.

— Все, извини! Извини! — всполошился Артур. — Только без слез. Давай все вместе посоветуемся и найдем какой-нибудь самый нестрашный вариантик.

Я решительно наплевал на все правила, присел на кровать, осторожно обнял ее за плечи и, притянув к груди, нежно успокаивающе гладил по голове, полностью игнорируя остолбеневшего от моих действий Артура. Я держал ее так до тех пор, пока не почувствовал, что она успокоилась. Тихонько чуть коснулся губами лохматой макушки и отстранился. Очень надеюсь, что госпожа не оторвет мне руки прямо сейчас. Я старался даже не смотреть в ее сторону. Но текли секунды и... ничего не происходило. Я рискнул чуть-чуть, краешком глаза взглянуть на нее. Госпожа, ссутулившись и нахохлившись, словно больной воробышек, сидела на кровати и с тоской в глазах смотрела в окно. И молчала.

Первым нарушил тишину Артур. Он кашлянул, привлекая внимание, и предложил:

— Теперь, когда все успокоились, давайте без эмоций найдем нормальное решение.

— Давайте, — безучастно отозвалась она.

— Эля, без наказания не обойтись. Самое безобидное, на мой взгляд, ссылка.

— Нет! — воскликнули мы одновременно. Переглянулись.

— Я против! — снова вместе.

Я ошарашено тряхнул головой, а она улыбнулась и пояснила:

— Ага! Мира после ссылки до сих пор как тень по дворцу скользит. Совсем безобидно, конечно же!

Артур нахмурился.

— Ну хорошо, пусть не ссылка. Тем более, что кому-то нужно вести дознания. Но другой вариант тебе еще больше не понравится.

— Это какой?

Я жестом остановил Артура.

— Позволь мне.

Он согласно кивнул.

— Другой вариант — публичная порка на дворцовой площади.

Эльга возмущенно дернулась, собираясь возразить, но я приложил палец к губам, с просьбой о молчании.

— Дослушайте, госпожа. Обычно наказание ведется до потери сознания наказуемым. Тут уж кому как повезет. Но, если госпожа императрица остановит палача, никто не будет возражать. Формально все исполнено: и волки целы и львы накормлены.

Она задумалась, хмуря лоб.

— Все равно, мне это не нравится.

— Эля, это самый мягкий вариант, — поддержал Артур. — Отсчитаем ударов по десять и все.

— Десять?!

— Всего десять! Когда меня лишали титула, я потерял сознание после пятого десятка. Так что это не много. Честно.

Она с ужасом смотрела на Артура.

— Боже мой!

— Успокойся, с ними все будет в порядке.

— Я не о них. Я о тебе, — потерянным голосом отозвалась госпожа. Артур нахмурился.

— Дела давно минувших дней. Забудем.

Она обняла себя за плечи, будто пытаясь отгородиться от всего.

— Я там была... во время этого?

— Да. Не стоит...

— Хорошо. Я понимаю, тебе не приятно вспоминать.

Артур вздохнул.

— Все нормально. Я прекрасно понимаю, что там была не совсем ты, и тогда вообще ты не отдавала себе отчета в своих действиях. Вернемся к делу. Мы останавливаемся на этом варианте?

— А нельзя просто выговор?

— Ты еще в угол поставь! Нет.

— Да.

— Отлично.

— Спасибо, avanta, — я благодарно прикоснулся к ее плечу. Просто было очень приятно прикасаться к ней — пусть даже так — самыми кончиками пальцев.

— Чудак, — печально сказала она. — Чудаки вы оба. Один уверяет, что все хорошо и ищет мне оправдание, хотя должен прибить на месте «за все хорошее». Другой за то, что изобьют спасибо говорит. Или я чего-то не понимаю, или мир сошел с ума.

— Ты кое-чего не понимаешь, — тепло улыбнулся Артур.

— А с миром все в порядке! — добавил я. — Вы только с флаконами решите что-нибудь побыстрее.

— Я подумаю, — серьезно ответила моя avanta-mou.

Эльга.

Все неспешно возвращалось на круги своя. Во дворце заменяли ковры, мебель и зеркала, отмывали полы и стены от следов сражений, вставляли разбитые стекла и заново сажали порушенные клумбы. А я потихоньку приходила в себя под мудрым и непреклонным взором доктора Эзры. Так зовут замечательного эскулапа, который сейчас практически голыми руками (страшно подумать — без антибиотиков!) боролся за жизнь Янека. Ну и в свободное время немного занимался мной. На пару сломанных ребер он наложил довольно тугой бинт, отказываясь слышать мое нытье, что, мол, «дышать неудобно». Внимательно выслушал мои бредовые объяснения насчет странного предыдущего состояния. В дурку не упек — и слава богу! Но и ничего не сказал. Молча выслушал. По коленкам постучал, в глазки посветил, заставил язык до колен вывесить и за пальчиком глазенками поводить — и успокоился. Но доктор он был отличный. О таких говорят «от Бога».

Я когда увидела Янушку, искренне расстроилась, так как видно было, что он не жилец. Но вот прошло уже три дня, а Ян не только был жив, но и чувствовал себя немного лучше. Я ему очень признательна была, это он из-за меня ранение получил — спасал! Он, как ребенок, всякий раз, когда я его навещала, хватался слабыми пальцами за мою ладонь. Очень трогательно. Вот только непонятно, что с ним дальше делать — после того, как он выздоровеет.

И еще меня очень тревожил Марк. Какой-то он не такой был последнее время. Наверное, из-за предстоящего наказания переживает, хоть и хорохорится. Вот ведь дурацкий мир! И не хочешь, но против воли монстром будешь. Да ладно… Хорошо хоть успела запретить пытки пленных. На мой неискушенный взгляд хватало свидетелей, чтобы твердо установить факт измены. Марк недовольно ворчал, как гризли, но смирился и занялся сбором показаний. В его отсутствие за мной теперь присматривал Рик. После случившегося меня не оставляли в одиночестве даже по ночам. В кресле у стены частью интерьера маячил охранник. Я пробовала «качать права» и возмущаться. Я сообщала о патологической стеснительности и пускала слезу. Но добилась лишь мрачного взгляда и обещания Марка «положить охрану мне в постель для пущей сохранности».

— Чего? Постели? — желчно возмутилась я.

Марк хмыкнул и даже отвечать не счел нужным.

— Вот, Эзра, все рвутся, рвутся к этой власти… А что в ней резону? Даже зубы почистить без надзора не дают. И времени свободного — ноль без палочки! И ответственности по гланды! Да еще нужно зверствовать периодически в угоду общественному мнению.

— Минуту тишины, Ваше Величество, — спокойно прервал меня Эзра, простукивая полусогнутым пальцем где-то в области лопатки.

Я только вздохнула — нашла, кому жаловаться. Они тут все одержимые — каждый на свой лад. Артур, и тот через день уже притащил мне аж две стопки документов для рассмотрения и подписи.

— Я болею!

— Не умираешь! Голова вполне соображает, раз близнецов в карты играть обучила.

— Уже донесли?

— Не донесли, а поделились радостной новостью о выздоровлении госпожи Императрицы, — назидательно сообщил он.

Пришлось целый день убить на документы.

— У меня в глазах резь и двоится, — мрачно пожаловалась я Эзре.

— Бывает. Просто нужно немного отдохнуть. Скажем, по парку пройтись.

— Ни за что! — возмутилась я. — Вчера попыталась, так каждый встречный дворянин по пять минут высказывал соболезнования и уверял в собственной благонадежности. А каждый слуга смотрел жалостливо, как на убогую! В гробу я наблюдала такие прогулки.

— Ну а что Вы хотели? У Вас очень подходящий для жаления вид. Некоторым женщинам это даже нравится.

— Фу!

— Целиком разделяю Ваше мнение.

— А у тебя есть жена и семья? Есть, кого жалеть-то?

Эзра помрачнел и нехотя ответил:

— Нет.

Я уже поняла, что лучше не продолжать расспросы, но проклятое любопытство просто не давало правилам приличия ни одного шанса.

— А почему?

— Боюсь, госпожа Императрица, Вам не понравится мой ответ.

— Ну, Эзра, чтобы это узнать, нужно вначале его услышать.

Он внимательно и чуть печально посмотрел на меня. У него были совершенно чудные глаза с почти прозрачными фиолетовыми радужками, которые в минуту сосредоточенности могли произвольно менять свой цвет и становиться совершенно серыми, почти стального холодного оттенка. Я таких еще ни у кого не видела.

— Вы действительно желаете знать?

— Вот как — «желаете»… Как официально у тебя получается, Эзра!

— Хорошо.

Он словно «сдулся»: опустились плечи, руки. Присел на самый краешек стула и вежливо и тихо попросил:

— Только, пожалуйста, не выгоняйте меня до того времени, пока я не буду уверен в безопасности жизни Яна.

— Хорошее начало, Эзра. Обещаю.

— Жена сошла с ума и повесилась после того, как родился наш ребенок. Пожалуйста, не перебивайте! — попросил он меня. — Ребенок был мертворожденным. И не только. У него отмечались многочисленные уродства. Рина просто не вынесла его вида. Но она не была в этом виновата — это целиком моя вина.

Он с отчаянием посмотрел на меня.

— Дело в том, что я принимаю алкорин.

— Мне это ни о чем не говорит, Эзра, — осторожно ответил я.

Он сглотнул, сцепил руки в замок и объяснил:

— Алкорин — вид психотропных веществ, вызывающий чувство успокоения, тепла, уверенности в себе — ведь всего этого так не хватает только начинающему свою карьеру доктору. К алкорину очень быстро привыкаешь. И хотя он не разрушает организм человека, но полностью перекрывает половое влечение и исключает возможность иметь детей.

— Мне очень жаль, Эзра…

Он дернулся, как от пощечины, побледнел и, отведя взгляд, напомнил:

— Вы обещали… за Яна.

— Нет! Ты неправильно понял. Я не собираюсь тебя выгонять. Мне жаль жену и ребенка. Но, послушай, ты же сам врач — разве нельзя избавиться от этой зависимости?

Эзра печально усмехнулся.

— Одному не справиться. Нужно всего три дня. Три дня не принимать алкорин. Но при этом вся нервная система просто «горит» от боли. Кажется, что болит каждый, даже самый маленький нерв. Я пробовал. Просто не смог выдержать даже одного дня.

— Надо было попросить о помощи кого-нибудь из знакомых врачей!

Он покачал головой.

— Нет, невозможно. Это равносильно признанию в профессиональной непригодности. Я потерял бы всю практику, и ни один врач больше не подал бы мне руки при встрече.

— Но почему?! — с возмущением воскликнула я. — Почему? Ведь от этого никому, кроме тебя не плохо.

— Алкорин запрещен к приему. Если врач так поступает, его ждет одиночество. Госпожа, я Вас прошу, если не хотите моей смерти, не говорите об этом никому!

Мне его было жаль, просто по-человечески жаль. Эзра потерял все, что ему было дорого. Осталась только любимая работа, ради которой он, видимо, и жил. Вот уж не думала, что тема наркотиков будет актуальна и в этом мире.

— Не беспокойся, Эзра. Я ничего никому не скажу. И знаешь, по-моему, ты очень хороший врач. Алкорин на это никак не влияет. И вообще, у меня к тебе деловое предложение, — я улыбнулась. Эзра немного недоверчиво смотрел на меня. — Давай ты будешь личным врачом Императрицы?

— Нет, простите, это невозможно, — улыбнулся он. — Посудите сами: я растеряю весь опыт, если у меня не будет обширной практики.

— Ой, ну разве это вопрос? Будет тебе практика. Я ж не только себя лечить предлагаю, а всех, кто живет во дворце. И, думаю, тебе будут нужны помощники, помещение и деньги на его оборудование. Вон — левый флигель пустует — забирай! Но с условием.

— Слушаю, госпожа.

Меня перекосило, словно от дольки лимона без сахара. Эзра снова неправильно понял.

— Я не смогу бросить прием алкорина, — тихо сказал он.

— Не в этом дело, дорогой. Ну что вы все заладили — госпожа, госпожа… Ладно ребята — они привыкли. Но ты-то чего?

— Из уважения, — развел он руками.

— Если действительно уважаешь, зови по имени. А условие у меня другое: лечить придется всех, и несвободных тоже.

Эзра едва заметно улыбнулся, но вот в глазах вовсю плясали веселые искорки смеха.

— А я думал, что Вы наблюдательнее, Эльга. Видите ли, я уже сейчас лечу одного такого пациента. Так что об этом условии Вы могли бы и вовсе не упоминать.

— Увы, не могу, Эзра. Хотела бы, но вот жизнь постоянно показывает, что не все в мире прекрасно, и не всем в нем хорошо. Ну, согласен?

— Согласен, — застенчиво улыбнулся он. — Вы не пожалеете, Эльга.

— Я знаю, Эзра. А если тебе захочется все же отказаться от алкорина, ты только скажи, чем тебе помочь. Я буду очень стараться.

— Спасибо, — серьезно ответил он. — Я подумаю об этом.

— Но сначала подумай о том, что тебе нужно, чтобы переделать флигель в клинику. Сделай список, и не очень ужимайся в средствах — все же это Императорская лечебница.

— Спасибо! Я даже не думал, что у меня когда-нибудь будет своя клиника! — воскликнул он с восторгом.

— Да ладно, не жалко для хорошего человека. Ты мне лучше скажи, как Янек?

Эзра помрачнел.

— Без изменений.

— Это хорошо или плохо?

— Скорее, плохо. У него явно не хватает сил, чтобы справиться с этой раной. Я начинаю серьезно опасаться развития осложнений.

— Но хоть небольшой шанс у него есть?

— Надежда всегда есть. Она просто должна быть у каждого до последнего вздоха. Только так можно жить и побеждать смерть. Ян держится. Очень помогают ваши визиты — добавляют позитива. Но… у него низкий болевой порог. Это от человека не зависит — природная особенность его нервной системы. Он просто измучен болью, не может нормально спать. Силы его тают с каждым днем. Я уже все ресурсы исчерпал. Но я не сдамся! — решительно закончил он.

— Боль, говоришь… — задумалась я. — А обезболивающие препараты ты использовать пробовал?

— Да — настой горчанки с корнем мигра.

— Травы?

— Ну да.

— И больше ничего?

— Да что же еще?! — искренне удивился мой собеседник.

— Значит, других препаратов нет? — все же уточнила я.

— Нет.

— Ага. Ладно. Эзра, ты иди — займись пока подготовкой клиники. Мне тут подумать надо.

Похоже, у меня образовался весомый повод для того, чтобы вернуться в свой мир. И у Марка, и у Артура не должно возникнуть возражений — ведь на чаше весов жизнь Янека.

Недолго поразмыслив, я отправилась на их поиски. Просто сама я вряд ли бы нашла дорогу к пещере кристаллов, да и машину водить так и не научилась. Стыдно признаться, но до сих пор путала право и лево — куда уж тут за руль. Конечно, можно позвать слугу и отправить его на поиски нужных людей, но я все еще не могла к этому привыкнуть и отчаянно стеснялась гонять слуг впустую по моим мелким прихотям. Полезно и самой иногда пятую точку от стула отрывать. Оба потеряшки обнаружились в одном месте — развлекались с оружием. Ловко, следует признать, у них получалось. Со стороны это выглядело, как очень стремительный и опасный танец. Если бы не желание как можно скорее достать лекарство, с удовольствием бы посмотрела, но не сейчас. Есть у меня такая фамильная черта: если что-то загорелось, вынь да положь немедленно, и ожидание абсолютно неприемлемо. Впрочем, прерывать эту стальную феерию смерти не пришлось. Они сами опустили мечи, увидев меня на пороге тренажерного зала.

— Здравствуйте, госпожа, — опустился на одно колено Марк.

— Здравствуй, Эля, — коротко с достоинством поклонился Артур.

— Всем привет. Марк — не искушай меня — встань. Я же просила… Впрочем, не важно. Вы в курсе, как себя чувствует Ян?

Марк кивнул. Артур, чуть прищурившись, настороженно посмотрел на меня.

— Что ты предлагаешь?

— Эзра сказал, что ему просто не хватает сил. Он не может нормально отдыхать из-за боли. В моем мире есть лекарства, снимающие боль. Нужно быстро смотаться за ними. Ну?

Я в возбуждении смотрела на ребят, а они… они не сделали ни одного движения, не сказали ни одного слова.

— Ну? — с вызовом повторила я. — Кто повезет меня к жрецу? Мне нужен кристалл.

Марк, не глядя, со зловещим лязгом вогнал оба клинка в заплечные ножны.

— Вы никуда не поедете, госпожа.

— Не… не поняла…

— Вас никто никуда не повезет.

— Это еще почему? — я уперла руки в бока и нахмурилась. — Вовсе не такого ответа я ожидала!

— Эля, Марк прав. Мы не можем так тобой рисковать, — мягко сказал Артур. — Каждый раз, когда ты соприкасаешься с кристаллами, что-то происходит с твоим сознанием. Кто знает, что принесет еще один раз? Я беседовал со жрецом. Он считает, что кристаллы имеют некое излучение, которое для тебя просто гибельно. Видимо, во время обряда ты уже получила его предельную дозу.

Я молча открывала и закрывала рот. Из осипшего горла не удавалось выдавить ни звука. Это что же получается — я навеки заперта здесь?!

— Но ведь мы так не договаривались! — наконец смогла воскликнуть я. — Марк, ты же обещал — обещал! — что я смогу в любое время вернуться обратно. А получается, что я все навсегда потеряла?!

Я так разнервничалась, что начала задыхаться — тугая повязка не давала мне вздохнуть полной грудью. Еще немного, и я потеряю сознание.

— Успокойся! — властно прикрикнул Артур. — Эля, немедленно прекрати истерику. Никто даже не думает о том, чтобы насильно удерживать тебя вдали от родителей и тех, кто тебе дорог.

— Но как же? Я не понимаю… — я измучено опустилась прямо на пол тренировочного зала. Артур, скрестив ноги, присел рядом.

— Если ты не можешь вернуться к родителям, то они вполне могут в любое время прийти к тебе сюда. — Он улыбнулся. — Видишь, как все легко решается.

— Для кого прекрасно? — мрачно спросила я. — Вот уж великое счастье для моих близких — на всю жизнь окунуться с головой в чужой незнакомый мир. Я вот недавно на своей шкурке ощутила все великолепие. И ты думаешь, что я для них такую жизнь выберу? Ха!

— Извини, другого выхода я пока не вижу, — серьезно ответил Артур. — А что касается Яна, я прекрасно понимаю, что ему нужен тот препарат, о котором ты говоришь. Но не думаю, что мы сможем ему помочь.

— Почему?

Ответил неожиданно Марк.

— Потому, что сутки мы потеряем на дорогу и добычу лекарства. Но вряд ли мы его достанем. Если мне не изменяет память, в том мире деньги тоже играют большую роль. Так вот — у нас этих денег нет. Даже если ты напишешь название лекарства и мы найдем его, то все равно не сможем купить. Совершать ограбление и сажать себе на хвост погоню из местной службы безопасности — безумие. У нас даже документов нет. А разрешение на убийство ты, скорее всего, не дашь.

Я, временно задвинув в глубину сознания мысли о родителях, мучительно пыталась найти выход из ситуации с лекарством. Заложить в ломбарде какое-нибудь местное ювелирное изделие — не выход. На местном золоте нет клейма — это раз, и опять же — нет документов. Сбагрить перстни скупщикам краденого на вокзале? Не для моих подопечных задача. Этих скупщиков нужно знать, где искать, да и большинство из них курируется милицией. Могут возникнуть некоторые скользкие вопросы, а ответов то на них — нет. Отправить с запиской к друзьям с просьбой одолжить денег? У друзей сразу резонный вопрос возникнет: почему не сама зашла, отчего не позвонила? Чего доброго, решат эти вопросы милиции задать. Вот тут и всплывет кверху пузиком и так шитая белыми нитками история про санаторий. Просто заколдованный круг какой-то!

— И что же ему теперь — умирать? — воскликнула я, стукнув кулаком по полу.

Глаза у Марка стали отчего-то очень грустными.

— Я понимаю, avanta, Ян дорог Вам — все же близкий к Вам человек.

— Да при чем тут это! Марк, разве я хоть словом, хоть жестом дала понять, что мне нужен любовник?! Он, как и ты, между прочим, мой друг! Он меня спасал, понимаешь? Тебе хотя бы знакома такая вещь, как элементарная благодарность? — жестко выговорила я ему.

Но упрямец посмотрел исподлобья и явно остался при своем мнении.

— Вам никто не даст воспользоваться кристаллом. Даже ради жизни друга.

Я в бешенстве вскочила на ноги, чувствуя, как от ярости горит лицо и дрожат руки. В самой глубине души шевельнулась неконтролируемая слепая ярость. Но я еще вполне руководила своими эмоциями и постаралась не выпускать ее. Это не мои эмоции, а ее — той темной части, которая живет глубоко во мне, которая мучила Артура и издевалась над Марком и Миррой. Нет, врешь! Останешься там, где тебе место — в вечном заточении. Я на несколько секунд заставила себя замолчать, повторяя про себя «спокойно, спокойно, девочка!». Это немного помогло.

— Знаешь, дорогой Марк, я была о тебе лучшего мнения. Я не знаю, что там тобой движет — забота о моей безопасности или нечто иное. Все равно. Но так просто отказать другу в шансе на жизнь… Я просто не желаю тебя знать после этого… Это недостойно человека!

Я крутанулась на пятках и, держа спину идеально прямой, вышла из зала, от всей души шарахнув об косяк дверью. Уж на это маленькое проявление ярости — вполне имею право!

Что же делать? Что делать? Теперь, когда я по наивности поделилась с ними своим планом, Марк наверняка удвоит охрану и перекроет все выходы из дворца таким образом, чтобы я не выскользнула незаметной. Значит, до кристаллов мне не добраться. Но сидеть и тупо надеяться на чудо? А ведь Эзра явно дал понять, что только оно и остается… Что же делать? Я оглянулась — приставленный ко мне охранник бесшумно следовал в двух шагах. М-дя… и тут засада. Он вежливо догнал меня только у входа в мои покои и, приоткрыв двери, первым вошел в помещение. Я уже не удивлялась, как в первый раз, когда решила, что это мне так галантно приоткрыли двери. Черта с два! Просто он первый заходит и проверяет — нет ли там опасных посторонних. Работа у него такая. А я могу сама себе открывать двери, сколько моей душе угодно.

— Проходите, госпожа, — наконец разрешил он.

Даже имени его не знаю. Что толку запоминать, если они меняются? Интересно, откуда Марк набрал столько людей, которым согласен доверить мою охрану? Я представила себе объявление в местной газете:

Ищу мужчину юных лет без вредных привычек на должность личного секьюрити Императрицы. Маньяков и извращенцев просим не беспокоиться.

И не удержавшись, хмыкнула. Охранник отчего-то смутился и покраснел. Ух ты! В объявление еще нужно параметр добавить: не просто «мужчину», а «мужчину-девственника юных лет»! Я уже откровенно ухмылялась во весь рот. Паренек неуверенно попятился от меня подальше.

— Не бойся, дитятко, сегодня тетя добрая — насиловать не будет! — успокоила его я.

Парень побледнел и тихонько, чуть слышно уточнил:

— А завтра?

— Что завтра? — не поняла я.

— Завтра будете? — затравленно зыркнул он испуганными темными глазами.

— Что буду-то?

— На…насиловать? — выдавил он, и еще больше побелел.

Тут я уже не выдержала и откровенно расхохоталась в полный голос. Смеялась от души — до слез. Чуть успокоившись, еще нервно подхихикивая (видимо, сказался недавно пережитый стресс), спросила:

— А тебе, солнце, зачем расписание-то знать?

Совершенно белый, под цвет стены, паренек ответил:

— Чтобы приготовиться.

Я фыркнула:

— Ты что — девственница на алтаре, чтобы готовиться?

Он нервно сглотнул и ошарашил:

— В некотором роде — да…

Вот, блин — угадала! Пошутила! И как это называется, а, госпожа Императрица? «Развращение малолетних» это называется! Все, завязывать нужно с таким казарменным юмором. А мальчика — немедленно успокоить.

— Расслабься, солнце, никто тебя не тронет. Попадешь в руки невесты в целости и сохранности. Девушка у тебя есть?

— Нет.

— А почему? Вполне симпатичный парень!

Он печально улыбнулся:

— Я раб. Кому нужны рабы, госпожа. Только вот господа иногда развлекаются. И, если понравишься, могут какую-нибудь рабыню подложить, чтобы было потомство.

— Фу. Пакость какая!— возмутилась я. — А разве среди рабов не практикуются браки?

— Нет, — покачал он головой. — Зачем? Им же придется отдельное место для проживания выделять. А так — проще. Есть женский барак, есть мужской. Дети обоих полов до пяти лет с матерью. А дальше — сдаются в школы.

— Дикость! — воскликнула я.— Неужели так — везде?!

— Я про другое не слышал, госпожа.

— Ужас! Немедленно нужно заняться этим вопросом. Это хорошо, что мы с тобой поговорили, дорогой. Это хорошо…

— Я не очень дорогой, — тихонько возразил парень.

— В смысле? — не поняла я.

— Ну, меня недорого купили, — пояснил он.

— Где купили?

— На рынке.

Я тут же представила себе стандартные ряды прилавков с ценниками: парень двадцати трех лет — сто рублей за килограмм — и содрогнулась.

— Ну-ка — поподробнее мне про рынок расскажи. Как зовут-то, кстати? Даниэл? Красивое имя. Так что там с рынком, Данечка?

И мальчик рассказал. Вот так… хреновая из меня правительница, раз за такое время я даже не удосужилась узнать, как рабы передаются хозяевам. А передавались они самым тривиальным образом — покупались и продавались, выставляясь без одежды (Данечка пояснил, что это нужно, чтобы видеть, нет ли дефектов) на аукцион. Кто больше заплатил, тот и забирает. А чтобы не путать, кто чей — выжигают клеймо. При перепродаже — перечеркивают старое клеймо и выжигают новое. Такой ужастик я уже видела на плече Марка… Но как-то забыла… не спросила, как он туда попал. И у Яна видела — услужливо подсказала мне память… Значит, и у Артура наверняка есть. Первым желанием было немедленно разыскать Артура и вытребовать у него обещанное «Установление о рабстве» со всеми изменениями. Но я решила быть последовательной — прежде нужно решить вопрос с Янеком, потом — все остальное. Так и быть, подождет мое свидание с родителями еще немного. Да, я очень скучаю по ним. Но что делать — не могу сейчас бросить Атлантиду. Я обещала. Возможно, кто-то скажет — думать нужно только о себе. Скорее всего, он даже по-своему будет прав. Вот только отчего-то о таких людях никто никогда не вспоминает, словно нет их и никогда не было. Так уж устроен мир, что ты получаешь ровно столько, сколько готов отдать другим. Я это хорошо знаю. Сейчас пришло мое время отдавать. Просто отдавать, не спрашивая, не считая. Для начала — свой долг жизни Янеку.

Кажется, я забыла об одном нежданном подарке судьбы. Судя по тому, что рассказали мне о нем мои знакомые из снов, подарку довольно редкому и дорогому. Я имею в виду флакон со светлой субстанцией — квинтэссенцией волшебства, как я успела его назвать про себя. По идее, его нужно просто выпить. Но вот одно до сих пор удерживало меня от столь скоропалительного решения: пить неизвестное содержимое было банально страшно — вдруг это яд, вдруг я просто умру. Противоядия ведь явно нет. И хотя мои всезнающие знакомые уверили меня в совершеннейшей безопасности странного содержимого, страх перед отравлением остался. Думаю, что вряд ли решилась бы на эксперимент, если бы Марк и Артур не загнали меня в безвыходное положение. Я перебрала все возможные варианты и просто не видела другого решения. Ведь не разрешать же в самом деле вооруженное нападение на какую-нибудь аптеку в моем мире? Чем жизнь Яна дороже жизни аптекарей или милиционеров? Правильно! Ничем.

Это все лирика, это я себя уговаривала, чтобы не так страшно было глотать неизвестную светящуюся жидкость. Ах! Будь, что будет! Я отвинтила колпачок флакона и, зажмурившись и затаив дыхание, залпом в два глотка выпила содержимое. Создавалось впечатление, что через пищевод в желудок скользнуло холодное плотное тело живого существа. Я испуганно всхлипнула, некстати вспомнив лорха. Нет! Не может быть, чтобы Марк подложил мне такое! Но страх рос в душе волной, и я с ужасом прислушивалась к собственным ощущениям, ожидая неминуемой боли. Но, боли не было… Холодный ком на несколько десятков секунд улегся на самое дно желудка, а потом внезапно взорвался обжигающим сгустком огня, выкручивающим все внутренности. Страшные спазмы скрутили мое тело, не в силах даже стонать, я упала на пол и молча корчилась, ударяясь головой о некстати оказавшееся рядом кресло. Слава богу! Все это длилось не более нескольких минут, а потом боль начала постепенно втягивать свои щупальца в глубину моего тела. Вот уже чувствуется лишь слабое ноющее покалывание в сердце, но и оно проходит. Я лежала на полу, боясь пошевелиться. Вдруг боль вернется снова? Но шли минуты, а ничего ни во мне, ни вокруг не изменялось. Я решилась осторожно подтянуть под себя ноги… все хорошо… и сесть… никаких проблем. Наконец, держась за злополучное кресло и за ушибленную голову, я встала. Посмотрела на себя в зеркало и тихо охнула: во мне ничего не изменилось. Вот только глаза… Они сияли совершенно нереальным ярким синим цветом — не было видно ни белка, ни радужек — только яркое синее сияние, словно вместо глаз какой-то шутник вставил мне в череп пару фонариков с противотуманными лампочками. М-да, дорогая, теперь ты точно — одним взглядом мужчин будешь с ног сбивать. Впрочем, думаю, не только мужчин. Вслух же сказала первое, что пришло в голову и вертелось на языке:

— Иван Осипович Крузенштерн — человек и хм… кажись, паровоз. Гибрид тепловоза с Анной Карениной… Эй, товарищи кураторы, вы мне, кажется, это советовали применить? Тогда, будьте любезны, подскажите, что делать с иллюминацией?

Честно говоря, я не ожидала ответа. Так, скорее успокоиться пыталась. Приятно было слышать, что хоть голос остался прежним, а не превратился в паровозный свисток в дополнение к фарам. Но тем неожиданней было услышать голос. На этот раз даже засыпать не пришлось. Чей-то тихий, явно женский смешок раздался прямо в моей многострадальной голове. И знакомый по сновидениям голос посоветовал:

— Ты глаза-то прикрой, а потом открой вновь.

Я на автомате последовала совету. Уря! Теперь и глазки вполне обычные.

— Спасибо!

— Можно думать — я услышу.

— Хорошо! — подумала я. — А что эта жидкость, кроме неприятностей, мне даст? Я смогу, к примеру, без кристаллов переместиться в мой мир?

— Сможешь. Но не спеши. Для столь непростого действия тебе нужен проводник и кое-какие знания. Не в первый день твоего рождения следует заниматься прокладыванием межмировых порталов, дорогая.

— Но я не могу ждать! Мой друг умирает! Я эту гадость только потому и выпила, что иначе — никак.

— Не надо кричать, — голос явно был недоволен. — Совсем не обязательно шастать по мирам для того, чтобы помочь ему. Он ранен? Или болен?

— Ранен. Но почему я не могу перейти в свой мир? Разве ты не сможешь быть моим проводником?

Голос вздохнул.

— Смогу. Ты уверена, что других вариантов нет?

— Да.

— Ты осознаешь, что переход — это совсем непросто и, скорее всего, ты потеряешь очень много сил. Думаю, что такая короткая прогулка туда и обратно на несколько дней уложит тебя в постель с жестокой слабостью.

— Я согласна.

— Он так дорог тебе? Стоит ли его жизнь этого?

— Конечно стоит! И он мой друг — только друг. Но этого достаточно.

Голос хмыкнул и ответил:

— Что ж, как знаешь. Только для открытия портала нужно пространство. Тебе придется выйти в сад.

Я обрадовано выскочила из покоев, громко хлопнув дверью, и со всей возможной скоростью поспешила к выходу из здания. Оглянулась: мой провожатый неслышно следует в паре шагов за мной.

— А охранник не сможет помешать? — мысленно обратилась к своему куратору.

— Вряд ли. Только если близко подойдет, рискует вместе с тобой попасть в чужой мир. Просто попроси не приближаться к тебе. Расстояния в три метра вполне достаточно.

Я распахнула двери и невольно зажмурилась от яркого полуденного солнца. Атлантида вообще была очень солнечным местом — большую часть дней облака даже в перспективе на наплывали на небо. Видимо, именно по этой причине местные жители поклонялись солнцу. Все увиденные мною храмы посвящены были этому небесному светилу. Корона Императрицы представляла собой обруч с лучами, имитирующими восходящее солнце. Чтобы изобразить солнечные лучи наиболее точно, в желтое золото были оправлены медового тона бриллианты. Получалось очень эффектно. При всем этом, солнце не идентифицировалось с человеком, как это происходило во многих ранних религиях человечества. Оно так и воспринималось — в форме обжигающего и ослепляющего шара. Мои робкие попытки выяснить, что местное население ожидает от своего «бога» не увенчались успехом — народ пугался и отвечать на вопросы отказывался. Краткий разговор с Артуром тоже не принес удовлетворения. Дело в том, что у местного «бога» ничего не просили. Ему просто поклонялись, потому, что «великий» и «если погаснет, умрем».

Я вытерла невольно набежавшие на глаза от яркого света слезы и решительно отправилась по левой дорожке в глубину сада. Там была моя любимая полянка с небольшим искусственным прудиком и скамейкой, утопающей в кустах мелких алых роз. Полянка достаточно большая для моих замыслов. Хорошо это место было еще и потому, что не вызывало ненужной сейчас настороженности у моего сопровождающего. Я любила этот пруд и всегда заходила сюда во время прогулок по саду. Да и идти до него было совсем недолго.

— Ну, я на месте. Это подойдет?

— Вполне. Встань подальше от деревьев. Вода и скамейка не помешают.

— Встала. Что дальше?

— Закрой глаза и постарайся выровнять дыхание. Я понимаю, что с повязкой на ребрах это немного затруднительно, но нужно добиться, чтобы дыхание было легким, незаметным. Расслабь тело — тебя ничто не должно тревожить. Ничто не должно мешать. Потому сразу отдай распоряжения охране.

Я кивнула, соглашаясь с моей собеседницей, и обратилась к сопровождающему:

— Данечка, мне нужно время для медитации. Ну, отдыха такого. Не мешай мне, сам не подходи ближе, чем на три метра и не подпускай никого. Пусть меня никто не окликает. В том числе ты. Понятно?

— Да, госпожа.

Мальчик послушно отошел подальше и занялся внимательным осмотром окрестностей. То, что надо: не будет ненужных слишком внимательных глаз. Я, следуя указаниям своей собеседницы, выровняла дыхание, максимально расслабила тело. На это ушло около десяти минут.

— Ничего, — успокоила меня она, — Это в первый раз сложно, потом ты будешь добиваться этого гораздо быстрее. Теперь… теперь тебе нужно четко представить себе тот мир, в который нужно попасть. Просто думай о нем, вспоминай все его отличительные особенности — количество и форму материков, их названия. Число спутников и планет в системе… Зафиксируйся на том материке, который тебя интересует. Выбери ту его часть, в которую тебе нужно попасть. Представь город, в который ты должна переместиться. Что? Уже представила? А что именно ты представила? Центральную площадь? Не очень хорошая идея. Потому, что там наверняка будут люди, а им станет очень любопытно, отчего в воздухе светится дыра, отражающая кусок чужого пространства, и как из этой дыры выскакивает человек. Парк? Ну, пожалуй… Четко представила? Хорошо. Теперь представь, что на уровне солнечного сплетения у тебя формируется теплый комок… На уровне третьего глаза?… Хм, это где? А… понятно. Пусть там, если тебе так проще. Теперь отдели комок от тела и подвесь в воздухе перед собой и растягивай, растягивай его края, увеличивая в размерах. Ну… наверное, метра два в диаметре достаточно. Молодец! Просто отлично для первого раза. Теперь шагай. Что значит «куда»? Туда, в растянутый комок. Ну, поздравляю. Открывай глаза-то.

Я открыла глаза. Серое, затянутое тучами небо, грязная трава и кем-то выкинутый под куст детский испачканный подгузник. Ну, здравствуй, страна героев, страна спасателей, страна ученых! Только в родном отечестве гадят там, где живут. Обалдеть! Я дома!!!

— Как себя чувствуешь?

— Да неплохо, голова побаливает, слабость небольшая.

— Ты особо не радуйся — еще обратно портал открывать.

— А я и не радуюсь. Хотя… все же радуюсь. Ты даже не представляешь себе, как это здорово, что теперь, независимо от чужих желаний я могу возвращаться в свой мир. У меня тут семья!

— Я знаю. Хочешь с ними увидеться?

— Очень хочу, но не могу. Я ж вроде как в санатории. Ой! Вот дура!

— Кто? — удивилась собеседница.

— Я, конечно! Я ж не переоделась!

— На мой взгляд, вполне приличная одежда.

— Приличная, конечно, вот только не вполне обычная для этого мира.

— Не заостряй внимания. Главное, чтобы ты сама не стеснялась своего вида, тогда и окружающие будут считать, что все в порядке.

Пожалуй, она права. Будем изображать этакую экстрамодную супероригиналку, которая просто надела дизайнерский прикид. Не голая же, в самом деле?! Я встряхнулась и… вспомнила, что у меня нет местных денег!

— Идиотка!!! — еще раз убедилась я в своих умственных способностях.

— Что на этот раз?

— Я забыла деньги.

Собеседница хмыкнула и посоветовала:

— Постарайся зафиксировать взглядом местную купюру нужного тебе достоинства.

— И что?

— Давай без лишних вопросов. Просто делай то, что я тебе говорю.

Я послушно отправилась к входу в парк. Насколько я помнила, там торговали сладостями и детскими надувными шариками. Значит, наверняка водятся деньги. Точно. Как раз сейчас молоденькая продавщица маялась, не зная, принимать ли ей пятитысячную купюру.

— А вдруг она фальшивая, — тянула она, — У меня тут аппарата для проверки нет. Может, есть деньги помельче?

— Нэт! — категорично отвечал очень нерусский мужчина, держащий за руки троих очаровательных кудрявых близнецов с шоколадными глазенками. — Давай шарыки, дэвушка. Хароший дэньги.

— Позвольте взглянуть! — решительно вмешалась я. — Я работаю в банке и уж качественную купюру от некачественной отличу легко.

Про себя добавила:

— Серьезно — можно понять фальшивка или нет?

— Конечно! — успокоил меня «внутренний голос».

Ошеломленная моим натиском девушка безропотно выпустила деньги из рук, а я с видом знатока стала просвечивать купюру в лучах отсутствующего на небе солнца. Ни черта не понимаю в фальшивках!

— Ну как?

— Отлично. Можно отдавать.

— Я не о том! Деньги хорошие?

— Вполне. Качественная фабричная полиграфия с водяным рисунком и дополнительной кучкой защиты.

Я вздохнула и вернула девушке деньги:

— Не сомневайтесь, хорошая купюра.

Молоденькая продавщица облегченно вздохнула и, убрав денежку поглубже в кошель, начала отсчитывать сдачу.

— Эй, дэвушка! — внезапно окликнул меня нерусский мужчина.

— Вы меня? — удивилась я, оборачиваясь.

— Да, тэбя! Вот! Вазьми, купы сэбэ цвэты, — он протягивал мне двести рублей.

— Зачем? — не поняла я.

— Читобы красыво было! Я с этой дэнгой ужэ пят днэй хажу! Никыто нэ брал! Нэ вэрат минэ! Абидно! Я в Армэнии уважаэмый чэлавэк, а аны нэ вэрят! Купы цвэты!

— Спасибо! — вежливо поблагодарила я.

Деньги были очень кстати. Как то с сомнением я относилась к идее подделки банковских купюр — даже волшебными методами. А вот эти — вполне настоящие. А доброму жителю солнечной Армении, я думаю, все равно, что я на них куплю — цветы или кетанов. Кетанов были самыми забойными таблетками от боли, которые я знала. Правда, их не очень то просто отпускали без рецепта, всегда уточняли для каких целей, но все же, получив ответ, продавали. По моим прикидкам, этих денег мне должно хватить на две пачки. Потому я тут же отправилась в ближайшую аптеку. Благо до нее было минут пять пешком. Дождавшись нужного сигнала светофора, перешла дорогу и решительно толкнула аптечные двери. Скучающий при входе охранник заинтересованно уставился на мой несколько необычный наряд, но, увидев в руках деньги, успокоился и продолжил чтение газеты с вдохновляющим названием «Ваше здоровье». На мой взгляд, больше на тост похоже! Перед кассой стояла только одна бабулька. Ну, правильно, сезон соплей еще не настал и за лекарствами обращаются только часто употребляющие их от всего на свете пенсионеры. Бабушка уже расплатилась и убирала в сумку какой-то коричневый пузырек. Потому я решительно затребовала нужный мне препарат. Молоденькая женщина у кассы вовсе не стала интересоваться, что и зачем, а сразу же пробила мне две пачки, выдав сдачу и вожделенные таблетки. Уря! Седьмой этаж, полет нормальный. Можно возвращаться.

— Как ты думаешь, — мысленно уточнила я у собеседницы, дожидаясь зеленого света для пешеходов, — Там, в Атлантиде, прошло много времени?

— Не очень. Часов шесть.

— Шесть часов! А тут все заняло минут пятнадцать! Надеюсь, что Янеку не стало хуже!

— Не думаю. Он же не был при смерти, когда ты уходила?

— Нет, конечно.

— Тогда, серьезных изменений наверняка не произошло. Возвращайся на то же место в парке. Будем открывать обратный портал.

Минут через пять ходьбы и десять мучений, я устало выдохнула и открыла глаза уже в залитой солнцем Атлантиде. Моего «недорогого» охранника нигде не было. Это и понятно, кто ж будет шесть часов стоять у пустого места. Накатила обещанная собеседницей слабость. Да, откат был, что надо: ноги противно дрожали в коленях, во рту ощущался вкус крови, голова кружилась, перед глазами мелькали черные точки, в ушах противно «шумел истребитель». Не упасть бы в обморок под ближайшим розовым кустом! Это будет по-настоящему глупо: достать таблетки и не суметь их вовремя передать больному.

«Немедленно соберись, идиотка!» — прикрикнула я на себя и отправилась в непростой дальний путь. Янека к тому времени — слава богу! — перевели во временное помещение на первом этаже. Хоть по лестнице не придется карабкаться. Сцепив зубы и зажав в руке пачки с таблетками, я со второй попытки открыла дверь и ввалилась в коридор правого флигеля. Отдышалась, прислонившись к стене. Ничего, мадам Дуремарша, еще триста тридцать три шага — и вы на месте. И нетвердой спотыкающейся походкой отправилась в самый конец неимоверно длиннющего коридора.

Артур.

В воздухе оседала пыль и остатки отбитой богатырским бабахом двери штукатурки. Я с недоумением взглянул на Марка. Вот уж не ожидал от нашей девочки столь бурной реакции. Эля ушла в ярости. У Марка как-то подозрительно блестят глаза. Он наконец справился с собой и обиженно спросил:

— Вот скажи, Артур, разве я не прав?

— Прав, — успокоил я.

— Разве я хоть каплю неуважения к ней проявил, хоть словом ее обидел?

Я пожал плечами.

— Ты же ей то же самое сказал, а видеть она не желает только меня? За что?!

— Не нервничай, просто ты говорил больше, вот она и ответила как бы тебе, но, думаю, это был ответ нам обоим.

— Но видеть она не желает меня! Что я не так сделал?

— Успокойся. По-моему, ты слишком эмоционально воспринимаешь ее слова. Она сейчас остынет и даже не вспомнит о том, что сказала.

— Вспомнит. У нее замечательная память. Мне теперь, выходит, нельзя попадаться ей на глаза.

Марк отвернулся к окну, но по напряженной спине я видел — переживает.

— Не думаю, это все эмоции. Не стоит воспринимать их, как прямой приказ, — сделал я еще одну попытку к успокоению.

— Ты не понимаешь, Артур, ты просто ничего не понимаешь… — с горечью ответил Марк.

— Тогда, друг, объясни, что я не понимаю.

Он резко развернулся и подошел ко мне почти вплотную. Я не ошибся, глаза блестят от сдерживаемых слез. Это серьезно.

— Внимательно тебя слушаю, Марк.

— Обещаешь, что все останется между нами?

— Конечно. Моего слова тебе достаточно?

Он криво усмехнулся. Получилась не улыбка, а гримаса боли.

— Да. Только ты, пожалуй, и сможешь понять. И еще, может быть, что-то посоветовать. Артур, я, кажется, ее люблю.

Марк тяжело глубоко вздохнул.

— Кого? — поначалу не понял я, а потом сообразил и тихонько присвистнул. — Дела…

— Что мне теперь делать, Артур?

— Ты уверен?

Марк раздраженно фыркнул.

— Уверен, Артур. Для меня никого дороже нет — только она. А она…

Он как-то отчаянно махнул рукой и по-турецки уселся на пол. Я присел напротив.

— Марк!

Он молчал, опустив голову, избегая смотреть в глаза.

— Марк, успокойся. Все будет хорошо.

— Ни черта, Артур! Ничего хорошего! Думаешь, я не понимаю, что не по руке сабля? Все понимаю. И от этого еще поганей. У меня ни одного шанса — ни одного! Даже речи не идет о том, чтобы быть вместе. Я простого внимания на себя обратить не смогу. Ну, кто видит охрану? Да это мебель — просто такая разновидность мебели.

Он помолчал и добавил странным прерывающимся голосом:

— Может, так и лучше — чтобы не видеть ее больше.

— Нет, Марк, это не выход, — ответил я. — Я тоже пытался не видеть… жену. Долго прятался сам от себя. Поверь, от себя не спрятаться. Это бесполезные мучения и пустая трата времени.

— Что же тогда делать? Что мне делать? — безнадежно спросил он.

— Не прятаться — это точно. Конечно, ситуация у тебя ой как непроста. Мне было проще. У меня был другой статус. Хотя вру — не было проще. Я все время боялся ее обидеть. Она же не была свободной, а мне хотелось, чтобы она любила меня просто так, а не как хозяина. У тебя сложнее, но и одновременно проще.

— Проще? — удивленно переспросил он и наконец-то заинтересованно поднял на меня взгляд.

— Конечно, ведь вряд ли ты хоть чем-то сможешь ее задеть. Вот она тебя — вполне может дернуть за нервы. И не только. Подумай сам, что ты способен плохого сделать в отношении госпожи?

Он усмехнулся, отрицательно покачал головой.

— Вот!

— А что делать, Артур? Что делать? Я даже голос ее спокойно слышать не могу — стискиваю зубы, чтобы просто сдерживать желания. Что же будет дальше?

Я улыбнулся:

— Тебе мой опыт интересен?

Марк внимательно и серьезно держал мой взгляд:

— Да, если, конечно, для тебя это приемлемо.

— Да, нормально все, Марк. Уже столько времени прошло, я могу вспоминать спокойно. Да и к Эле иначе отношусь, понимаю, что это было помутнение сознания. Разве нормально — держать обиду на невменяемого человека? Глупо. Ну, если о моем опыте… Не думаю, что сможешь долго скрывать свои чувства. Если Эля не слепая, а она, уверяю тебя, не слепая, то довольно скоро все поймет. А там… все равно — принимать решение ей. Ты ничего не сможешь изменить. Даже не пытайся. И не очень-то стремись скрывать свои чувства — это просто продлит время неопределенности, дольше будешь в подвешенном состоянии. Ты этого хочешь?

— Нет, конечно. Просто, понимаешь, боюсь я этой определенности. Допустим, она все поймет… И скажет, что я балбес и могу свои чувства засунуть… А мне потом — на стену лезть от безнадеги?

Я печально улыбнулся, все, что говорил Марк, я уже проходил и потому понимал его преотлично. Вот только как ему сейчас объяснить, что лекарства от этой заразы не предусмотрено? Видимо, Боги хотели нас наказать. Вот и наказали — любовью. А Марк спросил:

— Скажи, как ты смог жить без нее — без своей жены?

Хороший вопрос, вот только стоит ли на него отвечать? Очень уж это личное. Если бы спросил кто другой, не Марк, промолчал бы. Но ему — отвечу.

— С трудом, Марк. Было очень плохо. И до сих пор иногда накатывает. Просто у меня есть Мирра и была цель — отомстить. К сожалению, у тебя не будет ни того, ни другого. Я не знаю ответа на твой вопрос. Я даже предположить не могу, что тебе с этим делать. Но твердо знаю одно — надо будет продолжать жить.

— Зачем?

— Неправильный вопрос. Не зачем — для кого. Для нее. То, что тебя не любят, вовсе не означает, что тебе запретят любить. Это вообще невозможно запретить. Ты можешь оставаться рядом и защищать ее. А в том, что ей эта защита понадобится, у меня нет никаких сомнений. Думаю, что и у тебя тоже. Это будет правильно. Непросто, иногда даже больно, но правильно.

На этот раз Марк, опустив голову, долго молчал. Я спокойно ждал, когда он поймет. В том, что поймет, не сомневался. Я успел хорошо его узнать — упрямый, умный, предельно честный человек. Со своими тараканами в голове и шрамами в глубине души, но у кого из нас их нет? Мне Марк нравился. Положа руку на сердце, буду рад, если Эля обратит на него внимание. Он гораздо больше подходит ей, чем Ян. Ей нужен сильный мужчина.

— Есть еще одно, — наконец негромко сказал Марк. — Кое-что, чего никто не знает, но это может всплыть неожиданно. И тогда…

— Ты уверен, что нужно говорить о том, что никто не знает? Может, пусть и дальше все так останется?

Он отрицательно качнул головой и поднял на меня отчаянный взгляд:

— Нет. Если уж я попросил твоего совета, то и об этом скажи, что думаешь.

— Хорошо, как знаешь, Марк. Я напомню, что все останется между нами.

Он кивнул и продолжил:

— Я не всегда принадлежал Императрице. Ты знаешь, я из школы Карона. Считается, что ее выпускники не только отличные воины, но и очень преданные слуги. Оттого и цена на нас выше высокого. Это внешняя сторона медали, которая известна любому. Но есть и другая, темная сторона.

Он посмотрел мне в глаза и усмехнулся.

— Кстати, если после того, как ты узнаешь вторую, темную сторону, не захочешь иметь со мной ничего общего — скажи сразу, пойму и не обижусь.

— Все настолько серьезно?

— Серьезнее некуда, — подтвердил он.— Сейчас поймешь. Собственно, добиться преданности можно двумя способами — или добиться уважения и любви, что сам понимаешь — заморочно. Ну кому из господ захочется терять на это время? Второй путь гораздо проще и легче. Нужно просто полностью сломить волю человека. Для этого достаточно найти слабое место, выяснить, чего он боится больше всего или создать этот страх искусственно. И потом за любое неверное движение наказывать, ударяя именно по этому слабому месту. Изо дня в день, из года в год.

— Подожди! — остановил его я. — Но так можно просто до самоубийства довести.

Он мрачно и горько рассмеялся:

— Нет, самоубийство весьма не приветствуется. Да и негде особо. А за любую попытку уйти из жизни — тройная порция «любимого» наказания.

Он стиснул зубы, на щеках играли желваки. Наконец, справившись с эмоциями, продолжил:

— Я один раз попробовал — хватило. На уровне рефлексов отложилось, что это невозможно. Ладно, не перебивай. И так непросто… Так вот, выяснили и в отношении меня. Голод я переносил нормально, боль тоже. Пришлось для меня страх создавать. В изобретательности этим сволочам не откажешь.

У него снова заблестели глаза, он со злостью вытер их тыльной стороной ладони.

— Марк, может, не стоит? — спросил я.

— Стоит, — выдохнул он. — Мне все равно нужен твой совет. Как же ты его дашь, если не будешь ничего знать? Вот… они изобрели. Как то в очередной раз, когда хозяин решил, что я заслуживаю наказания, он попросил вызвать двух охранников. Раньше я не имел с ними дела. Они работали на другом участке. Они были огромные, просто горообразные. Причем, все это не жир, а сплошные мышцы. Или мне это тогда казалось? Что мне было-то? Семнадцать лет… Совсем мальчишка. Он меня им отдал. Понимаешь?

Совершенно бледный Марк тревожно с ожиданием смотрел на меня.

— Не совсем, извини, — осторожно ответил я.

— Они предпочитали в постели мальчиков. Тогда они меня в первый раз вдвоем... развлеклись. Я не смог ничего сделать.

Марк выдохнул и сцепил руки в замок так крепко, что побелели костяшки пальцев.

— А потом были пять лет, когда за любую провинность в дверях появлялись они. Когда в очередной раз хозяин вызывал их, я в ногах у него лежал, умоляя не делать этого. Мне уже все было безразлично — только бы не это. Но он отшвыривал ногой, как собаку, и все повторялось снова и снова… Я начал бояться ошибок. Если честно, когда хозяин решил, что я готов к продаже, мне было уже все безразлично. Я даже рабский аукцион не очень-то помню. Я решил, что уже никогда не заинтересуюсь женщиной. Собственно, все эти годы ни о чем таком и не думал. Предыдущие пять лет не вызывали никакого желания. Но вот теперь — влюблен, как ни странно, в женщину. Скажи, Артур, такое вообще может быть?

Я с ужасом смотрел на него и просто не мог сказать ни слова. Даже предположить невозможно, через что он прошел. Марк понял по-своему. Он неуклюже поднялся на затекшие ноги и тихо сказал:

— Извини, никаких проблем. Я, пожалуй, пойду, — и направился к выходу из тренировочного зала.

— Постой, балбес, — наконец очнулся я. — Все не так. Точнее, наоборот — все нормально, — я догнал его уже почти в дверях. Встряхнул за плечо, заставив повернуться ко мне.

— С чего ты решил, что мне будет неприятно с тобой общаться? Вот с твоим прежним хозяином или теми уродами — точно, разговаривать бы не стал — просто уничтожил бы. Молча. Чтобы землю не пачкали своим присутствием. А ты то тут при чем? Разве ты этого хотел?

Марк серьезно посмотрел мне в глаза:

— Спасибо.

— За что?

— За то, что понял. И что не отвернулся. Мне действительно не интересны мужчины. Просто я думал, что и женщины будут не интересны. Что все это вообще не для меня, понимаешь?

— Понимаю, Марк. Но вот тут ты не прав. Ты нормальный мужчина, с нормальной ориентацией. Просто должно было пройти какое-то время, чтобы немного ушли… неприятные воспоминания. Скажем так. Думаю, тебе просто нужно было время. Оно прошло. И теперь твоя нормальная настоящая природа требует свое. Так что — все в порядке, так, как и должно быть.

— Наверное, ты прав, — вздохнул Марк. — Только я теперь еще боюсь, что она об этом случайно узнает.

— Откуда?

— Да мало ли… Жизнь — забавная штука, всегда подсовывает сюрпризы. Представляешь, как она к этому отнесется?

— Да уж! — согласился я с Марком. — О таком лучше женщине не знать. Да и никому лучше не знать. Ты был прав, когда молчал. Даже меня все немного шокировало.

Марк дернулся.

— Нет, пойми верно… Не в том плане. Просто одно дело слышать о том, что некоторые предпочитают в постели мужчин. Так, одни разговоры. А другое дело — столкнуться вот с такой реальностью. Но это хорошо, что ты решился мне рассказать. Думаю, что нужно дополнить мой проект нового «Установления о рабстве» еще одним пунктом, запрещающим принуждать рабов к подобным, хм… контактам. Я подумаю, как это грамотно сформулировать. Как ты считаешь, Эля вполне выздоровела?

— Смотря для чего, — ответил Марк, пожимая плечами.

— Для того, чтобы рассмотреть этот документ.

— Для документов — вполне. Кстати, не пойми неправильно, — он лукаво усмехнулся, — но не пойти ли нам в душ?

— Даже не надейся! — вернул я ему ухмылку, — После тренировок в душ не просто надо, а очень сильно надо! Пойдем, друг.

Душевые находились недалеко — всего несколько десятков шагов по коридору. Мы уже почти дошли до нужной двери, когда из-за поворота вылетел взъерошенный, совершенно белый с красными пятнами по лицу охранник, который был приставлен к Императрице. Марк тут же подобрался, словно хищный зверь перед прыжком. Одним движением руки притормозил разогнавшегося парня и резко спросил:

— Что?!

— Она… — парень заполошно дышал, — пропала…

— Как это? — очень тихо и слишком спокойно спросил Марк. Насколько я его знал, это означало крайнюю степень злости. Потому поспешил вмешаться, оттирая разъяренного Марка от паренька.

— Спокойно, и первый, и второй — спокойно. Все, что случилось — уже случилось. Давай по порядку.

— Она вернулась от вас в плохом настроении. Потом закрыла у меня перед носом двери, а я не решился настаивать. Я же проверил — все чисто. Потом прошло минут десять, и госпожа быстро вышла и отправилась в сад. Я решил, что на прогулку, чтобы успокоиться.

— Какая мне разница, что ты, недоумок, решил! — прорычал Марк.

Мальчишка съежился, затрясся, но продолжил свой рассказ.

— Извините. А она пошла обычной дорогой, как на прогулке. Прошла на поляну и сказала, что будет медитировать и нужно, чтобы ей не мешали, и я чтобы тоже не мешал, а стоял в сторонке.

— Придурок!

— Марк, спокойнее.

— Нет, Артур — он совсем без мозгов! Ты разве раньше хоть раз видел, чтобы Императрица медитировала? Разве ты не знаешь, что медитации требуют постоянной ежедневной практики? С чего бы это госпоже вдруг начать медитировать? Что у тебя вместо башки? Дырка, в которую ты ешь?!

— Марк! Спокойно!

Мальчишка-охранник уже откровенно плакал, размазывая по щекам не очень чистой ладонью (видимо, упал где-то в саду — рука была испачкана в земле) крупные, какие-то детские слезы.

— Рассказывай дальше, — как можно мягче попросил я.

— Она встала и закрыла глаза… — со всхлипами продолжил он, — а потом перед ней вдруг засветился воздух и появилось окно с другим садом…

— А ты что? — мрачно спросил Марк.

— А я… — парень совсем жалобно и надрывно всхлипнул, — испугался. Что теперь будет?...

— Не реви; что дальше-то произошло?

Мальчишку нешуточно трясло, он с трудом говорил сквозь стучавшие, словно от холода, зубы:

— А госпожа туда шагнула, и окно схлопнулось. Я подбежал к месту, где она стояла, а там никого и ничего.

Я успокаивающе поглаживал мальчонку по плечу:

— Успокойся, ты ни в чем не виноват.

— А вот я так не считаю, — зловеще сообщил Марк. — И ты еще ответишь за бездействие. Испугался он! Ты должен был быть рядом! Постоянно. А ты сначала оставил ее одну в комнате, а потом прошляпил в саду. Ответишь за все.

— Марк, перестань, — поморщился я. — На парня больно смотреть. Не стоит его третировать — он и так осознал и все понимает.

— Еще бы он не понимал.

— Кстати, ты отчасти сам виноват в том, что произошло. Зачем приставил к госпоже мальчишку?

— Он не мальчишка, — проворчал Марк. — Я в нем уверен. Видишь ли, Артур, Даниэл тоже из школы Карона — так что в умении владеть оружием и в преданности сомневаться не приходится.

Я молча с укоризной смотрел Марку в глаза. Он не выдержал, стушевался, отвел взгляд.

— Ладно, — проворчал он наконец, — Успокойся, Даниэл, я тоже не подумал — нужно было ставить двоих охранников. Все, все нормально, парень. Иди — отдохни пока.

— Спасибо, я не устал, — стуча зубами, ответил охранник.

Марк улыбнулся уже совсем не зло и сказал:

— Нет, Артур, ну как тебе — намеков не понимает. Вали отсюда, жертва энуреза, нам с Артуром поговорить нужно, без тебя. Ты уже все, что мог, сделал.

Дэниэл, глотая слезы, коротко поклонился и побрел по коридору в обратном направлении.

— Что ты об этом думаешь? — спросил Марк.

— Думаю, для начала нужно осмотреться в ее комнате. Вдруг оставила записку. Явно то, что случилось, произошло согласно ее планам. Это стопроцентно не похищение.

Марк, поразмыслив недолго, согласился, и мы отправились в покои Императрицы. Записки, к сожалению, не нашли. Зато на полу отыскался пустой голубого стекла флакон — один из тех двух, которые Марк принес из подземелья. Мы переглянулись.

— Похоже, она все же решилась, — отметил я. — Значит, скорее всего, обошлась без кристалла и отправилась за лекарством. Это подсказано обычной логикой.

— В тот мир? — убитым голосом уточнил Марк.

— А куда еще? Именно с этой идеей она к нам приходила.

— А если с ней там что-нибудь случится?

Марк нервно мерил шагам комнату.

— Вдруг она просто не захочет возвращаться?

В его голосе уже звучала неприкрытая паника.

— Почему ты так думаешь? — удивился я его неожиданным выводам.

— А что хорошего она тут видела? Одни нападения, побои и работу, работу без конца. Думаешь, ради этого ей захочется возвращаться?

Я пожал плечами:

— Марк, ты обладаешь уникальной способностью — видишь только плохое. Но ведь сам совсем недавно рассуждал о двух сторонах медали.

— Не понимаю…

— Просто посмотри на все с другой стороны, — посоветовал я. — Да. Ты все верно сказал, но, думаю, ей есть, зачем возвращаться. Поверь, я знаю Элю давно, много больше, чем ты. Фактически мы выросли вместе. Мой отец погиб, спасая жизнь Императору, и тот в знак признательности принял меня на воспитание. Я был на шесть лет старше Эли, но почти все свободное время мы проводили вместе. До Пещеры кристаллов это был замечательный человечек: умная, добрая, открытая, непосредственная. И было в ней одно откровенно подкупающее свойство: она безгранично доверяла своим друзьям и ради них готова была звезду с неба достать.

Марк слушал очень внимательно, жадно впитывая информацию. Еще бы — с этой стороны он совсем не знает своей любимой женщины. Я улыбнулся и продолжал:

— Смею надеяться, что она относит меня, тебя и Янека к категории друзей. Яну сейчас плохо, ему нужна помощь. И если она не попытается помочь, я готов съесть свою рубашку на завтрак. Она обязательно вернется.

— Твои слова да Солнцу в лучи… — проворчал Марк.

— А что касается твоего опасения, что с ней что-нибудь случится, то вряд ли. Жила же она в том мире без твоего надзора. Наоборот, все плохое произошло с ней тут, в Атлантиде.

Марк вздохнул.

— Знаешь, — тихо сказал он, — я все равно волнуюсь. Может, махнуть к жрецу и воспользоваться кристаллом?

— Не стоит, Марк, — возразил я. — Посчитай, сколько времени займет дорога. Скорее всего, вы с ней разминетесь. Она, не забывай, использует для перемещения не кристалл. Это что-то другое, гораздо мощнее и быстрее.

— И что прикажешь делать?

— Я? Ничего не прикажу, — я усмехнулся. — Не забывай, мы в одинаковом положении, И я не имею права тебе приказывать.

— Не цепляйся к словам, — поморщился он.

— Ну ладно, ладно! Думаю, делать ничего не надо. Пока! Будем ждать. Если она отправилась за лекарством, значит, когда вернется, будет стремиться к Янеку. Вот там и нужно установить пост дежурного.

Марк не заставил долго ждать и стремительно отдал нужные распоряжения. Все же помощника он себе грамотно подобрал. Казалось, что Рик понимает его с полуслова.

— Рик тоже прошел через Карона? — спросил я, когда за ним закрылась дверь.

— Да, как и все в личной охране Императрицы. Зачем тебе это?

— Просто хотел тебя, как начальника службы безопасности спросить: ты знаешь, чего боится каждый из них?

Марк невесело хмыкнул.

— Знаю, уточняли при покупке. Да, собственно, Карон и не делает из этого секрета. Наоборот, считает полезным, чтобы будущий хозяин был осведомлен. Для лучшего управления.

— А кто покупал тебя?

Марк вздрогнул и задумался, видимо пытаясь вспомнить тот день.

— Нет, — признал он в конце концов, — не помню. Как же я упустил…

— Да, это важно. Наверняка этому человеку сообщили данные о тебе.

Марк потемнел лицом, а я поспешил его успокоить.

— Не думаю, что это так актуально. Ведь этот некто никак не использовал полученную информацию все эти годы. А возможно, он ее и не имел, или забыл. Может ведь и такое быть.

— Не знаю, — напряженно ответил Марк.

— Подумай сам, — настаивал я, — все эти годы тебя наказывали вполне стандартно. По-моему, это лишний аргумент в пользу моей теории о том, что твой страх никому не известен.

— Хорошо бы так, — согласился он. — Но теперь я не буду спокоен, пока не узнаю, кем был мой покупатель. Ладно, мы вроде бы в душ шли?

И мы наконец добрались в душ. Ненавижу ощущать себя грязным и потным.

Марк.

Артур был прав. Мы не зря расположили посты в саду и во флигеле, где временно базировался доктор. Уже к вечеру первый, а потом и второй посты доложили мне о том, что Императрица вернулась и направляется в лечебницу. Я тут же сорвался с места и, безбожно сокращая пролеты лестниц прыжками через перила на следующую ниже площадку, помчался ей на встречу. Зачем? Ну, наверное, чтобы убедиться, что она действительно вернулась. Хотя нет, зачем врать — чтобы увидеть ее еще раз и убедиться, что Артур прав, и она вовсе не против того, чтобы я был рядом. Очень хотелось в это верить. Наконец в длинном коридоре флигеля я увидел знакомую худенькую фигурку, которая медленно и целеустремленно брела вперед, держась за стену и едва переставляя ноги. Боги! Что с ней?! Я подскочил, подхватил ее на руки и, чтобы не напугать негромко шепнул, почти касаясь губами ее маленького ушка:

— Все в порядке, это Марк. Что с Вами, госпожа? Вы ранены? Нужен врач?

Она вяло обняла меня рукой за шею и слабо улыбнулась.

— Нет, Марк. Все хорошо — я просто устала. Если тебе не трудно, помоги мне, пожалуйста, добраться к Эзре.

— Мне совершенно не трудно! — уверил я, тая от ее улыбки и покрепче прижимая ее легкое тело к своей груди. Знаю, что это нечестно, но удержаться просто не было сил. Ну, когда еще я смогу пронести ее на руках? К тому же, она начала ощутимо дрожать, кажется, ей было холодно. По крайней мере, ее ладонь была совершенно холодной, почти ледяной.

— Как хорошо, — подтвердила она мои подозрения, — ты теплый.

И сама попыталась уютнее устроиться на моих руках. Если бы я был котом, наверное, уже бы мурлыкал от удовольствия. Не удержавшись, тихонечко поцеловал ее в макушку.

— Ты что, Марк? — удивленно спросила она.

Черт! Заметила!

— Какой-то пух в волосах застрял, — не очень убедительно соврал я. Или убедительно? По крайней мере, она не стала ни возмущаться, ни переспрашивать.

Я пинком ноги открыл двери во временную лечебницу. Мне навстречу поднялся немного помятый доктор Эзра. Он удивленно посмотрел на меня и императрицу, а потом подобрался и быстро спросил:

— Что с ней?

— Все хорошо, Эзра! — поспешила она его успокоить. — Я устала, поэтому Марк меня донес.

Но доктор не успокоился и коротко бросил мне:

— Положи сюда — на кушетку.

Эльга тут же свернулась калачиком, ее затрясло еще сильнее — белая простынка на кушетке была довольно холодной. Я увидел брошенный в кресле плед и хотел накрыть ее, но доктор остановил меня.

— Погоди, я вначале осмотрю.

Он взял госпожу за запястье и, достав часы, что-то высчитывал. Недовольно фыркнул. Потребовал:

— Откройте рот. Шире.

Повернул ее голову к окну, заглядывая в открытый рот госпожи, и недовольно пробормотал что-то себе под нос.

— Накрой! — это уже мне. Я тут же укутал ее, но этого мне показалось мало, и я спросил:

— Может, есть что-нибудь потеплее?

Эзра мельком взглянул на меня. Он уже готовил какую то ампулу и шприц. И делал все это очень быстро. Мне стало не по себе от его сосредоточенного взгляда.

— С госпожой что-то не так? — тихо спросил я.

— Еще бы! — так же тихо отвечал он, более не отвлекаясь от своего дела. В шприц постепенно набиралась какая-то прозрачная жидкость. — У нее кровь во рту. Я не заметил повреждений слизистой.

— Это плохо? — спросил я, чувствуя, как от страха за нее у меня немеют губы.

— Не очень хорошо, естественно.

Доктор протер ватой ее руку и по комнате поплыл резкий запах. Потом он быстро и резко ввел иглу и нажал на поршень шприца. Я невольно поморщился. А госпожа, кажется, даже не заметила. Ее глаза были закрыты, а дыхание было частым и поверхностным. Плохо. Да что же с ней такое?!

— Чем я могу помочь? — спросил я доктора. Тот бегло взглянул на меня и ободряюще улыбнулся.

— Ничего! Все будет хорошо. А если помочь, то приготовьте пока чаю.

Я прошел в соседнюю комнату и быстро приготовил чай.

— Послаще? — уточнил я, вспомнив советы самой госпожи.

— Да, конечно.

Я намешал три ложечки сахара. Сам обычно обходился одной. Значит, три — в самый раз.

— Вот. Чай.

Доктор взял в руки исходящую дымком чашку и сделал большой глоток.

— А как же? — удивился я.

— Спасибо! Чай я просил для себя, а ей пока ничего нельзя. По крайней мере, пока я не исключу внутреннее кровотечение. Лекарство уже начало действовать, сейчас посмотрим результаты.

Эльга, постарайтесь сесть. Думаю, Вам сейчас это пригодится. Ну же! Откройте глаза. Вот так. Как Вас зовут? Марк, помогите ей сесть и придерживайте за плечи.

Дорогой доктор! С огромным удовольствием выполню ваше распоряжение! Я приобнял за плечи дрожащую госпожу и так удерживал ее, пока доктор производил повторный осмотр. Сам я замер в довольно неудобной позе, но это не важно. Главное, чтобы ей, моей avanta-mou, было удобно. Я вполне способен немного потерпеть. Она потихоньку приходила в себя. Лицо приобретало более естественный оттенок, и трястись она стала значительно меньше. Эзра еще раз взял ее запястье. Сверился с часами и удовлетворено улыбнулся.

— Ну-с, голубушка, каким это способом Вы себя довели до такого состояния? И откуда во рту кровь? Грызли на обед фарфоровые тарелки?

— Вот уж нет! — улыбнулась она. — Предпочитаю ягоды и фрукты. Я, между прочим, принесла вам обещанные таблетки. Для Янека. — пояснила она, протягивая доктору две бумажных коробочки, которые до сих пор зажимала в руке.

Он раскрыл, достал вложенный лист бумаги и какие-то зеленоватые маленькие кругляши, упакованные в странную полупрозрачную плоскую коробку. На бумаге мелкими буквами было что-то написано, но доктор только разочаровано развел руками:

— Не понимаю, тут не по-нашему.

— Я прочту! — охотно вызвалась госпожа.

Читала она минуты две. Но вот толку от этого было чуть: все изобиловало какими-то непонятными терминами. Лично я уловил только суть — болевой синдром чего-то там. Видимо, от боли. Судя по удивленному лицу доктора, он тоже понял не все.

— Значит, до четырех таблеток с равными промежутками? — уточнил он.

— Да.

— Хорошо, попробуем. Мы все равно ничего не теряем.

Он ухватил обе пачки и отправился в соседнюю комнату. Видимо, именно там располагался Ян.

Артур снова был прав — она отправилась в свой мир вопреки нашим советам и добилась своего. Упрямица!

— Марк, — она тихонько тронула меня за руку. Я чуть не дернулся от неожиданности, но тут же замер — Прости меня, пожалуйста, я на тебя накричала. Ты, наверное, обижен?

Она виноватыми глазами ловила мой взгляд, а я… я просто не знал, что ей ответить. Слишком хорошо помнил я прежнюю госпожу и ее уроки. А вот эту госпожу просто иногда не понимал.

— Вам не за что извиняться… Да и не принято это, — неуклюже сказал я, скрывая свое смущение.

— Я с тобой не согласна, Марк. Я же знаю, что не права — значит, должна извиниться. Я понимаю, почему ты так говоришь. Но скоро, Марк, все изменится. Просто поверь — все изменится.

Она ласково погладила меня по руке и улыбнулась.

— Просто скажи, что не обижаешься на меня.

— Я не обижаюсь на Вас, — через силу выговорил я, проглатывая неизменную приставку «госпожа».

— Марк, я разговорилась с этим мальчиком… как его… Данечой!

— Ваш охранник? Дэниэл, — поправил я.

— Точно! Я надеюсь, что у него из-за моей выходки не было неприятностей? Он не виноват, это я его обманула.

— Я понял, с ним все в порядке.

Я мысленно поблагодарил Артура, который не дал мне как следует наказать парнишку. Думаю, что другой ответ вряд ли бы устроил госпожу.

— Он сказал мне о том, что существуют рабские аукционы. Это так?

Она требовательно смотрела на меня, ожидая ответа, а я молчал, чувствуя, как постепенно становится явью мой самый большой кошмар. Еще совсем немного, и она вспомнит или узнает то, что я скрывал все эти годы. Боги! Кто же тогда меня купил?! Кому передали сведения обо мне?

— Почему ты молчишь, Марк? — дернула она меня за рукав. Я постарался, чтобы мой голос звучал ровно.

— Да, госпожа.

— Я хотела бы побывать на одном из них. Это возможно?

— Зачем это Вам, госпожа? — с удивлением воскликнул я. — Вы просто не представляете себе, какая это… — я несколько секунд подыскивал подходящее слово, — грязь.

— Почему, Марк?

И чистый наивный взгляд глаза в глаза. Боги! Как ей поприличнее объяснить, что господа ее уровня не ходят по аукционам. Тем более — госпожи. Женщинам в этой клоаке вовсе не место. А объяснять придется.

— Там очень… гадко. Вам не понравится.

— Ну и что? Мало ли что мне не нравится? Я обязана знать.

— Это унизит Ваше достоинство.

— Прости, Марк, не понимаю, — она развела руками.

Я набрался смелости и все же сказал:

— Рабов продают обнаженными. И их много. Вокруг Вас будет множество совершенно голых мужчин. И женщин.

Она нахмурилась, но упорствовала в своем желании:

— Все равно — я обязана знать, что и как происходит в моей стране.

Я вздохнул. Боги, за что все это именно мне?

— Во время торгов рабов осматривают. Иногда довольно грубо. Везде осматривают. На аукционах нет женщин-покупательниц. Они приобретают товар через посредников.

Она сжала губы в тонкую линию. Все, уперлась, не убедил — и сказала:

— Я поняла тебя. Спасибо за предупреждение, но я все равно должна там быть. Хотя бы однажды и на одном аукционе. Это даст мне представление обо всех остальных и поможет решить ряд нужных вопросов. Поверь, это не обычная блажь. Просто я чувствую, что так правильно. Ты мне поможешь? Ты будешь моим проводником и охраной?

— Да, разве я смогу оставить Вас там одну?

Я печально улыбнулся.

— Когда Вы хотите поехать?

— А когда будет аукцион?

— Аукцион работает ежедневно. Выбирайте удобное для Вас время, госпожа.

— Тогда… тогда… давай через три дня? — предложила она. — К тому времени я успею отдохнуть. Знаешь, я ведь выпила голубой флакон из твоего подарка! Это так здорово!

— Я понял.

— А второй флакон… если ты не против, может, согласишься выпить ты и, например, Рик? Там на двоих. Вы самые лучшие из моих друзей. Ты не против?

Было приятно слышать, что она считает меня одним из друзей. Как же хорошо ее знает Артур!

— Конечно, если Вы мне доверяете, avanta–mou, я с радостью приму ваше предложение. Думаю, что и Рик будет рад принять его.

Еще бы он возражал! Как госпожа решит, так и будет.

— Как-то совсем не заметно, что ты рад? Что-то не так, Марк?

Я сглотнул комок, застрявший в горле, и ответил натянутым, словно чужим голосом:

— Госпожа, все в порядке. Вам показалось.

— Да нет… — протянула она. — Я прекрасно вижу, что что-то не так. Марк, если не хочешь, можешь не пить из того красного флакона. Я не настаиваю.

— Дело не в этом, госпожа.

— Тогда в чем? Что случилось, Марк?

Она участливо, по-доброму смотрела на меня и ждала ответа. Ну что ей сказать? Я никогда не смогу сказать ей правду! Никогда…

— Есть одно госпожа… это не касается Вашего предложения. Это только обо мне. Мне больно и… стыдно говорить об этом и вспоминать. Если не возражаете, я бы не хотел, — почти шепотом ответил я.

Она побледнела и сказала:

— Хорошо, Марк. Если это касается аукциона, то ты можешь не ехать туда. Меня смогут проводить другие.

— Нет, нет! Я буду с Вами, госпожа. Это только отчасти идет от аукциона. Это — мое прошлое, которого лучше бы никогда не было вовсе.

Я тревожно глянул на нее — не вспомнит ли сейчас? Нет. Значит, сведения переданы не ей. И хорошо, и плохо. Сколько я еще смогу ходить по лезвию бритвы? А она продолжила:

— Но у нас остается еще пара нерешенных вопросов. Первое: не проведено расследование относительно мятежников. Второе и, пожалуй, самое для меня неприятное — не осуществлена процедура наказания в отношении тебя и Рика. Марк, мне уже намекали на то, что откладывать эти вопросы далее не представляется возможным.

Я облегченно вздохнул. Наконец-то она перешла от опасной для меня темы к чему-то попроще.

— Я понимаю, как это неприятно для тебя, но что делать? — попыталась она оправдаться.

— Да все нормально, госпожа. В отношении первого вопроса — следствие практически завершено. Осталось оформить документы. Основные сведения собрали мои помощники, они же провели большую часть допросов. Думаю, что через день смогу представить Вам проекты указов относительно наказания мятежников.

— Ты только не очень там свирепствуй, — напомнила она.

— Не буду. Я помню Ваши распоряжения. Что касается второго вопроса, то время его исполнения целиком зависит от Вашего желания — сегодня, завтра, да в любой день

— Но Марк! Если сегодня или завтра, то как же ты будешь сопровождать меня на аукцион?

— Да нормально, — пожал я плечами. — Если будет так, как мы условились, то не вижу никаких проблем. Объем наказания не принесет серьезного вреда здоровью, значит, ничего не отменится.

— Но вам будет неудобно, — тихонько не согласилась она.

— Бывало и хуже, ничего страшного. Просто назначайте срок.

Она немного подумала и неуверенно сказала:

— Давайте тогда завтра, часов в одиннадцать утра. Не возражаешь?

— Не возражаю, — улыбнулся я. Абсурдная ситуация, никогда не думал, что когда-нибудь доживу до того, чтобы госпожа интересовалась у раба, не возражает ли он по поводу собственного наказания. Она очень печально с сочувствием посмотрела на меня и спросила:

— А я кому-то должна отдать какие-то распоряжения об этом? Да?

— Не стоит беспокоиться, госпожа, я сам обо всем распоряжусь.

Я коротко поклонился и вышел. Нужно было отдать необходимые указания. Для начала — относительно оформления документов по итогам расследования мятежа. В черновом варианте я уже кое-что набросал. Но надо поговорить с Диком, пусть займется оформлением на завтра. Да, вот, кстати, и он.

— Отлично, я как раз иду к тебе.

— А я, не поверишь, ищу тебя! Марк, — Дик посерьезнел и стал говорить тихо, опасаясь ненужных ушей. — Тебя немедленно хочет видеть Даниэл Шахри, нынешний владелец школы рабов Крона.

— Зачем?

— Говорит, что его вопрос, прежде всего, касается тебя лично. И говорить об этом он будет только с тобой.

Я вспоминаю… Барон Шахри… Он купил у Карона школу. А Карон ушел на покой. Переименовывать известное учреждение не стал, использует раскрученное имя школы. С ним я ни разу не встречался. Повязали его наши близнецы, допросы вел Рик. Интересно, что ему от меня нужно?

— Хорошо. Где он сейчас?

— Нижний ярус, восьмой отсек.

— Я к нему загляну. А ты пока подготовь документы по мятежу для Императрицы. Черновые варианты в допросной в секретере.

— Я видел. Займусь. Тебе выделить охрану для беседы с господином Шахри?

— Не стоит — справлюсь сам.

— Держи ключи.

Дик передал мне связку из трех ключей — внешний ярус, нижний и от нужного отсека. Позвякивая металлом, в задумчивости относительно тем предстоящего разговора, я не заметил, как вошел на нижний ярус подземелья. Тут было холодно, сыро и не хватало света. Зато на сидельцев эта атмосфера действовала безукоризненно, они тут же умеривали свой пыл и становились намного более сговорчивыми. Ключ, неприятно проскрежетав, повернулся в замке, и я толкнул двери в восьмой отсек. В камере было еще темнее. Только маленький факел освещал довольно большое пространство комнаты. Однако его света было вполне достаточно, чтобы видеть невольного обитателя этого отсека. По приказу госпожи ни одного пленника не подвергли пыткам. Господин Шахри не был исключением. Но более чем недельное пребывание в подземелье уже успело наложить на него характерный отпечаток.

— Если не ошибаюсь, Марк? Начальник личной императорской охраны? — уточнил он.

— Да. Мне передали, что Вы, господин, хотели меня видеть по какому-то не терпящему отлагательств вопросу.

Хотя и мятежник, и пленник, но он все еще официально сохранял за собой немаленький социальный статус, и мое обращение к нему должно было быть максимально уважительным.

— Хорошо. Закрой двери. Не в твоих, да и не в моих интересах, чтобы кто-либо услышал наш разговор.

Интересное, но вполне предугадываемое начало. Отчего бы не уважить человека? Я пожал плечами и прикрыл двери плотнее.

— Теперь вас, господин, все устраивает?

— Вполне, — неприятно усмехнулся он. — Для начала хочу сообщить тебе, как начальнику личной императорской охраны, что я ее не трогал и пальцем. Тот, кто виновен — погиб.

— Благодарю вас, но если вы приглашали меня только за этим, то должен вам сообщить, что все это я уже выяснил.

— Нет, не только. Это всего лишь прелюдия — для того, чтобы ты не испытывал в отношении меня ненужных в нашей ситуации эмоций. А теперь ближе к делу… или к телу? У меня есть данные о том, что для тебя, раб, предпочтителен все же второй вариант?

Он криво усмехался, ожидая моей реакции. Я молчал. Разумеется, я прекрасно понял, что он хотел сказать. Вот значит как… информация обо мне у него. На этом поле я явно в проигрышной позиции.

— Ну, ты понял, что я тебе сказал? — он изящно выгнул дугой бровь.

— Вполне, господин, — сдержано и негромко ответил я.

— Прекрасно. В свое время твой прежний хозяин не стал передавать эти данные поставщику императорского двора. Он разумно предположил, что когда-нибудь информация может пригодиться ему самому. Ему не пригодилась, но сейчас очень кстати пришлась мне. Как ты считаешь, раб, как твоя госпожа отреагирует на сведения о том, что начальник ее личной охраны мужеложец?

Я невольно задержал дыхание. Слышать об этом от постороннего человека было неожиданно больно. Выдержав паузу, и дав эмоциям поуспокоиться, ответил:

— Думаю, ей это не понравится.

Шахри торжествующе ухмылялся:

— Правильно думаешь. Впрочем, есть другое решение этого скользкого вопроса.

Я молчал. Захочет сказать — скажет.

— Не хочешь узнать, какое? — глумился он.

Больше всего хотелось его просто убить. Прямо здесь и сейчас — и тогда не будет никаких скользких вопросов. Но я понимал, что это не выход. Начнется расследование, и мне придется объяснять причины своего поступка. Зная, как я подготовлен, вряд ли кто-то поверит, что я убил его случайно в процессе самообороны.

— Молчишь? Ну да ладно. Я сегодня добрый. Я тебе сделаю прекрасное предложение, от которого ты не сможешь отказаться.

Он устроился поудобнее, позвякивая цепью и раздраженно потер под браслетом наручников покрасневшую кожу.

— Значит так: ты меня отпускаешь, а я обязуюсь не передавать сведения о тебе Императрице. Да и кому-то другому тоже. Причем ты мне не побег устраиваешь, а именно освобождение.

— Как вы себе это представляете?

— Ой, вот только не надо сверкать честностью и наивностью. Оформишь документы проверки таким образом, чтобы по ним выходило, что я не имею к мятежу отношения. Что меня под угрозами принудили в этом участвовать, да и то косвенно. Бумага все стерпит.

— Бумага стерпит, — согласился я. — Вот только совесть моя этого стерпеть не сможет. Я вынужден отказаться от вашего предложения, господин Шахри.

Сказал, словно в ледяную воду прыгнул. Все… пути назад нет. Его лицо вытянулось в недоумении, потом он осознал, что ему ответили, и процедил сквозь зубы:

— Ты еще пожалеешь об этом, твареныш. Пшел вон отсюда.

Я поклонился и молча покинул отсек, основательно заперев за собой двери. Я шел к себе в небольшую, но такую удобную, ставшую для меня домом комнатку. Шел на автомате, все еще слыша в ушах слова Шахри. Не помню, сколько прошло времени, но очнулся, сидя на стуле у темного ночного окна в своей комнате. Многое было передумано… Но я был твердо уверен в том, что принял правильное решение: позволивший себя запугать и шантажировать один только раз должен ожидать продолжения. Я этого не хотел. Значит, ответил правильно. Вот только от этого во рту чувствовалась ощутимая горечь, словно разжевал сорванный при дороге стебель одуванчика. Очень скоро Шахри найдет способ поговорить с госпожой. Да, собственно, его и искать не придется — потребует встречи. И тогда я просто перестану существовать. Меня не станет. На моем месте в ее глазах появится мерзкое, гадкое существо, не имеющее права называть себя человеком. От осознания этого не хотелось жить. Если бы не вживленный намертво в школе принцип — умереть по своему желанию невозможно — вот сейчас закончил бы это никчемное существование, не задумываясь, чтобы никогда не увидеть ее взгляд, полный омерзения. Жаль, что я не смогу. Жаль. Завтра — наказание. Возможно, это будет последний день, когда я увижу госпожу, находясь в прежнем статусе. Который сейчас час? Ого… глубокая ночь. Нужно попробовать уснуть. Хотя бы несколько часов.

Эльга.

Этой ночью я не просто плохо спала, я спала отвратительно. Сначала сон долго не шел, потом раз пять вскакивала то от жажды, то от кошмаров. Под утро обозвала себя идиоткой — во сне вспомнила, что могу залечивать раны руками. И даже, вроде бы, снимать боль. Какого черта я потащилась за таблетками, когда могла помочь Яну в любую минуту? Взглянула на часы: половина шестого утра. Да, для визитов к больному немного рано. Ничего, отложим на пару часов. Главное, что в мою дырявую голову все же пришла здравая мысль. Определенно, я не безнадежна. Вот только чем бы себя занять? Уснуть уже точно не получится. В углу на стуле посверкивал глазами охранник — не спит. Сегодня был не Данечка — какой то другой, постарше.

— Ты в карты играть умеешь?

— Да, госпожа, — немного удивленно ответил он.

— Давай сыграем в дурачка что ли… Все равно не усну.

— Если я Вас правильно понял, госпожа, Вам просто нечего сейчас делать? — осторожно уточнил охранник.

— Совершенно верно. А вот мыслей неприятных полон череп. Хочется отвлечься. Так что — раскинем карты?

Надо отметить, что охрана уже не шарахалась от моих неподобающих статусу предложений: человек не муха — ко всему привыкает. Вот и они пообвыклись. Но в этот раз охранник неожиданно предложил другое решение.

— Может, если Вам, госпожа, не спится, Вы навестите одного из мятежников. Господин Шахри вчера вечером просил Вас об аудиенции.

Шахри… Шахри… что-то знакомое. А, один из несостоявшихся женихов. Как же, помню. Впрочем, к нему у меня не было особых претензий. В чем-то он даже был мне симпатичен. По крайней мере, отказался от мерзкого предложения покойного ныне Советника.

— Что вчера не сказали?

— Вы уже легли спать.

— Понятно. Но сейчас он, наверное, спит.

— Тюрьма не очень располагает к отдыху. Тем более — подземелье. Там всегда холодно.

Да уж! Меня передернуло от собственных неприятных воспоминаний.

— Хорошо, проводи меня. Я сейчас быстренько — умоюсь и переоденусь.

Я уложилась в рекордные семь минут. Охранник одобрительно улыбнулся.

— Следуйте за мной, госпожа.

Дворец еще спал. Только охранные патрули попадались нам по дороге, но они знали меня в лицо и не задавали ненужных вопросов. Если Императрица идет куда-то в пять часов утра, значит, так оно и нужно. Не возникло вопросов и у поста охраны на подземном уровне. Моему провожатому молча выдали ключ от нужной нам камеры.

В коридорах было сыро и непривычно холодно. Все же пренеприятнейшее это место. Ключ мерзко скрипел, и я ожидала, что дверь огласит коридор еще одним душераздирающим воплем, но она неожиданно тихо повернулась на смазанных петлях. Я щурилась, привыкая к полумраку камеры. У стены загремел железом, завозился и приподнялся человек. Присмотревшись, узнала неудавшегося мужа. Интересно, мне с ним первой положено здороваться, или ему со мной? Блин, вечно путаюсь в местном этикете!

— Здравствуйте, госпожа, — он с почтением опустился на одно колено. Значит, первым все же здоровается он.

— Хм. Что-то я не припомню подобной учтивости в нашу с вами последнюю встречу! — не удержалась я от вежливого укора.

— Обстоятельства несколько изменились, — хрипло ответил он. — Как видите, не в мою пользу.

— Вижу, вижу. Вставайте Даниэл. Чего уж там.

— О, вы даже запомнили мое имя — большая честь.

— Да не очень большая. Просто склерозом не страдаю. Мне сообщили, что вы хотели со мной встретиться?

— Да, госпожа, — цепи снова лязгнули, когда Шахри поднялся с колен.

— Надеюсь, не с прежними целями?

Он невесело усмехнулся.

— Вовсе нет. Жаль, что все так получилось. Глупо как-то.

— Мне тоже жаль.

Он явно затруднялся начать разговор, а я не спешила приходить ему на помощь. Я также очень хорошо помнила, что этот же мужчина приказал оставить меня без воды и еды. Нет, я не злопамятна, что вы! Просто не люблю, когда на меня давят. Он молчал, пауза затягивалась. Я неожиданно для себя зевнула.

— Дорогой мой, еще немного — и я засну, — напоминаю о себе.

— Да, конечно. Невежливо заставлять даму ждать, — он вздохнул и улыбнулся немного задумчиво. Так мне показалось.

— Я хотел поговорить с Вами о Вашем начальнике охраны, уважаемая, — наконец приступил он к делу.

— Вот как? И чем же вас заинтересовал мой начальник охраны?

— Да, собственно, мне-то он как раз не интересен. Я, видите ли, придерживаюсь традиционных направлений в любви.

— О! Это вы мне в прошлую встречу вполне четко объяснили. Спасибо. Я в курсе. Что? Что вы сказали? — наконец дошел до меня подлинный смысл его заявления. — Что вы имели в виду?

— Только ради Вашего спокойствия вынужден довести до Вас эту щепетильную информацию, уважаемая, — продолжал между тем он. — Вы знаете, что сейчас я являюсь владельцем школы Карона. Вместе со всем имуществом, я получил право и на некоторую информацию. Видите ли, уважаемый Карон вел довольно специфический учет — он записывал отличительные особенности всех рабов, которых выпускала школа. Совершенно случайно я наткнулся на интересную информацию касательно некого раба Марка, который был продан поставщику Его Императорского Величества. Право, если бы не забота о Вашей репутации, репутации двора, я никогда не стал бы предавать ее гласности.

— Что вы имеете в виду? — теряя терпение, спросила я.

— Скажите, уважаемая, вам известно, что Марк предпочитает, чтобы его жестко имели мужики комплекцией поплотнее, причем именно его и, простите за грубость, в задницу? — внимательно глядя на меня, спросил он. — Полагаю, что, не имея постоянного партнера, ваш раб давно стал доступной подстилкой для всех желающих.

Я хмыкнула и пожала плечами.

— Нет, впрочем, какая разница? Это его личное дело. Жалоб на насилие с его стороны мне не поступало, а чем там взрослые люди занимаются в свободное от работы время — меня не касается.

Мой собеседник выглядел ошарашенным. Видимо, он рассчитывал совсем на другую реакцию.

— Но как же… репутация двора… и ваша… — неуверенно протянул он.

— А при чем тут моя репутация? Я свечку у него над постелью не держу. А репутация двора, по-моему, и так хуже некуда. Думаю, что эти творческие показатели выходки Марка не изменят. Это все, что вы имели мне сказать, драгоценнейший?

Он только молча кивнул, переваривая собственное поражение.

— Тогда доброго сна, — вежливо улыбнулась я, выходя из камеры.

Охранник так же молча запер двери. Интересно, мне показалось, или из камеры доносились тихие всхлипывания? Нет, наверное, показалось… Как-то это не соотносится с образом «очень опытного мужчины». Да бог с ним!

— Тебя как звать-то?

— Угу.

— Ты слышал?

— Да, госпожа.

— Так вот, все, что слышал — забудь. Это приказ. Понятно? — я строго взглянула ему в глаза.

— Да, госпожа, — четко ответил он.

— Если узнаю, что языком, как помелом молол, мало не покажется! — на всякий случай пригрозила я. Он промолчал. Я же думала об услышанном. Интересно, зачем этот Шахри мне про Марка гадости рассказывал. Ведь не моя репутация его в самом-то деле заботила? Нет, об этом даже думать смешно. Для чего-то он это сделал. Для каких-то своих, неизвестных мне целей. Нет, определенно, с утра голова думать без чашки кофе отказывается. А вот с кем эту чашечку распить, я, кажется, знаю!

— Проводи меня к комнате Марка и можешь быть свободен, — попросила я охранника. Черт! Опять забыла, как его зовут, какое-то у него совсем незапоминающееся имя.

Марк располагался на первом этаже. Как мне рассказал по дороге охранник, в этом коридоре кучно проживали приближенные к Императрице рабы. Я сначала тихонько, а потом уже и посильнее постучала в указанную мне охранником дверь. Если бы не он, ни за что не отыскала бы — ни табличек, ни указателей, естественно, не было. Наконец, за дверью кто-то громко упал, тихо выругался, повернулась в пазах щеколда, и на пороге возник, покачиваясь, заспанный, полуодетый Марк.

— Ой! — воскликнула я. — Извини, я как-то не подумала, что ты еще спишь.

Увидев, кого принесло к нему в такую рань, Марк моментально проснулся, подтянулся и тут же ответил:

— Доброе утро, госпожа. Ничего страшного, мне уже все равно пора вставать, — и посторонился, пропуская меня в комнату.

Охраннику кивнул, как давнему знакомцу, что меня порадовало. Может, он и воздержится от неуместных сплетен.

— Марк, у тебя не найдется чашечки кофе со сливками? Я сегодня отвратительно спала, а теперь зеваю.

Он улыбнулся и, сказав «минутку», улизнул куда-то в соседнюю дверь. Оттуда слышался плеск воды и звяканье ложек. Я пока оглядела небольшое помещение. Да, скромненько, если не сказать — скудненько. Кровать, стул, небольшой столик, крючок на стене для перевязи с оружием, однодверный шкаф. Наверное, для одежды. Никаких даже самых отдаленных намеков на его нездоровое пристрастие. Да, как же с ним об этом поговорить? Как-то надо. Это, конечно, его личное дело. Просто нужно расставить акценты, чтобы свои «глубоко личные» дела он проворачивал таким образом, чтобы никто ничего не видел и не знал. Хотя и жаль — такой парень, загляденье. Не была бы сторонницей серьезных отношений, да еще и местной начальницей, кто знает…

Между тем, светало. Небо за окнами постепенно окрашивалось в переплетение алых, голубых и дымчатых полосок. Очень скоро над горизонтом покажется ослепляющая горбушка солнца.

— Вот, кофе не лучших сортов, но вполне приличный, — оторвал меня от созерцания хозяин помещения.

Чашечка была явно чайной, видавшей виды и с отколотым краешком на ободке, но зато ее содержимое источало столь желанный знакомый аромат. Я с наслаждением отхлебнула умело приготовленный напиток.

— Спасибо, хоть и не дорогой, но вкусный, — улыбнулась я. — А что это у тебя на окнах решеток нет?

— Да зачем? Что ж я — зверь, что ли? — удивился Марк.

— Ну мало ли… вдруг кто залезет ночью.

— Кто к нам с чем и зачем, тот от того и того! — улыбнулся он.

— Я, собственно, почти об этом и поговорить собиралась. Я сегодня утром по его просьбе посетила господина Шахри.

Марк стремительно побелел, небольшая чашка, жалобно хрупнув, раскололась в его руке.

— Ты что? Тебе плохо?! — я не на шутку испугалась. У него даже зрачки резко увеличились, почти мгновенно затопив всю радужку. Похоже на какую-то шоковую реакцию. Может, аллергия на кофе? Боже мой! Я же отсюда дороги не знаю! Я же к доктору просто не добегу — потеряюсь!

— Ты дышишь нормально? — тряхнула я его за плечо. Насколько я помнила, резкая аллергическая реакция называется «анафилактическим шоком», при ней быстро отекают дыхательные пути. Внешних признаков нехватки воздуха я у Марка не наблюдала, но кто его знает, может, это самое начало. Он, наконец, отреагировал на мои попытки его расшевелить и внятно ответил:

— Да.

— Что да?

— Нормально дышу.

— Уффф! Тогда чего ты меня пугаешь?! — чуть не плача, возмутилась я.

Он посмотрел на меня, зрачки уже были почти нормальными. Что бы там с ним ни произошло, но оно прошло. Я вернулась на стул и подрагивающими от недавнего испуга руками вцепилась в подостывший кофе.

— Он Вам все рассказал, госпожа? — тихо спросил Марк.

Хорошо, что он сам начал этот разговор.

— Да, конечно. Марк, я понимаю, что личная жизнь — дело каждого. Но в данном случае ты занимаешь определенный пост при дворе. Мне не хотелось бы, чтобы пошли ненужные нам сплетни. Понимаешь?

Он сидел, опустив голову и сцепив руки в замок. И молчал.

— Марк?..

— Да, госпожа, понимаю.

— Ты извини, я не должна была бы об этом говорить, но положение обязывает, — с сочувствием сказала я.

— Я все понимаю, госпожа. Прошу только об одном — не затягивайте с этим. Пусть лучше все будет быстро.

Я почувствовала себя имбецилкой и заторможено переспросила:

— Ты, Марк, о чем?

— О продаже, — чужим натянутым голосом ответил он.

— Продаже чего? — удивилась я.

Марк посмотрел на меня каким-то очумелым взглядом и пояснил:

— Продаже меня.

— А что — положено? — расстроилась я. Марк мне был очень симпатичен, и известие о том, что его надо продавать, меня не радовало.

Марк посмотрел на меня с обидой. Понимаю, я ж влезла в его интимную часть жизни. Мне бы тоже не понравилось, если кто-то сапогами начал бы топтаться в моем замкнутом мирке.

— Извини, Марк, — искренне сказала я.

Он молча кивнул. Ой, как все нехорошо получается — ни за что, ни про что обидела человека. Одно хорошо — выяснилось, что есть какие-то особенности в части купли-продажи. Меня же никто не предупредил! Я ни в зуб ногой! Надо уточнять, чтобы совсем идиоткой не выглядеть.

— Так почему я должна тебя… кхм…продавать? Я как-то запамятовала, — не очень искренне соврала я.

— Должны? — как то заторможено отвечал Марк.— Не должны, но ведь собираетесь.

— Я?! — возмутилось мое Величество.

— Да. Я понимаю, Вам просто противно меня видеть.

Марк говорил совершенно ровным, безжизненным голосом, но я отчего-то очень четко осознала, что ему очень неприятен этот разговор.

— Мне? Тебя?

«Если так дальше пойдет, я все местоимения вспомню», — подумалось мне.

Марк кивнул.

— Да с чего ты это взял? — воскликнула я.

Он, наконец, поднял на меня взгляд. Лучше бы не поднимал. Такой безнадежности в глазах я ни у кого в своей недолгой жизни не видела. Мне показалось, что у человека, сидящего напротив меня, разом умерли все родственники, землетрясением разрушился дом, и, вдобавок ко всему этому, врачи нашли жуткую болячку, жить с которой ну просто совсем невозможно.

— Марк, солнышко, ты что? — тихонечко спросила я. — Ты обиделся, да?

— Нет, — ровно ответил он.

Я поставила чашку и пересела к нему на кровать. Он дернулся, когда я его попробовала обнять за плечи. Понятно, ему женщины не интересны и, наверное, неприятно, когда я его касаюсь. Поспешно убрала руки.

— Марк, так тебя не обязательно продавать? — задала я свой самый главный вопрос.

— Нет.

— Ну и хорошо! — успокоилась я. — Давай без обид договоримся: я не лезу в твои интимные дела, а ты стараешься, чтобы о твоей личной жизни никто не знал. Договорились?

В глазах Марка промелькнуло удивление.

— Да нет у меня никакой личной жизни, — спокойно сообщил он. — И никогда с той поры, как ваш поставщик выкупил меня у Карона, не было.

— Ого! Это сколько же лет?

— Чуть больше десяти лет.

— И как же ты обходишься? — удивилась я.

— Да после того, через что меня пропустили у Карона, мне даже думать ни о какой личной жизни не хотелось! — с горечью ответил Марк.

— Так, что-то я совсем запуталась… Шарон мне немного другое сказал.

У Марка потемнели глаза.

— Извините, госпожа, но Вы не могли бы рассказать мне, о чем Вы говорили с господином Шароном?

— Да, собственно, ни о чем таком. Просто он мне сказал, что беспокоится о моей репутации, и что я должна знать, что… умм… мой начальник личной охраны предпочитает в постели мужчин, — я невольно покраснела. Как-то неудобно было говорить об этом вслух.

— Я предпочитаю? Он так и сказал?

— Да.

— Понятно, — напряженно сказал Марк. — А Вы ему поверили?

Он требовательно смотрел на меня, ожидая ответа.

— Так это все ложь?! — наконец-то дошло до меня.

— Значит, поверила, — невесело усмехнулся Марк и отвернулся к окну.

— Марк, — дернула я его за брючный ремень, — ну, ты чего? Я же не знала. Но, заметь — сразу пошла к тебе, чтобы поговорить обо всем.

Он молчал и продолжал смотреть в окно.

— Марк?.. Ну, Марк?.. Ну, а кому мне верить, если ты ничего не рассказываешь?! — возмутилась я.

— А если я просто не могу об этом говорить? Просто не могу? — не поворачиваясь, спросил он.

— Почему? Думаешь, что я тебя не пойму?

— Дело не в этом, — вздохнул Марк.

— Так объясни, в чем! Что ты все молчишь-то? Я же мысли не читаю. Или читаю?... — задумалась я, вспомнив о недавно приобретенных способностях к магии.

Марк резко вскочил с кровати, напугав меня, и одним размытым движением тела оказался почти у самого выхода.

— Только не мысли! — отчаянно воскликнул он. — Я лучше расскажу сам.

— Хорошо, хорошо, расскажи сам! — поспешила я его успокоить.

Оставшись у двери, Марк быстро, глотая слова, рассказал о том, что же в действительности произошло в школе Карона. Даже учитывая, что он обходился без подробностей, я была в ужасе. Все оказалось совсем не так, как представил мерзкий Шахри.

— Извини, — еще раз сказала я. — На этот раз за то, что плохо подумала о тебе. А этого урода мы скоро больше не увидим — отправится до конца своих дней в ссылку. Непонятно только, зачем он так извратил факты.

Марк нервно хмыкнул:

— Это Вам, госпожа, не понятно. А вот для меня — не секрет. Просто, сначала он о том же говорил со мной и торговался: сведения и его молчание в обмен на подтасовку фактов и свободу.

— Так он тебя шантажировал! — возмутилась я.

— Неудачно, — уточнил Марк. — Я отказался. Тогда он пригрозил, что расскажет все Вам.

— Почему ты тут же не пошел ко мне и не объяснился?

Марк тяжело вздохнул.

— Сказать правду — не могу, а врать вам, avanta-mou, язык не поворачивается.

— Марк, опять? — угрожающе спросила я.

Он еще раз вздохнул и, видимо, решившись, быстро подошел ко мне.

— Встаньте, пожалуйста, — вежливо попросил он.

Я встала: что мне, трудно, что ли? А Марк неожиданно крепко обнял меня и поцеловал — в губы — нежно, трепетно и требовательно. И самое ужасное, что мне это очень понравилось — я ему ответила. Вот так, неожиданно для себя и вопреки всем своим принципам. Наконец, Марк оторвался от моих губ, отпустил меня из своих объятий и спокойно, чуть улыбаясь, сказал:

— Я не мог прийти и сказать об этом, потому что люблю тебя. Я это давно понял. Просто боялся, что ты не захочешь меня видеть, что тебе будет мерзко после того, что ты узнаешь, даже просто разговаривать со мной. Вот это и есть правда.

Потом он опустился на колени и, не поднимая склоненной головы, сказал:

— Это я говорил с любимой женщиной. А сейчас я говорю с Императрицей: только что я превысил все границы дозволенного и готов понести за это любое наказание, которое Вы, госпожа, сочтете достаточным.

— Бред! Марк! Какое наказание? Ты о чем? За что?

— Любое, которое сочтете нужным. За оскорбление Вашего достоинства.

Я уселась рядом на пол. Хм, живет один, а пол чистенький. Интересно, сам убирается? Губы все еще чувствовали его прикосновения. Мне до сих пор было приятно.

— Марк, вот уж не думала, что ты такой, извини уж, дурак!

Я обняла его, точнее, попыталась обнять. Длины моих рук не хватало на ширину его плеч.

— Не дури, Марк. Разве ты не понял?

Он плавно перетек из положения «на коленях» в положение «сидя по-турецки» и, улыбаясь, спросил:

— Что я должен был понять?

Я, немного стесняясь, призналась:

— Что мне понравилось. Я же ответила тебе — неужели не заметил?

— Заметил, — ответил он. И тихо спросил: — Повторить?

— Не знаю… — так же тихо ответила она. — Я же вроде как Императрица. Не положено, наверное?

— А кто тебе указ? — улыбнулся он. — К тому же, я не набиваюсь к тебе в мужья.

— А в кого набиваешься?

Он ответил очень серьезно:

— А это уже как сама решишь.

Я замялась, очень хотелось спросить, но я боялась снова его задеть и вспугнуть ту странную атмосферу, которая только-только сложилась в наших отношениях. Но Марк не зря возглавлял охрану, все заметил сам.

— Что-то не так? — мягко спросил он.

— Марк, только не обижайся, — решилась я. — Получается, что ты все же нормальной ориентации? Ну, если я тебе нравлюсь?

Он улыбнулся.

— Видимо, да.

— Ты это как-то неуверенно говоришь.

— Есть немного, — признался он. — Просто я никогда никого не любил. Так уж получилось.

— Это ужасно, Марк. Сколько тебе сейчас лет?

— Тридцать пять.

— И ни одного разика за все эти годы ты ни в кого не влюбился? — поразилась я.

— Почему? Вот, в тебя, — лукаво улыбнулся он.

— Нет, это не считается. Я имею в виду кого-то другого.

— Так получилось, — пожал он плечами. — Ты правда не злишься?

— Нет, скорее рада, что все так вот определилось.

Марк осторожно взял меня за подбородок и приподнял мою голову так, чтобы мы встретились глазами.

— Я только об одном тебя прошу: как-нибудь определись со своим решением поскорее.

— С каким решением?

— Кем я для тебя буду, — серьезно ответил он. — Что бы ты ни решила, я приму все. Просто очень прошу, сделай это скорее.

— Хорошо, — пообещала я. — Я постараюсь. Мне нужно время, чтобы разобраться в себе, но я постараюсь побыстрее. Да! Ты представляешь, какая я идиотка! — вспомнила я. — Поперлась за таблетками для Яна, и совсем забыла, что лечу руками. Помнишь, как с Артуром?

Марк улыбнулся:

— Бывает. Может, еще по чашечке кофе?

— А который час?

— К Яну собралась?

— Ага.

— Тогда еще рано.

— Ладно, давай кофе!

Марк ушел в соседнюю комнату, забрав мою чашку и осколки своей, а я присела у окошка, за которым совсем уже рассвело, и попыталась привести мысли в порядок. Забавная штука жизнь, идешь к человеку по одному вопросу, а получается все совсем не так, как думалось… Не успела определиться, что Марк мне нравится — нате, получите и распишитесь. Это, оказывается, взаимно. Ой, а вдруг это магия так проявляется? Нет, вряд ли… Он сказал, что уже давно…ммм… неравнодушен ко мне. А флакон я выпила совсем недавно. Нет, эти события друг с другом не связаны.

В комнату вернулся Марк. Следом за ним шлейфом плыл аромат свежего кофе.

— Держи. Осторожно, горячий, — заботливо предупредил он. Сейчас Марк был совсем другим, я раньше его таким не видела. Он все время улыбался, и у него были совершенно сумасшедшие искрящиеся глаза. И еще, когда он подходил близко, от него шла совершенно одуряющая волна тепла и нежности. Мне это нравилось, но внутренние запреты голосили уже совершенно откровенно: ты же не сможешь выйти за него замуж! Не-по-ло-же-но!!! Вот незадача! Что мне теперь со всем этим делать? Сначала Ян, а теперь вот Марк. Учитывая мое серьезное отношение к любви и браку, это даже не шведская семья, это какой-то гарем наоборот получается. Я тайком посмотрела на Марка. Ну, это я думала, что тайком. Он без труда уловил мой взгляд и тепло улыбнулся.

— Кстати, ты не забыла, что у нас запланировано на одиннадцать? — уточнил он.

— На одиннадцать? А что у нас там?

— Ну, я так и думал! — ухмыльнулся он совсем по-мальчишески. — Показательное наказание, между прочим. С Вашим и моим участием в главных ролях.

— Ууу! — скривилась я. — Зачем хорошее утро портишь?

— Положено! — ухмылялся он.

— Знаешь, Марк, я совсем не уверена, что смогу на все это смотреть, — честно призналась я в своих страхах.

— Эля, — он взял меня за руку и тихонько поглаживал кожу кончиками пальцев. — Придется. Можешь не смотреть, но присутствовать ты должна. Остановить наказание вовремя можешь только ты. — Он чуть коснулся моего запястья губами. — Если, конечно, собираешься останавливать.

Я тихонько таяла, купаясь в волне исходящего от Марка тепла, и не сразу поняла, что он сказал, а когда поняла, воскликнула возмущенно:

— Конечно, собираюсь!

— Спасибо! — серьезно поблагодарил он. — Кофе допивай, остывает. И пойдем к Янеку — попрактикуешься в лечении.

Марк.

Она мелкими глоточками пила горячий кофе, а я просто смотрел. Смотрел и понимал, что сегодня все же прошел по лезвию бритвы. Пусть не обошлось без порезов: и больно, и стыдно было ужасно. Но прошел и остался живым. Это все же победа. А самое важное — она от меня не отвернулась. Ей не противно. Меня до сих пор немного лихорадило от собственной наглости — поцеловать ее без разрешения. Похоже на самоубийство. Но снова все обошлось. Даже больше — я ей нравлюсь. Вот в это я до сих пор не мог поверить окончательно. Слишком уж нереально было на это надеяться. Я и не надеялся, пока не почувствовал, как ее губы отвечают мне, что она сама обнимает в ответ. Ох, до сих пор дрожь по позвоночнику, когда вспоминаю. И еще немного страшно от того, что осталась неизвестность — что она ответит. Нет, я действительно любое ее решение приму. Даже о самом плохом с Артуром уже говорили. Я справлюсь, уверен. Но вот что я буду делать, если она определит для меня другое место — гораздо ближе, чем просто друг? Вот при этих мыслях в животе застывал ледяной комок, и я с трудом пытался сохранять спокойствие. О, Солнце! Я же никогда с женщиной не был! Вдруг что-то сделаю не так, чем-то ее обижу? Мой печальный опыт в расчет принимать нельзя. Это было просто насилие. Я же хочу, чтобы она почувствовала не мои желания, а чувства, поняла, как она мне дорога, как я ее люблю. Выходит, опять к Артуру за советом. Так, на всякий случай, чтобы быть готовым ко всему. Но стыдно как-то… Что он мне — показывать будет? На ком? В свете известных ему обо мне подробностей еще поймет неправильно. Так хочется сейчас еще раз ее поцеловать, но нельзя. Пока она не решит для себя — нельзя. Бедный глупый дурак. На что ты замахнулся? Если упадешь, будет не просто больно. Хотя, обратной дороги уже нет.

— Куда убрать чашку, Марк?

— Давай мне, я сам.

Я протянул руку и взял из ее тонких пальчиков фарфоровую безделушку, еще хранящую тепло ее рук и вкус ее губ. Спокойно! Нужно, наконец, взять себя в руки. Этот безумный день только начался. А ведь сегодня в одиннадцать будет и вовсе не до размышлений. Мы с Артуром сказали ей не всю правду. Иначе она ни за что не согласилась бы на этот вариант. На самом деле, все могло пойти по-другому. Если толпа или присутствующие на наказании члены Императорского Совета не удовлетворятся увиденным, то наказание не будет остановлено и состоится в полном объеме. Конечно, это при самом плохом раскладе. Просто и к нему нужно быть готовым. Рика я предупредил вчера. О нем можно не беспокоиться. К счастью, хотя он и выпускник школы Карона, но боль не его главный страх. Он справится. Я тоже. Главное, чтобы ничего не учудила Эля. Вот от нее можно ожидать чего угодно.

— Пойдемте.

— Мы снова на Вы?

Ох, милая, лучше не улыбайся мне. Я и так сам не свой.

— Можно на ты. Если ты так хочешь.

— Хочу, Марк.

— Понял. Принял. Исполню.

— А мы не рано? Который сейчас час?

Уверяю, что не рано, что час нормальный. Ой, не надо меня брать под руку! Иначе я за себя не отвечаю. Объясняю, почему не стоит. Естественно, с указанием другой, не настоящей причины. Наконец-то! Открываю перед ней двери в лечебницу. О, Солнце! Неужели она не понимает, какое воздействие оказывает на меня ее улыбка и прикосновения? Наверное, не понимает. Трудно представить себе, что она так изощренно надо мной издевается. Хотя… кто их поймет, этих женщин?.. Эзра уже не спит. Или еще не спал. Вид у него какой-то помятый. Говорит, что Яну лучше, что он спокойно спал всю ночь. Здорово! Значит, ее лекарства реально работают. Сегодня и у нас с Риком будет возможность испытать их на себе.

— Привет Ян, уже проснулся? Что-то ты бледненький, бедняжка, — воркует она. А я неожиданно понимаю, что мне неприятно, когда она гладит Яна по голове и касается его руки. Мне только этого не хватало! Остановиться, немедленно остановиться — я не имею никакого права на ревность. Эта женщина не принадлежит и никогда не будет принадлежать мне. Я не имею права не только ревновать, я вообще никаких прав не имею.

Умом-то все понимаю, а вот с эмоциями — засада. Все равно — ужасно неприятно видеть ее рядом с другим мужчиной. Лечит. Занятное зрелище. На этот раз у нее получается гораздо лучше и быстрее. Ян даже не морщится. Только смотрит на нее совершенно телячьими глазами. Ну что она в нем нашла? Он даже защитить ее не в силах. Да, пишет занятные стихи и пытается к некоторым подобрать музыку, но этому нехитрому занятию и нас в школе Карона обучали. Нас готовили по-серьезному для богатых клиентов. Господина нужно не только уметь защитить и обслужить, но при нужде и от скуки избавить. Что ж, если ей это нравится, я тоже могу спеть для нее. Сам не сочиняю, но хорошо помню мелодии и слова не только песен Атлантиды, но и нескольких, услышанных в том мире. Конечно, смотреть на нее так умильно, как Ян, я не могу — это как-то слишком. Но должна же она увидеть, кто из нас больше ей подходит?! А эти стрелки на часах словно примерзли! Скорее бы сбор на городской площади — это заставит ее оторваться, наконец, от Яна. Вылечила, и хорошо. Зачем она уже пять минут его наглаживает? Чего его жалеть? Сейчас с ним все в порядке.

— Марк, ты, по-моему, нервничаешь? Извини, совсем забыла, что тебе сегодня предстоит.

Она наконец оторвалась от Яна и с жалостью смотрит на меня.

— Спасибо, госпожа, но я не нуждаюсь ни в сочувствии, ни в жалости! — неожиданно резко отвечаю ей. Очень хочется уйти, погромче хлопнув дверью, но на такие вольности у меня нет прав. Лицо ее как-то «гаснет», словно кто-то невидимый выключил на нем улыбку, в глубине карих глаз загорается огонек обиды. Это все я, остолоп! Зачем нахамил? Бедной девочке и так недавно досталось, ей только моих истерик не хватало. Подхожу к ней почти вплотную и мягко опускаюсь на колени.

— Простите меня, avanta, я действительно волнуюсь.

Не стоит пояснять, что волнуюсь отнюдь не за себя — это лишнее.

— Я понимаю, Марк.

Ее рука легонько касается моей склоненной головы, тонкие пальцы чуть взъерошивают волосы, а я тихо расплываюсь от захватившей меня нежности. Нет, так нельзя! С таким настроем мне не пройти одиннадцать часов достойно. Последними бастионами воли стряхиваю с себя наваждение и, стиснув зубы, считаю… один, два, три, пять… черт! Четыре… пять… Наконец, она встает, и я могу вздохнуть полной грудью. Поднимаю голову — и взгляд во взгляд упираюсь в Яна. Он смотрит на меня с сочувствием, печалью и… пониманием? Неужели все так заметно? Ян улыбается и чуть слышно шепчет: «Удачи, Марк!». Я молча киваю в ответ. Сейчас мне самому непонятно, отчего несколько минут назад Янек вызывал глухое раздражение, граничащее с ненавистью. Хороший парень. Пожалуй, единственный его недостаток в том, что мы с ним любим одну и ту же женщину. Я чуть усмехаюсь своим мыслям. Смотрю на часы — всего полвосьмого. Отчего сегодня время так тянется? А ведь бывают дни, когда оно несется со скоростью гоночного автомобиля и его катастрофически ни на что не хватает. А тут куда-то нужно деть целых два часа с хвостиком. Выхожу следом за госпожой. В коридоре тихой тенью от стены отлипает Рик. Вопросительно смотрит на меня — видимо, что-то нужно передать Императрице. Я киваю согласно, мол — «говори сам». Первые секунды он теряется, но быстро принимает новые условия и обращается к госпоже:

— Ваше Величество, я должен сообщить Вам, что в отношении одного из мятежников исполнение наказания сегодня не представляется возможным.

— Вот как? — удивляется госпожа. — О ком идет речь, и что случилось?

— О господине Шахри.

— Сбежал?! — с негодованием уточняет она.

Рик мнется, явно не знает, как лучше сказать; наконец, решается:

— Нет, пытался покончить с собой.

Эльга останавливается, хмурится. Удивленно произносит:

— Странно… я не заметила там ничего, чем можно было бы для этого воспользоваться. Разве что разбить голову о стену. Его остановили?

— И да, и нет, — уклончиво отвечает Рик.

— Не понимаю, объясни уже, в чем дело!

Рик чувствует в ее голосе раздражение и невольно пятится на шаг, втягивая голову в плечи. Я и сам чувствую себя неуверенно, слишком хорошо помню уроки прежней Императрицы.

— Его не успели остановить, госпожа, — запинаясь, отвечает Рик.

— Он мертв? Ты можешь нормально все рассказать, или из тебя по слову нужно клещами вытягивать?

Рик понимает ее слова буквально и опускается на колени, но я уже неплохо научился понимать avantу. Она вовсе не собирается вызывать палача и пользоваться клещами. Сильно сомневаюсь, что госпожа вообще представляет, что только что сказала, и спешу парню на помощь:

— Рик, просто расскажи, что произошло, и что сейчас с пленником. И встань, госпоже будет плохо тебя слышно. Я правильно все понял? — уточняю у Эльги. Она согласно кивает. Рик встает, но чувствуется, что он все еще напряжен.

— Он пока жив. Когда происшествие заметили, была уже приличная кровопотеря. Господин Шахри вскрыл вены на руках.

— Чем? Там же ничего острого не было, или ему кто-то что-то передал?

— Нет, никто не входил в отсек, кроме дежурных. Он… — Рик снова замялся, но все же продолжил, — он перегрыз вены на запястьях.

Госпожа передернула плечами и тихо спросила:

— Ему оказали медицинскую помощь?

— Перетянули раны, остановили кровь.

— Эзра смотрел?

— Да, госпожа, сказал, что больше ничего сделать не в силах. Этот человек обречен.

— Почему? Я не понимаю, почему? — повернулась она ко мне.

— Кто знает? Пытался избежать публичного позора.

— Но какое варварство! — покачала она головой. — Вот что, пойдем к нему. Марк, ты со мной? Или?..

Я прекрасно понял, почему она спросила меня: тактично предоставляла возможность не встречаться с неудавшимся шантажистом. Ничего, переживу.

— С Вами, госпожа.

Я кивнул Рику, тот повел за собой. В подземный ярус мы попали довольно быстро. Охрана не задавала глупых вопросов, достаточно было моего присутствия. Императрице не стали навязывать сопровождающую охрану. Восьмой отсек по-прежнему был заперт, и дежурному пришлось несколько секунд потратить на отпирание визгливого замка. Когда уже они его смажут? На этот раз в камере было светло, на противоположной от пленника стене были прикреплены два горящих факела. Из-за них в небольшом помещении было душно, к тому же сильно пахло свежей кровью. Шахри лежал на охапке соломы, глаза его были закрыты, и только чуть заметное биение вены на виске говорило о том, что он еще жив. Госпожа подошла к нему вплотную и, недолго сомневаясь, присела на край соломенной подстилки. Я невольно нахмурился: как она беспечна!

— Вы меня слышите? — чуть дотронулась она до его плеча. Веки пленника дрогнули, и с некоторым усилием он открыл глаза. Узнал Императрицу, криво уголком рта улыбнулся.

— Да.

— Зачем вы это сделали?

Еще одна кривая улыбка.

— Я не могу … на площади. Мой отец может увидеть, он не вынесет, у него слабое сердце.

— А вашу смерть, вы полагаете, он вынесет спокойно? — удивленно воскликнула госпожа.

— Смерть — не позор.

— Бестолковый упрямец! Неужели вместо глупого вранья о некоторых моих подданных вы не могли обсудить в первую очередь то, что действительно важно!

— Я не лжец! — сверкнул глазами Шахри. — Я сказал то, что прочел сам. Я все это видел — слово в слово.

— Ага! Слышал звон, да не знаешь, где он, — съязвила Императрица. — Прочесть-то прочел, но выводы сделал совершенно противоположные правде!

На минуту он задумался, а потом в его взгляде мелькнуло понимание и досада.

— Понятно, — прошептал он. — Прошу извинить меня, уважаемая. Я не стремился Вам солгать.

Потом он бросил короткий внимательный взгляд в мою сторону, прикусил губу и решительно сказал:

— И ты… извини. Не хочу умирать еще и с этим грехом. Их у меня и так более чем достаточно, — и отвернулся лицом к стене.

Не ожидал. Какое-то странное чувство завладело мною: было немного неудобно от того, что услышал и в то же время… я, кажется, сочувствовал этому человеку. Несмотря на то, что он обо мне говорил, невзирая на попытку шантажа. В глубине души я понимал его поступок. Если бы у меня была возможность избежать сегодняшнего шоу, сделал бы это непременно. Но господской гордости у меня нет. И другого пути тоже нет. Я должен быть рядом с ней, а для этого совсем мало способов.

— Давай руку! — решительно потребовала госпожа от пленника.

Он безразлично протянул руку, спросил:

— Хотите закончить начатое? Как милосердно!

— Не угадал!

Она попробовала снять плотно намотанные бинты, но с досадой прервала эту попытку. Силы ее пальцев было недостаточно, чтобы развязать узлы.

— Помочь? — спросил я. Эля кивнула, а Шахри бросил на меня странный оценивающий взгляд. Я присел на корточки и, не мудрствуя лукаво, подцепил край бинта острым стилетом, взрезая неподатливые края ткани. Шахри сквозь стиснутые зубы втянул воздух.

— Потерпите, господин, — вежливо попросил я.

— Зачем? — он переводил взгляд с меня на Императрицу.

— Лечить буду, — решительно заявила она.

Шахри попытался отдернуть руку, но сил его сейчас было явно недостаточно, чтобы спорить со мной. Я только чуть крепче сдавил его запястье, заставив тихонько застонать.

— Госпожа сказала «лечить», значит «лечить», нечего дергаться.

— Я не хочу, — упрямо сказал он.

— А тебя не спрашивают! Марк, придержи его руку, пока я не закончу, — приказала госпожа.

Не прошло и минуты, как на месте неприглядной рваной раны виден был свежий, но вполне безопасный шрам. Та же участь постигла и второе запястье. Я не мешал ей, зачем? Только когда все закончилось, тихонько напомнил:

— Думаю, Эзра ставил диагноз, опираясь не на внешний вид ран. Дело в кровопотере, а вот с этим мы ничего поделать не сможем.

— А я думаю, Эзра ошибся, — усмехнулась она. — Если бы потеря крови была критичной, он был бы без сознания, а наш подопечный еще и сопротивляться пытался.

Взглянув на Шахри повнимательнее, я склонен был с ней согласиться: несмотря на сильную бледность и холодные запястья, в глазах пленника было вполне достаточно воли и силы для того, чтобы не умереть в ближайшие часы. Когда мы выручили близнецов, один из них выглядел куда как хуже. Шахри между тем задумчиво разглядывал оставшиеся на руках шрамы. Потом невесело усмехнулся.

— Значит, все же на площадь…

— Нет, — возразила госпожа.

Я снова не стал вмешиваться, сначала нужно понять, что она задумала. А вот Шахри выглядел весьма удивленным.

— Мне вовсе не хочется, чтобы пострадал кто-либо из вашей семьи. К тому же, я помню не только плохое, но и хорошее, — многозначительно добавила она.

— Хорошее?.. Что вы имеете в виду? — искренне удивился пленник.

— Вы отказались от одного довольно мерзкого предложения в отношении меня, когда я была в беспомощном положении, — напомнила госпожа. Я совсем не понимал, о чем она. Видимо, речь шла о каком-то моменте, когда она была захвачена мятежниками. А вот Шахри, похоже, хорошо понял, что она имеет в виду, и улыбнулся.

— Спасибо, но я с трудом представляю себе, как Вы сможете избавить меня от всего этого.

— А вот это уже мои проблемы, — коротко сказала госпожа, поднимаясь и отряхивая одежду от соломинок.

— Пойдем, Марк. Мне нужно с тобой посоветоваться.

Мы неспешно покинули подземный ярус и прошли в ее кабинет. Эля выглядела сосредоточенной и задумчивой. Наконец, она обратилась ко мне.

— Садись, Марк. Разговор у нас неспешный. Подскажи, обязательны ли публичные наказания в отношении мятежников?

— Думаю, да.

— Мне не важно, что ты думаешь! — нахмурилась она. — Мне интересно, есть ли законы, регламентирующие эти действия.

— Законов нет, — пожал я плечами. — Вы сами и есть закон. Но, кажется, Артур доступно объяснил Вам, почему это нужно сделать.

— Видишь ли, Марк, — подняла она на меня серьезные вишни глаз, — Я как раз совсем не уверена в том, что Артур прав. Жестокость рождает ненависть и ответную жестокость. Иногда — страх. Но и то, и другое порождение скорее годятся только для того, чтобы торжествовала смерть. Я же хочу, чтобы в этом мире правила жизнь и свет. Для этого мне не нужны ни ненависть, ни страх. Значит, сложившиеся традиции изжили себя, они не подходят для решения поставленных мною задач. Я считаю, что иногда врага полезнее простить. И имела честь в этом недавно убедиться. Если бы я не изменила указов о казни Бальтазара и других из его компании, я сейчас не была бы жива. Иногда для того, чтобы быть добрым нужно больше мужества и сил, чем для того, чтобы быть просто справедливым. Понимаешь?

— Слова — понимаю. А вот со смыслом — не согласен. Ваше добро поймут как слабость. Боюсь, что Вам придется о нем не раз пожалеть.

Она вздохнула и печально улыбнулась.

— Знаешь, Марк, жестокость на самом деле — признак человеческой незрелости и немудрости. Видимо, я уже выросла. Когда-то в детстве я, не задумываясь, отвечала на удар ударом, а на обидное слово — еще более обидным словом. Но не сейчас. Чем старше я становлюсь, а особенно это проявляется здесь, в Атлантиде, тем больше понимаю, что ничего в этом мире не решается силой. Если ты прибегаешь к силе, значит, ты или слаб, или глуп. Да, добро действует медленно, как гомеопатическое лекарство в сравнении с антибиотиком. Но и то, и другое — вылечивает болезнь. Вот только у антибиотиков последствий — список на три листа. Я не хочу, чтобы мои действия имели списки последствий. Пусть лучше я потеряю во времени. Да, и ты, дорогой мой, ничего не бойся. Все будет хорошо — я тебе обещаю. Сейчас же приготовь мне бумагу, письменные принадлежности и печать — я собираюсь изменить подписанные мною ранее указы в отношении мятежников. Да, и старые указы — уничтожь.

Я только головой покачал. Не трудно порвать прежние бумажки и написать новые. Только, боюсь, проблем нам это значительно прибавит. Вот уж воистину: доброта — хуже воровства. Однако оспаривать ее указания я не стал и принес все, что она просила. Императрица сосредоточенно что-то выводила на листах новых указов. Было заметно, что держать ручку ей не совсем удобно, ведь обычно этим занимаются писцы. Но вмешиваться с предложением помощи я снова не стал. Есть помощь, которая на самом деле вредит человеку. Он сам может справиться с задачей, а кто-то «добрый» постоянно делает все за него. Такой человек обречен на неудачи и прозябание. Он никогда не сможет ничего добиться в своей жизни — так и будет сидеть и ждать, когда кто-то другой все за него сделает. Я это очень хорошо понимал. Потому и не стремился излишне опекать госпожу, хотя мое образование и способности позволяли избавить ее от решения многих мелких и средних проблем. Она занималась документами скрупулезно и вдумчиво. Когда, наконец, госпожа отложила в сторону последний лист и подняла уставшие глаза, на часах было уже почти десять. Она заметила мой взгляд и снова улыбнулась:

— Как быстро прошло время. Нам через полчаса нужно идти?

— Даже раньше, госпожа, минут через двадцать.

— Это далеко?

— Не очень. Почти перед самым дворцом. Площадь скрыта всего одним кварталом домов. Просто пока Вы усядетесь в автомобиль, пока неспешно доедете, опять же — герольды должны назвать полные титулы.

— А ты? Как туда попадешь ты?

— Под конвоем. Как и все, чьи указы о наказании будут сегодня зачитаны.

Она нахмурилась.

— Ничуть. Это обычно. В этом нет ничего плохого. Ведь те, кого конвоируют на площадь, могут быть и оправданы. Все об этом знают, так что неприятностей на этом этапе просто не должно быть. К тому же, конвой всегда сопровождает дополнительная охрана.

Она кивнула, соглашаясь.

— Хорошо. Тогда тебе пора?

— С вашего позволения, — встал я.

— Да, конечно.

Я поклонился и покинул ее кабинет. У дверей стояли двое из личной охраны. Я придержал двери, позволяя одному из них пройти в помещение, а затем не торопясь отправился во внутренний двор дворца. Именно там обычно формировались такие колонны.

День сегодня был на удивление хорош. Обычно в середине лета солнце жарит так, что в полдень уже невозможно даже думать о том, чтобы долго находиться вне тени. Сегодня же, словно по чьей-то доброй воле, легкие облака скрывали горячее лицо светила, и день обещал быть приятным во всех отношениях. Если бы еще не это. Во дворе уже стояли, скованные единой цепью, семь человек, в отношении которых следствием точно было установлен факт измены императорской семье. Хотя, после гибели отца и матери нынешней Императрицы, собственно, всей семьи-то был — один человек. Чуть в стороне стоял Рик. Он уже сдал оружие и, как требовал ритуал, скинул рубашку. Он был странно загорелым, словно большую часть времени проводил на пляжах у водопадов.

— Приветствую! Где это ты успел? — спросил я.

— Привет, мой бледнотелый брат! — оскалился он в широкой улыбке. — Вообще-то, никакого секрета. Просто после обеда имею обыкновение проводить регулярные тренировки с мечом под нашим добрым солнышком.

— Мазохист! Свариться же можно.

— Зато привыкаешь! — философски изрек он.

К нам подошел Лорн — начальник конвоя.

— Марк, тебе тоже придется сдать все оружие — правила, — извиняясь, сказал он.

— Нет вопросов.

Я отстегнул ножны меча, вытащил засапожный нож и отцепил пояс с пятеркой метательных звездочек.

— Рубашку пока на сохранение не возьмешь? Я не от себя, не успел скинуть.

— Давай, все устроим.

Лорн принял у меня вооружение и одежду, передал все тут же подскочившему вихрастому мальчишке.

— Смену растишь?

— А как же, — согласился Лорн, — Во всяком деле есть свои тонкости, их в надежные руки передавать следует. Ну что, пойдем потихоньку. А то те, что в цепочке, долго тащиться будут.

— Пойдем.

Конвой и те, кого они сопровождали сегодня, выстроились в плотном квадрате охраны и вышли на широкую придворцовую улицу.

— Раньше, бывало, каждую неделю приходилось вести кого-нибудь. Хорошо, когда не везти. Нынче что-то редко. В последний месяц-то вовсе в первый раз. Неужели у Императрицы новые увлечения появились? — повел Лорн неспешную беседу.

— Да вроде того, — осторожно отвечал я. О длительном отсутствии Императрицы почти никому не было известно, а о предполагаемом слиянии и вовсе знали четыре человека во всей Империи.

— Оно и слава Солнцу. Мне, если уж совсем честно, не по душе все это было. Многие-то совсем еще дети, а их на плаху. Вся жизнь — в никуда. Не дело это.

Я удивленно промолчал, понимая, насколько близко перекликаются мысли опытного конвойного с тем, что недавно говорила Императрица. Может, это действительно я что-то не так понимаю?

— Я вот как считаю, — продолжал он.— Сделал человек пакость, так ты ему объясни сначала, отчего он не прав, а потом дай время в этом разобраться, обдумать все не спеша. Может, человек-то и не гнилой вовсе, подумает, да и разберется во всем. И дальше уже жить будет, да Солнце радовать, людям пользу приносить, детишек растить. А так — оторвали ему голову, и нет человека. Не так все как-то…

— Интересные у тебя мысли, Лорн. А Императрице ты свои предложения высказывать не пробовал?

— Да что ж я — безголовый совсем? — вскинулся он.— Ты смотри сам ей не скажи, что я тебе тут сдуру понарассказывал. Мне еще пожить охота, да внучат своих увидеть. Не станешь говорить? — тревожно спросил он, заглядывая мне в глаза.

— Не стану, — уверил я. — Только сдается мне, что Императрица к этим мыслям сама пришла, без твоей и моей помощи.

— Вот оно как! — тихонько присвистнул конвоир. — И давно?

— Не знаю, Лорн, не знаю. Но думается мне, что в том мы с тобой сегодня убедимся.

Колонна между тем медленно вползала на площадь. Народу собралось прилично. Еще бы, моими стараниями было объявлено, как полагалось — во всех трактирах и общественных площадях, что приговор будет зачитываться не абы кому, а мятежникам, седьмицу назад захватившим дворец. Посмотреть на них собралась добрая треть города. Хорошо хоть детей с собой никто взять не удосужился, справедливо опасаясь кровавой развязки. В центре площади высился деревянный помост для казни и трибуна для Императрицы и охраны, с нависающим над императорским переносным троном палантином. Все как всегда. Вот только в роли наказуемого я впервые. Невольно было не по себе. Конечно, я помнил, что она как-то изменила указы, но вот содержания их не знал. Это нервировало: лучше уж знакомое и привычное зло, чем неизвестность. Я оглянулся на Рика, он был явно взволнован.

— Спокойнее, — тихо обратился я к нему. — Госпожа изменила все указы.

— Когда? — удивился он.

— Сегодня утром.

— И что?

— Не знаю, я не видел текстов.

Рик заметно побледнел.

— Рик, спокойнее. Я думаю, что она смягчит все решения, — поделился я своими предположениями.

— Смягчит? Должно было быть и так мягче некуда.

— Это только мои мысли, — пожал я плечами.

Между тем на императорский помост вошла охрана. Следом за ними в темном обычном без украшений платье с тонкой полоской малого коронобруча на голове появилась Императрица. Истерично взвизгнули горны, глашатаи зашлись в крике, объявляя многочисленные титулы. Наконец настала тишина, нарушаемая только ровным тихим рокотом толпы.

— Мы первые? — спросил Рик. Я кивнул. Несмотря на мои уверения, он очень нервничал. Я тоже чувствовал, как стучит в висках кровь от невыносимого ожидания.

— Скорее бы уже, — пожаловался Рик. — Десять минут боли и все закончится.

— В лучшем случае, — приспустил я его на землю.

— Да, в лучшем случае… — прошептал он.

Я видел, как глашатай подошел к ней за первым указом. По нормам, это должно быть наше наказание. Сердце невольно забилось быстрее. Глашатай бегло пробежал текст глазами, удивленно вскинув бровь. Затем, набрав в грудь побольше воздуха, взошел на помост и объявил:

— За ненадлежащее несение службы и неисполнение своих обязанностей перед императорской фамилией и Императрицей Эльгой 1 лично взыскание налагается на личного раба Императрицы, начальника службы безопасности, начальника личной императорской охраны Марка. За ненадлежащее исполнение своих обязанностей взыскание также налагается на раба императорской фамилии, заместителя начальника службы безопасности, заместителя начальника личной императорской охраны Рика.

Мы с Риком синхронно поднялись на помост. С другой его стороны вышли двое из службы исполнения имперских указов. Именно они будут проводить все экзекуции и казни на сегодняшнем шоу. Впрочем, казней в этот раз не предвиделось. Глашатай выдержал паузу. Я смотрел на гладко выструганные доски помоста, но краем глаза заметил, как у Рика дрожат пальцы рук. Посмотрел на свои — вроде, все в порядке. Глашатай продолжил. Сейчас будет ясно, к чему готовиться.

— Назначить вышеуказанным личному рабу Императрицы Марку и рабу императорской фамилии Рику наказание… (пауза… мне показалось, что мое сердце пропустило несколько ударов… странно, вроде бы, готов ко всему)… в виде строго выговора и предупреждения.

Рик, не сдержав удивления, резко вскинул голову и в упор посмотрел на Императрицу. Я тоже тайком кинул взгляд в ее сторону. А госпожа… госпожа улыбалась. Поймав мой беглый взгляд, совсем по-детски, задорно подмигнула. Надеюсь, что этого безобразия больше никто не видел…

— Вам понятна суть наказания? — строго обратился к нам глашатай.

Мы синхронно кивнули.

— Поблагодарите свою госпожу, нашу Императрицу, за проявленную милость! — торжественно провозгласил ритуальную фразу глашатай. По идее, этими словами завершался любой приговор, в результате которого наказуемый сохранял жизнь. Но никогда еще слова так не соответствовали своему содержанию!

Я толкнул застывшего на месте Рика, и мы направились в сторону края помоста, ближнего к палантину Императрицы. Там по традиции преклонили колени, склоняясь к самым доскам в глубоком поклоне. Свободным гражданам достаточно было преклонить одно колено. Господам из аристократии — склонить голову.

— Встаньте! — тут же произнесла Императрица. Слишком торопится, не выдержала паузу и в минуту. Поднимаясь, я невольно бросил на нее укоряющий взгляд. Это же театр, постановка, в которой все должны четко исполнять свои заранее расписанные роли, милая. Так нельзя! Она поняла меня прекрасно и в ответ быстро высунула кончик языка! Нет!!! Разве так может вести себя Императрица?! Обязательно расскажу Артуру, пусть помучит ее лекцией о правилах приличия.

Я снова дернул ошарашенного Рика, и мы, пятясь, отошли к выходу с помоста, спустились.

— Нет, не может быть, не может такого быть… — потерянно говорил он. — Марк? — он поднял на меня больные тревожные глаза. — Это правда — все?

— Да, Рик, — я успокаивающе положил ему руку на плечо, — Это все. Больше ничего не будет. Она так решила.

Он неожиданно уткнулся мне лбом в плечо.

— Марк, если бы ты знал, как мне было страшно, — тихо признался он. — В лабиринте не было так страшно. Когда продавали, на аукционе… тоже не так.

— Чего ты так боялся? — дружески обнял я его за плечи.

— Не знаю, прошептал он. — Наверное, людей. Они бы смотрели на все.

Он зябко передернул плечами, оторвался от меня и присел на корточки у края помоста.

— Что будет с другими? — не поднимая головы, спросил он.

— Сейчас узнаем.

Глашатай вызвал одного из организаторов мятежа. Приговор снова поражал своей мягкостью — ссылка без права посещения столицы и крупных городов на ближайшие 30 лет. И все. Толпа возбужденно загудела, словно пчелиный улей, потревоженный неумелым вторжением. Следующий… ссылка… пятнадцать лет. Еще одна ссылка в имение — на десять лет. Наконец, Шахри. Он был все еще очень бледен, и на него единственного не надели кованых обручей, соединенных короткой цепочкой — берегли свежие шрамы на запястьях. Поднявшись на помост, он склонил голову, почти касаясь подбородком груди. Неожиданно откуда-то справа из толпы раздался громкий отчаянный крик:

— Даниэль!

Шахри быстро повернулся на голос, но увидеть того, кто звал его по имени, из-за спин горожан не представлялось возможным. На его скулах появились нездоровые алые полоски румянца. Шахри в ожидании приговора снова склонил голову, развернувшись в сторону Императрицы.

— Назначить вышеуказанному господину Шахри, владельцу школы рабов Карона, наказание в виде ссылки с проживанием на территории вышеназванной школы или в личном загородном имении на срок 10 лет. Учитывая смягчающие обстоятельства дела, наказание господина Шахри считать условным, без обязательного соблюдения. Вам понятна суть наказания? — уточнил глашатай.

Шахри поднял руку и слабым движением вытер лицо, ответил хриплым голосом:

— Да, понятна.

Неуверенными шагами направился в сторону Императрицы. Мне казалось, что силы совсем оставили его, еще немного — и он потеряет сознание. Но он все же дошел, преклонил колено в знак своей признательности. Потом, упираясь руками в доски настила, тяжело поднялся, и, пошатываясь, спустился с помоста. На последней ступени резерв сил все же закончился, и с тихим стоном он опустился на камни площади.

— Вам совсем плохо, господин, — присел я рядом. — Воды?

Он посмотрел на меня, во взгляде мелькнуло узнавание.

— Нет, Марк. Не надо. Ты слышал?

— Да, господин.

Шахри внимательно посмотрел мне в глаза и твердо сказал:

— Не называй меня так.

Я только вздохнул в ответ. Ну вот, еще один. Видимо, это заразно.

— Ты хоть понимаешь, что она только что сделала? — так же тихо спросил он.

— Понимаю. Фактически просто простила всех, — ответил я.

— Не-ет, — покачал он головой, — не-е-ет. Она не просто простила. Теперь все мы — ее должники. Мы должны ей жизни. Всего лишь наши жизни, а вместе с ними и все, что нам принадлежит. Она не просто умная, она очень мудрая женщина, Марк.

— Честно говоря, не замечал, — улыбнулся я. — Сказать по правде, мне кажется, что вы просто слишком мало с ней общались… Даниэль. Вы уж простите, не знаю, как вас теперь называть, — развел я руками.

— Так и называй, — кивнул он.

Тут через цепочку стражи и рассасывающуюся толпу к нам пробрался невысокий плотный человек с венчиком седоватых темных волос.

— Даниэль! — воскликнул он знакомым голосом. — Сынок, слава Солнцу! Ты жив! Я так боялся, что тебя убьют, и я никогда не смогу больше обнять тебя.

Он тяжело упал на колени рядом с Шахри и, обняв его, затрясся в беззвучных рыданиях, слабо и жалко кривя рот.

— Папа, не надо… Все хорошо, — пытался он успокоить отца. Но тот неверяще ощупывал руками его голову, лицо, плечи и, наконец, наткнулся на свежие шрамы на запястьях.

— Что это? Что? — затрясся он. — Тебя пытали?

Даниэль кинул мне умоляющий взгляд. Я чуть качнул головой, показывая, что не собираюсь вмешиваться.

— Нет, папа. Меня никто пальцем не тронул. Это… другое. Я потом тебе объясню. Но Императрица не имеет к этому отношения. Наоборот — она лечила меня. Если бы не ее помощь, мы действительно могли бы с тобой не увидеться.

— Да хранит ее Солнце за доброту… — сделал тот охраняющий жест. — Я все готов был пережить, сыночек, все… даже ссылку и нищету. Только боялся, что тебя убьют. С тех пор, как умерла твоя мама, у меня ведь никого, кроме тебя нет. Какое счастье, что ты жив!

Шахри дернул щекой и покрепче прижал отца к себе, похлопывая рукой по спине.

— Успокойся, я прошу тебя, успокойся. Тебе не стоит так напрягать сердце.

Вдруг я заметил, как легкое волнение прошло по рядам стражи: они как-то подтягивались, ровнее и четче держа оружие. Наконец стало понятно, чем это вызвано — к нам шла Императрица. Вернее не шла, а почти бежала вприпрыжку. По ярким сияющим глазам и невольной широкой улыбке было понятно, что она в прекрасном расположении духа.

— Ага! Вот вы где, — запыхавшись, воскликнула она.— О, и господин Шахри с вами. Прекрасно — никого не нужно разыскивать.

Шахри–старший, услышав ее голос, оторвался от груди сына и с трудом поднялся на ноги, но лишь для того, чтобы, увидев, кому принадлежит голос, тяжело опуститься на колени.

— Да благословит вас Солнце, высокая госпожа! — воскликнул он, трясущимися руками хватая край ее одежды. — Вы вернули мне единственного сына живым и невредимым. Он хороший мальчик, просто связался не с теми людьми. Какое счастье, что Вы в своей мудрости смогли это понять и не были с ним строги. Если благодарность старика хоть что-то для Вас значит…

Тут госпожа, удивленно взиравшая на Шахри-старшего, прервала его, накрыв ладошкой губы, и, мягко улыбнувшись, подхватила под руки, заставляя подняться.

— Так вы — отец господина Шахри! Теперь понятно. Вам не стоило беспокоиться: я имела возможность убедиться в том, что ваш сын вовсе не так уж плох. Кстати, Даниэль, как вы себя чувствуете?

— Благодарю Вас, лучше, чем ожидал чувствовать себя в это время, — слабо улыбнулся тот, с трудом поднимаясь.

— Ну да, ну да! — хмыкнула госпожа, — Думаю, вы не против?

— Ну что Вы, конечно, нет! Я благодарен Вам за мягкий приговор. Впрочем, не знаю, чем он вызван.

Он настороженно и недоверчиво смотрел на Императрицу, словно подозревал, что все случившееся ранее — шутка, а вот сейчас его вытащат на помост и объявят настоящее наказание. Госпожа внезапно посерьезнела и ответила:

— Знаете, Даниэль, сколько времени нужно человеку, чтобы составить мнение о другом человеке?

— Ну… наверное, около года? — неуверенно предположил он.

— Нет, — покачала она головой, — гораздо меньше: от 3 до 7 секунд. И надо сказать, что как это первое мнение сложится, так ты дальше и будешь с этим человеком общаться. Очень редко бывает, что что-то меняется, и это первое впечатление оказывается неверным. Очень редко — у других. У меня — никогда! А мне вы, как ни странно, отчего-то сразу понравились. И даже ваша дурацкая выходка с Марком не смогла изменить моего мнения.

— Я не хотел! — воскликнул Даниэль, — Я всего лишь сказал то, что прочел в его деле.

— А зачем? Зачем вы мне это сказали? — серьезно спросила госпожа.

Мне вдруг подумалось, что они сейчас говорят обо мне, как о вещи, совсем не принимая во внимание, что я рядом, все слышу, и эта тема для меня очень неприятна. Это было неожиданно обидно. Хотя, ничего иного мне, пожалуй, и не следовало ожидать. Но, кажется, эта мысль пришла в голову не только мне, потому что avanta-mou, вдруг посмотрела на меня, смущенно улыбнулась и попросила:

— Марк, извини, и, пожалуйста, потерпи нас немножко. Просто мне нужно кое-что уяснить сейчас, не медля. Ну, так зачем? — снова спросила она у Даниэля.

Тот выглядел растерянным и подавленным.

— Не знаю, — со вздохом развел он руками, — Может, хотел отомстить. Вы ведь не все знаете: я до вас разговаривал с Марком и хотел…

— Довольно! — властно прервала она. — Я знаю и о разговоре, и о его причинах.

— Знаете… — потрясенно повторил он. — Тогда почему?

— Потому что его причина мне очень даже понятна. Может, мне и не нравятся ваши методы, Даниэль, но я понимаю, для чего вы это делаете. К тому же, не могу вам отказать в определенном благородстве. Для себя я сделала некоторые выводы о вашем характере и поняла, что с вами мне гораздо приятнее иметь дело, чем с некоторыми не в меру рафинированными господами. К тому же, у меня к вам деловое предложение, или личная просьба — расценивайте, как хотите.

— Мы с сыном будем рады выполнить любое Ваше пожелание! — поспешно ответил Шахри–старший, ухватив Даниэля за руки. Тот молча кивнул, подтверждая слова отца.

— Отлично! — госпожа сдержано улыбнулась. — Тогда я, по-возможности, буду кратка: мне хочется посетить школу Карона и самой увидеть, как в ней готовят рабов. Все — от момента поступления и до момента продажи включительно.

Семейство Шахри выглядело несколько удивленным, но, тем не менее, Даниэль вежливо ответил:

— Разумеется, как и когда Вам будет удобно, Ваше Величество.

Он коротко поклонился, прижав правую руку к сердцу. Ого! Это о многом говорит: так принято кланяться лишь тому, кого уважаешь. Императрица на несколько секунд задумалась, а потом сообщила:

— Что ж, тогда я навещу вас дня через три. Думаю, этого времени будет достаточно для того, чтобы вы немного пришли в себя?

— Да. Благодарю Вас.

— Тогда более вас не задерживаю, господа, — улыбнулась она. — Марк, Рик, вы едете со мной. В авто столько места, что свободно может расположиться человек шесть.

Я сильно сомневался, что автомобиль госпожи настолько велик, но возражать просто глупо. Я кивнул Рику и последовал за ней, обдумывая ее очередную прихоть. Когда двери плотно и мягко закрылись за нами, я осторожно начал непростой разговор.

— Госпожа, не думаю, что посещение школы хорошая идея.

— Марк, дорогой, я уже говорила, что предпочитаю, чтобы ко мне обращались по имени. Что же касается твоей оценки моих идей, то — увы — ничего нового я сейчас не услышала. Похоже, тебе не нравится все: мои поступки, мысли, идеи, поведение. Ты даже не замечаешь, какой же ты ворчун! Порой мне кажется, что ты относишься ко мне строже, чем Артур.

Я немного удивился: никогда не думал, что могу со стороны выглядеть занудой и ворчуном. Хотя она, наверное, права: чем лучше ты относишься к человеку, тем больше требований готов к нему предъявить. Мы никогда не делаем замечаний тем, кто нам безразличен и не спрашиваем с тех, на кого наплевать. Но я, кажется, действительно переусердствовал.

— Прости, Эльга, — повинился я. — Ты права. Конечно, мне не следует лезть в твои дела. Только вот в чем проблема: я слишком хорошо знаю школу Карона, и, смею надеяться, достаточно знаю тебя для того, чтобы предугадать, как ты можешь поступить в некоторых случаях.

— Смотря, что ты имеешь в виду, Марк, — пожала она плечами. — Если думаешь, что я начну направо и налево вмешиваться в дела школы, то нет. Я еду туда с другой целью.

— Эля, — я невольно улыбнулся, — там наверняка будут не очень приятные сцены, связанные с наказанием воспитанников. Не так, как здесь сегодня, по–серьезному. Я просто уверен — ты не сможешь не вмешаться.

Сидящий рядом со мной напряженный Рик в недоумении переводил взгляд с меня на Императрицу. Он, видимо, не мог поверить тому, что с госпожой можно быть на «ты» и просто обращаться по имени. Как я его понимал! Скажи мне кто что-нибудь подобное полгода назад, сам бы не поверил. Но жизнь удивительная штука: так часто бывает — то, что казалось невозможным, становится очевидным сегодня. И мы с трудом уже вспоминаем те времена, когда все было иначе. Ничего, пройдет совсем немного времени, и Рик тоже к этому привыкнет. А госпожа ничего мне не ответила, лишь с легкой улыбкой и вялым интересом на лице смотрела на неторопливо проплывающие мимо серые лица домов, хитро поблескивающие стеклами оконных глаз.

— Знаешь, Марк, — вдруг ответила она, когда я уже и не ожидал ответа, — Посмотрим! Я не знаю, что будет завтра, не то, что через три дня. И это — здорово! Только представь себе, как было бы скучно жить, если бы знать все наперед!

С этим трудно было не согласиться, но все же в глубине души меня чуть заметно грыз червячок сомнения. Чувствую, что за три дня он успеет разъесться до приличных размеров толстенной змеи.

Эльга.

Я все больше привыкала к своей роли и месту в Атлантиде. Уже не казался утомительным ежедневный поток бумаг. Я успела понять, что основная часть императорской работы — это муторное ежедневное рытье в документах. Наивная! Куда делись все мечты о личном приеме граждан и «славе Соломона». Вот для этого времени точно не хватало. Артур настоял на моем присутствии на первом заседании Малого императорского совета. Что ж — показательное зрелище. Оставшихся на своих местах членов совета явно не радовало появление новых лиц. Особенно перекорежило их благородные мордашки, когда я зачитала указ о назначении председателем Артура. Кто-то не особо умный, но очень претенциозный громогласно капризным голосом заявил:

— Мы категорически возражаем против того, чтобы в составе совета был раб. Не говоря уже о том, чтобы всем нам раздавал указания.

Я взглянула на Артура. Он держался очень достойно. Только плотно сжатые губы и яркий неровный румянец на скулах выдавали его волнение.

— Мы? — чуть удивленно протянула я. — Это кто сказал?

Напротив меня из-за стола вызывающе поднялся невысокий с сероватым оттенком кожи на впалых щеках мужчина.

— Мы, Ваше Величество, Ваши верные вассалы — князь Дуговелли, — вздернул он подбородок.

Ох, не ко времени ты решил выступить. У меня сегодня было отвратительное настроение, какое сопровождает каждую женщину раз в месяц несколько дней. А тут такая добровольная жертва. Нет, конечно, очень мило с его стороны!

— Что-то я не понимаю, господа Дуговелли, вас тут один?

Аристократишка недоуменно оглянулся, словно действительно проверял, сколько его за столом.

— Э-ээ… да, — наконец определился он.

— Тогда не совсем понятно, отчего это ты говоришь о себе во множественном числе! На мой взгляд, говорить о себе так могут либо Императоры, либо беременные, или же больные глистами. Поскольку ты не Император и явно не женщина, то могу порекомендовать хорошего доктора, — ласково улыбаясь, проворковала я. Если в начале моей маленькой отповеди за столом появились первые незначительные усмешки, то в конце господа советники уже откровенно ухмылялись. Обласканный мною аристократ приобрел более здоровый розовый цвет лица и, невнятно пробормотав извинения, плюхнулся на свое место. Я внимательно обвела добрым-добрым взглядом любящей мамаши все собрание, но больше высказаться ни у кого желания не возникло. Жаль, жаль… А я так надеялась…

— Прошу вас, Артур, продолжайте совещание. Я человечек в политике особо не разбирающийся, послушаю умных людей, — мило усмехнулась я, удобно устраиваясь в кресле.

В действительности из совещания я мало что поняла. Разве что одно — совсем не прогадала, назначив Артура Председателем и введя в состав совета новых лиц. Они знали больные места экономики и общества в целом, на рассмотрение членов совета были предложены ряд проектов и законов, и главное — новое «Установление о рабстве». Когда Артур огласил название этого документа, в Совете возникло что-то вроде стихийного митинга. Оставшиеся от прошлого состава аристократы выражали недоумение и непонимание — зачем нужно что-то менять, ведь все и так отлично! Им активно возражала группа под предводительством Бальтазара. Артур дал возможность высказаться обеим партиям, после чего решительно прервал обсуждение.

— У вас, господа, есть десять дней до следующего заседания Совета для того, чтобы определиться со своим отношением к предложенным вам проектам. Ваши замечания и предложения в оформленном и аргументированном виде вы представите именно тогда. Благодарим вас за внимание, господа. На сегодня наше совещание окончено.

Собрав комплекты документов, высокое собрание недовольно выползло из зала. Остались я, Бальтазар и Артур, который вяло упал в кресло, обхватив голову руками.

— Ну что ты, солнце, устал? — спросила я, присаживаясь рядом. Очень хотелось погладить его по плечу, чмокнуть в щеку и сказать, что все перемелется. Вообще я испытывала к нему сестринские чувства, казалось, что у меня есть мудрый старший брат, которого так не хватало в прошлой жизни. Но я понимала, что это всего лишь мои эмоции, и вовсе не обязательно Артур их разделяет. К тому же, он настоящий, а не поддельный, как я, аристократ. Поэтому я просто сидела рядом и не позволяла себе лишнего.

— Устал. Не физически. Я, если честно, не думал, что они так просто сдадутся и позволят ввести в Совет раба. А что касается нового «Установления», то основная драка нам еще только предстоит. Кстати, не хочешь посмотреть, что оно теперь из себя представляет?

— Хочу, очень хочу! Но не уверена, что смогу все понять, — развела я руками. — Все же, мне неизвестна предыстория документа. Трудно оценить его новизну. Я вообще предпочла бы отменить рабство как таковое — это устаревшая форма общественной организации. Не понятно, отчего в Атлантиде этот атавизм смог просуществовать так долго! Видимо, все дело в полной изоляции вашего общества. Вы словно живете на острове, в котором и время тоже статично. Ведь не зря существует такая разница во временных потоках.

— Тогда, если хочешь, я прокомментирую основные изменения в этом документе. Так тебе будет проще, — улыбнулся Артур.

— Давай! — обрадовалась я.

— Заодно и я послушаю, — вежливо напомнил о себе Бальтазар.

— Ой, извините! Вы же тут явно по делу остались. Хотите что-то уточнить? — спохватилась я.

Бальтазар чуть улыбнулся уголками губ:

— Ну, зачем же на Вы? Я вовсе не болен глистами! — хмыкнул он. — Да, действительно, хотел кое-что спросить. Случайно услышал, что ты собираешься в одну из школ?

— Да. Одного не пойму: отчего это всех так волнует!

— Не беспокойся, меня не волнует. Просто хотел напроситься в попутчики.

— Буду рада! Искренне. Но зачем это тебе?

Бальтазар хитро улыбнулся. В уголках глаз разбежались паутинки морщинок. От этого его лицо стало еще добрее и теплее, так хотелось назвать его «добрым дядюшкой». Впрочем, это было вовсе не далеко от истины. Говорят, что он и в обычной жизни среди домашних отличается исключительной порядочностью и терпеливостью. Просто — хороший человек.

— Надо! Есть идея — перевести все школы в ведение Императрицы. Это позволит изменить систему воспитания быстро и просто. Не уверен, правда, что эта идея понравится тебе.

— Да великолепная идея! — совершенно искренне воскликнула я. — Собственно, я туда за тем и собралась, чтобы выяснить, что нужно менять. Правда, не знала, каким образом. А вы, оказывается, уже все предусмотрели. Это же просто отлично!

— Чуть меньше эмоций, моя дорогая, — серьезно сказал Бальтазар. — Ты же понимаешь, что школы имеют своих хозяев. Их придется выкупать. Это не так просто — потребуется огромная сумма.

— Сколько школ в Атлантиде? — нетерпеливо уточнила я.

— Шестнадцать.

— Это же совсем немного!

— Но даже это опустошит казну более, чем на две трети, — осадил мой пыл Бальтазар.

Тут я поняла, и искренне, до глубины души обиделась. Обиделась до того, что на глаза навернулись слезы и нелепо задрожали губы.

— Так ты считаешь, что я… что мне все не понравится из-за денег?! Из-за нелепых медяшек?!

— Из-за полновесных золотых! — уточнил он.

— Какая разница!

Я вытерла набежавшие на глаза злые слезы. Бальтазар отвел взгляд. Он выглядел смущенным и растерянным.

— Ты не понимаешь ничего в жизни, если считаешь, что деньги могут быть дороже людей, Бальтазар. Я не ожидала от тебя такого, — сдерживая эмоции и стараясь, чтобы голос звучал ровно, сказала я.

— Извини, ты, наверное, права, — тихо ответил Бальтазар. — Я действительно кое-чего не понимал. Но только не в жизни, а в твоем к ней отношении. Хорошо. Я больше не буду заговаривать о деньгах. Просто скажи: ты даешь Совету карт-бланш на использование императорских средств для реализации этого проекта?

— Мог бы и не уточнять! Да!

— Отлично. Не стоит обижаться на меня. Я обязан был об этом спросить. Надеюсь, что этот неприятный разговор не изменит твоего согласия на мое участие в поездке?

— Не вопрос. Я собираюсь выехать завтра часов в десять утра. Нормально?

— Конечно.

— Тогда будем ждать у центрального входа.

Бальтазар коротко поклонился и вышел. Вроде бы он прав, я права, но от этого правильного разговора остался неприятный осадок, словно выпил чай из стакана, пахнущего несвежей тряпкой. Остается надеяться, что к завтрашнему дню все немного забудется. Артур смотрел на меня с пониманием в глазах.

— Не стоит обижаться на него, — мягко взял он меня за руку. — Бальтазар не имеет права распоряжаться твоей казной, девочка.

— Да какая я девочка, Артур. Ну что ты меня так смешно называешь? Я самостоятельная взрослая женщина!

— Ну, да… — очень ехидно протянул он.

— Артур! Ну, сколько можно!

Эта сволочь откровенно издевалась. В глазах водили хоровод бесенята смеха, а голос был удивительно серьезным и сочувствующим.

— Дорогая моя, ты, разумеется, самая умная, самостоятельная и очень взрослая. Только не пренебрегай советом скудоумного, абсолютно зависимого и не выросшего советника.

— Р-р-р-р!!!

— Это согласие, надо полагать? Тогда, avanta, — на этот раз он был уже совершенно серьезен, — относись к Бальтазару правильно. Не устраивай на ровном месте истерик. Сегодня мне было за тебя стыдно. Человек грамотно выполнял свою работу и делал то, что должно, а ты начала ему лекцию об отношении к людям читать. Ты, конечно, можешь сейчас и на меня обижаться вдоволь, но когда ты вернешься из поездки, я засажу тебя за правила этикета и книжицу «О хорошем тоне».

— Артур, — жалобно спросила я. — Ты считаешь, что я не права?

— Да.

— И мне нужно извиниться перед Бальтазаром?

— Ох, — вздохнул он. — Когда же ты перестанешь кидаться из крайности в крайность? Нет, извиняться не надо. Даже не вздумай! Ты вообще не должна никому приносить свои извинения. Независимо от того, права ты или нет. Статус, дорогая, не позволяет.

— Я так не привыкла!

— Привыкай, дорогая.

— Насколько дорогая, Артур?

— Что? — удивился он.

— Насколько дорогая? Если я чего-то стою, назови цену!

Конечно, я издевалась. Просто иногда накатывало совершенно детское желание пошутить над собеседником. Но вот местным было довольно сложно уловить ту тонкую грань, когда я была серьезна, а когда вовсю шутила. Артур улавливал чаще других, но, видимо, не в этот раз. Он озадачено посмотрел на меня и задумался.

— Что молчишь-то? Считаешь? — стараясь не расхохотаться, уточнила я.

— Да нет, скорее размышляю, что тебе ответить, чтобы это и было самой точной правдой, — очень серьезно ответил он.

— Да ладно тебе, Артур! — испугалась я того, что следом последует заумная философская теория, что было вполне в его духе. — Я пошутила!

— А я серьезно! Ты, кажется, до сих пор не понимаешь, насколько важно твое место в этом мире.

— Полно, Артур, вот сейчас введем новое «Установление», Совет заработает, как положено. А там — я свободна! — легко улыбнулась я.

Артур молча, долгим взглядом смотрел мне в глаза. И от этого его взгляда мне стало как-то не по себе.

— Что? Что ты так смотришь?! Ну, не молчи!

Он вздохнул и ответил:

— Ты действительно не понимаешь. Да, изменения пошли. Но этого очень мало, ничтожно мало. Если ты попробуешь уйти, бросив нас, то очень скоро все вернется на привычную колею, все, что мы сделали, будет напрасно. На ближайшие пятьдесят лет ты привязана к этому месту очень прочно — привязана своим долгом. Тебе некому будет передать трон, кроме своих детей. Но для того, чтобы они продолжили твое дело, чтобы Атлантида не была для них просто словом, тебе очень скоро придется принимать непростое решение — нужно будет перевозить сюда твоих родителей, выбирать мужа и рожать этих самых детей. Чем раньше ты поймешь, что это неизбежно, тем лучше. Пойми, нет у тебя другого будущего. То простое и беззаботное существование, которое ты вела на запретной земле — в прошлом. Ты никогда не будешь свободна. Пока, конечно, жива. Императоры не принадлежат себе. Прости.

Я молчала. Да и что тут было говорить. Пожалуй, только сейчас я поняла, что Артур прав. Что до этого я просто цеплялась за прошлое и рисовала совершенно нереальные картинки своего будущего. Будущего там, которое уже закончилось. Странно, зябко как-то. А ведь на улице лето. И немного душно. Я распахнула окно. В комнату тут же ворвался разноголосый птичий гомон. Окна малого зала совещаний, как большинство окон дворца, выходило в сад. Яркие солнечные лучи, пробиваясь сквозь густую зелень высоких старых деревьев, бросали на мраморный подоконник причудливую россыпь солнечных зайчиков. Камень подоконника, нагретый к полудню, был ощутимо горяч, и это тепло было удивительно реальным. Таким же реальным, как и сама Атлантида, как то, что мне придется провести в ней всю свою жизнь. И моим детям, и детям моих детей… Такая вот реальность.

— Что ты молчишь? — не выдержал Артур.

Не поворачиваясь, я подставила лицо теплому лучу солнца и ответила:

— Знаешь, я подумаю над этим завтра. Или послезавтра. Как придется. Думаю, что от нескольких дней или даже месяцев ничего на самом деле не изменится. Я подумаю над этим потом. На сегодня у нас еще есть дела?

— Пара аудиенций и немного документов.

— Ууу. А то, что я устала — не считается?

Он развел руками и тут же положил мне на стол «немного документов». Я тяжело вздохнула. Это надолго.

— А аудиенции когда?

— В шесть и семь вечера. Оставшегося времени вполне хватит для работы с документами.

— Садист!

— Я тоже выполняю свою работу. А ты, моя дорогая, должна выполнить свою. Только так и существует любое государство — когда каждый честно на своем месте выполняет свою часть работы.

— Без философии и лишних слов, Артур. Я посижу тут, не возражаешь? Когда настает время для аудиенций, скажи.

— Конечно, — улыбнулся он, тихо закрывая за собой двери.

К ужину я была уже никакой. А после отчаянно разболелась голова и, игнорируя предложения о прогулке по саду и небольшой чайной церемонии, я просто непростительно рано легла спать. Для того, чтобы утром быть разбуженной вежливым потряхиванием за плечо и нудным голосом Марка:

— Вставай, вставай, пора быстро завтракать и ехать. Ну, вставай же!

— Отстань, черт противный, не для тебя цвету! — вяло отмахнулась я.

Надо мной сдержано хмыкнули, но не отстали, на этот раз просто отняв у меня одеяло.

Расстроенная и не выспавшаяся, я приняла относительно вертикальное положение, сидя на постели и с трудом открыла один глаз. В поле его зрения появилось улыбающееся лицо Марка.

— Чего тебе, упырь клятый?

— Вставать пора, если, конечно, ты сегодня собираешься куда-нибудь ехать. Все уже готовы, кроме тебя, соня.

— Я не соня. У меня полночи голова болела, да и сейчас она тяжелая и пустая, как чугунный горшок.

— Поешь, проветришься на воздухе, глядишь, и голова пройдет, — успокоил он меня и рывком поднял с кровати.

Ничего не поделаешь, этот не отстанет, пока не убедится, что я умылась и собираюсь одеваться к завтраку.

— Я есть не хочу! — мрачно изрекла я, ковыряя вилкой творог. Нет, творог был выше всяких похвал, к тому же я прекрасно понимала, что это полезно и его надо съесть, просто ничего не лезло в рот.

— Ты не заболела случайно? — обеспокоено спросил Марк, который терпеливо дожидался, когда мы с завтраком закончим мучить друг друга. — Можем отложить поездку.

— Нет, я здорова. Просто предчувствие какое-то поганое… Бывает. Не обращай внимания. Лучше я в школе что-нибудь перекушу. Думаю, чаем-то нас там напоят?

— Несомненно.

— А ехать долго?

— Часа два.

— Ну и хорошо. Я еще немного посплю в дороге.

Отставив в сторону ненавистный творог, я вяло отправилась к центральному входу. Машина уже стояла, позади и впереди терпеливо дожидалась шестерка мотоциклистов. У капота довольно жмурился на солнце Бальтазар.

— Доброе утро, Ваше Величество! — довольно миролюбиво поздоровался он. Словно бы не с ним я вчера не совсем справедливо обошлась в беседе.

— Доброе, — я не сдержалась и широко зевнула, едва успев прикрыть рот ладонью.

— Плохо спали?

— Да, голова побаливала.

— Ну, это не удивительно, — улыбнулся Бальтазар, вежливо придерживая для меня заднюю дверцу. — Надвигается большая буря.

— Буря? — удивленно переспросила я, дождавшись, когда он сядет рядом.

— Да, раз в год планету накрывает огромным пылевым облаком, которое держится около трех-четырех дней. Потом все проходит, и мы еще неделю избавляемся от его последствий.

— И когда ее следует ожидать?

— Дней через пять. Не стоит беспокоиться, мы вполне успеем вернуться до ее начала.

— Странное явление. А вы никогда не пытались выяснить, чем она вызвана?

Машина плавно повернула, выходя на императорскую трассу, и набрала скорость. Меня ощутимо вжало в спинку сидения, и снова немного заныл левый висок. Я недовольно потерла болезненный участок.

— Пытались, — улыбнулся Бальтазар. — Обращались к жрецам. Те в свою очередь — к богу Солнца. В итоге нас утешили, что вряд ли стоит опасаться чего-то более существенного, чем пылевая буря.

— Как-то не обнадеживает, не находите? Я думала, что вам удалось восстановить первопричину этого явления.

Бальтазар с сожалением покачал головой:

— Увы, нет. На это мы так и не получили ответа. То ли наши жрецы не поняли ответов Бога, то ли этот вопрос не входит в компетенцию нашего божества. Что, все еще болит? — с сочувствием спросил он, заметив мою болезненную гримасу.

— Да, Бальтазар, все никак не проходит. Первый раз за все время. Ничего, раньше у меня голова почти каждую неделю болела. А теперь вот — первый раз за два месяца. Это вполне сносно. Я посплю, ладно? Марк, разбуди минут за двадцать до прибытия.

— Хорошо, отдыхай.

Я закрыла глаза, стараясь не обращать внимания на назойливое сверление в виске. Голова с каждой минутой болела все сильнее и сильнее. Кажется, меня накрыло очередным приступом мигрени. Подложив валик подушки под ноющий висок, я честно постаралась заснуть. Неожиданно для меня самой, это быстро удалось. Вялые мысли о том, что нужно будет уточнить в школе, плавно и незаметно перетекли в уже знакомые улицы заброшенного города. Центральная площадь с городским фонтаном виднелась в нескольких десятках шагов впереди между нешироким проемом, образуемым стенами невысоких каменных домов с черепичными красными крышами. Повинуясь желанию выйти из темной мрачной улочки на солнце, я сделала несколько шагов к площади. Под ногами противно скрипели осколки осыпавшейся с крыш черепицы. Голова почти не болела, но немного кружилась, и меня ощутимо тошнило. Как же мерзко все же скрипит этот битый камень. Словно и не во сне ты по нему идешь, а вполне наяву! Наконец, узкая улочка закончилась, и я попала на все ту же пустынную площадь. Все в ней было по-прежнему. Вот разве что в чаше старого фонтана на этот раз была вода и, оживляя своим присутствием потрескавшееся мозаичное дно, в воде весело крутили боками яркие золотые рыбки.

— Красивые, правда?

Я почти не удивилась, услышав голос моей визави. С кем же еще могу я встретиться в этом месте?

— Да, всегда любила рыбок, но у меня они отчего-то долго не жили — умирали. А мне становилось их очень жалко. В конце концов, я просто перестала их покупать.

Я повернулась. Да, это она, моя давняя собеседница. Правда, сегодня она показалась мне немного печальной.

— У тебя болит голова? — после паузы спросила она.

— Да. Это так заметно?

— Мне все заметно. Даже если ты молчишь, я понимаю, что тебя мучит и тревожит.

— Вот как… Может, еще и мысли читаете?

— Нет, это невежливо по отношению к тебе, — спокойно отвечала она, тем самым подтверждая мои предположения о том, что она вполне на это способна. — Ведь голова болит неспроста.

— Да, мне сказали — приближается пылевая буря, — спокойно подтвердила я.

Собеседница неожиданно вздохнула.

— Не все так просто.

Надо сказать, что она заинтересовала меня. Я и сама чувствовала, что виною моему состоянию был вовсе не привычный местным катаклизм. Надвигалось что-то гораздо серьезнее. И именно это лишало меня сна и аппетита, заставляя сжиматься сердце в странном предчувствии.

— Что-то происходит, не так ли? — осторожно спросила я.

— Да, — кивнула она, соглашаясь. — Боюсь, что мы опоздали, пытаясь помочь этому миру.

— Что ты имеешь в виду? — воскликнула я, забыв о своем самочувствии. После ее слов от нахлынувшей тревоги стало тяжело дышать.

— Этот мир обречен погибнуть через пять дней. Невозможно играть с пространством и временем и не получить при этом последствий. Так и Атлантида, обретя то и другое, отдельное от реальности Земли, всего лишь попала во временную петлю. Каждый раз, когда петля совершала свой полный виток, появлялась пылевая буря. И эта буря словно бы вымывала ту условную стену, которая отгораживала этот мир от земной реальности. Так было много сотен лет. Понятно, что когда-нибудь этому должен был прийти конец. Как жаль, что это случилось сейчас, когда мы только нашли тебя, когда все стало получаться.

— И что? Чем это грозит Атлантиде? Ее снова выбросит на Землю?

— Увы, нет. Возврат невозможен. Скорее, произойдет катастрофа иного характера — схлопнется та временная и пространственная петля, в которой Атлантида существовала до сегодняшнего дня. Но ты вполне успеешь спастись, ты всегда можешь уйти в реальность Земли. Просто помни — через четыре дня тебе нужно уходить.

— А люди? — в ужасе воскликнула я. — Как же люди? Они все погибнут?

— Думаю, да, — печально отвечала она. — Ты не сможешь увести за собой более десяти человек в один день. Даже если ты спасешь сорок жизней, это не решит проблемы — остальные умрут.

— Неужели нет иного решения?

Собеседница присела рядом со мной и, заглянув, казалось, в самую душу, очень тихо ответила:

— Есть, но оно очень опасно. Мы сами до конца не уверены, что это подействует. И до сих пор не знаем, чем это может обернуться для решившегося.

— А вы? Разве вы сами не можете этому помешать? Я думала, что вы можете все.

— Увы… обретая многое, мы теряем еще больше. Когда-то, очень давно, так давно, что самой Земли еще не было, мой народ решил, что достиг всего, кроме одного — нам захотелось получить бессмертие. Казалось, что жить вечно — это так привлекательно. Сказали — сделали. Мы смогли получить то, что захотели. Словно в насмешку над нами какие-то высшие силы подарили моему народу и этот секрет. Вот только для его достижения пришлось отказаться от физического тела, довольствуясь энергетической оболочкой. Чистая энергия — вот то, из чего все мы теперь состоим. Тогда это казалось смешной платой — подумаешь, отказаться от физической несовершенной оболочки. Но шли годы, и мы поняли, чего лишились. Мы больше не могли создавать детей. Мы не могли чувствовать холод и тепло, счастье и горе. Мы стали слишком совершенными для этого. Жить тысячелетия, не испытывая эмоций. О, ты даже не можешь представить себе, какая изощренная это пытка! Я и небольшая горстка моих соотечественников — вот все, что осталось от некогда многочисленного народа.

— А остальные?

— Сошли с ума или погибли, сознательно отправив себя в яркие жерла сверхновых звезд. И мы потеряли еще одно — то, что и не позволяет нам сейчас помочь этому миру самостоятельно.

— Что? Что же это? — в нетерпении спросила я.

— Мы просто не можем в нем появиться. Ведь для того, чтобы на что-то воздействовать, нужно это что-то осязать. А этого мы сделать не в состоянии.

— Да, проблема… — протянула я. — А тот, другой выход. В чем он состоит и почему опасен?

— Мы считаем, что можно остановить разрушение этого мира, сохранив пространственно-временную аномалию. Но для этого необходимо укрепить ее структуру энергетически. Причем укрепить, находясь внутри самой аномалии.

— Не понимаю, — развела я руками.

Моя собеседница задумалась, а потом ответила:

— Давай представим себе глиняный сосуд, который был наспех сделан и не прошел должной обработки в печи. Его стены истончаются от времени под воздействием различных жидкостей. Чтобы его укрепить, нужно утолщить новой глиной стенки сосуда и обжечь его в жаровне, точно соблюдая температурный режим. Только беда в том, что наш с тобой сосуд — этот мир — можно укрепить только изнутри, так как снаружи огромная скорость поперечных энергопотоков просто не позволит энергии задержаться, сплестись с энергоструктурой самой аномалии. Внутри поле статично и это вполне возможно. Понятно?

— Да, очень образно. И что дальше? Кто и как сможет это сделать?

— Ты вполне сможешь. Нам кажется, что та сила, которую ты обрела, вполне способна на это.

Мне не очень нравился ее осторожный тон и постоянные оговорки «мы считаем», «нам кажется». Как-то не ощущалось во всем этом уверенности.

— Каким образом можно использовать для этого мои возможности? — все же спросила я.

— Для этого достаточно войти внутрь аномалии и, увидев структуру энергосистемы аномалии, выбрать точку и начать вливать в нее энергию.

— На первый взгляд, ничего сложного. Правда, я с трудом представляю, как можно увидеть энергию.

— О, это не проблема. Тут мы можем тебя научить. Вообще, все, что касается теории, мы можем тебе подсказать и объяснить.

— Тогда последний вопрос: почему это опасно?

Она вздохнула и отвела взгляд. Мои опасения ширились, крепли и росли со страшной силой.

— Мы не знаем, сколько потребуется энергии для восстановления. Потому не можем с уверенностью утверждать, что твоей энергии хватит, — ответила она наконец.

— А если ее не хватит? Что случится тогда со мной и с этим миром?

Она вздохнула еще глубже и жалобнее.

— Перестаньте устраивать балаган! — возмутилась я. — Вы сами только что сказали, что не способны на чувства — так нечего их тогда имитировать. Давайте вернемся к практическим вопросам.

— Ничего я не устраиваю, — спокойно возразила она. — Я действительно испытываю дискомфорт от того, что вынуждена делать что-то чужими руками. А что касается твоих вопросов, то ответов на них нет. Мы можем только предполагать, потому что никто еще такого не делал. Мы можем предположить, что в случае нехватки энергии аномалия не устоит и разрушится, а вот что произойдет с тобой — вовсе не ясно. Только варианты — от самого плохого до нейтрального. И все они равновероятны.

— Самый плохой — моя смерть? — уточнила я, уже зная, какой ответ услышу.

— Скорее всего — так.

Мы обе замолчали. Я обдумывала свое решение, о чем размышляла моя собеседница — не возьмусь даже предположить. Но отчего-то мне казалось, что и варианты моего ответа ими уже давно просчитаны. Конечно, существа с таким опытом, скорее всего, могут просчитать самые реальные варианты. Потому я, слегка издеваясь над ними и над собой, спросила:

— Мне свое решение вслух говорить, или и так сойдет?

Она улыбнулась.

— Как хочешь. Единственное, указания о твоем подключении к аномалии получишь непосредственно на месте. Когда будешь готова, закрой глаза и мысленно обратись ко мне.

— Как вас называть?

— Как тебе больше нравится. Это не важно — я просто почувствую твой призыв.

— Ясно… — печально усмехнулась я. — Думаю, наш сегодняшний разговор окончен?

— Не сердись, — она мягко коснулась меня рукой.

Я ничего не ответила ей, отвернулась и начала разглядывать разноцветных рыбок. По крайней мере, они были понятны и честны — все на виду. А вот эти неизвестные личности взяли в привычку просто использовать меня в своих целях. Причем, прекрасно знают, что в силу особенностей своего характера и воспитания я не смогу им в этом отказать… Печально. Я как-то не заметила, как мозаичные узоры поплыли сквозь небольшую водную глубь, смазались, закружились цветным хороводом, а уже в следующий момент я поняла, что кто-то трясет меня за плечо. С трудом разомкнув слипшиеся и какие-то ужасно тяжелые веки, я увидела Бальтазара — именно он и стал причиной моего пробуждения.

— Подъезжаем, — сообщил он.

Надо же, как вовремя — логическое окончание моего сна совпало с прибытием на место. А ведь казалось, что во сне наш разговор продлился всего лишь несколько минут. Странное дело — время, когда ты спишь, тянется или скачет со страшной скоростью, совсем не соотносясь с реальностью. Я повела плечами, выгнулась, разминая затекшее в одном положении тело.

— Я спала?

— Да, и довольно крепко. Как голова? — с участием спросил Бальтазар.

— Вроде бы, больше не болит, — с удивлением отметила я внезапное улучшение самочувствия.

— Вот, что значит вовремя выспаться! — улыбнулся Марк, оглядываясь через спинку переднего сиденья.

Все бы неплохо, только улыбка у него вышла какой-то ненастоящей, блеклой. Словно бы теперь мигрень мучила его. Я решила не заострять на этом внимания. Мало ли что — может, у него просто настроение плохое, а тут еще я влезу.

— Нам осталось около полукилометра, — сообщил Марк и снова отвернулся.

Полкилометра? Совсем немного. Я достала свое походное зеркальце и, попросив снизить скорость, поправила макияж. Теперь почти незаметно было, что я проспала около двух часов.

Между тем, кортеж притормозил перед въездом в школу. Я услышала металлический лязг отпираемых ворот. Наученная неприятным опытом посещения рудника, я старалась не разглядывать в окно медленно проплывающие строения. Все, что мне нужно будет узнать, через окно автомобиля не увидеть. Довольно быстро мы подъехали к приятному небольшому особняку из белого мрамора. Здание было основательным, приземистым, с крепенькими столбиками колонн у входа. Оно напоминало своей респектабельностью несколько полноватого владельца ресторана, который совершенно уверен в выдающихся возможностях своего заведения и незыблемости собственного бизнеса. Эта значительность сопутствовала и облику всего этого неброского здания. Нас уже ждали. Едва только автомобиль притормозил, как подтянутый, выглядевший отдохнувшим Даниэль подбежал к нему и тут же открыл двери с моей стороны.

— Добрый день, Ваше Величество! Прошу извинить, мой отец не смог Вас приветствовать лично. Ему не очень хорошо, сейчас он почти не встает. Но я к Вашим услугам.

— Ничего страшного, Даниэль, — успокоила я его, неторопливо выходя из машины. — Мне вполне достаточно и вашего общества. У самой сегодня ужасно болела голова, так что вполне понимаю вашего отца.

Мы прошли в дом. Его обстановка вполне гармонировала с внешним обликом. Тяжелые шторы на окнах, старинные плотные ковры под ногами. Мебель, встретившаяся нам по пути в небольшой овальный зал, в котором все уже было предусмотрительно накрыто к чаю, по большей части была тяжелой, дубовой, такой же основательной, как само строение. Определенно, мне было уютно в этом доме, в этом кресле, за тяжелой столешницей из цельного массива дерева с тонкой фарфоровой чашкой в руках. Чай был изумителен — тонкий и терпкий, с умеренной долей каких-то приятно пахнущих цветов. Именно такой, какой мне всегда нравился. Определенно, я просто не могу допустить, чтобы этот мир, этот дом просто исчез, сгорел, сминаемый потоками разорванной в клочья энергии. Это будет слишком большой потерей и для Вселенной со всем многообразием ее проявлений, и для меня лично. Я сейчас отчетливо поняла, что просто не хочу терять свой мир… свою Атлантиду. И ни при чем тут ничье умелое управление. Не нужно меня, как слепого щенка, тыкать носом в лужицу долга. Я вижу ее сама. И сделаю то, что смогу.

— Спасибо! — искренне поблагодарила я нашего заботливого хозяина. — У вас очень вкусный чай.

Он сдержано улыбнулся, но было видно, что ему приятно мое замечание.

— Если Вы готовы, то я могу быть Вашим сопровождающим и покажу все, что Вы сочтете нужным увидеть, — вежливо ответил он.

— Да, пожалуй, не будем впустую тратить мое и ваше время, уважаемый. Меня интересует система воспитания в целом — от момента, когда в вашу школу попадают дети и до момента, когда они выставляются на аукционы. Я понимаю, что увидеть все за один день невозможно, потому просто хотела бы пройти по классам, по местам проживания детей и взрослых и услышать ваши комментарии на эту тему.

Я ожидала проявления любопытства, вопросов — для чего мне это… да обычных возражений, в конце концов. Но я недооценила Шахри. Он не сказал ни слова, просто встал, поклонился и предложил следовать за ним.

— Это будет небыстрый путь, — только предупредил он. — Удобная ли у Вас обувь, не устанете ли Вы?

— Не стоит беспокойства, я оделась, учитывая сегодняшние надобности и готова посвятить осмотру столько времени, сколько будет нужно.

И мы начали этот непростой путь. Непростой не в плане передвижения. Только сейчас я в полной мере поняла, что имел в виду Марк, когда отговаривал меня от этой поездки. Было очень тяжело — особенно вначале, когда мы осматривали места проживания и обучения детей. В эту школу поступали семи-восьмилетние мальчики, которые отбирались по соответствию физическим требованиям. Видеть оторванных от родителей маленьких ребятишек и не иметь возможности помочь всем им — вот это было настоящей мукой для меня. Но я знала, зачем мне это, теперь я уже ясно видела, что, в чем и в какой последовательности нужно будет менять. И у меня не возникало более ни малейшего сомнения в том, что школы должны быть в ведении государства. Потому что ввести все эти изменения можно будет только волевым централизованным решением — и никак иначе. Определенно, эта поездка оказалась очень полезной. Вот только то ли от солнца, то ли от негативных впечатлений, но у меня снова началась противная тягучая головная боль, а чуть позднее к ней добавился и неприятный озноб. Так что почти все время, находясь под лучами жаркого летнего солнца, я вынуждена была зябко обнимать себя руками за плечи, отчаянно стесняясь крупных мурашек, время от времени набегавших на мою кожу. Наконец, я не выдержала и оглянулась на Марка. Все это время он, молча и незаметно, следовал за нами. По его застывшему лицу не пробегала ни одна эмоция, и было совершенно непонятно, как он ко всему этому относится — как к воспоминаниям собственной жизни или вовсе никак. Что ж… то, что он тут вырос и был воспитан, сейчас мне на руку — по крайней мере, он не заплутает среди строений и сможет вернуться к машине, захватив оставленный на заднем сиденье палантин.

— Марк, ты не мог бы мне помочь? — обратилась я к нему, коротко изложив свою просьбу. Он не удивился и не стал возражать, кивнул, соглашаясь, и быстро исчез, просочившись через казавшуюся сплошной зеленую изгородь кустарника. Наверное, так было ближе к машине. Сама я никогда не рискнула бы повторить этот трюк, опасаясь серьезно поцарапаться об обрезанные ветки. Я вообще очень часто чем-то резалась и царапалась. Домашние, зная эту мою особенность, даже ножи на кухне не затачивали остро. Мне вдруг очень захотелось хоть на короткое время снова очутиться на своей уютной кухне дома, на Земле. Я даже вздохнула тайком, но … Все будет зависеть от того, хватит ли моих сил для того, чтобы остановить разрушение этого мира. Утешало только сознание того, что уж им — там — ничего не угрожает. Мы успели уже осмотреть очередной полигон, на котором отрабатывались навыки рукопашного боя, посмотрели на часть занятия. Все это заняло около двадцати минут… а Марка с ожидаемым палантином все еще не было. Я начала тревожиться, что-то шло не так.

— Скажите, Даниэль, отсюда до автомобиля очень далеко? — наконец, не выдержала я.

— Минут шесть легкого бега, — спокойно ответил он.

— А неспеша?

Он понимающе улыбнулся.

— Не думаю, что Марк заставил бы Вас ждать и отправился по Вашему поручению неспешным шагом.

— То есть, он уже минут пять, как должен вернуться? — спросила я.

Даниэль пожал плечами.

— Наверное, так. Но Вы не учли, что мы тоже движемся, и ему может потребоваться некоторое время, чтобы обнаружить, куда мы успели переместиться.

Его ответ немного меня успокоил, но только чуть. Про себя я твердо решила, что подожду еще минут пять и попрошу Даниэля провести меня к автомобилю самой краткой дорогой. Ведь если Марк будет выбирать путь, то наверняка выберет самый короткий. Мы продолжили нашу экскурсию, но я уже не так внимательно прислушивалась к объяснениям Шахри. С каждой прошедшей минутой я все более убеждалась в том, что Марка придется искать. Я с нетерпением взглянула на часы. Прошло четыре минуты из отведенного мною на ожидание срока, но я уже просто не могла заставить себя сохранять спокойствие.

— Извините, — не очень вежливо перебила я Даниэля. — Вы не могли бы вместе со мной пройти к машине самой короткой дорогой?

— Да, действительно, — нахмурился он, — за это время Ваш охранник уже должен был обернуться. Впрочем, не думаю, что с ним могло что-то случиться — территория школы вполне безопасна.

«Ну, да, конечно… — подумала я, — вполне безопасна, но только не для рабов. Кто знает, во что он мог влезть по дороге?».

Впрочем, выражать сомнения в словах нашего вежливого хозяина вслух я не стала, а просто последовала за ним. Слава Богу, в этом месте не было кустов и мне не пришлось через них лезть. Мы наискосок пересекли площадку с необычного вида тренажерами, миновали несколько одноэтажных домов и небольшой садик с прудом в центре. Наконец вышли на задворки какого-то хозяйственного двора. Там было пыльно, в углу стояла целая пирамида плетенных из ивняка корзин, вдетых одна в другую. Мы уже почти свернули за угол сарая, как вдруг угловым зрением за чахлым кустом у соседнего здания я увидела край слишком яркой для этого пейзажа голубой материи. Именно такого цвета был ожидаемый мною палантин.

— Стойте! — воскликнула я, направляясь быстрым шагом в сторону своей подозрительной находки. Точно! Схватив за край, вытянула из куста свою накидку. Она была немного помята, но вполне цела и даже не испачкана.

— Странно… а где же Марк? Почему он ее бросил? — удивленно обернулась я к Даниэлю и Бальтазару. Они оба выглядели несколько озадаченными. Бальтазар между делом передвинул поближе к руке оружие. Это не осталось мною незамеченным. Было понятно, что ничего хорошего от этого он не ожидает. Внезапно откуда-то из-за здания раздались явно мужские голоса. Слов было не разобрать — они говорили тихо и быстро. И хотя я не услышала голоса Марка, но какое-то предчувствие заставило меня отправиться в ту сторону. Я слышала, что оба моих спутника сопровождают меня. Это вселяло некоторую уверенность в собственной безопасности. Как глупо с моей стороны было не взять несколько человек охраны! Наконец, обогнув довольно длинную стену каменного амбара, мы свернули в небольшой замкнутый внутренний дворик три на четыре метра глубиной. Со всех сторон он был закрыт глухими довольно высокими стенами домов, сложенных из массивных плит грубо обработанного известняка. Именно тут и находились люди, чьи голоса я услышала. К задней стене дома спиною был прижат Марк. Сбоку от него, поигрывая зажатым в руке странным кнутом, стоял рослый детина лет сорока, а еще один здоровенный человечище, чьи габариты превосходили мои самые смелые фантазии, прижимал Марка к стене, шаря огромными ручищами по его обнаженному торсу. Рубашка Марка была надорвана на груди и стянута с плеч почти до пояса, сковывая свободу рук. Он остановившимся взглядом на белом, словно известка, лице смотрел в никуда. Мне показалось, что он не узнает нас и даже не совсем понимает, где находится. Мужик с кнутом в руках заметил нас, но только недовольно поморщился. А второй даже не подумал оставить в покое свою жертву. Кажется, я начинала догадываться, что тут происходит. Вот только никак не могла понять, что это за люди.

— Кто вы и что тут делаете? — довольно резко и громко спросила я.

На голос и второй детина обернулся в мою сторону. На вид он был гораздо старше своего компаньона — лет на пятнадцать, не меньше. Его лицо до сих пор сохраняло довольную гримасу животного, собирающегося получить приземленные и простые удовольствия, которых требовала его натура. Это вызвало во мне волну отвращения и, вместе с тем, почти неконтролируемую ярость. Ненавижу сволочей, которые, пользуясь своим положением или привилегиями, издеваются над теми, кто не в силах им достойно ответить.

— Да мы-то? — с наигранным удивлением ответил старший. — Мы тут развлекаемся маленько. Давнего знакомца встретил, вот, напарничка своего с ним познакомить решил. Вы уж не взыщите, господа, мы не долго — минут на двадцать его задержим. Вспомним старое, так сказать, — и он мерзко ухмыльнулся, щерясь в гнилозубой ухмылке.

— Отойди от него! Быстро! — сквозь сжатые от гнева зубы почти прошипела я.

Видимо, было в моем лице что-то такое нехорошее, отчего огромный с виду мужик немедленно послушался, отпустил Марка и сделал пару шагов в сторону своего напарника. Марк, словно сломанная кукла, сполз по известняковой стене, оставляя на ней явные следы крови. Неужели он ранен?! Глаза затопило алой пеленой гнева, во мне сейчас жило только одно желание — уничтожить тварей, которые по ошибке имеют человечье обличие. Я, повинуясь необъяснимому внутреннему порыву, вытянула вперед руки и непроизвольно с хрустом сжала их в кулаки. Оба негодяя дернулись и захрипели, раздирая один горло, а второй царапая ногтями грудь, и, словно мертвые, рухнули на землю. Я разжала пальцы и тут же, выплескиваясь из центра моих ладоней, два неестественно ярких луча света, схожего по цвету с синими неоновыми огнями, хлынули на их тела. Минута — и на месте тел остались лишь обугленные силуэты на спекшемся песке — и больше ничего… Какая-то разумная частица меня глубоко, словно в центре спящего разума, мрачно усмехнувшись, констатировала: «Поздравляю, дорогая, ты — убийца!». Но ярость, которая все еще не до конца успокоилась во мне, заглушила этот слабый голос. Я не чувствовала ничего из того, о чем так красиво пишут в романах и показывают в фильмах. Да, я убила двух людей, но все во мне было спокойно. И было чувство глубокого внутреннего убеждения в том, что я поступила единственно верно. Я не размазывала по щекам слезы и сопли отчаяния, не била себя в грудь, каясь в смертном грехе. Вместо этого эффектного времяпрепровождения я быстрым шагом подошла к безучастному Марку, и, присев рядом с ним на корточки, попробовала поднять его опущенную голову, чтобы увидеть взгляд. Лучше бы я этого не делала — это все еще были глаза мертвого человека. Ни мысли, ни чувства не отражалось в них, словно бы глазные яблоки повернули внутрь черепа, а на оборотной стороне просто взяли и нарисовали блеклыми акварелями радужку и зрачок. Я по-настоящему испугалась — вдруг он сошел с ума, и теперь его разум будет вечно блуждать где-то далеко. Что тогда мне делать?

— Марк, солнышко, пожалуйста, посмотри на меня, — тихо попросила я, наглаживая его по обнаженному плечу. Рука невольно натыкалась на выжженные рабские клейма, а в уголках глаз начали собираться тяжелые капли. — Пожалуйста, скажи, что с тобой?

Я почувствовала, как первые смелые слезинки проложили по щекам щекотные дорожки, стекая к подбородку. Попыталась отодвинуть его от стены, чтобы посмотреть, откуда взялись следы крови, но его большое тело было слишком тяжелым для меня.

— Помочь? — спросил Бальтазар. Он с опаской посматривал то в мои глаза, то на руки. Что ж — можно понять, не каждый день непонятными лучами на твоих глазах сжигаются люди.

— Не стоит, — покачала я головой. — Боюсь, что если он серьезно ранен, мы сделаем хуже или причиним ему боль.

— Но ему все равно нужно помочь, — мягко сказал он.

— Как? — всхлипнула я. — Он не отвечает! Не слышит! И словно не видит!

— Я… со мной все … нормально, — каким-то чужим, заторможенным голосом внезапно ответил Марк.

— Слава Богу! — радостно воскликнула я, размазывая по щекам слезы и косметику. — Марк, ты ранен? Стена в крови. Что со спиной?

Он чуть удивленно посмотрел на меня. Его взгляд уже наполнялся нормальными человеческими чувствами, и стало понятно, что ему не столько больно, сколько мучительно стыдно за происшедшее. По крайней мере, уши у него стали совершенно рубиновыми, и он старался избегать моего взгляда.

— Ничего, все нормально, — упрямо повторил он.

— Давай взгляну!

Он нехотя повернулся и наклонился немного вперед, спрятав от нас лицо. Поперек спины шел глубокий кровоточащий шрам, словно бы кто-то неаккуратно острым краем гвоздя прочертил на коже борозду. Еще было немного незначительных царапин, видимо образовавшихся, когда он сполз по жесткой каменной стене.

— От чего это? — спросила я, оглянувшись на Даниэля и Бальтазара.

Бальтазар недоуменно пожал плечами, а Даниэль нахмурился и ответил:

— Довольно неприятная штука — утяжеленный бич из кожи ящерицы марго. Оставляет резанные глубокие раны. Вообще–то, я уже давно запретил их к применению. Видимо, не все выполнили мой приказ. Извините, мне так неловко, что все это случилось у меня в гостях.

— А эти двое?

— Люди из охраны школы. Но я просто не успел еще перебрать штат, доставшийся в наследство от прежнего владельца, и частично его заменить. Впрочем, — нахмурился он, — это ничуть меня не извиняет.

— Я что-то должна вам за ваших людей? — сухо спросила я.

— Нет, нет, — замахал он руками. — Это, скорее, я должен Вам и Вашему охраннику принести свои искренние извинения.

По выражению его лица было понятно, что он действительно очень расстроен, и я не стала развивать эту тему. В конце концов, как не раз говорил мне Артур, закон тут я. Сочла нужным убить — значит, так тому и быть. Лучше сейчас заняться Марком. И если я понимала, что порез не представляет собой серьезной опасности, то вот его моральное состояние меня очень тревожило. Странно было и то, что он не пытался себя защитить. Может, его вполне устраивало такое положение вещей, и мы вмешались напрасно? Но выяснить это нужно очень осторожно и в любом случае не сейчас, без свидетелей. Сейчас же совсем не помешает избавить его от неприятного последствия этой встречи, потому я аккуратно накрыла часть шрама руками и уже привычно направила в ладони легкую волну тепла, предвещающую заживление раны. Вскоре под моими ладонями остался только ровный и аккуратный шрам, а я переместила руки на остатки раны. Не прошло и двух минут, как с этим вопросом все было закончено. Все это время Марк сидел, не шелохнувшись, спокойно ожидая окончания моих действий.

— Ну вот, теперь все хорошо, — повышенно бодро сказала я, натягивая ему на плечи остатки рубашки.

— Спасибо, госпожа, — мрачно буркнул Марк, не глядя на меня. О, как все запущено… Давненько он не обращался ко мне так. Неужели я его все же обидела своим нежданным вмешательством? Сколько раз говорил мне отец: «Сначала — думай, потом — делай!». Так нет — вечно у меня действия бегут вперед мыслей. Теперь я не знала, куда девать глаза. Настроение было безнадежно испорчено, и продолжать дальше осмотр я была просто не в состоянии.

— Давайте немного отдохнем, — предложила я своим спутникам.

Марк дернулся и бросил на меня косой колючий взгляд.

— Я устала! — пояснила я.

— Конечно! — поспешно согласился Даниэль. — Я думаю, что обед уже готов, понадобится только немного времени для того, чтобы накрыть на стол.

— Ничего, подождем.

Мы двинулись вслед за Шахри. Причем Марк всю дорогу старательно находился за моей спиной, успешно избегая как любопытных взглядов, так и расспросов.

«Ничего, — решила я, — все равно найду время на этот неприятный, но необходимый разговор. Хотя бы только за тем, чтобы, если ничего не получится и этот мир погибнет вместе с нами, уйти спокойно, без недомолвок, которые так портят жизнь».

Марк.

Мне совсем не нравилась эта поездка, но отказаться от нее я тоже не мог. Просто никому не считал возможным доверить ее охрану. Ничего, потерплю. Кому какое дело до моих неприятных воспоминаний. Если ей это надо, буду рядом. Просто потому, что так нужно. В окнах машины проплывали до зубовного скрежета ненавидимые мною строения и тренировочные площадки. Наконец, и господский дом. Входить в него было не просто неприятно — мучительно. Именно с ним связано все самое плохое из моего прошлого. Но я должен! Потому, стараясь, чтобы мои мысли и чувства не отражались слишком явно на лице, я молча следовал за Эльгой. Шахри был на высоте — принимал достойно, сдержано, без показного подобострастия, но с проявлением максимального уважения. Видимо, хотел исправить свои ошибки. Это еще один плюс в его активе. Не думаю, что на его территории что-то будет угрожать Эле, но я все же незаметно проверил содержимое заварочного чайничка и кувшина с горячей водой. Слишком свеж был в моей памяти эпизод с лорхом. Но все было ожидаемо чисто. Хм, по своей наивности я считал, что находиться в этом здании — самое неприятное? Я был не прав. Поганее всего было заново пройти тот путь, который уже проделал однажды. Словно все мои пятнадцать лет мучений начались снова. Нет, я вовсе не жалуюсь на судьбу. Каждому свое. Просто хотелось бы обойтись без повторения. Императрица всю дорогу ежилась. Сегодняшнее недомогание постоянно давало о себе знать. Наверное, правильно было бы перенести поездку на другой день, но она слишком упряма для этого. Я уже совсем было собирался предложить ей отдохнуть, но она обратилась сама — с нелепой просьбой. Словно оттого, что она укутается в накидку, здоровья прибавится. Да ладно, мне не трудно. Тем более что я отлично знаю все скрытые тропинки этого проклятого Солнцем и людьми места. Я довольно быстро вышел к главному зданию, кивнул отдыхавшим в теньке ребятам и сгреб с заднего сидения легкую голубую тряпицу, затейливо украшенную ручной вышивкой и редкого цвета жемчужинами. Красивая вещица. Но иногда мне казалось, что она как-то не по-женски равнодушно относится и к вещам, и к украшениям. Наверное, это наша с Артуром вина. Он слишком загрузил ее работой, у девочки совсем не остается свободного времени. Отсюда и такое отношение — что принесут, то и надену. Ни разу она не сделала ни единого замечания и не высказала своих пожеланий. Да и к очень дорогим украшениям относилась совсем не по-хозяйски: снимет и бросит на журнальный столик, словно это безделушка какая и не стоит столько, что на нее можно купить неплохой дом. Я уже почти прошел половину обратной дороги, когда за моей спиной неожиданно раздался знакомый голос, заставивший заворожено замереть на месте.

— Ба, какие знакомые лица. Давненько не встречались. Говорят, ты теперь высоко взлетел, дорогуша?

Я медленно повернулся. Боги! Сделайте так, чтобы это была только игра моего воображения! Но нет… в двух шагах от меня, на гаревой дорожке стоял он, тот самый человек, который издевался надо мной целых три года. Он постарел, располнел, но в плечах была все та же медвежья ширь, и слишком красные и влажные губы все так же неприятно растягивались в однобокую ухмылку. Стало трудно дышать, по позвоночнику из скованного страхом мозга прокатилась ледяная волна, которая неприятными тисками сжала желудок. Сейчас я при всем желании не смог бы протолкнуть через пересохшее горло ни звука.

— Что это у тебя в руках, дорогуша? — между тем со смешком спросил он. — Решил захватить что-нибудь сексуальное для встречи с давним знакомым? Это правильно, это ты молодец. Ты, конечно, подрос за это время, но я всегда особенно тебя любил. Твоя симпатичная мордашка почти не изменилась. Что же молчишь? Неужели так рад меня видеть?

Не дождавшись ответа, он вплотную подошел ко мне и взял из моих рук палантин, приложил к моей шее и, выдохнув в лицо, прошептал:

— Красиво… А я тут не один, с другом. Обязательно вас познакомлю. Ты уж будь с ним ласковым, дорогуша.

Меня передернуло. От отвратительного запаха из его сроду не чищеной пасти и от мерзких воспоминаний, которые с новой силой накинулись на меня.

— Ну, что ж ты дрожишь-то? От нетерпения, верно? — хихикнул он. — Так не будем ждать-то. Пойдем, дорогуша, пойдем. Вон и дружок мой заждался, — кивнул он в сторону выступившего на дорожку из кустов человека в форме охраны школы.

Тот был намного моложе, но обольщаться не стоило — в руках он довольно умело прокручивал бич из шкуры марго. Он в упор с вызовом смотрел на меня и чуть заметно улыбался. Нет! Только не это… я не вынесу этого снова! Бежать! Это все, что я сейчас могу. Я рванулся, оставляя у него в руках палантин Императрицы, и побежал туда, куда показалось самым простым — в просвет в высокой зеленой изгороди. Я не совсем понимал, куда бегу, главное было как можно скорее оказаться от них как можно дальше, а там разберемся и сориентируемся. Но внезапно резкая жгучая боль полыхнула поперек спины, это было так неожиданно и больно, что я невольно запнулся за выступавший из травы корень и кувырком мягко упал на землю. Однако этой небольшой заминки оказалось достаточно, чтобы чьи-то сильные руки грубо вздернули меня вверх за ворот затрещавшей рубашки, а потом, резко рванув в стороны, разорвали материю и сдернули одежду до локтей. Этим простым приемом мои руки оказались стянуты тканью и не способны к обороне. Потом меня развернули лицом в другую сторону, и я увидел довольную улыбку молодого охранника.

— А ты шустрый парень, — чуть хрипло сказал он. — Но это, ничего — и шустрее видали.

— И обламывали… — запыхавшись, подтвердил показавшийся из-за дерева мой давний враг. — Что ж ты, поганец, без разрешения-то уходишь?

Теперь он уже не улыбался, в глазах плескалась злоба. В таком своем состоянии он был особенно невыносим и после всех издевательств не отпускал меня сразу, а заставлял прислуживать себе и ради забавы время от времени гасил о кожу сигареты. Или придумывал что-либо иное, столь же неприятное и болезненное. Теперь они уже держали меня в плотном кольце. Вырваться — нереально.

— Куда? — спокойно спросил молодой.

— Да вон за тот амбар. Там отличная площадка, и без лишних глаз.

Он кивнул и, крепко ухватив меня за спеленатые руки, поволок за здание. Я словно сквозь дымку воспринимал происходящее, безвольно переставляя ноги, и позволил им втащить себя в неширокий колодец, образованный стенами домов. Младший, резко толкнув, прижал меня спиной к задней стене двора. Распоротая ударом марго спина отозвалась сильной болью. Но я боялся не этого. Закрыв глаза, чтобы не видеть того, что неминуемо должно было произойти в этом дворе, я с отчаянием взмолился всем богам, которых только мог вспомнить: пусть это будет неправдой! Только бы проснуться и понять, что это всего лишь очередной кошмар!

Но чьи-то горячие влажные руки уверенно обняли меня за пояс, пролезая под ткань рубашки. Я открыл глаза и сквозь все ту же пелену тумана увидел горящие нетерпением ненавидимые мною глаза.

— Ничего, забыл меня, вижу… ничего… сейчас вспомним… — тихо шептал он мне в самое ухо, продолжая ощупывать мое тело. «Видимо, даже богам нет никакого дела до просьбы раба…» — обреченно подумал я, проваливаясь в состояние странного отупения. Это было единственное, что я мог сделать, чтобы хоть немного приглушить боль и страх. Сквозь пелену слышались чьи-то, казавшиеся почти знакомыми голоса, но я не понимал, кому они принадлежат, что произносят. Пока не почувствовал, что больше никто не держит меня, не прижимает к шершавой каменной крошке стены. Неужели уже все закончилось? Странно, как быстро… У меня больше не было сил, словно я сутки не спал и несколько дней не ел, очень кружилась голова и, чтобы не упасть, я опустился на землю. Вдруг чьи–то маленькие теплые ладони легли мне на плечи, настойчиво и сильно встряхнули меня, и странно знакомый голос позвал по имени. Я попытался сосредоточиться и понять, что мне говорят, зачем зовут. Кому вообще мог понадобиться раб по имени Марк? Я поднял взгляд и прямо перед собой увидел лицо молодой женщины. Это она звала меня. Ее теплые руки нежно гладили по щекам, плечу. Она плакала… Я узнал ее — моя avanta-mou, моя любимая… Но кто обидел ее? Или посмел причинить ей боль?! О, Солнце! Неужели она плачет из-за меня? Нет, невозможно… Этого просто не может быть.

— Я … со мной все нормально, — с трудом проталкиваю слова сквозь сдавленное спазмом горло.

Было страшно смотреть ей в глаза — она ведь видела всю эту мерзость. И мою беспомощность тоже видела. Теперь уж точно для нее я больше не мужчина. А она, словно в издевательство надо мной, взялась лечить спину. Конечно, Марк такой жалкий и слабый — куда же ему с царапинами-то разгуливать? Рубашка приказала долго жить, и я без сожалений сорвал с себя оставшиеся лохмотья. Мне казалось, что ткань пропиталась запахом чужих ненавистных рук. Я до сих пор чувствовал их на своем теле. Больше всего хотелось залезть под душ и долго, используя все разновидности моющих средств, жесткой мочалкой оттирать с кожи саму память о чужих липких прикосновениях. Но, к несчастью, в душ мне в ближайшее время не попасть. Госпожа избегала смотреть в мою сторону, видимо, ей это было неприятно. Стараясь избавить ее от негативных эмоций, я постарался сместиться ей за спину. Она сказалась уставшей и прекратила осмотр. В душе я был этому рад: сейчас мне было весьма неуютно находиться у всех на виду. Вот было бы хорошо — забиться в темный угол и никого не видеть, и чтобы никто брезгливо не отводил от тебя взгляда. Но кому интересны мои желания? Довольно скоро мы вернулись в господский дом, в знакомую до оскомины комнату. Очень быстро молчаливой прислугой был накрыт обед. Мне удалось найти ненужный стул, я перенес его в самый дальний и темный угол комнаты, где, вдали от чужих взглядов, устроился тихонько и незаметно. Рядом было окно, оно выходило на заброшенный внутренний двор, и раньше я ни за что не уделил бы неприглядному пыльному виду своего внимания, но теперь это было очень кстати — позволяло спрятать глаза и лицо от окружающих. Внезапно кто-то легко дотронулся до моего плеча. Я вздрогнул и взглянул на человека, который не проявил должной брезгливости и решился коснуться меня. Шахри… смотрит спокойно и внимательно, протягивает довольно дорогую шелковую рубашку с ручной вышивкой гладью. Скорее всего, это его рубашка. Я проглатываю застрявший в горле комок и тихо благодарю:

— Спасибо.

— Не стоит. Обед накрыт на всех. Присоединяйся.

Беглый взгляд в сторону стола подтверждает его слова. На глаза наворачиваются слезы, чтобы сдержаться, закрываю глаза и делаю глубокий вздох. Не хватает только усугубить и без того жалкое впечатление о себе. Быстро надеваю через голову рубашку — она немного тесновата в плечах, но рукава в самый раз.

— Марк, заставляешь себя ждать, — негромко подсказывает Бальтазар. А ведь он один не знает о моем неприглядном прошлом! Как же ему, должно быть, увиделась эта сцена? Я чувствую, что краснею. Ужасно злюсь на себя: словно невинная девица, то умываюсь слезами от жалости к себе, то заливаюсь краской стеснения. Решительно встряхиваю головой, отгоняя ненужные эмоции. Высоко взлетел, мальчик? Добро пожаловать на землю! И решительно смотрю на госпожу. Она меня к столу не приглашала, стало быть, нечего мне там делать. А она… улыбается, чуть натянуто и виновато. Говорит тихонько, чуть слышно (но я-то услышу, она это знает):

— Поешь, Марк, даже если не хочется.

Ее приказ нельзя игнорировать, и я молча сажусь за стол — на самый краешек. Знаю, что поданы прекрасно приготовленные, очень дорогие блюда, но ем, практически не чувствуя их вкуса. Сейчас мне все равно, что глотать — все, словно резина. Почти постоянно ощущаю на себе ее взгляд, но боюсь даже посмотреть в ее сторону, потому что прекрасно знаю, что увижу в ее глазах — жалость и презрение. Большего я не достоин.

Это был самый долгий обед в моей жизни. Наконец, подали чай, кофе, освежающие напитки, и как-то само собой получилось, что мы с госпожой остались за столом одни. Бальтазар и Шахри с бокалами вина в руках вышли на балкон. Они уже предметно начали обсуждать тему передачи школ в ведение Империи. Госпожа от участия в разговоре вежливо отказалась, сославшись на головную боль. Я уже собирался по возможности незаметно заползти в облюбованный мною угол, но был остановлен ее тихим вопросом:

— Могу я узнать, от кого ты сейчас прячешься, Марк?

Похоже, избежать неприятных расспросов не получится.

— Я не прячусь, госпожа, Вам показалось.

— Неужели? — в ее голосе чувствовалась усмешка. Заскрипело отодвинутое кресло, и легкие тихие шаги сообщили мне о ее приближении. Сидеть, когда она встала, было верхом неприличия, и я тоже поднялся. Госпожа подошла почти вплотную и негромко попросила:

— Посмотри мне в глаза, Марк, пожалуйста.

— Зачем?

— Хочу понять, что я сделала неправильно, почему ты избегаешь меня.

— Я? Вас? — От столь неожиданного восприятия моих действий я невольно повысил голос и с недоумением взглянул ей в лицо. Она была очень серьезна, и во взгляде я совсем не увидел ожидаемой брезгливости...

— Ну да, ты снова перешел на официальное обращение и тон. И избегаешь меня. Что еще я могу подумать?

— Ох, — выдохнул я, — все совсем не так. Просто, — я снова почувствовал, как горит от прихлынувшей крови лицо, — мне показалось, что Вам… будет неприятно со мной общаться, — наконец, запинаясь, выдавил я.

Она недолго молчала, а потом ответила:

— Да. Марк, как всегда, мы с тобой посмотрели на один и тот же предмет с разных сторон, потому и увидели его очень уж по-разному. Я тебя об одном попрошу: давай все наши проблемы и беды не будем замалчивать, забившись по разным углам. Всегда лучше открыто поговорить — тогда все становится понятно. Согласен?

Я пожал плечами.

— Да, конечно. Лучше. Но я пока толком ничего не понял: про предмет, который мы увидели с разных сторон.

— А что же тут непонятного? — усмехнулась она. — Ты считал, что мне неприятно с тобой общаться. Я, правда, не поняла, почему ты так решил. А я посчитала, что ты обижен на меня...

— Обижен? За что? — воскликнул я.

— Ну… — она с трудом подбирала слова, — может, из-за моего вмешательства. Может, нам не нужно было вмешиваться… Это ведь твое личное дело… ну… личная жизнь, я имею в виду.

Так вот, что она подумала… Так горько и больно мне давно не было. Ведь я ей уже говорил, предельно честно говорил, что нормален и не интересуюсь мужчинами. Выходит, я зря вывернул наизнанку свою душу? С трудом взяв себя в руки, я сказал:

— Вот теперь, госпожа, теперь — Вы действительно обидели меня. Впрочем, это не повод для волнений. Все в порядке. Я тоже в порядке и готов выполнять любые Ваши приказы.

— Марк? — она удивленно посмотрела на меня. — Ты что, Марк?

Но я больше не повторю своей ошибки, я не буду видеть того, чего нет. Есть только одна правда: я ей принадлежу. Как вещь. Все остальное — домыслы больного рассудка.

— Да, госпожа?

— Не надо так, таким чужим голосом… — жалобно просит она.

В груди что-то очень больно рвется на части, но я молчу, крепко сжав зубы. Это ничего. Это пройдет. Госпожа прикусывает нижнюю губу и неуверенно берет меня за руку. Становится еще больнее, хотя минуту назад я думал, что это уже невозможно.

— Я обещала ответить, Марк, кем я хотела бы тебя видеть… — тихонько, чуть слышно говорит она. То, что осталось вместо моего сердца, сбивается с ритма и испуганно замирает.

— Кажется, я тебя тоже люблю… — и добавила почти совсем шепотом, опустив голову: — Я совсем запуталась…

Уже в следующую секунду нежно и крепко я прижимал ее к своей груди, покрывая поцелуями лицо, волосы, закрытые глаза.

— Не надо, только не плачь, — прерывающимся от счастья и нежности голосом тихонько шептал я ей, вытирая бегущие по ее щекам быстрые капли слезинок. — Не надо, я прошу. Забудь все, что я наговорил, и ничего, слышишь? — ничего не бойся. Мы со всем справимся, вместе справимся. Слышишь?

Она только молча кивнула, зарываясь лицом в уже мокрую от ее слез рубашку.

В комнату заглянул Бальтазар, но, увидев нас в столь странном виде, как-то очень по-доброму, заговорщески улыбнулся и, зачем-то подмигнув мне, снова исчез за балконной дверью.

— Эленька, — тихонько позвал я, — давай немного успокоимся. Мы тут не совсем одни. Как-то неудобно, не находишь?

Она хлюпнула носом, оторвалась от моей рубашки и, совсем как ребенок, солнечно улыбнулась:

— Это ты сейчас о своей или о моей репутации заботишься?

— О нашей, — серьезно ответил я. Но губы все равно предательски расползались в улыбке.

Она неожиданно отстранилась и серьезно и твердо пообещала:

— Хорошо, Марк — я не буду ни о чем беспокоиться. Я верю, что мы со всем справимся. И я тебе говорю: никто и никогда — никто и никогда — тебя больше не посмеет тронуть. Просто потому, что я уничтожу любого, кто посмеет. Так, как я уничтожила этих двоих. Так и знай!

«Здорово! — подумал я. — Никогда еще не защищали меня. Тем более — женщина…»

А вслух сказал:

— Похоже, этот мир действительно сходит с ума…

Эльга

С того времени, как мы вернулись из столь неожиданно повернувшегося похода в школу Карона-Шахри, прошло уже более суток. Головная боль больше не отпускала меня ни на минуту, став моей постоянной спутницей. Голова болела не сильно, но нудно, это ужасно раздражало и мешало вести дела. С завидным упорством и утроенной энергией взялась я за почти готовые проекты — новое «Установление о рабстве» и «О передаче школ в собственность Империи». Мне казалось очень важным успеть их рассмотреть и подписать до того, как перестанут идти временные стрелки этого мира. Я заставила Артура форсировать повторное рассмотрение «Установления» Малым Императорским Советом.

— Это будет нелегко, Эля! — сдержано сказал он. — Ты уверена, что нужно именно сейчас?

— Да. Артур, да. Очень нужно.

Он пожал плечами, но больше не стал ни возражать, ни задавать вопросов. А я… я просто не могла решиться и объяснить им, почему так спешу. Не могла рассказать, что, возможно, мы доживаем последние дни. Просто мне очень хотелось, чтобы (если уж всем нам суждено умереть) хоть кто-то умер, чувствуя себя на капельку более счастливым, чем был. Чтобы у всех просто была надежда. Боялась ли я? Да. Очень боялась. Это был вовсе не страх смерти, как следовало бы ожидать. Нет… это было давящее чувство — боязнь не справится с самой важной в моей жизни задачей. Я понимала, что кроме меня — никто. Что не будет «второго билета», и все нужно сделать с первой попытки. Только теперь я по-настоящему прочувствовала известную на Земле поговорку: «Со щитом или на щите!».

На самом деле, она, оказывается, звучит вовсе не гордо — эта простая фраза переполнена отчаянной безвыходностью, когда ты понимаешь, что просто обязан победить — и никак иначе. Тревога, головная боль и… как ни странно, счастье. Да, несмотря на все это, я была счастлива. Рядом были люди, которые понимали и уважали меня. Для них я была дорога, нужна и просто любима. Марк ненавязчиво, но постоянно находился рядом. Если бы не его молчаливая поддержка, мне было бы несказанно труднее везде успевать, просто выдерживать тот темп, который я сама себе выбрала. А время просто утекало сквозь пальцы. Вот — закончился еще один день. Возможно, предпоследний день моей жизни и существования этого мира. Все было сделано — почти все. Оставался только один зависший в неопределенности вопрос — мой Марк. Я очень признательна ему за помощь, поддержку и терпение. Ни словом, ни делом не напоминал он мне о нашем последнем разговоре, но я видела, что он помнил, и понимала, как он ждет. Сейчас, разместившись в глубоком кресле у горящего камина, я с наслаждением вытянула уставшие за день ноги и краем глаза отметила — Марк рядом, неприметной тенью замер у входа. Скинула обувь и не сдержала стон облегчения… как же хорошо, уже не надо никуда спешить. Кажется, последнее я сказала вслух.

— Вы очень устали, госпожа, — Марк бесшумно возник рядом. — Если хотите, я постараюсь снять Вашу усталость.

— Ох, Марк, хотелось бы, но как-то не верится, что такое возможно. И брось ты этот официоз — мы одни.

Он улыбнулся и опустился перед креслом на пол. Как же он двигается! Бесшумно и быстро перетекает из одного положения в другое. Это какая-то запредельная грация хищника, не позерство — для него это естественно. Марк между тем поставил мои несчастные ступни себе на колени и мягкими круговыми движениями начал разминать стопы. Было очень приятно, действительно, скопившаяся за день усталость словно растворялась в его руках.

— Мне неловко, Марк, — вздохнула я и попыталась отнять у него ноги. Он вопросительно изогнул бровь и посмотрел на меня. Ох, еще немного, и я утону в этих глазах!

— Мои ноги… — смущенно пояснила я, — я еще не принимала душ, а ходила целый день.

— И?

— Они недостаточно чистые… — покраснела я.

Марк фыркнул, в глазах заплясали искорки смеха. Он, улыбаясь и не отводя от меня взгляда, чуть наклонился и поцеловал мою ступню. Я отчаянно дернулась, пытаясь прекратить это безобразие, но разве мою и его силу можно сравнить? Он крепко держал свою добычу и лукаво усмехался.

— Марк?..— внезапно охрипшим голосом попросила я, — не надо.

— Почему?

— Не знаю… — тихонько призналась я.

Он прищурился и очень внимательно посмотрел на меня, а потом вдруг подхватил под спину и под колени и легко, без усилий, вытащил из кресла. Он куда-то понес меня, но я видела только его глаза. Толкнув плечом, он распахнул дверь, и я, наконец, поняла, куда мы шли — это была моя спальня. Сердце испугано пискнуло и затрепыхалось где-то в горле. Видимо, решило покинуть мою обмякшую ошарашенную тушку. Марк бережно уложил меня в кровать и иронично, с искорками смеха в глазах потребовал:

— Раздевайся.

— Что? — чуть слышно прошелестела я.

— Усталость буду снимать! — невозмутимо заявил он.

— Не-не надо? — неуверенно спросила я.

— Надо! Ну. Чего ждешь? Если хочешь, я помогу.

— Не надо! — возмутилась я.

Марк совсем по-мальчишечьи улыбнулся и поделился наблюдениями:

— Да. Небогатый ныне у особ королевской крови словарный запас.

— Нахал! Да у меня, между прочим, высшее образование!

— Ладно, ладно! Не кипятись, твое величество, у меня, кстати, тоже. И не одно, — довольно прищурился он. — Хорош капризничать — снимай одежду. Да не сделаю я с тобой ничего! — с горечью и обидой в голосе воскликнул он, — Нас, между прочим, любому массажу обучали. И учили серьезно, и спрашивали не по-детски. Мы в конце обучения такие экзамены сдавали! Как? Ты все еще в одежде?

Честно говоря, мне было немного стыдно, я уж Бог весть, что подумала. Хорошо хоть вслух не сказала. Да, Марк прав, массаж прекрасно снимает усталость. И в том еще прав, что в одежде его — увы! — не делают. Поэтому я последовала его совету и довольно неуклюже, ужасно стесняясь и путаясь в рукавах и брючинах, освободилась от одежды, оставив только ажурную полоску трусиков цвета индиго и в тон им кружевной бюстик. За свое нижнее белье мне никогда не было стыдно — это моя маленькая дамская слабость. Комплектов самого необычного вида и цвета в моем гардеробе было преогромное множество. Спроси кто сколько — не отвечу. Не из кокетства, а просто потому, что не считала. Кинув мельком взгляд в настенное зеркало, подтянула упавшую с плеча кружевную лямочку и посмотрела на Марка. Ой, что то мне не по себе… Как-то он странно на меня смотрит — не совсем по-массажистски, прямо скажем. Если бы глазами можно было разжигать камин, ему б цены не было.

— МААААРК? — вопросительно протянула я.

Он выдохнул (ой! Он что — до этого не дышал?) и опустил глаза.

— Ложись… на живот, руки вдоль тела.

Хм, и голос у него какой-то напряженный…

— Ты расслабься, не на экзамене ведь, — решила я его подбодрить.

— Да… наверное, — довольно натянуто ответил он.

Его теплые сильные руки довольно умело взялись за дело. Да, верю, он этому действительно учился. Казалось, что меня разобрали по составляющим — через его пальцы прошла по отдельности каждая мышца.

— Ой-ой! Больно! — время от времени попискивала я.

Он только вздыхал укоризненно, но продолжал уже чуть менее интенсивно, не так сильно, но упорно и методично, пока от жаркой волны прихлынувшей крови я действительно не расслабилась, не растеклась как блинчик по сковородке.

— Ох… Как хорошо… — мечтательно промурлыкала я. — Марк, почему ты раньше этого не делал?

Я перевернулась на спину и протянула ему руку:

— Падай рядом, отдохни.

— Ты не просила.

— Так я ж не знала! А ты? Ты молчал. Хотя видел, как я устаю.

Марк не стал отказываться и осторожно, словно проделывал это на минном поле, улегся рядом.

— Да… молчал. Просто я же для охраны, а для остального — Янек, — каким-то чужим голосом сказал он.

— Ну да, Янек, — вспомнила я. — Просто он мне как-то… не нравится что ли? Какой-то он, словно большой ребенок.

Марк приподнялся на локтях и, улыбаясь, предложил:

— А хочешь еще один вид массажа попробовать?

— Хочу! — тут же согласилась я.

— Переворачивайся обратно, спинкой кверху.

Я тут же перекрутилась, как было сказано. Марк замешкался на несколько секунд — видимо, разминал пальцы. Но вдруг вместо теплых твердых рук по самому основанию моей шеи, а затем все ниже и ниже по позвоночнику скользнул в странном ритме горячий и влажный язык. Я дернулась.

— Расслабься, не нужно так съеживаться, — тихо попросил Марк. — Это действительно только массаж. Не думай ни о чем, просто отдыхай, наслаждайся, иди за ощущениями… И не думай ни о чем. Одно твое слово — и я остановлюсь. Если ты захочешь… — чуть слышно шепнул он.

И я решилась, последовав его совету. Такого фейерверка чувств я не испытывала, пожалуй, никогда. Если до этого он работал с моими мышцами, то теперь я много нового узнала о своем теле, о том, что ему нравится, и как, оказывается, этого «нравится» много. И в самых неожиданных местах!

— Марк, я… я же живая… — простонала я, чувствуя, что тону в своих желаниях.

— Я тоже, — шепнул он, чуть прихватывая зубами мочку моего уха. — Ты можешь все остановить, — шептал он прерывающимся голосом, — одно только твое слово.

— Я… не хочу останавливать, — только и смогла ответить я, а потом … все таки утонула…

Когда снова смогла дышать и осознавать себя, тут же схватила сбившееся в ноги покрывало, скороговоркой, не глядя на Марка, невнятно кинула: «Я сейчас!» — и метнулась в ванну. Только заперев за собой задвижку, я рискнула взглянуть на себя в зеркало. Да, видок, словно у кошки, перебравшей валерьянки — слегка шальной.

— Ну, моя дорогая, и что ты теперь будешь делать со своей жизнью? — довольно строго спросила я у собственного отражения. Отражение ответило абсолютно неадекватной бестолковой улыбкой.

— Кошка мартовская! — резюмировала я и залезла в душ. Надолго. Мне нужно было хоть немножко прийти в себя. Позор! Через день — спасать мир, а я? А я, кажется, влюбилась. Ой, как несерьезно! И не вовремя. Во всех романах влюбляться положено не до, а после подвига. Ну, там, на руинах спасенного замка, например. Наконец я поняла, что еще немного — и пропитаюсь водой, как губка, и выползла из душа, на всякий случай целомудренно трижды обернувшись полотенцем, словно гусеница коконом. Марк все такой же неодетый сидел на постели в позе лотоса, с внимательным прищуром осмотрел меня.

— Я так тебе неприятен? — напряженно бросил вопрос и кольнул глазами.

— С чего ты так решил?

— Ты почти полчаса отмывалась под душем. Я что-то сделал не так? Тебе не понравилось?

— Ну что ты, как девица: так, не так? Нравится — не нравится? — делано возмутилась я, пытаясь на самом деле скрыть собственное смущение.

— Я не девица, — твердо сказал Марк, и глаза его опасно блеснули сталью.

— Да уж! — согласилась я, не сдержав невольного вздоха, — это я уже поняла.

Тихонечко устроившись на самом краешке кровати, я не знала, что делать дальше.

— Мне уйти? — пришел на выручку Марк.

— Да, пожалуй, — несколько поспешно согласилась я. На самом деле мне очень хотелось, чтобы он остался, но я была не готова к возможному продолжению. Нет, определенно, будет лучше, если он уйдет. Сейчас, сегодня уйдет, но завтра обязательно вернется — мысленно поправила я себя. Марк резко встал и очень быстро скользнул в одежду.

— Доброй ночи, — нейтрально бросил он уже от самых дверей.

Странно… почему-то сейчас он попрощался, повернувшись ко мне спиной. Обычно он всегда старался поймать глазами мой взгляд. Ну, ладно, наверное, он тоже сегодня устал. Завтра будет завтра! — неоспоримо решила я и удобно устроилась под одеялом. На подушке еще остался запах его волос…

Марк.

Как больно! Я даже не могу толком дышать, получается втягивать в легкие воздух болезненными рваными рывками. Очень болит сердце. Я рискнул всем и… проиграл. Ей противно. Словно от грязи отмывалась почти полчаса. Что же я сделал не так? Ведь я ее так люблю! Как же больно. Стена в коридоре, мраморная и холодная, хоть немного освежает горящее лицо. Я уже почти не могу идти. Хочется свернуться клубком, забиться в какой-нибудь темный угол и дождаться, когда боль хотя бы немного утихнет, когда я смогу, наконец, нормально дышать. Но в прямом, как лезвие меча, коридоре этого не сделать, и я заставляю себя встать и идти. Как раненый зверь, стремлюсь в свою нору. Там не включая свет, не снимая обуви, падаю на кровать. Нужно успокоиться, нужно как-то жить дальше. Дальше? А будет ли вообще это дальше? Может, завтра с утра в эту комнату без стука войдут двое из службы исполнения, прикажут следовать за собой, потом выжгут клеймо Императрицы — и на ближайший рабский аукцион. А может, завтра она сделает вид, что ничего не произошло, и каждый день я буду рядом, но так непостижимо далеко! Что же я сделал не так? За что? Боги, за что?! Я и не знал, что любить — так больно. Лучше бы никогда не знал. Но поздно, теперь уже слишком поздно. Хотя, Артур прав — лучше все же быть рядом, может быть, когда-нибудь я буду ей полезен. Никто и ничто не может мне запретить просто любить. И расстояние на самом деле совсем не важно. Мне кажется, что я смогу любить даже после смерти. Это слишком много для меня, слишком сильно. Наверное, потому, что в моей недолгой жизни было совсем мало чувств — страх и боль. И все. А теперь это — огромное, горячее, болезненное, но такое необходимое. Я уже не смогу без этого жить. Просто оно, это чувство — слишком большое. Потому и так больно — оно не помещается в моей мелкой и темной душонке. Но ничего, скоро я привыкну, и будет легче. Непременно будет легче и лучше — уже завтра. Завтра мне будет легче. Я изо всех сил старался в это поверить… К рассвету мне почти удалось. Когда краешек неба чуть осветился фиолетом встающего светила, я уже нормально дышал и сумел загнать боль глубоко внутрь себя. Я включил свет и взглянул в зеркало: неужели этот всклокоченный парень с угрюмым помятым лицом и темными кругами под глазами — я? Обычно я представлял себя иначе. Ладно, не важно. Умылся, тщательно причесался, заставил себя что-то съесть. Солнце уже совсем встало и довольно улыбалось с неба. У него, наверное, нет никаких проблем.

— Ну вот и завтра, — негромко выдохнул я и прислушался к собственным ощущениям. Стало легче? Да, пожалуй, совсем немного. Значит, будем жить! На выходе из комнаты я запнулся — сейчас придется идти к ней. Тяжело? Да! Но это с какой стороны посмотреть, ведь я все же буду рядом. Исполнители не пришли за мной, значит, я остаюсь. Это уже хорошая новость. Я уверено вышел навстречу новому дню.

У дверей императорских покоев — двое из личной охраны. Я кивнул им, как давним знакомым. Да это, собственно, так и есть, мы все знаем друг друга в лицо, знаем сильные и слабые стороны. А я еще должен знать и мелкие привычки, и самый затаенный страх в жизни каждого из этих воинов. Это вовсе не доставляет мне удовольствия — держать в руках чью-то душу и волю, но кто меня спрашивал? Это просто моя работа. Ничего личного, ребята.

— Спит?

— Пока да.

Тихонько открываю двери и проскальзываю внутрь. Тут еще полутьма, тяжелые гардины на окнах задернуты. Пахнет дымком от камина и очень заметно — смесью дорогих парфюмерных ароматов. Она любит хорошие духи и мы, зная это ее пристрастие, как только предоставляется возможность, притаскиваем ей в подарок новый флакон с душистой смесью. У нее уже приличная коллекция. Тихо кивнув внутренней охране, прохожу в спальню. Аромат духов становится еще заметнее. С улыбкой вижу на столике у зеркала свой последний подарок — маленькую хрустальную каплю. Внутри слегка приторный запах ландышей, жасмина и чего-то еще, что я затрудняюсь определить. Значит, понравилось. Что же — хоть что-то ей понравилось. Чуть помедлив, перевожу взгляд на постель. Сердце предательски екает, сбиваясь с ритма, а в груди просыпается щемящая нежность. Больше всего хочется лечь рядом и обнять этот хрупкий маленький комочек, вдохнуть запах ее тела и едва заметный аромат духов. Трясу головой, прогоняя наваждение — поздно. Вчера я ее уже потерял. Какие же тонкие у нее косточки… Кажется, сожми в руках чуть сильнее, и останутся только осколки. Как от моего сердца. Печально улыбаюсь и присаживаюсь на самый краешек широкой постели. Спит. Пусть спит. Я не бужу ее, просто смотрю. Только любуюсь.

— Милая моя, — тихонько, чтобы не потревожить, шепчу. — Милая… Моя душа, сердце мое…

— Хм, и прочий ливер? — неожиданно спрашивает она и открывает смеющиеся глаза. Она все слышала.

— Знаешь, мне больше понравилось начало. Давай остановимся на душе, — и весело смеется.

Я тоже улыбаюсь в ответ. Невозможно не улыбаться — она такая… нет, мне не найти нужных слов.

— Плохо выглядишь, Марк, — серьезно замечает она.— У тебя ничего не болит? Все в порядке?

Не болит? Забавно, именно боль я и приручал всю ночь, но ей не обязательно знать об этом. Мне не нужна ее жалость.

— Немного голова. Плохо спал.

— А я преотлично выспалась!

Веселым вихрем она взлетает с кровати и бодро топает в душ. Я дожидаюсь, пока щелкнет задвижка и, не удержавшись, утыкаюсь лицом во впадинку на постели, оставшуюся после ее тела. Ее запах… от него немного кружится голова.

— Ну вот! Засыпаешь!

Я дернулся и подскочил, принимая вертикальное положение. Как ей удалось подойти так тихо? Расслабился! Позорно распустился!

— Не злись, — примиряюще сказала она и, подойдя вплотную, положила руки мне на плечи, чуть изогнулась и нежно поцеловала в губы. Ее поцелуй сегодня пах мятой… Я, кажется, снова забыл, как надо дышать. Эльга чуть мурлыкнула, словно большая кошка, и нежно потерлась щекой о мою макушку.

— Жаль, что у тебя болит голова. Может, пройдет к вечеру? А то у меня тут кое-какие планы… — она, лукаво улыбаясь, заглядывает мне в глаза. Что это? Почему? Я снова все неверно понял? Но как же душ?! Она отмывалась полчаса! Я тяжело вздыхаю. Как там она предлагала — давай все обсуждать открыто? Хорошо, родная, давай попробуем.

— Эля, пожалуйста, объясни мне одну вещь, потому что я уже не знаю, что думать, — обращаюсь к ней очень серьезно.

— Конечно! Если смогу! — обещает она.

— Вчера ты так долго принимала душ. Это потому… — я ужасно смущен, но все же продолжаю, — потому, что я тебе неприятен?

Я заставляю себя смотреть ей в глаза — они не соврут, даже если она решит меня пожалеть. А Эля вдруг чуть печально, с пониманием улыбается и вместо ответа утверждает:

— Значит, у тебя ничего не болит.

Я только и могу, что глубоко вздохнуть в ответ. Не признаваться же ей во лжи.

— Я не прав? Тогда почему? — ухожу от прямого ответа.

— Ох… Ну надо же напридумывать себе глупостей! — смеется моя любимая. — Просто потому, что хотела хоть немного прийти в себя. Неужели ты так плохо знаешь женщин?

— Вообще не знаю, — пожимаю я плечами, улыбаясь в ответ. — Пожалуйста, учитывай это в следующий раз.

— Как это не знаешь? — удивляется Эля.

Я краснею, но раз уж мы договорились об откровенности, честно встречаю ее взгляд.

— Да так… ты моя первая женщина.

— Ох, Марк, я не знаю, что сказать, — наконец, разводит она руками. — Хорошо, что предупредил. Я буду помнить об этом. И ты вовсе не неприятен. Напротив, у меня еще никогда не было такого чуткого, внимательного и нежного партнера. Марк… — она так произносит мое имя, что я замираю от любви и нежности, — Марк, я буду ждать тебя сегодня вечером. Придешь?

Она еще спрашивает?!

— Конечно.

— Знаешь, на сегодня я почти не оставила никаких дел. Этот день для моих друзей: для тебя, Артура, Янека, Эзры. Ну, если Эзра не будет занят в клинике, конечно. Хотя мне очень хотелось бы его увидеть.

— Увидишь. Если занят сегодня, то завтра.

Она чуть печально улыбается, пряча глаза. Ох, как мне это не нравится. Подозрительно… Как же я раньше не связал цепочку событий: ее спешка в принятии решений, сегодня день без дел — для друзей, желание увидеть всех и странная реакция при упоминании завтрашнего дня. Значит, завтра. Что-то должно произойти завтра. Да, совсем расслабился, заигрался в чувства и чуть было не пропустил ее. Как же поздно я тебя просчитал, девочка моя. Как поздно!

— Я могу помочь? — спрашиваю вслух. Она невольно вздрагивает и окидывает меня внимательным пристальным взглядом.

— В чем, Марк? — отвечает невинно. Немного переигрывает. В голосе фальшь, которую слышит и она сама, досадливо морщится и тихо говорит:

— Нет, Марк, извини… В этом мне никто не сможет помочь. Это смогу сделать только я. Хотя… — задумывается на минуту, — можешь. Сделай так, чтобы мне не мешали ни охрана, ни случайные свидетели — никто. Это очень важно, поверь.

Отчего-то я ей верю. Да, то, что она задумала — действительно важно.

— Это опасно для окружающих?

— Да, очень.

— А для тебя?

Она молчит, слишком долго и красноречиво молчит. Вопрос, словно мыльный шарик, повисает в воздухе и, не выдержав напряжения, лопается, разбиваясь на сотни радужных капель. Мне уже не нужен ответ — я все понял. Внутри становится пусто и холодно, словно я провалил последний, самый важный в моей жизни экзамен. С трудом, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, спрашиваю:

— У тебя есть шансы… выжить?

Она улыбается немного растеряно и ужасно, немыслимо беззащитно.

— Я не знаю, Марк, я надеюсь.

— А по-другому нельзя?

— Нельзя.

Мне хочется спросить что-нибудь еще, чтобы разбить эту давящую тишину, но все важные вопросы уже заданы. Все сказано. Между нами, словно глубокая расщелина в скалах, повисло это нечто — нечто, что должно быть завтра. Я не спрашиваю «что» — нет смысла. Если бы хотела, поделилась сама. Раз молчит, значит, мне не следует этого знать.

— Я не смогу без тебя жить, — говорю я.

Она кивает молча, принимая это, как истину, не пытается в ответ увещевать и уговаривать. Просто понимает, что это так.

— Знаю, Марк. Я после того, как приняла твой дар, многое знаю, точнее, чувствую. Нет, мысли не читаю! Хотя, наверное, смогу при должной практике, но боюсь, что на это у меня уже не будет времени. Ты прости меня за все это. Поверь, меньше всего я хотела бы утащить тебя вслед за собою. Но я, правда, не могу иначе!

— Ты и не тянешь меня, Эля. Я же не барашек на привязи, — улыбаюсь я, нежно касаясь ее лица, — Я иду сам, совершенно добровольно. В этом нет ничьей вины, так уж получилось. Кто-то живет счастливым всю жизнь, а кому-то даны лишь несколько дней. И знаешь, что я тебе скажу — еще неизвестно, кто счастливее. Ведь тот, кто получает только несколько дней, чувствует все во много раз сильнее. Он словно всю жизнь втискивает в эти мгновения… И я сейчас все равно счастлив, потому что знаю, что значит любить. Я мог бы прожить всю жизнь и никогда этого не узнать. Только разве это была бы жизнь? Так что давай не будем думать о плохом, пусть будет то, что должно. Мы станем жить сейчас, сегодня — и будем счастливы. Согласна?

Она улыбнулась открыто и радостно и потянулась ко мне для поцелуя. Пьянея от ее прикосновений, на последних бастионах рассудка невидимые часы равномерно отсчитывали секунды последнего дня моего счастья.

Эльга.

Какой же он умненький мальчик, как быстро все понял! И какой чуткий: не лезет с нотациями, не рвет нытьем сердце. И без того тошно, тошно и страшно, хоть в петлю лезь. Но я не хочу портить этот день. Как он сказал? Несколько дней счастья, которые вмещают целую жизнь? Да. Пусть так и будет. И я смеюсь чьей-то шутке и принимаю от Артура бокал с моим любимым розовым полусладким вином Линдийской долины. Марк смотался за Эзрой и тот, на счастье, оказался свободен. Он пришел вместе с Янеком, которого до сих пор упорно отказывался отпускать из клиники. Перестраховщик, конечно. С ним после моего визита уже давно все в порядке. Мне кажется, что его просто заинтересовала эта неприятная особенность Яна — низкий болевой порог. Вот Эзра и отдался подробному изучению этого казуса. Более чем уверена — ищет способ ему помочь. Янек только взглянул на меня и Марка и, кажется, сразу все понял. Я ожидала всего, но только не этого. Он пожал Марку руку и тихо сказал:

— Я рад за вас. Ты сумеешь сберечь ее лучше.

О, как же он ошибается, мой добрый Янек. Завтра это будет не под силу никому. Сберечь меня завтра — все равно, что попробовать погасить солнце. Марк нервно дернулся после этих слов, но промолчал. Дорого бы я дала, чтобы не видеть, что творится в его глазах. Но он улыбается, пьет вместе со всеми вино, делает вид, что счастлив. А может, он действительно счастлив? Несмотря на все или вопреки всему? Пусть лучше будет так. Нашей компании довольно и одного актера в моем лице. Надеюсь, хорошего актера. Кажется, ребята ничего не замечают. Как же они все мне дороги! Прошло несколько месяцев с тех пор, как они появились в моей жизни, а мне кажется, что я знаю их очень давно, чуть ли не с рождения. Что ж, остается только одно — самое важное дело на сегодня. Слава Богу, после принятия нового «Установления о рабстве» это стало возможным. Я все еще вчера днем тайком от всех приготовила. Хотелось, чтобы этот мой подарок был для ребят сюрпризом. Я лукаво улыбнулась и вытащила из выдвижного ящика стола четыре небольших, размером с тетрадный, листка бумаги.

— Вот, это вам в подарок, — чуть было с дуру не брякнула «на память», — от меня.

Сверяя имена на листах, передаю владельцам. Артур быстро пробегает текст глазами и сильно бледнеет, затем читает второй переданный ему листок — у него начинают мелко дрожать губы. Осторожно, словно величайшую ценность, свернув оба листа, он убирает их в нагрудный карман рубашки, а потом прячет лицо в руках, опустив плечи. Со стороны кажется, что его постигло внезапное несчастье, отняв последние силы. Марк уже давно прочел свой лист. У него на скулах легкий румянец, а глаза слишком ярко блестят. Он улыбается немного кривой, какой-то неестественной улыбкой. Янек чуть пожимает плечами и один из всех спрашивает:

— Что это? Вольные? Для всех нас? Ты даришь нам свободу. Но за что?

— Просто так! — радостно заявляю я.

Янек недоверчиво качает головой:

— Подумай, каждый из нас довольно дорого стоит. Ты теряешь в деньгах, и теряешь прилично.

Я смотрю на него с укоризной, как же он до сих пор не понял, что к деньгам я совершенно равнодушна!

— Янек, солнышко, для меня каждый из вас просто бесценен. И я не хочу, чтобы кто-то хоть когда-нибудь смог называть вашу стоимость. Вы не товар — вы мои друзья. И мои друзья должны быть свободными людьми. А перед Артуром я очень виновата. Пусть не совсем я, но виновата. И свобода для его дочери — лишь часть этого огромного долга.

Артур убирает руки от лица и смотрит мне в глаза, кажется, в самую душу. Его лицо в дорожках слез, но голос звучит уверенно и спокойно.

— Спасибо! И нет больше твоего долга. Мы с тобой, Эля, в расчете.

— Ну, не совсем, все же! — улыбаюсь я и передаю ему еще одну бумагу.

Он слегка подрагивающей рукой принимает ее, читает бегло, поднимает на меня потрясенный взгляд.

— Но… это же…

— Все, что у тебя было отнято — тогда, — подтверждаю я серьезно. — Извини, не могу вернуть только людей, их уже не собрать. Утекли по рабским аукционам, словно вода из ладоней.

— Да, знаю, — соглашается он, остановившимся взглядом сверля столешницу, — сам с ними рядом стоял.

Я прикусываю нижнюю губу. Напоминание об этой несправедливости слишком болезненно для меня. Но глупо просить прощение за чужой поступок. Да, часть Императрицы во мне, и я не раз могла в этом убедиться, особенно в минуты гнева. Но я — не она. «Ты всего лишь исправила чужую ошибку!» — твердо напоминаю я себе. Артур, наконец, посмотрел в мою сторону, видимо, стол все же не очень познавателен в части информации, вздохнул:

— Я не могу это принять, Эля.

— Почему?

— Это уже давно не мое.

— Это не объяснение! — возмутилась я.

— Ну, хорошо, если тебе так хочется! Я не хочу быть твоим должником. Это раз! Окружающие решат, что ты выбрала меня в фавориты. Это два!

— Есть три? — иронично уточнила я.

— Да, есть! — ответил взъерошенный, похожий на воробья Артур. — Это повредит твоей репутации, как порядочной девушки.

Я откровенно расхохоталась.

— Ну, солнце, уморил! Тебе не кажется, что репутация «порядочной девушки» в моем возрасте — это уже как-то вызывающе непорядочно! Лучше с этой стороны о дочери заботься. Кстати, отказываясь от имения и денег, ты, мне кажется, о ней совсем не подумал. Потом, ты получаешь эти средства не только для дочери. Рядом с тобой наши друзья. Им повезло меньше, чем тебе, у них не было ни денег, ни титула. Ведь ты не откажешь им в своей помощи?

— Конечно, нет! На этих условиях — я согласен.

Я только усмехнулась мысленно, Артура легко просчитать. Он всегда ведется на то, что считает достойным и благородным. Интересно, это особенность воспитания или последствия врожденного аристократизма? Что же это у них Императрица вышла такая непутевая? А мне теперь развязывать те узлы, что она по злобе позатягивала. Ладно уж, о покойниках, тем более таких — лучше никак. Хорошего-то и сказать нечего.

— Вот что, мальчики, пообещайте мне одну вещь, — серьезно попросила я, тут же завладев их вниманием. Если вдруг меня… ну, не будет, то вы будете держаться вместе и помогать друг другу. Что бы ни случилось. Обещаете?

«Мальчики» подсобрались и синхронно посмотрели на меня очень-очень серьезно и подозрительно. Все, кроме Марка — он только безнадежно вздохнул.

— Что происходит, Эля? — выдержав паузу, спросил Артур.

— Ничего. Вам что — трудно пообещать?

— Не трудно. Просто хотелось бы знать, зачем.

— Артур, не дави на меня.

— Да, не стоит, — неожиданно вмешался Ян. — Неужели ты не видишь — ей и так плохо.

— Что, Янек, — невесело усмехнулась я, — на лбу написано заглавными буквами?

— Да нет, просто я слишком хорошо тебя знаю, чтобы этого не заметить, — печально ответил он. — Я как вошел, сразу увидел, что ты нервничаешь. Потом подумал, что из-за вольных, но теперь ясно, что нет. Ты хочешь уходить в тот мир.

— Угу! В лучший! — мрачно пошутила я. — Не отказалась бы, конечно, но все гораздо запущеннее.

— Успокоительной настоечки в чай булькнуть? — спросил Эзра.

Я не отказалась. Внутри с каждым часом все туже и жестче сжималась пружина страха и напряжения. Я как-то никогда не стремилась почувствовать себя героем. Даже фильмы про всяких-разных суперспасителей не смотрела. Мне всегда это казалось очень надуманным, ненастоящим. И тут, здрасьте вам, распишитесь и получите телеграмму:

\"СРОЧНО ТЧК ЗАВТРА УТРОМ СПАСАТЬ МИР ТЧК ФОРМА ОДЕЖДЫ РАБОЧАЯ ТЧК\"

Ну да, бегу, роняя слезы счастья! И что ведь самое забавное — добровольно. Куда ж мне потом от себя деться?

— Марк, это для тебя, — я достала из небольшого тайника и отдала ему оставшийся рубиновый флакон. — Это не мое. Думаю, ты сам с ним разберешься.

— Конечно, — согласился он. — Слушай, может, если я его сейчас приму, то хоть чем-то смогу тебе помочь?

— Так ты все знаешь?! — с возмущением воскликнул Артур.

— Не все, — покачал он головой, — Она толком не говорит ничего. Просто я сделал некоторые выводы. Могу поделиться.

— Давай.

— Хорошо, — начал Марк, — сначала наблюдения, которые, на первый взгляд, к делу не относятся. Вчера с гнезд снялись птицы. Сначала беспорядочными стаями кружили, кричали, потом ушли клиньями на закат. Я посмотрел — в гнездах остались кладки яиц, а кое-где недавно вылупившиеся птенцы. Пока я на дереве в гнезда заглядывал, подо мной прошли волки, шли огромной стаей минут семь, ни на что не отвлекаясь. Слез, прислушался. В лесу тишина, недобрая такая тишина. Только деревья кронами шумят, да трава от ветра шелестит. Сегодня не ходил, некогда было. Потом понял, что Эльга тоже что-то чувствует, она часто непроизвольно поглаживала висок, словно постоянно болит голова. Потом стало ясно, что не просто чувствует, а знает и готовится. К чему — не говорит, но ясно, что это очень опасно. Скорее всего, смертельно опасно как для окружающих, так и для нее самой. Эвакуировать население приказа не отдает, значит, считает это бесполезным. А сейчас окончательно ясно, что что-то очень опасное случится завтра. И Эльга собирается в этом поучаствовать. Вот, собственно, и все, что я знаю.

— Не густо, но кое-что, — задумчиво разглядывая меня, изрек Артур.

Я невесело улыбнулась в ответ и уже без прежнего энтузиазма попросила:

— Может, вместо расследования все же пообещаете, ну, взаимопомощь и все такое.

— Эля, в этом нет необходимости, и так само собой подразумевается. Лучше просвети относительно своих планов на завтра.

— Зачем, Артур?

Я чувствовала себя очень уставшей. Оказывается, когда тебя пытаются допрашивать, это выматывает.

— Мы должны быть готовыми.

— К чему?

— Ко всему.

— Чудный ответ, Артур. И что это тебе даст? Вместо одного параноика будет несколько.

— Но если с тобой что-то случится, мы должны будем как-то держать Империю. Почему ты не думаешь об этом, почему не дала нам время на подготовку?

Что ж, по-своему он был прав, когда упрекал меня в этом. Он был бы прав совсем, если бы знал все, все возможные последствия. Но я уже приняла решение и не собиралась его менять — о возможной катастрофе будет известно только мне.

— Нет.

— Что нет? — не понял Артур.

— Мой ответ на все, и будет об этом. Я больше не желаю говорить на эту тему.

Он неопределенно пожал плечами, но я видела его недовольство.

— Мы сможем когда-нибудь снова увидеть тебя? — неожиданно спросил Ян.

— Я надеюсь!

Моей улыбкой нельзя было обмануть даже ребенка. Янек огорченно вздохнул, пряча глаза.

— А не рано ли Вы себя хороните? — осторожно вмешался Эзра. Он еще не очень освоился в своей новой роли и обычно старался держать нейтралитет, не вмешиваясь в наши разговоры.

— Что за вопросы?!

— Спокойно, Марк, не злись. Вообще-то он прав, шанс все же есть, и он довольно значительный. Просто я предпочитаю, сохраняя надежду, готовиться все же к худшему. Так правильно, это всегда себя оправдывало.

Эзра понимающе покивал головой, соглашаясь, Артур одобрительно прищурился.

— Тогда отдыхай, собирай все силы, — выдал он общий вердикт. — Нет, нет, никакие возражения не принимаются. Насколько я понимаю, ты уже сделала то, ради чего собирала нас сегодня.

Все они быстро засобирались, задвигали креслами, сложили горкой грязные чашки, и Янек хозяйственно прихватил с собой поднос с остатками чаепития. Прежде чем уйти, Артур наклонился ко мне и шепнул в самое ухо, чуть касаясь его теплыми губами:

— Мы все любим тебя, малышка. Ты уж постарайся завтра.

У меня защипало в глазах от навернувшихся слез, я совсем не ожидала от него таких слов. Когда я, наконец, проморгалась, кроме меня и Марка в комнате уже никого не было.

— Ты остался? — спросила я хоть что-то, лишь бы нарушить тишину.

— А ты хочешь, чтобы я тоже ушел?

— Нет, что ты! Вовсе нет! — и неожиданно для самой себя призналась шепотом: — мне просто страшно, Марк.

— Я понимаю.

Он сел рядом и обнял меня за плечи.

— Я хорошо знаю, что такое страх. Самое главное, не позволяй ему захватить себя, потому что тогда ты точно проиграешь.

Странно, но его простой совет подействовал лучше, чем травяная настойка Эзры, и я почувствовала, что потихоньку успокаиваюсь.

— Помочь? — его глаза лукаво улыбались, хотя из них никуда не делась печаль.

— Помоги, — согласилась я.

Наверное, сейчас у меня такие же глаза. Мы становимся в чем-то похожи. Марк поцеловал меня в губы так нежно, что мне уже совсем не хотелось ни о чем думать. Все, что будет — не важно. Ведь в любом случае, это будет только один раз. А у нас впереди еще весь вечер и целая ночь.