Хохотун (гет)

На следующий день пошел дождь. Когда я, все еще сонная, открыла шторы, собираясь впустить в комнату солнечный свет, увидела вместо ясного дня тяжелое, серое небо. Травы клонились от тяжести дня и капель к земле, и мне захотелось последовать им — вернуться под одеяло и наплевать свои планы. Кажется, уже был вечер — я поискала взглядом часы, но завод в них давно кончился, и стрелки замерли на двадцати минутах шестого. Утра или вечера — не ясно.

Я поежилась, накинула на плечи старую рубашку и вышла на кухню, пытаясь убрать с лица спутанные волосы, но пальцы намертво там застряли. В пустой голове звенела тупая боль от пересыпа, и, плюхнувшись в кресло, я уставилась в окно, за которым над полем простиралось целое бесконечное полотно тумана.

Желеобразная тварь если и приходила ко мне, то, видимо, ушла, не дождавшись реакции. В любом случае ни единого воспоминания о жутком хихиканье в голове не было, и я решила, что это была просто случайность. Такое бывает — случайно встает зомби, случайно жрет прохожего, или прохожий не совсем случайно сжигает умертвие. Случайно может произойти все, что угодно.

Вплоть до того, что сегодня я могу умереть.

От такой мысли по спине прошелся неприятный холодок, и я тут же отринула ее, не желая себя пугать. Но, единожды впустив мысль внутрь, ее было сложно остановить, и, пока я разжигала очаг и варила кофе, перед глазами вставали разные картины — стражники с мечами, взбесившиеся Язычники. Хохотун, поджидающий меня за дверью, — видимо уже другой, ведь того Хаммерит уничтожил.

Жесткие колеса повозок, обиженные заказчики, их обиженные жертвы.

Кофе вскипел, пока я смотрела очередную картинку, и с шипением пролился в жаровню. Турка упала в мусорное ведро вместе с испорченным напитком, и по дому разнесся дух пережженного кофе. Я вздрогнула и вцепилась руками в волосы.

Что же это такое. Нужно уйти отсюда, пустой дом давил не хуже тумана над полем.

Вода в ванне нагревалась бесконечно долго, но я посчитала, что не могу идти к Артемусу в таком виде — облитая святой водой, от которой кожа пахла не слишком приятно, а волосы спутались, словно их вымочили в средстве для укладки. Не могла, но ужасно хотела. И именно поэтому время тянулось так долго — пока мылась, пока сушилась, пока одевалась.

Ускорилось оно только тогда, когда за стенами дома раздалось тоненькое злобное хихиканье.

Я подскочила, неуклюже натягивая штанину и, потеряв равновесие, упала. Хихиканье прозвучало более злорадно и глубоко.

— Чтоб ты сдохла, — выругалась я, стряхивая оцепенение.

Святая вода так и стояла в сумке — нераспакованная, но достать флакон не составило никакого труда — только пара движений.

Распахнулась дверь, впуская в дом промозглую сырость, и, будь я на месте твари, испугалась бы выражения собственного лица. Внутри клокотала какая-то странная ярость, не позволявшая задумываться об опасности. Я не видела тварь, но выплеснула воду на звук, дождавшись хихиканья. И потом наступила тишина — только дождь шумел, ударяясь о потяжелевшие листья и землю.

Тварь сдохла, повинуясь моему желанию, и я почувствовала, как в душе кипит гаденькое злорадство.

Когда за мной мягко захлопнулась на замок дверь, уже наступил глубокий вечер — темнота летом рано спускалась на Город, а тяжелые тучи на небе спрятали от нас даже день, превратив его в многочасовые сумерки. Старый квартал опустел, благодарно принимая в себя долгожданную воду, даже стражников я не смогла разглядеть на привычных постах.

Руки сами кутали плечи в дождевик, спасавший от ливня, но не от сырости и промозглости. Я спешила, желая поскорее оказаться в тепле и рядом с Артемусом. Он умел разгонять и хандру, и мрачные мысли одними только прикосновениями рук. И рассказами — всегда разными.

Из-под высокой крыши сердито крикнула какая-то птица, и я подняла голову, тут же зажмурившись от льющегося в глаза дождя. Погода не нравилась даже птицам, что позавчерашняя, что сегодняшняя.

Я вспомнила последнюю нашу встречу, прокрутила ее в голове, но уныние, разлившееся в душе, только немного покачнулось, и спустя мгновение все вернулось на места. Словно воды темного омута проглотили камень.

Дверь в знакомый дом скрипнула и захлопнулась, оставив меня в кромешной тьме. Кто-то затушил факелы, обычно исправно горящие на стенах, и поднималась по лестнице я на ощупь. В какой-то момент рука коснулась перил, и они показались мне немного липкими. В недоумении взглянув на ладонь, я, конечно же, ничего не увидела и пожала плечами.

Шаги-шаги, еще липкие перила, ключ мне не понадобился — квартира была открыта. Я напряглась. Артемус никогда не оставлял дверь незапертой.

— Артемус? — спросила я в оглушительную тишину и ничего в ответ не услышала.

Прихожая — вечно темная, темная общая комната, в которой была совмещена спальня и кухня. Артемус лежал на кровати — это я его нащупала и неприятно удивилась, что он не отреагировал на мое прикосновение.

— Артемус, — я уже все поняла, но имя сорвалось с губ по привычке.

Как и свет, слетевший с пальцев по щелчку.

Я поперхнулась вздохом. Кровать была залита кровью, ею пропитались одеяло и простынь. Видно было, что он пытался остановить кровотечение, но сил не хватило. Видно было и рану в боку — огромную, я даже на первый взгляд не поняла, чем ее нанесли.

Артемус лежал с закрытыми глазами, и в полутьме я не смогла разобрать — дышит ли. Руки, оказывается, нещадно дрожали, пока я щупала на шее пульс. Он был — слабый-слабый, но постоянный — стабильный.

— Я сейчас, — сказала неизвестно кому и зачем, но, видимо, так было нужно, потому что в голове вдруг что-то щелкнуло.

Разрозненные мысли и растерянность, пустота, появившаяся в сердце — все немного померкло перед встававшими в голове простыми задачами.

Я знала, где лежат бинты, где была вода, но греть ее не было времени, как и разводить огонь, поэтому набрала в таз холодной воды. Рубашку снимать было тяжело, потому что не слушались пальцы, и в конце концов я просто разрезала ее огромными острыми ножницами.

Артемус молчал, пока я смывала кровь и перевязывала рану, дергался немного, но не приходил в сознание. Кроме огромной раны в боку, на его плече был длинный тонкий порез, и еще много ссадин и царапин. Кровотечение к моему приходу останавливалось и так, но пропитанная кровью постель пугала — как и болезненная бледность кожи, редкое дыхание.

Я укрыла Артемуса сухим пледом и кинулась из квартиры вон.

* * *

Стоунмаркет пролетел мимо меня сплошной стеной дождя и мокрого камня, задевая рукава кисточками тумана. Бежать изо всех сил оказалось плохой идеей, очень скоро я выдохлась и временно перешла на шаг, но чуть переведя дух, снова кинулась что есть сил за помощью.

Лишь бы успеть — дальше мысль я лихорадочно обрывала и снова повторяла про себя: лишь бы успеть. Лишь бы успеть — лишь бы успеть — лишь бы успеть.

За спиной громыхнуло, и я с силой вцепилась в небольшой выступающий камень на углу — чтобы вовремя повернуть и не врезаться в стену.

Потянулся крытый переулочек, в котором соединялись дороги к цитадели Хранителей и к главной улице. Там кто-то мелькнул тенью, но я даже не стала задумываться — выскочила в нужном проходе и спустя десять шагов затормозила о сплошную каменную стену, маскирующую магический проход.

Потекли бесконечные секунды ожидания. Поиск — встрепанный волчок — умчался внутрь к Захариусу, и мне только оставалось надеяться, что он там, а не где-то за Городом, дома или в постели у девушки.

Секунды превратились в минуты, и второй волчок ушел уже без адресного направления.

— Открой, открой, идиот, скорее! — заорала я, зная, что у входа всегда дежурит охранник. Было бы странно, чтобы он ничего не заметил.

Время утекало вместе с бесконечными потоками воды — в канализацию.

Артемус хоть и был сильным, но был и старым — я знала, как тяжело он восстанавливался после болезней, и последняя, к сожалению, была совсем недавно. Может быть, пару месяцев назад, лето тогда только начало вступать в силу, и солнце грело слишком обманчиво. Я по привычке, ночами, сидела с ним рядом, заваривая настойки по его же инструкциям. Днем мы оба отсыпались — Артемус в своей постели, а я на небольшом диванчике рядом.

Охранник был недоволен моим вызовом, он меня вообще не переносил на дух, как и многие из Хранителей, но благоразумно молчал, изредка окатывая меня неприязненными взглядами.

— Артемус ранен, — выпалила я, не давая ему не сказать ни слова. — Он потерял много крови, нужен целитель.

И сбилась с дыхания, закашлявшись от попавшего не в то горло холодного воздуха. Меня согнуло приступом, а охранник, не став дожидаться, пока я отдышусь, скрылся внутри. Разумеется, не забыв запечатать за собой проход.

Снова загрохотал гром, и мне стало легче. Вдох — выдох и горло перестало саднить, а помощи не было. Прошла, наверное, какая-то пара секунд, показавшихся мне минутами, а мне уже чудилось, что я непозволительно опоздала.

Сначала я не замечала этого, но страх сжимал сердце железной рукой.

Он лежал там совсем один — в темной квартире, холодной, как склеп, укрытый жалким пледом. Один — один — умирал, не ясно, без сознания ли или все-таки пришел ненадолго в себя. В памяти всплывали шутливые слова — «скажи, как соберешься умирать, хоть подержу тебя за руку», его желчная улыбка в ответ и обещание оповестить меня первой.

Вот и… оповестил.

Вспышкой промелькнула молния, на миг осветив пустой тупичок. И под звуки грома из цитадели вывалились два Хранителя.

— Он у себя, — сказала я на всякий случай.

Но оба мага даже не ответили мне — просто скрылись с глаз. Раз — и нет никого, и у меня в сердце что-то немного порвалось. Больно стало так, что я ударила кулаком о стену и тут же затрясла рукой. Если уж они так спешат…

Почему-то поведение Хранителей, логичное, как раз то, что я требовала от них, и напугало меня больше всего. Значит, правда все так серьезно — эта глупейшая мысль засела в голове на целых пять или десять секунд, — раз даже не задали ни одного вопроса, раз так резко исчезли. А то, что я сама принесла вести, потерялось где-то на фоне всеобъемлющего страха.

Мне осталось только заплакать тут — перед входом, как глупой, беспомощной… женщине.

Эта мысль отрезвила, и я бросилась обратно — чтобы увидеть его, хоть немножко, на пару мгновений. Запомнить или сказать что-нибудь, если он в сознании.

Стоунмаркет снова несся мимо сплошной сыростью, и камни дорог впитывали мое сбившееся дыхание, страх и редкие хрипы. Мы расстались недружелюбно: он подсунул ошалевшего от моей скорости стражника, а я все-таки умудрилась поскользнуться и врезаться в стену. Стражник, к счастью, быстро отстал, и мне не пришлось даже делать крюк вокруг дома.

В подъезде уже горели факелы, и я застыла на пороге, не в силах оторваться от широких кровавых следов на перилах. Стало сразу понятно, чем была испачкана ладонь.

Крохотная надежда при виде крови таяла с каждой ступенькой, по которой я поднималась. Их было двадцать четыре, и я не была уверена, что внутри меня есть столько надежды, чтобы суметь дойти до нужной двери. А еще перешагнуть два порога, пройти два проема, поднять голову и посмотреть на Артемуса.

И вздохнуть.

Но пороги оказались пройдены, прежде чем я смогла это осознать.

Оба Хранителя уже возились над Артемусом, полностью загораживая его от меня. Один, я видела, держал руки над перевязанной раной, а второй над сердцем. Я вздохнула — все-таки хватило надежды. Все-таки, если что-то делают, значит, он жив?

«Конечно, жив. Ты бы стала лечить мертвого?»

Мысль забилась в сердце оглушительной болью и одновременно облегчением, пониманием, что успела — с ума сойти, успела! Спасут, вытащат, вылечат. Я не знала ни одной хаммеритской молитвы, но обессилено опустилась на колени и в пустоту прошептала «спасибо». Нужно ли оно было кому — неизвестно, но слов было не жалко.

— Воды согрей, — велели мне, и я, забыв о боге, кинулась к камину.

* * *

Над тучами, которые, словно стадо овец, кружили над Городом всю ночь, поднималось яркое солнце. А то, что просачивалось к темным улицам, не могло разогнать даже туман. Поэтому за окном артемусовой квартиры стояла белая марь, перемешанная с остатками ночной тьмы. Останься у меня хоть какие-то силы, я бы сказала, что внутри меня сейчас содержится примерно то же самое. Но все, что получалось, — сидеть на полу прогретой комнаты и ни о чем не думать. Слушать тиканье часов, вспоминать слова Хранителей, бледность Артемуса, который так и не пришел в себя. И еще злобное хихиканье навязчивым котом поселилось в голове и не желало ни в какую покидать ее.

Мне все казалось, что стоит уснуть — проснуться, и снова наступит вчерашний день, только уже правильный, где будет все хорошо. Никаких мрачных мыслей о смерти, повторного визита хохотуна, Артемуса в кровати и крови на перилах. Которую, к слову, я смывала самолично, поскольку больше было некому, а помочь целителям я могла только разогретой водой и вовремя подкинутыми дровами.

Глупо было с утра пугать соседей видом ссохшегося кровавого следа, и еще понимание, чья это кровь, вызвало во мне какую-то болезненную жадность.

Мне не хотелось, чтобы по крови Артемуса кто-то ходил, ахал, ругался и проклинал.

Тогда я думала о чем угодно, только не о том, что лезло в голову.

Не о вопросах — что станет со мной, если Артемус умрет, страшно ли ему было, сильно ли больно. Осознавал ли он, насколько минимальны были шансы, что я приду именно в этот день и в этот час? Осознавал ли, что умирает? Я шарахалась от этих вопросов, как от чумных собак, потому что стоило только задуматься — и тоска внутри, уже стоявшая у входа, поглотила, и я захлебнулась бы. До завтра или до хорошей пощечины.

Но она все равно была, и мне следовало признать, насколько мне было плохо и страшно сидеть в пустой квартире, посреди крови, бинтов и ощущать призраки прошлых наших встреч, прикосновений, слов, взглядов и желаний.

Нужно было просто признать, выплакаться и лечь спать, а думать уже со свежей головой.

Но я не могла даже встать с пола.

Артемуса унесли в цитадель Хранителей час и сорок минут назад — измученный мозг исхитрился зафиксировать время, а взять меня с собой они не пожелали, что, в общем-то, не было особым открытием. На вопрос, будет ли жить Артемус, мне ответили одним словом — «возможно». И отвратительное «возможно» терзало меня не хуже плети. Иногда казалось, что внутри что-то скоро лопнет, но оно все не лопалось и не лопалось, а продолжало натягиваться тонкой резиной терпения и боли.

А иногда казалось, что я схожу с ума.

В подъезде хлопнула дверь соседской квартиры, прошлепали чьи-то тяжелые шаги, хлопнула входная дверь.

Я поднялась, почти не чувствуя ног, трясущимися руками собрала бинты, скомкала, сжала их на миг и выбросила. Глаза неизменно проследили, как они упали на дно мусорного ведра. Я помотала головой, избавляясь от лишних мыслей, и принялась стягивать с кровати испорченное постельное белье.

* * *

Когда уборка была закончена, уже наступил хмурый день и ушел с улиц туман. Я лежала на полу, подложив под голову подушку, и тщетно пыталась не уснуть. С рассветом страх никуда не делся, а лишь запрятался чуть глубже, уступив голову хмельной рассудительности.

С удивительной ясностью, полчаса назад, до меня дошло, что Артемус, судя по всему, наконец, доигрался. С кем и в кого — я могла бы попытаться потихоньку выяснить, но проснувшийся здравый смысл орал дурным голосом, насколько плоха эта идея. Политика, интриги великих семей, попытки помочь сосуществовать в равновесии двум непримиримым орденам — как обычно, знал, чем занимался в последнее время Артемус, только сам Артемус. Моим ушам иногда доставалось немного тайн, но на поверку они оказывались интересными, интригующими, но… бесполезными. И уж точно не было никаких сомнений, что Артемус когда-либо рассказал бы мне об угрожающей ему опасности. И я была уверена, категорически не пожелал бы моей самодеятельности.

Так что день прошел под цветом темной сырости, резких нервных всплесков, желания одновременно заняться делом, узнать, как там Артемус, и уснуть. Спать хотелось неимоверно, но стоило закрыть глаза, как перед ними вставало бледное лицо Артемуса, и я заставляла себя снова о чем-то думать.

Невыносимо было засыпать, не зная, проснулся ли он. Но в цитадель Хранителей без Артемуса меня никто не впустил бы, и только поэтому я не обивала их пороги. Возможно, нужно было дождаться Захариуса, который так и не объявился. Возможно, просто набраться терпения.

Вечер спустился на Город новым дождем и сыростью, а камин, как назло, прогорел. Впитавший за день тепло камень отдавал его нехотя, и я мерзла, сидя на небольшом диванчике. Мерзла и до сих пор раздумывала, что делать. Мысли текли, как рыбы в густом киселе — медленно, с усилиями продираясь сквозь недосып и расползающееся на нитки сознание. Одни и те же решения все никак не могли оформиться и устроить меня полностью. Ни сидеть вот так тупо, как я сейчас делала, ни вмешиваться в то, с чем не справился Артемус, мне не хотелось.

Узнать бы, как он, и тогда я смогла бы поспать, — оказалось последней мыслью, прежде чем я неожиданно провалилась в неглубокий тревожный сон. В нем по небу плавали кровавые, железные корабли, наполненные огромными крысами из подземелий куршоков. Крысы свысока смотрели на людской муравейник, дым из труб, почему-то бесснежную зиму над Городом.

Совершенно бессмысленный и тревожный сон прервался щелканьем замка в двери.

Растерянно вскочив, я метнулась к окну, но поняла, что не успеваю. Да и чего я испугалась? Наверняка Хранители.

Но замок вскрывали отмычками. Эти тихие звуки я знала слишком хорошо, и Хранители неуверенно спрятались в уголок сознания — ну зачем бы им так баловаться? Уверена, их магии хватит, чтобы вскрыть дверь простой квартиры.

Поэтому я спрятала себя под заклятием и присела за диваном, намереваясь вначале посмотреть на гостей.

* * *

— Его здесь нет, — устало вздохнул совершенно обыкновенный мужской голос. — Так и знал, что стоит все контролировать самому.

Гости стояли посредине квартиры, совершенно не скрываясь — да и от кого?

— Камин прогорел всего несколько часов назад, — мягко возразил второй голос. — Был он здесь, был, но выжил, судя по всему. Теперь нам его не достать. Фоул — старая, хитрая сволочь, и из норы не выберется в ближайшее время.

— Тебе придется сделать так, чтобы выбрался. Ты выяснил про его семью? Сестра, брат, внук?

— Девчонка какая-то странная, то ли ученица, то ли любовница. Шептали, что она из Мафусаиловых ребят. Найти ее гораздо меньшая проблема, чем что-то конкретное выяснить.

Зашуршали какие-то бумаги, и разговор на пару десятков секунд прервался. Я сидела на полу, согнувшись в три погибели, ни жива, ни мертва от любопытства и злости.

Интересно, что будет, если я встану и шарахну по обоим огнем?

Видимо, пожар и чьи-то высокопоставленные трупы. Это же надо так насолить людям, что они ходят удостоверяться — умерла их жертва или нет.

— Вот и найди ее. Потряси хорошенько, порасспрашивай, а начнет упрямиться — воспользуйся моим подвалом. Глядишь, и Фоул засуетится.