Честность (джен)

Гроза разразилась к вечеру. Еще с утра яркое солнце радостно улыбалось большому городу, но с обеда небо заволокло тучами. Час от часу они становились мрачней, тяжелей, превращаясь в уродливые башни, пока, в конце концов, не разразились дождем. Первые крупные капли гулко ударили в окно, потом их стук становился все дробнее, чаще и наконец-то, ливень разошелся в полную силу.

— Ну вот, как раз и дождь под настроение! — после изрядной порции виски Касл настороженно прислушался к себе. В бутылке осталась едва ли четверть алкоголя, но писательской душе не стало легче, а наоборот, тяжкое беспокойство мучило Рика всё сильнее и сильнее. Ещё бы! После вчерашних событий впору не просто упиться в хлам, а ещё и раскроить себе голову об стену. Ведь он, Ричард Касл, сознательно преступил черту, за которой нет, и похоже, не будет ему никакого прощения!

— Дьявол! — недрогнувший рукой Рик плеснул себе до половины, и когда маслянистая жидкость обожгла гортань, зашёлся надсадным кашлем. Заботливо постучал себя кулаком в грудь, тяжело развалившись в кресле, запрокинул голову на удобный кожаный подголовник, и мрачный взгляд тут же застыл на потемневшем от дождя окне.

«Ох, и наворотил же я!» — с досады Касл скрипнул зубами, с усилием ёрзая затылком по подголовнику: где бы забыться, но никак не прогнать навязчивые мысли и острую, жгучую боль, бьющую в висок. Даже алкоголь не смог приглушить её, а вот это как раз и очень плохо. Если же сейчас, взяв себя в руки, не отрешиться от тяжких дум, то так и свихнуться можно. Но он не должен, просто не имеет права прекратить думать о Беккетт, но должен, просто обязан предоставить своему бренному телу отдых. Всего лишь небольшой отдых, вот и всё. И Рик устало прикрыл глаза…

Трудный разговор с доктором Мюрреем и его шокирующие выводы по делу Джоанны Беккетт моментально обозначили новую проблему. Какой же тут к чёрту покой, когда истина столь тревожна и неприглядна, что просто не знаешь, как с ней поступить. Хотя, если говорить начистоту, то и выводов-то из новых сведений напрашивается всего два: или всё же посвятить Беккетт во все подробности личного расследования, или усиленно изображать человека, который отступился от него и уже никогда о нём и не вспомнит.

Изначально Рик склонялся ко второму варианту, потому что тогда бы смог возвращаться время от времени к делу мамы незаметно для самой Кейт и, в конечном итоге, докопался бы до сути, а там и сам чёрт не страшен, но… всё, как обычно, испортила мама. Со свойственной ей убедительной бесцеремонностью мисс Роджерс потребовала без утайки рассказать Беккетт всё, о чём только что узнал её ненаглядный сын, и как она посмотрит на ситуацию в целом — это дело третье. С чем Рик был в корне не согласен. Ведь это была явная угроза их сотрудничеству, которое, чего греха таить, стало для него невольной отдушиной, движущей силой творчества и, к тому же, приятным и увлекательным времяпрепровождением. Как роскошный шоколад в незнакомой обёртке, Беккетт была полна будоражащих воображение тайн, но уж больно крепки были стены на пути к золотому орешку её души. Сложно, очень сложно и без этого было их преодолеть, к тому же, Касл был твёрдо уверен, что Беккетт теперь в лепёшку расшибётся, но выдворит его из участка вон. Навеки. Навсегда. И как же ему теперь быть?

В больницу к Соренсену Касл отправился в смятённых чувствах, а перед входом в его палату больно хлестнул себя по щеке. Буквально через минуту, повернув рукоятку, он надолго испортит Беккетт всё её отменное настроение. Наверняка они с Уиллом обсуждают удачное завершение дела и попутно делятся своими соображениями. Наверняка Кейт сейчас вся такая раскованная, беззаботная и даже немного игривая, и с лёгким сердцем дарит больному мягкие, обворожительные улыбки. Одно слово, Кейт — сама мисс Спокойствие, а тут вдруг он, Касл!

«Чёрт возьми!» — Рик вобрал в себя побольше воздуха и решительно отворил дверь.

Беккетт и точно была там, сидела возле Уилла. Они мило болтали, смеялись и неторопливо жевали аппетитные пончики. Рик давно не видел ее такой: женственной, довольной и даже счастливой. Соренсен, некогда близкий человек, а теперь — просто хороший друг, о чём-то неспешно рассказывал, а Кейт, скрестив бедра, непринужденно побалтывала ногой. Она — это человек, который не ждет никакого подвоха, и тем более от него. Если это можно вообще назвать подвохом! Рик вымученно сглотнул, а завидевший его Уилл дружелюбно усмехнулся.

— О, писатель-обезьянка пожаловал! — и с добродушной улыбкой обратился к Беккетт. — Ты не знаешь, зачем он здесь?

Кейт пожала плечами, непонимающе глянула в напряженное лицо Рика, и Касл, чувствуя, как намертво каменеют скулы, дико простонал про себя. Эти милые, улыбчивые впадинки на её щеках! Этот беззаботный и одновременно удивлённый взгляд! И Рик мысленно отметелил себя сверху донизу. Вот так, вот так, вот так! Сейчас он выдаст ужасную, наизапретнейшую фразу, и… Касл! Какая же ты всё-таки сволочь!

Тоска сжигала его изнутри, ноги прямо на ходу врастали в пол, но Касл, насильно усадив Беккетт в кресло, мрачно навис над ней. Прямо ей в лицо, он выложил правдивые и от этого ещё более ужасные вещи. Рик видел, какую боль причиняет Кейт, но остановиться уже не мог. Её прозрачно-карие, чуточку смешливые, выразительные глаза от минуты к минуте становились крупнее, безрадостнее, темнее, словно наполнялись густой, непроницаемой тушью. Исчезло спокойствие и доверительность, пропала беззаботность. Кейт дышала все труднее и чаще; широко раскрыв рот, сглатывала мучительные, безжалостные, бесконечные комки, душившие её почище слез. А ведь он всего лишь искренне хотел ей помочь! Хоть торжества справедливости; хотел наказания убийце и тому, кто его послал. Хотел заслуженного спокойствия для её души и сердца, но итог всё одно вышел убийственным. Его тайное расследование привело к тому, что он теперь методично давил Беккетт её же собственными эмоциями, и от этого душераздирающего несоответствия ногти сильно впились в ладони. Рик уже и сам почти иссяк, сочувствие превратилось в стыд, и всё мучительнее было смотреть на сломленную вконец Беккетт. Беззащитно поджав под себя ноги, она сдавила ладонями виски, пытаясь осмыслить, понять, привести в соответствие то, что невозможно было по определению. Горе, внезапное горе, обожгло и потрясло её, и пропитанная лекарствами атмосфера клиники обжигала её лёгкие почище адовой пустыни.

Слова Беккетт застряли в горле, но Рик и не ждал ответа. Он рассказал обо всем, что мог, что знал, кроме источника своих сведений, и теперь его людоедская по сути миссия была выполнена. Своим признанием он практически растоптал эту красивую, своеобразную, строгую и непростую по жизни женщину, которая теперь уже вряд ли его простит. Пока не произойдёт что-нибудь ещё…

Его помертвелые, пересохшие губы выдавили дежурное, неубедительное, но такое неизбежное «Прости!», и Касл заспешил на выход. Немедленно в бар! Нажраться, как свинья, утопить в алкоголе свою жалкую совесть, но что всё это был самообман, Рик прекрасно знал. Знал, что так просто с собой не справиться, не унять тревогу. Потому что предательство не прощается.

«Быстрее, Рик, еще быстрее!»

Наплевав на лифт, он широкими скачками торопился вниз, бесцеремонно расталкивая посетителей и персонал, и только очутившись на улице, с облегчением выдохнул скопившийся в груди воздух. И молил Господа о снисхождении и о помощи. И себе, и ей, и им.

Такси тут же притормозило на его призывный взмах, упругое сиденье оторопело скрипнуло под тяжестью мощного тела. Касл назвал адрес и всю дорогу сидел, сцепив ладони в кулак и безразлично уставившись перед собой. Скорей бы уж «кутнуть»!

Вбежал внутрь бара, не глядя по сторонам, бросил на прилавок без счёта скомканные банкноты и, жадно схватив бутылку и стакан, забрался в самый дальний угол. Столик был пуст, и Касл сразу же вошел в этот пьянящий содержимым и обыденностью ритм. Стекло противно звякало о стекло, и раз за разом, раз за разом, ещё и ещё, плескалось в бокале виски, жгуче обжигая гортань. Официантка убрала пустую бутылку, заменив её полной, и даже сочувственно вздохнула, но Касл уже практически ничего не соображал: тупая, обжигающая сознание ненависть к самому себе перекручивала его всё сильнее и сильнее. Наконец, голова Касла бессильно опустилась на сложенные руки, сбитый локтем пустой стакан, разбился с жалким дребезгом. Кое-кто из посетителей лениво обернулся на знакомый шум, а просиявшее лицо бармена говорило, что такое здесь случается сплошь и рядом. Отложив недомытый поднос, он властно поманил к себе меднокожего верзилу в джинсах и кожаной жилетке: тот обтирал спиной самый ближний к стойке опорный столб.

— Эй, Чиф! Разведай как-нибудь домашний адрес этого кадра, но про карманы забудь! Этот парень и так был неоценимо щедр на чаевые! — и довольно усмехнулся.

Когда его потрепали за плечо, Рик с трудом приподнял голову. Через силу сумев вникнуть в суть вопроса, выдавил из себя домашний адрес и бессильно уронил голову. К Чифу тут же подвалил ещё один здоровяк, и Касла, осторожно выведя из бара, заботливо усадили в такси. Рядом уселся один из вышибал. Не видел Касл только, как его, повисшего на чужих плечах, подтащили к дверям лофта и позвонили в дверь.

Открыла Марта. Она театрально улыбнулась, но при виде мертвецки пьяного сына, с нескрываемым огорчением всплеснула руками.

— В гостиную, на диван его кладите, — скомандовала она тесной компании из швейцара, дюжего незнакомца и её непутевого мальчика. Снабдила помощников мелкими купюрами и, живо выпроводив их за дверь, принялась усиленно хлопотать. Стащила туфли, расстегнула блейзер и рубашку. Подкатила журнальный столик и оставила на нем стакан воды и тубу с аспирином. Потрогав прохладной ладонью пылающий лоб Касла, сочувственно вздохнула.

— Мой бедный мальчик! — горько сказала Марта, заботливо подбивая его подушку. — Нелегко тебе далась твоя честность!

Рик ничего не сказал, только повернулся на бок и подложил руку под голову. Его язык как будто присох, и из горла доносилось лишь невнятное бормотание. Марта невольно склонилась пониже, прислушиваясь.

— Прост... ...еня, Кей,.. — с трудом разобрала она, — я не... хот...л, я стар...ся быть... чест...м. Пр...

Женщина села прямо, и держа в своих руках большую мягкую ладонь сына, крепко-крепко зажмурилась. Душевные страдания сына Марта легко примерила на себя, и непрошенные, горькие слёзы так и западали с её ресниц. Если даже непьющий её сын вернулся домой, как грязь, то что говорить про Беккетт? Наверняка она шокирована, её сердце вновь разбито, и вряд ли внезапную откровенность Ричарда Беккетт сумеет адекватно оценить. Скорее всего, она ещё сильнее замкнётся в себе, а их непростое, но плодотворное сотрудничество с треском прервёт. И только такой умный, великодушный, заботливый человек, как Ричард, обязательно найдёт свой особый и трудный, но правильный выход. И мисс Роджерс знала, что он сможет. Погасив в гостиной свет, Марта неслышно вышла.