Волчица (гет)

Жила, особо не скрываясь, прямо промеж людей. Никому про себя не сказывала, да и не пряталась ни от кого. Кому болезнь заговорить, дом защитить, удачу приманить, приворот снять — те прямо к ней и шли. А кому не надо было, те и не знали, потому как помалкивают люди обычно о таком, кому попало-то не рассказывают. Хорошо жила, горя и нужды не знала, да вот беда: не было да не было все у нее детей.

Раз попостилась она, помолилась и спросила: когда дозволено мне будет род продолжить, семью обрести? Заслужила ль я — или останусь навек одна, последняя? И дан был ей ответ: будут тебе дети, да отец им нужен непростой, рода знатного, царского. Добудь царевича себе, удержи, покуда не понесешь, и будет тебе то, чего просишь.

О ту пору как раз сыновья царские в путь собрались, вышли за ворота да каждый своей дорогой поскакал. Вышла за ними, принюхалась, подумала: за которым пойти? Да вспомнила, как в городе толковали-зубоскалили, как царевичи по отцовскому приказу Жар-птицу ловили, и не достало ума ни у старшего, ни у среднего не заснуть, увидеть хотя бы. Пошла за младшим. День шла, ночью нашла. Лежит царевич, спит — хорош, а рядом конь его пасется. Перекинулась в волчицу, конь от нее, она за ним, так и съела. А утром к царевичу пришла, покаялась, службу свою предложила.

Днем несла царского сына на спине своей, озера хвостом осушала, леса прыжком огибала. А ночью, как засыпал царевич, человеческий облик обретала и к нему приходила. В первое утро проснулся он — думала, спросит ее, догадается. Нет, молчит. И на другое утро молчит. А на третье сказал: "Сны мне снятся такие чуднЫе, что и просыпаться не хочется". Усмехнулась про себя, не стала ничего говорить.

Глуп был царевич и жаден. Куда ни придет, за чем ни пойдет, ничего не добудет, кроме беды на свою голову. Хотел жар-птицу украсть — на клетку золотую польстился. Хотел коня увести — перед уздечкой драгоценной не устоял. Глуп, глуп и жаден. За царевной уж не пустила его, сама пошла.

Как узнала, что хочет Иван царевну себе оставить, не удивилась: что слово свое он не держит, то для нее не диво было вовсе. Глуп, жаден, бесчестен. Помогла ему с царевной, сама ей прикинулась, сама с царем свадьбу сыграла, сама с ним ночь провела, а к утру волчицей из дворца сбежала. Тут-то царевич ей уж не нужен стал: знала, что понесла, что будут у нее дети, двое сразу, царского рода, да, да не того, которого думала. Но и с конем, и с жар-птицей Ивану помогла, в благодарность-то, да чуяла, что придется снова помогать, еще раз ему отплатить, и не ошиблась.

И гнилое же племя человеческое! Брат у брата крадет, брат брата убивает. Волки тоже зарезать могут, загрызть, обмануть, извести. Но не своих же, не родню! Как увидела Ивана-царевича мертвого, зарубленного, так отвращеньем наполнилась. Порченый, порченый род. И младшему-то незачем было землю топтать, а старшие братья еще хуже. Разозлилась, младшего оживила, старших в клочья растерзала да попрощалась с ним снова. Навсегда.