Aditum scientificum (гет)

Боль души сильнее (лат.).

844 год

В столовой было шумно; отовсюду доносился звон посуды, громкие голоса, недовольные вопли тех, кому, по их мнению, в тарелку положили меньше, и смех остальных, наблюдающих за ежедневным спектаклем. Ханджи макнула кусок хлеба в жидкую подливку и, сунув его в рот, облизала пальцы — мясо, пусть даже в таком виде, им перепадало редко, и не хотелось думать о том, что они смогли себе позволить такие расходы только потому, что из последней экспедиции треть их товарищей не вернулась. И это с учетом того, что командующий Шейдис все-таки принял план Эрвина — правда, лишь по той причине, что благодаря ему получил финансирование, в котором изначально было отказано. Ханджи осушила кружку воды и покосилась на командира второго отряда. Как бы то ни было, Эрвин прекрасно знал, как и когда подмазать рельсы: словно все вокруг играли в шашки, а он — в шахматы. И говоря об этом…

Ханджи обернулась через плечо, глядя на одинокую фигуру за задним столом. С тех пор, как они вернулись из-за стен, Ривай не произнес ни слова — не то чтобы кто-то всерьез пытался его разговорить, но в предшествующий экспедиции месяц он то и дело ругался с Фрагоном и остальными членами отряда, а сейчас являл собой полную противоположность себя прежнего, беспрекословно выполняя приказы и слоняясь по территории штаба мрачной безмолвной тенью. Она даже придумала шутку, что наконец у их замка, как и положено, появилось собственное привидение, но вовремя отказалась от нее, однажды увидев Ривая, ночью сидящего на крыше. Как оказалось, сидел он там довольно часто — эксперименты у нее так и не клеились, число штрафных дежурств закономерно росло в геометрической прогрессии, по территории штаба она уже могла передвигаться без очков, а темный силуэт все так же безошибочно угадывался на одном из зубцов каменной стены. Ханджи повернулась обратно, чувствуя, что от излишне долгого разглядывания неприветливого новобранца затекла шея, но через пару минут оглянулась вновь. Ривай встал из-за стола, оставив еду практически нетронутой, и незаметно выскользнул наружу.

Научный интерес и здоровое любопытство всегда перевешивали все остальное, а на ее вопросы во время экспедиции тот так и не ответил. Потому первое, что она сделала, когда отряд вернулся в штаб — пришла на тренировку, вооружившись тетрадью для записей, запасом перьев, перманентно напуганным ее энтузиазмом Моблитом в качестве держателя чернильницы и большим биноклем. Ривай быстр — быстрее всех, кто на данный момент состоит в разведывательных войсках, но при атаке делает много лишних движений и не умеет следить за расходом газа. И почему он так странно подгибает ноги перед тем, как разогнаться для нападения? Ханджи повесила бинокль на шею и, раскрыв блокнот на чистом листе, сделала несколько схематичных набросков: Моблит справился бы лучше, но вряд ли заметил бы то, что ей было нужно. Если ее расчеты и измерения верны, то из-за неправильного угла наклона между ногами и туловищем момент инерции уменьшается, а сопротивление воздуха, наоборот, становится выше, чем оно должно быть с учетом роста и комплекции Ривая, и для его преодоления растрачивается газа больше, чем обычно, раза эдак в полтора, а то и два. Тем более, атака за счет вращения… Ханджи вернулась к биноклю и распласталась на покрывающей холм траве в поисках наилучшего угла обзора. За тренировки теперь отвечал Мике, и получалось у него, надо признать, довольно неплохо. Она заметила Ривая, лавирующего между деревьями в направлении очередной цели, и присмотрелась повнимательнее: так и есть! При использовании маневровых устройств для быстрого передвижения на длинные дистанции наиболее эффективно немного наклонить торс, подтянуть одну согнутую в колене ногу ближе к груди, а вторую, прямую, отставить назад как можно дальше, перенося на нее большую часть веса. Но Ривай почему-то слегка сгибает и вторую ногу. Травма, что ли? Ханджи сделала пометку в блокноте и набросала последнюю схему. Похоже, пора наконец выполнить свое обещание.

Следующий день официально был у них выходным, но те, кому некуда или не к кому было идти, обычно оставались в штабе и занимались своими делами. Потому, во время обеда увидев в столовой Ривая, Ханджи, подхватив поднос с едой, грохнула его на стол прямо напротив него и уселась на грубо обтесанную скамейку.

— Привет! — жизнерадостно начала она, но осеклась, схлестнувшись с ним взглядом.

Он молча буравил ее глазами еще какое-то время и, видимо, смирившись с тем, что уходить она не собирается, пододвинул к себе кружку с водой.

— От твоего взгляда даже суп прокиснет, — попробовала пошутить Ханджи.

Две колючие серые льдинки, казалось, видели ее насквозь.

— Так не сиди тут.

Ого, надо же, заговорил! Несколько воодушевившись, она продолжила:

— Вообще-то я собиралась позвать тебя в город. Я же обещала купить тебе обед, если мы живыми до стен доберемся, помнишь?

— Не припомню, чтобы я соглашался, — ядовито процедил Ривай.

— Молчание — знак согласия, — парировала Ханджи, отправив в рот ложку супа.

Ривай достал из кармана платок и тщательно протер столовые приборы, брезгливо покосившись на ее замызганный поднос. Вот ведь… хренов чистюля выискался. Разговор плавно зашел в тупик, и Ханджи выложила на стол свой последний козырь:

— Во время атаки ты используешь слишком много газа. И я могу объяснить, почему.

— Да ты что, — выплюнул он, не удостоив ее и взглядом.

Ханджи с трудом подавила желание немедленно достать свой блокнот и продемонстрировать свои умозаключения, но вместо этого с улыбкой сказала:

— Возьми свое маневровое устройство и иди к месту для тренировок. Я покажу.

При оценке ответного выражения его лица ей впервые, пусть и на доли секунды, захотелось напомнить кому бы то ни было о существовании субординации: то, что все в развед-отряде считали ее чокнутой, здорово играло на руку — мало кто осмеливался с ней спорить. Высшее командование в лице Эрвина и Кита Шейдиса не в счет.

— Думаю, Эрвин уже говорил тебе об этом. За стенами даже пара кубических сантиметров газа не бывает лишней.

Имя Эрвина сработало как волшебное заклинание. Ханджи не была в курсе подробностей появления Ривая и его банды в разведывательных войсках — знала лишь то, что в противном случае все трое попали бы в загребущие лапы военной полиции, — и не была уверена, что ясно видит причину, по которой Ривай остался в разведке сейчас. Зато была уверена, что к этому приложил руку их великий гроссмейстер, в миру известный как командир второго отряда разведывательных войск Эрвин Смит.

Когда Ханджи подошла к окружающему замок лесу, в котором обычно проводились тренировки, Ривай уже стоял там, прислонившись к ограде лошадиного загона и скрестив руки на груди.

— Ну?

Выглядел он так, будто делал ей одолжение одним своим присутствием. Ханджи стало неожиданно смешно. И не таких доводила до белого каления: когда случайно, когда — целенаправленно, исключительно развлечения ради. Поправив крепления на поясе, она достала свои записи.

— Скажи, Ривай, у тебя были травмы ног?

На его лице не дрогнул ни один мускул, но рука непроизвольно дернулась вниз, чтобы дотянуться до левого колена.

— Дело в том, что при использовании привода нужно полностью выпрямлять ногу и переносить вес на нее, но у тебя это почему-то не получается. Ты всегда подгибаешь ноги, и вес приходится больше на пояс и бедра. В принципе в этом нет ничего страшного, но это стоит принять во внимание. Далее, что касается твоего способа атаки… ты правша, но основной удар ты наносишь левой рукой — кстати, почему? — и ты можешь развивать поразительную скорость, и я до сих пор жажду узнать, как, холерный вибрион тебе в задницу, ты этому научился, но тебе всегда нужна опора, чтобы начать вращение, — на одном дыхании протараторила Ханджи и шумно выдохнула.

Во взгляде Ривая появился проблеск заинтересованности — в той степени, насколько он вообще был способен выражать какие-либо эмоции. Хороший знак. Блокнот исчез во внутреннем кармане; проверив переключатели, она вынула из ножен клинки.

— Я понимаю, для чего тебе нужен обратный захват, — Ханджи перехватила рукоять. — Таким образом при быстром вращении обе руки двигаются в одном ритме, и перекашивания в одну или другую сторону не происходит. Но твоя основная проблема — ноги. Для ускорения вращения нужно согнуть одну ногу в колене, вот так, — она подняла правую ногу, балансируя при этом на левой, — и как можно сильнее прижать ее к другой. И желательно наклоняться вперед под другим углом. Тогда сопротивление воздуха будет меньше, и на его преодоление будет тратиться меньше газа!

Ривай молча смотрел на нее, будто оценивая — как в свой первый день в развед-отряде полтора месяца назад, когда командир Шейдис приказал ему и его друзьям представиться сослуживцам.

— Прости, — не удержавшись, хихикнула она. — Наверное, стоило объяснить попроще.

Он так ничего и не ответил. Лишь встал напротив и повторил ее позу, сжав пальцы на рукоятях клинков.

— Отлично, теперь надо повторить это в воздухе, чур, я первая!

И с восторженным визгом взмыла вверх, пустив тросы в ближайшее дерево. Вращательная атака… никогда подобного не пробовала.

— Яху-у-у!

Земля и небо многократно поменялись местами; перед глазами до сих пор все кружилось, плюс некстати начал аукаться недавно съеденный суп — сказывался недостаток подобной практики. Трос просвистел чуть ли не над ухом: Ривай обогнал ее на повороте и, подлетев выше, достал клинки. Ханджи приземлилась на ветку дерева, с которой открывался наилучший обзор, и приготовилась наблюдать.

— А он быстро учится… — пробормотала она себе под нос.

Скорость увеличилась, но ему все еще приходилось отталкиваться ногами от стволов деревьев. Воздух наполнился свежим запахом зелени — как в поле сразу после того, как скосили траву.

— Ривай, остановись! Весь газ изведешь! — окликнула Ханджи, сложив ладони рупором.

Он спрыгнул на соседнюю ветку буквально через пару секунд.

— Еще раз, — отрезал он, стряхнув куски коры с рукава куртки.

— Лучше потренироваться завтра с мишенями.

Раздраженно поджал губы, прищурился — упрямо и зло.

— Упадешь, когда газ закончится — не забудь завещать мне свой труп на опыты! — со смехом выкрикнула ему вслед.

Глядя, как от клинков Ривая в разные стороны разлетаются куски веток и листьев, Ханджи вдруг подумала, что такими люди не рождаются. А о том, почему он стал таким, какой есть, думать уже не хотелось.

Солнце клонилось к закату; рыжий жеребец, нарезающий круги по загону, остановился около нее, ткнулся мордой в плечо и заржал, выпрашивая угощение. Ханджи нащупала в кармане брюк припрятанный кусок морковки и скормила ему, улыбаясь, когда тот щекотно фыркал на ухо. Лето выдалось теплым.

— Эй, очкастая, — раздался откуда-то сбоку тихий неприязненно-надменный голос. — Долго до города?

— Если пешком — да, чистоплюй-коротышка, — в тон ему ответила Ханджи, ласково гладя коня по шелковистой гриве.

Молчание. Надо было развернуться и уйти, но любопытство, как всегда, перевесило.

— А что ты там забыл?

Ривай прошагал мимо нее, по пути бросив:

— Сама же собиралась купить мне ужин.

— Обед, — машинально поправила донельзя удивленная Ханджи.

Остановившись чуть впереди, он слегка повернул голову, сверкнув стальным блеском в глазах:

— А есть разница?

Ханджи пожала плечами. Пожалуй, в его словах было рациональное зерно.

С самой первой экспедиции за пределы стен любимым для Ханджи был момент, когда темный потолок ведущего наружу туннеля под шум лошадиных копыт сменялся бесконечным небом над головой, насквозь пронизанным солнечными лучами. В эти секунды она чувствовала себя птицей — легкой, свободной… живой. В эти секунды понимала, почему, имея возможность поступить на службу в военную полицию, без колебаний и сожалений выбрала разведывательные войска: не потому, что в разведку идут исключительно психи, и значит, ей там самое место, а потому, что туда идут люди, которым не нравится, как устроен мир. В эти секунды смеялась про себя и вслух: каждый из них, выезжая наружу, смотрел не вперед, а вверх. Любила цвета, в которые осень окрашивала покрывающие холмы леса, беззлобно издевалась над Моблитом, нарочито серьезно утверждая, что тот к тридцати годам поседеет, если будет так за нее волноваться, и всерьез надеялась, что он проживет минимум сорок, а лучше пятьдесят; в обнимку с Марлен, Мике, Нанабой и Фрагоном, перетягивая плед, грелась у костра посреди развалин под морозным небом, хихикая, что сейчас не помешало бы завалить титана: пар от него — чем не бесплатная баня? Однажды вечером, совершенно пьяная от чистого свежего воздуха свободы, сказала Эрвину:

— Если погибну, устрой в штабе дебош — в замке давно пора поменять окна, раз я пока не успела их выбить.

— Типун тебе на язык, дубина стоеросовая, — фыркнул тогда друг, отвесив ей подзатыльник. — Еще не хватало потом капитальный ремонт делать!

Расхохоталась так заразительно, что не устоял даже Эрвин.

— Не видать мне прощального погрома в мою честь, — притворно опечаленно вздохнула, заворачиваясь в зеленый крылатый плащ. — Значит, буду жить вечно.

Ханджи ненавидела звук, с которым ворота, пропустив их обратно внутрь, опускались за спиной.

Дни становились короче, а ночи — холоднее, но она многое бы отдала за свист ветра в ушах, которому здесь негде было разгуляться. Благодаря расчетам, основанным на наблюдениях за Риваем, удалось разработать дополнительную программу тренировок для тех, кому маленький рост мешал развить достаточную силу удара, а самого Ривая Эрвин с одобрения Шейдиса попытался пристроить для них инструктором. Ханджи, услышав об этом, помирала со смеху: Ривай, чья унылая физиономия вкупе с соответствующим характером производила неизгладимое впечатление на недавних курсантов, стойко продержался двое суток — Ханджи подозревала, что на спор, — но и то успел если не научить их сражаться, то значительно разнообразить словарь непечатных ругательств, попутно опустив их самооценку ниже уровня подземных катакомб. Как в известном анекдоте: никому не понравилось, но хватило всем. Но лучше так, чем молчать, словно умер задолго до того, как в могилу закопают.

В ноябре наконец-то удалось собрать микроскоп; потратив четыре с половиной часа на настройку освещения, Ханджи озаботилась тестовыми образцами: за неимением титаньих тканей набрала воды из ближайшей незамерзшей лужи и долго разглядывала обитающий в ней зоопланктон, пока не село солнце. Показала Эрвину, который удачно проходил мимо отстроенной лаборатории. Тот оценил; согласно его же словам, чем бы она ни тешилась, лишь бы ничего не разрушила и не подожгла, а то любимые сослуживцы и без того придумали ей новую кличку «подрывник-косячник». «Взорву даже то, что не взрывается», — с гордостью соглашалась Ханджи, победно ухмыляясь — зато любопытствующие в лабораторию не совались. А что один из малолетних экспериментаторов облился кислотой, чуть не обжегшись, так поделом: дуракам, как говорится, закон не писан, если писан — то не читан, если читан — то не понят, если понят — то не так. Сапоги парню, правда, пришлось новые покупать, а то старые превратились в решето: Ханджи, не удержавшись, шутки ради разок даже использовала один сапог из пары в качестве лейки.

За полгода она успела повторно разобрать все архивы, что разведывательные войска собрали за время своего существования, но не нашла практически никакой новой информации. Во время экспедиций при атаке пыталась отрезать титанам пальцы, руки, ноги — и дождаться, пока они вырастут обратно, засечь точное время, которое требуется для регенерации. Моблит, завидев маньячный, по его же собственным словам, блеск в ее глазах, уже не заламывал трагично руки и остановиться слезно не просил: паршивец начал решать проблему более радикально. Теперь, стоило ей войти во вкус, как откуда ни возьмись появлялся Ривай и уничтожал всех ее подопытных, что называется, под корень, и Ханджи была более чем уверена, что без приказа Эрвина, равно как и упоминания отсутствия у нее инстинкта самосохранения, тут не обошлось. С одной стороны, раз Моблит включил мозг, то это стопроцентно ее, Ханджи, заслуга, с другой — проводить собственные эксперименты было проще, когда он его не включал.

Просьбы помочь ей поймать живьем хотя бы одного титана что командующий Шейдис, что Эрвин предпочитали игнорировать. Даже когда ей пришла в голову отличная идея ловушки для поимки, и она прибежала на собрание с готовым планом, они завернули проект, стоило только о нем заикнуться. А ведь зимой титаны гораздо менее активны, и можно использовать это время года, чтобы… А-а-а, черт бы их всех побрал!

Ханджи вышла из лаборатории за полночь; подула на озябшие руки, запирая дверь, и, ежась под тонкой форменной курткой, побрела в сторону замка. Хотелось забраться в тепло и залечь в спячку, как медведи к северу от Розы, пусть всего лишь на несколько дней. Она устало потерла глаза и, зевая на ходу, потащилась по лестнице на третий этаж, размышляя, всегда ли пролеты были такими длинными.

Коридор освещался неровным пламенем факелов; Ханджи протянула руку к приветливому огоньку и блаженно вздохнула, чувствуя, как согреваются пальцы. Она прислонилась к стене и сползла по ней на пол, неловко поджав под себя ноги. Ничего ведь, если пару минут отдохнуть, а потом дойти до спальни…

Ханджи очнулась от того, что ей было жарко. А еще — мокро. Мокро и жарко. С трудом разлепив не желающие открываться глаза, она увидела размытые очертания ванной комнаты. Очков, вопреки обыкновению, на макушке на ощупь не нашлось, и Ханджи слепо прищурилась, осматриваясь по сторонам. Итак, она сидит в ванне. Судя по всему, в своей, ибо личные ванные полагались исключительно командирам отрядов — привилегия, вызывающая зависть всех нижестоящих военных и ее искреннее недоумение: какая разница, ведь помыться и под душем можно раз в две-три недели… Потяжелевшая от воды одежда противно липла к телу, а вот амуниция исчезла: Ханджи не обнаружила на себе ни одного ремня. Уставшая голова соображала крайне медленно. Последнее, что она помнила — то, как задремала, сидя на полу в коридоре третьего этажа. Значит, кто-то нашел ее в коридоре, принес сюда, снял с нее куртку, сапоги и ремни для использования маневрового устройства, после чего оставил в горячей ванне. Не успела Ханджи додумать мысль до конца, как раздался скрип открываемой двери, и через несколько секунд ей на голову вылился ковш практически кипящей воды. Взвизгнув от неожиданности, она попыталась закрыться руками, но тихий низкий голос рыкнул:

— А ну, не рыпайся!

Ну разумеется. Кому еще пришло бы в голову…

— Ривай, ты скотина, — Ханджи, нащупав бортики ванны, хотела встать, но поскользнулась и с плеском грохнулась обратно, всколыхнув пенную воду.

Второй ковш, а потом — непривычное ощущение чужих пальцев в своих волосах и сильный запах мыла.

— Возможно. Однако, на весь этаж воняло не от меня, — цедя каждое слово, констатировал Ривай, продолжая тщательно намыливать ей волосы. — Ты сколько раз в неделю моешься, светило современной науки?

Еще и издевается!

— Ноль целых тридцать три сотых, — буркнула Ханджи. — Зачем чаще-то?

Ответом был ощутимый удар ковшом по лбу. Она обиженно фыркнула, потерев ушибленный участок, и вдруг вспомнила о мучившем ее до этого вопросе.

— Если уж ты снял с меня все эти ремни, что ж до конца не раздел? — ехидно поинтересовалась Ханджи, выплюнув попавшую в рот мыльную пену.

— Твоя одежда еще грязнее, чем ты сама. А воду экономить надо.

— В смысле?

Она задрала голову вверх — и зажмурилась, когда на нее вылилось содержимое очередной бадьи.

— В смысле, два в одном: баня и стирка, — невозмутимо пояснил Ривай с тем же каменным выражением лица.

Ханджи открыла рот. Пожалуй, она не смогла бы назвать другой момент в своей жизни, в который бы настолько потеряла дар речи.

В лицо прилетело полотенце, и Ханджи, бурча себе под нос, вытерлась и отжала мокрые волосы; он выдернул затычку, и уровень воды начал медленно снижаться. От открытой двери дунуло сквозняком; она оглушительно чихнула.

— Очки, — отрезал Ривай, пихнув их ей в руку.

Ханджи тут же надела их, довольно улыбнулась — хорошо вновь начать нормально видеть окружающий мир — и, повернувшись, разразилась громким кашляющим смехом. Физиономия Ривая, как и всегда, отражала концентрированное мрачное уныние, но в сочетании с красовавшимся на нем полосатым фартуком, явно позаимствованным у дежурного по кухне, и белой косынкой на голове создавала непередаваемый в своем контрасте образ. Продолжая хихикать, не в силах прокомментировать увиденное словами, Ханджи вылезла из ванны и прошлепала босыми ногами в спальню. И застыла на месте, выдохнув:

— Какого… черта?!

Вокруг было чисто. Стерильно чисто. И она прекрасно понимала, что в ближайшие несколько суток не сможет найти своих вещей — до тех пор, пока спальня не вернется в свой первозданный вид.

— Какого хрена ты решил убраться в моей комнате?! — завопила Ханджи.

Вопрос «когда» отпал сам собой — пока она отсыпалась в ванне, ясное дело!

— Когда я зашел сюда, то понял, что заснуть не смогу, — Ривай выразительно оглядел помещение, — после того, как увидел этот срач.

— Да с чего вдруг ты вообще меня сюда притащил?

Он одарил ее таким взглядом, что на долю секунды ей захотелось, чтобы стекла очков стали пуленепробиваемыми.

— С того, что ты дрыхла в коридоре около моей двери. И при этом пускала слюни на пол и храпела как дровосек.

Ханджи хотела возразить, но порыв сквозняка вызвал очередной приступ чихания.

— Переоденься, дура.

— А ты что, посмотреть хочешь? — хмыкнула она, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки.

— И в мыслях не было. Рассадник микробов.

Выпустив эту парфянскую стрелу, Ривай тихо вышел из комнаты. В мокрой одежде было на редкость некомфортно.

— Если к завтрашнему утру моя форма не высохнет, я приду к тебе и твою надену, а-а-апчхи! — выкрикнула ему вслед Ханджи, высунувшись наружу, и громко шмыгнула носом.

— Не налезет, — не обернувшись, флегматично ответил тот.

Она показала язык ему в спину и скрылась в спальне, с чувством хлопнув дверью об косяк.

846 год

Карта была испещрена чернильными пометками. По зеленому овалу, обозначавшему лес к юго-востоку от стены Марии, расплылась упавшая с пера черная капля; Ханджи, почесав кончик носа, сосредоточенно прочертила очередную пунктирную линию.

С момента, как титаны уничтожили Шиганшину и проникли за внешнюю стену, прошел уже практически год: сейчас была весна, тогда — начало лета… Они возвращались из экспедиции, которая вновь оказалась слишком короткой. Которая так и не закончилась для половины из тех, кто выехал наружу на рассвете. Ханджи откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Они даже не успели добраться до штаба: новость догнала их по пути, и те, кто мог, вернулись обратно — помогать с эвакуацией. Она тоже вернулась. Но до сих пор отказывалась признавать территорию между стеной Розой и разрушенной стеной Марией внешним миром.

В тот день их жизнь круто поменялась. Кит Шейдис добровольно ушел в отставку, взвалив свою должность на Эрвина вместе с прилагающимися к ней проблемами в количестве несравнимо большем по сравнению с привилегиями; Дариус Заклай объявил, что приоритетной задачей разведывательных войск отныне станет поиск способа вернуть потерянную стену, и когда Эрвин озвучил это решение командирам отрядов, Ханджи даже не знала, что делать в первую очередь: смеяться или плакать. Выбрала смех — как делала всегда.

Ханджи смотрела на проложенные чернилами на карте маршруты — планы установки опорных пунктов. В основном они пролегали через оставленные южные деревни и города, изредка через леса гигантских деревьев, а что из этого предпочтительнее, решать Эрвину. Лабораторию они с Моблитом временно закрыли: гораздо важнее было собрать сведения о колоссальном и бронированном титанах, опрашивая очевидцев из Шиганшины, но в большинстве своем люди были слишком напуганы, чтобы говорить, и трудно было их за это осуждать.

Она продолжала думать обо всем этом, полчаса спустя идя по полутемному коридору к кабинету Эрвина, которому должна была принести свои планы касаемо маршрутов новых экспедиций. Постучав в дверь, Ханджи дождалась ответного «входите» и скользнула внутрь, прижимая к себе тубус с картой.

Комната, погруженная в полумрак, освещалась призрачным серым светом, проникающим сквозь стекло; Эрвин стоял у открытой фрамуги, смотря в пустоту.

— Садись, Ханджи, — сказал он, не поворачивая головы.

Лишь подойдя ближе она заметила стоящую на столе початую бутылку самого убойного пойла, какое только гнали между Тростом и Каранесом, и два стакана: в одном из них плескалась мутно-янтарная жидкость. Ханджи уселась на край жесткого стула, нервно поправив смявшийся воротник рубашки; неясное беспокойство подняло голову и зыркало по сторонам красными глазами. Эрвин отошел от окна, зубами вынул пробку и, налив полный стакан, пододвинул его к краю:

— Пей.

«Юбилей или поминки?» — чуть было не сорвалось с языка, но Ханджи вовремя его прикусила; поморщилась от обжигающе крепкого алкоголя.

— До дна пей. Это приказ.

По телу разливалось тепло, но от направленного на нее взгляда Эрвина по позвоночнику прошел холодок. Тот, не обращая внимания на карту, лежащую у нее на коленях, налил из бутылки и себе.

— Правительство приказало начать операцию по возвращению стены Марии, — медленно, будто вытаскивая из горла колючки, произнес Эрвин, невидящим взглядом смотря на стакан перед ним. — Беженцы… через три дня отправляются из Троста.

Тубус со стуком грохнулся на пол.

— Сколько? — спросила она, чувствуя, как начали дрожать руки.

— Все, кому больше пятнадцати.

Ханджи вскочила на ноги, хлопнув ладонями по столу:

— Сколько?!

— Двести пятьдесят тысяч человек.

Один неуверенный шаг назад. Другой. Она рухнула обратно на стул, вцепившись пальцами в подлокотники.

— Это не все. Военная полиция требует выделить сотню разведчиков для помощи в операции. На наше усмотрение. Они должны прибыть в Трост послезавтра утром.

Из груди резко выбило весь воздух; Ханджи, наклонившись вперед, глубоко и шумно задышала, но внутри словно образовалась дыра, втягивающая все в себя.

— Не верю, — задыхаясь, шептала под нос, — не верю, скажи, что ты шутишь, пожалуйста, Эрвин, скажи, что шутишь…

— Ханджи.

Она посмотрела в его глаза цвета могильного холода и вдруг почувствовала, как по щекам заструились слезы.

— Я составил списки.

На стол легли исписанные аккуратным почерком Эрвина листы бумаги.

— Как командир отряда, ты можешь внести исправления.

Сотня. Почти половина из тех, кто остался в живых. Сотня. Взгляд скользил по строчкам, которым, казалось, не будет конца, цепляясь за случайные имена. Морган, Клаус — парень из ее подразделения, которого за неправильное использование привода Ривай на позавчерашней тренировке обозвал летающим куском коровьей лепешки. Семнадцать лет. Сандерс, Коринна — девушка, в последней экспедиции вытащившая бывшего однокурсника из зубов титана. Девятнадцать лет. Пайк, Йорг — два месяца назад повышен до сержанта. Двадцать лет. Алтонен, Марта — до сих пор не научилась нормально приземляться в седло, отсоединяя тросы. Шестнадцать лет. Буквы расплывались перед глазами; в руку ткнулся стакан, и она машинально схватила его, опрокинув в себя его содержимое.

— Шестьдесят семь человек младше двадцати, остальные — старше. Все побывали минимум в трех вылазках на территорию титанов. Примерно одинаковое число людей из каждого отряда. С незначительными ранениями или без них. Семьи ни у кого из списка нет, — оглашал статистику Эрвин, и Ханджи слышала, как едва заметно, предательски дрожит его голос.

Двести пятьдесят тысяч тех, кто толком не понимает, что идет на верную смерть. Сто тех, кто завтра узнает. Сто пятьдесят тех, кто при этом будет отводить глаза и в душе радоваться, что их имен не назвали.

— Возражений… — она с трудом сглотнула, ощущая ворочающийся в горле склизкий комок, — возражений… нет.

Взяв протянутое Эрвином перо, на автомате макнула его в чернильницу и поставила размашистую подпись. Он отложил бумаги в сторону и, практически перегнувшись через стол, ухватил ее за руки:

— Теперь самое важное. Заклай не идиот, и он прекрасно осознает истинную цель этого похода: решить проблему с нехваткой еды. Но в случае недовольства граждан действиями правительства вину за провал изначально бессмысленной операции могут повесить на меня. О последствиях ты догадываешься сама.

Ладони Эрвина были теплыми, а ее колотило, словно ее окунули в прорубь. Если начнутся беспорядки, крайним сделают развед-отряд. И момент, в который Эрвин отправится под суд, станет последним разом, когда она видит его в живых. Даже если что-то придумать, что бы то ни было, при таком раскладе командовать разведкорпусом он больше не сможет.

— Ханджи. Если события будут развиваться по этому сценарию, командование разведывательными войсками возьмешь на себя ты.

— К-как… п-почему?

— Эту должность я могу доверить только тебе, — пальцы Эрвина сжались на ее запястьях. — Я искренне надеюсь, что всего этого не случится, но мы должны приготовиться ко всему и вырваться из заварушки с минимальными потерями. На этот случай Мике и Ривай уже получили от меня специальные инструкции. Я прошу тебя, Ханджи.

Она кивнула; кровь шумела в ушах, заглушая звук ее собственного голоса.

— Хорошо.

— Спасибо.

Ханджи подняла с пола тубус и протянула Эрвину:

— Карта. С маршрутами.

— Я посмотрю. Иди к себе.

Она отдала честь.

— Есть.

И вышла в коридор на неслушающихся ногах.

До своей комнаты Ханджи дошла на ощупь; пинком закрыла дверь и рухнула вниз лицом на кровать, вцепившись зубами в наволочку. Завтра вечером Клаус Морган, Коринна Сандерс, Йорг Пайк, Марта Алтонен и еще девяносто шесть человек, с которыми она привыкла делить паек во время экспедиций и обед в штабной столовой, уедут в Трост и больше не вернутся. И под подтверждающим эти действия приказом стоит ее подпись.

Ханджи перекатилась на спину, бездумно разглядывая высокий каменный потолок. Сколько ей было, когда она плакала в последний раз? Семь, восемь…? Она вытерла мокрые щеки. Даже каранесский самогон не оказал почти никакого воздействия: впрочем, и она, и Эрвин прекрасно знали, что в такие моменты пьют только для того, чтобы окончательно не слететь с катушек, и мозг теперь работал на полную. Эрвин не может не подчиниться приказу Заклая. Сама Ханджи не может помешать своим сослуживцам отправиться в Трост. Но единственное, что она может сделать — поехать вместе с ними к стене Марии и постараться уберечь хоть кого-то. «Эту должность я могу доверить только тебе», — повторял голос Эрвина у нее в голове, но Ханджи гнала его прочь. Решения, подобные тем, что пришлось принимать Эрвину… она принять не способна. А значит, подведет его в любом случае. И если она уедет сейчас, то от тех неправильных, неумелых решений, которые она приняла бы, никто не сможет пострадать.

Последняя мысль не успела уложиться у нее в голове, а Ханджи уже собирала вещи: пара запасных очков, копия отчетов о своих экспериментах, несколько пустых блокнотов, запас чернил, обдерганное перо, шерстяной плед… Если она отправится за стену добровольно, ей, наверное, даже трибунал за неподчинение командующему не грозит. Набросив на плечи зеленый форменный плащ, Ханджи проверила свое маневровое устройство и, подхватив сумку, под покровом ночи выскользнула за дверь.

Ее пегая кобылка, которой она пока не успела придумать имя, паслась в загоне — весна была мягкой и теплой, и Несс решил, что лошадям полезно будет проводить больше времени на свежем воздухе. Очевидно, это из-за свежего воздуха его собственная психованная кляча по кличке Шарлотт все время стремилась выдрать ему волосы с корнем, после чего Несс внезапно полюбил носить косынки. Ханджи тихонько свистнула, и лошадь, приветственно заржав, подбежала к ограждению, влажно фыркнув в протянутую руку.

— Готова покататься, девочка? — улыбнулась она.

Разгладить потник. Надеть седло. Немного сдвинуть к крупу. Затянуть подпругу. Она действовала машинально, будто следуя написанной кем-то инструкции от пункта к пункту; слез не было, но они просились наружу и жгли изнутри покрасневшие глаза. Нельзя наказывать людей за то, что они хотят жить. Нельзя отнимать у них свободу еще больше — от нее и так ничего не осталось. Сделав глубокий вдох, Ханджи под уздцы вывела кобылу из загона и, закрыв калитку, запрыгнула в седло.

Лишь отъехав от замка примерно на полкилометра, она перешла на галоп; прохладный воздух бил в лицо, на горизонте ширилась рваная полоса света, а перед ней стелилась убегающая в густой лес дорога. Ханджи ехала бы еще быстрее, да не хотелось загонять лошадь без особых на то причин. И в тот момент, когда перед ней словно из-под земли вырос всадник в форме разведкорпуса, она была благодарна самой себе: пришлось затормозить так резко, что, будь изначальная скорость хоть немного выше, ее вышвырнуло бы из седла. Разведчик снял с головы капюшон и ледяным тоном поинтересовался:

— Куда намылилась, ведьма четырехглазая?

Ривай. Она должна была предвидеть и такой вариант. Ханджи наклонилась к холке лошади… и со всей дури саданула ей пятками по бокам; кобыла, обиженно взвизгнув, резко рванула вперед, взметнув тучу пыли. Сзади слышался то отдаляющийся, то приближающийся стук копыт; в какой-то момент она оглянулась через плечо и вздрогнула: в седле никого не было. В ту же секунду мощный удар сбоку сбил ее с лошади, и она неизбежно упала бы, если бы ее не стиснули в крепких, отнюдь не ласковых объятиях: хватка у Ривая была такая, что Ханджи почувствовала, как у нее затрещали ребра. Тем хуже для него. Она от души пнула его по ноге, попутно дернув за переключатель; трос с лязгом отсоединился, их потащило куда-то в сторону… и они оба, едва избежав столкновения с ближайшим деревом и пропахав колючий придорожный кустарник, грохнулись на покрытую влажным мхом землю. Когда перед глазами перестали прыгать разноцветные искры, Ханджи попробовала встать, но Ривай был быстрее. Как всегда, черт возьми, быстрее. Не успела она приподняться, как он, ловко отстегнув привод, уже прижал ее руки к земле, усевшись на нее сверху и лишив всякой возможности двигаться. А он намного тяжелее, чем кажется…

— Дура сумасшедшая, — прошипел Ривай, еще сильнее сжимая пальцы на ее запястьях. — Далеко собралась?

— А ты что, уже соскучился? — она извернулась и поддала ему коленом по спине — недостаточно сильно, но весьма ощутимо.

На его щеке глубокая кровоточащая царапина, в волосах листья и обломки веток; любимый шейный платок весь в пыли и зеленых пятнах. На глаза вдруг снова навернулись слезы.

— Ты ведь ненавидишь титанов… — прошептала она, — и смиришься с тем, что им скормят сотни тысяч человек?

— Ненавижу, — низким вибрирующим голосом откликнулся Ривай. — Но это не значит, что я готов ради этого сдохнуть.

— А этих людей спросили, на что готовы они?!

Соленые капли все-таки полились по щекам, оставляя на коже грязные разводы; удерживающие ее руки ослабили хватку.

— Есть вещи, которым ты не можешь помешать. А я не выношу бессмысленных смертей.

Глаза Ривая в предрассветной мгле казались черными провалами на мертвенно бледном лице. Эрвин знал, что она так поступит. Потому что знает ее слишком хорошо. А ведь она подсознательно ощущала, что каким-то образом он ей обязательно помешает — и все случилось так, как и должно было случиться.

— Даже если я умру, что изменится?

— Если ты умрешь, вспоминать о твоих погибших близких будет уже некому.

Встав на ноги, он за шкирку дернул ее вверх и коротко, требовательно свистнул, подзывая лошадей.

По дороге до штаба Ривай не сказал ни слова — лишь время от времени оглядывался через правое плечо, проверяя, едет она за ним или нет. Принятие решения на эмоциях в момент, когда она думала, что контролирует их — неопровержимый аргумент в пользу того, что назначить ее заместителем Эрвина на посту главнокомандующего разведывательных войск было одной из его худших идей. Ханджи вздохнула. Она умела признавать свои ошибки. И признавала сейчас, что Ривай во всем был прав.

Когда Ханджи открыла дверь в комнату и перешагнула через порог, тот, стоя в коридоре, вдруг сказал:

— Еще кое-что.

— М?

Она обернулась, кинув в угол тяжелую сумку; Ривай с непроницаемым лицом подошел ближе и пнул ее по ноге чуть пониже колена. Ханджи взвыла:

— Какого х…

— Должок вернул, — бросил он все тем же бесстрастным тоном, каким говорил почти всегда, и удалился.

Все эмоции внезапно ушли. Осталось лишь непреодолимое желание начистить Риваю морду.

Ханджи вряд ли смогла бы объяснить, как продержалась во время собрания, на котором Эрвин зачитывал списки разведчиков, отправляющихся в Трост. Как держалась весь день, наводя порядок в лаборатории, которую они с Моблитом открыли вновь к вящему неудовольствию последнего. Как вышла попрощаться, встав перед разведчиками, собирающимися в путь.

— Мы учили вас выживать, — начала она, сложив руки за спиной. — И то, что вы живы сейчас, означает, что все это было не зря. Задайте титанам жару за всех нас!

— Есть!

Дождавшись, пока все они сядут на лошадей, Ханджи также отдала честь и не сдвинулась с места, пока те не превратились в далекие размытые силуэты. Что бы ни случилось, она всегда будет их помнить.