Хохотун (гет)

Шарк-шарк.

Я куталась в одеяло, несмотря на удушающую жару. Она еще не разомкнула свои когти и не перестала вгрызаться в твердые каменные дома. Жара царила уже почти месяц в Городе, но сегодня ночью я никак не могла согреться. В окно бились назойливые ночные мошки и мохнатые мотыльки, но сквозь редкий легкий стук я слушала тишину.

Тишину, в которой кто-то ходил.

Шарк-шарк.

Мне все казалось, что кто-то под окном бросает на меня взгляды, холод от которых пробирал даже сквозь теплое пуховое одеяло. Страшно не было, как и уверенности, что шаги — всего лишь мое воображение. Все портил мороз по коже, пробиравший вне зависимости от меня самой.

Легкий скрип — как будто пальцами кто провел по стеклу — и я вскочила, разозленная чужой наглостью. Кто бы это ни был — я была достаточно зла, чтобы не опасаться. Окно распахнулось с треском, отогнав от стекла испуганных насекомых.

Шаги прекратились.

На улице никого не было.

Я огляделась, вмиг покрывшись мурашками, и чуть отпрянула. Легкий ветерок шевелил бесконечное поле разнотравья, тонувшее в ярком свете прибывающей луны и звезд. Всюду — куда ни глянь — пустота. Ни старика, ни друга, ни врага — никого, кто бы решился подшутить надо мной. В лицо влетела сердито жужжащая мошка, и я рефлекторно хлопнула по щеке, смахивая мертвое тельце на подоконник.

— Поймаю — откручу голову, — зловеще пообещала я, закрывая окно. Щеколда с оглушительным треском схватилась с замком.

Шарк-шарк — звуки возобновились, стоило только вернуться обратно под одеяло.

Шарк-шарк — и тишина.

— И ноги оторву, — добавила я. — Пошли вон!

Но неизвестный ходун не испугался ни меня, ни моих угроз. Я снова встала и снова никого не смогла увидеть. Это походило на глупую шутку, но всерьез выходить на улицу ради того, чтобы попытаться пнуть шутника, было откровенно лень.

День начался для меня еще позавчера и закончился только пару часов назад неприятным разговором с заказчиком и прощанием с уехавшим на месяц Мафусаилом. Мне предстояло жить одной в нашем доме, и это выбило меня из колеи. Мы так редко расставались с Мафусаилом, что сразу после его ухода я почувствовала себя не на своем месте. Сон в таких случаях всегда прекрасно помогал, и я, наскоро сполоснувшись, уснула. А проснулась от звука шаркающих шагов и страшного холода.

Шарк-шарк.

А потом он тихонечко заскулил — жалобно и несчастно. Я подскочила, уверенная, что никакой речи о шутках уже не идет. Что-то происходит, но что — я просто не могла представить, кому придет в голову хныкать у меня под окном и молчать, когда я его зову? Легкое цветастое платье скользнуло по голой коже, и я вышла в темный, тихий дом, прикрыв за собой дверь спальни. Неизвестный затих, услышав, как я завозилась, и притаился в ожидании.

В темноте ничего не было видно, и я мимоходом зажгла две свечи.

Пожиратель, в котором я ощутила резкую необходимость, уехал вместе с Мафусаилом, и идти наружу мне предстояло одной.

Дверь беззвучно отворилась, впустив внутрь летний душный воздух.

Шарк-шарк.

Звук — более отчетливый и более реальный — послышался совсем близко. Я огляделась, но никого не было. Нескошенная трава тихо качалась, но и не больше. Я прикусила язык и ступила с крыльца, оглядываясь по сторонам.

— Эй, кто здесь стонет?

Шарк-шарк.

Ничего не шелохнулось, ни одного лишнего движения по всему кругу зрения.

Мне было уже немного не по себе, но подозревать что-то плохое в такую ночь было странно. Я скорее ожидала увидеть раненного щенка или собаку, или человека, нуждающегося в помощи.

Я готова была к чему угодно, но не к пустоте, когда выглянула за угол — туда, куда выходило мое окно, и где он изначально шаркал.

Шарк-шарк.

Шаги раздались за спиной, а потом в тишине прозвучал тоненький смех. Злобный. Издевательский. Я замерла, чувствуя, как по открытой спине ползет холодок. Не тот, который я ощущала последние несколько часов, а потусторонний.

Я развернулась, и шаги снова зазвучали за спиной, заставив меня вздрогнуть и ощутить, как беззащитны у меня тылы. Да что это?

Шарк-шарк.

Я пятилась к двери, мучительно соображая, что я могу противопоставить невидимой потусторонней твари. Огонь? Но чему там гореть? Святую хаммеритскую воду? Вот это, пожалуй, можно было попробовать.

Мой странный гость шел за мной.

Шарк-шарк.

В зыбком лунном свете я увидела в воздухе что-то желеобразное — прозрачное — но только успела заметить его консистенцию, как оно тут же скрылось из виду и мерзко захныкало у меня за спиной. Словно мать отобрала у капризного ребенка игрушку. Мне было здорово не по себе, и возвращаться домой как-то расхотелось. Загонять себя в угол, когда мне неизвестны ни намерения, ни возможности этого нечто, я не хотела. С другой стороны, оно не смогло зайти внутрь, но — а хотело ли?

И что мне делать?

Шарк-шарк-шарк.

По ногам что-то прошлось — легкое прикосновение и острая боль. Я вскрикнула и упала, неуклюже принимая удар плечом. На обеих ногах, чуть выше колена, проявился неглубокий порез, из которого уже сочилась кровь.

Шарк-шарк.

Шарк-шарк-шарк.

И мерзкое хихиканье над ухом.

Я бросилась бежать, цепляясь рукой за тонкие деревья, усыпанные усталой зеленью. Тьма бросалась мне в лицо стайками мошек и редким писком комаров, которых отгонял создаваемый мною ветер. Спящие дома проносились мимо, в некоторых окнах виделся трепетный огонек свечи.

Шарк-шарк-шарк-шарк.

Оно спешило следом за мной, но, как показалось, немного отставало. Ночь взорвалась громким собачьим воем — они словно как по команде взвыли разом, тоскливые и испуганные. Когда я проскочила главные ворота в общину, один из псов сбился на визгливый лай.

Я оглянулась и налетела на первый могильный камень, молчаливо преградивший мне дорогу. А там она, собственно, и закончилась. Дальше уныло тянулось кладбище, еле различимое в слабом свете луны и звезд. Ни в просветах, ни в жалких клочках света я больше не видела ничего, похожего на кусок плывущего по воздуху желе.

Шарк.

Я сорвалась с места и запетляла по могилам, перепрыгивая через самые низкие или разрушившиеся камни, хваталась руками за молотообразные памятники и не рисковала сильно глядеть по сторонам. Впереди неразличимой чернотой зияла арка, а за ней Форт Айронвуд. Собаки за спиной все завывали и, наверное, они еще не скоро успокоятся, хотя шаркающая тварь следовала за мной по пятам, отставая всего на пару десятков шагов. Арка приняла меня еле заметной разницей температур и выпустила, едва я успела почувствовать небольшой холодок на оголенных руках.

Шарк-шарк-шарк.

Оно схватило меня за лодыжку у самого выхода из арки, и кожу обожгло болью. От испуга я заорала, и тварь, воспользовавшись возможностью, перебралась по ноге чуть выше, дернув меня и повалив на землю. Удар пришелся на локоть, и мне временно стало не до вцепившегося в ногу нечто. А когда боль утихла, я поняла, что оно уже пустило свои лапы мне на бедра и живот, и кожа там, где оно прикасалось, нестерпимо горела. Словно на меня вылили стакан разведенной уксусной кислоты.

Я снова заорала — на этот раз от беспомощности. Как снять это с себя? Не огнем же в саму себя бить в надежде выжечь эту дрянь? Тщетная попытка скинуть его руками закончилось лишь тем, что я сама помогла этой твари, словно медузе, распластаться по мне.

Спас меня Хаммерит, слышавший и крики и видевший, что происходит. На меня обрушился целый ушат воды, которой пришлось даже хлебнуть, а затем сильные руки подняли меня и поставили на ноги.

— Эта дрянь расползается хуже крыс, — Хаммерит был хмур, а я хлопала глазами, пытаясь осознать. — Тебе нужно к первосвященнику. Идем.

Я безропотно позволила схватить себя за запястье и протащить почти полквартала, пока не пришла, наконец, в себя. Раны ужасно болели, и мне хотелось каждую зажать руками, но их у меня просто не было в таком количестве. Везде, где кожи касалось липкое прикосновение, остались мелкие порезы. Я попыталась разглядеть, много ли крови на теле, но хаммерит не высвободил мою руку.

— Зачем мне к первосвященнику? — спросила я, провожая взглядом равнодушных стражников, даже не взглянувших на нас. — Спасибо, кстати.

— Я не могу с тобой говорить.

Эту фразу в свое время говорил каждый хаммерит — первый год ученичества они проводили в молчании, открывая рот только тогда, когда ситуация выходила из рамок. По необходимости, в общем. Продолжай я расспросы, добилась бы только того же молчания.

— Я могу идти сама, не тащи меня.

Хаммерит немного ослабил хватку, но руку не убрал, и я смирилась. Судя по всему, раз меня тащат к первосвященнику, и по фразе «эта дрянь расползается хуже крыс», они знают, что это, и что «этому» может понадобиться от оборотня. Или человека. И как с ним бороться — самое главное. Я никак не могла пропустить мимо такую информацию.

Старый квартал закончился огромной аркой, и мы вышли прямо на пустынную улицу ночного Стоунмаркета, где в этот раз не оказалось даже стражей. С дальнего конца квартала доносились крики очередной трактирной драки, тихо курлыкали ночные птицы в густом кустарнике, переговариваясь о чем-то своем — важном. Ближайший первосвященник в Городе — Гридус из церкви святого Этгара, был мне совсем незнаком, но Гаррет как-то раз пренебрежительно обозвал его мелким фанатиком.

На повороте одна моя нога неожиданно подогнулась, и я кулем упала на пол, вцепившись что есть силы в руку Хаммерита. Он блеснул глазами и молча поднял меня, но я уже поняла, что совсем не чувствую ни боль от порезов на той ноге, ни ее саму.

В твари был какой-то яд, и я запаниковала, осознав, что порезы тянутся не только по животу, но и по груди — там, где легкие.

— Быстрее! У Гридуса есть противоя…

Язык, забыв о логике, отнялся, увлекая за собой все лицевые мышцы, а затем и сознание. Оно уходило медленно, и я успела осознать, что Хаммерит молча перекинул мое безвольное тело через плечо.

* * *

Пришла в себя я от хлесткой пощечины, отчего мгновенно соскочила с узкой, жесткой кровати и схватилась за лицо.

— Ополоумел?.. — И осеклась.

На меня смотрел седой старик в хаммеритской одежде, смотрел очень неодобрительно и поджимал узкие, бескровные губы.

— Лишь предположение, что ты выскочила в непотребном одеянии из-за хохотуна, а не по своему желанию, заставило меня впустить тебя в святую обитель!

Я ошеломленно открыла рот и почувствовала себя конченной идиоткой. Старик скривился и потянулся высохшей рукой за посохом, без надобности отставленного в угол.

— Вы правы, первосвященник. Я спала, когда услышала… это, — и стыдливо прикрыла исполосованные ноги.

Взгляд его не потеплел ни на йоту, как и не изменилось выражение лица. Ну, разумеется — убедить в Хаммерита в своей скромности очень сложно, особенно, когда на тебе платье с открытыми плечами.

— Надеюсь, вера твоя в Строителя сильнее, чем страх, нагнанный врагом. Верь, дочь моя, и не тронут тебя более. Я велю братьям дать тебе воды святой, она отгоняет мерзость трикстеровскую.

Информация медленно поднималась с простого деревянного табурета и явно собиралась уходить. Первосвященник был уверен, что выполнил для заблудшего дитя Строителя все, что мог, но я согласиться с ним не могла. Мне не понравились ни шорохи, ни всхлипы, ни хихиканье под окном.

— Первосвященник! Умоляю вас! — я заломила руки, и представила, что от его ответов зависит моя жизнь. — Я ничего не понимаю! Умоляю, скажите, что со мной случилось, и кто напал на меня?

Он немного заколебался, а мне нужно было узнать ответы, пока Гридус от своих братьев не узнал, кто я и откуда я — не то чтобы Хаммериты были к нам настолько нетерпимы, как к Язычникам, но и любовью мы особой не пользовались.

— Пожалуйста… Я так испугалась. Оно хныкало у меня под окном и смеялось.

— Сие порождение ехиднино, дочь моя, — смилостивился Гридус и сделал небольшой шаг ко мне. — Не нужно бояться его тем, кто верует в Господа и исправно читает молитвы. А ежели придет оно к тебе опять — облей святой водой. Не выдерживают языческие твари благодати Строителя.

Речь была потрясающей, и я даже открыла рот — совершенно искренне, а потом захлопнула, когда дверь в медпалату закрылась за ним, лишая меня надежды узнать все подробности из первых уст.

Первосвященники обычно прекрасно осведомлены о происходящем, хотя и предпочитают не делиться знанием с окружающими девицами в срамных платьях.

На стуле лежала красная накидка и я, недолго думая, натянула ее на себя, не желая больше никого смущать, и подошла к чистому столу. Судя по тому, что я увидела, мне просто промыли раны водой с разведенной парой колпачков спирта. И все.

Неожиданно.

Я принюхалась к тут же оставленному бутылю и еще раз убедилась, что все дело только в спирте.

Потустороння тварь, которую можно отогнать святой водой, а я яд нейтрализовать обычным обеззараживателем?

* * *

Вскоре в дверь вошел хмурый старый Хаммерит и подал мне сумку с обещанной святой водой. Он беззастенчиво попросил меня покинуть церковь Святого Эдгара, и мне ничего не оставалось, как последовать за ним, изображая испуганную дурочку и задавая одни те же вопросы.

— Но я не понимаю!.. Это было… — я запнулась, в чувствах пытаясь расписать прикосновения твари, но Хаммерит шел впереди, и мне сложно было следить за его лицом. — Как будто мокрая тряпка с шипами! Или медуза, да — медуза!

— Не стоит об этом беспокоиться. Мы защитим и тебя, и других от напасти. А если она снова полезет — плесни водичкой, ее сам первосвященник Гридус благословил. Как услышишь, что она хихикает, так готовься. А не сможешь, так кричи, как можно громче, наши братья помогут. Они эту дрянь уже который день отгоняют от людей…

Тут мы столкнулись с бормочущим молитву молодым парнем, и меня попросили ускорить шаг. Рассказ тут же прервался, и нам оставалось пройти только два узких коридорчика, во тьме которых плавал лунный свет, проникающий через витражные окна.

— Но откуда оно взялось? Господь Строитель, нам не хватает проклятых мертвецов, а тут еще…

— Это неизвестно, сестра, — Хаммерит отпер тяжелую деревянную дверь, и я остановилась уже на улице, вглядываясь в его лицо. — Иди с миром.

Двери бесшумно и мягко закрылись, отрезав от Города обитель странного бога.

Наступало утро — чуть прохладное, с трудом унявшее жару предыдущего дня и готовое вновь сдаться ей на милость. Солнце еще не взошло, но небо светлело с каждой секундой, и факелы горели на стенах бесполезным балластом. Я огляделась и юркнула в небольшой переулок к магазинчику краденого, прикрывавшегося успешной торговлей молоком. Переулок проходил под землей, и там еще царила полная тьма, разве что у двери Марты — хозяйки магазинчика — горел слабенький красный фонарь.

Внутри мне делать было нечего, но зато переулок выходил почти рядом с аркой в Старый квартал, а мне нужно было возвращаться домой. Чтобы оценить ущерб — если уж хаммериты говорили о тварях во множественном числе, наверное, им стоило верить.

* * *

Уже наступил день, а я, наконец, поняла, что этой ночью напали только на меня. Если, конечно, не считать за нападение очередной приступ ярости впавшей в маразм собаки Риса. Открыв дверь, он выслушал меня с каменным выражением лица, а потом показал рваный собачий укус и очень виноватую собачью морду. Герта прожила на свете уже больше двадцати лет, и к старости у нее настолько испортился характер, что под ее раздачу однажды попал даже Мафусаил.

Обычно потом, осознав, что сделала, Герта садилась под стол и скорбно пускала самые настоящие слезы. И злиться на нее сразу же становилось невозможно.

Знала Герта или нет, но ее собачье обаяние действовало на всех. Вот и сейчас я увидела ее плешивую коричневую морду, скромно выглядывающую из-под скатерти обеденного стола. Из больших карих глаз градом катились горючие слезы.

— Она уже старенькая, — сочувственно сказала я, стараясь скрыть смех. — Потерпи немножко, Рис.

— Иногда мне кажется, что она в итоге переживет меня. А потом как сволочь будет рыдать на могиле и жрать утешительное мясо.

— Давно тебе предлагала забрать ее.

Но как бы Рис не был недоволен Гертой, отдавать ее никому не собирался. Потому что устоять против собачьих слез не мог никто, в том числе и он.

— А ты зайди к Салли, он тут с утра чего-то рыскал, да спрашивал, чего собаки среди ночи взбесились, — Рис предпочел тут же сменить тему и выпроводить меня из дому.

* * *

Но у Салли, как оказалось, всего лишь пропала какая-то важная книжка, и я не решилась у него спрашивать, причем здесь взбесившиеся собаки, поскольку их в тот момент вполне можно было сравнивать с самим Салли.

Я вернулась в дом и упала в кресло, задумчиво оглядевшись.

Это что же выходило — в Городе появились какие-то твари, которых встречали в основном Хаммериты, и никто из наших о них не знал. Более чем странная ситуация.

Я прикидывала варианты и так и так, но потом плюнула — в конце концов, ну тварь, ну напала. Будто мало людей ежегодно погибает в руках неупокоенных мертвецов или от дыхания бурриков. Что же мне теперь, забыть обо всем?

Думать о ночном госте у меня больше не было ни сил, ни желания.

Поэтому, упав в кровать, я мгновенно и почти на сутки уснула.

На следующий день пошел дождь. Когда я, все еще сонная, открыла шторы, собираясь впустить в комнату солнечный свет, увидела вместо ясного дня тяжелое, серое небо. Травы клонились от тяжести дня и капель к земле, и мне захотелось последовать им — вернуться под одеяло и наплевать свои планы. Кажется, уже был вечер — я поискала взглядом часы, но завод в них давно кончился, и стрелки замерли на двадцати минутах шестого. Утра или вечера — не ясно.

Я поежилась, накинула на плечи старую рубашку и вышла на кухню, пытаясь убрать с лица спутанные волосы, но пальцы намертво там застряли. В пустой голове звенела тупая боль от пересыпа, и, плюхнувшись в кресло, я уставилась в окно, за которым над полем простиралось целое бесконечное полотно тумана.

Желеобразная тварь если и приходила ко мне, то, видимо, ушла, не дождавшись реакции. В любом случае ни единого воспоминания о жутком хихиканье в голове не было, и я решила, что это была просто случайность. Такое бывает — случайно встает зомби, случайно жрет прохожего, или прохожий не совсем случайно сжигает умертвие. Случайно может произойти все, что угодно.

Вплоть до того, что сегодня я могу умереть.

От такой мысли по спине прошелся неприятный холодок, и я тут же отринула ее, не желая себя пугать. Но, единожды впустив мысль внутрь, ее было сложно остановить, и, пока я разжигала очаг и варила кофе, перед глазами вставали разные картины — стражники с мечами, взбесившиеся Язычники. Хохотун, поджидающий меня за дверью, — видимо уже другой, ведь того Хаммерит уничтожил.

Жесткие колеса повозок, обиженные заказчики, их обиженные жертвы.

Кофе вскипел, пока я смотрела очередную картинку, и с шипением пролился в жаровню. Турка упала в мусорное ведро вместе с испорченным напитком, и по дому разнесся дух пережженного кофе. Я вздрогнула и вцепилась руками в волосы.

Что же это такое. Нужно уйти отсюда, пустой дом давил не хуже тумана над полем.

Вода в ванне нагревалась бесконечно долго, но я посчитала, что не могу идти к Артемусу в таком виде — облитая святой водой, от которой кожа пахла не слишком приятно, а волосы спутались, словно их вымочили в средстве для укладки. Не могла, но ужасно хотела. И именно поэтому время тянулось так долго — пока мылась, пока сушилась, пока одевалась.

Ускорилось оно только тогда, когда за стенами дома раздалось тоненькое злобное хихиканье.

Я подскочила, неуклюже натягивая штанину и, потеряв равновесие, упала. Хихиканье прозвучало более злорадно и глубоко.

— Чтоб ты сдохла, — выругалась я, стряхивая оцепенение.

Святая вода так и стояла в сумке — нераспакованная, но достать флакон не составило никакого труда — только пара движений.

Распахнулась дверь, впуская в дом промозглую сырость, и, будь я на месте твари, испугалась бы выражения собственного лица. Внутри клокотала какая-то странная ярость, не позволявшая задумываться об опасности. Я не видела тварь, но выплеснула воду на звук, дождавшись хихиканья. И потом наступила тишина — только дождь шумел, ударяясь о потяжелевшие листья и землю.

Тварь сдохла, повинуясь моему желанию, и я почувствовала, как в душе кипит гаденькое злорадство.

Когда за мной мягко захлопнулась на замок дверь, уже наступил глубокий вечер — темнота летом рано спускалась на Город, а тяжелые тучи на небе спрятали от нас даже день, превратив его в многочасовые сумерки. Старый квартал опустел, благодарно принимая в себя долгожданную воду, даже стражников я не смогла разглядеть на привычных постах.

Руки сами кутали плечи в дождевик, спасавший от ливня, но не от сырости и промозглости. Я спешила, желая поскорее оказаться в тепле и рядом с Артемусом. Он умел разгонять и хандру, и мрачные мысли одними только прикосновениями рук. И рассказами — всегда разными.

Из-под высокой крыши сердито крикнула какая-то птица, и я подняла голову, тут же зажмурившись от льющегося в глаза дождя. Погода не нравилась даже птицам, что позавчерашняя, что сегодняшняя.

Я вспомнила последнюю нашу встречу, прокрутила ее в голове, но уныние, разлившееся в душе, только немного покачнулось, и спустя мгновение все вернулось на места. Словно воды темного омута проглотили камень.

Дверь в знакомый дом скрипнула и захлопнулась, оставив меня в кромешной тьме. Кто-то затушил факелы, обычно исправно горящие на стенах, и поднималась по лестнице я на ощупь. В какой-то момент рука коснулась перил, и они показались мне немного липкими. В недоумении взглянув на ладонь, я, конечно же, ничего не увидела и пожала плечами.

Шаги-шаги, еще липкие перила, ключ мне не понадобился — квартира была открыта. Я напряглась. Артемус никогда не оставлял дверь незапертой.

— Артемус? — спросила я в оглушительную тишину и ничего в ответ не услышала.

Прихожая — вечно темная, темная общая комната, в которой была совмещена спальня и кухня. Артемус лежал на кровати — это я его нащупала и неприятно удивилась, что он не отреагировал на мое прикосновение.

— Артемус, — я уже все поняла, но имя сорвалось с губ по привычке.

Как и свет, слетевший с пальцев по щелчку.

Я поперхнулась вздохом. Кровать была залита кровью, ею пропитались одеяло и простынь. Видно было, что он пытался остановить кровотечение, но сил не хватило. Видно было и рану в боку — огромную, я даже на первый взгляд не поняла, чем ее нанесли.

Артемус лежал с закрытыми глазами, и в полутьме я не смогла разобрать — дышит ли. Руки, оказывается, нещадно дрожали, пока я щупала на шее пульс. Он был — слабый-слабый, но постоянный — стабильный.

— Я сейчас, — сказала неизвестно кому и зачем, но, видимо, так было нужно, потому что в голове вдруг что-то щелкнуло.

Разрозненные мысли и растерянность, пустота, появившаяся в сердце — все немного померкло перед встававшими в голове простыми задачами.

Я знала, где лежат бинты, где была вода, но греть ее не было времени, как и разводить огонь, поэтому набрала в таз холодной воды. Рубашку снимать было тяжело, потому что не слушались пальцы, и в конце концов я просто разрезала ее огромными острыми ножницами.

Артемус молчал, пока я смывала кровь и перевязывала рану, дергался немного, но не приходил в сознание. Кроме огромной раны в боку, на его плече был длинный тонкий порез, и еще много ссадин и царапин. Кровотечение к моему приходу останавливалось и так, но пропитанная кровью постель пугала — как и болезненная бледность кожи, редкое дыхание.

Я укрыла Артемуса сухим пледом и кинулась из квартиры вон.

* * *

Стоунмаркет пролетел мимо меня сплошной стеной дождя и мокрого камня, задевая рукава кисточками тумана. Бежать изо всех сил оказалось плохой идеей, очень скоро я выдохлась и временно перешла на шаг, но чуть переведя дух, снова кинулась что есть сил за помощью.

Лишь бы успеть — дальше мысль я лихорадочно обрывала и снова повторяла про себя: лишь бы успеть. Лишь бы успеть — лишь бы успеть — лишь бы успеть.

За спиной громыхнуло, и я с силой вцепилась в небольшой выступающий камень на углу — чтобы вовремя повернуть и не врезаться в стену.

Потянулся крытый переулочек, в котором соединялись дороги к цитадели Хранителей и к главной улице. Там кто-то мелькнул тенью, но я даже не стала задумываться — выскочила в нужном проходе и спустя десять шагов затормозила о сплошную каменную стену, маскирующую магический проход.

Потекли бесконечные секунды ожидания. Поиск — встрепанный волчок — умчался внутрь к Захариусу, и мне только оставалось надеяться, что он там, а не где-то за Городом, дома или в постели у девушки.

Секунды превратились в минуты, и второй волчок ушел уже без адресного направления.

— Открой, открой, идиот, скорее! — заорала я, зная, что у входа всегда дежурит охранник. Было бы странно, чтобы он ничего не заметил.

Время утекало вместе с бесконечными потоками воды — в канализацию.

Артемус хоть и был сильным, но был и старым — я знала, как тяжело он восстанавливался после болезней, и последняя, к сожалению, была совсем недавно. Может быть, пару месяцев назад, лето тогда только начало вступать в силу, и солнце грело слишком обманчиво. Я по привычке, ночами, сидела с ним рядом, заваривая настойки по его же инструкциям. Днем мы оба отсыпались — Артемус в своей постели, а я на небольшом диванчике рядом.

Охранник был недоволен моим вызовом, он меня вообще не переносил на дух, как и многие из Хранителей, но благоразумно молчал, изредка окатывая меня неприязненными взглядами.

— Артемус ранен, — выпалила я, не давая ему не сказать ни слова. — Он потерял много крови, нужен целитель.

И сбилась с дыхания, закашлявшись от попавшего не в то горло холодного воздуха. Меня согнуло приступом, а охранник, не став дожидаться, пока я отдышусь, скрылся внутри. Разумеется, не забыв запечатать за собой проход.

Снова загрохотал гром, и мне стало легче. Вдох — выдох и горло перестало саднить, а помощи не было. Прошла, наверное, какая-то пара секунд, показавшихся мне минутами, а мне уже чудилось, что я непозволительно опоздала.

Сначала я не замечала этого, но страх сжимал сердце железной рукой.

Он лежал там совсем один — в темной квартире, холодной, как склеп, укрытый жалким пледом. Один — один — умирал, не ясно, без сознания ли или все-таки пришел ненадолго в себя. В памяти всплывали шутливые слова — «скажи, как соберешься умирать, хоть подержу тебя за руку», его желчная улыбка в ответ и обещание оповестить меня первой.

Вот и… оповестил.

Вспышкой промелькнула молния, на миг осветив пустой тупичок. И под звуки грома из цитадели вывалились два Хранителя.

— Он у себя, — сказала я на всякий случай.

Но оба мага даже не ответили мне — просто скрылись с глаз. Раз — и нет никого, и у меня в сердце что-то немного порвалось. Больно стало так, что я ударила кулаком о стену и тут же затрясла рукой. Если уж они так спешат…

Почему-то поведение Хранителей, логичное, как раз то, что я требовала от них, и напугало меня больше всего. Значит, правда все так серьезно — эта глупейшая мысль засела в голове на целых пять или десять секунд, — раз даже не задали ни одного вопроса, раз так резко исчезли. А то, что я сама принесла вести, потерялось где-то на фоне всеобъемлющего страха.

Мне осталось только заплакать тут — перед входом, как глупой, беспомощной… женщине.

Эта мысль отрезвила, и я бросилась обратно — чтобы увидеть его, хоть немножко, на пару мгновений. Запомнить или сказать что-нибудь, если он в сознании.

Стоунмаркет снова несся мимо сплошной сыростью, и камни дорог впитывали мое сбившееся дыхание, страх и редкие хрипы. Мы расстались недружелюбно: он подсунул ошалевшего от моей скорости стражника, а я все-таки умудрилась поскользнуться и врезаться в стену. Стражник, к счастью, быстро отстал, и мне не пришлось даже делать крюк вокруг дома.

В подъезде уже горели факелы, и я застыла на пороге, не в силах оторваться от широких кровавых следов на перилах. Стало сразу понятно, чем была испачкана ладонь.

Крохотная надежда при виде крови таяла с каждой ступенькой, по которой я поднималась. Их было двадцать четыре, и я не была уверена, что внутри меня есть столько надежды, чтобы суметь дойти до нужной двери. А еще перешагнуть два порога, пройти два проема, поднять голову и посмотреть на Артемуса.

И вздохнуть.

Но пороги оказались пройдены, прежде чем я смогла это осознать.

Оба Хранителя уже возились над Артемусом, полностью загораживая его от меня. Один, я видела, держал руки над перевязанной раной, а второй над сердцем. Я вздохнула — все-таки хватило надежды. Все-таки, если что-то делают, значит, он жив?

«Конечно, жив. Ты бы стала лечить мертвого?»

Мысль забилась в сердце оглушительной болью и одновременно облегчением, пониманием, что успела — с ума сойти, успела! Спасут, вытащат, вылечат. Я не знала ни одной хаммеритской молитвы, но обессилено опустилась на колени и в пустоту прошептала «спасибо». Нужно ли оно было кому — неизвестно, но слов было не жалко.

— Воды согрей, — велели мне, и я, забыв о боге, кинулась к камину.

* * *

Над тучами, которые, словно стадо овец, кружили над Городом всю ночь, поднималось яркое солнце. А то, что просачивалось к темным улицам, не могло разогнать даже туман. Поэтому за окном артемусовой квартиры стояла белая марь, перемешанная с остатками ночной тьмы. Останься у меня хоть какие-то силы, я бы сказала, что внутри меня сейчас содержится примерно то же самое. Но все, что получалось, — сидеть на полу прогретой комнаты и ни о чем не думать. Слушать тиканье часов, вспоминать слова Хранителей, бледность Артемуса, который так и не пришел в себя. И еще злобное хихиканье навязчивым котом поселилось в голове и не желало ни в какую покидать ее.

Мне все казалось, что стоит уснуть — проснуться, и снова наступит вчерашний день, только уже правильный, где будет все хорошо. Никаких мрачных мыслей о смерти, повторного визита хохотуна, Артемуса в кровати и крови на перилах. Которую, к слову, я смывала самолично, поскольку больше было некому, а помочь целителям я могла только разогретой водой и вовремя подкинутыми дровами.

Глупо было с утра пугать соседей видом ссохшегося кровавого следа, и еще понимание, чья это кровь, вызвало во мне какую-то болезненную жадность.

Мне не хотелось, чтобы по крови Артемуса кто-то ходил, ахал, ругался и проклинал.

Тогда я думала о чем угодно, только не о том, что лезло в голову.

Не о вопросах — что станет со мной, если Артемус умрет, страшно ли ему было, сильно ли больно. Осознавал ли он, насколько минимальны были шансы, что я приду именно в этот день и в этот час? Осознавал ли, что умирает? Я шарахалась от этих вопросов, как от чумных собак, потому что стоило только задуматься — и тоска внутри, уже стоявшая у входа, поглотила, и я захлебнулась бы. До завтра или до хорошей пощечины.

Но она все равно была, и мне следовало признать, насколько мне было плохо и страшно сидеть в пустой квартире, посреди крови, бинтов и ощущать призраки прошлых наших встреч, прикосновений, слов, взглядов и желаний.

Нужно было просто признать, выплакаться и лечь спать, а думать уже со свежей головой.

Но я не могла даже встать с пола.

Артемуса унесли в цитадель Хранителей час и сорок минут назад — измученный мозг исхитрился зафиксировать время, а взять меня с собой они не пожелали, что, в общем-то, не было особым открытием. На вопрос, будет ли жить Артемус, мне ответили одним словом — «возможно». И отвратительное «возможно» терзало меня не хуже плети. Иногда казалось, что внутри что-то скоро лопнет, но оно все не лопалось и не лопалось, а продолжало натягиваться тонкой резиной терпения и боли.

А иногда казалось, что я схожу с ума.

В подъезде хлопнула дверь соседской квартиры, прошлепали чьи-то тяжелые шаги, хлопнула входная дверь.

Я поднялась, почти не чувствуя ног, трясущимися руками собрала бинты, скомкала, сжала их на миг и выбросила. Глаза неизменно проследили, как они упали на дно мусорного ведра. Я помотала головой, избавляясь от лишних мыслей, и принялась стягивать с кровати испорченное постельное белье.

* * *

Когда уборка была закончена, уже наступил хмурый день и ушел с улиц туман. Я лежала на полу, подложив под голову подушку, и тщетно пыталась не уснуть. С рассветом страх никуда не делся, а лишь запрятался чуть глубже, уступив голову хмельной рассудительности.

С удивительной ясностью, полчаса назад, до меня дошло, что Артемус, судя по всему, наконец, доигрался. С кем и в кого — я могла бы попытаться потихоньку выяснить, но проснувшийся здравый смысл орал дурным голосом, насколько плоха эта идея. Политика, интриги великих семей, попытки помочь сосуществовать в равновесии двум непримиримым орденам — как обычно, знал, чем занимался в последнее время Артемус, только сам Артемус. Моим ушам иногда доставалось немного тайн, но на поверку они оказывались интересными, интригующими, но… бесполезными. И уж точно не было никаких сомнений, что Артемус когда-либо рассказал бы мне об угрожающей ему опасности. И я была уверена, категорически не пожелал бы моей самодеятельности.

Так что день прошел под цветом темной сырости, резких нервных всплесков, желания одновременно заняться делом, узнать, как там Артемус, и уснуть. Спать хотелось неимоверно, но стоило закрыть глаза, как перед ними вставало бледное лицо Артемуса, и я заставляла себя снова о чем-то думать.

Невыносимо было засыпать, не зная, проснулся ли он. Но в цитадель Хранителей без Артемуса меня никто не впустил бы, и только поэтому я не обивала их пороги. Возможно, нужно было дождаться Захариуса, который так и не объявился. Возможно, просто набраться терпения.

Вечер спустился на Город новым дождем и сыростью, а камин, как назло, прогорел. Впитавший за день тепло камень отдавал его нехотя, и я мерзла, сидя на небольшом диванчике. Мерзла и до сих пор раздумывала, что делать. Мысли текли, как рыбы в густом киселе — медленно, с усилиями продираясь сквозь недосып и расползающееся на нитки сознание. Одни и те же решения все никак не могли оформиться и устроить меня полностью. Ни сидеть вот так тупо, как я сейчас делала, ни вмешиваться в то, с чем не справился Артемус, мне не хотелось.

Узнать бы, как он, и тогда я смогла бы поспать, — оказалось последней мыслью, прежде чем я неожиданно провалилась в неглубокий тревожный сон. В нем по небу плавали кровавые, железные корабли, наполненные огромными крысами из подземелий куршоков. Крысы свысока смотрели на людской муравейник, дым из труб, почему-то бесснежную зиму над Городом.

Совершенно бессмысленный и тревожный сон прервался щелканьем замка в двери.

Растерянно вскочив, я метнулась к окну, но поняла, что не успеваю. Да и чего я испугалась? Наверняка Хранители.

Но замок вскрывали отмычками. Эти тихие звуки я знала слишком хорошо, и Хранители неуверенно спрятались в уголок сознания — ну зачем бы им так баловаться? Уверена, их магии хватит, чтобы вскрыть дверь простой квартиры.

Поэтому я спрятала себя под заклятием и присела за диваном, намереваясь вначале посмотреть на гостей.

* * *

— Его здесь нет, — устало вздохнул совершенно обыкновенный мужской голос. — Так и знал, что стоит все контролировать самому.

Гости стояли посредине квартиры, совершенно не скрываясь — да и от кого?

— Камин прогорел всего несколько часов назад, — мягко возразил второй голос. — Был он здесь, был, но выжил, судя по всему. Теперь нам его не достать. Фоул — старая, хитрая сволочь, и из норы не выберется в ближайшее время.

— Тебе придется сделать так, чтобы выбрался. Ты выяснил про его семью? Сестра, брат, внук?

— Девчонка какая-то странная, то ли ученица, то ли любовница. Шептали, что она из Мафусаиловых ребят. Найти ее гораздо меньшая проблема, чем что-то конкретное выяснить.

Зашуршали какие-то бумаги, и разговор на пару десятков секунд прервался. Я сидела на полу, согнувшись в три погибели, ни жива, ни мертва от любопытства и злости.

Интересно, что будет, если я встану и шарахну по обоим огнем?

Видимо, пожар и чьи-то высокопоставленные трупы. Это же надо так насолить людям, что они ходят удостоверяться — умерла их жертва или нет.

— Вот и найди ее. Потряси хорошенько, порасспрашивай, а начнет упрямиться — воспользуйся моим подвалом. Глядишь, и Фоул засуетится.

Отчаяние ушло вместе с дождем, стекло грязными потоками в сточные ямы и затаилось на самом дне. Грязь — на самом дне канав, а отчаяние — на дне души. Город ожил после ливней и загомонил привычным шумом крикливого рынка, портовых драк и пьяных песен. Он зажил и спрятал меня в недрах самого грязного и самого неприятного района — в Доках. Доки всегда казались мне средоточием всего того, чего чураются в остальных, более презентабельных районах — беспринципных стражников, целой когорты наемников всех мастей, воров — тех, что пониже уровнем, — пиратов, торговцев разной степени чистоты рук. И, разумеется, трактирных девок, пьяниц, несчастных вдов, вынужденных влачить существование за гранью бедности.

Маленькую, захламленную квартиру для меня снял Салли — через несколько пар лишних рук, всем было заплачено и за работу, и за молчание, но находиться здесь дольше трех дней я все равно не планировала. То, что я услышала в квартире Артемуса, давало понять, что намерения неизвестных достаточно серьезны. И справиться с ними я и не чаяла, вспоминая пример Артемуса.

Поэтому, едва закончилась ночь, как все нужные вещи были собраны, история спешного отбытия из Города разнесена по нужным ушам, свидетели обеспечены. На первый взгляд я бы сама не подкопалась, но, если посмотреть в журналы стражников на выходах из Города, вся легенда рушилась на мелкие кирпичики. Это было не очень хорошо, но иного выхода за такой короткий срок не было.

Я затаилась, забилась в щель, чувствуя собственную липкую беспомощность, и ждала. Ждала дельных мыслей, весточки от Артемуса, которую, скорее всего, не дождусь. Хранители хоть и мастера выискивать нужных людей, но не так быстро. Однако же я все равно надеялась, что появится Захариус и все объяснит, заодно уверив меня, что с Артемусом все в порядке. День пролетел незаметно — в редких часах сна, в постоянном беспокойстве и не проходящем вопросе: а что делать?

Потом наступила ночь и смела с меня остатки сна.

Доки зашевелились пуще прежнего, послышались угрожающие крики откуда-то с причала — я сидела у открытого окна, и ветер прекрасно доносил все звуки.

Дом, в котором я сняла квартирку, на самом деле являющую собой одну единственную комнату-спальню, строил какой-то безумный архитектор. Снаружи он выглядел обычным деревянным трехэтажным бараком, но зато внутри все коридоры и ходы закручивались в безумном танце. Парадный выход я нашла в положенном месте, но были и другие ходы — люк на потолке вел на крышу, где затеряться было легко, словно в лесу. Другой коридорчик — из крошечного санузла — привел меня в холодный подвал, отчетливо пахнущий мертвечиной, туда я не сунулась, напомнив себе, что и так влипла в неожиданные неприятности. И был еще одинокий балкончик, с которого спрыгнуть не составляло бы никакого труда для здорового человека. Впрочем, как и забраться — одна веревочная стрела, и дело сделано.

Наверное, поэтому и выбрал Салли эту квартирку — если меня найдут, предугадать все варианты будет сложно. К тому же я ни на секунду не забывала о своей магии. О ней я сама не знала ничего до конца, и хоть старанием Хранителей она перестала быть тщательно охраняемым секретом, я по-прежнему предпочитала не распространяться об ее особенностях.

Как бежать при случае опасности, я знала.

Но прошла ночь, и никто так и не попытался ни связаться со мной, ни просто найти.

Наверное, мне следовало приготовиться к длительному ожиданию, по крайней мере, двое суток точно ждали меня, обещая отчаянную скуку. Но, заставив себя уснуть и проспать почти весь день, я все же выбралась из своего чудовищного убежища.

Город был затянут в мрачную облачную оболочку, и синяя хмарь висела так низко, что в воображении ее можно было почти задеть рукой. Она окрасила все в мрачно-серый цвет ранних сумерек.

Я выбралась на крышу, решив заодно поверить пути отхода, и тут же попала под порывы игривого ветра. Он, словно щенок, хватал мои лодыжки прохладными зубками и звал порезвиться вдаль. Можно было улыбнуться, но не слишком-то хотелось.

Неровные подгнившие крыши вели меня удобными переходами по кругу, я медленно обошла почти все Доки, не сумев только, естественно, добраться до берега — домов на каменных песчаных пляжах никогда не ставили. Где-то входы на чердаки были загорожены досками, где-то коваными решетками — вот уж кто бы мог подумать, какие богачи здесь живут! Но, так или иначе, при желании для меня не составило бы особого труда скрыться в почти любом из домов. Я осталась довольна своим убежищем, и в конце концов спустилась вниз по нескольким крытым досками балкончикам.

Стражник ожидаемо пропустил меня, так и не заметив под сенью заклятия. А я остановилась у входа в Южный квартал, раздумывая, попытать ли еще удачу, или, как велело чувство осторожности, вернуться в квартирку.

— Говорят, у бродяги-Сэма сегодня много работы, — смутно пробормотал бандитского вида пьянчуга, стоявший с кем-то совсем недалеко от меня. — Я бы ему помог…

— И придется Саре ловить в канале твой труп, — булькающе заржал его собеседник, а потом отвратительно закашлялся, и я отошла, брезгливо сморщившись.

Имя бродяги-Сэма не было мне знакомым, но я все же насторожилась, внимательно оглядевшись по сторонам.

И свернула в Южный квартал.

* * *

За долгие четыре часа я обошла почти полгорода, тайно заглянув в общину и тут же убедившись, насколько я оказалась права, исчезнув отсюда.

На доме Салли горел красный фонарь, а это значило только то, что за мной приходили. В остальном все жили обычной жизнью. Копошилась в маленьком огороде старая Герта, курили подростки, тихо о чем-то переговаривался старый, давно отошедший от дел Джон с малознакомым мне парнем. Я хотела бы зайти в дом, чтобы забрать оттуда лежащие в тайнике монеты, но не решилась.

А вместо этого вернулась в Стоунмаркет, укрылась в неприметном тупичке у двора Терцес и снова послала поиск к Захариусу.

На этот раз мне повезло, и светлые глаза Хранителя появились передо мной почти сразу, а затем, словно из воздуха, материализовалось все остальное тело. Я изрядно напугалась, наблюдая воплощение Захариуса, и чуть не стукнула его по улыбающейся физиономии.

— Освоил новый фокус? — нервно спросила я, не надеясь на ответ.

— Как же иначе я стану великим и ужасным? Хорошо, что ты появилась, кое-кто тут рвет и мечет.

Захариус как обычно пылал оптимизмом и легкостью молодого, бестолкового парня. Насколько я помнила, он совершенно не изменился с тех пор, как мы познакомились. Неплохое, в общем-то, качество, и от его улыбки мне стало чуть… светлее. А на фоне мрачного в этот час двора Терцес, где на нас с постамента пытливо пялилась уродливая крылатая горгулья, он мне вообще показался самым светлым пятном в мире.

— Кое-кто? Но мне не нужен кое-кто, я хочу знать, что с Артемусом.

— Вот я и говорю — рвет и мечет, пойдем. Ты ведь звала меня раньше, да?

Проход в цитадель послушно открылся под узкой ладонью Захариуса, и мы тут же вошли внутрь.

— А кого мне еще звать? Ваш охранник, — с которым я тут же столкнулась взглядом, — неповоротлив, как буррик. Я с полчаса его ждала, когда послала общий поиск.

За такое вранье я должна была бы получить по лицу как минимум, но при Хранителе недовольный охранник не посмел сказать и слова.

— Бедняжка! Выходит, я тут единственный расторопный? Приятно слышать, приятно слышать.

— Я бы сказала, что ты тут единственный, кто меня всерьез воспринимает, — возразила я. — Значит, Артемуса успешно вернули к жизни?

— Успешно — не то слово, он орал, будто резаный, за то, что не пришли ему на помощь, когда он звал, и за то, что упустили тебя. Я уже собрался прийти и хорошенько полюбоваться, но он быстро выдохся.

Потеря всей его жизни, надо полагать.

Я удивилась.

— Неужели? Ваши хваленые целители честно рассказали, что его нашла я, а не они?

— Охранник, которого ты так не любишь, рассказал, — сухо ответил Захариус, тихо отворяя дверь в покои Артемуса. — Заходи потом, Энни, я страсть как соскучился по твоему хмурому личику.

А потом он закрыл за мной дверь, и меня окутал полумрак.

* * *

Трогательной встречи не получилось, потому что Артемус спал. И мне облегченно подумалось, что это и к лучшему. Я, оказывается, была здорово растеряна и не смогла придумать даже мысленного — адекватного — диалога. Альтернатива — нежно повиснуть на его шее — тоже почему-то не вызывала энтузиазма. Хватало простого осознания, что Артемус спит в соседней комнате, живой и, видимо, относительно здоровый.

Поэтому я тихо прикрыла дверь, чтобы не разбудить его неосторожным шумом, и подбросила в камин дров.

Пока грелась в чайнике вода, я уселась в кресло и бездумно оглядела пустой кабинет. Он не менялся, как и Захариус — стол, два кресла, книжные шкафы и большой сундук. На столе лежали какие-то бумаги, и меня как громом подбросило из кресла. Почему-то почти не было сомнений, что мне не достанется в итоге и крохи стоящей информации об этом нападении. Ну а поскольку Артемус спит…

У меня не получилось сдержать противную дрожь в пальцах — все же до сих пор я еще никогда не читала его письма без разрешения. Ни письма, ни документы.

«Артемус!

Я с трудом нашел старика Грока, и по его описаниям я вполне могу подозревать Грейнди. Он сейчас вертится вокруг Эмбера Резерфорда, говорят даже, что они пару раз вместе обедали. А ты сам знаешь, что Эмбер скорее родную мать придушит, чем посадит за свой стол непроверенного человека.

Второго еще ищем.

Рэгнок».

Я панически обернулась на темный проем спальни, но никто меня так и не застукал за чтением чужих писем.

Зато мне стало ясно, откуда растут ноги у неудачливых убийц, хотя тут как посмотреть — что бы с ними сделали Хранители, если бы Артемус погиб.

Старик Грок было прозвище одного из самых осторожных и хитрых наемников. Я слышала, что он участвовал в какой-то войне на юге. Там их были тысячи, но до Севера докатывались лишь слухи. Грок вернулся с войны вполне здоровым, если не считать выколотого левого глаза, и сразу же прибился к местной преступной гильдии. И вот там его умения оценили по достоинству — быстрый, молчаливый, исполнительный и равнодушный. Глава гильдии отстегивал страже огромные деньги, чтобы Грок оставался на свободе, но я не сомневалась, что затраты окупаются втридорога.

Так что имя старика Грока стало ключом к разгадке нападения. Имя Грока и имя Эмбера Резерфорда.

Несколько лет назад его брат — лорд Джулиан Резерфорд — открыл ворота для немногочисленной армии Вольфганта и благополучно скрылся с глаз. До сих пор никто не подозревал, жив ли он, и если да, то где скрывается. На Эмбера, разумеется, тут же пала тень гнева Барона, но суматоха у престола погибшего короля спасла ему жизнь.

Дальше, насколько мне было известно, за него активно взялись Хранители. А за что браться там было — голос в совете Великих Семей никогда не был лишним в местной политике.

Эмбера так и не призвали к ответу за предательство брата, и вот теперь он оказался как-то связан с нападением на Артемуса. Надо полагать, одно из двух — либо и слухом не ведает о нем, в чем я немного сомневалась, либо оказался полностью причастным. К сожалению, я никогда вживую не видела и не слышала его, чтобы сопоставить с ночными визитерами в ту ночь.

Но пока этого и не требовалось.

Я вернулась в кресло, слушая, как шумит вода в чайнике, и еще раз обдумала эту мысль.

Судя по всему, выходило, что Артемус просто-напросто доигрался, наконец, с политикой. Это было неизбежно и всеми ожидаемо — им самим в первую очередь. И почему он тогда не смог отбиться? От старика-то Грока?

Честно представив себя на его месте, я признала, что сама, возможно, и справилась бы, при условии не слишком внезапного нападения. Но это не был стиль Грока, так что глупое поражение я Артемусу простила, сама не веря такой формулировке. А еще в письме шла речь о каком-то втором — может быть, тоже наемнике?

И о Грейнди. Эта фамилия совершенно ничего мне не говорила, кроме того, что она явно южная. Только у них там все имена и фамилии были какими-то… неоконченными и смешными.

Вода с шумом вскипела, и я кинулась наливать себе чай, не особо уже горя желанием его пить.

— Привет.

* * *

Раньше я могла бы подпрыгнуть от испуга, но его появления я ждала с тех пор, как прочитала письмо. Оказалось бы довольно странно, чтобы он не проснулся и не заинтересовался, кто там гремит.

Я молча ему улыбнулась, захваченная неожиданно лирическим настроением — таким же мимолетным, как муха-однодневка. Тревога улеглась во мне давно, а дурная привычка бояться неслучившихся событий на этот раз позорно ретировалась — то, что нужно для хорошего вечера.

— А я прочла твое письмо, — сказать все же что-то нужно было, и почему бы не правду. — Извини.

Пока я говорила, Артемус осторожно переместился от дубового дверного проема до кресла, в котором недавно сидела я сама. От его движения колыхнулось пламя свечи, и комната тут же наполнилась танцующими тенями. Сквозь них я не смогла обнаружить на его лице раздражения или злости от своего признания.

В конце концов, чтобы спокойно обсуждать произошедшее, он должен был понять, насколько я информирована.

— А зачем сказала тогда? Подумала, если признаешься сама, я буду меньше злиться?

— Я вообще не думаю, что ты будешь сердиться, — фыркнула я. — У меня есть карт-бланш, разве забыл?

Он рассеянно улыбнулся и бросил взгляд на стол.

— Не забыл, конечно. Тогда может, ты сделаешь вид, что тебе стыдно и подашь мне это письмо? Я его сам не читал, знаешь ли.

Делать вид я не стала, но просьбу исполнила с удовольствием, а потом наблюдала, как он быстро читает тонкие строки. Ничего в его лице не поменялось, и я рискнула сделать вывод, что Артемус не слишком удивился.

— Уверен, ты страшно боялась, что я застану тебя прямо за чтением, — я забыла про вскипевшую воду и уселась у него в ногах, жмурясь от удовольствия. — Зря, я бы и сам тебе рассказал.

— Ну откуда мне было знать?

Вопрос был резонным, и Артемус согласно кивнул.

— У меня ужасно романтическое настроение, — призналась я. — Поэтому ты можешь выбрать, что будет сначала: я налью нам чего-нибудь на вкус и выбор, или расскажу кое-что интересное.

Впрочем, пока я говорила, тело само подняло себя на ноги, оставив Артемусу лишь иллюзию выбора, о чем он не преминул заметить укоризненным взглядом.

— Ты можешь делать это одновременно, — предложил он.

Об этом я почему-то не подумала и радостно рассказала о ночных визитерах, почти процитировала их разговор. Все это я делала, следя за кофе в турке, а когда обернулась, успела увидеть, как перекошено у Артемуса лицо.

— Ты чего? Тебе больно? Позва…

— Тихо, Энни, не больно, — он поднял руку, перебивая меня. — Все нормально.

И мягко улыбнулся.

— Я привык почему-то к мысли, что о нас с тобой никто лишний не узнает. И хотя меня радует, что между ученицей и любовницей стояло «или», значит, не так уж Эмбер много знает. Но и не мало.

— И зря привык, — я отвернулась, боясь упустить кофе. — Нас много кто видел, та же Железная Нэна как-то случайно проговорилась Гаррету… знал бы ты, при каких обстоятельствах. Мафусаил в курсе всего даже без моих рассказов, а я, кстати, ни слова ему лишнего не говорила. Шпионам Эмбера ничего не стоило разузнать все твои слабые места. Другое дело, что из всех перечисленных один Мафусаил догадывается о том, с кем я… встречаюсь. Для остальных ты темная лошадка. Я надеюсь.

— В любом случае, я хочу, чтобы ты осталась здесь, пока я не разберусь с этой проблемой. Если нужно, Мафусаилу все объяснят, только скажи.

Пенка начала подниматься, и я поспешно сняла турку с огня.

— Мафусаила не нужно, а вот тихо шепнуть кое-кому, что я нашла более надежное убежище, стоит, — я добавила в кофе несколько ложек холодной воды и только потом разлила по кружкам. — И как ты собираешься разбираться?

— Для начала поправлюсь, — сумрачно сказал он. — А потом сделаю то, ради чего меня пытались убить.

Меня охватили скептические сомнения, но позволила я себе лишь хмыкнуть. В конце концов, я еще ничего не знала.

— Значит, ты считаешь, это дело действительно рук Эмбера? А кто такой этот южанин Грейнди?

Я села на пол рядом с Артемусом и оперлась на его ноги, разговаривать так было удобно, к тому же он сразу рассеянно запустил пальцы мне в волосы.

— Почему южанин, Энни? Джек Грейнди здесь родился, насколько мне известно. Он… как бы тебе сказать, последние два года активно пытался показать Эмберу, что я заменим. Как ты понимаешь, им самим.

— Видно, успешно, — хмыкнула я. — Но, может, ты по порядку расскажешь? Твоя манера говорить кусками то с середины, то с конца рассказа ужасно мной любима, конечно, но…

Он кивнул.

— Наверное, можно и рассказать, — но, несмотря на слова, Артемус был неуверен. — Если ты дашь слово не болтать.

— Хоть дюжину, идиотка я, что ли?

Пальцы Артемуса погладили меня за ухом, а он снова улыбнулся.

— Тут дело простое, — начал он. — Ты ведь в курсе, что ворота Вольфганту открыл Джулиан — его родной брат?

Я тут же кивнула, отставила чашку с кофе и прижалась к нему, ожидая долгого рассказа.

— Потом Джулиан исчез, что вполне закономерно, и даже мы не могли его найти. Да и не искали, после такого поступка его дорога могла лежать только куда-нибудь за границу — в глушь, где слыхом ни о каких стычках не слыхивали. Джулиану повезло, что Короля убили, иначе он не ушел бы так безболезненно, но, пока все были заняты похоронами и интригами, он успешно где-то скрылся.

И это было самое верное решение. Хрипловатый голос Артемуса вел меня по запутанным, но и простым страницам недавней истории, словно мальчишка свой первый кораблик из щепок вел по мелким волнам весеннего ручья.

Эмбер оказался в опале и в опасной близости к смертной казни — несмотря ни на что, властям нужна была хоть видимость действия, к тому же, по словам Артемуса, сокровищницы Резерфордов мало когда пустовали. А тут выдалась такая невероятная возможность обвинить родного брата предателя сообщником, казнить и присвоить золото. Эмбер выбрался только благодаря Хранителям и счастливой случайности.

— Редко, когда в наших руках не было хотя бы четырех голосов из Совета Лордов, а тут не осталось ни одного. Кого убили в ту ночь, на ком отыгрались противники. Эмбер был нашим шансом не упустить хотя бы ниточку власти в Городе, и мы его не упустили. Я был там младшим помощником — не особо значащая должность, но больше и не нужно было.

После долгих разговоров, Артемус стал первым помощником, и за несколько лет они с Эмбером смогли вернуть Резерфордам толику былой власти.

— Никто не сомневался, что когда-нибудь между нами будут разногласия. Но я не ожидал, что Эмбер все-таки решится пойти против меня, — Артемус задумался. — Он знал, что у меня достаточно информации, чтобы его потопить. У него, разумеется, тоже было чем меня прижать. Но ты ведь понимаешь, Энни, что последствия для меня потянут на небольшую смену деятельности в ордене. А у него… однако, Эмбер стал выходить из-под контроля, и мне пришлось сделать ему предупреждение…

А потом Артемус нашел переписку между Эмбером и Джулианом, а это при особом старании тянуло на смертную казнь. Эмбер затих, а потом появился Грейнди. Он пообещал Эмберу избавление от всех неприятностей, и случилось то, что случилось.

— Сколько на тебя напало людей? — спросила я. — Неужели двое?

— Трое, — насмешливо улыбнулся Артемус. — Один был магом, а этого достаточно, чтобы меня отвлечь.

Потом он немного помолчал и добавил:

— Спасибо, что ты пришла.

Я немного смутилась и крепко обняла, зарываясь лицом в его домашнюю одежду.

— Хорошо, что твои ненаглядные Хранители быстро пришли, хотя могли бы и еще поторопиться. Тебе придется выкинуть матрас, он весь пропитан кровью.

— Боюсь, милая, мне придется квартиру сменить. Да и… — он запнулся, а я с интересом на него посмотрела. — Неважно.

Я пожала плечами.

Вопросов мне хотелось задать еще много, но для начала нужно было уложить в голове всю действительно простую историю.

— А это большая проблема — сменить квартиру? Она, к слову, твоя или съемная?

— Моя, конечно, — пожал он плечами. — Проблема, Энни. Сама понимаешь — нужно найти покупателя, а сейчас их днем с факелом не отыщешь. Вольфгант выпил из Города столько денег, что это до сих сказывается на обстановке, ну да ладно…

Немного морщась, Артемус сполз с кресла ко мне на пол, и я тут же воспользовалась возможностью его поцеловать.

— Как ты себя чувствуешь?

— Еще пара-тройка дней, и я буду в порядке, не переживай. Давай пока забудем про Эмбера, лучше расскажи, куда ты ездила…

Дни сменялись ночами за стенами цитадели, но в подземельях царил вечный вечер — изредка горел камин, когда холод сжимал наши тела, и всегда, истекая жиром, горели свечи. Я тогда в первый раз задумалась, как Хранители, не занятые постоянной работой в Городе, различают день и ночь. Я вот сама потерялась и впервые спала, как хотела и сколько хотела. Не то чтобы раньше я часто имела недостаток времени для сна, но излишне долго валяться в кровати казалось кощунством.

Поэтому обычно я просто высыпалась.

Сейчас же вечный полумрак поглотил меня, и сон предваряли книги. Книги — сон — книги — еда — Артемус. Я ему не мешала, только наблюдала, как он работает. Он тоже предпочитал сокращать между нами расстояние только тогда, когда все посетители растворялись в сумерках цитадели. Глубокие морщины на лбу разглаживались, выражение лица становилось мягче, но все же настороженность никогда не покидала уголки его глаз. Это все было для меня.

Мы разговаривали. Мне удалось узнать, где он появился на свет — это был не Город, и даже не окрестности. Деревушка на десять домов под названием Лонлфулд, она лежала среди озерной долины, и Артемус говорил, что не помнит места красивее. Озерная же долина раньше считалась отдельным государством, но Туманное Королевство посчитало нужным его поглотить. Битвы не состоялось, просто два правителя подписали бумаги, а потом один из них исчез, но Артемус уверял, что нет — не убили, просто отослали в другое место, дали деньги и приказали не возвращаться. Наверное, его душила злость, но исчезнувшее государство имело площадь примерно равную размером нашей столице, и борьба казалась бессмысленной даже ребенку.

Я узнала, что познакомились мы вовсе не на давнем допросе с Орландом, а намного-намного раньше — в моем доме на острове, в резервации. Артемус сказал, что предпочитает не вспоминать эту встречу, потому что ощущает себя старым совратителем, ему легче считать, что я выросла где-то «там». И вероятно, специально для него. Я все же заставила его рассказать.

— Мне было… тридцать восемь или тридцать семь, мы о чем-то разговаривали с твоим отцом, а ты прялась за шторой и подслушивала.

Я засмеялась. Видимо, страсть к чужим тайнам проявлялась еще в детстве.

— Потом твой отец ушел, чтобы о чем-то распорядится, кажется, об обеде, и вот там мы и познакомились. Правда, ты назвала себя Анной и сочла мое имя слишком сложным, чтобы его запоминать.

— Действительно, не запомнила, — смеясь, согласилась я. — И встречу не помню, наверное, была слишком маленькой.

Шесть-семь лет, с ума сойти. Лучше об этом действительно не думать.

Потом мы разбредались по своим спальням и замолкали до утра, чтобы встать и снова притворятся чужими людьми, вынужденными проводить время вместе. Я однажды спросила, как он объясняет мое пребывание в его покоях.

— Никак не объяснил, всем ясно все и так. Но не печалься, мы и так долго хранили нас в тайне. Больше бы не вышло.

— Меня считают твоей любовницей?!

— Женщиной. Тебя считают моей женщиной.

Разницы я не видела, но тема все-таки умерла. Я успокаивала себя тем, что это не до конца ложь, и Артемус лишился еще одной причины, мешающей… определенному шагу. Хотя и не верила, что он когда-нибудь шагнет.

Потом я попросила разрешения побродить в их библиотеке, но для этого нужна была подпись Главного Хранителя, и мне закономерно отказали. Вечные сумерки вновь потянулись тягучей карамелью. Книги — сон — еда — сон — Артемус. Вместо обещанных пары дней он поправлялся неделю.

В воскресение, устав от теории превращений — огромного талмуда с удивительно понятным стилем изложения — я подняла вопрос о Хохотуне.

— …Он преследовал меня до самой арки между кладбищем и Айронвудом и там напал, — в отличие от того дня на мне были брюки, и я не могла показать зажившие порезы. Но Артемус не упустил возможность осторожно расстегнуть две пуговицы на рубашке.

Дело было, видимо, вечером, ушел последний послушник вместе с полученными знаниями, и мы остались вдвоем. Артемуса в эту неделю, как только он смог, не слишком утомляясь, быть на ногах, стали навещать ученики. Их было много, но все — молодые, подростки, совсем дети. Молодые и дети его любили, а вот подростки с трудом себя сдерживали от показной ненависти. Артемус же с трудом сдерживался, чтоб не засмеяться. Я — чтобы не закатить глаза.

Он провел пальцами по порезу, и мне стало неуютно.

— Послушай, давай ты не будешь…

— Прости.

Я застегнула рубашку.

— Меня услышал хаммерит и облил святой водой. А потом сказал, что нужно срочно идти к первосвященнику. Мы пошли, хотя я не очнулась даже от нападения, и по дороге вдруг отказали ноги, а потом почему-то язык, и в конце сознание. Хаммерит отнес меня в церковь святого Эдгара, и там меня вылечили…

— Водой и спиртом.

— …Ты знаешь?

Он знал. Однажды вечером тоже услышал злобный смех, но успел уничтожить, прежде чем понял, что это нужно изучить. Но потом пришел еще один Хохотун — Артемусу понравилась, что я так его назвала, — и он привел его сюда. В дверь тварь войти не смогла — пришлось четко выразить приглашение. Вошел — и угодил в неласковые руки Хранителей.

— И что?

— …И ничего. От него пахнет магией и страхом, им же он и питается. Словно он монстр из детства, Энни, пугает, нападает и лишает движения.

Не знала, что в детстве Артемуса были такие монстры.

— Убить может?

— Как кого-нибудь убьет, так и узнаем. Теоретически может, если яда в организме станет много, человек не сможет дышать. Но его легко вывести.

Спирт и вода.

— Нелепый монстр.

— Я испугалась… немного.

— Ты женщина.

Меня в этом впервые обвинили.

Потом я все-таки выбралась из его покоев — Артемус попросил, он собирался рассказать послушникам что-то, чего слышать мне было нельзя. Все-таки я не состояла в ордене, и мое пребывание здесь лежало ответственностью на нем. Я с этим считалась, и поэтому пошла к Захариусу. Он как раз и работал над Хохотунами, а подопытных экземпляров было достаточно, чтобы безвылазно сидеть в лаборатории.

— Надеюсь, ты не занимаешься чем-то ужасно секретным? — двери были не заперты, и я вошла, не сомневаясь, что в противном случае меня бы просто вытолкали.

— Ну и зря надеешься. Вот закончу сейчас и сдам тебя…

— На опыты?

— Не, Артемусу, — он отмахнулся от шутливого предположения. — Чтобы воспитывал.

— Розгами? — я широко улыбнулась и я села на каменную скамью.

— Розгами, стульями, словами, руками, чем там еще воспитывают? Ты должна быть только в его комнатах, иначе…

— Успокойся, он сам попросил погулять немного. А охранники следят и даже не скрываются. Хочешь, и их сюда пригласим?

Захариус стоял у разделочного стола с узким острым ножом, я видела такие у нашего лекаря, ими разрезали человеческие тела. На столе же никого не было, хотя я не слишком удивилась бы трупу. По краям стола были пустые баночки. А также весы, еще несколько инструментов, не слишком понятно для чего предназначенных, тряпки и большая бутыль спирта.

Я бы удивилась его поведению и позе, если бы с ножа не капало что-то прозрачное.

Захариус вскрывал Хохотуна.

— У него занятие с послушниками, а я мешала, — пришлось пояснить. — Удивительно, что ты смог его разрезать.

— Ты его видишь?

— Я о нем знаю.

Он кивнул и отбросил нож в сторону.

— Все равно глупость какая-то. Я знаю много о нечисти, о всяких тварях, но этот слишком… — он осекся и нахмурился.

— Ты можешь говорить при мне, Хохотуны меня преследуют, и я тоже знаю достаточно. В любом случае, скоро я отсюда выберусь, и все начнется снова. Так какая разница, откуда я узнаю о них?

— Вот и узнаешь, — Захариусу хватило нескольких мгновений, чтобы переключиться между своим недовольством и легкой издевкой. — На опыте, раз уж ты у нас такая важная, узнаешь. Лучше расскажи, как ты так далеко докатилась. Выдала себя, как дилетант, а теперь придется быть настолько осторожной, насколько ты не умеешь. Они захотят тебя использовать.

Хранители, вероятно. Но я не собиралась обсуждать с ним ничего подобного.

— Катилась-катилась и докатилась, — пожала я плечами как можно безразличней. — А на опыте я не хочу, хватило одного раза. Ты хоть раз приходил в себя от пощечины первосвященника Гридуса? А мне еще и выговор сделали за излишне срамное платье, мол, если бы мы не подозревали, что ты не специально шлепнулась в обморок в таком виде… И почему я не пообещала в следующий раз терять сознание более благопристойно?

— Недопущение, — согласился Захариус и негромко засмеялся. — Только не забудь взять веер, они теперь у каждой дамы есть, вот и ты поизображай даму, вдруг ума прибавится. И Гридус доволен останется.

Шпильку я проглотила молча, потому что не совсем понимала, о чем он говорит.

— Я звала тебя, когда все случилось, а ты не явился.

— Был в Северном квартале у скупщика. А потом искать тебя не увидел смысла. И жаль, что не искал. Ты ведь тоже в игре теперь?

— В какой игре? — притворилась я дурочкой.

* * *

А потом вечером, прижавшись к плечу Артемуса, попросила пояснить его слова.

— Когда я бываю на одной волне с Захариусом, я понимаю его намеки правильно, но иногда не бываю, и он говорит абракадабру. На этот раз было что-то между. Он сказал, что мне теперь нужно быть слишком осторожной, потому что вы захотите меня использовать. Я понимаю почему, но не понимаю зачем. Раньше, когда тебя подозревали — возможно, но…

— Он имел в виду множество моих врагов здесь — в ордене.

Был вечер, возможно, горел камин, а мы сидели на полу перед большой чашкой черной черешни. От нее язык уже щипал, но руки все равно тянулись к агатовым ягодам и, чтобы отвлечь себя, я обняла Артемуса, сцепила руки за его спиной в замок. Сразу же стало хорошо — с ним всегда было хорошо.

— Нынешний Главный Хранитель не слишком соответствует своей должности, Энни, и был выбран только в качестве временного решения. Когда-то все изменится, а момент может настать хоть сейчас, хоть завтра, хоть через год. Мы читаем Глифы и ищем…

Нового Главного Хранителя. Артемус не договаривает, но мне все понятно.

— Но Глифы никогда не говорят прямо, все обтекаемо, и нам приходится выбирать, а мое слово последнее.

Я молчала.

— Они считают, что я достиг равновесия и могу сделать выбор вне зависимости от своей выгоды, страстей и личных привязанностей. И в тоже время мало кто устоит в попытке на меня повлиять через тебя. Взаимоисключаемо, согласен, — последнее сказал с иронией.

— Вот как. Но ты ведь понимаешь, если бы я даже вдруг предположила эту ситуацию, я не оставила бы тебя без помощи.

Он понимал и в знак сжал меня в объятиях. Стало еще лучше.

— Поэтому они тебя не тронут.

— Ты не сможешь им запретить.

— Смогу, Энни, немного позже. Нам только бы с Эмбером разобраться, чтобы не висели за спиной наемники.

Мне было интересно как, о чем я не преминула спросить, но ответ оказался разбавлен водой до полной неузнаваемости:

— Есть определенные правила, которыми я могу воспользоваться для защиты своих близких. Ты все узнаешь, теперь точно узнаешь.

Он расцепил руки и потянулся к черешне. На указательном пальце Артемуса было черное кольцо, я нахмурилась, вспоминая, было ли оно вчера, но по всему выходило, что нет. Он вообще ничего и никогда лишнего на руки не цеплял. Я сама подала ему гроздь ягод, потому что иначе упала бы на пол под его весом.

— Снова темнишь. Не напомнишь, когда я разбалтывала твои тайны?

— Не напомню, — насмешливо улыбнулся он. — Но темнить мое полное право.

И поцеловал в шею. Надо понимать, чтобы не обижалась и знала свое место. И я не обижалась, потому что Артемус был прекрасно осведомлен о моих слабых местах.

— Не лезь, — мстительно сказала я.

— Говорить о таких вещах лучше конкретно и ставя их впереди всех вопросов и проблем, сейчас немного не то время. Хотя ты можешь просто считать меня позером, потому что умалчиваю исключительно из-за красоты момента.

— Хочешь меня удочерить? Ты как-то говорил, что родственники неприкосновенны.

— Удочерить, — хохотнул он. — Ты подала мне прекрасную идею. Тебе же тридцать?

И вот тут я обиделась.

* * *

Ночью я проснулась от кошмара, полного крови и чьих-то скрюченных рук. Черные ногти виделись во всех отвратительных подробностях — расслоенные, обгрызенные и грязные. Каждая рука оканчивалась одинаковыми ногтями и тянулась ко мне. Тянулась-тянулась, и я проснулась, крепко сжимая податливое одеяло.

Отдышалась.

— Выдыхай, всего лишь кошмар. Ничего удивительного.

Собственный шепот вырывался из груди хрипами, но стоило откашляться, как голос вернулся привычным тембром. Но говорить уже казалось глупостью, ведь я могу это делать про себя.

Я дышала, вглядываясь в ослепительную темноту спальни, и чувствовала, что плыву в этой тьме вместе с кроватью, покачиваясь на волнах. Голова слегка кружилась, а потом я осознала, что хочу пить. Очень хочу, так что горло раздирает — проклятая черешня, этот сорт был хуже соленой рыбы.

Пока в темноте я нашаривала стены и дверь, ударила палец о ножку кровати и с трудом сдержала вскрик. Сдержала, а потом ударила второй палец и все-таки коротко взвыла от боли.

— Проклятье… — это вышло едва слышно прошипеть, но стало легче.

Я стала осторожнее, и ручка двери нашлась легко, а в кабинете уже горели свечи и камин — тот, впрочем, уже догорал.

Аккуратно, стараясь быть неслышимой, налила в стакан воды из графина и скривилась, сделав первый глоток. Вода оказалась отвратительно-теплой. Как и в умывальне. Пришлось допивать воду, а вместе с ней исчезал сон. Я определенно выспалась за всю неделю здесь, раз ерундовый кошмар способен так на меня подействовать — а сердце еще колотилось и от сна, и от ударов о ножки кровати.

— С кем воюешь, милая?

— С кроватью. Прости, я не хотела тебя будить.

Артемус стоял на пороге кабинета, кутался в домашнюю мантию и имел заспанный вид. Я улыбнулась против воли, и мне незамедлительно ответили тем же.

— И каков счет?

— Два ушибленных пальца и ни одной царапины. Два — ноль, полагаю.

— Завтра же их спилим и сравняем счет, — пообещал он. — Хорошей ночи, Энни.

— Хорошей…

Он ушел, закрыв дверь, а я так и осталась стоять с пустым стаканом. Глупая ситуация, мне показалось, что он задержится, но, видимо, рана все еще его беспокоила. Тут же вспомнилось, как несколько лет назад на меня напали хаммериты, и сам Артемус лечил меня. На выздоровление ушло тоже около недели или даже больше — и это только синяки, ссадины и ушибы внутренних органов. А у него странная рана, и очень удивительно, что не попали в печень.

Тогда не стало бы ни улыбок, ни глупых обещаний сравнять счет с коварной кроватью.

Бесшумно отворилась дверь в спальню, и, забравшись под одеяло, я прижалась к его спине.

— Мне приснился кошмар… а потом захотелось воды. А сейчас захотелось к тебе. Я разительно не умею сдерживать свои желания. Прости.

Артемус рывком повернулся, чуть зашипел от боли, но, не дав мне дернуться, заключил в кольцо своих рук. Поцеловал висок и туда же прошептал.

— Зато я умею, — прошептал так, что короткие волоски на голове зашевелились.

— Умеешь. И я умею, просто оно пришлось к слову и из двух бессмысленных фактов получилось что-то романтично-осмысленное. Игра словами.

Я поцеловала его, прижимаясь к губам, запуская руки в короткие седые волосы, и понимая, что это я сама к нему пришла. Пришла и собиралась остаться, и как бы тут отстоять собственное решение, когда враг я сама. Ведь совсем нехорошо приходить в чужую постель и требовать соблюдения приличий.

Нехорошо, но так хочется просто обнять и лежать рядом, чувствовать тяжесть рук и полный покой.

Но если когда-нибудь я или кто-то другой не успеет к нему и не успеет ко мне, станет совсем горько и больно. Разумеется, в любом случае станет очень больно, но хоть от горечи избавлю нас.

Артемус целовал шею, прижимая руками мои плечи к постели.

— Я должна объяснить…

Для самой себя, потому что слова, произнесенные вслух, закрепляют зыбкое решение.

— Я знаю, — ударение на «я». — Ты испугалась, что я мог умереть и оставить тебя одну. Испугалась, что отказывала мне, перенося близость до лучших времен, но без толку. Ты испугалась и поняла, что будешь чувствовать свою вину и будешь бесконечно сожалеть.

— Изо дня в день.

Он был не совсем прав, но вину я бы действительно ощущала, и сожаление.

Я покорилась. Он целовал шею, плечи, когда снял пижамную рубашку — медленно, заставляя мурашки бегать по телу. Мне было хорошо и страшно одновременно, и я не знала, что творится с моим лицом — какие выражения он видит. Ужас, удовольствие, напряжение или вообще что-то неподходящее? Все же — кто знает это мое лицо.

Вскоре он выпустил мои плечи, и я завладела его руками, покрывала их мелкими поцелуями. Нужно было на чем-то сосредоточиться, а руки я всегда любила — его особенно. Артемус не мешал, только внимательно смотрел, как я целую ладони, локти, крепкие плечи, горячую кожу под ушами, грудь. Смотрел, пока мог смотреть, а потом медленно, словно боясь испугать окончательно, раздевал — ведь там оставалось-то. Я не знала, сколько времени прошло, но сердце удалось успокоить, не отрываясь от его кожи. Страх медленно уходил, оставляя после себя удовольствие не столько от его прикосновений, сколько от своих. Давно хотела вот так без ограничений его трогать. Давно хотела целовать.

— Не бойся.

Я боялась, но выхода сама себе не оставила.

А когда Артемус, легко скользнув руками по бедрам, зарылся ими в волосы и легонько сжал лицо, вдруг успокоилась. Осталось только тягучее удовольствие и горячая кожа.

…руки…

…ладони на груди…

…колено между ног…

…тяжесть его тела и легкий стон от боли, когда рука случайно задела рану.

— Прости.

— Прощу.

…боль, страх и отсутствие ожидаемого желания исчезнуть.

Артемус меня понимал, ведь сколько лет терпел глупости, выходки, нежность и заботу, понимал и знал, что я на самом деле всего на свете боюсь.

И поэтому ни разу не убрал рук с лица. Большие пальцы на скулах — иллюзия, что я в его руках, в безопасности, он знает, что делать. Боль почти не казалась важной, только голова в плену его рук и чуть уменьшившееся удовольствие от соприкосновений наших тел.

Потом он выдохнул, уткнулся лицом в мое плечо, и боль ушла.

Тишина, тяжелое дыхание, шорох простыней и неожиданный холод.

— Если ты меня не обнимешь сейчас, я расплачусь. Хоть какая-то из твоих женщин плакала после…

Он обнял, закутал в одеяло и крепко к себе прижал — до легкой боли. А потом поцеловал тягуче, медленно, прошептал:

— И надеюсь, что никогда.

Артемус действительно меня знал и понимал. Он позволил зарыться лицом куда-то чуть ниже в одеяло и не переставал шептать, что все хорошо. Что я молодец, в чем можно было законно усомниться. Мне, правда, не следовало ему позволять даже после десяти лет отношений, но сожалений внутри не находилось. Да и думать об этом стало нестерпимо глупо.

— Ты же не уйдешь утром, если раньше проснешься? — шептала я еле слышно, никто кроме нас не шумел в спальне, и шепот был оглушающий.

— С утра я не был похож на самоубийцу, милая.

Я решила, что нужно попробовать поспать, а потом разобрать сумбур в голове. Ведь ночь могла бы быть тут вечной, потому что в подземельях нет окон.

А утро выдалось темным. Сквозь душный сон до меня доносились обрывки чужих разговоров, и понять, насколько они реальны, оказалось непросто. Может быть, я даже открывала глаза, находясь еще в полусне, потому что помнила, как по стенам трепыхались отблески от зажженных свечей. И их было много — словно бы я лежала на алтаре. Потом снова вернулся безмятежный сон, и к моменту, когда ко мне мягко и настойчиво прикоснулся Артемус, я успела позабыть, что же я слышала.

— Нам нужно идти, милая, — сказал он мне озабоченно, будто что-то случилось.

— Идти?

— Эмбер исчез.

Стоило этим словам прозвучать, как остатки сна тут же покинули меня.

— Куда исчез? — переспросила я и поднялась. Артемус сидел рядом со мной и смотрел… Так мягко и нежно он еще никогда на меня не смотрел. Но вместе с тем он оказался слишком обеспокоен.

— Его нет уже давно. — Он подал мне одежду. — Около двух суток. Слуга сказал, что он отбыл вместе с дочерью, и это странно.

— Почему странно? — не поняла я и натянула на себя свитер. — И почему ты дал мне теплую одежду?

Спрашивать, откуда он ее вообще взял, я не стала.

— Мы пойдем за ним, — туманно ответил Артемус. — Его дочь больна, милая, Эмбер тщательно скрывал ее ото всех, но речь, на мой взгляд, идет о слабоумии. Или еще о чем-то таком. Он никогда прежде не выходил на улицу с ней, никогда не путешествовал.

— Ты считаешь, он сбежал? — догадалась я. — Но вы ведь можете просмотреть все журналы стражи, и…

— Не говори ерунды, — нежно улыбнулся он.

Я не очень поняла, почему Артемус посчитал это ерундой, но сомневаться, что он рассказал мне далеко не все, не приходилось.

Когда я оделась и привела себя в порядок, он тут же — словно не был ранен — потащил меня по бесконечным каменным лестницам. Они клубились темнотой, а в тенях от каменных статуй, которых было здесь просто немыслимое количество, я замечала тени охранников. Ни один из них не сделал ни единого движения, но спиной я чувствовала на себе их долгие взгляды.

А может быть, это были статуи. Среди пыльных коридоров, книг и многовекового копошения в тех тайнах, что открываться не желали сами по себе, ожить могло что угодно. От горгулий до потайных мыслей. Если бы мои мысли ожили — вот так просто, и никаких проблем. Но мысли если и материализовывались, то исключительно не мои.

Мне хотелось потребовать от Артемуса объяснений, но чужие взгляды ясно давали понять, что слышат все, вплоть до танца теней на стенах, что создавали редкие факелы. Хранители делали вид, что спали — откуда-то даже послышался негромкий храп. Но громада камня, внутри которой мы так стремительно шли, жила — я чувствовала это давно, как и с Городом. Это происходило неожиданно всегда — просто в какой-то момент я понимала, что за мной наблюдают не только людские глаза, но еще и окна домов, темные проемы, причудливо-мрачной формы тени, и даже в глазах крыс иногда вдруг проскальзывал Город. Переживалось это всегда по-разному, но сегодня мне было не страшно.

На улице стояла темная и безветренная ночь.

— Ты мне поможешь, Энни? — спросил Артемус так, будто собрался просить о чем-то сложном и важном. — Я знаю, что мне следовало бы вести себя по-другому, но время и так уже ушло безвозвратно.

— Я тебе помогу, — совершенно безответственно ответила я, даже не спросив, в чем же именно нужна помощь.

— Мы отправляемся на остров Маркхама.

— На маяк? Ты думаешь, Эмбер там?

На наши голоса откликнулся стражник, выглянул из-за угла, и я едва успела скрыть себя под заклинание.

— Э-э-э, мне показалось, — немного пьяно протянул он. — Я слышал женский голос… ну и я хотел сказать… Проститутки запрещены новым указом барона… Но я…

— О, я разговаривал сам с собой, — любезно откликнулся брошенный на передовую Артемус. — Вам показалось, офицер, и неудивительно, ночь так сильно искажает звуки.

— Но я слышал женщину! — неуверенно возразил стражник, обшаривая маленький тупичок взглядом. — При чем тут ночь?

Настоящая магия редко появлялась на улицах Города — та, что творилась в цитадели Хранителей или глубоко под землей у Язычников-шаманов, сохранялась в тайне. А все, что видели горожане — это обычные перестрелки между Хаммеритами и язычниками, банальные шары света и поднявшиеся из могил мертвецы. Это было просто и укладывалось в головах людей, тех, кто не был посвящен во что-то большее. Стражники, конечно, видели и знали намного больше, но этот был все же немного пьян и засомневался сам в себе.

— Может быть, вы слышали женский голос из двора Терцес? Мне показалось, там кто-то разговаривал, но очень тихо, — сказал Артемус, и страж, еще немного поморщившись от мыслей, ворочающихся в его голове, облегченно кивнул. Словно бы нашел объяснение необъяснимому. Другие никогда не отступали просто так, но, как известно — в страже по большей части обитали пьяницы, воры и неудачники. Не все, разумеется, но условия их работы никогда не способствовали процветанию городской стражи.

Это был плюс. И это был минус.

— О, да, наверное! Ну ладно, э-э-э, а что вы тут делаете, а?

— Гуляю, прекрасная ночь и тишина, знаете…

— О-о, да-да, конечно, ну я не буду вас отвлекать….

И побрел назад — к крытому переходу, соединяющему несколько улиц и пару магазинчиков.

— Гуляет он, ага, в тупике, — едва слышно пробормотал он. — На камни любуется… идиот, наверное, какой-то. Кучи их тут…

Не удержавшись, я хмыкнула.

— Извини, нужно было и тебя зацепить, но я не успела.

Он улыбнулся.

— Пойдем, Энни.

Не снимая с себя заклятия, я уцепилась за руку Артемуса и почувствовала, как он сжал мою ладонь.

— Ты ведь хорошо ориентируешься в море и умеешь управляться с лодкой, — запоздало объяснил он.

Это было правдой — на островах, прежде чем начать учиться лазать по деревьям и по скалам, все уже умели плавать и работать веслами. Меня учил этому брат, и хоть я тысячу лет не совершала морских прогулок, была уверена, что смогу отвезти нас на остров Маркхама. Особенно в такую безветренную погоду — на небе светила яркая половинчатая луна, а на фоне ее тускнели даже самые яркие звезды.

— Не думаю, что в одиночку справлюсь с веслами, — все же ответила я. — А ты…

— Достаточно здоров, чтобы тебе помочь, — мягко отрезал он. Мы проскочили через ворота ярко освещенного Стоунмаркета, где что-то происходило. Мимо нас пробежала испуганная тощая женщина в грязном платье, а за поворотом безошибочно угадывались крики стражников.

К Старому кварталу пришлось добираться через крытый проход между двумя нелегальными магазинчиками, там было темно и пусто, как и в самом Старом квартале. Через него мы прошли в Доки и оказались на побережье.

Море лежало сплошным темным зеркалом, а на горизонте звезды молчаливо тонули в воде. Вокруг наконец-то никого не было, и я задала мучающий меня вопрос:

— Так что Эмбер забыл на Маркхаме? Какой смысл туда бежать, туда регулярно наведываются Хаммериты, и…

А что и — я не знала. Обычный рядовой Хаммерит был настолько аполитичен, насколько это вообще казалось возможным.

— Грейнди всем говорит, что тот болен, но среди слуг в замке Резерфордов есть кое-кто, кто готов продать информацию. — Артемус поискал меня взглядом, и я тут же скинула заклинание, о котором успела немного забыть. — Они рассказывали, что Эмбер был одет так, будто собрался плыть — болотные сапоги, старая теплая одежда и минимум вещей — возможно, только деньги, но ты сама понимаешь, не все можно подсмотреть и подслушать.

Я кивнула, хоть так и не получила ответа на вопрос. Но Артемус уже шел вдоль берега — по кромке между сушей и морем, и вода навечно прятала его следы, зализывая их, словно неглубокие раны. Я шла за ним след в след.

— И все же, почему именно…

— Нам нужно отплыть, Энни, — прервал меня Артемус. — Потом я… я и сам не слишком что-то понимаю. Но кое-что расскажу.

В его седой голове всегда пряталось множество тайн. И я продолжала идти вслед.

Лодка слабо виднелась на фоне яркого отражения луны, но я все же ее разглядела. Это была обычная рыбацкая лодка, на которой слишком далеко заплывать было опасно, но достаточно легкая и простая в управлении — как и тысяча ее товарок, разбросанных по всему дикому побережью. Порт остался слева от нас, сверкая множеством факелов и нескончаемым шумом.

Вдвоем мы спустили лодку на воду, и Артемус забрался почти по пояс в прогретую за день воду, оттолкнул лодку что есть силы, а затем шумно залез внутрь. Дальше было делом техники — шестом ощупать дно и спустить весла.

— Что ты знаешь об острове Маркхама, милая? — вдруг мягко спросил Артемус, садясь напротив меня и лицом к морю.

— Там маяк и несколько построек для обсуживающих его людей, — ответила я, опуская в темную воду весла. Послышался всплеск, и мы пошли вперед. Я знала, что не продержусь долго — до любых островов было далеко, а в последний раз садилась в лодку я слишком давно. Кроме того, руки всегда были моим слабым местом — слишком тонкие и слабые. — А еще туда запрещен въезд посторонним, что неудивительно.

— Маяк — всего лишь верхушка. Ты так плохо знаешь Город? Впрочем... там есть подземная база. Раньше в ней обитали пираты, которых однажды вырезали Хаммериты, и после переоборудовали ее под свои нужды.

Я удивилась.

— Прости, подземная база на острове? Ты ничего не… она ведь должна с каждым приливом уходить под воду!

Плечи Артемуса слегка дернулись, а потом он над чем-то склонился, и на дне лодки загорелась маленькая масляная лампа. Она едва чадила, не била в глаза и не мешала смотреть на воду. Это был тот свет, что скорее подчеркивал темноту, чем что-то освещал. Но между тем лицо Артемуса, казавшееся раньше темным пятном в темноте, приобрело знакомые черты.

— Затапливает не всю пещеру, насколько мне известно. Так и потом, базой недолго владели Механисты, они работали над Цетусом. Эмбер там бывал несколько раз, и у него там есть свои люди, так что попасть туда для него не составит труда. Но сейчас от базы отведено электричество, и Хаммериты по заказу барона собираются ее под что-то переделывать.

— Люди из обслуги маяка, — кивнула я сама себе. Весла почти бесшумно погружались в воду. — Но я все равно не понимаю. Какой смысл Эмберу бежать? От кого? Не от тебя ведь…

— Не от меня, — согласился Артемус. Он смотрел на меня нежно и вдумчиво, старался читать по лицу все мои чувства, но я не была уверена, что готова сейчас перейти к тому, что произошло между нами несколько часов назад. Эмбер казался куда безопаснее и интереснее.

— Ты что-то недоговариваешь, — поморщилась я.

— У меня не все сходится, милая, и именно поэтому я поехал на остров сам. Что-то произошло, но… Скажи, зачем бежать в подземелья, где нужно будет постоянно поддерживать огонь, чтобы выжить? Туда, где сыро, темно и где до сих пор лежат дети Карраса? Вот если бы Эмбер использовал базу, как перевалочный пункт, я бы понял. Но оттуда некуда бежать. Разве что в соседнее государство.

— Он хотел отправить туда свою дочь, — подсказала я, останавливаясь. Берег все еще был рядом. — Мне нужно чем-то обмотать руки, иначе на обратном пути я даже не смогу прикоснуться к веслам.

Что-то нашлось — два куска льняной ткани, замызганной настолько, что я заподозрила Артемуса в воровстве — чья это лодка? На ней слишком часто плавали…

— Его нет двое суток, — напомнил он. — И к тому же… нет, зачем ему ее провожать и привлекать внимание к своему отсутствию? Достаточно напоить девчонку снотворным и отправить с ней верного человека. Нет, не то.

На нас налетел одинокий порыв ветра, который тут же испуганно затих, словно нашкодивший пес, и над миром снова повисла тишина — с тихим всплеском только погружались в воду весла и появлялись вновь.

— Давай начнем сначала, — предложила я, желая на миг прикоснуться к его руке. — Грейнди и Эмбер, видно, что-то задумали, раз решили от тебя избавиться. Они наняли людей, а потом пришли в твой дом удостовериться, наверное, потому что не получили подтверждений от наемников. Глупый поступок, в пылу схватки откуда Гроку понять, насколько серьезно ты был ранен? Или… а что вообще случилось с наемниками? Где они?

Они были мертвы — это читалось в серых глазах Артемуса так ясно, что мне не помешала даже едва разгоняемая на полметра лампой темнота.

— Твои шпионы нашли Грока, а…

— Мага я убил, — сухо ответил он. — А тело третьего нашли позавчера в канале.

— Ну хорошо, Грок был хорошим воином и мог понять, что тебя ранили серьезно, но все равно идти к тебе домой без двух громил за спиной крайне глупо. Безумно. Мне бы никогда не пришло в голову идти на территорию врага, не имея доказательств о его смерти. А что потом? Ты исчезаешь, а Эмбер приказывает Грейнди найти меня, чтобы выманить тебя из укрытия. И меня действительно искали, благо я вовремя скрылась. И потом, знаешь… на его месте я бы — зная или не зная, в каком ты состоянии, постаралась бы добить тебя — в политическом плане. Ты сам сказал, что у него есть на тебя компромат. И?

Артемус заинтересованно покачал головой.

— И он вместо этого вместе с дочерью сбегает на остров Маркхама — в темные, холодные подземелья. Вместе с полоумной дочерью — зачем? Он от кого-то прячется, ведь так?

— От кого-то, но не от меня. — Артемус мягко отобрал у меня весла, и некоторое время мы в молчании менялись местами.

Вдалеке плеснула по поверхности воды хвостом какая-то рыба.

— Ты уверен, что тебе стоит…

— Рана затянулась, — отмахнулся он. — Не переживай.

Я сама замотала его ладонь льняной тряпкой.

— От Грейнди? Кого-то из Великих семей? У него есть враги? Если что-то случилось там — наверху, твои шпионы должны бы доложить, ведь не один Эмбер в ваших руках.

— Вот именно. — Мы плыли быстрее. — Я все это знаю — все, что ты сказала, но не понимаю действий Эмбера. Никто ничего против него не предпринимал, никто. И ничего.

Я закусила губу, уставившись вбок — на воду. В ней плясали звезды и свет, исходящий с верхушки маяка.

— Мы чего-то не знаем, — сказала я, наконец, нечто очевидное и вгляделась в тени на лице Артемуса.

— Это-то мне и не нравится. Дело может быть в дочери, разве…

Но я и представить не могла, что может заставить человека — такого, как Эмбер Резерфорд — бросить на произвол судьбы такие карты. Он хоть и не добился своей цели, но находился в относительно хорошем положении. Но вместо того, чтобы топить своего врага — сбегает…

— А ты думаешь, он способен вот так…

— Она ведь его дочь.

— И что? А ты бы пожертвовал своей властью и, возможно, жизнью, только чтобы… не знаю, поступить вот как он?

— Разумеется, — с крохотной, но заметной паузой ответил Артемус.

— Я тебе не верю, — сказала я с точно такой же паузой. — Ты слишком любишь эти игры и эту грязь.

Он издал смешок.

— Ровно до тех пор, милая, как игры перестают быть играми. Эмбер слишком прямолинеен и труслив, чтобы играть интересно.

«А ты, видимо, изворотлив и храбр», — хотела сказать я, но не сказала, побоявшись не сдержать в голосе иронии. Время сейчас совсем не для нее.

Маяк приближался, и я попыталась отобрать у Артемуса весла, решив, что отдохнула достаточно, но он отказался.

— Нам нужно всего лишь обезвредить его? — спросила я. — Ты ведь не станешь его убивать.

— Его даже палач не тронет. Письма Джулиана Эмбер давным-давно сжег, а без доказательств я ничего не смогу доказать барону, но мне это не нужно. Совету будет вполне достаточно моих слов — там никогда не брезговали случаем забраться в казну соседей. А чтобы это сделать, достаточно изгнать его.

— Так просто? Понять, почему сбежал Эмбер, вывалить на совет компромат, заодно устранив Грейнди, и все?

Артемус улыбнулся и пожал плечами.

— Конечно. А потом я исчезну.

Я кивнула, вытянула ноги и уставилась на горизонт. Небо там действительно словно тонуло вместе с невообразимо яркими звездами, безмолвно окуналось в темную, холодную воду.

— И смогу теперь быть рядом с тобой, так, как ты хочешь.

— Что ты имеешь в виду? — осторожно спросила я, переварив эту фразу.

— Ровно то, что сказал.

Весла медленно погружались в воду, делали мощный рывок и снова появлялись в воздухе, безмолвно истекая прозрачными каплями. Вода — рывок — воздух.

Отражение луча с маяка скользнуло отражением по воде, и я увидела, как близок остров Маркхама. Он тянулся длинными, выступающими из воды скалами, и только с одной стороны берег проливался желтым песком.

Мне хотелось спросить: «А ты знаешь, как я хочу?», но стало страшно.

— Где мы высадимся? — спросила я, задавив в себе порыв.

Он греб дальше, обходя остров с востока, и тоже не спешил продолжать откровенный разговор. Я уже знала, чем он закончится — ну почти, билась в голове все же пьяная мысль о договоре, вроде тех, что использовали в столице между учеником и учителем.

Они заключались на разные сроки — на год, на три, навсегда, в тех случаях, когда ученик не мог оплатить и на время обучения становился не только учеником, но и полностью под властью учителя. Никакие отношения и никакие действия не осуждались и не могли осуждаться в подобных случаях, это был брак, но в сто раз отвратительнее. Когда-то, в минуты особой душевной слабости, когда Артемуса долго не было рядом, я подумывала об этом. Но перспектива потерять права и свободу в конце концов пугала.

— Здесь должна быть пещера, — сказал Артемус, вырывая меня из воспоминаний. — Пусти немного света, нас не увидят. Иначе натолкнемся на подводные камни.

Я послушно щелкнула пальцами, и слабый шарик света, покорный моей воле, устремился к обрывистым берегам. Везде были заросшие илом, водорослями и мхом камни, большие и мелкие, они слишком причудливо изгибались в лучах слабого света для неподвижных многовековых громадин.

Пещера зияла тьмой чуть дальше, и когда мы к ней подошли, я усилила свет, встала и взяла в руки шест — отталкиваться в случае чего от рифов. Это было самое сложное — заметить в темноте что-то мелькнувшее под водой и успеть управиться с длинным шестом.

— Убери весла, — попросила я, и, как только мы замедлились, поддаваясь царившему в море штилю, погрузила шест в воду. Он наткнулся на дно довольно глубоко, и я оттолкнулась — медленно, насколько позволяли силы.

И все же путь к низкой пещере оказался свободным. Мы нырнули внутрь и почти легли в лодку, отталкиваться пришлось от склизкой, холодной скалы руками, поскольку весла только бились бы о камень.

— Мы пройдем, — успокаивающе сказал Артемус, и я ему верила.

Вот только уйти бы нам отсюда до прилива.

Пещера кончилась быстро — мы выплыли куда-то в сплошную темноту, а когда шар света проскользнул дальше, я увидела пологий берег и… бур.

— Что?

— Механисты добывали здесь серебро, — со смешком пояснил Артемус и помог мне выбраться из лодки. — Их уже нет, а механизмы остались. Я могу показать тебе паровых роботов, если захочешь. Только после.

А я хотела, чтобы он не отпускал мою руку.

Пещера оказалась неимоверно огромной — мы прошли шагов тридцать, а после поднялись на старом хаммеритском лифте — такой до сих пор стоял в цитадели Хранителей и издавал страшный шум. Я поморщилась, ожидая, что пока мы будем подниматься к лифту, сбегутся все, кто находится на острове, за исключением Эмбера, разумеется. Но оказалось, что от лифта до поверхности было еще шагов пятьдесят, а узкий выход из пещеры хорошо глушил звуки.

Никто не прибежал посмотреть, что за безумцы приплыли на пустынный, каменистый остров глубоко ночью.

Небольшая благоустроенная площадка перед двухэтажным, полуразрушенным домом смотрителя и новым — тоже двухэтажным — в свете луны выглядела странно. По земле стелилась дорога из пористого металла, но он уже зарос мхом и буйной травой. Видно было, что дорогу чистят, но шаги все же не отдавались звонким эхом.

Артемус махнул рукой на маяк, высившийся прямо в куске скалы круглой грязно-белой башней.

— Не уверен, что наше посещение останется незамеченным, — шепнул он, ведя меня по узкому коридору первого этажа. — Но нам это не так ведь важно? Хаммеритов здесь нет, ну и ладно.

У меня едва волосы дыбом не встали от его шепота и нахлынувших тут же воспоминаний.

За плечи Артемус ввел меня в большую круглую комнатку — в самом основании маяка — в ней горели несколько свечей в старых металлических канделябрах, и это помогло хорошенько осмотреться. Комната была чем-то вроде бедного морского музея — на стене висели якоря, рули, спасательные круги и прочие корабельные снасти.

А потом Артемус на что-то нажал, и, натужно грохоча, заработали механизмы, закрутились шестерни, пол медленно поехал вниз.

Внизу оказалось так темно, что я не посмела сделать ни шага, пока странный лифт спускался вниз. Я облегченно вцепилась в руку Артемуса и кожей почувствовала, как второй рукой он мимолетно дотронулся до моего виска.

Спускающий нас механизм гудел ровно, а это значило, что кто-то его постоянно смазывает и, соответственно, сюда спускается. Кому, интересно, это надо, кроме Эмбера и нас?

Когда гул смолк, тьма поглотила нас, словно утроба огромного морского чудовища.

— Отпусти руку, — коротко велел Артемус и, когда я с сожалением послушалась, взмахнул рукой, и пещера осветилась неярким, но равномерным светом.

— Пахнет морем, — сказала я, оглядывая оборудованные, но заброшенные пещеры. Большой круглый зал впереди нас вмещал огромный пульт управления — один из тех, что редко можно встретить.

Это было наследием Механистов — трудолюбивых, верных людей, сгоревших в безумии своего пророка. Хаммериты поспешили уничтожить все, что настроили за те годы, но все же еще можно было встретить технику Механистов. Например, в таких местах, как это, или подземный, затопленный лавой город. Где, как однажды признался Артемус, они и нашли все эти технологии.

— Там дальше небольшая деревня на воде, — сказал он. — Думаю, там мы их и найдем. Здесь недалеко.

Он махнул рукой то ли мне, то ли свету и пошел вперед.

От зала с пультом вела круглая широкая пещера с небольшими ответвлениями, заканчивающимися, как правило, тупиками или небольшими лазами куда-то в темноту, куда не доставал свет. С потолка пещер капала вода, и звук от этого наполнял всю пещеру какой-то зыбкостью.

Я задумалась над тем, что случается с этими пещерами, когда наступает прилив, но судя по тому, что здесь располагалось столько всего, вода заполняла не все. В конце концов, вездесущее железо даже не покрылось ржавчиной, что было почти сверхъестественно. Я хорошо знала, сколько сил Хаммериты прикладывают для того, чтобы сохранить в рабочем состоянии Форт Айронвуд, стоящий на берегу моря — все-таки мы были соседями, и не подглядывать никак не получалось.

Пещера сменилась другой — еще более благоустроенной, чем прежние, впрочем… я вздрогнула, когда поняла, что принятые за бочки и ящики силуэты оказались чем-то…

— Трикстер тебя, — запнулась я, в восхищении глядя на застывших паровых роботов. — Это они? Дети Карраса? Какие маленькие!

— Да, — мягко сказал Артемус, подводя меня к одному из них. — Каррас так яростно отрицал значимость магии и жизни, что попытался все вокруг себя превратить в металл. Однако сумел наделить своих детей некой псевдо-жизнью. Ни один из них после смерти Карраса не ожил, даже те, что были далеко от взрыва.

Я смотрела на группу неподвижных, ромбовидных тел с короткими ножками, гаечными ключами вместо пальцев и странными вытянутыми головами с единственным потухшим глазом. Каррас действительно любил своих детей. Нарисованные уже побледневшей краской маски так походили на его портреты, что вызывало почти инфернальное ощущение того, что они были живыми. Действительно живыми. А сейчас все это место — просто кладбище.

Я непроизвольно попятилась, осознав вдруг свою неуместность тут, и наткнулась на Артемуса. Тот глядел на меня понимающе.

— Ты тоже это чувствуешь?

Я кивнула.

— Нельзя создавать новые формы жизни и остаться в своем уме, — сказал он. — Тьма затащит тебя за грань слишком быстро и слишком незаметно. Каррас был гением, куда всем нам до него, но он зашел за ту грань, за которую заходить нельзя. И погиб, так всегда случается.

— Ты хотел сказать, его убили. Вы — Хранители, руками Гаррета, разумеется, — сказала я.

Судя по брошенному на меня хмурому взгляду, Артемус имел на этот счет свое мнение. Он мягко провел ладонью по моей шее и подтолкнул дальше — к темнеющему концу пещеры. Там, за небольшим поворотом, виднелись огромные железные двери-люки.

— Я не хотел этого говорить, — вздохнул он. — Ты не понимаешь той роли, что играл Каррас в истории. Его смерть была предсказана, его дела были предсказаны, об Эпохе Металла написали так давно, что никто не знает, когда. Каррас — это фиксированная точка в истории Города. И о его противнике там тоже было написано, мы просто подталкивали Гаррета в нужном направлении.

Я скептически хмыкнула.

— Ты действительно не понимаешь, Энни. Не мы натравили на Гаррета шерифа Труарта, не мы убили его и не мы свели Гаррета с Викторией. Он все это делал сам, мы только наблюдали и помогали на определенных этапах.

— Прости, Артемус, — осторожно сказала я, стараясь не задеть его. — Я знаю, что ты всю жизнь прожил, принимая всерьез вашу книгу с пророчествами, и я знаю, что ты очень умный. Но мне сложно принять то, что у определенных людей — вроде Гаррета и Карраса — нет выбора: участвовать или нет в том, что написал кто-то и когда-то. Ну, я бы поняла, если бы вы эту книгу позиционировали, как послания бога какого-нибудь. Но ведь ты не веришь в богов.

Я развернулась, чтобы посмотреть на него, но никого не обнаружила.

— Артемус?

— Я здесь. — Раздался противный скрипящий звук трения металла о металл, и один из люков с громким звуком распахнулся прямо передо мной. Артемус появился из одного из боковых проходов и кивнул. — Будь осторожна, мы уже рядом.

И оттеснив меня, юркнул внутрь обитого металлом коридорчика.

— Сложно не верить в богов, видя одного из них воочию, — шепнул он мне и дал знак молчать.

О чем это он?

Но неприятные мысли тотчас вылетели из моей головы, когда позади послышался тоненький смешок. А потом: шарк-шарк.

Шарк.

Я застыла на месте, а потом медленно обернулась.

Шарк-шарк.

Твари не было видно даже на свету.

— Оно не войдет внутрь, пока мы не пригласим, — Артемус успокаивающе положил ладонь мне на плечо. — Двери для них непреодолимое препятствие. Не бойся.

Я не боялась. Но здесь, где только магический свет отделяет меня от вечной тьмы, а от открытого неба — чуть меньше сотни метров камня, злобный смех вызывал в организме желание бежать.

Шарк-шарк.

Вспышка синего света навсегда покончила с шаркающей тварью.

— Знаешь, я уже соскучилась по Городу.

— Молчи, я сказал.

Помещения, внутрь которых мы зашли, были полностью оббиты старым, слегка заржавевшим железом, заклёпанным точно такими же старыми заклепками. На первый взгляд при тусклом свете стены походили на пупырчатые коврики. А еще, за единственным застекленным несколькими рамами окном, была вода. База оказалась подводной, и осознание этого заставило меня похолодеть.

Откуда-то издали слышались неясные, искаженные чем-то звуки. Невозможно было разобрать, что это было — громкий, невнятный разговор или крик. Мы переглянулись в полумраке и сосредоточились на пути.

Свернув на круто уходящую вверх лестницу, мы оказались в узком коридоре, металлические стены которого с одинаковой периодичностью прерывались дверьми, и дальше снова лестница. Голоса отдалились и почти затихли, и Артемус повернул меня назад. Но немыслимая подводная база окончилась тупиком с очередным затянутым паутиной пультом, от которого вели толстые канаты-провода и заканчивались ничем на потолке. Я предположила, что здесь висели камеры, до сих пор заставлявшие людей ломать голову над тем, как они различали своих и чужих.

Хаммериты надежно упрятали технологии Механистов и упрямо отказывались их использовать, предпочитая привычные патрули. Скорее всего, об этом что-то знали и Хранители, но меня очень редко подпускали к книгам, и утверждать точно я не могла.

— Наверное, это в другом отсеке, — наконец сказал мне Артемус.

Я кивнула.

— Так о каких богах ты говорил?

— О Трикстере, разумеется. Его видело множество народу, пока он притворялся торговцем.

— О!

Вдали кто-то снова захныкал, и мы вернулись в пещеру, чтобы пробраться в другой отсек — он был приоткрыт и излучал неясную угрозу. Артемус привалился к люку и сморщился, пытаясь его открыть.

Люк поддался со скрипом, наполнившим подземелья противным гулом.

— Тебе нельзя так, — сказала я с упреком. — Рана разойдется. — Но сама я ничего не могла поделать.

Мы петляли по выложенным металлом коридорам, миновали заброшенную оружейную, общими усилиями сдвинули с дороги огромного мертвого робота и вышли, наконец, куда-то наверх, где над водой возвышались постройки. Плач слышался откуда-то оттуда, и, шагая по узким, скользким дорожкам, мы заспешили на звук и остановились только перед прогнившей дверью.

Потому что за спиной снова захихикало и зашаркало. На этот раз тварей было много — я различила пять разных интонаций, звучащих одновременно. Но Хохотуны больше не пугали.

Артемус развернулся, полыхнуло синим, и все затихло.

Зато за дверью плач сорвался в испуганный крик.

Я распахнула дверь и услышала, как выругался Артемус за спиной и рывком отодвинул меня с дверного проема.

— С ума сошла? — прошипел он и первым шагнул внутрь.

Я юркнула следом в освещенный сарай и едва не наткнулась на внезапно застывшего на месте Артемуса.

Забившись в угол, на полу всхлипывала темноволосая полная женщина — грязная и оборванная, словно уличная дворняжка. А на полу чуть поодаль от нее лежало окровавленное, неузнавемое тело.

Почувствовав тошноту, я шагнула было к женщине, но Артемус снова рывком вернул меня на место.

— Посмотри внимательнее, — спокойно сказал он и указал на труп.

Я вгляделась. И почувствовала, как по спине пополз холодок.

Труп окружало едва различимое в свете единственного догоравшего факела марево. Я словно смотрела сквозь прозрачное желе.

— Это они? Хохотуны? Но почему их так много?

Артемус пожал плечами.

— И они что… едят труп?

— Ты задаешь не те вопросы, милая. В первую очередь должно быть интересно, — медленно выговорил он, — почему они до сих пор не напали на нас.

Мы, застыв, смотрели на тварей, и я все никак не могла сказать, что нам нужно вытащить отсюда хнычущую женщину. Артемус все еще удерживал меня, сдавливая тяжелой рукой плечо.

— Не плачь, — наконец сказала я женщине. — Мы покажем тебе путь наружу. Поговори лучше со мной.

Но она слишком упорно отводила глаза и все хныкала, и я вдруг увидела, что из ее пальцев, что вцепились в щиколотки, по грязной юбке что-то стекает.

— Добавь света, — скомандовала, начисто забыв, что могу сделать это сама. — И смотри на ее руки.

— Нет! — неясно прохныкала женщина, а я теперь наблюдала за Артемусом.

Он хмурился, разглядывая ее руки, и я, воспользовавшись ситуацией, сняла его руку со своего плеча.

— Ты не понимаешь? — спросила я. — Это она их делает. Мафусаил мне рассказывал о таком. Слишком много силы для больного разума. Это ведь дочь Эмбера, да? Она не может перестать их создавать.

— Да? — переспросил он. — Удивительно, что она до сих пор не умерла от истощения.

Он сделал несколько осторожных шагов вперед, и женщина при каждом из них вздрагивала и вжималась в гнилые стены так, будто ожидала удара.

— Не бойся. Я тебя не трону, — пообещал Артемус, опускаясь рядом с ней на пол.

Она захныкала громче и снова забормотала.

— Нет-нет-нет-нет-нет!

— Не ударю, — пообещал он.

— Нет-нет-нет!

— Пожалуйста.

Но, похоже, она не понимала ни единого слова. Не смела поднимать взгляд ни на кого из нас.

— У нас нет спирта, — выдохнула я, пытаясь следить за маревом в воздухе и Артемусом одновременно. — И ты слишком тяжелый, чтобы я смогла вытащить тебя на поверхность, если они на тебя нападут.

Он едва кивнул, давая понять, что услышал меня.

— Закрой глаза.

Синим полыхнула даже тьма под веками, а магия почти обожгла мне кожу — это было на грани того, что я была способна вынести, и поэтому, дождавшись, пока словно воздух в комнате, выгорят твари, прислонилась к стене. И только потом открыла глаза.

Женщина, уже затихшая, валялась на полу безвольным мешком.

— Ты… ты что, усыпил ее? — слабо спросила я, успокаивая вспышки боли в теле.

— Конечно, — озабоченно ответил он и взглянул на меня. — Что с тобой?

— Слишком много магии. Что мы будем теперь делать? С этим, — я кивнула на тело Эмбера Резерфорда. — Они могут попытаться обвинить тебя. Не докажут, конечно, но… когда это кого останавливало?

— Нет, снова не тот вопрос, Энни. Почему хохотуны нас не тронули?

— Потому что были заняты поеданием Эмбера? Мы можем выяснить это где-нибудь в более подходящем месте, тебе так не кажется?

Но он проигнорировал последнее предложение и, сделав всего пару широких шагов ко мне, помог подняться.

— Ты когда-нибудь ее видела? — он кивнул на женщину. — Навредила ей чем-то? Или была знакома с Эмбером? Хотя я бы знал… Милая, возвращайся назад и расскажи все Захариусу. Тот поймет, что делать.

— Даже не вздумай, понятно? Я не уйду отсюда одна.

— Я уже в порядке, — терпеливо напомнил он. — Рана не разойдется, а она не проснется.

— Ты хочешь, чтобы я оставила тебя одного здесь без лодки, — пояснила я. — Если что-то случится, ты что — пойдешь просить помощи на маяк? С трупом и сумасшедшей женщиной? Ты соображаешь?

— Ничего не случится, — заверил он, но я действительно не собиралась никуда одна уезжать.

— Я сказала — нет. Мы сейчас вытащим ее отсюда, привезем на материк, а потом я сбегаю за кем угодно, хорошо? Зачем тебе здесь Захариус? Ты не сможешь уже испортить своего выигрыша в этих своих играх. Эмбера теперь обвинят во всех грехах, заберут его деньги, а ее отправят в лечебницу. Что еще тебе нужно?

Он долго и раздраженно смотрел на меня, но все-таки уступил, едва кивнув в знак согласия. Я выдохнула, радуясь, что на этот раз каким-то неведомым способом одержала верх. Это случалось так редко, и я настолько привыкла слушаться Артемуса, что порой приходилось прикладывать усилия, чтобы спорить и отстаивать свою точку зрения.

Но теперь перед нами стояла еще одна задача — женщина была тяжелой, но тащить ее наверх кроме нас было некому. К тому же я подозревала, что Артемусу было категорически противопоказано поднимать тяжести.

— А ты сможешь поднять ее магией? — неуверенно спросила я и попыталась вспомнить, знаю ли я о чем-то подобном.

— Она ведь не мешок картошки, — отрывисто ответил он, все еще злясь на меня. — Нужно сделать носилки, иди поищи что-нибудь, а я тут осмотрюсь.

Я пожала плечами и кивнула.

Снаружи пахло куда лучше, чем в разваливающейся лачуге, но вид истерзанного тела стоял перед глазами — я не любила ни вид крови, ни мертвых тел, хоть и насмотрелась за жизнь на то и на другое. Однако меня по-прежнему мутило, и, идя по сырым дощатым дорожкам, я дышала глубоко и размеренно. А вот куда шла — другой вопрос. Дорожки петляли и разветвлялись, оканчиваясь у дверей точно таких же домиков. И можно ли там что-то найти — тот еще вопрос.

За щелчком пальцев последовал яркий шар света, но шла я все равно осторожно, вслушиваясь в мертвую тишину, обнимавшую внутренности пещеры сырым воздухом. Где-то, испугавшись света, кто-то спорхнул с насеста, но я ждала мерзкого хихиканья и шарканья. Вряд ли Артемус сжег все, что тут бродило. Если пару тварей занесло в самое начало пещер, то они должны быть везде. И спирта у нас нет.

И если вопрос — смогу ли я вытащить бессознательного Артемуса отсюда — отчетливо сводился к отрицательному ответу, то как он поступит в ситуации наоборот?

Но я прогнала дурные мысли, понимая, что дала ход своей мнительности.

Пришлось осторожно вернуться к подводным базам и хорошенько внутри пошарить, ища медицинский отсек или хоть что-то его напоминающее. И я не прогадала.

Правда, носилки оказались рваными, но выбирать особо не приходилось. В конце концов, нам нужно только доставить дочь Эмбера на материк, а дальше я просто позову на помощь Захараиуса. Или того, на кого укажет Артемус.

А он ждал у дверей, о чем-то размышляя, и рассеянно мне кивнул, когда я положила перед ним носилки.

* * *

До берега мы добрались поздним утром — та часть Города, что спала по ночам, успела проснуться и наполнить узкие улицы неясным шумом и гулом. Мы оба были вымотаны, потому что пришлось плыть быстрее, стараясь опередить прилив, но я искренне порадовалась Докам.

Пока я скрытно пробиралась в собственную общину, просила знакомых молчаливых ребят помочь с транспортировкой леди Эмбер и возвращалась обратно, ее уже унесли, и Артемус ждал меня в одиночестве.

Я устало ему улыбнулась, неожиданно робея и боясь того, что именно сейчас нам нужно будет расстаться. Но мы пошли вместе молча, машинально стараясь ступать в жалкой тени утра, хоть в этом и не было необходимости — единственный мой талант работал всегда и безотказно.

— Мне неуютно, — неуклюже призналась я. — Оттого, что ты молчишь. Неужели до сих пор злишься, что я не послушалась тебя?

— Нет, конечно, — мягко улыбнулся он, выныривая из размышлений. — Я просто устал. Но готов тебе кое-что рассказать.

Мы остановились у небольшого лодочного причала, где в этот час еще никого не было, и сели на выпирающие над водой бревна.

— Как жаль, что ничего узнать не получится наверняка, — сказал он, глядя на меня. — Но, насколько я слышал, бедная леди Резерфорд боготворила Эмбера. Еще бы — учитывая его заботу о ней. Она часто находилась рядом с ним, и, вероятно, всего лишь вероятно, но я вижу только это объяснение, она могла слышать разговоры Эмбера с Грейнди — про меня, про тебя, про Хаммеритов. Он был в ссоре с первосвященником Гридусом в последнее время.

Я помотала головой, стряхивая сон.

— Так это она… защищала его? От тебя, от меня и от… Хаммериты были прекрасно знакомы с Хохотунами. И от них тоже? Она сама их создавала и направляла? Но ведь она дурочка. Мне показалась с твоих слов, что она не понимает речь.

— Понимает, — возразил он. — Откуда иначе такая привередливость в выборе жертв? Будь леди Резерфорд настолько безумной, город утонул бы тварях. Но я не слышал, чтобы они тронули кого-то обычного, вроде стражника или пьянчуги.

— А может быть, Эмбер сам просил ее? — я вдруг почувствовала необходимость вцепиться Артемусу в руку, пытаясь вернуть стремительно уходившее изнутри тепло. — Он не мог не знать о ее талантах.

— Может быть, и так, но такие вещи стоят огромных усилий, и я сомневаюсь, что леди на них способна. Но я могу ошибаться.

Я хмурилась, вглядываясь в далекие очертания острова и возвышавшегося на нем замка вдовы капитана Мойры.

— Ты думаешь, когда Эмбер привез ее на Маркхама, она испугалась и сорвалась? И хохотуны его убили.

Он кивнул, подтверждая мои догадки.

— И что ты теперь будешь делать? Ну, с Грейнди и всей этой историей. Хотя вряд ли ему теперь будет до тебя. После смерти Эмбера он никому не нужен. И ему никогда не занять место Эмбера. Ты оставишь его в живых?

Артемус скупо улыбнулся.

— Конечно, какой смысл зря марать руки.

За этими слова крылось многое, Артемус никогда не походил на человека, который так быстро забывает покушения, и я не сомневалась, что с Грейнди они еще встретятся. Вот только я об этом никогда не узнаю. Но сейчас волновало другое — Резерфорды.

История, пусть и строящаяся на предположениях, оказалась слишком простой и страшной. Убить отца — того, кого защищала, того, кто заботился о ней всю жизнь, кого она любила — как хорошо, что леди не в себе. Пережить смерть близкого проще, не зная, что ты сама послужила ее причиной.

Артемус мягко высвободил ладонь из моей руки и привлек меня к себе.

— Не знаю, — вздохнула я, захваченная вдруг участием судьбой женщины. — Мне ее…

— Жаль? Я ведь действительно могу ошибаться, милая.

— Она убила его, это факт, — возразила я. — Почему бы это ни случилось, ни в какие другие краски его не окрасишь. А может быть, Эмбер сам видел, что ее дар выходит из-под контроля, и решил ее спрятать, надеясь, что магия рассеется на таком расстоянии? Два в одном: и ее спрятать, и от нее спрятать.

— Может быть, — согласился Артемус. — Сомневаюсь, что она сможет рассказать правду. Остается только расспросить прислугу и сделать выводы.

Мне хотелось спросить, что станет с леди, но кто теперь мог это знать? Вероятней всего, у Резерфордов обнаружится родственники, претендующие на остатки разграбленной советом Великих Семей казны, и тогда жизнь ее будет зависеть только от их милосердия.

— Как нехорошо окончилась история.

— Да? — спросил он, поворачиваясь ко мне. — Для Эмбера — возможно. И для бедной леди Резерфорд. Но мне этот конец позволит закончить игры, как ты выражаешься. У меня есть кое-что для тебя, милая. Там, в цитадели. Это кольцо, если тебе интересно. Если ты согласна. А ты согласна, я ведь знаю.

Я заторможенно кивнула, не в силах отвести взгляд от особняка Мойры. Вопреки ожиданию, эта победа воспринималась с почти равнодушным и слегка торжествующим спокойствием. Я знала еще ночью, что он это скажет, но нужно было улыбаться, наверное, Артемус этого ждал.

Я улыбнулась, обнимая его, а сама думала о леди Резерфорд. Что-то в той картине, что Артемус мне нарисовал, напоминало мне саму себя. Будь я на ее месте, разве не делала бы то же самое — не защищала бы Мафусаила своим куцым умишкой? И осознай я финал, простила бы себе его? Наверняка нет.

Хорошо, что леди безумна. И хорошо, что я так думаю, и никогда в жизни не осмелюсь уточнить, насколько.