Крик ангела (джен)

— МОЖНО БЕСКОНЕЧНО ДОЛГОЕ ВРЕМЯ СМОТРЕТЬ НА ТРИ ВЕЩИ: ЖИВОЙ ОГОНЬ, ТЕКУЩУЮ ВОДУ… И ТО, КАК СМЕРТНЫЕ ПЫТАЮТСЯ ОТ МЕНЯ УВЕРНУТЬСЯ*.

Смерть сидел в глубоком кожаном кресле, что стояло в углу между книжным шкафом с Нечестивыми Библиями, соседствующими с более благопристойными изданиями, которые Азирафаэль отнес к разряду Очень Нужных Книг, и кофейным столиком, заваленным Книгами, Нужными Вот Прямо Сейчас. Черная фигура терялась почти в таких же черных вечерних тенях, не заговори он — Азирафаэль его бы и не заметил. Вот его байк — дело другое, его при всем желании не заметить вряд ли получилось бы.

Ну, наверное, это все-таки был байк. Возможно. Байк, собранный исключительно Роком и движимый лишь Верой и Крутостью. Или сама концепция байка, не имеющая ни малейшего понятия о таких пошлых вещах, как карбюратор, фары или двигатель внутреннего сгорания.

Во-первых, этот байк был черным. Но не черным как ночь, пусть даже и самая южная, самая темная и беззвездная ночь новолуния. Не черным как уголь и даже не черным, как самый глубокий космос в самой далекой дали от звезд и туманностей. Он скорее был черным, как черная дыра, как провал в иную реальность, незнакомую с понятиями цвета и света, черным, как само понятие черноты. Ослепительно черным, если вы понимаете, что имеется в виду. Идеальным. Обтекаемым. Совершенно не подходящим не то что для рассматривания, но и для того, чтобы его просто увидели чем-то большим, нежели дырой в мироздании, имеющей некие контуры. Он был стильным и пугающим одновременно. И, конечно же, непостижимым.

И в то же время Азирафаэль отчетливо видел, что этот байк собран из человеческих костей и разного хлама. Причем собран при помощи изоленты, бечевки, скотча и скрученной проволоки, и создавалось такое впечатление, что на коленке. На одной такой очень костлявой коленке**. А между двух изогнутых рулевых рожек (лучевые, запястные и, кажется, несколько позвонков), на длинной вынесенной вперед вилке переднего колеса (две малые берцовые и… ну это же колесо, правда? Оно вроде бы круглое, значит, должно быть именно колесом!) как раз точно над ним залихватски и немного набекрень нахлобучен отполированный до блеска лошадиный череп.

Попробуй не заметь такое! Особенно когда оно стоит прямо на твоем круглом ковре, нагло растопырив грязные колеса, все такое сверкающе-ускользающее, а под ручку газа (ключица и несколько фаланг) с правой стороны руля кокетливо воткнута крупная роза, настолько темно-бордовая, что кажется почти черной.

*

Вернувшись в собственное тело, Азирафаэль решил, что тело это заслужило большую кружку горячего шоколада, это как минимум. Голова кружилась, ноги казались ватными и очень хотелось пить, пришлось добираться до кухни по стеночке и даже на полпути присесть отдохнуть на трехступенчатую табуретку. После двух стаканов содовой с лимоном стало легче, и он сварил себе шоколада. Кресел на кухне не было, только вычурные и ультрамодные (лет пятьдесят назад) табуреты с круглыми замшевыми сиденьями, достаточно крепкие и устойчивые, несмотря на подозрительно хрупкий вид, только вот расслабиться на них невозможно. Завалиться на спинку, растечься по подлокотникам… да и стоят они слишком далеко от дивана.

Азирафаэль не стал бы настаивать на том, что именно последний аргумент оказался решающим: в конце концов, сиденья кухонных шедевров дизайнерской мысли середины прошлого века и на самом деле были мелковаты* * *

для того, чтобы устроиться с комфортом даже в нормальном состоянии, но… да. Диван был действительно далеко.

Поэтому Азирафаэль взял кружку с шоколадом и побрел к задней комнате, все так же придерживаясь рукой за стенку или шкафы. Проходить ротондой он не собирался, только мимо. Однако не заметить расположившегося на круглом ковре вопиющего безобразия* * *

просто не мог.

А потом Смерть заговорил…

*

Несколько долгих секунд Азирафаэль смотрел на черную фигуру в черных неверных тенях. Потом вздохнул, отыскал взглядом ближайшее к незваному гостю кресло (в паре метров от темного угла Смерти и в четырех от того места, где Азирафаэль сейчас стоял, у столика, изначально бывшего шахматным), сделал нужное количество шагов и сел в него так, чтобы краем глаза видеть диван и капельницу рядом с ним и… ну и все остальное тоже. Но при этом не спуская взгляда с совсем уже абсолютной черноты под и без того черным капюшоном. Словно это хоть что-то решало. Словно это могло помочь. Словно в такой ситуации что-то вообще могло помочь...

— Я жив, — сказал Азирафаэль нейтральным тоном и сделал большой глоток шоколада, даже не почувствовав вкуса. Главное, что это шоколад. Он помогает работать мозгу человеческой оболочки. Он поможет что-то придумать. Он должен помочь. Иначе... Иначе просто не может быть.

— ВЕРНОЕ НАБЛЮДЕНИЕ.

Голос Смерти был таким же нейтральным. Темнота под капюшоном завораживала.

— И не собираюсь развоплощаться.

Азирафаэль сделал еще один глоток, стараясь не моргать. Смерть помолчал секунды полторы, словно раздумывая, потом кивнул, соглашаясь:

— КАКОЕ-ТО ВРЕМЯ.

«И Кроули тоже жив! — хотелось сказать Азирафаэлю. — Жив и будет жить, тебе ясно? Я никому не позволю, даже тебе, ты слышишь?!» Вместо этого он спросил, сохраняя все тот же нейтрально-спокойный тон:

— Тогда зачем ты здесь?

Расплывчатая черная фигура слегка шевельнулась, в черном провале под капюшоном вспыхнули две ярко-голубые искорки, словно две очень далеких звезды на краю Галактики. Когда-то Кроули помогал такие делать.

— ЛЮДИ КРАЙНЕ НЕГОСТЕПРИИМНЫ. МЕНЯ ЭТО ОГОРЧАЕТ. КАК И ТО, ЧТО ОНИ КРАЙНЕ РЕДКО БЫВАЮТ МНЕ РАДЫ. ПРАКТИЧЕСКИ НИКОГДА. ПЕЧАЛЬНО. НО Я ПРИВЫК. ОДНАКО Я НИКАК НЕ ОЖИДАЛ, ЧТО СТОЛЬ ЖЕ НЕГОСТЕПРИИМНЫМИ ОКАЖУТСЯ И АНГЕЛЫ. НЕТ БЫ СКАЗАТЬ: «ПРОХОДИ, ДОРОГОЙ, ГОСТЕМ БУДЕШЬ! КАК ЖЕ Я РАД ТЕБЯ ВИДЕТЬ, НЕ ХОЧЕШЬ ЛИ ЧЕГО-НИБУДЬ ВЫПИТЬ? ДОПУСТИМ, ГОРЯЧЕГО ШОКОЛАДА, Я КАК РАЗ СОБИРАЛСЯ СВАРИТЬ ВТОРУЮ ПОРЦИЮ...»

— Не сегодня.

«Не в этой жизни...»

— ТЫ НЕВЕЖЛИВ, АНГЕЛ.

— Я не обязан радоваться визиту гостей, которых не приглашал. И не обязан быть с ними вежливым.

Ему показалось, что там, в глубокой глухой темноте, Смерть ухмыльнулся.

— МЕНЯ РЕДКО ПРИГЛАШАЮТ. РАДУЮТСЯ МОЕМУ ВИЗИТУ ЕЩЕ РЕЖЕ. ДАЖЕ НЕ ЗНАЮ, ПЕЧАЛЬНО ЭТО ИЛИ ЗАБАВНО. — Смерть снова шевельнулся, словно пожал плечами или тем, что там у него вместо плеч. Голубые огоньки мигнули. — КАК ПРАВИЛО, МНЕ НЕ РАДЫ ДАЖЕ ТЕ, КТО МЕНЯ ПРИЗЫВАЛ. И ПРИЗЫВАЛ ИСКРЕННЕ. НО ПОМЕЧТАТЬ-ТО Я МОГУ, ПРАВДА? РАССЛАБЬСЯ, АНГЕЛ. Я ЗДЕСЬ НЕ ПО РАБОТЕ.

Азирафаэль сузил глаза, но ничего не сказал. Голубые огоньки в глубине черноты мигнули, словно в растерянности, качнулись из стороны в сторону.

— ОДНА ВЕДЬМА КАК-ТО ПРЕДЛОЖИЛА МНЕ ЧАЙ. С ПЕЧЕНЬЕМ, — снова заговорил Смерть. И Азирафаэль мог поклясться, что голос его прозвучал как-то странно, словно с намеком. Помолчав, Смерть добавил: — ЭТО БЫЛО… НЕОБЫЧНО.

Намек проступил явственнее.

— Я слишком устал, чтобы тратить силы на то, что тебе даже не нравится, просто кажется необычным. И ты так и не ответил на мой вопрос.

К тому же из кухни не видно дивана, а я тебе не доверяю.

— РЯДОМ С ТОБОЙ ТВОРЯТСЯ ИНТЕРЕСНЫЕ ВЕЩИ, АНГЕЛ. Я ПРИХОЖУ — И ОКАЗЫВАЮСЬ НЕ НУЖЕН.

А вот это был удар, причем для человека сродни удару в солнечное сплетение* * *

. Если бы дыхание являлось для Азирафаэля необходимой функцией, то в этот момент его бы наверняка перехватило.

Крик ангела.

— ПЕСОК В ЧАСАХ… ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ ПРО ТАКИЕ ЧАСЫ, ДА, АНГЕЛ? ОНИ ЕСТЬ У КАЖДОГО. ПЕСКА В НИХ ОГРАНИЧЕННОЕ КОЛИЧЕСТВО. У КОГО-ТО БОЛЬШЕ, У КОГО-ТО МЕНЬШЕ. И ОН КОНЧАЕТСЯ. ВСЕГДА, РАНО ИЛИ ПОЗДНО. КОГДА КОНЧАЕТСЯ ПЕСОК В ВЕРХНЕЙ ЧАСТИ — КОНЧАЕТСЯ ВСЕ. ТАКОВ ПОРЯДОК ВЕЩЕЙ. НЕЛЬЗЯ ПЕРЕВЕРНУТЬ ЧАСЫ И НАЧАТЬ ЖИЗНЬ СНАЧАЛА. ЭТО ТАК НЕ РАБОТАЕТ. ПАДАЮТ ПОСЛЕДНИЕ ПЕСЧИНКИ — И ПРИХОЖУ Я.

Наверное, логичным было бы замолчать. Не в том смысле, что перестать говорить, а именно что замолчать. Оборвать ангельский крик. Хотя бы на время. Азирафаэль не помнил, когда начал кричать снова по возвращении в тело, может быть, это произошло даже до окончательного возвращения в сознание, автоматически, он не отслеживал. Даже внимания не обратил. Просто кричал, как всегда, всем телом, вернее — всеми телами на всех слоях. Как привык. Как было надо.

Однако играть со Смертью себе дороже, даже когда тот вежлив и пришел предупредить. Особенно когда тот вежлив. Не стоит нарываться, затаивший обиду Смерть куда опаснее Гавриила…

Азирафаэль стиснул зубы, с обреченной ясностью понимая всю безнадежность ситуации и бессмысленность собственного сопротивления. Но крика прерывать не стал.

Крик работал. А если работает — не трогай.

— КАК ТАК ПОЛУЧИЛОСЬ, АНГЕЛ, ЧТО В ВЕРХНЕЙ ЧАСТИ НЕКОТОРЫХ ЧАСОВ НЕКОТОРЫХ ЛЮДЕЙ ПЕСКА ВДРУГ СТАЛО БОЛЬШЕ? И ПОЧЕМУ ЭТИ ЛЮДИ ПОЧТИ ВСЕ ИЗ ВОСТОЧНОГО СОХО?

Ну да. Это естественно.

Крик ангела гармонизировал окружающее пространство, все логично. Меньше случайных аварий и неожиданных несчастий, меньше случайных смертей, меньше смертей вообще. Меньше работы для Смерти.

Кому понравится, когда у него отбирают то, что он уже считает своим?

— МНЕ НРАВИТСЯ, АНГЕЛ.

Голубые огни вспыхнули ярко, почти желтым, потом медленно пригасли.

— Я ЛЮБЛЮ, КОГДА МЕНЯ УДИВЛЯЮТ, НО ЭТО БЫВАЕТ ТАК РЕДКО… А ТЫ МЕНЯ УДИВИЛ. ПРИЧЕМ НЕ ОДИН РАЗ. ЭТО… НЕОБЫЧНО. И… ДА, ПОЖАЛУЙ, ЭТО ПРИЯТНО, АНГЕЛ. МЕНЬШЕ РАБОТЫ, БОЛЬШЕ ВОЗМОЖНОСТЕЙ ДЛЯ УДИВЛЕНИЯ. ПРОДОЛЖАЙ КРИЧАТЬ, АНГЕЛ, МНЕ НРАВИТСЯ, КАК ОНО… РАБОТАЕТ. ПРИЯТНО, КОГДА ЕСТЬ ЭЛЕМЕНТ НЕОЖИДАННОСТИ. КОГДА МОЖЕШЬ ПРИЙТИ — И ОКАЗАТЬСЯ НЕНУЖНЫМ.

Облегчение было таким острым, что повело голову. Азирафаэль моргнул и резко выдохнул. Потом вдохнул. Поджал губы.

— Тогда повторяю свой вопрос: зачем ты тут?

— ПОВТОРЯЮ ОТВЕТ. НЕ ПО РАБОТЕ.

— Зачем. Ты. Тут?

За кем?..

— РАССЛАБЬСЯ, АНГЕЛ. НЕ ЗА ТВОИМ ДРУГОМ.

— Тогда за кем? У меня нет канарейки. И хомячка тоже нет.

Улыбку Смерти видели многие, но мало кто слышал, как он смеется. И хорошо. Потому что даже у ангела от его смеха сводило зубы и начинала болеть голова.

— НЕДОВЕРЧИВЫЙ АНГЕЛ! СКОЛЬКО МНЕ РАЗ ПОВТОРИТЬ, ЧТО Я СЕГОДНЯ В ТВОЕМ МАГАЗИНЕ НЕ РАДИ ВЫПОЛНЕНИЯ СВОИХ ПРОФЕССИОНАЛЬНЫХ ОБЯЗАННОСТЕЙ? НИ ДЛЯ КОГО. ПРОСТО… МОЖНО СКАЗАТЬ, СОПРОВОЖДАЮ… ЭМ… ДРУГА. ОН ХОТЕЛ... ВСТРЕТИТЬСЯ. А Я ТУТ ПРОСТО ТАК. ЗА КОМПАНИЮ.

Смерть снова шевельнулся, громко щелкнув суставами, словно ему было неудобно сидеть в глубоком мягком кресле. Мигнули голубые огоньки, стали ярче. Да нет же! Не шевельнулся он — ерзнул, как ерзают от неловкой ситуации или смущения. И огоньки эти его мигают, похоже, тоже от этого.

Азирафаэль нахмурился и даже открыл было рот, собираясь подозрительно поинтересоваться, что за друга Смерть имеет в виду и с кем у этого друга назначена встреча (почему именно в магазине Азирафаэля — это уже был отдельный вопрос, и ответ на него представлялся Азирафаэлю прямо-таки животрепещуще интересным). Но закрыл рот, так ничего и не спросив. Потому что вдруг понял. И обернулся в сторону ротонды.

И увидел, что байк Смерти непостижимым образом (и с каким-то совершенно невыразимым выражением карбюратора — или что у него там расположено спереди?* * *

— нахальным, развязным и смущенным одновременно) передвинулся почти вплотную к кроулевской «бентли», а черно-алая роза лежит теперь на ее капоте.

_______________________________________

ПРИМЕЧАНИЯ

* Да, Смерть говорит не капсом, а капителью. Нет, местный сайт не поддерживает подобного шрифта. Да, Смерть об этом знает. Нет. Точно нет! Поверьте, подобная мелкая мстительность не в его характере.

** Азирафаэль не знал, что этот байк собирал Библиотекарь. А Смерть просто пришел, влюбился и увел.

* * *

Кроули категорически отказывался воспринимать их как предмет мебели и, помнится, один раз даже выразился в том смысле, что сидеть на этих пыточных инструментах так же удобно, как на поставленных вертикально клизмах.

* * *

Вообще-то байк Смерти был даже избыточно образным, как и многое, изготовленное вручную кустарным производителем, да к тому же взявшимся за сотворение чего-то подобного первый раз в своей жизни. Но именно поэтому у всех на него смотрящих создавалось устойчивое впечатление, что образа как такового у этого байка как раз таки и нет.

* * *

Ангел бы про такой удар сказал: «в основание крыльев». То, что Азирафаэль в критической ситуации первым делом вспоминает о человеческом определении, очень мало говорит о человечестве или ангелах, но очень много — о самом Азирафаэле.

* * *

Надо отметить, что Азирафаэль не очень хорошо разбирался в мотоциклах и их деталях. Во всяком случае — не больше, чем любой другой ангел* * *

Скажем прямо: совсем не разбирался.